Текст книги "Теряя себя (СИ)"

Автор книги: Eve Aurton

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 23 страниц)

– Я так давно не был в тебе, Джиллиан.

Да, с того самого раза, когда секс между нами превратился в наказание. Я помню. И будто читая мои мысли, он продолжает:

– Я не причиню тебе боли, обещаю, – пару секунд смотрит в мои глаза, подтверждая обещание потеплевшим взглядом, и вновь целует, попутно сжимая бедро и имитируя толчки. Мурашки по коже от его прикосновений, и я не могу справиться с начинающейся дрожью, вытягиваясь под ним и изгибаясь. Закрываю глаза, свободной рукой зарываясь в волосы на его затылке, и чувствую поцелуи-покусывания на шее, ключицах, груди. С охотой обхватываю его палец, скользнувший по губам, а потом ахаю, когда этот самый палец касается самой чувствительной точки на моем теле и Рэми начинает ласкать меня там. Знаю, что Господин едва сдерживается, и даже на миг допускаю факт того, что за все это время он не был ни с одной женщиной, потому что его желание слишком откровенно, слишком сильно, слишком натянуто. – Ma fille, je ne te laisserai pas brûler, ** – говорит он, наконец отпуская мою руку и перенося тяжесть своего тела на согнутый локоть. Его пальцы последний раз проводят по моим уже влажным складкам, обводят вход во влагалище, и Господин подносит их к своему лицу, делая глубокий вдох и впитывая мой запах. Его ноздри дрожат, он прикрывает глаза, вновь вдыхая, и, когда открывает их, то напоминает мне учуявшего свою добычу хищника, готовящегося к нападению. Его движения становятся нетерпеливее, сам он дрожит от напряжения, пока расстегивает ремень и справляется с ширинкой.

А потом злобно рычит, утыкаясь в мою грудь лбом и тяжело дыша.

– Твою мать, Леви, скажи, что это дело не требует отлагательств, – он произносит это, раздраженно вскидывая голову и поворачиваясь в сторону двери, а я ошарашенно распахиваю глаза по двум причинам: первая из них – он услышал приближение Леви до того, как тот дал о себе знать, вторая – впервые за все время, что я нахожусь с ним, я слышу ругательство из его уст, и это никак не вписывается в образ утонченного аристократа.

– Простите, Господин, но к вам посетитель, – слышится за дверью, и Хозяин шипит сквозь стиснутые зубы, вновь переводя внимание на меня.

– Так пусть подождет.

Не могу не признать комичность ситуации и поджимаю губы, пытаясь скрыть улыбку, потому что Рэми в данный момент напоминает разгневанного льва, у которого хотят забрать добычу. Одно неосторожное движение, и он порвет каждого, кто посягнет на нее, поэтому я тоже стараюсь не двигаться, чтобы ненароком не оказаться в его лапах. Хотя я уже в них, даже намного ближе.

– Извините, но это особенный посетитель, – при этих словах Господин напрягается и нехотя встает с кровати, нервно поправляя расстегнутые брюки и приглаживая растрепавшиеся волосы. Я наблюдаю за ним, продолжая лежать в той же позе, в которой он оставил меня, и растерянно свожу колени, когда он кидает на меня полный злости взгляд. Радует одно, что причиной этой злости стала не я, а некстати появившийся Леви, настойчиво призывающий поторопиться. Лишь когда за Рэми закрывается дверь, я позволяю себе расслабиться и шумно выдохнуть, прикрыв глаза ладонью. Внутри еще пылает, и я проклинаю Леви, этого особенного посетителя, а заодно и Хозяина, оставившего меня наедине с возбуждением.

Мне лучше принять прохладный душ и успокоиться, воспользовавшись предоставленными удобствами, которых не было в подвале.

***

Я часто-часто перебираю ногами, силясь не отстать от Леви и одергивая до неприличия короткую футболку, которую едва успела натянуть на себя, услышав приказ Господина явиться к нему немедленно. Видимо, ждать Рэми не собирался, потому что преданный пес в лице Леви вынудил меня выйти из душа и, даже не обсохнув, последовать за ним. Именно поэтому футболка на спине, а также на груди промокла от сырых прядей, именно поэтому моя кожа до сих пор влажная и местами заляпанная капельками воды, именно поэтому, как только я спускаюсь на первый этаж, начинаю мерзнуть и безрезультатно обнимаю себя за плечи, пытаясь согреться. Прошло чуть более получаса с того момента, как Рэми покинул мою спальню, и я понятия не имею, что могло случиться за столь короткий промежуток времени. Быть может, всему виной тот странный посетитель, который наверняка уже ушел, быть может, какое-нибудь неожиданное решение, пришедшее в голову Хозяина.

Впрочем, мои предположения оказываются отчасти правильными, потому что как только я захожу в кабинет, понимаю, кто этот особенный посетитель и почему Леви был так настойчив. Растерянно мнусь у порога, натягивая футболку как можно ниже и попадая под прицел омерзительно прощупывающего взгляда, который неприятно касается моих ног, груди, лица и вынуждает меня испуганно посмотреть на Господина, гневно сжавшего челюсти при моем появлении. Он точно так же, как и его гость, осматривает меня с ног до головы и наигранно равнодушно откидывается на спинку стула, всем своим видом показывая, что мой выбор его нисколько не трогает.

Трогает, я замечаю это по опасному блеску в его глазах, когда он переводит взгляд на посетителя и замечает его ненормальный интерес.

– Добрый вечер, – растерянно шепчу я, опуская голову низко-низко и принимаясь рассматривать свои голые стопы, совершенно замерзшие. Ужасно неловкая ситуация, когда внутренний голос подсказывает мне вернуться в комнату и надеть что-нибудь более закрытое, а строгий порядок призывает стоять на месте и четко следовать приказам Господина.

– Сядь, – жестко говорит Рэми, и я непроизвольно вздрагиваю, улавливая явное недовольство в его голосе. Как можно быстрее дохожу до кресла и, бросив на присутствующих затравленный взгляд, сажусь, старательно вытягивая футболку и скрывая от глаз гостя свои обнаженные бедра. – Ты догадываешься, почему Вацлав почтил нас своим присутствием? – при этом вопросе я обращаю внимание на Вацлава, стоящего у окна. Его высокая сутулая фигура вызывает во мне что-то наподобие отвращения, смешанного со страхом, и я тороплюсь отвернуться от него в сторону Хозяина, инстинктивно ощущая опасность, нависшую надо мной. Она так близко, что стоит сделать шаг, как я провалюсь, сгину в зыбучих песках и исчезну, скрытая под тоннами песчаной массы.

– Н-нет.

– Поясню: ты оказалась в ненужном месте и в ненужное время. Проще говоря, тебя обвиняют в участии в восстании, вспыхнувшем на Арене. Вацлав видит в тебе угрозу, которая может лишить меня, то есть нас… – великодушный жест рукой, и Реми продолжает: – ..Власти, – не могу не отметить сарказм, который так и сочится в его тоне, и непонимающе смотрю на то, как он подается вперед и, опираясь локтями о стол, сцепляет пальцы под подбородком.

А ведь он даже не переодел рубашку.

– Позволь мне, Дамиан, – Вацлав делает шаг ближе, и я рефлекторно сжимаюсь, словно ожидая удара. – Это не просто обвинение, а обвинение, основанное на неоспоримых фактах. Именно поэтому меня интересуют несколько вопросов: во-первых, как ты мог допустить, что твоя рабыня нашла возможность связаться с повстанцами? Во-вторых, по какой причине ты так тщательно выгораживаешь ее и даже не поленился прийти в участок, убить моих людей и забрать дело? – Вацлав прижимает ладонь к груди, будто скорбя по убитым полицейским, а Господин слегка прищуривает глаза, смотря на него безотрывно, почти не мигая, источая завидное хладнокровие. – Ты не имел права вмешиваться в расследование, Дамиан, тем самым ты выразил свое недоверие моим методам, моей работе, а также нарушил законы, установленные тобой же, – Вацлав говорит неторопливо тягуче, угрожающе тихо, отчего вся моя кожа покрывается мурашками, и я ощущаю себя загнанной в капкан, готовый вот-вот захлопнуться.

Я боюсь, боюсь так сильно, что забываю дышать, вслушиваясь в каждое слово и осознавая всю тяжесть совершенного мною поступка. Он рассматривает меня как одного из повстанцев, замешанных в заговоре против системы, и только статус Господина не позволяет ему просто схватить меня и увести с собой. Кажется, в тот день, в участке, Хозяин упоминал о смертной казни.

Бог ты мой.

– Я уважаю твое маниакальное желание защитить наш мир, Вацлав. Правда. Я уважаю твои методы и проведенную тобой работу. За все время, что ты был рядом, ты ни разу не подвел меня. Скажу без лести – ты отличный хранитель, но сделай исключение и позволь мне самому взять контроль над этой ситуацией. Посмотри на нее, – Рэми кивает в мою сторону, и Вацлав послушно переводит пронзительный взгляд, вынуждая меня нервно вцепиться в края футболки. – Она слишком юна, чтобы играть в игры, и слишком труслива, чтобы пойти против власти. Скажу честно, у нее не хватит ума, чтобы участвовать в заговоре за моей спиной.

– И все же, на то, чтобы сбежать от тебя, у нее ума хватило… – как бы между прочим роняет Вацлав, и я замечаю, как белеют костяшки пальцев, когда Господин сжимает кулаки, наверняка сдерживая бушующую в нем ярость.

– К сожалению, в этом есть моя вина. Я опрометчиво оставил ее без присмотра. Такая ситуация больше не повторится.

– Если она столь строптива, продай мне, я научу ее покорности, – Вацлав встает напротив меня, и я распахиваю глаза от страха, глядя в его непроницаемое лицо, явно скрывающее мертвую душу настоящего садиста. Представляю, какими методами он будет добиваться моей покорности, и прикусываю губу, силясь не расплакаться и не упасть в ноги Господина, умоляя его не продавать меня.

– Мы ушли от темы.

– Действительно. По показаниям очевидцев, она имела контакт с Итаном Нуаре, а затем оказалась в эпицентре событий на Аране. Смею предположить, что скрывающийся от нас повстанец мог передать ей нечто важное. Например, оружие, которое, в свою очередь, она отдала Элисон Картер при разговоре с ней.

– Это неправда. Я ничего не передавала ей, – не знаю, где я нахожу смелость перебить его, каким образом справляюсь с оцепенением, но слишком поздно понимаю, что своим поведением проявляю к нему неуважение. Впрочем, если речь идет о возможной смерти и наказании за болтливость, то я выберу последнее. – Я лишь перекинулась с ней парой фраз и спросила о доме.

– Так вы еще и из одной колонии? Удивительное совпадение, – цокает языком Вацлав, а я подаюсь чуть в сторону, чтобы увидеть Господина, а заодно и прочесть его эмоции. С надеждой смотрю на него, пока он, все также прищурившись, наблюдает за нами, будто в любой момент готовясь прийти на помощь. Наверное, впервые я так сильно нуждаюсь в его поддержке, защите, присутствии. Лишь бы он не ушел, не оставил меня наедине с Вацлавом, мечтающим перетереть меня жерновами закона.

– Д-да, – заикаюсь, думая о том, что это признание еще более усугубит ситуацию, и начинаю нервно дышать, напрасно пытаясь утихомирить взбунтовавшееся сердце. Напряжение, повисшее в воздухе, сдавливает меня в тиски, и я уже не могу понять, что мне можно говорить, а что нельзя. Какое именно из моих признаний может подвести меня к краю.

– А Итан? Ты сталкивалась с ним раньше?

Отчаянно мотаю головой, вновь прикусывая губы и дрожа от холода. Мои ноги едва заметно трясутся, и мне приходится полностью поставить стопы на пол, чтобы скрыть от цепкого взгляда Вацлава прямое доказательство страха перед ним. Хотя он наверняка читается в моих глазах, позе и слышится даже в голосе, сейчас унизительно тихом, загнанном, жалком.

– Нет, это было наше первое знакомство. Он помог мне перевязать рану и рассказал, как найти Арену.

– Он что-нибудь говорил тебе? Быть может, озвучивал свои планы или намекал на что-то?

– Нет, не знаю, я не помню, – совершенно теряюсь под его пристальным вниманием и еще больше начинаю нервничать, действительно не припоминая ничего такого, к чему можно бы было прицепиться.

– Так нет, не знаешь или не помнишь?

– Достаточно, Вацлав, своими вопросами ты лишь напугал ее. Вряд ли сейчас она скажет что-нибудь вразумительное, – вмешивается Рэми, и я облегченно выдыхаю, когда Вацлав наконец отвлекается от меня и поворачивается к Хозяину, медленно встающему со стула. Привычная леность появляется в его движениях, когда он в несколько шагов достигает нас и встает напротив Вацлава, пряча руки в карманы брюк и слегка приподнимая подбородок, тем самым показывая некое превосходство в своем положении. – Если ты вновь захочешь поговорить с ней, только скажи, но сейчас у меня есть важные дела, не требующие отлагательств. Благодарю тебя за рвение, с которым ты пытаешься найти виновных. Но, боюсь, ты не там ищешь.

Скулы Вацлава напрягаются, и все же он выдавливает из себя натянутую улыбку, склоняясь в средневековом поклоне и незаметно кидая на меня подозрительный взгляд, от которого становится не по себе. Господи, просто пусть он уйдет.

– Я провожу, – вежливо говорит Реми и проходит к двери, открывая ее нараспашку и показывая ладонью на выход. Он дожидается, когда Вацлав, коротко кивнув, выйдет, а потом закрывает дверь и несколько секунд молчит. Смотрит на меня и молчит, все еще крепко сжимая ручку двери и будто раздумывая над чем-то. – Что же мне с тобой делать, Джиллиан Холл? – тянет он, лениво двигаясь к столу и говоря это скорее себе, чем мне. На его лбу появляется хмурая складка, и Господин берет в руки телефон, постукивая по нему большим пальцем. – Иди к себе, оденься во что-нибудь более приличное и возвращайся.

Не дожидаюсь повторного приказа и срываюсь с места, даже не представляя, что со мной будет, когда я вернусь. Отчего-то сейчас, после всего произошедшего, я всем сердцем верю – верю в то, что Господин не позволит меня забрать, не отдаст на растерзание закона и не допустит, чтобы я попала в руки Вацлава. Только не к нему.

Выбегаю из кабинета, краем глаза замечая надевающего черное пальто Вацлава. Он стоит у двери, вместе с Леви, держащим его перчатки и трость, и я стараюсь как можно скорее добежать до лестницы, но, пронзенная ярким воспоминанием, останавливаюсь. Хмурюсь, воссоздавая в памяти события того дня, когда я была на Арене, и ошарашенно разворачиваюсь к Вацлаву, поймавшему мой растерянный взгляд. Он с неким удивлением наблюдает за тем, как я постепенно приближаюсь и встаю на расстоянии вытянутой руки от него, в данный момент не стесняясь ни своего вида, ни Леви, и не боясь общества древнего вампира, а также гнева Хозяина, могущего увидеть эту сцену.

– Простите, но мой Господин прав. Вы не там ищете, ведь в тот день на Арене были не только люди, но и один из вас. Я видела его на верхней трибуне, наблюдающим за происходящим, – тихо шепчу я, в то время как Леви изумленно смотрит на меня, а Вацлав застывает, так и не надев поданную ему перчатку до конца. Его глаза становятся льдисто-голубыми, еще более проникновенными, но я уже не могу остановиться: – Он был одет в черный плащ, и я не разглядела его лица.

– Тогда с чего ты решила, что это вампир?

– Потому что людям не присущи столь грациозные движения, разворот плеч, осанка. Я более чем уверена, что это был один из вас, – подытоживаю я и, не дожидаясь ответа, ухожу. Ухожу с мыслями о том, что он перестанет копать под меня и обратит свое внимание на того, кто действительно участвовал в этом, ведь мой Господин прав, я слишком слаба, чтобы играть в игры за его спиной.

Комментарий к Глава 19

ma idiote petite fille* (фр. моя маленькая глупая девочка)

Ma fille, je ne te laisserai pas brûler.** (фр. Моя девочка, я не позволю тебе сгореть)

========== Глава 20 ==========

Если бы я не была столь исполнительна и тороплива, то не сидела бы сейчас в библиотеке, в компании Господина, сгорая от гнетущей тишины и неловкости, которая заставляет меня краснеть каждый раз как мой желудок издает недовольное урчание, говорящее о том, что ему пора перекусить. В такие моменты я ерзаю на месте и кидаю настороженный взгляд в сторону Рэми, слава Богу, уткнувшегося в телефон и не подающего никаких признаков жизни. Кажется, он не только не слышит воспроизводимые желудком звуки, но даже не замечает меня, до сих пор не знающую, для чего я ему понадобилась и чего мы выжидаем. Задать вопрос я не решаюсь, впрочем, как и обратить на себя внимание, поэтому сижу вполне тихо, если не считать злосчастного живота, решившего добиться своего любыми способами, пусть даже если это будет раздражающее урчание.

Спустя десять минут ожиданий я уже не нахожу себе места и позволяю посмотреть на Хозяина более пристально, разглядывая его небрежную позу и думая о его словах насчет того, что он забрал часть моих эмоций. Мне просто интересно, какую, и только ли те эмоции, что я испытала в связи со смертью сестры, Хелен, Элисон, или же он позволял себе и раньше играть моими чувствами, поворачивая их в нужное ему русло? Если это так, то теперь мне никогда не узнать, что же на самом деле я чувствовала, когда переживала происходящие в моей жизни события. Все это превратилось в немыслимую авангардную мешанину, от которой хочется спрятаться и не думать, забыть, жить с тем, что есть, и не искать истины.

Мне просто нужно не думать.

– Любуешься? – его неожиданный вопрос приводит в замешательство, и я растерянно хлопаю ресницами, совершенно не зная, каким образом он узнал, что я смотрю именно на него, ведь он даже не взглянул в мою сторону, продолжая сидеть все в той же позе: боком к столу, лениво развалившись на стуле и опираясь одним локтем о столешницу. Его указательный и средний пальцы касаются виска, а большой – линии подбородка, и именно поэтому он не мог видеть как я пялилась на него, тем более, что все это время, он не отрывался от телефона.

– Что? Нет-нет, простите, – смущенно опускаю взгляд и поджимаю губы, чувствуя, как щеки заливает яркий румянец. Стоит признать, любоваться есть на что, вот только сейчас мне не до этого, потому что с каждой секундой я все больше переживаю о том, что меня ждет впереди. Для чего я здесь?

Наконец, Господин напрягается, отвлекаясь от телефона и выпрямляя спину, а я испуганно смотрю на дверь, которая через мгновение открывается, впуская внутрь незнакомого мужчину средних лет, несущего в руках аккуратный чемодан. Он останавливается у порога, приветствуя Рэми низким поклоном, и только после того, как Хозяин позволяет ему пройти, распрямляется и, по-смешному семеня ногами, подходит к столу. Успеваю рассмотреть его вполне привлекательное лицо, тонкие губы, глубоко посаженные глаза и правильный нос, прежде чем он поворачивается ко мне спиной и обращается к Рэми приятным баритоном:

– Чем я могу быть полезен, Господин?

– Мне нужна твоя профессиональная помощь, Арман. Джиллиан, подойди, – нервно сглатываю, слыша его приказ, и медленно поднимаюсь с места, чтобы осторожно подкрасться ближе и попасть в поле зрения Рэми, показывающего на меня ладонью. – Ты должен сделать метку в виде моей подписи… на ней.

Я распахиваю глаза от изумления, поворачиваясь к Арману и сталкиваясь с его проницательно понимающим взглядом, который зависает на моем лице. Он смотрит безотрывно и испытующе, будто оценивая ситуацию, а потом коротко кивает, ставя чемодан на стол и расстегивая манжеты рубашки. И, по мере того, как он заворачивает рукава, я могу увидеть многочисленные узоры татуировок, красующихся на его руках и наверняка на теле, потому что в вороте рубашки тоже видны иссиня-черные линии, уходящие под воротник.

– Здесь?

– Здесь, – подтверждает Рэми, пока я дрожу от страха и волнения, которые приносят приготовления Армана и решение Господина поставить на мне свою подпись. Представляю себя племенной коровой, на которой ставят клеймо-подтверждение ее принадлежности хозяину, и обидчиво смотрю на Рэми, который как ни в чем не бывало встает со стула и продолжает: – Кабинет в твоем распоряжении.

– Не совсем удобно, – различаю дрожь в голосе Армана и некую нервозность, словно эти слова дались ему с трудом, и он боится, как бы они не навлекли гнева. Прекрасно понимаю его, потому что тоже не могу произнести ни слова, боясь выразить свое недовольство и уж тем более попросить Рэми не делать этого. Ведь, если я не ошибаюсь, татуировки это на всю жизнь.

– Справишься, – Господин остается непоколебимым и с равнодушием наблюдает за тем, как Арман оглядывается вокруг; смотрит на потолок, наверняка выискивая лучшее освещение; подходит к креслу, нажимая на его спинку; потирает бровь, вертясь вокруг своей оси и вновь возвращаясь к столу.

– Что ж, раз выбор у нас невелик. Прошу, – он указывает мне на стол, терпеливо ожидая, когда я отойду от шока и наконец смогу выдавить из себя вымученную улыбку.

– Что мне делать?

– Просто сядь на него.

Меня бьет нервная дрожь, пока я забираюсь на стол и под уверенно ледяным взглядом Господина устраиваюсь на нем, крепко сжимая колени и хватаясь руками за край столешницы. Мои ноги не достают до пола, поэтому, чтобы хоть как-то отвлечься от предстоящей процедуры, я начинаю ими болтать, наблюдая за тем, как Арман открывает чемодан и достает оттуда чистую салфетку, на которую кладет перчатки, затем ножницы, тату-машинку и спрятанные в стерильных пакетах иглы. Помнится, у Элисон была татуировка на ключице, маленькая черная птица с расправленными крыльями, летящая ввысь, а на мне будет красоваться подпись Хозяина, которая лишний раз напомнит мне, кому я принадлежу.

– Будет неприятно, не скрою, – говорит Арман, включая настольную лампу и направляя ее на меня. Из-за падающего на лицо света не могу рассмотреть Господина, стоящего где-то невдалеке, и пристально слежу за тем, как Арман берет ножницы и, подходя ближе, раскрывает сверкнувшие металлическим блеском лезвия. Рефлекторно дергаюсь в сторону, будто боясь, что он поранит меня, но послушно затихаю, когда он осторожно подцепляет ткань платья и начинает стричь его по линии плеча. Я думаю, что тату будет где-то на плече или чуть пониже, но мои ожидания не оправдываются, когда Арман отгибает отстриженный лоскут и практически обнажает мою грудь, которую я тут же пытаюсь прикрыть ладонью. Он по-доброму улыбается, сталкиваясь с моим смущением, и спокойно берет влажную, пахнущую спиртом салфетку, чтобы протереть место будущей татуировки. – Не стоит закрываться, ты отнимаешь время Господина, и мое тоже, – дополняет он, разговаривая со мной как с непослушным ребенком. У него холодные пальцы, когда он бережно берет меня за запястье и, вынудив отвести руку, протирает полукружие груди салфеткой, тем самым вызывая мурашки по коже от контраста температур. Молю Бога, чтобы сосок никак не отреагировал, но, опустив голову, закатываю глаза, натыкаясь на ожидаемую картину.

Отчего-то догадываюсь, что Хозяин не спускает с меня глаз, и краснею еще больше, на удивление чувствуя смущение не перед Арманом, а именно перед Рэми.

– Господин, – произносит Арман, уступая место и пропуская вперед Рэми, который берет предложенную им ручку и, всего на мгновение поймав мой обиженный взгляд, переводит внимание на грудь, где одним точным движением ставит свою подпись, еще больше унижая меня своим решением. Осталось еще выдрессировать меня как собачонку, чтобы я следовала за ним по пятам и была преданна ему всем сердцем, радуясь, что у меня есть настоящий хозяин. – Надеюсь, вы понимаете, что после этого ее будет практически нереально продать.

– Делай свое дело, Арман, – Рэми говорит это несколько раздраженно, словно Арман взболтнул что-то лишнее, и, положив ручку на стол, отходит в сторону, уступая место. А я не могу не сжаться, глядя на то, как Арман надевает перчатки и подготавливает машинку для работы. Он вновь поправляет лампу, вставая прямо передо мной и кладя ладонь на плечо.

– Нагнись чуть назад. Можешь опереться на руки. – От страха едва разжимаю пальцы и откидываюсь чуть назад, подставляя ему грудь с витиеватой подписью на ней. Всего пять букв с очевидно выделенной заглавной “D” и красивая вязь после нее, превращающаяся в короткую линию. Арман подходит максимально близко, упираясь в мои колени бедрами и недовольно опуская голову, а я со страхом смотрю на иглу, направленную на грудь и вот-вот готовую впиться в кожу. – Убери ноги, Джил.

– Но куда?

– Куда-нибудь, они мешают, – Арман пожимает плечами, а я не нахожу ничего лучше, чем просто раздвинуть их, таким образом подпустив его ближе. Где-то за его спиной слышится звон стекла, и я мысленно завидую Господину, наверняка наливающему себе выпить. Если честно, сейчас бы я тоже не отказалась от глотка чего-нибудь алкогольного. Зажмуриваю глаза, крепко-крепко, вздрагивая от шума включенной машинки, и прикусываю губу, чувствуя едкую боль, пропитывающую кожу на полукружии груди, там, где даже белье не сможет скрыть будущую татуировку.

Бог мой, это не просто неприятно, это по-настоящему больно, больно так сильно, что я сжимаю кулаки, едва сдерживаясь, чтобы не упасть назад и не избавить себя от навязанной пытки. Слезы появляются совершенно самопроизвольно, и я все больше напрягаюсь, по мере того, как игла раз за разом входит в меня, оставляя после себя чернильный след.

– Терпи, Джил, – сквозь шум работающей машинки говорит Арман, нависая надо мной несокрушимой скалой и продолжая упорно мучить меня. Я открываю глаза, с трудом фокусируясь на его сосредоточенном лице и стараясь не смотреть на грудь, терзаемую беспощадной иглой, от которой постепенно распухает и краснеет кожа. Иногда мне кажется, что она входит слишком глубоко, в такие моменты я морщусь, медленно вдыхая и также медленно выдыхая, будто эта дыхательная гимнастика может уберечь меня от боли, в последнее время ставшей неразлучной со мной. Сколько еще мучений я могу выдержать? И где тот болевой порог, который сведет меня с ума? А ведь я действительно должна сойти с ума, слишком много всего случилось со мной с того момента, когда я покинула Изоляцию. И, будто читая мои мысли, Арман останавливается, выключая машинку и давая мне пару секунд передышки. Он протирает грудь салфеткой, убирая лишние чернила, и бегло оглядывает мое израненное плечо, шею, наверняка вызвавшие в нем жалость. Я вижу это по его понимающему взгляду, упрямо поджатым губам, ощущаю в осторожности прикосновений, когда он касается припухлости кончиками пальцев и заботливо дует, будто всем своим сердцем осуждая жестокость, доведшую меня до такого состояния. – Какое расточительство – портить такую красоту, – едва слышно произносит он, тут же включая машинку и заглушая свой шепот работающим механизмом.

А я лишь грустно улыбаюсь, постепенно пропитываясь к нему симпатией и мысленно благодаря его – слишком редко здесь сталкиваешься с человечностью и слишком быстро забываешь о том, что она вообще существует.

– Готово, – наконец, Арман выпрямляется, разглядывая результат своих трудов и убирая орудие пытки в сторону. И, пока он прибирает принадлежности в чемодан, я опускаю голову, с обреченным равнодушием рассматривая чернильные буквы, растянувшиеся на целых три дюйма и имеющие ширину указательного пальца. Это красиво, наверное. – Господин? – Арман уважительно отходит, оставляя меня под пристальным вниманием Рэми, сидящим в кресле и склонившим голову чуть в бок. Он не торопится встать и, сделав глоток напитка, удовлетворительно кивает, давая молчаливое разрешение покинуть его дом и проявляя крайнее неуважение. Ни слов благодарности, ни восторженных эпитетов – ничего, кроме напряженного молчания и обжигающе пронзительного взгляда, остановившегося на мне. Хозяин не реагирует на тихий уход Армана и продолжает сидеть на месте, постепенно ввергая меня в нервное недоумение.

Даже не знаю, имею ли я право дышать, слишком накалена проглотившая нас тишина.

– Вам не нравится? – наконец выдавливаю я, вновь цепляясь за края столешницы и чувствуя легкое жжение на месте татуировки.

– Не нравится что? Его работа или то, что со стороны это выглядело так, будто он имел тебя? – От изумления чуть не проглатываю язык, стыдливо сводя колени и различая в его тоне нотки злости – совершенно неуместной злости, причину которой не могу понять. Рэми делает еще один глоток, слизывая остатки алкоголя с губ, и медленно ставит стакан на столик, лениво поднимаясь с места и также лениво подходя ко мне. Стойкий аромат его парфюма перебивает запах спиртовых салфеток, сваленных в кучку на столе, и обволакивает меня плотным кольцом, вызывая судорожный вдох. Он кладет ладони на стол по обе стороны от моих бедер и, приблизившись, вынуждает меня отклониться назад.

Стараюсь не пропустить ни одной эмоции на его лице, пока он молча разглядывает татуировку, и с волнением сталкиваюсь с его потемневшим взглядом, когда он поднимает голову и шепчет почти в самые губы:

– Знаешь, Джил, твое умение раздвигать ноги не всегда уместно, – я даже чувствую горечь его губ, когда он едва уловимо прикасается ими к моим губам. Его дыхание пахнет крепким алкоголем, его поза скрывает в себе опасность, его вкрадчивый голос будоражит, и я с трудом справляюсь со страхом, когда он тягуче медленно проводит кончиком носа по моей скуле и, прижавшись губами к виску, продолжает: – Поэтому используй его только для меня. Хорошо? – Ощущаю себя маленькой девочкой, только что отчитанной за плохое поведение, и послушно киваю, в который раз удивляясь его патологическому чувству собственничества. – Что ж, раз ты все поняла, можешь идти, – он освобождает от своего плена внезапно, резко делая шаг назад и теряя всякий интерес ко мне, будто и не он всего мгновение назад душил меня угрожающими словами.

– Я могу задать вам вопрос? – соскакивая со стола и прикрывая грудь разрезанным платьем, мямлю я. Наверное, во мне напрочь отсутствует чувство самосохранения, раз я предпочитаю открыть рот, чем как можно быстрее уйти отсюда. Рэми же безразлично пожимает плечами, слегка кривя губы и вновь возвращаясь к выпивке. Он наливает себе выпить, в то время как я смотрю на его широкую спину и переминаюсь с ноги на ногу, впадая в легкий ступор. – Я просто хотела узнать, зачем она? Татуировка?

– Буду откровенен с тобой, ma fille, ты влипла в не совсем приятную историю, касающуюся самого священного в этом мире – власти, – Хозяин встает в пол-оборота, смотря на меня с былой холодностью и порождая во мне инстинктивный страх перед опасностью, нависшей надо мной. – Вампиры слишком долго шли к ней, чтобы позволить кому-либо пошатнуть ее. Любая угроза, будь то тихий шепот о восстании или перехваченная записка с планом коммуникаций, могут вызвать вполне обоснованные опасения, поэтому мы стараемся задушить возможность переворота в корне. А ты по своей глупости оказалась в самой гуще событий, поэтому я не уверен, что смогу уберечь тебя. Вампиры, как бы смешно это не звучало, видят в таких как ты опасность, конец стабильности, угрозу порядку. Легче выдавить занозу, чем дождаться заражения крови. Твои непродуманные действия привели к тому, что Вацлав рассматривает тебя как ту самую занозу, и эта подпись, по крайней мере, никто не сможет причинить тебе вреда без моего ведома. Но самое страшное, Джил, что из-за твоей опрометчивости я нарушаю законы, на страже которых должен стоять, и тем самым подрываю свой авторитет. Так что в следующий раз, когда, ну мало ли, – он вновь пожимает плечами, вкладывая в слова ядовитый сарказм, – ты решишь повидаться с подругой, помни о том, что я предпочту сохранить свою репутацию, чем твою жизнь.