Текст книги "Королевство на краю моря (ЛП)"

Автор книги: everythursday

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

– Не против, – обрывает он.

Секунда тишины.

– Точно?

– Да, иначе я бы сказал, – Драко даже не подозревает, зачем ей понадобилось спрашивать. Грейнджер задевает его плечом и перекатывается на бок, лицом к нему.

– Ты помнишь все, что они рассказали о завтрашней процедуре? – она не дает и рта раскрыть. – Тебе сотрут оставшиеся воспоминания. Постараются отделить проклятие от тех частей мозга, куда оно уже распространилось, но ты потеряешь какие-то навыки, и существует вероятность, что… ты потеряешь все, – голос падает до шепота, Грейнджер откашливается и задирает подбородок. – Но у них есть программа реабилитации, и я, разумеется, помогу.

Драко тихо хмыкает, сомневаясь, что позволит чужим видеть себя в таком состоянии. Впрочем, он может и не догадаться возразить. Вернется к сознанию новорожденного, не имеющего ни единого представления о мире. Уже от одного этого заходится сердце, сдавливает горло и паника мешает дышать.

– Когда избавятся от проклятия, они устранят повреждения. Нет никаких гарантий, что получится поместить твои воспоминания из флаконов обратно, но шансы на хороший исход есть. Если не придется проходить реабилитацию, восстановление займет от одной до двух…

– Я помню, Грейнджер.

Иначе бы давно видел десятый сон. Драко позволяет ей рассуждать дальше, вдруг и вправду он что-то забыл, но в реальности ему нет до этого дела. Утром она повторит все заново, после нее – помощник целителя, позже последует сжатое напоминание от самого целителя. Наступает молчание, Драко пялится в потолок и кожей чувствует ее взгляд.

– Боишься? – Тук-тук-тук. – Хочешь об этом поговорить?

– Ты обо всем рассказала.

– Я имею в виду, как ты себя чув…

– Я знаю, – на языке вертится резкий ответ, но Драко сдерживается. Ему совершенно не хочется ссориться в ночь перед тем, как ее полностью сотрут из его воспоминаний. Если он так и не придет в себя, лучше не тратить последние часы на споры.

Откинув с лица волосы, Драко переворачивается на бок лицом к ней. Вытаскивает из-под себя руку, приподнимается на локте и упирается ладонью в висок. Вторая рука свешивается с бока. Драко вздрагивает, когда Грейнджер подушечкой пальца выводит полумесяц у него под глазом.

– Ты совсем не спишь. Если бы можно было выпить сонное зелье…

– Никакой магии, – перебивает он, и Грейнджер кивает. – Спать – только время тратить. Со всей этой магией могли бы и придумать что-нибудь.

Она пожимает плечом.

– Мне нравится спать. Да, время тратишь, но я люблю сны. И ощущение, когда совсем вымотался и находишь идеальную позу. И еще – потягиваться.

– М-м.

– Ой, да ладно. Потягиваться тоже здорово.

– Я запомню, – без задней мысли произносит он. Они оба замолкают, и Драко со смешком выдыхает:

– У нас странные фигуры речи. Мы даже не задумываемся, откуда они взялись или что иногда они звучат бессмысленно. Говоришь кошке «не тяни кота за хвост» и только потом вообще вдумываешься, что сказал.

Грейнджер, приподнявшись на локте, подпирает щеку. Он изгибает бровь.

– Конечно…

– Черт, Грейнджер, у тебя ноги – ледышки!

– Не смотри на меня так, будто я ударила тебя холодной банкой с горош…

– Чем?

– …я предупреждала, что без носков.

Она смотрит на него, вскинув брови, Драко хмурится, взгляд мечется по ее лицу в поисках объяснения, какого черта у нее настолько ледяные ноги. Может, она подержала их в тазу со льдом, а потом решила на него напасть. Не удивительно, что до этого Грейнджер упомянула носки. Наверняка, впервые столкнувшись с ее прицельным оружием, он потребовал, чтобы она не показывалась в постели с голыми ногами.

– О чем мы говорили? А, о фигу…

– О твоих ледяных ногах. С чего вообще…

– Кстати, в тему: холодно, как у ведьмы за пазухой? Вообще, я читала, что изначально выражение имеет отношение к определению температуры…

– Или какие-нибудь парни промерзли до костей, придумали, и высказывание просто разошлось.

Драко смотрит в темноту, видя лишь огонек свечи за ее спиной.

– А у тебя вот патология, а я не в курсе.

Грейнджер толкает его в плечо, но в остальном просто игнорирует сказанное.

– Обезьяна с гранатой – тоже странная. – Ее рука скользит с его плеча на грудь. – Что, кто-то ради прикола дал обезьяне гранату, а потом вдруг понял, как это опасно для окружающих? И история разошлась анекдотом, а позже стала высказыванием?

Ее пальцы неспешно двигаются, натягивая складку на одеяле. Костяшки задевают и задевают его сосок, и Драко не понимает, то ли она не осознает, что делает, то ли прикидывается. Под прикосновениями сосок твердеет, от каждого скользящего движения от него расходится приятная волна ощущений.

Утром Драко ничего не будет о ней знать. Ее сотрут целиком и полностью вместе с оставшейся памятью. Вместе с тем, за что он цепляется. И ее точно так же будет не достать, как уже почившие воспоминания. Завтра он словно перестанет существовать.

Для самого себя – тоже. Другие будут помнить паутину из воспоминаний и чужих жизней, что окружает мир; паутину, до чьих нитей он не сможет дотянуться, не сможет рассмотреть. Для него же все будет потеряно: люди, с которыми он связан, общие воспоминания, частью которых является он, а они – частью его. Вся жизнь обратится в пыль. Все, из чего та состоит и что содержит. В пыль, которую сметет в море, ударит волнами о скалы и сотрет с лица земли.

Впрочем, он не оторван от мира. У него остаются люди, которые его помнят, – люди, которые составляют части мгновений, частью которых был он. Люди, частью которых он является. Остается она. И если паутина существует, то есть и нечто, что приведет его обратно. Нечто тонкое, но ощутимое. Дорога к воспоминаниям и – к восстановлению.

И все же ему кажется, что он умирает. Будто бы паутина – это единственное наследие, что от него останется, единственное доказательство его существования. Но завтра все может пропасть. Возможные последствия в худшем случае… Драко не может отделаться от ощущения, что сегодня – последний день, когда он – это он. Он не знает, почему эта мысль так его беспокоит, ведь завтра он ее уже не вспомнит, но ему все равно тяжело.

– У меня останутся записи. Все, что мы обсуждали «на всякий случай». Все будет как надо, я прослежу. Что бы ни случилось.

Драко кивает, переводя глаза на ее лицо.

– Может быть, недели через две я наконец-то разберусь, почему ты все это делала.

Ее взгляд опускается на его подбородок.

– А я-то думала, раз ты не помнишь прошлое, то все гораздо очевиднее.

Драко мотает головой.

– В твоих словах нет смысла.

– Есть, – Грейнджер сама себе улыбается и, сжав пальцы на одеяле, будто решается на что-то, заглядывает ему в глаза. – Мне вроде как есть до тебя дело, Малфой. – Он приподнимает бровь. – Такое вот… странное, нелогичное… дело, от которого… химические реакции бесятся и ничего с этим не сделаешь.

Тук-тук-тук. Сердце почему-то колотится как бешеное. Очевидно, что он давно небезразличен Грейнджер, но сейчас это ощущается по-другому. Возможно, из-за неприкрытых чувств на ее лице и выражения, будто ей хочется провалиться под землю. Она опускает голову, глядя в пространство между ними, а Драко пытается решить, краснеет ли она, или это свет падает под другим углом.

– Ладно.

Ее взгляд мечется к его, в глазах удивление и что-то еще. Драко уверен, что Грейнджер не дышит. Он смотрит на нее внимательно, не уверенный, стоит ли ее встряхнуть или от нее отодвинуться. Когда Драко замечает блеск в ее глазах, второй вариант выглядит привлекательнее. Он ерзает, надеясь, что Грейнджер ни с того ни с сего не разразится слезами.

Быть может, она расстроена из-за завтрашнего дня. Если он все потеряет, то забудет и свои чувства к определенным вещам. Существует вероятность, что завтра Драко не разделит ее чувств – всю эту взбесившуюся химию. И если та построена на обстоятельствах, то не зная, как сложится в дальнейшем его жизнь, они никак не узнают, испытает ли он подобные чувства вновь. Это осознание словно удар под дых – дыхание вырывается с легкой дрожью. Позже, когда Грейнджер заснет, он сохранит это воспоминание. Заставит себя вспомнить.

Драко запускает пальцы ей в волосы. Ее взгляд блуждает по его лицу, ища нечто, о чем Драко и сам не знает. Он склоняется, опуская ее на спину, и упирается другой рукой в изголовье. Ее руки обхватывают его за шею, Драко опускает голову, притворяясь, что не видит сбегающую из уголка ее глаза слезу.

Он замирает над ней, чувствуя ее выдох, прижимаясь животом к животу.

– Напомнишь мне потом?

Грейнджер пальцами впивается в его кожу, выдыхает судорожно и целует.

Двадцать восемь

Припухшие губы покалывает, опаляет ее жарким дыханием. Пальцы путаются у нее в волосах, большой поглаживает щеку. Драко отстраняется, втягивая воздух, плечи отпускает напряженная поза, в которой он стоял, подавшись ей навстречу. Грейнджер бормочет что-то, сжимает его плечи и тянет обратно. Он опускает руки ниже, обнимая ее, и вновь целует.

– Мистер Малфой? – Вслед за тихим стуком поворачивается ручка двери. – Ой… оставлю вас на минутку.

Драко прижимает Гермиону к себе как можно ближе, кончиком языка обводя ее язык. Она ладонями оглаживает бока, ведет на спину, к лопаткам. Ее колотит. Грейнджер впивается в его губы, комкает рубашку. Женщина в дверях откашливается. Он еще раз крепко целует Гермиону и откидывает голову. Она смотрит на него с мольбой, глаза на мокром месте, но вымучивает улыбку. Шумно сглатывает, вцепляясь пальцами в спину.

– Ты справишься.

Паника. Сердце вот-вот выпрыгнет из груди, пробив ребра. В висках стучит пульс, приглушая внешние звуки, а от шеи к плечам разливается странное онемение. Драко кивает, выпуская Грейнджер из объятий.

– Это они должны справиться.

– Они лучшие в своей сфере. Я детально изучила их биографию, чтобы в этом убедиться. Один из них, целитель…

– Я знаю.

Она кивает, замирает, затем кивает вновь.

– Когда очнешься, я буду здесь. – Опять та вымученная улыбка. – И обо всем напомню.

– Он вернется через пару часов, – сообщает женщина. Грейнджер взглядывает на ту поверх его плеча, затем возвращает внимание на него.

– Увидимся.

Она убирает руки с его плеч.

– Увидимся.

Дышать трудно, словно воздух загустел и не проталкивается в легкие. Драко понимает, что должен отступить, перейти в другое помещение, но ноги словно приросли к полу. Ведь это может быть конец. Последние мгновения, когда он умеет видеть, слышать, чувствовать.

– Выхода нет, – напоминает она, наверное, им обоим.

Вздохнув, Драко делает шаг назад, второй и поворачивается к двери. Едва ли замечает помощницу целителя, вместо нее – одно размытое пятно. Выходит за ней в коридор и, поворачивая налево, оглядывается на Грейнджер. Она улыбается ему, подбородок дрожит. Он успевает отметить блеск в глазах и подпрыгивающие кудряшки, а потом все пропадает за стеной.

Сердце заходится еще отчаяннее, голоса сливаются в неразличимый гул, перед глазами все плывет. Драко приходит в себя уже лежа на операционном столе в окружении целителей. Один из них похлопывает его по плечу. Он хочет прорваться сквозь потолок, закричать или попросить высшие силы исправить все и позволить ему помнить, но вместо этого Драко лежит совершенно неподвижно, лишь пальцы, со скрипом скользнув по поверхности, сжимаются в кулаки.

Красная вспышка посылает его во тьму. Слышен звук – глубокий гортанный стон. Он плутает во тьме, не в силах уловить в тумане ни одной мысли. Всплеск темно-синего, белого, черного, белого. Драко хрипло стонет, осознавая, что боль пульсирует в голове. Она отдается в позвоночник и расползается по лицу.

– С возвращением, мистер Малфой. Болит где-нибудь?

Что? Драко вновь стонет, стараясь разобраться в мыслях. Эта боль подняла бы и труп, а… Его глаза распахиваются, ударяет свет, и голова взрывается от боли.

– Блядь! – вскрикивает он, но из пересохшего горла вырывается лишь «бять».

И потом – темнота.

Кружится голова. Он тяжело выдыхает и отводит плечи. Кровать? Где… Драко открывает глаза, щурясь из-за света, замечает белые подушку и стену. Лазарет? Эта хрень опять на него напала? Или Лонгботтом взорвал котел на зельях…

Драко быстро моргает и, прикрыв веки, поводит глазами, затем еще раз оглядывается. Сжимает-разжимает кулак, шевелит пальцами. Какого черта случилось с его рукой?

– Мистер Малфой.

Драко поворачивает голову – у кровати стоит мужчина.

– Кто вы? – Из-за глубокого голоса с хрипотцой глаза удивленно распахиваются. Он что… Он разве…

– Расскажите, что последнее вы помните.

– Где я?

– Я отвечу на все вопро… Пожалуйста, не вставайте. Вам нельзя волноваться.

Вокруг мигают огни, сердце колотится, и он ни малейшего понятия не имеет, что происходит.

– Я отвечу сразу же, как…

– Сейчас же! Я в Мунго? Где отец? Почему я здесь? Почему я не в…

Черное. Белое. Черное. Синее. Черное. Все вспышками света и темноты. Драко словно плывет по спирали, в черепе нарастает тупая пульсация, как будто из-за переизбытка прилившей крови. Тяжело дыша, он тянется к голове.

Он ведь только-только проснулся, думая… С чего Драко решил, что должен быть в Хогвартсе? Если…

– О! Вы наконец-то очнулись.

Открыв глаза, он промаргивается. Рука дергается в ту же секунду, что мозг регистрирует у плеча палочку, Драко хватает чужое запястье и отводит кончик в сторону. Со злостью обращает взгляд на мужчину, который удивленно смотрит на него в ответ.

– Даже не думайте меня вырубать, – шипит Драко.

– И не собирался, – мужчина вытягивает руку из его хватки и сам глядит довольно предостерегающе. – Если понадобится, я вас привяжу, но после двух месяцев в кровати я бы не…

– Что? – Едва он расслышал про два месяца, внутри что-то дрогнуло. Два месяца. – Два месяца? – хрипит Драко, горло саднит.

Два месяца? Кажется, прошла лишь минута. Операция должна была длиться несколько часов. Потом он должен был очнуться и пойти на двухнедельную программу восстановления. Что-то случилось. Растянулось на два месяца. Неужели они так долго убирали проклятие? Или у них не получалось? Грейнджер говорила… Грейнджер улыбается ему из моря, потом смотрит гневно, передние зубы заметно выступают, отец подсаживает его на метлу, они с Тео курят сигары. Он вспоминает. Драко помнит, в висках нарастает давление, голова становится совершенно ватной.

– Полегче, полегче. Успокойтесь. Не вспоминайте все и сразу. Пусть приходят в потоке мыслей. Постепенно.

Ему восстановили память. Значит, ему вылечили разум, устранили проклятие и вернули сохраненные воспоминания. Ведь он вспоминает. Смех за столом Слизерина, череда капюшонов за языками пламени, рука Поттера в горящей комнате, мать, сующая свою палочку, Дамблдор на фоне синего неба, бегущая к нему Панси, тела, извивающиеся под…

– Мистер Малфой!

Драко распахивает глаза – на лице мужчины читается явное беспокойство. Мне вроде как есть до тебя дело, Малфой. Он учащенно дышит, и помощник целителя пихает ему в руки склянку с янтарной жидкостью.

– Выпейте. Успокаивающее зелье поможет вам справиться с… не выпьете, я переведу вас на другую программу восстановления, где будить вас будут на минуту в час…

Драко шипит цепочку ругательств. Ему на хрен не сдалось успокоительное, он хочет вспомнить. Вспомнить каждую деталь каждого воспоминания, которые спасал всеми силами, и – немедленно. И все же Драко знает, когда стоит добиваться своего, а когда – отступить. Он выпивает зелье, и в груди и по венам растекается тепло.

Дыхание и сердцебиение унимаются, уровень адреналина снижается – его будто завернули в одеяло. Веки опускаются, но Драко сопротивляется дремоте. Слишком многое требуется узнать.

– Почему целых два месяца? – спрашивает он мужчину и на его обманчивую улыбку подозрительно щурится.

– Целитель расскажет больше, но могу сказать, что от проклятия остался след. Заражение распространялось по мозгу, а остановить его можно было только за счет полного стирания памяти. И даже тогда мы не были полностью уверены в результате, потому что не знали компонентов проклятия. Мисс Грейнджер, которую на время пребывания здесь вы назначили опекуном, рассказала, что вы хотели, чтобы проклянувшего вас нашли до того, как семантическая память будет стерта.

Грейнджер. Он помнит разговор, где они решали, как действовать в различных ситуациях.

– Так Ганнса нашли? Нет… – он замолкает, перед глазами всплывают Поттер и Грейнджер. – Джонс.

– Мы погрузили вас в медикаментозный сон, чтобы предотвратить распространение заражения. Когда…

– Это же Джонс?

– Да, так уже пару недель пишут во всех газетах на первой полосе.

Пару недель? У нее так долго выпытывали контрзаклинание? Или выясняли, как она создала проклятие, а с контрзаклинанием разбирались сами.

– Как?

– Этого я не знаю. Мне известно лишь, что Гермиона Грейнджер невероятно упрямо настаивала на помощи в разборе компонентов и исследовании оставшихся методов лечения.

Драко хмыкает, едва улыбаясь. Невероятно упрямо. Он в точности знает, что это значит, хотя сам обычно описывает эту черту другими словами.

Дерьмо. Франция. Франция.

– Ваш отец предложил проспонсировать нам новое крыло. Полагаю, после того как ваша мать пригласила мисс Грейнджер в семейную библиотеку, та отыскала в ней нечто полезное. Миссис Малфой ждет снаружи, так что вы можете ее увидеть, как только мы решим парочку вопросов и проведем тесты.

Мама пустила Грейнджер в библиотеку? В мэнор? Что ж, тут напрямую должно было быть замешано его выздоровление. Он молча стонет, представляя, как мать взглянет на него за то, что не рассказал ни о проклятии, ни об убийстве, ни о том, куда пропал. Ни о Грейнджер, если, конечно, мама поняла, что к чему. Мать едва ли что скажет, но этот взгляд… под ним Драко сразу же чувствовал себя провинившимся, как бы он ни отнекивался. Тот взгляд действовал еще с пяти лет, когда он пообрывал ее розы, а потом пытался свалить вину на домовиков.

Ему хочется улыбаться от уха до уха как сумасшедшему, потому что он все это помнит, но Драко сдерживается, глубоко вдыхая. Оказаться на другом этаже ради тестов ему вообще не улыбается.

– Где Грейнджер?

– Я… не знаю. Последнее время ее не видно, – мужчина касается палочкой светильника.

Последнее время? Сколько это, по их мнению? Сегодня? Драко с прищуром смотрит на дверь.

– Ладно, мистер Малфой. Нам нужно провести тесты…

– Я умираю?

Мужчина нескрываемо удивляется:

– Нет, конечно, нет…

– Тогда позовите мою мать.

Двадцать девять

Драко удивленно вскидывает бровь при виде обрамляющих дорожку камней, ведущих к дому. Вдоль них высажены какие-то цветы, которые ему знакомы лишь внешне, и от этого подход к дому выглядит… живее. Красивее. За два месяца она умудрилась обжить дом цветами и камнями. Хотя бы краска оставалась такой же потрескавшейся и выцветшей, да и сам дом слегка клонился набок, и к этой особенности Драко успел привязаться. Представлять, что она могла устроить в доме, страшновато, но ему больше любопытно узнать, не ушла ли Грейнджер вообще. Из осторожных разговоров и наводящих вопросов с матерью он узнал, что Грейнджер была в больнице вечером, перед тем как его разбудили. Однако она не появлялась следующие две недели, что он провел в больнице, восстанавливая утраченные знания, разбирая воспоминания и проходя сотни тестов по психологическому и физическому состоянию.

В моменты злости Драко посещала мысль, что, когда больше некого стало спасать, Грейнджер потеряла интерес. В моменты, когда вспоминалась ночь перед операцией, он думал, она боялась того, что он ее бросит или забудет. Может, считала, что теперь, когда память вернулась, он не захочет иметь с ней ничего общего или же и сам справится, восстанавливая прежнюю жизнь. Что теперь, после выздоровления, он найдет кого-нибудь другого.

Чего бы она ни боялась, прошло две недели, а Грейнджер так и не показалась ни расставить все точки над i, ни справиться о его состоянии. Драко не злится: ему требовалось время во всем разобраться, сложить кусочки воедино и провести границу между тем, что повлекло проклятие, а что – он сам. Требовалось оценить, с чем он остался, принять это и отследить все моменты, что привели к нынешнему положению. Тем не менее Драко не собирается отпускать ее без разговора. Из этой жуткой ситуации он вынес исключительную ненависть к неизвестности. Если после его излечения их обоюдное безумие снова обернулось здравым рассудком, Драко заставит ее это доказывать.

Он больше не ходит по краю смерти, больше не уязвимый, не обнаженный до самой сути. Теперь он цельный, целостный, но с новыми, проросшими в кости чувствами. Драко привык защищаться, но все возведенные стены были разрушены до основания. Франция с легкостью въелась в его суть. Она теперь – его часть. Такая же естественная, как остальная жизнь.

Он открывает дверь, и в нос ударяет запах чернил, книг и чего-то цветочного, а в него самого – Грейнджер. Воздух из легких вышибает, Драко отшатывается, инстинктивно обнимая ее за талию. Он считал, инстинкты наоборот вынудят его оттолкнуть ее, но, по-видимому, они оказались злопамятнее и решили утащить ее за собой. Ее руки тисками обхватывают его за плечи и шею, тело вплотную прижимается к его.

Такого Драко не ожидал. Неловкости, оправданий, бессвязности, но не этого.

– Грейнджер.

Она запрокидывает голову, заглядывая ему в глаза, щеки у нее раскрасневшиеся, а взгляд прищурен.

– Почему так долго?

Драко окидывает ее недоверчивым взглядом и едва открывает рот, как Грейнджер поднимается на цыпочки, отчего лица оказываются в считанных сантиметрах друг от друга. Он удивленно смотрит на нее, а она – на его рот. Дыхание Гермионы замирает, и она поднимает глаза.

– Что ты помнишь? – тихо, смущенно спрашивает, будто не сама прыгнула на него в дверях.

Да к черту все.

Драко сокращает всякое расстояние и прижимается к ее губам. Грейнджер отвечает, бормочет что-то про проигнорированный вопрос, но на половине предложения замолкает, возобновляя поцелуй. Драко обхватывает ладонью ее затылок, большим пальцем касаясь местечка за ухом. Она притягивает его как можно ближе, целуя так, что стираются все до единого сомнения, которые одолевали его до прихода.

Ее ладонь вскользь поднимается с шеи на затылок, зарываясь в волосы. Драко обнимает Гермиону крепче и толкается бедрами в живот. Покусывает ее губу и при стоне одобрения передвигает руку на задницу. Другой ведет с затылка, оглаживая изгиб шеи, выступ ключицы, холмик груди. Гермиона касается ямки на его нижней губе, а затем он увлекает ее язык дальше и в полной мере обхватывает ладонью ягодицу. Грейнджер стискивает пальцами его волосы, и ее стон вибрацией проходится по языку.

Он два с половиной месяца ее не касался. Два месяца, которые для его сознания прошли за секунды, но вполне ощутимы сейчас. И будто бы это было слишком давно, нынешнее желание почувствовать каждый сантиметр ее кожи не поддается контролю. Грейнджер податливая, отвечает с не меньшим желанием, а у него кровь закипает от жажды, доводя до полной отключки мыслей.

Пока Драко известно только то, что оба они здесь, дома, и он хочет взять ее во всех позах, в которых она позволит. Хочет подтвердить ее присутствие, придать воспоминаниям, которые две недели проигрывал в голове, форму изгибов ее тела. Это – удар о скалы. Все сводится к этому ослепительному моменту.

Драко на ощупь ведет ее спиной назад, поскольку они не отрываются друг от друга, стараясь лишь не наступить друг другу на ноги. Он пробирается под край рубашки и ведет ладонью вверх по коже. Едва почувствовав, что ткань задирается, Гермиона поднимает руки, и Драко с ухмылкой стягивает с нее одежду. Не успевает даже отбросить, как Грейнджер стаскивает его рубашку, и остается только ей помочь.

Рубашка летит на пол, Драко дергает Гермиону к себе, слышно выдыхая от соприкосновения кожи с кожей. Грейнджер теплая, мягкая, гладкая и приникает к нему при каждом вздохе. Ее ладони оглаживают грудь, плечи и ведут к локтям. Сжимают их, когда он наклоняется прихватить зубами местечко на шее, что – теперь он помнит – каждый раз вырывало из нее стон.

Грейнджер тянет его дальше по гостиной, ладони Драко забираются под чашечки лифчика. Из-за этого она останавливается, ногтями чуть сильнее впиваясь в его кожу. Хныкает поощряюще ему на ухо, посылая по шее мурашки. Гермиона подталкивает его подбородком. Драко поднимает голову, мимолетно замечая, что у нее полуприкрыты веки, и вновь ее целует.

Она просовывает руки под его, устремляет вниз-вверх по спине – ее ладони замирают на лопатках. Грейнджер разминает мышцы и, согнув пальцы, пробегается ногтями вдоль позвоночника, в ответ на что Драко низко стонет. Когда ее пальцы обводят кожу над поясом брюк, он вжимается в нее животом и обхватывает сосок – Гермиона всхлипывает. Она отступает к его спальне, расстегивая ремень, и тут Драко, подцепив шлевку на ее джинсах, дергает Грейнджер на себя и тянется к пуговице.

Спину овевает ветерок, запоздало вспоминается, что дверь осталась открытой, но сейчас это никого не заботит. В висках стучит кровь, дыхание сбивается, нетерпение не позволяет отступить от нее ни на шаг. Гермиона наконец-то разбирается с ремнем и, сжав Драко через штаны, срывает с его губ стон, играется с языком.

Он спускает с нее джинсы, подхватывает под бедра, когда она выбирается из штанин, и тянет на себя. Гермиона дважды дергает ногой, вцепившись ему в плечи, и как только материал спадает, обхватывает его ногами за талию. Его руки шарят по бедрам к ягодицам, одна ладонь остается там, а другая ползет вдоль позвонков.

Драко поворачивается вправо, чуть не споткнувшись о сброшенную одежду, и за пару шагов прижимает Гермиону к стене. Тяжело дыша, убирает от нее руки, а Грейнджер в это время приникает к его шее, языком и губами опаляя и без того разгоряченную кожу. Он расстегивает молнию и стаскивает штаны вместе с бельем, стонет, когда Гермиона прикусывает местечко на шее.

Тонкий материал трусиков рвется от резкого движения. Драко целует ее в плечо. Грейнджер щекой прижимается к его виску, тяжело и громко выдыхая на ухо. Одной рукой обнимает за шею, меняя положение бедер, чтобы ему было удобнее. Ногами крепче сжав его талию, она подается вниз, он – вверх, погружаясь в нее от и до.

Из Гермионы будто выходит весь воздух, Драко стонет с хрипом от ощущения того, как она обнимает его член и тело. Шелковая, горячая, тугая. Он выходит до самого кончика и толкается обратно. От удовольствия закатываются глаза. Драко подхватывает ее под бедра, с каждым разом сильнее опуская на себя. Гермиона ловит его губы, ногтями царапая плечи, он сдвигает лифчик вверх, желая избавиться от сдерживающего фактора. Грейнджер пятками впивается в его ягодицы, поощряя проникать глубже, и Драко опускает руку между их телами. Вряд ли в этот раз ему удастся продержаться долго, так что чем быстрее он доведет ее до оргазма, тем лучше будет им обоим.

Она гортанно стонет и откидывает голову, стукаясь о стену. Драко прижимается к ее горлу, чувствуя, как с каждым ее вздохом сокращаются мышцы. С силой вбивается бедрами, желая ощутить под губами стон, и получает первый, второй, третий.

Такая она – потрясающая. Когда цепляется за него, что не оторвать, забывается и не стесняется исходящих от нее звуков, что заполняют комнату. Ее пульс под губами ускоряется, тело судорожно двигается ему навстречу, глаза зажмурены, а припухшие губы раскрыты. От раскрасневшейся кожи идет жар, обхватывающие его бедра дрожат, а эти невозможные кудряшки липнут к мокрому лбу. Это – лучше, чем он помнит. Лучше самих воспоминаний.

Его пальцы трут клитор, соответствуя ритму толчков. Драко резко толкается бедрами, вотужепочти, и тут с ее губ стоном слетает его имя. Грейнджер выгибается, пальцами и пятками впиваясь в его кожу, и сжимает его стенками. Он ощущает, как жжение в ногах перекрывает щекотка нарастающей разрядки, от низа живота растекается напряжение и вскоре высвобождается, доводя до звездочек в глазах.

Ослепительно. Блистательно. До охренения идеально. Драко будто разлетелся по комнате. Пару чудесных мгновений он есть все и ничего одновременно.

И все же медленно, но все части собираются воедино. Драко едва осознает, что лицом уткнулся Гермионе в шею, как накатывает глубочайшая усталость. Одной рукой Грейнджер перебирает его волосы, другой – обнимает за плечи. Ноги у нее дрожат, как и его колени.

Не сразу, но Драко находит силы развернуться, прижаться спиной к стене и соскользнуть на пол. Грейнджер размыкает лодыжки, ее ноги сползают с его боков, и колени касаются пола. Переводя дыхание, Драко упирается затылком в стену. Голова Гермионы падает ему на плечо.

– Ты не ответил на вопрос.

У Драко вырывается смешок, они с Грейнджер встречаются взглядами.

– Какой?

Гермиона целует его два, три, четыре раза, он ее – в пятый, поцелуй выходит ленивым и долгим.

– Что ты помнишь. А…

Он ухмыляется:

– Все.

Тридцать

Драко смотрит на море, развернув ладони в сторону горизонта, чтобы поймать в них ветер. Внизу перекатываются волны: одни стихают, не дойдя до скал, другие разбиваются о камень. Он ощущает, что впервые, если задуматься, ему подчиняются и жизнь, и самое себя.

Он снова ей владеет. Чувствует всю полноту, а не нечто отдаленное, не поддающееся осмыслению. Чувствует все плохое и хорошее, что составляет единое целое, пусть даже отдельные моменты до сих пор вспоминались с тяжелым сердцем. Ему пришлось сохранить того, кем он был, чтобы спасти того, кем он стал. А если это так плохо, то остается будущее, в котором сожалений будет меньше. Его устраивает то, как все обернулось. Он сейчас – спокойствие в глубине бушующего на поверхности шторма, наполненного тысячами мелочей.

Каждый момент чего-то стоит. Проносится, на секунду завладевая нашей жизнью, и уходит с отливом. Вот только теперь Драко помнит. Чувствует. И иногда, если схватишься очень-очень крепко, этот момент может тянуться невообразимо долго.

Он понимает, что не помнит значительной части своей жизни, – впрочем, как и любой обычный человек. Однако Драко сохранит воспоминания для себя. Создаст новые, значимые и примет такими, какие есть, как часть себя самого. Он не сможет заглянуть ни за горизонт, ни в глубины, но людям свойственно тянуться к бесконечности. То, что навсегда ушло из памяти, определяет его не меньше того, что навсегда останется с ним. Это прошлое, которое нынешний он несет на плечах, и он нынешний, который приобретает каждое новое воспоминание. Именно так все и связано. Жизнь безбрежна точно океан, моменты в ней разбиваются о скалы. И теперь Драко владеет каждым из них. Он построил королевство на краю моря.

Он оборачивается на звук, а позади стоит Грейнджер. Ветер треплет ее кудри, создавая из них танцующих змей, а сумерки придают коже голубоватый оттенок. После взгляда на обрыв ее дыхание вырывается с присвистом, и она обращает внимание на Драко. Его рубашка прикрывает ей бедра, а ноги остаются босыми. В темноте ее глаза сияют.