Текст книги "Теряя себя (СИ)"

Автор книги: Eve Aurton

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)

– Хорошо, Джил, возьми их и больше не делай глупостей, – он ловко подталкивает баночки, скользнувшие по гладкой поверхности стола, и, как ни в чем не бывало, продолжает: – Мы никому не скажем об этом недоразумении, хорошо? – Кидаю на него полный недоумения взгляд, не понимая, к чему он ведет, и кому вообще есть дело до бракованной рабыни. Хотя этому есть объяснение – Юджин заинтересован в том, чтобы о моем дефекте никто не узнал, и я смогла принести ему прибыль. Но тогда почему он не торопится продать меня? Почему я ни разу не участвовала в распределении и не была предложена ни одному богачу?

– Я хочу задать один вопрос.

– И?..

– Почему я до сих пор здесь? Другие девушки не задерживаются надолго.

– Всему свое время, – Юджин пожимает плечами, вежливо уходя от ответа, и показывает на дверь, лишая меня последней надежды докопаться до истины. – Можешь идти, и не забудь таблетки. По одной, три раза в день.

Послушно забираю их, понимая, что спорить бесполезно, и медленно поднимаюсь с места, желая вернуться в свою комнату и продолжить жить. Хоть как-нибудь. И я правда хочу уйти, скрыться в четырех стенах одиночества и тоски, но не успеваю спрятаться от воспоминаний, как замечаю лежащую на столе газету. Она свернута вчетверо, но это не мешает мне разглядеть фотографию Рэми, рядом с которым стоит ослепительно красивая женщина, держащая его за локоть. Она улыбается счастливой улыбкой, будто издеваясь надо мной и показывая ряд белоснежных зубов, а я даже вздохнуть не могу, застывая как каменное изваяние и совершенно не зная, как оттаять. Где найти силы, чтобы отпустить, и забыть наконец, кем я была когда-то.

Его наложницей, его игрушкой, его маленькой девочкой…

– Все в порядке? – В порядке, черт побери, если не считать того, что впервые за все это время я увидела Господина, пусть и на странице газеты, пусть и в компании новой пассии.

– Да-да, все просто отлично, – на полном автомате произношу я, растерянно моргая и опуская взгляд. Юджин кивает, вставая и поправляя рубашку, и, пока он поворачивается ко мне спиной, снимая с подлокотника кресла пиджак, я осторожно беру газету и прижимаю ее к груди, тут же разворачиваясь и направляясь к выходу. Надеюсь, он не заметит ее пропажу, а если даже и заметит – то вряд ли накажет из-за такой мелочи.

***

Меня тошнит от однообразности дней, пролетающих мимо мгновений, состоящих из заезженного до автоматизма распорядка дня и мыслей, которые сводят с ума и заставляют искать спасение в рисовании. Я, как одержимая, проваливаюсь в образы и стараюсь уловить каждую мелочь, прорисовать каждый штрих, а потом, запечатлев очередное воспоминание, разговариваю с ним, прячась от действительности и одиночества, теперь уже не такого страшного. Может потому, что играю роль творца, и, рисуя, окружаю себя тем, что заменяет мне реальность и помогает справиться с тихой депрессией, заставившей меня когда-то перерезать вены.

Я стараюсь не думать о том, что лето проходит, что августовские ночи приносят почти осеннюю прохладу, а кусты, видимые только с северной стороны, наливаются насыщенно зеленым цветом, темным и тяжелым; что впереди нас ждет сырая осень, свинцовое небо и пробирающая до костей серость; что после нее наступит холодная зима, резкий ветер и короткий день; что зиму сменит весна, легкая и вдохновляющая, которая обязательно принесет море позитива и надежд; что все вернется на круги своя, и только мы никогда не сможем прожить уже прожитый нами момент. Я почти смирилась с этим, смирилась со своим странным неприкосновенным положением здесь, смирилась с грубостью Тьери, никогда не переходящим за рамки и не трогающим меня, смирилась с редкими визитами Юджина, приезжающего на площадку раз в неделю и наводящего здесь порядки, смирилась с затравленными взглядами девушек, исчезающих в неизвестности и освобождающих место другим, смирилась со счастливой улыбкой женщины и скучающим видом Рэми, стоящим с ней рядом на странице газеты, так бережно хранимой мною. И мне уже почти не больно смотреть на него, потому что я все-таки смогла отпустить обиду, ведь такое бывает, да? – игрушки надоедают.

Надоедают, конечно, и он не виноват, что я ему надоела.

Улыбаюсь, грустно, провожая взглядом последний отъезжающий грузовик, скрывшийся в темноте вечера и оставивший после себя запах выхлопных газов. Они доносятся через открытую форточку, которую я умудряюсь приоткрыть только на несколько дюймов, потому что потом мешает кованая решетка, делающая свободу недоступной. Мне совершенно нечем заняться, и я бесцельно слоняюсь по комнате, не зная как убить несколько часов до сна.

Наверное, я “счастливчик” по жизни, наверное, это просто судьба – вляпываться в неприятности и искать приключения на свою задницу, ведь я могла просто остаться в комнате и дождаться десяти часов рисуя лица людей, когда-то появлявшихся в моей жизни. Но вместо этого решаю прогуляться по коридору, туда-обратно, как делала это и раньше. Всего лишь пройти десятки комнат, просторный холл, добраться до двери, той самой – стеклянной, и повернуть обратно – этот маршрут знаком мне и никогда не запрещался Тьери, не раз видевшем меня в коридоре и не говорившем ни слова. Ничего особенного, противозаконного и страшного, если бы не одно “но”, всегда бывают исключения, условия меняются, и моя сегодняшняя прогулка оказывается ошибкой. Я понимаю это как только достигаю холла и непонимающе останавливаюсь, всматриваясь в ровную шеренгу девушек, полураздетых, с покорно опущенными головами. Они стоят ко мне лицом, в то время как Тьери, Юджин и смутно знакомый мужчина – спиной. Наверняка сейчас, в этот самый момент, один из клиентов выбирает себе наложницу, и, по мере того, как я приглядываюсь к высокой фигуре, начинаю узнавать его. Неприятно скользкие догадки вызывают мурашки, и я делаю осторожный шаг назад, боясь привлечь к себе внимание. Мне нужно просто уйти, уйти, пока кто-нибудь из них не заметил меня, но, будто назло, Тьери поворачивает голову, а за ним и вмиг замолчавший Юджин, лицо которого перекашивается от недовольства.

Плевать, потому что вся я сосредотачиваюсь на вип-клиенте, который вызывает во мне знакомый страх, ведь когда-то давно он рассматривал меня как угрозу власти, и я надеюсь, Господи, всем сердцем надеюсь, что он понял свою ошибку.

Только не поворачивайся. Поздно, потому что не успеваю я сделать и шага, как Вацлав, наверняка заметивший реакцию Юджина, прослеживает за его взглядом и натыкается на меня, застывшую в нелепо напряженной позе.

– Юджин, ты сказал, что припас для меня самое лучшее, а сам утаил такой экземпляр.

Вздрагиваю при звуке его голоса, распахнутыми от страха глазами наблюдая за тем, как он склоняет голову чуть вбок и смеряет меня опасно оценивающим взглядом. Вокруг нас накаляется воздух, и меня бросает в жар, отчего потеют ладони и щеки заливает яркий румянец. Стараюсь ровно дышать, чтобы справиться с волнением, но ничего не получается, не получается потому, что Вацлав начинает медленно приближаться ко мне, полностью забыв о девушках, которых только что разглядывал. Бог мой, Рэми здесь нет и меня некому защитить, вряд ли Юджин пойдет против древнего члена Совета, имеющего доступ к власти. Не могу сделать ни шага и, не скрывая отвращения, отворачиваюсь в сторону, когда он подходит недопустимо близко и, нависнув надо мной, делает глубокий вдох. Он, будто случайно, касается кончиком носа моего виска, а затем плотоядно улыбается, наверняка наслаждаясь моим испуганным видом.

– Вот ты где… – его тихий шепот напоминает шипение, и, кажется, сделай я хоть одно движение, как он вопьется в мою шею. Но секунды растягиваются в вечность, а Вацлав ничего не предпринимает, предпочитая нагнетать атмосферу одним лишь взглядом.

– Не думаю, что она вам подойдет, Господин, – Юджин появляется около нас внезапно, вынуждая Вацлава резко распрямиться и поморщиться, словно он своим присутствием оскорбил его, чуть ли не замарал. Не могу не отметить их ощутимое противостояние, будто каждый из них в тайне ненавидит друг друга, но пытается скрыть это за напускной вежливостью. Впрочем, Вацлав старается куда менее рьяно, позволяя себе откровенную насмешку:

– А ты и не должен думать за меня, ты должен удовлетворять мои желания. Я хочу посмотреть ее, – Вацлав поводит подбородком в мою сторону, терпеливо ожидая ответа, а я замечаю, как Юджин напрягается, едва сдерживая себя, а потом широко улыбается, все-таки справляясь с эмоциями и возвращая себе роль радушного хозяина.

– Как пожелаете, – он склоняется в наигранно раболепном поклоне и обращается уже ко мне: – Сними одежду, Джил, – в его голосе улавливаются приказные нотки, но я, до сих пор не справившаяся с шоком, не тороплюсь исполнить приказ, лишь кидаю на него полный отчаяния взгляд. Да я готова упасть перед ним на колени, только бы он не отдавал меня Вацлаву, и согласна на все: стать развлечением в борделе, танцовщицей в клубе, бойцом на Арене и даже перекусом в кафе, только не наложницей Вацлава, который утопит меня в насилии. – Ну же, не задерживай нашего уважаемого гостя.

От подступивших слез лицо Юджина расплывается в нечеткий контур, и я обиженно поджимаю губы, трясущимися руками подцепляя края футболки и стараясь не смотреть на Вацлава, для удобства сделавшего шаг назад и уставившегося на меня жадным и хищным взором. Складывается ощущение, что он намеренно унижает меня, а заодно показывает свое превосходство над простым работорговцем, уступающим ему и статусом, и положением. Громко выдыхаю, одним махом снимая одежду, но тут же стыдливо прикрываюсь руками, пытаясь спрятать от присутствующих грудь. Не замечаю победной улыбки Юджина, но зато ясно вижу, как от гнева мускул на лице Вацлава дергается, а сам он резким движением берет меня за запястье и тянет на себя, попутно спрашивая:

– Что это? – Прекращаю сопротивляться, проигрывая в силе, и показываю ему грудь с ярко выделяющейся на белоснежной коже татуировкой, по-видимому, и ставшей причиной его злости. Он сжимает челюсти так сильно, что на скулах проступают желваки, и я ясно слышу, как от давления скрипят его зубы.

– Вот поэтому я не стал предлагать ее. Что поделать, бывший хозяин поставил на нее метку, так что теперь она годится разве что в дешевый бордель для люмпенов, но уж точно не для господина такого статуса, – Юджин говорит это извиняющимся тоном, при этом игриво подмигивая мне, и, не успеваю я расслабиться, как Вацлав, побагровевший от ярости, обхватывает меня за нижнюю челюсть и склоняется ближе, источая жгучую ненависть. И сейчас, задыхаясь от ужаса и пытаясь разжать его пальцы, я не могу понять, к кому он ее испытывает: ко мне, Юджину или Рэми, лишившему его удовольствия поиздеваться надо мной.

– Не забывайся, она моя собственность, как и все остальное здесь, – твердо цедит Юджин, напрочь забывая о вежливости и кладя ладонь на его плечо. Удивляюсь его смелости и куда более отчаянно начинаю бороться с хваткой Вацлава, вцепившегося в мое лицо холодными и сильными пальцами. Они до боли сжимают челюсть, вынуждая меня упереться в его грудь руками и попытаться оттолкнуть от себя.

– Это легко исправить.

– Попробуй… – угрожающе шепчет Юджин, тем самым принимая основной удар на себя. Вацлав нехотя переводит на него внимание и ухмыляется отвратительно подлой ухмылкой, в которой слишком много всего: презрения, высокомерия, самонадеянности, насмешки. Такое ощущение, что сейчас, в эту самую секунду, он решает, а не уничтожить ли обнаглевшего торговца, посмевшего дерзить ему, со всей его собственностью и рабовладельческим бизнесом, но вместо этого резко отпускает меня, брезгливо кривя губы и отталкивая от себя. Буквально за секунду берет себя в руки и, не глядя, показывает пальцем в сторону сжавшейся от страха девушки, по чистой случайности оказавшейся под его прицелом.

– Что ж, тогда ее, – сухо бросает он и, перед тем как отвернуться, окидывает меня, напуганную и растерянную, ледяным взглядом, от которого кожа покрывается инеем.

– Уведи в мой кабинет, быстро, – шепотом приказывает Юджин, и Тьери, шокированный от увиденного, берет меня за предплечье и уводит прочь, оставляя хозяина самостоятельно разбираться с клиентом.

***

Не могу вспомнить, когда в последний раз испытывала столь сильные эмоции, полностью меня выжавшие и оставившие после себя дикую усталость и желание уснуть прямо здесь, на полу, на который я обессиленно опустилась как только зашла в кабинет. У меня даже не хватило сил на то, чтобы надеть футболку, поэтому, когда за дверью раздаются неторопливые шаги, я сгибаю ноги в коленях и прижимаю их к груди, пряча свою наготу от вошедшего Юджина. Он проходит прямиком к столу и, налив себе выпить, одним глотком опустошает стакан, который вновь наполняет и, присаживаясь на подлокотник дивана, протягивает мне.

– Выпьешь?

– Не откажусь, – благодарно киваю, принимая стакан дрожащими от расшатанных нервов руками, и под пристальным вниманием Юджина делаю осторожный глоток. Приятное тепло разливается по пищеводу, и я облегченно выдыхаю, откидывая голову назад, на диван, о который опираюсь спиной. Отчего-то ощущаю себя комфортно в присутствии Юджина, будто бы общее чувство ненависти к Вацлаву, а также его помощь, сблизили нас и сделали хотя бы не друзьями так союзниками точно.

– Терпеть не могу этого ублюдка. Он хочет избавиться от людей в городах, но с завидным постоянством пользуется моими услугами.

– Этой девушке… ей тринадцать, – с тихим сожалением произношу я, живо представляя, что ее ждет: кровь, боль и желание умереть – я уже прошла через это, хотя стоит отметить, что мне все-таки повезло больше. Юджин безразлично кривит губы, напоминая полного пофигиста, а мне почему-то не верится, что ему все равно. Такого не может быть, ведь за меня-то он вступился, а значит, он не лишен сострадания, или же есть другое объяснение его поступка?

– Тридцать, пятнадцать, десять, какая разница? Если это приносит прибыль.

– Вы торгуете детьми? – Он не отвечает, но я и без ответа понимаю, что да – торгует. Становится до озноба мерзко, и я передергиваю плечами, вновь прикладываясь к стакану и пытаясь не думать об этом. – Юджин, я могу кое-что спросить? – Если честно, после выпитого я еле ворочаю языком, а с каждой минутой становится еще хуже, потому что все тело охватывает усыпляющая расслабленность, превращающая меня в ленивую амебу. Теперь легко и просто, а недавняя стычка с Вацлавом тускнеет, оставляя после себя лишь горький осадок отвращения. – Татуировка, почему она так разозлила его?

– Потому что ни один уважающий себя вампир не купит клейменную чьим-то именем рабыню. Считай это делом чести.

– Значит, Хозяин обрек меня на самый дешевый бордель, мило, – с нескрываемой обидой шепчу я и, чтобы отвлечься от нахлынувшей к себе жалости, делаю большой глоток. Да пошел он к черту вместе со своей ослепительно искусственной любовницей. Мне даже интересно, насколько ее хватит, учитывая то, с какой легкостью Рэми обрывает связи.

– Запомни, Джил, Дамиан ничего не делает просто так, и если он поставил на тебе свою подпись, значит, так надо. Возможно, он предвидел ситуацию, – серьезным тоном говорит Юджин и чуть ли не силой забирает стакан из моих рук. Господи, это самое нелепое объяснение, которое я когда-либо слышала, ведь если бы Рэми не выгнал меня, я вообще не оказалась бы в такой ситуации. Пьяно улыбаюсь, наконец вспоминая про треклятую футболку, и надеваю ее, уже не чувствуя смущения перед Юджином, наблюдающим за мной с абсолютным безразличием. Наверное, я его ни капельки не привлекаю, ну или женская нагота в виду специфики работы успела ему приесться.

– Я не понимаю.

– Может, он просто не хотел, чтобы ты досталась именно Вацлаву.

Наверное, я должна быть счастлива, да? Только от этих разговоров на душе тяжело и гадко, тем более, после нескольких глотков алкоголя, который еще больше нагнетает обстановку. С каким бы удовольствием я забыла все, что связано с Господином. С самого начала и до конца – до этого самого момента.

– Знаете, Господин всегда помогал мне справиться с болью, не физической вовсе. Он будто забирал мои воспоминания о ней и оставлял только те, с которыми я могла жить, – не знаю, для чего я говорю это, тем более таким пустым голосом, словно разговаривая не с Юджином, а с собой. Это напоминает монолог алкоголика, которому и поговорить-то не с кем, потому что всем наплевать на его чувства. Я не алкоголик, но совершенно точно никто, ведь Юджин не пытается поддержать разговор, со скучающим видом продолжая пить виски. – И сейчас я бы тоже предпочла все забыть. Начать все с чистого листа. Юджин?! Ведь вы тоже можете это сделать? Забрать мои воспоминания? – спрашиваю я, вконец наглея и неловко вставая на колени, прямо перед сидящим на диване Юджином, посмотревшим на меня с неким удивлением. Будто бы перед ним цирковой кролик, совершающий различные трюки. – Прошу, это не составит труда.

– Боюсь, это не ко мне. Я не обладаю способностями внушения. Хотя было бы неплохо.

– Не обладаете? – признаться, я думала, что каждый вампир может проникнуть в сознание людей.

– Это прерогативой обладают исключительно прародители рода, одним из которых является Дамиан.

– А другие?

– Точнее другой. Виктор, его брат, умерший несколько веков назад. Так что считай Дамиана эксклюзивом. А теперь иди, Джил, ты меня достала, – Юджин напускает на себя строгий вид, но в его голосе не слышится недовольства, скорее усталость, заметная в ленивых жестах. От его слов алкогольный дурман словно рассеивается, сердце наливается адреналином, и я напрягаюсь, вспоминая странные образы, когда-то терзавшие меня во сне: пламя костра, ненавидящий взгляд, Господин, горящий заживо. Вернее, не Господин.

Виктор…

– Они близнецы.

– Что?

– Они близнецы – Виктор и Дамиан, – ошарашенно шепчу я, скользя растерянным взглядом по комнате. Вот почему Рэми был так раздосадован, когда узнал, что я видела, – это было его воспоминание, его прошлое, его тайна.

– И откуда ты знаешь? – хмурится Юджин, а я стряхиваю с себя слабость и поднимаюсь с колен, желая избежать неприятного разговора и правды, которая может открыться. Правды о том, что Хозяин нарушил закон и вернул меня с того света, дав своей крови. Нужно идти, чтобы не взболтнуть ничего лишнего и не подвести Рэми, а заодно привести мысли в порядок, ведь впервые за долгое время я узнала о нем чуть больше, чем положено простой игрушке. Пусть и слишком поздно.

Комментарий к Глава 24

Спасибо тем, кто еще ждет продолжения. А тебе, моя хорошая, отдельное спасибо)

========== Глава 25 ==========

Последние дни августа выдаются на редкость холодными, хмурыми и неуютными: непрекращающиеся дожди, приторная серость и легкое чувство тоски, которое, впрочем, не надоедает, потому что я научилась с ним справляться, как привыкла к одиночеству, беспокойным мыслям, померкшим воспоминаниям. Быть может, это моя удивительная способность приспосабливаться и находить в себе силы двигаться дальше, быть может, постоянная занятость, с раннего утра и до самого вечера, ведь Тьери нашел мне применение, которому я несказанно рада, потому что работая на кухне мне намного проще бороться со временем. Оно будто назло растягивает минуты в часы, а часы в дни – однообразные, непримечательные, унылые, все дальше и дальше отрывающие меня от прошлого, в котором я была или не была? – наложницей Дамиана Рэми. Не знаю, не помню. Все, что со мной было четыре месяца назад, кажется лишь вымыслом, игрой богатого воображения, а не правдой и, уж тем более, не частью моей жизни, которая теперь состоит из нескольких этапов: сон, работа, парочка часов одиночества, сон. Вчера, сегодня и завтра – одно и то же, и это радует – почти, ведь я зависла на одном уровне. Вокруг кипит жизнь, крутятся эмоции, проносятся люди, а я не двигаюсь, не оборачиваюсь, стою с закрытыми глазами и ничего не вижу, не слышу, не ощущаю. Признаться, так действительно легче, и обида, тлевшая во мне раньше, испарилась, оставив после себя стойкое равнодушие.

Иногда мне кажется, что оно меня меняет, меняет потому, что раньше бы я ужаснулась, увидев как один из охранников поднимает руку на женщину, а сейчас просто прохожу мимо, едва ли заостряя внимание на заплаканном лице. Меня ждет работа на кухне, и, чтобы до нее добраться, я преодолеваю длинный коридор, открываю ту самую стеклянную дверь, прохожу ровно двенадцать шагов и сворачиваю направо, где находится лестница вниз, в подвал, оборудованный под кухню. Если сделать несколько лишних шагов и заглянуть за угол, то можно увидеть внушительных размеров холл, разделенный на две половины толстыми прутьями решетки. В одной половине регистрируются новоприбывшие девушки, которых после заполнения необходимых документов раздевают, выстраивают в шеренгу и бегло осматривают на наличие насекомых и кожных заболеваний. Только после этого их запускают в другую половину, ведут на общую помывку и разделяют по комнатам, чтобы в недалеком будущем отдать на растерзание вампирам. Все они не доживут до старости и умрут насильственной смертью, потому что предназначены для одного лишь – развлечения и утоления жажды. Сейчас я об этом знаю, а когда-то, давным давно, была в точно таком же положении страха и неизвестности, правда с другими декорациями: затемненным стеклом, собственным отражением в нем и Дамианом Рэми, стоящим по ту сторону и выбравшим именно меня. Меня, черт побери, а не одну из тех, кто был в одном ряду со мной.

Отличная насмешка судьбы. Браво.

Громкий смех возвращает в реальность, и я, выпустив мыльную тарелку из рук, с безразличием наблюдаю за тем, как столпившиеся у одной из девушек охранники начинают ее лапать, вызывая вполне логичную реакцию – страх и слезы. Кажется, она здесь новенькая, потому что ее лицо мне незнакомо, либо же я его попросту не запомнила. Зачем? – если завтра ее может не быть. Маленькая и худенькая, напуганная и потерянная, она напоминает загнанного волками кролика, у которого нет ни единого шанса выжить, потому что “продажные” не знают жалости и с удовольствием пользуются своим положением. Они издевательски шутят над ней, пока я вытираю руки о фартук и бросаю косые взгляды в их сторону. Наверное, будь у меня больше смелости, я бы схватила нож и перерезала им горло, и не для того, чтобы избавить несчастную от приставаний, а для того, чтобы напомнить им, кто они.

Люди, продавшие собственные души за обещание вечной жизни.

– Что уставилась? – бросает один из них, отвлекаясь от своей жертвы и поворачиваясь ко мне. Пожимаю плечами, послушно отводя взгляд и возвращаясь к работе. Знаю, что он меня не тронет, не подтолкнет к столу и не заставит снять джинсы, как делает это с плачущей девушкой, не ударит головой о столешницу и не забрызгает ягодицы липкой спермой, чтобы затем уступить место другому, еще более грубому. Он хватает ее за волосы и тянет на себя, с размаху вколачиваясь в податливое тело и вызывая страх у остальных девушек, работающих в одной секции со мной и ставших свидетелями насилия. Они боятся стать следующими, даже не подозревая, что на самом деле это не самое страшное. Самое страшное ждет впереди, когда их выберет какой-нибудь богач, а потом избавится, и неважно как – посредством смерти или перепродажи. Все просто. Неделя, месяц, год – сколько они протянут, прежде чем превратятся в прах?

В конце концов звук их возни надоедает, и я не нахожу ничего лучше, чем покинуть секцию, взяв попавшийся под ноги мешок с отходами. Обычно собравшийся мусор складируют у двери, ведущей на лестницу к черному выходу, где прислоненные к стене контейнеры проглатывают черные мешки, а потом освобождаются специальной службой. Приоткрыв дверь, я не раз смотрела на ровные ступеньки, ведущие вверх и упирающиеся в железную решетку, которая позволяет увидеть кусочек мрачного неба. В этот раз все иначе, в этот раз я решаюсь не просто заглянуть за запретную линию, но, опасливо обернувшись назад и не увидев поблизости ни одного охранника, сделать несмелый шажок внутрь. Отвратный запах скопившегося мусора, доносимый проникающим ветром, раздражает рецепторы и заставляет меня как можно быстрее закрыть дверь и избавиться от сквозняка. Здесь влажно и холодно, поэтому мне приходится обнять себя за плечи и, смирившись с неприятным запахом, пройти мимо темно-зеленых контейнеров, наполненных не только мусором, но и крысами, издающими противный писк. Он усиливается по мере моего приближения и затихает за спиной, когда я достигаю точки назначения и, обхватывая пальцами холодные прутья, прижимаюсь к ним лбом. Резкий ветер бросает в лицо мелкую морось, опаляя кожу свежестью и свободой, и я жадно вдыхаю воздух, разглядывая стоящие на противоположной стороне улицы здания, скорее всего, не принадлежащие Юджину, потому что они не похожи на наши ни архитектурой, ни отделкой. А значит, предназначенные для рабов комплексы расположены буквой “П”, внутри которой и находится двор.

Уже порядком замерзаю и покрываюсь гусиной кожей, но упорно стою на месте, надеясь на то, что когда вернусь, потерявшие человеческие лица охранники закончат свое дело и оставят нас в покое. Мы спокойно доработаем день, вернемся в свои комнатушки и провалимся в сон, где нет никакой жестокости, вампиров и крови. Где нет вообще ничего, потому что я забыла, когда в последний раз видела сны.

– Вот ты где, – со злостью произносит Тьери, появившийся внезапно, будто из неоткуда. Он хватает меня за волосы, и, не успеваю я отпрянуть от решетки, как вновь оказываюсь прижата к ней. Скула начинает ныть от удара, и во рту скапливается металлический привкус крови, когда он отводит мою голову назад и вновь ударяет, отчего я прокусываю щеку и шиплю от боли. Он почти вдавливает меня в прутья, упираясь согнутой рукой в лопатки, и не торопится отпустить. Господи, ведь не для того, о чем я думаю? – Какого черта ты тут делаешь? Забыла о правилах?

Не забыла, но мне не хочется наблюдать за тем, как люди превращаются в монстров под давлением похоти и власти.

– Я выносила мусор.

– Ну да, а мне кажется, ты наглеешь, чувствуя себя особенной. То, что Хозяин не позволяет трогать тебя, не дает тебе право нарушать правила. Ты поняла меня? – Тьери сильнее сжимает пальцы, натягивая волосы и дергая на себя, так, что его лицо оказывается сбоку, и я ощущаю неприятный запах изо рта. Лучше уж прикосновения холодной решетки, чем его близость. Прекрасно догадываюсь, почему он так зол – потому что у него, по каким-то причинам, нет возможности поиздеваться надо мной, как он делает это с другими. – Пошли, у нас проверка, всем приказано быть в своих комнатах, – наконец, он отпускает, но только для того, чтобы вновь вцепиться в предплечье и потянуть за собой. Непонимающе хмурюсь, вглядываясь в его профиль и едва поспевая попадать на ступеньки.

– Проверка? Что это?

– Меры предосторожности, за последнюю неделю убиты двое членов Совета, – Тьери говорит это между делом, продолжая тащить меня к входу, а у меня ноги наливаются свинцом и кровь стынет в жилах. Перед глазами стоит его невозмутимое лицо, и подвал превращается в сгусток липкой тьмы, обволакивающей нас с каждым шагом. Она жадно проглатывает наши фигуры, и я уже не различаю красок.

Члены Совета. Убиты. Двое.

– Тьери, постой, прошу, – мой голос дрожит, как и руки, когда я пытаюсь остановить его и выпытать детали. Сердце гулко ухает в груди, пока я складываю мысли в цепочку и, наконец, задаю главный тревожащий меня вопрос: – Кого? Кого они убили на этот раз? – Только не его, не его, не его.

– Какая тебе разница? Давай, Холл, пошевеливайся, – он заталкивает меня в кухню, уже опустевшую, и мучает пренебрежением, умалчивая фамилии убитых. А я ощущаю, как уснувшие во мне эмоции вновь просыпаются и вызывают прилив отчаяния, потому что я не хочу, чтобы Рэми был в этом списке. Вацлав, Авиэль, кто угодно, пусть даже единственная женщина в Совете, только не он, я не хочу слышать о его смерти. Он не заслуживает ее, или заслуживает? – учитывая то, что он сделал с нами. В мыслях о нем я не замечаю как оказываюсь в общем коридоре и, освобожденная от горячих пальцев Тьери, растерянно застываю, наталкиваясь на полный хаос: вышедших из своих комнат девушек, прижавшихся к стене, и мелькающих между ними синих пятен, то и дело исчезающих в проемах дверей и наверняка обыскивающих комнаты. Их выкрики хлесткими ударами бьют по стенам, и я отмираю, торопясь прижаться щекой к стене и уставиться в испуганные глаза девушки, лишь вчера заселившейся в соседнюю комнату. Она стоит в паре шагов от меня, копируя позу остальных и ожидая своей очереди, а я не могу не заострить на ней внимания. Ее нельзя назвать красивой, но что-то очаровательно приятное есть в ее чертах: высоких скулах, пухлых губах, даже в веснушках, усыпавших кожу. Ее волосы огненно-рыжие, и на фоне белых стен она выглядит веселым и ярким лучиком солнца, каким-то образом затерявшимся в лабиринте ада. Отчетливо вижу, как дрожат ее губы, когда сзади нас появляется один из полицейских и подходит к ней. Он нагибается, проводя ладонями по ее ногам, бедрам, ощупывает грудь, подмышки, даже волосы, а потом исчезает в ее комнате, откуда слышатся звуки разбрасываемых вещей и двигаемой мебели. Если честно, эта проверка выглядит полным абсурдом, потому что, не имея связи с внешним миром, мы вряд ли можем представлять опасность, тем более, каждая из нас находится под пристальным вниманием охранников. Нам даже не разрешено ходить друг другу в гости, чтобы исключить всякую возможность сплоченности.

– Чисто! – выкрикивает он, выходя из комнаты и принимаясь за меня. – Ноги на ширину плеч, – его горячие ладони скользят по моим лодыжкам, бедрам, я чувствую их жар даже через плотную ткань джинс, и закрываю глаза, вспоминая прохладные пальцы Рэми, когда-то ласкавшие меня. Мне становится мерзко и противно, когда чужие руки ложатся на талию, затем грудь, зарываются в волосы и грубо тянут их. Только когда он прекращает осмотр, я открываю глаза и вновь наталкиваюсь на затравленный взгляд девушки, тихо всхлипывающей, но не вызывающей во мне ни капли жалости. Наверное, она в полной растерянности и непонимании, наверное, сейчас ее сердце сковано страхом, но, признаться, мне все равно. Привыкнет. – Чисто! – вновь кричит полицейский и выходит из моей комнаты, оставляя после себя полный беспорядок. Я вижу это, когда отлипаю от стены и заглядываю в нее: скинутый на пол матрац и постельное белье, выпотрошенная подушка, разбросанные вещи, перевернутые шкафчики, содержимое которых тоже валяется на полу. Учитывая то, что я работаю до десяти, а потом, уставшая донельзя, едва нахожу силы принять душ, этот беспорядок кажется сущим наказанием. Устало опускаюсь на кровать и складываю руки на коленях, рассматривая лежащую на полу тетрадь с рисунками, она открыта, и на одном из листов ясно виден след наступившего на нее ботинка. Поднимаю ее и бесполезно пытаюсь стереть пыль с изображения Адель, вернее, ее наброска. Я собиралась его закончить, правда, вот только сейчас едва могу вспомнить черты ее лица, они померкли в памяти и заменились на что-то общее, сплошное, и мне трудно зацепиться за детали. Кажется, у нее были зеленые глаза, всегда с прищуром, хитрые и блестящие. И она была непозволительно красива. Слишком красива, чтобы быть реальной.