Текст книги "Теряя себя (СИ)"

Автор книги: Eve Aurton

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц)

– Что ты здесь делаешь? – угрожающе мягкий голос Хозяина заставляет меня вздрогнуть и резко развернуться. Он стоит, предусмотрительно не выходя на балкон и оперевшись плечом о косяк. Занавески за его спиной продолжают взмывать к потолку, на секунду опускаются на его плечи, а потом вновь исчезают, как только их подхватывает сильный ветер.

Дождь, стекающий по моему лбу, скапливается на ресницах, заставляя меня часто-часто моргать и слизывать попадающие на губы капли.

– Подойди ко мне, Джил, – Рэми протягивает мне руку, говоря это тихим вкрадчивым голосом, и я как завороженная смотрю на его ладонь, которая призывает меня своей надежностью. Как только я касаюсь ее пальцами, лицо Хозяина искажается от злости, и он, не рассчитывая силу, сжимает мою руку, дергая резко на себя и чуть ли не закидывая меня в комнату. Дверь за нами с грохотом захлопывается, и я начинаю дрожать от страха, молча наблюдая за подкрадывающимся ко мне Дамианом.

Наверное, мне не стоило приходить сюда, потому что он зол, недоволен, разгневан.

– Ты не ответила на вопрос. Что. Ты. Тут. Делаешь? – Каждый его неторопливый шаг вызывает во мне еще большую дрожь, и я рефлекторно отхожу назад, боясь его тихого гнева.

– Не знаю, мне было скучно, – беспомощно пожимаю плечами, говоря это таким затравленным голосом, что всего на миг мне становится стыдно. А потом я вспоминаю, кто передо мной, и тут же оправдываю свой страх. В конце концов, это не милый пушистый зайчик. В конце концов, я зашла в комнату, которую не должна была заходить – я это вижу по его горящему злостью взгляду. Быть может, здесь жила та, которой он дорожил, которую, вполне возможно, любил. Потому что комнаты оставляют в неубранном виде только те, кто ревностно хранит воспоминания о покинувших их жильцах.

– Скучно… Я говорил тебе, как отношусь к любопытству, ma fille?

– Простите, мой Господин.

– Маленькая, упрямая, безрассудная.Ты дрожишь, – он так стремительно сокращает расстояние между нами, что я успеваю сделать лишь судорожный вдох, прежде чем оказаться в его сильных объятиях. Он проводит кончиком носа по моему виску и, несмотря на мой жалкий мокрый вид, прижимает к себе, попутно зарываясь пальцами в волосы и лаская мой затылок. Чувствую крепость его груди, скрытой под рубашкой; чувствую его горький аромат, который впоследствии останется на моей коже; чувствую его напряжение, наверняка связанное с моим поступком. – Зачем ты вышла на балкон? – он шепчет, лаская своим дыханием ухо, прикасаясь губами к коже, засасывая ее, оставляя на ней красные метки.

А я не знаю, что ответить, потому что мне слишком хорошо в его руках, чтобы я могла здраво объяснить свой поступок. Страх перед ним смешивается с просыпающимся желанием, волнением, которое нарастает по мере того, как он сильнее сжимает пальцы, оттягивая мою голову назад и заставляя меня изогнуть шею. Вспоминаю его слова про уязвимое место, но не сопротивляюсь, зная, что это бесполезно.

Он сильнее меня и может с легкостью сломать куклу.

Мой взгляд упирается в потолок, пока Рэми склоняется к моей шее и приторно медленно проводит языком по бьющейся венке. Зажмуриваю глаза, ожидая укуса, но вместо этого слышу его глухое рычание, когда он утыкается носом в основание моей шеи и глубоко дышит. Его хватка слабеет, и, наконец, он отпускает мои волосы, позволяя мне выпрямиться и положить голову на его плечо.

– Чтобы я больше не видел тебя в этой комнате, Джил. Сейчас же прикажу закрыть ее.

А это значит, что я права – он хранит в ней свои воспоминания, которые не должны запачкать своим присутствием другие. Мое желание падает, сдаваясь под натиском горького разочарования, и я спокойно смотрю вслед Рэми, который уходит, оставляя меня одну и точно зная, что я не посмею его ослушаться.

Единственное, что я беру из этой комнаты – это ту самую розовую помаду, которая еще сохранилась на моих губах воспоминанием о жившей здесь незнакомке.

***

Сегодняшняя ночь по-особенному тревожная для меня: мне снятся облака из прозрачной вуали, за которыми прячется маленькая хрупкая фигура, лишь один силуэт, просвечивающий через завесу. Такое ощущение, что я вновь нахожусь в той комнате, где застукал меня Господин, и, стоя напротив двери, интуитивно чувствую чье-то присутствие. Оно не опасно для меня, но не может не вызывать беспокойства, потому что на улице сильный ветер и створки двери то и дело хлопают, вызывая громкий лязг стекла. Я слышу шепот, доносимый с балкона, и, движимая любопытством, крадусь ближе. Мне мешают занавески, и я отчаянно отмахиваюсь от них, пытаясь не потерять из вида фигуру. Внезапно ветер прекращается, и вокруг становится до дрожи тихо и тяжело, словно сейчас должно случится что-то страшное, неминуемое, то, на что я уже не смогу повлиять.

Потому что я не успею, не успею взять ее за руку, вытащить на эту сторону, спасти.

– Остановись! – я кричу, но она лишь слегка поворачивает голову в мою сторону и улыбается, без страха разжимая руки и падая вниз, на черную-черную землю, тут же ее поглотившую. – Остановись, остановись, остановись.

Я просыпаюсь с громким криком и, вскакивая на кровати, обвожу комнату обезумевшим взглядом. Сон был настолько реалистичнным, что перед глазами до сих пор стоит ее обреченно грустная улыбка. Открытое настежь окно щелкает стеклянной пастью, играя с ветром, и пол под ним давно намок от дождя, превратившегося в лужу. В комнате до ужаса жарко и душно, и мне тяжело дышать. Я хватаю ртом воздух, скидывая с себя одеяло и оставаясь в одной короткой ночнушке, которая давит на грудь, отчего я без жалости скидываю ее, едва поднимаясь на ноги и пробираясь к открытому окну.

Только здесь я чувствую облегчение, шлепая по мокрому полу босыми ногами, и, закрыв окно, прижимаясь к нему лбом. Прохлада стекла остужает разгоряченное лицо, и мое дыхание выравнивается, страшный сон меркнет, а девушка наконец перестает улыбаться.

– Что произошло? – Адель открывает дверь настежь, сразу включая свет и щурясь от него. На ней небрежно накинутый халатик, который она завязывает по дороге до меня. Волосы лишены идеального порядка, и сама она домашне-уютная, не такая, какой я привыкла видеть ее. – Джил, что с тобой? – она подходит ко мне, точно так же шлепая ногами по образовавшейся луже, и я обнимаю себя за плечи, пытаясь спрятать свою наготу от ее обеспокоенного прощупывающего взгляда. Холодные ладони обхватывают мое лицо, и она чуть склоняется, чтобы заглянуть мне в глаза и выяснить, что же на самом деле произошло.

– Всего лишь кошмар.

– Ты напугала меня, la petite, – она ласкает мои щеки кончиками пальцев и улыбается, слишком тепло, слишком человечно, слишком понимающе. И я улыбаюсь тоже, радуясь этой ночной встрече, потому что с ней я не ощущаю себя брошенной и ненужной.

– Что ты здесь делаешь?

– Жду когда Дамиан закончит с делами. Он позволил остаться с ним, – Адель целует меня в лоб, растирая мои озябшие плечи, а я не замечаю, что мы до сих пор стоим в луже холодной воды.

– Знаешь, что мне приснилось, Адель?

– Понятия не имею, – она мотает головой, обнимая меня за плечи и подводя к кровати, а я не могу понять, как, почему она так добра ко мне? Что движет ею в тот момент, когда она заботливо убирает мои волосы, прилипшие к влажным от испарины вискам? Для чего она делает вид, что друг мне? – ведь я всего лишь наложница в этом доме, никто и ничто по сравнению с ее статусом.

– Мне приснилась девушка, прыгнувшая с балкона. В той самой комнате, в которой я сегодня была.

– В какой комнате? – она подозрительно прищуривает глаза, садясь со мной рядом, плечом к плечу.

Мне приятна ее близость.

– В конце коридора.

– Ах эта, – кивает она, как бы между прочим разворачиваясь ко мне в пол-оборота, и теперь она еще ближе, я чувствую шелк ее халатика нагой грудью и едва уловимый аромат медового лосьона для кожи. Наверное, я сошла с ума, потому что больше не испытываю страха перед ней, совершенно забыв про ее сущность; не ощущаю того уважительного волнения, что испытываю рядом с Рэми; не вижу в ней кровожадного вампира, которым на самом деле она является. Скорее мне уютно с ней, даже спокойно, так обыденно легко, что я готова рассказать ей о своих страхах.

– Сон был таким реалистичным.

– Бывает, – ее зрачки расширяются, когда она склоняется к моим губам и целует, как тогда, в ночном клубе, нежно и мягко, попутно кладя ладонь на мое плечо и постепенно спускаясь ниже, на грудь, которая тут же реагирует приятным томлением. Такое ощущение, что она хочет отвлечь меня от неприятного для нее разговора, который позволит мне узнать ее глубже.

– Аде-е-ель. В то время, как я надеюсь увидеть тебя в своей постели, ты совращаешь мою наложницу. Не совсем честно, не находишь? – наигранно насмешливый тон Рэми вынуждает нас резко отпрянуть друг от друга, и я вновь обнимаю себя за плечи, пока Адель на секунду закрывает глаза и виновато поджимает губы.

– Тебя не было слишком долго, – говорит она, принимая бесстрастный вид, словно и не она минуту назад так беспокоилась обо мне.

– И ты решила найти мне замену? – Господин до сих пор стоит в дверях, и я поворачиваю голову к нему, настороженно прислушиваясь к его тону и прекрасно различая что-то чуждое ему, непривычное, не равнодушное. Что-то, что притаилось в уголках его губ, во взгляде черных глаз, прожигающих не меня – Адель. Его поза совершенно расслаблена, он стоит небрежно прислонившись к косяку и скрестив на груди руки, голова склонена чуть вбок, и весь его вид показывает полное безразличие… если бы не глаза. Они пылают от едва сдерживаемой ярости.

Он ревнует ее, ко мне, Боже, какая ирония. К той, которая никогда не сравнится с ним и действительно не сможет заменить.

– Что ты, Дамиан, твоей девочке приснился страшный сон, она кричала.

– Думаю, Джиллиан способна сама совладать со своими страхами, правда, la petite?

– Да, конечно, – я виновато опускаю голову, сцепляя пальцы и рассматривая побелевшие костяшки. Матрац распрямляется, когда Адель встает, и идет к выходу. Прислушиваюсь к ее тихим шагам, которые угасают где-то в коридоре, но не могу расслышать удаляющиеся шаги Господина, потому что он продолжает стоять на месте, наверняка решая, что делать со мной, так некстати обратившей внимание его любовницы на себя.

– Какое маниакальное желание к кому-нибудь привязаться. Ты напоминаешь мне собачонку, Джил. Доверчивую, глупую собачонку, – он шепчет это так язвительно и гадко, что в этот момент я действительно чувствую себя собачонкой, которая провинилась перед своим хозяином. Осталось упасть в его ноги и выскулить прощение за то, что приняла ласку от чужого человека. Но, по крайней мере, этот человек проявляет ко мне что-то большее, чем просто безразличие, и он ни лишал меня семьи и свободы. – Только смею тебя предупредить: Адель не оценит твою жертву, поверь мне.

И, пока я рассматриваю свои пальцы, Хозяин закрывает двери и совершенно неслышно подходит ко мне. Он грубо обхватывает мой подбородок, вынуждая меня поднять голову, и замолкает, прекращая источать яд. Его глаза по-прежнему пылают яростью, мне кажется, скажи я хоть одно непродуманное слово, как эта ярость выльется на меня оглушающей болью. Поэтому я молчу, гипнотизируемая его взглядом и не знающая, что ожидать от него.

Секунды проходят, превращаясь в колючее напряжение.

– Не ищи в ней друга, Джиллиан. Je ne livrerai pas toi à lui. Tout le monde sauf toi.*

– Тогда в ком?

– Думаю, здесь с этим будет проблема. Так что оставь свои наивные человеческие привычки и привыкни к тому, что ты здесь в роли игрушки, – на его последних словах я прикусываю губу, чувствуя предательские слезы и не желая показать ему, как меня это задело. Наверное, жившая в той комнате девушка никогда не слышала таких слов, наверное, она была больше, чем игрушка.

– Да, мой Господин.

– Спокойной ночи, la petite, – он говорит это уже мягче, но мне от этого не легче. Нисколько.

– Спокойной.

Комментарий к Глава 7

Je ne livrerai pas toi à lui. Tout le monde sauf toi. * (фр. Я не отдам тебя ей. Только не ты.)

========== Глава 8 ==========

Утро встречает меня дикой головной болью и ознобом, от которого я спасаюсь в своем любимом свитере, натягивая его рукава по самые костяшки и с трудом удерживая вилку в руке. И дело не в том, что мои пальцы дрожат, когда приступ озноба проходится вдоль по позвоночнику, а в том, что завтрак проходит в слишком ощутимом напряжении, и я предпочла бы провести его в полном одиночестве, чем находиться в обществе молчаливого Хозяина и не менее молчаливой Адель, которая не пытается разрядить обстановку.

В голове безбожно шумит, и в горле пересохло так сильно, что я залпом опустошаю бокал с водой, допивая до последней капли и облизывая губы. Единственным моим развлечением является наблюдение за солнечным зайчиком, проскальзывающим сквозь приспущенные рулонные шторы и отражающимся на мраморном полу – от ночной непогоды не осталось и следа, и на улице установилась на удивление ясная и солнечная погода. Надолго ли, ведь ее настроение меняется с той же регулярностью как настроение Рэми, только сегодня ночью источавшего тихую ярость и желчь, а сейчас вернувшего былую невозмутимость и равнодушие. И раз уж на то пошло, надолго ли хватит его хваленого равнодушия, потому что я никак не могу отделаться от мысли, что он сталкивает нас специально, преследуя какую-то личную цель.

Быть может, он хочет убедиться в том, что я усвоила урок и больше не буду искать в лице Адель друга. Или же наоборот, она перестанет проявлять ко мне участие. Так или иначе, все идет по его плану, потому что мы едва ли взглянули друг на друга и даже не обмолвились ни одним словом. В конце концов, привыкнуть к своей ненужности и одиночеству не так уж сложно, нужно просто вообразить себя игрушкой, как посоветовал мне Господин.

Поджимаю губы, вспоминая его слова, и дергаю плечом, пытаясь удержать на месте сползающий с него свитер. Не удается, и я прекращаю с ним бороться, позволяя рукаву сползти почти до половины предплечья.

– Сегодня теплый день, ты замерзла? – Рэми по-варварски нарушает тишину, а я прекращаю следить за зайчиком и перевожу внимание на свою тарелку с почти не тронутым завтраком. Не хочу встречаться с проникновенным взглядом Хозяина, который наверняка прощупает душу и уловит каждую мою мысль.

– Немного.

– ..Мой Господин, – поправляет он меня, заставляя вспомнить правила и лишний раз указывая на мое положение.

– Мой Господин, – послушно повторяю и слышу тяжелый вздох Адель, которой, кажется, весь этот цирк порядком надоел. И если честно, мне тоже, поэтому я кладу вилку и произношу тихое “спасибо”, тем самым заканчивая завтрак. Спросить разрешения удалиться не хватает смелости и я продолжаю сидеть, прислушиваясь к нарастающему гулу в ушах. Могу поспорить, Хозяин смотрит на меня, безотрывно, в свойственной ему манере превосходства и снисходительности, мне нужно просто поднять голову и убедиться в этом, но вся я словно проваливаюсь в этот проклятый шум, от которого начинает стучать в висках и лоб покрывается испариной.

Грудь сдавливает от нехватки воздуха.

– La petite? – обеспокоенный голос Адель отвлекает от ощущений удушья, и я перевожу на нее тревожный взгляд, чувствуя непонятное головокружение. Она по-грациозному медленно поднимается с места и столь же медленно, под гнетущую тишину, поглотившую нас, подходит ко мне. – Ты вся горишь, – приятная прохлада ее ладони остужает мой разгоряченный лоб, и я прикрываю глаза от мимолетного удовольствия, пока ее рука не нагревается до моей температуры. – Дамьен, твоя девочка… – она не успевает договорить, как он резко перебивает ее, чуть ли не шипя сквозь сжатые зубы:

– Вот именно, моя. Кажется, ты так ничего и не поняла, Адель, – в его голосе столько гнева, что она ошарашенно отстраняется, лишая меня своей заботы, а я не могу отвести глаз от Господина, по-видимому, едва сдерживающегося. Его челюсти сжимаются, и желваки проступают на скулах, пока он смотрит на нас неистово-безумным взглядом, таким, что меня бросает сначала в жар, а потом в дикий холод.

Я не понимаю, не вижу в жесте Адель ничего такого, что могло бы его разозлить.

Я так хочу убежать отсюда, потому что предчувствие чего-то неминуемо страшного давит на плечи, каждую секунду, каждое мгновение, пока Рэми продолжает ненавистно смотреть на нас.

– Я сказал тебе не приручать ее! – он кричит это громко, попутно ударяя ладонью по столу, отчего стоящая на нем посуда подпрыгивает и, глухо звякая, возвращается на место, кроме бокалов, которые беспомощно падают, проливая свое содержимое на белоснежную скатерть. Его крик застывает в моем сердце, обволакивая его липким ужасом, и я вжимаюсь в спинку стула, начиная учащенно дышать.

Рэми хватает одного небрежного движения, чтобы с легкостью перевернуть стол и отбросить его в сторону, тем самым убрав между нами единственную преграду. Фарфоровые тарелки бьются от соприкосновения с мраморным полом, вся сервировка превращается в бесполезную груду покореженного стекла, а я не могу пошевелиться, парализованная первобытным страхом.

– Дамьен, ты не так понял. У нее жар, – испуганно шепчет Адель, стоя где-то за моей спиной.

– Я предупреждал тебя, – он пропускает оправдания мимо ушей и, молниеносно поднимаясь на ноги, столь же быстро достигает вскрикнувшей от неожиданности Адель. “Пожалуйста, не надо, не надо”, – я произношу это тихо, чуть ли не съезжая со стула и не зная, как встать на подгибающиеся от страха ноги. Меня трясет, вся моя слабость выливается в унизительные всхлипы и мольбы, когда я опускаюсь на колени, безумными глазами наблюдая за тем, как Господин, сжав горло задыхающейся от его грубости любовницы, приподнимает ее над полом и медленно подходит к окну. Ее глаза широко распахнуты от паники, рот искажается в немом крике, и сама она отчаянно борется с его хваткой, пытаясь разжать руку и беспомощно дергая ногами в воздухе. Эта картина так ужасна, Господи, так отвратительно ужасна, что я зажмуриваю глаза, захлебываясь в рыданиях и не желая видеть, как Рэми сдергивает штору и, оставаясь в тени, вытягивает руку с брыкающейся в ней Адель вперед. – Этого ты добивалась, Адель? Этого?

И именно в тот момент, когда на ее обнаженную кожу попадает луч солнца, я открываю глаза и сквозь размытую реальность вижу, как она перекашивается от невыносимой боли, запрокидывая голову назад и начиная еще отчаянней вырываться из хватки. Рука Рэми, по самое запястье, начинает краснеть, кожа покрывается волдырями, и удушающий запах горелой плоти наполняет комнату вязким горьким туманом.

Мне становится дурно от вида обожженного мяса, в которое начинает превращаться Адель, и я закрываю рот ладонью, рыдая отчаянно громко и протягивая руку в ее сторону. Я хочу помочь ей, но не знаю как, не могу найти в себе сил, чтобы даже подняться с пола.

– Прошу вас, не надо, не надо. Не надо! – последнюю фразу я кричу исступленно, срывая связки и ломая ногти об пол. Спина Рэми напрягается, но он продолжает удерживать Адель, почти затихшую, изуродованную до неузнаваемости, вот-вот готовую обратиться в пепел. – Мой Господин, – сумасшедшая, я верно потеряла рассудок, раз позволяю себе доползти до него и вцепиться в его ноги, наивно думая, что могу остановить эту чудовищную расправу.

Он поворачивается ко мне, и сейчас его вид воистину страшен – вот он – не человек, но монстр, вампир, чудовище с перекошенным от ярости лицом и хищным оскалом. Он не видит меня, не понимает, кто перед ним, просто разжимает обгоревшие пальцы, и всю свою ярость бросает на меня, точно так же, как на Адель секунды назад – сжимая мою шею и поднимая над полом. Не могу сделать ни вдоха, брыкаясь в его руках и почему-то вспоминая разорванное горло Катрины. Теперь я понимаю, сколько страха она пережила, прежде чем навсегда освободиться от него.

– Как долго ты собиралась испытывать мое терпение, Джил? – Его глаза черные, совсем, белков почти не видно, только густая тьма, поселившаяся в нем. Его душа – уголь, его сердце мертвое, он ничего не чувствует, кроме злости, кроме ненависти за то, что купленная им игрушка ослушалась, привязавшись к другому. Знаю, что ему достаточно одного движения, и меня не станет, совсем, я перестану чувствовать боль, страх, обиду. Перестану сожалеть о том, что сделала, или наоборот, что не успела сделать.

Всего одно движение, ну же.

Но вместо этого Рэми яростно рычит и, словно тряпичную куклу, отбрасывает меня в сторону перевернутого стола с изувеченной посудой. Эти секунды обжигающей боли вкупе с возможностью сделать вдох я не забуду никогда, никогда, потому что они врежутся в память некрасивыми шрамами, там, где в мое тело вошли осколки разбитого стекла. И если бы я могла кричать, то кричала бы, но вместо этого лишь беспомощно открываю рот, чувствуя, как ноги режет об острые края, а плечо, чуть повыше лопатки, разрывает от адской боли. Кажется, осколок входит глубоко в меня, он рассекает мышцы, царапает кости и заставляет меня повернуться на бок, чтобы избавить плечо от тяжести тела.

И именно в этот момент я вижу изуродованную солнцем Адель. Она лежит на спине, в тени, тяжело дыша, ее голова повернута в мою сторону, но сквозь слезы я не могу рассмотреть ее глаз, направленных на меня. Мне тяжело дышать от всхлипов и боли, и я стараюсь смотреть только на нее – ни на ноги приближающегося ко мне Хозяина, ни, тем более, на него самого. Только Адель, ее обезображенное лицо и судорожно дергающиеся пальцы протянутой вдоль тела руки.

Мне больно, мне страшно, я не хочу чувствовать, не хочу.

– Неудачное падение, – Рэми останавливается около меня и садится на корточки, рассматривая мои раны. Теперь в его голосе не остается и капли злости, что властвовала в нем секунды назад. Его тлевшая ярость вылилась в расправу, и теперь он тот самый Дамиан, с которым я столкнулась впервые: холодный и невозмутимый. Маска былого равнодушия вновь занимает свое место, и Господин, как ни в чем не бывало, убирает волосы с моей шеи, словно это и не его рук дело, а я просто споткнулась, по неосторожности упав в обломки нашего завтрака. – Вот к чему приводят твои наивные иллюзии, ma stupide petite fille*, – он гладит меня по скуле указательным пальцем, в то время как я продолжаю смотреть на Адель, все же живую, помилованную, только вряд ли прощенную. – Ты можешь ненавидеть меня, Джиллиан, это твое право, но прежде позволь мне открыть тебе маленькую тайну, – Рэми достигает моего плеча, и я сжимаю кулаки, предчувствуя новую порцию боли. Он не торопится достать из меня осколок, с каким-то ненормальным удовольствием разглядывая порез, а потом ощутимо нажимает на вонзившееся в плечо стекло, вынуждая меня вытянуться от агонии и глухо застонать.

В глазах темнеет, и Господин превращается в бесформенное серое пятно, нависшее надо мною.

– Тебе наверняка интересно, что случилось с жившей в той комнате девушкой, так вот, спроси у Адель – она последняя, кто видел ее в живых, – он шепчет это ядовито-приторным голосом, а я вся сосредотачиваюсь на чертовой боли, въевшейся в меня. Резкий жест рукой, и окровавленный осколок бокала падает на пол, рядом с моим лицом, и я ощущаю, как от теплой крови намокает свитер, как он липнет к спине, впитывая в себя мои силы.

Рэми выпрямляется, окидывая меня безразличным взглядом, и, помедлив несколько секунд, покидает столовую, оставляя нас одних: меня, лежащую на разбитых иллюзиях, и Адель, поверженную яростью Господина. Не могу сосредоточиться на ее лице, и закрываю глаза, избавляясь от ужаса реальности, в которой слишком страшно, слишком больно, слишком одиноко.

Я устала.

***

Не понимаю, в какой момент утро перерастает в хмурый вечер, и небо вновь заволакивает тяжелыми тучами, превратившими воздух в гнетущую серость. Все это время я отхожу от боли, терплю ненавязчивую заботу молчаливой Мадлен, и едва переношу манипуляции хмурого врача, позванного, по-видимому, специально для меня, ведь Адель его помощь вряд ли понадобится. Он обрабатывает мои раны, пока я безучастно смотрю в окно, а потом накладывает швы на плечо, мучая меня еще больше. Иногда боль доходит до такой крайней точки, что я начинаю тонуть в густом мраке, но ощутимые похлапывания по щеке приводят в чувство и я, сжав в кулаках полотенце, прикрывающее грудь, стискиваю зубы, справляясь с очередным приступом боли.

За весь день я не произношу ни звука, ни о чем не спрашиваю и не пытаюсь завести разговор: ни с этим хмурым доктором, ни с Мадлен, как всегда первой пришедшей ко мне на помощь. Складывается ощущение, что она является моим незримым ангелом хранителем и в любой ситуации готова вытащить из пропасти, в которую с таким удовольствием сталкивает Хозяин. Не знаю, где он сейчас и чем занят, но всем сердцем желаю ему той же участи, что и Адель, ведь он не должен был так поступать с ней, со мной, со всеми теми, кто был до нас, а в том, что с его яростью столкнулись не только мы, я нисколько не сомневаюсь.

Быть может, потому что сегодня я увидела истинное лицо монстра.

И его слова о том, что я сама подписала контракт, таким образом отдав свою свободу по собственной воле, лишь желание перевалить вину за свою жестокость на чужие плечи. Так что да, мистер Рэми, я все же считаю вас чудовищем, как вы говорили при нашем первом знакомстве.

– Готово, рану не мочить, необходимые лекарства у Мадлен, – голос врача сух и безэмоционален, он собирает свои инструменты с педантичной четкостью, складывает окровавленные салфетки и тампоны в специально предназначенный пакет, который забивается под завязку. Удивительно, сколько еще во мне крови, потому что испорченный напрочь свитер превратился в мокрую алую тряпку, пропитанную ею.

Доктор уходит, и мы с Мадлен остаемся одни. Я сижу на кровати, почти голая, и смотрю на свои ноги, изуродованные порезами разных размеров. Некоторые из них, покрупнее, прикрыты пластырем, другие же просто обработаны зеленкой, делающей мои ноги пестрыми, как разукрашенный холст. Я так хочу отвлечься от событий сегодняшнего дня, что начинаю считать порезы, вслух выговаривая каждое число.

– Один, два, три, четыре, пять…

– Выпей это, – Мадлен садится рядом, протягивая мне ладонь с лежащими на ней таблетками, круглыми и выпуклыми с обеих сторон, глянцево-блестящими, которые облегчат мои страдания. Облегчат ведь, да? А может, заодно сотрут память и излечат душу?

– Знаешь, Мадлен, мы же ничего не сделали. За что он так? – Чувствуя присутствие неравнодушного человека, я оттаиваю и поджимаю губы, чтобы не расплакаться – слез достаточно все же.

– Не впутывай меня в это, Джиллиан, я просто хочу отработать контракт и вернуться домой.

– Ты еще надеешься на это, – издаю ироничный смешок, смешанный с истеричным всхлипом, и глотаю таблетки, даже не запивая. – Если бы такой шанс существовал, тогда люди в Изоляции знали бы про вампиров и вряд ли решались бы покинуть стены. В конце концов, те, кто покидал город, уже не возвращались. Так было с отцом Элисон.

– Но он существует. Шанс.

– Что? – с моих губ не сходит язвительная усмешка, и я впервые позволяю себе посмотреть на кого-то с неким превосходством – превосходством над их наивностью – моей отличительной чертой, которую так не любит во мне Хозяин. – Что ты несешь, Мадлен? Слышала бы ты себя, – я мотаю головой, пытаясь встать, но тут же оседая обратно, я слишком устала, чтобы убежать от этого разговора. Разговора, что начинает пробуждать во мне маленький луч надежды, веру, про которую я совершенно забыла в этом мрачном и чужом мире.

– Вот увидишь, Джиллиан, я вернусь, – она говорит это с такой уверенностью, что я прекращаю источать желчь и серьезно вглядываюсь в ее лицо. Тихая и неприметная, преданная своей работе, но тем не менее сильная и упрямая – она возрождает во мне то, что с таким упоением убивает Хозяин – любовь к свободе, которую я так опрометчиво отдала. – Спокойной ночи.

Мадлен уходит, а я еще долго сижу на кровати, обдумывая ее слова, пока глаза не начинают слипаться, и я не проваливаюсь в беспокойный сон. Мне снятся нежные прикосновения прохладных пальцев, скользящих по моим скулам, губам, шее. Мне снятся сильные руки, сжимающие меня в объятиях. Мне снится голос Хозяина, шепчущего что-то на французском, из которого я понимаю лишь привычное ma petite, но среди этой паутины, оплетающей меня, я различаю чистое небо свободы.

Комментарий к Глава 8

Ma stupide petite fille* (фр. Моя глупая маленькая девочка)

========== Глава 9 ==========

Я смотрю на себя будто со стороны, словно в отражении зеркала стоит другая я – разочарованная и уставшая, уставшая настолько, что это не может не отразиться на моем внешнем виде. Наверное, будь я дома, Элисон давно бы учинила мне взбучку, хотя бы за то, что сегодня я и не подумала привести себя в порядок. Распущенные, спутанные после сна волосы, потухший взгляд, опущенные плечи, одно из которых болит при каждом моем движении, напоминая о случившемся несколько дней назад. Сначала эта боль доставляла неудобства – я не могла спать и старалась не шевелить рукой, а сейчас словно привыкла и уже проще отношусь к болезненным ощущениям. В конце концов, эта боль стала частью меня, как и безвкусное бесцветное одиночество, которое поселилось в моем вынужденном затворничестве – Хозяин не звал меня, а я не интересовалась, дома ли он. Быть может потому, что, как не стараюсь это скрыть, внутренне боюсь его, а может потому, что он лишил меня единственно близкого здесь человека.

Близкого… звучит смешно, ведь Адель вряд ли можно назвать подругой, а теперь она вообще стала никем и ничем, вернее ее вообще не стало: в этом доме, в моей жизни. Это я знаю точно, потому что Мадлен на мой вопрос о ней лишь сочувствующе улыбнулась, тонко дав понять, что Адель больше не желанный гость в этом доме.

Что ж, нужно двигаться дальше.

Сбрасываю с себя уныние, делая глубокий вдох и наконец решаясь взяться за свою внешность. Пара минут, и вопрос с прической решен – волосы заплетены в свободную косу, дополняющую образ меланхоличного подростка; несколько хлопков по щекам для придания румянца и слой помады, той самой розовой, что была украдена мною из запретной комнаты.

Если бы не грусть в глазах я выглядела куда более живой и здоровой, но именно она выдает меня с потрохами – мне плохо, не столько физически, сколько душевно, но ведь до этого никому нет дела, правда, Господин?

Правда, иначе бы он пришел ко мне, не во снах, в которых он присутствует каждую ночь, а в реальности, где о нем нет и намека. Только однажды мне показалось, что Рэми был в моей комнате, когда, проснувшись утром, я уловила его аромат, зависший в воздухе. Впрочем, мне легче поверить в его безразличие, чем в то, что у него есть хоть капля человечности. Нужно отвлечься, чтобы не думать, даже не вспоминать о нем, о том, кто он есть и что он сделал, потому что от этих мыслей можно сойти с ума, а я не хочу быть слабой. Только не сейчас, когда осталась совершенно одна.