Текст книги "Теряя себя (СИ)"

Автор книги: Eve Aurton

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)

– Не сомневаюсь, – мне становится откровенно холодно, и я не могу скрыть дрожь, еще крепче обнимая себя за плечи и продолжая пристально следить за каждым движением Адель. Бог мой, ведь десять минут давно прошло, тогда почему меня никто не хватился? – Мне нужно возвращаться домой.

– Иди, я не держу тебя, – она безразлично пожимает плечами, показывая взглядом в сторону дома, и я делаю осторожный шаг назад, затем еще один. Немного расслабляюсь, натянуто улыбаясь и благодарно кивая, а потом разворачиваюсь, ускоряя шаг и смотря только вперед. Главное не оборачиваться, не показать ей как мне страшно, как замирает сердце при каждом шорохе за спиной: будь то шепот листьев или завывание ветра в вышине. Успеваю лишь сдавленно вскрикнуть, как оказываюсь сбита с ног, и падаю на землю, вовремя вытягивая ладони, в которые тут же впиваются мелкие камушки. Они сдирают колени, отчего я шиплю, испуганно оглядываясь по сторонам и замечая стремительное темное пятно, пронесшееся рядом.

Она играет со мной.

– Адель, не надо.

– Глупая, – она усмехается, внезапно появляясь прямо передо мной, и склоняется ближе к лицу, обхватывая подбородок ладонью и заставляя посмотреть на себя. – Я не трону тебя, лучше дождусь, когда ты сама себя уничтожишь. Сгоришь в любви к нему, как сгорали многие до тебя. Могу поспорить, ты уже забыла тот случай в столовой? Так же, как забудешь многое из того, что он еще сделает. Потеряешь свою гордость, начнешь бояться свободы, будешь дышать им и задыхаться без него, – речь Адель имеет оттенок грусти, и, кажется, я понимаю почему. Потому что она это чувствует сейчас. Каждое слово, что она произносит – это ее боль, которую он посеял в ней, выгнав из своего дома. – Я подожду, Джиллиан.

Ее дыхание касается моих губ, и Адель исчезает, оставляя меня одну. Я судорожно выдыхаю, несдержанно всхлипывая и едва поднимаясь с земли – так сильны пережитые мною эмоции. Сердце до сих пор безумно стучит в груди, пока я отряхиваю колени, убирая мелкие камушки с них, и медленно бреду домой, прихрамывая на левую ногу. Только перед самой дверью делаю пару глубоких вдохов и провожу по глазам тыльной стороной ладони, смахивая слезы с ресниц.

– Ты не оправдала моего доверия, Джиллиан, – как только я закрываю за собой дверь, говорит Рэми, продолжая сидеть на диване все в той же позе, с газетой в руках. Опускаю голову низко-низко и, наконец, поворачиваюсь к нему, показывая содранные в кровь колени. Могу поспорить сейчас он поглаживает подбородок пальцем, рассматривая меня с колючей подозрительностью. Так и есть, бросаю на него быстрый взгляд, убеждаясь в своих догадках. Не знаю, стоит ли упоминать Адель, либо попытаться уйти от разговора, рассказав, к примеру, что споткнулась о собственную ногу. Не смешно. – Тебя не было семнадцать минут, и ты уже успела навредить себе? – Господин поводит носом по воздуху, принюхиваясь к запахам и сжимая кулаки. Я замечаю это, списывая на борьбу с жаждой, а его взгляд резко темнеет, выдавая клокочущий в нем гнев. – Что случилось, Джил? – сквозь стиснутые зубы шипит он.

– Ничего, – для пущей убедительности мотаю головой, смотря куда угодно, только не в его глаза. Объектом моего внимания становится дверь, ведущая в столовую, как раз за спиной Рэми, который начинает медленно подниматься, вновь попадая в поле зрения.

– Ты не умеешь врать, девочка, – он доходит до меня за несколько шагов и, возвышаясь каменной глыбой, опирается о дверь руками по обе стороны от моих плеч. Не ускользнуть и не уйти от разговора. Мне приходится повернуть голову в сторону, так близко он склонился, в этот раз задевая кончиком носа мой подбородок и делая глубокий вдох. – Можешь не говорить, Адель была здесь, – Господин вновь шипит, опуская голову и обдумывая решение. Мышцы его плеч напрягаются и сам он становится похож на натянутую тетиву, готовую сорваться от одного движения. Не говорю ни слова, боясь его реакции, лишь часто дышу, пытаясь справиться с паникой, нарастающей по мере того, как тишина накапливается в комнате и начинает сдавливать грудь. – Это она сделала? – имея в виду колени, спрашивает он, а я не хочу выдавать ее, отчетливо вспоминая расправу в столовой. В конце концов, она не угрожала мне и не причинила существенного вреда.

– Нет, я упала. Сама, – говорю это как можно более твердо и на удивление выдерживаю тяжелый взгляд Хозяина, прощупывающего мои эмоции. Сейчас он похож на собаку-ищейку с разницей лишь в том, что собака ищет улики, а он истину.

– Что ж, хорошо, Джил. Je vais m’en occuper,* – его зрачки расширены, и сам он будто не может надышаться, все вгоняя и вгоняя в себя воздух, окутавший нас. Мне даже становится неловко, пока я не понимаю, в чем причина.

Мои окровавленные колени, сейчас почти касающиеся его ног. И, подтверждая мои догадки, он шепчет:

– Запах твоей крови возбуждает голод, будь аккуратней, – вижу, как под действием инстинкта искажается его лицо, и Рэми глухо рычит, почти наваливаясь на меня и утыкаясь носом в изгиб шеи. Не могу пошевелиться, ощущая его влажные губы, целующие кожу; язык, ведущий дорожку вверх, к линии челюсти; прохладные ладони, задирающие подол платья и по-свойски сжимающие бедра. Мне остается лишь прикрыть глаза от удовольствия, смешанного, впрочем как и всегда, с толикой страха, ведь передо мной не обычный мужчина, а древний вампир, имеющий власть над моей жизнью. Именно этот факт вызывает щекочущее чувство внутри, возбуждающее еще сильнее – знать, что ты в его власти, что он сильнее тебя, сильнее многих в этом мире. Знать, что в сравнении с его бесконечной жизнью моя жизнь выглядит хрупким хрусталем, который может рассыпаться от одного небрежного движения, и верить в то, что он этого движения не сделает.

Не сделает ведь, да?

Я так хочу в это верить и, наверное, это ошибка каждой, кто был в его доме.

– Ma chère petite, moi seul ai le droit de faire du mal à toi, ** – выдыхает он, все продолжая ласкать меня и незаметно стягивая короткий рукав платья вниз. Не придаю этому значения, принимая его поцелуи на обнаженном плече как одну из прелюдий, и судорожно вдыхаю, ощущая его руку, спускающую с меня трусики. Получается не очень, и Рэми издает гортанный рык, отрываясь от плеча и разрывая кружево обеими руками. – Больше никакого белья, Джиллиан, я запрещаю носить его в моем доме.

Ахаю от неожиданности, когда он напирает на меня всем телом, вжимая в дверь и давая прочувствовать свое возбуждение, и тянусь к его губам. Сама. Сгорая от нетерпения и мысленно умоляя его войти в меня, заполнить собой и унять пожар внутри. Меня не волнует, что мы занимаемся этим прямо в холле, что в любой момент нас могут заметить, Мадлен, к примеру, что мои колени до сих пор в крови, и я выгляжу распутной девкой, готовой раздвинуть ноги в любом месте, потерявшей всякий стыд и желающей лишь одного: его ласк, пусть даже смешанных с болью.

Болью, что причиняет мне Господин, прокусывая плечо и одновременно входя в меня одним глубоким толчком. Он подхватывает мою ногу под коленом, предоставляя себе лучший доступ, и начинает двигаться, слизывая струйки крови, скользнувшие вниз, на ключицу.

– Только я, никто больше, – не понимаю, о чем он, и запрокидываю голову вверх, наслаждаясь движениями внутри меня. Голова идет кругом, и, когда Хозяин перестает терзать плечо, кровь беспрепятственно стекает вниз, впитываясь в ткань платья на груди. Опять это кровавое безумие, как в самый первый раз, только сейчас намного ярче, потому что я не одурманена алкоголем, не нахожусь в полу-гипнотическом состоянии. Чувствую каждое его прикосновение, поцелуй, толчок. Чувствую, как ему тяжело сдерживаться, и улыбаюсь тому, что он это делает ради меня, только для того, чтобы я смогла кончить.

Он такой сильный, что с легкостью поднимает меня за ягодицы и, держа на весу, входит максимально глубоко, заставляя меня выгнуться и прикусить губу от внезапности ощущений. Цепляюсь за его плечи и позволяю управлять моим телом, таким послушным в его руках.

Его подбородок в моей крови, как и губы, как и белая рубашка, испорченная безвозвратно, наверное.

Предчувствую наступление оргазма и напрягаюсь, проклиная телефон, так не вовремя зазвонивший. Настойчивая трель раздается по холлу, перекрывая его шумное дыхание и мои глухие стоны.

Только не останавливайтесь, Господин, я так близко.

Наверное, он читает это на моем лице, потому что подается чуть вперед и, прижимая меня к двери, высвобождает одну руку, продолжая удерживать на весу другой. Пробирается ею между нами и, чтобы закончить начатое, ласкает клитор, вызывая волну сильного оргазма и мой благодарный стон. Он кончает сразу за мной, под трель проклятого телефона, и отпускает меня на дрожащие ноги, стремительно поправляя брюки и проводя ладонью по волосам.

В несколько шагов достигает телефона и, перед тем как взять трубку, делает глубокий вдох, чтобы хоть как-то выровнять дыхание.

– Слушаю, – он говорит это официально строгим голосом, пока я поднимаю остатки кружева и прижимаю их к ране, которая уже почти перестала кровоточить. Перед глазами немного плывет, но я ясно вижу, как напрягается спина Рэми, и сам он выпрямляется, смотря куда-то в стену. Кладет трубку, все продолжая стоять в той же позе и смотреть в ту же сторону, а потом поворачивается ко мне в пол-оборота, и я понимаю, что случилось что-то серьезное, что-то, что стерло с его лица остатки удовольствия, испытанного лишь секунды назад. Непроницаемо холодный, вернувший былую статность, он безразлично смотрит на меня, при этом думая совершенно о другом. – У тебя есть полчаса на сборы.

– Что-что-то случилось? – мямлю, боясь попасть под его пугающе властное спокойствие, въевшееся в него.

– Мое присутствие необходимо в Митрополе. Совет девяти лишился еще одного члена, – он произносит это сухим безэмоциональным голосом, но я-то знаю, что это значит – кто-то поставил под сомнение власть Рэми, бросил вызов закону и решил уничтожить его мир, к которому, к собственному стыду, я начинаю привыкать.

Комментарий к Глава 10

Je vais m’en occuper.* (фр. Я разберусь с этим.)

Ma chère petite, moi seul ai le droit de faire du mal à toi. ** (фр. Моя милая девочка, только я имею право причинять тебе боль.)

========== Глава 11 ==========

Дом в Митрополе кажется мне простым и сдержанным на фоне внушительных размеров особняка в Венсене, но от этого более уютным и теплым, полюбившимся мне с первого взгляда. Обнесенный кованым забором с прутьями-пиками, он отлично вписывается в общую архитектуру улицы с точно такими же двухэтажными домами, с красными крышами и высокими, от потолка до пола, окнами, скрывающими за собой чужие тайны. Небольшой сад, под напором осени сбросивший краски; запущенная, построенная из белого камня беседка, вся обвитая плющом и потерявшаяся в нем; неухоженная дорожка из булыжника, ведущая к крыльцу и в стыках камней поросшая травой – все это говорит о том, что Господин здесь бывает крайне редко, либо же предпочитает уют и ностальгию запущенности, чем громкие крики роскоши, в которой погряз его особняк в Венсене.

Здесь нет совершенной тишины, как и громких звуков оживленного мегаполиса – баланс, благодаря которому я чувствую себя вполне комфортно – не задыхаюсь в вакууме, но и не теряюсь в энергии. Покой и умиротворенность старого города позволяет мне расслабиться и принять вынужденное одиночество с достоинством, потому что Рэми практически не бывает дома, а я не пытаюсь сблизиться с единственным здесь человеком – пожилой женщиной, присматривающей за домом и относящейся ко мне со сдержанным вниманием. Она не навязывает свое общество, но тем не менее успевает заботиться обо мне, быть может, по приказу Господина, возложившего на нее обязанности не только кормить меня завтраком, обедом и ужином, но также выполнять мои скромные просьбы, которые обычно ограничиваются различными мелочами, начиная от зубной пасты и заканчивая чистой тетрадью, ставшей для меня своеобразным полотном. В нее, сидя у окна и закутавшись в плед, я вкладываю свои воспоминания в виде карандашных рисунков, совсем не профессиональных, этаких неумелых набросках, которые, чаще всего, отражают образы, засевшие в памяти.

На первой странице – моя комната, не та, что осталась в Венсене, а та, что была в Изоляции. Узкая деревянная кровать на низких ножках; двустворчатый шкаф, когда-то имевший зеркала, но доставшийся мне уже без них; стол-тумба, лампа на нем и кипа книг. Простой карандаш не может отобразить цветов, но, глядя на рисунок, я живо представляю себе блекло-лимонные обои, местами изрисованные маркерами, истыканные кнопками и поврежденные скотчем; желтые ситцевые занавески и абажур, тоже желтый. Все это было частью моей жизни, когда-то давно, так давно, что кажется вымыслом, может поэтому с маниакальным упрямством я пытаюсь удержать ускользающие образы, пока они еще дышат во мне.

Мама, Айрин, Элисон и даже проклятое кафе, в котором я работала за гроши – останется здесь, в темно-зеленой тетради в мелкую клеточку, которую я прячу под подушкой, отчего-то боясь показывать ее Рэми. Словно, забрав мою свободу, он может с легкостью забрать все остальное, лишив меня любых воспоминаний.

Сегодня дождь, сумрачно-серый, барабанящий в окна и искажающий действительность. Сегодня я хочу чьего-то присутствия, поэтому спускаюсь вниз и прохожу прямиком на кухню, где хозяйничает Хелен. Ее руки в муке и стол вокруг весь покрыт мучной пылью, вылетающей из миски, в которой она мнет тесто. Она не слышит моих осторожных шагов и продолжает напевать песню, иногда отвлекаясь на то, чтобы попробовать тесто на соль.

– Добрый вечер, – смущенно комкаю в ладонях подол платья и не решаюсь пройти дальше, словно боясь помешать ей, но Хелен напротив, улыбается и всем своим видом показывает, что рада видеть меня.

– Садись, Джиллиан, – она указывает на высокий стул напротив стола и отряхивает руки о фартук, напоминая мне маму, мою маму. Она далеко. – Ужасная погода, не люблю осень в Митрополе, здесь всегда дождливо и пасмурно, а солнце довольно редкий гость.

– И почему же не переедете? В Венсен, к примеру? Кажется, я видела там солнце. Пару раз, – шучу я, попутно отщипывая кусочек теста и начиная скручивать его в шарик.

– Мы не выбираем, где нам жить. Ты еще не поняла этого?

Опускаю взгляд, и шуточное настроение как рукой снимает. Действительно, не выбираем, и с моей стороны кощунственно задевать эту тему. Почему вдруг я решила, что Хелен имеет больше прав?

– Как вы здесь оказались?

– Была продана.

– И как давно?

– Даже не вспомнить, – она вновь ухмыляется, по-доброму глядя на меня и продолжая заниматься своими делами. С одной стороны я рада ее разговорчивости, а с другой до ужаса боюсь того, что может принести наш диалог. Например, что надежды Мадлен – чушь, и она никогда не выберется отсюда, даже если отработает контракт. Ведь Хелен же не выбралась, осталась, запуталась, утонула… как сейчас тону я, постепенно забывая прежнюю себя – девчонку в потрепанных джинсах и кедах, бредущую по улицам Изоляции и мечтающую о лучшей жизни. Вот она – в мире вампиров, и далеко не лучшая, потому что может в любой момент оборваться.

– Разве вы не мечтали вернуться домой? – я смотрю на ее полные руки с потемневшей кожей на тыльной стороне ладони, на ее запястья с браслетами-нитками, на ее смуглое лицо, сохранившее былую привлекательность, и черные брови в разлет. Могу поспорить, в молодости она была очень красивой, потому что время, каким бы оно ни было всесильным, не смогло стереть приятные взору черты.

–Иногда бывает так, что уже некуда возвращаться, Джиллиан. Приедешь домой, а дома уже нет – одни обломки, как и дорогих тебе людей. Моя семья погибла в сопротивлении… – Хелен не успевает договорить, как я перебиваю ее, резко дергаясь вперед и цепляясь за ее руку. Я слышу что-то новое и что-то чуждое для меня, потому что даже предположить не могла, что ЭТО возможно. Борьба возможна.

– Сопротивление? Что это, Хелен? Где? – шепчу так жарко и нетерпеливо, что она теряется, с опаской оглядываясь по сторонам и прислушиваясь к звукам. Молю Бога, чтобы Рэми не пришел домой именно сейчас, только не сегодня, не в вечер, когда у меня есть возможность узнать другую историю. – О чем ты говоришь? Ведь мы даже не знали о существовании колоний, предназначенных для вампиров. Всю свою жизнь я думала, что стена изолирует нас от более удачливых, более счастливых, более смелых. Я не верила в сказки, но верила в то, что за стеной у нас есть шанс выбраться из этого болота.

– Маленькая, тебе лучше не знать этого, зря я начала. Не тешь себя пустыми надеждами, Джил, ведь тех, кто боролся во имя свободы, уже нет. Мы слишком слабы против них, и это было так давно. Так давно, что я уже и не помню.

Чувствую, знаю, что она уходит от разговора, прячется в притворстве, понимая, что взболтнула лишнего, но я… я уже не могу остановиться. Поэтому слетаю со стула и, огибая стол, подхожу к ней близко, вновь настойчиво цепляясь за руку и не давая отвернуться. Ладонь Хелен теплая и мягкая, и я мараюсь в муке, крепко сжимая ее и ожидая ответа.

– Хелен, я умоляю тебя, прошу, расскажи. Я должна знать.

– Зачем?

– Чтобы верить, верить, что у людей есть шанс. У Мадлен, у тебя, у меня, у тысяч таких, как мы.

– В том-то и дело, что у нас его нет, – она произносит это с такой горечью, Господи, с такой пугающей обреченностью, что я растерянно затихаю, разглядывая ее лицо и ища в нем хоть какой-нибудь намек. Ну же, хоть один, что это неправда, и мы не безнадежны, но молчаливая грусть, окутавшая Хелен, обнимает и меня, заставляет сникнуть, опустить руки и застыть. Я обдумываю ее слова, всего несколько секунд, а потом резко вскидываю подбородок и выдавливаю из себя улыбку. Плевать, если она не верит, но я не позволю ей погубить веру во мне.

– Нет, ты не права, – мотаю головой, делая шаг назад и позволяя себе взглянуть на нее с вызовом, ведь теперь, узнав, что сопротивление БЫЛО, я ни за что не оставлю надежду. – Шанс есть, иначе бы Господин не приехал в Митрополь. Второй член Совета убит, а это значит, что теперь все может измениться.

– С чего ты взяла, что к этому причастны люди? Ведь это может быть банальный передел власти.

В глубине дома хлопает дверь, и я вздрагиваю, не от громкого на фоне наступившей тишины звука, а от слов Хелен, версия которой тоже имеет право существовать. Действительно, с чего я взяла, что к этому причастны мы? Слабые, затравленные людишки, выращиваемые для поддержания жизни вампиров.

Как же наивно с моей стороны. Не говорю больше ни слова, ошарашенно осматриваясь по сторонам и будто не узнавая, где я. Мне становится так мерзко и так противно, словно кто-то прошелся по мне грязными сапогами. Покидаю кухню, медленно шагая по лестнице и обдумывая ее слова. На улице все тот же дождь, и, чем ближе я ко второму этажу, тем отчетливее слышу шум барабанящих по черепице капель. Может, поэтому не сразу обращаю внимание на тихий зов Рэми. Дверь в его спальню открыта, и я останавливаюсь в шаге от нее, вовремя вспоминая о его приказе. Мне хватает нескольких секунд, чтобы наклониться и снять с себя белье, которое он запретил мне носить, но без которого, как оказалось, я чувствую себя неуютно.

Быть может, когда-нибудь я привыкну.

Как можно более незаметно вешу трусики на ручку двери, со стороны коридора, надеясь забрать их при уходе.

– Зайди ко мне, Джиллиан.

Несмело заглядываю внутрь и только после этого прохожу в его спальню, окидывая ее быстрым взглядом. Я здесь ни разу не была, с самого нашего приезда, поэтому с интересом отмечаю каждую деталь, в том числе заложенный множеством книг стол. Некоторые из них совсем старые, с кожаными обложками, истертыми, потрескавшимися; желтые страницы и чернильная вязь на них.

Рэми сидит у окна, в глубоком гобеленовом кресле. Белая классическая рубашка, как всегда с закатанными рукавами; жилетка из серой плотной ткани и в тон ее брюки; пиджак, небрежно скинутый на подлокотник кресла и почти свисающий на пол. Осторожно прощупываю его настроение и удивляюсь видимым переменам – в Венсене он был другим, не таким уставшим, не таким измотанным. Сейчас же передо мной сидит обыкновенный мужчина, столкнувшийся с серьезными проблемами, правда, точно уверенный, что они решаемы. Ведь иначе и быть не может, не так ли?

– Тебе здесь нравится?

– Очень, – под его испытующим взглядом переминаюсь с ноги на ногу, не зная, для чего именно он меня позвал: поговорить? заняться сексом? насытиться? Или все вместе?

– Мне тоже. Правда, лет двести назад это было куда более тихое место, а затем Митрополь разросся, всосал в себя тысячи жизней. Радует одно: старые кварталы почти сохранили свою индивидуальность, – в его голосе тоже сквозит усталость, и против воли я даже сочувствую ему. Наверное, ответственность за целый мир – тяжелая ноша даже для бессмертного вампира. – Ты сдружилась с Хелен?

– Да, – киваю головой, упуская нюансы и наш последний разговор, конечно.

– Иди ко мне, ma petite*, – он слегка хлопает по колену ладонью, и я послушно подхожу ближе, натыкаясь на его проницательно прощупывающий взгляд. Он оглядывает меня с ног до головы, словно выискивая перемены, и касается кончиками пальцев бедра, как раз у линии подола платья. Проводит ими выше, задирая ткань, и мимолетным прикосновением проверяет отсутствие на мне белья. Оказывается, я вовремя его сняла и, главное, не забыть его на чертовой ручке. – На колени…

Непонимающе хмурюсь, опускаясь перед ним на колени и вопросительно заглядывая в его глаза. Они черные, чернее ночи, с демоническим блеском, сейчас не так ярко выраженным, как обычно. Словно заботы о сохранении мира смогли затуманить и его.

– Доставь мне удовольствие, Джил, – краснею от внезапности просьбы и судорожно вдыхаю, облизывая вмиг пересохшие губы. Этот жест привлекает внимание Господина, и он переводит взгляд на мои губы, которые уже в следующую секунду обводит подушечкой большого пальца. Медленно и аккуратно, едва касаясь, но вызывая приятное покалывание в них. Шум дождя усиливается как и мое сердцебиение, вконец сбитое от волнения. Его просьба так интимна, так эротична и доверительна, что я совершенно смущаюсь, догадываясь, что он имеет в виду. Мои щеки пылают румянцем, и я кладу ладони на его колени, слегка сжимая их. Бог мой, а ведь я даже не знаю, как это делать, и почему-то в памяти всплывает тот вечер в клубе, когда танцовщица ублажала его такими ласками. – Что-то не так? – замечая мою нерешительность, спрашивает он, все продолжая касаться моих губ, обводя подбородок, лаская скулы.

– Я… эмм… не совсем. То есть… совсем не умею.

– Разве ты не удовлетворяла мужчин таким образом?

– Нет, хотя хозяин кафе, в котором я работала, – замолкаю, чувствуя как пальцы Рэми зависают в воздухе, и сам он будто напрягается, вдруг становясь серьезным и настороженным.

– Он приставал к тебе?

– Он приставал ко всем, кто работал на него. Меня выручала Элисон, принимая основной удар на себя. Я многим обязана ей.

– Например, своей чистотой?

– В том числе, – киваю, сама подаваясь навстречу его пальцам и вновь натыкаясь на ласку. В этот раз Рэми касается нижней губы и чуть оттопыривает ее, проводя большим пальцем по зубам, проталкивая внутрь и глубоко вдыхая, когда я обхватываю его губами. Плотно, выпуская и вновь заглатывая. Туда-обратно, желая стать прилежной ученицей. Он так пристально смотрит на мои манипуляции, что я затихаю, думая, что делаю что-то не так.

– Расскажи мне о нем, о вас. Что ты чувствовала, когда он приставал к тебе?

Странное желание узнать все подробности.

– Я чувствовала отвращение, потому что он был мерзким, настолько мерзким, что когда он подходил ко мне, мне становилось тошно. Неопрятный и толстый, он вынуждал официанток отдаваться ему, потому что все мы дорожили работой, которую в Изоляции довольно сложно найти. Я помню его горячие потные руки на моих бедрах и отвратительное дыхание перегара; его губы, оставляющие мокрые поцелуи на скулах, когда я отворачивалась от него, едва сдерживая подступающую рвоту. От него всегда пахло потом, – я шепчу это, не поднимая взгляда и упрямо смотря на пуговицы жилетки Рэми, вновь и вновь пересчитывая их и перебирая в памяти неприятные моменты. Только теперь, озвучив свои ощущения, я могу увидеть разницу между бывшим хозяином и нынешним —полной его противоположностью. Господин пахнет дорогим парфюмом, красив и статен. Мне повезло, наверное.

– Замолчи, Джил, – в его голосе столько злости, что я удивленно вскидываю глаза, натыкаясь на плотно сжатые челюсти и опасный блеск, вернувшийся к своему обладателю. Мурашки по коже от волн гнева, исходящих от него. Но ведь он сам просил рассказать, чем я могла так разозлить его? – Больше ни слова, лучше займись делом, – Рэми откидывается назад, кладя руки на подлокотники и ожидая моих действий. А я не знаю, как подступиться, поэтому робко провожу руками по его бедрам, от колен до самого паха. Затем обратно, будто невзначай задевая скрытый под тканью брюк член, напрягшийся от моих прикосновений. Пряжка ремня, пуговица и ширинка, с которой мне помогает справиться Хозяин. Он чуть привстает, позволяя спустить с себя одежду, и прикрывает глаза, когда я впервые так откровенно касаюсь его ТАМ. Сначала осторожно и несмело, боясь сделать что-то неправильно, а потом более раскрепощенно, обхватывая ладонью и делая поступательные движения.

Его кожа нежная, словно бархатистая, я вижу каждую венку под ней, чувствую его напряжение и склоняюсь ближе, тайком бросая на него настороженный взгляд. А что если ему не понравится? Ведь я не сравнима с Адель, опыт которой вырабатывался столетиями. Я даже ощущаю укол зависти, потому что на ее фоне я выгляжу полной неумехой.

– Смелее, ma petite, – Рэми кладет ладонь поверх моей руки и сжимает пальцы, вынуждая меня плотнее обхватить его член. Он открывает глаза и смотрит на меня возбужденно горящим взором, пока я деликатно провожу языком по головке члена, слизывая выступившую смазку, а затем открываю рот и, постепенно склоняясь, смыкаю губы. – Дж-и-ил… – его томный стон подстегивает меня к более смелым действиям, и я забываю о неловкости, смущении, мыслях об Адель, отдаваясь навстречу желанию доставить Хозяину удовольствие, путь даже если оно не будет таким ярким, как с другими. – Моя маленькая девочка, – шепчет, запрокидывая голову и зарываясь пальцами в мои волосы. Он ненавязчиво помогает мне поймать ритм, стараясь не входить глубоко и тем самым не вызывая рвотных позывов. Иногда ускоряет темп, но тут же притормаживает, вдыхая сквозь сжатые зубы и двигая бедрами навстречу.

Мне приятно ощущать эту маленькую власть над ним, над его желаниями, над его эмоциями, и пусть она основана на банальных человеческих инстинктах, но я тешу себя надеждой, что ему нравится заниматься этим именно со мной, сейчас, в эту самую секунду, когда он весь напрягается и не позволяет мне закончить начатое, с тихим рыком вынуждая меня поднять голову.

– Иди ко мне, – несдержанно тянет на себя, помогая подняться и сесть на его колени в позу наездницы, и входит резко, неожиданно, одним сильным толчком, своим напором выбивая весь воздух из легких. Мне так привычно чувствовать его в себе, что я не обращаю внимания на небольшой дискомфорт внутри оттого, что его член упирается в меня. – Tu deviens ma faiblesse, ma chérie.**

Не понимаю ни слова, что он шепчет, двигаясь во мне и целуя шею, которую я доверительно ему подставляю, точно зная, что он не сделает мне больно. По крайней мере не сейчас, быть может, потом, когда наиграется, насытится, когда я надоем ему или разочарую, когда перестану быть той самой Джил, что заинтересовала его своей чистотой, искренностью, альтруистичностью, которая, как только оказывается в его руках, начинает забывать о том, что когда-то была свободна, что весь этот мир вообще неправилен. Так неправилен, бог мой.

Что я делаю?

Тону… позволяя ему стать ближе.

Комментарий к Глава 11

ma petite* (фр. моя маленькая)

Tu deviens ma faiblesse, ma chérie. (фр. Ты становишься моей слабостью, малышка)

11-ая глава… мир Рэми до сих пор не раскрыт, вот к чему приводят мои эротические фантазии. Успокаивает одно – это макси, а значит, впереди еще много глав, всему свое время, как говорится. Спасибо тем, кто читает, отдельное спасибо Lerikvd за то, что находит время поддерживать меня. Каждый ваш отзыв заставляет меня двигаться дальше… спасибо.

========== Глава 12 ==========

Я стою напротив зеркала, размером почти в мой рост, оно старое, в позолоченной винтажной раме, с кое-где потемневшим и облупившимся покрытием. Кажется, ему столько же лет, как этому дому; полированной лестнице, давно не обновлявшейся, с исшарканными ступеньками; люстре, висящей под потолком в гостиной и потерявшей свой блеск; окнам, снаружи с отходящей крупными хлопьями краской; различным мелочам, что не бросаются в глаза, но дополняют образ старого особняка: фарфоровый сервиз, картины на стенах, даже обои, оставшиеся с прежних времен. Я оказалась права, и Рэми бережно оберегает атмосферу прошлого, не позволяя Хелен заняться ремонтом. Наверное, тут я его понимаю, потому что мне тоже до ужаса хочется иметь тихую гавань, где не будет резких скачков и перемен, где властвует размеренный порядок и неспешность, отсутствие надоедливого лоска и шума.

Этот дом – место, где Господин отдыхает и, возвращаясь в уютные стены, скидывает с себя заботы, оставляя их за порогом. За две недели, что мы здесь находимся, я успеваю привыкнуть к его тихой мягкости, безмятежности, спокойствию, может, поэтому до ужаса боюсь предстоящего приема, где будет совсем другой Рэми – жесткий и бескомпромиссный, холодно равнодушный, снисходительно высокомерный. И пусть по отношению ко мне ничего не изменилось, но я вижу, вижу, что здесь он словно сгладился, позволил себе расслабиться и стать более откровенным со мной.

Митрополь творит чудеса.

– Если ты готова, можешь спускаться, – Хелен входит без стука, раздражая меня все больше, потому что после того разговора на кухне я не могу себя заставить вернуть былое уважение к ней, будто ее пессимистическое настроение есть предательство по отношению к вере, которая так упорно восстает во мне. Я засыпаю с мыслями о сопротивлении и долго ворочаюсь, думая о том, что если оно существовало, значит, люди все-таки не смирились с несправедливостью. И это не может не радовать, ведь именно борьба отличает рабов от свободных людей.

– Сейчас, – последний раз окидываю себя придирчивым взглядом и не могу не отметить, что цвет выбранного Хозяином платья действительно идет к мои глазам. Насыщенно-синее, с более темной кружевной вставкой на спине, прикрывающей глубокий вырез, вплоть до поясницы, оно чуть ниже колен и полностью следует изгибам фигуры, вполне женственной: тонкая талия и округлые бедра, которые, по моему мнению, стали такими именно здесь.