Текст книги "Королевство на краю моря (ЛП)"

Автор книги: everythursday

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

С.

Поступление в Хогвартс радовало и нагоняло ужаса. Он без сожалений покидал Уилтшир, чтобы вместе с друзьями пойти в Школу и попробовать новое и интересное. И все же без поддержки отца и матери за плечом было не по себе. Тревожили ожидания, будущие соседи по спальне, самостоятельность, грязнокровки.

От Распределяющей шляпы зависела вся жизнь. Он обязан был попасть на Слизерин: отец, семья, друзья – все этого ждали. Когда та выкрикнула правильный факультет, на него нахлынуло ошеломляющее чувство облегчения и превосходства.

Много, много позже он гадал, что бы вышло, попади он на Когтевран или Гриффиндор – Пуффендуй даже не рассматривался. Вспоминал сущие мелочи, впоследствии оказавшие значительное влияние на жизнь, удивляясь, как такие пустяки меняют поворот событий. Но в глубине души он всегда был благодарен судьбе за то, что попал на Слизерин. Он многому научился на факультете и у сокурсников, и те знания в итоге не раз спасли ему жизнь.

Затылок Грейнджер звучно поздоровался со стеной, и дыхание сбилось, когда Драко на нее навалился. Грейнджер отдернула руку, а затем ударила, попав ему по зубам, губам, подбородку, но ни саднящий след, ни давящие на десны пальцы его не сбили.

Он рыкнул и рывком припечатал ее обратно, с силой зафиксировав вторую руку над головой, и сжимал ей запястье, перекатывая хрящи и сдавливая вены, пока она не заскулила от боли. Под пальцами бешено бился пульс. Драко тряхнул Грейнджер так, что ее рука дважды по инерции отскочила от стены и клацнули зубы. Вилка выпала и зазвенела по полу. Драко шумно выдохнул, сдув с ее глаз кудряшки.

Она попыталась вывернуться, пнуть его в лодыжку, в голень, но едва могла и пальцем пошевелить. Драко крепко прижимал ее всем телом, почти не шевелясь, так что даже дышать выходило с трудом. Слишком вплотную, слишком тесно – от личного пространства и границ не осталось и следа. Интимно, близко – над Грейнджер, пришпиленной его телом к стене, все равно что надругались. Надругались, обнажили, напугали. Драко увидел все эти эмоции, когда она подняла взгляд, обдав судорожным выдохом щеку.

– Ты серьезно надеялась заколоть меня вилкой? – оскалился он, и злость прорвалась наружу.

– Не собиралась я тебя убивать, – огрызнулась она, безуспешно дернув руками вниз, но Драко лишь сильнее прижал их к стене.

Он ощущал себя каменной лавиной: жесткой, злой, летящей вниз. В крови бурлил адреналин, вызывая покалывания на коже. Драко разбирал такой гнев, что его трясло, и Грейнджер чувствовала это, вжимаясь в стену, как будто могла просочиться сквозь. Вид у него был дикий. Горящим взглядом из-под блондинистой челки он отслеживал малейшие изменения в выражении ее лица. Злость была другом, за которого он цеплялся. Она затмила собой все остальное или же обратила в свою пользу, доведя до звериной ярости. Последняя ниточка к здравомыслию была разорвана, и он освободился от оков. Облизнул трещинку на губе, зарычав от привкуса крови.

– Ты прыгнула на меня со спины и целила в горло, – осклабившись, прошипел Драко сквозь зубы.

– Чтобы ты снял чары, а не умер! – Грейнджер смотрела так, словно он рехнулся, чем лишь разжигала ненависть. Хотелось вырвать ей глаза, а потом впихнуть в свою шкуру, чтобы прочувствовала. Прочувствовала, каково это – лажать.

– Конечно, просто исцарапала бы столовым серебром.

– Я бы тебя не порезала! Ты же знаешь, я!..

– Люди не приставляют острые предметы к чужому горлу просто та…

– Я просто… Мне надо было что-то сделать, чтобы ты меня выпустил! Я не стала бы тебя закалывать! – Драко уставился на нее в упор, до жжения в глазах: Грейнджер раскраснелась и стояла чуть не плача. – Не навечно же ты меня здесь запрешь.

– Я свалю, – отрезал он. – Все равно придется уходить. Но до тех пор, хоть планируй убийство, хоть…

– Сказала же…

– …ты останешься здесь. Смирись, Грейнджер. Смирись или, клянусь, я…

– Да сколько же можно? – заорала она, дернула руками, пихая его локтями, и вскинула колено.

Этого он и дожидался. Жаждал увидеть сопротивление, пока не утихла клокочущая ярость. «Давай, Грейнджер».

– Узнаешь сколько, если я тебя не придушу!

– Я не собираюсь…

– Сколько раз еще…

– Что? Год? Два? Пока тебя не перестанут искать, а ты не переберешься в дом, который уже проверили? Да…

– Если ты меня доведешь, всегда есть план Б, – предостерег Драко. Убить он ее не убьет. Был бы это настоящий план, он бы уже с ней разделался, если бы вообще верил, что на это способен.

– Да что с тобой? – прошептала Грейнджер, зло сверкнув глазами. Его собственный гнев сменялся чем-то еще. Чем-то, что выбивало воздух из легких. – Ладно четыре года назад, но сейчас… Я думала, ты чему-то да научился. Думала, ты повзрослел и исправился. Изменился. Вел нормальную жизнь, не портил ее никому другому. Видимо, я ошиблась. Видимо, Малфои меняются лишь на публике и в зависимости от окружения.

Он оскалился.

– Именно. Работа с волшебными существами определенно повысила мой социальный статус.

– А разве нет? Пожалуйста, Малфой. Мы уже об этом спорили, и ты согласился, что работа в Министерстве помогла – хоть немного – выглядеть лучше в глазах общественности. Драко Малфой, бывший Пожиратель смерти, сотрудник Министерства. И про Пожирателя смерти будут вспоминать в первую очередь, потому что общество прощает только «гребаных Гарри По…»

– Я такого не говорил.

В голове снова вспыхнула боль, лоб прорезали морщины. Хватка на ее запястьях ослабла, но Грейнджер не вырвалась.

– Нет, ты…

– Я не соглашался с… – он схватился за лоб.

– Соглашался! Я точно помню! Вообще я… – покачав головой, она засмеялась, и ее рука выскользнула из его пальцев. – Я собиралась позвать тебя на воскресные посиделки в моей квартире. Даже предупредила Гарри с Роном, поругалась с Роном из-за этого.

Посиделки. Воскресные посиделки. Что-то не давало ему покоя, будто слово, вертящееся на языке. Еще бы чуть-чуть, но мысль ушла. Драко сжал голову до побелевших костяшек, вздох вышел судорожным.

– Посиделки, – может, боль пройдет, если повторить это вслух, или прекратит нарастать это странное ощущение, захватившее его после ее признания.

– Да… Не свидание, ничего такого! Просто… ужин. Дружеский, – Грейнджер смутилась, щеки и уши покраснели. Превозмогая боль, Драко пытался сосредоточиться на ней. – По воскресеньям у меня собираются Рон, Гарри, Невилл, Луна. Иногда заглядывает Джинни, и… вот.

Он отступил на шаг, растирая лоб. Другая рука опустилась, мимолетно пробежав пальцами по ее коже, и ударилась об ногу. Грейнджер растерла запястье, избавляясь от боли. Избавляясь от его прикосновения.

От резкого света Драко сощурился и кивнул на вилку.

– С этим ты закончила?

Внезапная смена темы ее явно удивила. Под ее взглядом он прижался к стене и сполз по ней на пол. Всего на секунду, но ему нужно было присесть и переждать боль, прежде чем что-то делать.

Она шмыгнула носом, разгладила смятую одежду и, к его удивлению, опустилась рядом.

– Ты же не думал, что я успокоюсь.

– Думаешь, почему я спрятал ножи? – даже сам себе он показался до крайности уставшим. – Рискнешь еще раз, и я брошу твой труп в Японии и выиграю себе немного времени.

– Да, да, – пробормотала она. – Я не хотела. Просто… просто я хочу домой, – у нее дрогнул голос. Драко отреагировал встревоженным взглядом и оказался не в силах смотреть на полные слез глаза и дрожащие губы. – Я не могу здесь долго оставаться. Через полгода мне выступать с отчетом и… Что?

Он хохотнул и, опершись локтями о колени, опустил голову на руки.

– Из всех возможных причин ты выбрала первой именно эту.

– Причин много. Все дела…

– Знаю, – Драко замялся. – Я отпущу тебя, как только смогу.

Три удара пульса в висках Грейнджер молчала, но долго так длиться не могло.

– Малфой, если расскажешь…

– Нет.

– Я помогу, – проговорила она серьезно, и Драко поднял голову: глаза распахнуты, руки сцеплены на коленях. Эмоции открыто читались у нее на лице, словно у ребенка, отчаянно желающего починить все, что на самом деле не поддавалось починке.

Д.

Он не представлял, что можно скучать по дому, пока не вернулся на Рождество три месяца спустя после отъезда в Хогвартс. Не думал, что найдется по чему тосковать, но время показало, что он ошибался. Драко соскучился по всему: от родителей до собственной комнаты и скрипу половиц в коридоре, ведущем в отцовский кабинет. Дома, в отличие от новых мест, наполненных самыми разными событиями, жизнь шла совершенно по-другому. Он хорошо устроился в Хогвартсе, но гораздо лучше – в приветственных объятиях матери, отвечающей на его усмешку светлой улыбкой и поцелуем в лоб.

Этот дом совершенно не похож на место, где он провел детство. Здесь все было чуждо. Когда приходилось покидать кабинет или заканчивались магловские дела вроде уборки, он выходил посмотреть на море. Обрыв начинался в считаных метрах от дома. Справа в небо упиралась скала, слева обзор закрывали деревья, а впереди простиралось море. Оно перекатывалось волнами и, когда поднимался ветер, с грохотом обрушивалось на камни. От ледяных порывов старый дом стонал, по обшивке скрежетали голые ветки. Холод проникал сквозь стены, сквозь кожу, хотя в зале в камине постоянно горел огонь.

В этом крылось нечто успокаивающее. В дни, когда безжалостный ветер не норовил проморозить до сердца, Драко прогуливался вдоль склона. Рисковал судьбой, стоя высоко над уровнем моря, ветер трепал волосы, застилая глаза, а из-под ног грозили выскользнуть камни. Он уйму времени глядел вдаль, недоумевая, как серость и холод могут умиротворять. Дважды он вставал на самом краю так, что свешивались носки ботинок, и ждал ветра. Ждал возможности полететь.

Двенадцать

Я не знал, что там живут маглы…

Не имеет значения, чего ты не знал, важно, что ты попался. Лицо отца напряжено, что-то все лето не давало ему покоя. Возможно, когда-нибудь ты сможешь свободно летать на метле перед маглами, но не сейчас.

Прости, отец.

Виноват не ты, Драко, а грязнокровки. Драко понимающе кивнул. У него были все причины считать это правдой. Ты ходишь, разговариваешь, ешь, пользуешься туалетом, запоминаешь заклинания и делаешь это как следует. Те же люди, которые тебя учили, рассказывают и об окружающем мире. А дети верят в то, что им рассказывают. Принимают все за истину, отчего же нет?

Родители знают уклад жизни и учат ему детей. Отец мог сказать, что у каждого в животе растет второе лицо, и Драко посчитал бы это за факт. Родители закладывают фундамент, на котором дети строят дальнейшую судьбу. Иногда на этом основании строится небоскреб, а иногда небывалая гроза ровняет все с землей.

– Министерство могло бы поставить чары, которые мешают пользоваться магией в магловском мире.

Драко тщательно продумал предложение. Оно так и так прозвучало бы неожиданно: с Грейнджер они не разговаривали с самого нападения – но он хотя бы постарался не навести ее на подозрение, что этому замечанию есть причина. Сделать это удобнее всего было воззвав к стороне ее натуры, склонной рассуждать, – или, как считал Драко, к той стороне, что обладала раздражающей потребностью постоянно доказывать свою правоту.

– По правде, – начала Грейнджер, и он едва сдержал ухмылку, – существуют законы, которые ограничивают применение магии в мире маглов. Отдельные заклинания разрешены – естественно не на глазах у маглов, – а для серьезных заклинаний, которыми можно нанести ущерб, необходимо запрашивать разрешение у Министерства. Например, защитные чары. Пред…

– Удивительно, как они еще не ввели законы о том, что без соответствующего разрешения тебя ждут проблемы с Министерством или физическим состоянием. Лишь бы маглы были живы и здоровы, – на интонации «маглов» Грейнджер буквально ощетинилась и хмуро уставилась на обои.

– Насколько я знаю, ни у одной страны нет закона о том, что использование магии в мире маглов приводит к проблемам со здоровьем. – У Драко перехватило дыхание, взгляд метнулся к лестнице, к прочитанным книгам. Грейнджер не знала точно, но будь нечто подобное в силе, наверняка бы слышала. – Это было бы неправильно, особенно учитывая, что маглорожденные практикуются у себя же дома. Хотя я не возражала бы против подобного закона.

Драко вскинул бровь и полностью развернулся к Грейнджер, хотя уже намеревался выйти.

– Не возражала бы, чтобы заклинания сказывались на состоянии волшебников и волшебниц? – раздражение вспыхнуло за секунду, недоверие возрастало с каждым словом.

– Конечно. И не смотри на меня так, Малфой. Не за каждое же заклинание. За Непростительные, например. Или проклятья…

– А как насчет самозащиты? Ты защищаешься, и тебе же становится хуже.

– Как и другому волшебнику. А когда…

– А если это магл? – в ответ на непонимающий взгляд Драко цокнул языком. – И такая возможность есть. Магл с пистолетом против волшебника, которому достается каждый раз, как он уклоняется от пули.

– Это исключительный случай.

– Из-за магла?

– И не говори таким тоном…

– Таким? Откуда тебе знать, как часто маглы нападают на волшебников? Друг с другом они то и дело сталкиваются. Здравый смысл…

– Говорит, что это будет не такой уж большой проблемой. Вот если бы волшебники напали на маглов или друг на друга…

– Нет, здравый смысл не поощряет закон, который не учитывает все возможности. Ты бы первая…

Я.

Второй курс. Окаменевшие маглорожденные и Тайная комната. Ему было интересно, кто же такой наследник Слизерина. Те происшествия служили лишь поводом для любопытства, приподнятого настроения и приукрашенных историй. Грязнокровки были ему неприятны, и он не принимал их за людей. В одиннадцать лет он слабо представлял, что же такое смерть. Она была далеким, необъяснимым понятием, совершенно не связанным с ним и важными делами – на тот момент. В одиннадцать лет. Ему было попросту плевать и на тайные комнаты, и на комнаты с секретами, и на все, что с ними связано.

Снова заглянув в ящик, Драко нацарапал «эвкалипт» и постучал ручкой по пергаменту. Он целый день не мог пробраться в комнату, а теперь паранойя не давала выйти. Накладывая чары, он был не совсем здоров и не в том расположении духа, так что было непонятно, насколько действенными они вышли и сколько продержатся. Заклятие маскировки не спадет, на него много магии не требовалось, да и Драко наколдовал дополнительное, которое снимется только контрзаклятием. Подстраховался на случай, если не сразу заметит, что чары разрушились.

А еще он совершенно не желал, чтобы Грейнджер вообще узнала о существовании этой комнаты. Это была его грязная, неприглядная тайна. Грейнджер бы не поняла, что кроется внутри, но даже мысль о том, что она узнает, была невыносима. Этого монстра, что устроился у него на груди, Драко породил сам и сам же будет с ним справляться, никого не ставя в известность. К тому же приходилось терпеть настойчивые вопросы, после того как она начала – с горечью, злостью и неохотой – смиряться, что ее пребывание здесь выйдет долгим. Она едва прекратила спрашивать «почему». Хотя бы сейчас.

Вздохнув, Драко ткнул кончиком ручки в просвет между двумя параграфами книги, оставшийся после палочки. Бросил взгляд на серебристое название «Вживление памяти» и раскрыл на четвертой главе под заголовком «Выраженные воздействия за три месяца». Во втором параграфе в глаза сразу бросилось «головные боли», и Драко взглянул на Омут памяти.

Паранойя и нежелание верить привели к мысли, что в этой книге – решение его проблемы. Но больших надежд он не питал, даже после слов Грейнджер, что она не знает стран, которые бы насылали на магов боль за использование чар в мире маглов. Происходи такое во Франции, Драко бы слышал, но, возможно, именно этим объяснялась бы некая снисходительность законов ко всем заклинаниям помимо Непростительных и разрушительных. В целом, использование магии можно было снять со счетов, но минимальная вероятность все-таки оставалась.

Другое объяснение включало те аспекты магии, которые требовали внимания, сосредоточенности и физических и ментальных способностей. Ментальные его беспокоили больше всего. Если той ночью он сделал… это, объяснений было два: самозащита или приступ безумия. Исходя из последнего и прибавляя к этому головные боли, хаос в разуме, всполохи забытых воспоминаний, что тут же стирались из памяти… Но не мог он сойти с ума. Не мог. Человек в действительности не свободен, если не дружит с головой. Даже застряв в ужаснейшем, опаснейшем месте, он сумеет задуматься о свете, красоте, побеге. Драко лучше бы лишился физической свободы, нежели умственной. Он знал, каково это. Осознание и душевные переломы приходили к Драко в неподходящее время. Время, когда он стоял на вершине башни, куда ввалились Пожиратели смерти, или когда каждый день в его разум вторгался сумасшедший убийца.

Проблемы с концентрацией, памятью и размышлениями могли вызвать стресс, но это не объясняло, что же произошло той ночью. Вживление проливало свет на ситуацию, но у него не было побочных эффектов, о которых велась речь в книге. Отстранившись от восприятия в пьяном состоянии, Драко видел воспоминание ясным, без несоответствий, угловатости или размытых переходов. Он владел окклюменцией, так что было бы довольно трудно подсадить в его разум лишние мгновения, но при этом Драко был в стельку пьян.

Нужно было что-то предпринимать. Он отказывался верить, что сотворил такое без причины, да еще и в своем уме. Должно что-то быть. Учитывая, сколько раз он должен был и не убил, сейчас обязана была найтись причина. Драко не опустит руки, ведь вступиться за него больше некому.

Тринадцать

Он запомнил Клювокрыла не из-за казни или чувства вины перед ужасно расстроенным Хагридом. Нет, Драко запомнил гиппогрифа из-за стыда. Первоначально он симулировал серьезное ранение, чтобы скрыть собственную глупость, остальное же вышло просто бонусом. У Драко была привычка преувеличивать: досадная, но все лучше комплекса героя.

Грейнджер хмурилась. Впрочем, ничего нового. Обычно она смотрела на него с помесью злости, разочарования и ожидания. Будто бы он просто распахнет дверь и в любой момент ее выпустит. По дороге к двери Драко едва удостоил ее вниманием и со скучным выражением лица устремил взгляд на цель. Грейнджер заступила ему дорогу, и у него вырвался тяжкий вздох.

– Ты пытаешься свести меня с ума, – заявила она.

– Естественно, – протянул Драко, – надо же как-то развлекаться.

– Желтые обои – это издевательство. Сидишь и разглядываешь их целями днями, выискиваешь узоры.

Он помотал головой.

– Издевательство? Ты что, думала, я сделаю ремонт на твой вкус? Он у тебя вообще есть?

– Это не у меня грязные желтые…

– Не я их выбирал! Ты…

– Ты…

– Я не собираюсь спорить с тобой из-за обоев и менять их, лишь бы удовлетворить твои потребности, и… – он замолчал: Грейнджер оторвала от стены полосу обоев.

Бросив бумагу на пол, вскинула бровь. Драко отразил ее жест и поднял глаза к потолку, где отошли обои. Оглянулся на Грейнджер и, потянувшись, взмахом руки сорвал их со стены шумным «шууррх» – те повисли, так и не отойдя до конца.

– Я не… – начал он, но она отвернулась, сжала зубы и схватилась за следующую полосу. А потом за другую, и другую, и другую, пока комната не стала полосатой: одна половина – желтые обои в цветочек, другая – белая краска. Грейнджер сердито фыркала и бормотала что-то под нос, будто намеревалась прорваться сквозь стену.

– Ненавижу эти обои, и дом этот, и пустоту, и море, и тебя, и…

Она была на грани истерики, и, когда резко развернулась к нему, Драко едва не попятился. Пару мгновений сверлила его горящим взглядом.

– Полегчало? – безразлично поинтересовался он.

– Нет, к сожалению, это же не твое лицо было, – огрызнулась Грейнджер и сорвала еще полосу, еще, оставляя на тонком слое краски следы от ногтей.

Наверное, стоило притащить ей книги.

– Как в прошлый раз не выйдет. Помнишь, ты решила покрасить кабинет, когда Сморкун сказал, что белые стены его пугают…

– Пискун, Малфой. В самом деле, ты даже имена запомнить не в сост…

– Некоторые из нас живут полной жизнью и не забивают мозг лишним дерьмом, как ты…

– В мозгу хранится огромное количество информации, мы не способны воспринять ее целиком. Посмотри, сколько деталей видно в Омуте… – Драко застыл, – …в памяти. Все то, что мы принимаем и запоминаем, превосходит воображение. Буквально.

– Всего мы не помним, – его взгляд устремился к следу белой краски с коричневой окантовкой, оставшейся от неровно порванных обоев.

– Не помним. Но и нельзя записать себе в голову абсолютно все. А даже если б и можно было, то зачем? Все равно до информации не добраться ни собственной волей, ни подручными средствами.

Драко бросил на нее мимолетный взгляд и потянул за свисающую ленту обоев.

– Единственное магическое средство, которое позволяет добраться до воспоминаний, – Омут памяти. Помимо варианта с легилименцией.

Грейнджер глянула на него и тут же с прищуром осмотрела стену, хватаясь за следующую полосу. Отрывала ее медленно, с любопытством посматривая на его лоб. Драко не успел освоить легилименцию. Перед шестым – точно шестым – курсом Беллатриса научила его окклюменции, но на другое времени не хватило, да и он сам не горел желанием. С другим учителем – возможно. Погружаться в разум тетки или заново с ней тренироваться не хотелось.

Грейнджер не нужно было это знать. В личном деле, как и в уголовном, значилось, что он умелый окклюмент, но даже она понимала, что Министерству известно не все. Если ей казалось, что он владеет легилименцией, Драко чисто по неспособности посмотреть ему в глаза поймет, когда у нее в голове созреют опасные мысли.

– Одни ученые пытаются создать магический клон мозга. Они проводят опыты, узнавая, сколько запоминаем мы, какую часть мозга не используем, – она что-то пробормотала, и Драко подался вперед.

– Что? Мартини? Ты…

– Марсиане. Всегда вспоминаю марсиан. Знаешь, такие с огромными головами, выпуклыми венами… – Грейнджер покосилась на его вскинутую бровь, руками изображая вокруг головы те самые вены. Она бывала до крайности странной, в том чудном стиле, который можно было бы счесть очаровательным, не будь он таким своеобразным. Грейнджер откашлялась. – Ты не смотришь ни телевизор, ни фильмы, ни… Хотя книжки с картинками как раз твоего уровня, что магические, что маг…

– А твоего, полагаю, все практические руководства. Руководство по взаимодействию в обществе, руководство по нормальному поведению…

– Да будто ты…

– …думаешь о величайшем восстании гоблинов, руководство по привлечению внимания, руководство по укрощению чудовищных волос – это тебе еще предстоит дочитать до конца…

– …разговор без глупых оскорблений, руководство по эмоциональному диапазону: жизнь за пределами ухмылок, усмешек, угроз! А как насчет…

– Мы как два ребенка.

– Я в курсе, – рявкнула она. – У тебя привычка опускать меня до своего уровня.

– Судя по тому, как быстро ты опустилась, об уровне выше тебе только мечта… Что?

Грейнджер махнула рукой, плечи тряслись от беззвучного смеха.

– Я… – успела выдавить она и расхохоталась. – Картинка в голове. Из-за нее. Перед глазами стоит и стоит. Вот это у тебя было лицо.

Драко с тревогой наблюдал за ней и за ее подпрыгивающими кудряшками.

– Вспоминаешь, как спихнула меня с…

– Я не… – новый приступ смеха. Он скрестил руки и нахмурился, – спихивала, нет. Ты был весь такой «Я всегда буду выше тебя, Грейнджер», а потом…

– Мужской голос у тебя выходит что надо. Чем таким ты занимаешься по выходным? – но сбить ее с мысли не получилось, замечание пролетело мимо ушей: Грейнджер вовсю смеялась над одним из его не самых блестящих моментов. – Ты, кажется, пыталась угробить стену.

– Гробить твое самомнение всегда веселее.

========== Глава 3 ==========

А.

Она его ударила. Его в жизни никто не бил. Только позже – Панси, а на седьмом курсе – безликая девчонка. Но лучше всего он запомнил Грейнджер: от выражения лица до хлопка ладони. Они всегда проявляли друг к другу агрессию. На физическом уровне или чтобы уколоть словами, задеть, обидеть.

– …других, потому что гораздо лучше них, да? Лучше, выше, достойнее…

– Завидуешь? – прошипел Драко, звонко хлопнув ее по руке, но Грейнджер снова ее подняла, ткнув пальцем ему в грудь.

– …отвратительнейший человек, которого мне приходилось терпе…

– Потому что терпения у тебя – капля! Ты слепо…

– …в твоей раздутой голове! Может, тебя и воспитывали, как будто ты какой-то особенный и важный…

– …никак не успокоишься, пока не докажешь, что чего-то стоишь без прошлого, без Гарри Поттера и Рона…

– Ты представления не имеешь, о чем говоришь! И это я что-то доказываю? – Грейнджер холодно и притворно рассмеялась. – Ты…

– Да! Тебя всего-то знают как «ту маглорож…», – Драко замолк под фонтаном ее слов. – Не перечисляй, что я сделал, без тебя знаю!

– Ага, помню, в суде все прегрешения зачитали…

– Как только ты их расслышала за бесконечными пересказами вашего похода и…

– Не умаляй того, через что мы прошли! Ты…

– Тогда не умаляй того, через что прошел я!

– Ты заслужил!

– А у тебя был выбор!

Они стояли, тяжело дыша и испепеляя друг друга взглядами. Драко отбил ее руку, противясь желанию потереть горящую щеку. Грейнджер подушечкой большого пальца потерла указательный и с дрожью вдохнула. Впервые затронув эту тему в споре, они орали друг на друга, пока не охрипли. Тогда он схватил ее за руку… нет, за запястье. Схватил за запястье, когда она только ткнула его в плечо, и сжал так сильно, что ее лицо исказилось от боли, и Грейнджер пнула его в колено.

– Я не могу сама себе набрать воды, Малфой. Ты об этом позаботился. Я не собираюсь получать назначенную порцию в неделю, следить, чтобы вода не кончалась раньше, и разбираться сама, если кончится. Я не животное, что бы ты ни думал…

– Не начинай, – твердо, уверенно, требовательно. Этот спор у них тоже был.

Грейнджер фыркнула:

– Я не понимаю, почему ты ходишь к колодцу, а не просто взмахнешь палочкой. Боишься, я отберу?

– Я не боюсь тебя, Грейнджер.

– Так почему не…

Драко отвернулся, устав избегать ответа. Бессмысленно, раздражающе, безрезультатно.

– Прекрати разбазаривать воду. Я не домовик. Да ты к эльфам относишься лучше, чем…

– Они хотя бы заслуживают уважения, – с жаром возразила она, и Драко обернулся.

– Только из-за…

– О, да, Малфой. Расскажи, за что тебя уважать, ты же запер меня в доме. Пожалуйста. Просвети. Обойдись только без угроз, меня от них уже тошнит.

Хмурясь, он сделал к ней три шага.

– Если ты…

– Ты похож на розовую змею.

Драко некоторое время стоял с открытым ртом, затем, клацнув зубами, захлопнул, пялясь на Грейнджер, будто ей сорвало крышу.

– Что?

– Да! Как розовая змея. Скользишь в траве, скользкий, мерзкий – не прикидывайся оскорбленным, это правда, сам знаешь – и подлый. Твое присутствие едва терпят и чаще разбегаются, едва завидев. Змеи жуткие, злые, постоянно шипят и…

– Почему я розовый? – этот вопрос был не в пример важнее.

Грейнджер фыркнула:

– Потому что люди видят змею-симп… змею-альбиноса и вопреки здравому смыслу разглядывают… Что?

– …Ты назвала меня змеей-симпатягой?

– Нет. Девчонки – не я, а которые не дружат с головой – сказали бы, что розовые змеи хорошенькие…

– Хорошенькие?

– И вот когда видят розовую змею, то отвлекаются на ее цвет, на то, что она отличается от остальных. И забывают на секунду, что змея остается змеей.

Драко рассматривал Грейнджер, задумчиво водя языком по кромке зубов.

– То есть ты назвала меня хорошенькой розовой змеей?

Ее румянец налился краснотой, перебрался с щек на шею, и она повернулась к нему спиной. Взвившись, сбежала, бормоча что-то о змеях и сравнениях получше.

Четырнадцать

Он не запомнил, что было до, а что после: воспоминание вставало перед глазами фотографией. Компания друзей, промокших до нитки, по щиколотку в грязи – они тогда возвращались в поместье, кто в купальниках, кто в плавках. С Крэбба те в который раз спали, отчего Милисента закричала. Панси наконец-то прекратила пересказывать сплетни из Хогвартса и огляделась с досадой на изящном личике. Гойл прикрыл глаза, Тео оперся локтем на плечо Драко, а по округе разнесся редкий смех Блейза.

Из всех воспоминаний детства это было любимым. Что бы он ни делал, ничто не могло сравниться с ощущением дружеской поддержки, радости, свободы и бессмертия, которые сопровождали то лето. Ничто. Тот момент – уникален.

Драко устроился в самом темном углу кабинета: между стеной и стеллажом с зельями. Из-за света голова ныла сильнее, а на занавески Драко не тратился. Он потер виски, прогоняя боль, и глубоко вздохнул, пережидая вспышку.

У него был список заклинаний, которые могли помочь вытащить воспоминания о той ночи, раз у самого не получалось. Драко надеялся прояснить ситуацию, отыскать события, что послужили всему причиной. Держа в руках флакон, он не представлял, что там увидит. При процедуре в памяти ничего не всплыло – только добавилось боли.

Он чуть не вырубился, добираясь до угла. Агония терзала так долго, что казалось, вовсе не стихнет. Разве что после прыжка со скалы. Любая попытка подумать оборачивалась чувством, что в мозг втыкают кинжалы, а перед глазами все плыло как в тумане.

Драко не знал, сколько еще выдержит. Становилось лишь хуже, и он боялся, что от следующей попытки колдовать уже не оправится.

И.

Впервые в жизни Драко довелось дотронуться до девчачьей груди через месяц после тринадцатого дня рождения. К этому времени он уже не раз целовался – и только однажды это случилось не в игре на поцелуи, – но еще никогда не общупывал девчонок. Первый раз вышел случайно. Тем летом они развлекались на озере, и Драко обхватил Милисенту. Потянул ее назад, ладонь прижалась к груди, и пришло осознание. Милисента только покраснела, а его захлестнуло то лихорадочное возбуждение, свойственное лишь детям на пороге половой зрелости.

Тогда он случайно задел ее грудь раз двадцать.

Помедлив пару секунд, Драко зашел на кухню и бросил перед холодильником пакеты с продуктами. Оглядел ящики и покупки, потом покосился на Грейнджер. Вид у нее был напряженный и стесненный, она как раз заправляла салат. Возможно, на кухне они столкнулись впервые.

Драко отвел глаза, но взгляд тут же притянуло обратно – к отличию, замеченному вот только что. Она что… На ней не было лифчика. Он обратил внимание на другой, покатый, контур под тканью. Под ней прорисовывались соски, то ли от холода, что он с собой принес, то ли от чего-то другого. Взгляд по своей воле отмечал, блуждал, обшаривал. Он пожирал глазами Гермиону Грейнджер, и напряжение в них соответствовало напряжению внизу живота. Мысли, вызванные видом ее груди, тревожили, а перед глазами мелькали картинки, которые невозможно было остановить, но Драко прекратил пялиться, лишь заметив, что она поворачивает голову.