Текст книги "Теряя себя (СИ)"

Автор книги: Eve Aurton

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 23 страниц)

Где-то за гранью затихают звуки, а я продолжаю разглядывать рисунки, лаская кончиками пальцев лицо мамы, Айрин, целуя бледные щеки Элисон, улыбаясь старому дому. Дохожу до изображения Господина, и улыбку как рукой снимает, потому что в голове вновь раздается голос Тьери, говорящий о смерти двух членов Совета. Всеми силами отгоняю предательские слезы и молю Бога, чтобы Рэми был жив, и не потому, что пропиталась им насквозь, а потому, что не представляю, что будет с этим миром, когда его не станет. Может, он рухнет, утонув в крови и насилии, если к власти придут такие как Вацлав, а может, расцветет и люди станут свободными, достойными, сильными. Мне просто интересно, сможем ли мы справиться и не задохнуться в хаосе, лишившись установленного порядка. Тяжело вздыхаю, наконец закрывая тетрадь и справляясь со своей слабостью.

Все будет хорошо.

***

В мыслях о Рэми проходит бесконечно долгий день, и я работаю на автомате: на автомате мою посуду и складываю ее на специальные подставки, на автомате подсушиваю пол от пролитой воды, на автомате воспринимаю действительность – проходящих мимо охранников, шум производства, нервные движения изнасилованной девушки, изредка попадающей в поле зрения. Наверное, будь я чуть внимательнее, то я бы заметила как дрожат ее руки, как иногда она будто зависает, прекращая мыть посуду и вглядываясь в мыльную воду, заметила бы какой отрешенный у нее взгляд и непроницаемое лицо; наверное, я могла бы предотвратить трагедию, вовремя распознав признаки ее эмоционального падения; наверное, я смогла бы спасти чью-то жизнь, если бы не была так зациклена на Хозяине.

Но я не успеваю даже моргнуть, потому что все происходит стремительно быстро, за долю секунды, за одно нелепое мгновение, которое не отражается на циферблате часов. Зато ложится уродливо кровавым разрезом на белоснежную шею девушки, одним движением перерезавшей себе горло. Она распахивает глаза от страха, нахлынувшего на нее после осознания случившегося, и разжимает пальцы, выпуская нож и двумя руками обхватывая шею. Кровь начинает сочиться сквозь ее пальцы, заливает пол вокруг, а я не двигаюсь, не спешу на помощь, молча наблюдая за тем, как ее падение превратилось в несокрушимую силу и смелость, ведь, в отличие от меня, она смогла свершить задуманное. Равнодушно делаю шаг назад, боясь замарать обувь, и молча наблюдаю за тем, как она пытается ухватиться за края мойки, но, подскользнувшись в собственной крови, падает на колени. Ее лицо бледнеет, и губы, до этого розовые, превращаются в ярко-алые от крови, отвратительно булькающей в ее горле. Я не слышу истошных криков остальных, топота охранников и звона падающей посуды, когда один из них, задевая только что заставленную сушилку, сталкивает ее на пол, все в ту же кровавую лужу, я вижу только ее лицо и мечтаю его запомнить. Потому что она станет для меня символом свободы, ведь буквально через несколько секунд она упорхнет отсюда, станет свободной от страха, боли, эмоций, и уже никто, даже самое могущественное существо на планете не сможет подчинить ее своей воле.

Улыбаюсь, думая об этом, и спокойно возвращаюсь к работе, чтобы закончить наконец смену и вернуться к себе. Осталось каких-то двадцать минут, девятнадцать, восемнадцать.

– Какого черта? – громкий возглас Юджина останавливает поднявшуюся шумиху, и охранники почтительно расступаются, разнося по полу кровавые следы. Он раздраженно поводит носом и морщится, прокручивая телефон между указательным и большим пальцем и потирая бровь свободной рукой. Кажется, сегодня он слишком взвинчен – это выдают его нервные движения и злой взгляд, когда он окидывает им притихших охранников, смотрящих на него с видимой опаской. Я могла бы вмешаться и рассказать ему о причине ее поступка, но мне отчаянно хочется оказаться в тишине своей комнаты, поэтому я молчу, понуро опустив голову и ожидая его дальнейших действий. Черт, давай же, разорви их в клочья. – Что здесь произошло?

– Эта ненормальная перерезала себе горло, – отвечает один из охранников, а я не могу не ухмыльнуться, поражаясь их лицемерию. Ну да, причина ее поступка в ненормальности, а вовсе не в том, что ее поимели трое. Обвожу присутствующих ненавидящим взглядом и понимаю, насколько ужасно это выглядит – мы столпились вокруг еще не затихшей рабыни и даже не пытаемся ей помочь, не чувствуем жалости да еще и воспринимаем ее в прошедшем виде. Будто ее уже нет, будто она и не лежит на полу, уставившись в потолок широко распахнутыми глазами и постепенно стекленея.

До последнего вдоха остаются жалкие мгновения.

– Эта ненормальная, как ты выразился, могла бы принести неплохую прибыль, – задумчиво произносит Юджин, склоняя голову чуть вбок и с безразличием наблюдая за тем, как она как-то странно вытягивается, а потом расслабляется. Ее грудная клетка поднимается вверх, после чего оседает и уже не наполняется кислородом для нового вдоха. – Уберите ее. Джиллиан, за мной, – коротко бросает он и, не дожидаясь пока я оттаю, резко разворачивается. Догоняю его лишь на лестнице и, совершенно наглея, задаю мучающий меня вопрос:

– Юджин, членов Совета убили, это правда?

– Да.

– А Господин, то есть… его не…

– Нет, – он кидает на меня снисходительно раздраженный взгляд и сбавляет скорость, что-то набирая на телефоне и зло продолжая: – Дамиан жив-здоров, если ты это имеешь в виду. На этот раз задели Авиэля и Софи. Как жаль, что не того ублюдка. Он думает, что поймает меня на нарушениях, устраивая проверки, но я уважаю закон, – Юджин бормочет себе под нос, наверняка имея в виду Вацлава, а я не сдерживаю улыбку, наконец избавляясь от терзавших душу переживаний. Даже не знаю, зачем я ему понадобилась, но послушно иду следом, по пути снимая фартук и поправляя волосы. А Юджин будто не замечает меня, полностью посвятив себя телефону и, только когда мы проходим опустевший коридор и начинаем подниматься на второй этаж, недоуменно останавливается и вскидывает бровями. – А ты куда?

– Но вы сказали следовать за вами, – растерянно шепчу я, ничего не понимая.

– Нет-нет, возвращайся в комнату, твоя смена закончена, – он машет рукой в сторону комнат и вынуждает меня покраснеть. Выглядит так, словно я навязываю свое общество. Чтобы скрыть смущение, поспешно отворачиваюсь и быстрым шагом выполняю приказ, только у самой двери вспоминая, что ждет меня там – совершенный бардак, который предстоит убрать. Сникаю, теперь едва переставляя ноги от нахлынувшей внезапно усталости, и нехотя захожу в комнату, пропитанную сгустившимися сумерками. Делаю глубокий вдох и падаю-падаю-падаю. В пропасть. На самое дно. Потому что этот аромат я ни с чем не спутаю.

– Не включай свет, ma petite.

Хозяин…

========== Глава 26 ==========

Его голос, тихий и уверенный, посылает волну дрожи по телу, и я встаю как вкопанная, не смея пошевелиться и сделать вдох. Отчаянно пытаюсь совладать с просыпающимся сердцем, и закрываю глаза, считая до десяти и моля Бога, или все-таки дьявола? – чтобы все это оказалось сном, чтобы Господин был лишь частью его, а не удушающей реальностью, настойчиво проникающей в разум. Это нечестно-нечестно-нечестно – так просто врываться в мою устоявшуюся жизнь и выворачивать ее наизнанку, ломать равнодушие, рушить выдержку, возрождать то, что я так упорно хоронила в себе, постепенно покрываясь непроницаемым панцирем и убивая ту самую Джиллиан Холл, что когда-то, давным давно, была глупой и наивной дурочкой, верящей всем и каждому.

– Здравствуй, Джиллиан, – произносит Рэми, а я оттаиваю, делая глубокий вдох и вновь наполняя легкие его ароматом. Руки начинают дрожать по мере того, как я прихожу в себя и с тихой грустью вглядываюсь в темную фигуру, сидящую в кресле, у самого окна. Свет от фонарей, проникающий широкими полосами, освещает лишь его руку, лежащую на подлокотнике, отражается в перстне и теряется в бликах на потолке, когда Хозяин шевелит пальцами и по привычке начинает отбивать ритм. Наступившее напряжение ломает, и, чтобы избавиться от боли, я начинаю комкать в руках фартук, совершенно не зная, куда себя деть.

Испариться бы.

– Здравствуйте, мистер Рэми, – собственный голос подводит, и получается что-то несуразное и хриплое, словно для того, чтобы произнести банальную фразу, потребовались все мои силы. Действительно – внезапность появления Господина попросту выжала.

– Мистер Рэми – непривычно слышать это из твоих уст. Так же, как и видеть тебя в брюках, – напротив, его голос остается твердым, хоть и тихим, и, могу поспорить, что он не сводит с меня пристального взгляда, обжигая своим вниманием и интересом. Хочется оставаться бесстрастной, но внутри вскипает обида, и я вскидываю подбородок, наконец отлипая от двери и подходя к кровати, на которую тут же сажусь и пытаюсь спрятать просыпающиеся эмоции под едким сарказмом:

– Мой новый Хозяин не зацикливается на одежде и позволяет носить джинсы. Белье тоже, – дополняю я, рассматривая беспорядок на полу и предпочитая занимать мысли разбросанными вещами, чем близостью Рэми, сидящим буквально в нескольких шагах от меня. Стоит протянуть руку и нагнуться чуть вбок, чтобы коснуться его колена и окончательно провалиться, лишившись последней гордости. Лучше бы он не приходил, не заставлял тонуть в хаосе болезненных эмоций, позволил и дальше плыть по течению. Так спокойней, много-много спокойней. – Зачем вы пришли?

– Не рада меня видеть?

– Дело не в этом, а в том, что я не знаю, кто передо мной: бывший хозяин, решивший удостовериться, что его игрушка не сломалась после того как ее выкинули? Или клиент, которого я должна обслужить?

– Возомнила себя куртизанкой, ma fille? – не могу не заметить насмешку, скользнувшую в его тоне, и поджимаю губы, думая о том, что сейчас я ни чем не отличаюсь от обиженного ребенка, которого не взяли на аттракционы и оставили стоять у входа. Наверное, со стороны это выглядит ужасно глупо и действительно смешно – моя обида, моя ирония, мои нападки. Опускаю плечи и теряю всякое желание продолжать перепалку – я слишком устала и не хочу быть сильной, не хочу строить из себя то, чем никогда не являлась. Хотя бы сейчас, в эту самую секунду, перед тем, как он встанет и уйдет, а он обязательно уйдет, я хочу быть откровенной с ним. И пусть ему будет все равно, и мои слова не потревожат каменного сердца, но мне нужно выговориться, пока есть возможность. Поэтому я закрываю глаза и, едва сдерживая слезы, шепчу:

– Если честно, я не знаю, какую роль здесь играю. Я словно топчусь на месте, не зная в какую сторону ринуться и что делать дальше. Каждый вечер ложусь спать и думаю о том, что завтра будет то же самое, что сегодня, – множество вопросов, на которые нет ответов. Безнадежность и одиночество. Равнодушие, которого я ужасно боюсь, но которое, как это странно ни звучит, стало моим спасением. Здесь творятся ужасные вещи, мистер Рэми, и только что я видела смерть одной из нас, но даже не ощутила жалости. Я словно теряю себя прежнюю, пачкаюсь в грязи и уже не пытаюсь отмыться. Наверное, теперь вы не увидите во мне ничего из того, что так раздражало вас раньше, – замолкаю, ожидая его издевки, и, по мере того как сгущается тишина, начинаю нервно теребить края простыни, почти скинутой на пол, но зацепившейся за нее одним углом.

– Иди ко мне, ma petite, – только и бросает он, как-то обреченно устало, непривычно, без властных ноток и твердости, присущей ему. И сейчас мне кажется, что он, как никогда раньше, прочувствовал каждое мое слово. Кидаю в сторону Рэми внимательный взгляд и пытаюсь рассмотреть выражение его лица, но не могу – полумрак сглаживает черты, превращая его в сплошную темную массу. – Ну же… – для пущей убедительности он хлопает ладонью по колену, а я разрываюсь между желанием прикоснуться к нему и гордостью, восставшей из пепла. Он не может так просто приходить сюда и манипулировать мною, словно и не было его бездушных слов, словно он не выгонял меня вовсе, а эти четыре месяца пустоты лишь маленькое недоразумение, на которое мы не должны обращать внимания. Должны. Потому что оно встало между нами глубокой пропастью. – Это не приказ, Джиллиан.

Громко выдыхаю, запрокидывая голову назад и прикусывая внутреннюю сторону щеки. В уголках глаз непроизвольно скапливаются слезы, и я не дышу, чтобы не сорваться, не разрыдаться в голос от трещин, которыми покрывается панцирь. Они разрастаются все больше, становятся шире и рвут на осколки, превращая меня в обнаженную рану. Из груди вырывается рваный всхлип, и я не замечаю того момента, как оказываюсь возле него, на коленях, так унизительно преданно заглядывая в его лицо. И пусть потом, вернувшись в свое одиночество, я пожалею об этом, но сейчас я хочу ощутить его прикосновения, его ласку, его заботу.

Рэми не говорит ни слова, лишь протягивает руку и практически невесомо касается моей скулы костяшками пальцев, проводит ими вниз по щеке, ласкает линию подбородка и заставляет меня застыть, чтобы по полной насладиться моментом.

– Моя маленькая, – едва слышно произносит он, этими словами попросту добивая. Я с каким-то странным остервенением перехватываю его ладонь и прижимаю к щеке, чтобы в следующую секунду прикоснуться к ней губами и спрятать от его пристального взгляда неуместно счастливую улыбку. Просто оттого, что сейчас он здесь, со мной, недосягаемо далекий и близкий одновременно. Знаю, он чувствует то же самое, потому что в его фразе столько тепла, доверия и нежности, словно сейчас, в это самое мгновение, он искренне сожалеет о том, что когда-то предал меня, выгнав из своей жизни. – Ты изменилась.

Людям склонно меняться: под давлением обстоятельств, под грузом опыта, под тяжестью жизни. От одиночества, жестокости, потерянности. Мы подстраиваемся, ломаем принципы, перерождаемся, отвергаем других себя. Так что да, я изменилась.

– Я хочу знать, мой Господин, всего один вопрос, – шепчу, игнорируя его последние слова. Это так странно – проявлять упорство в поиске истины и при этом не бояться его гнева, но мне действительно важно знать, почему он пришел, спустя столько времени, через расстояние разлуки, сквозь равнодушие прощальных слов. – Я хочу знать правду: зачем вы пришли?

– Я не должен был этого делать, – он говорит это с усталым безразличием, резко выдергивая ладонь из моих рук и заставляя меня обидчиво поджать губы. Волшебство момента тает, и я понуро киваю, мысленно называя себя идиоткой. Да кто я такая и как допустила мысль, что он мог соскучиться по мне? – Не должен потому, что по моим стопам идет смерть. Петля затягивается, – продолжает Рэми, а я напрягаюсь, поднимая голову и вглядываясь в черные глаза, безотрывно смотрящие на меня. Становится неуютно и холодно, когда в комнате повисает пауза, а Хозяин будто застывает, проваливаясь в собственные мысли. Кладу ладони на его колени и подаюсь чуть вперед, чтобы увидеть хоть одну эмоцию на бледном лице, что-нибудь живое, светлое, обнадеживающее, но натыкаюсь только на мертвую отрешенность, все больше пугающую меня. – Я ошибся, Джиллиан, тот, кто это делает… ему не нужна моя власть, не нужен мой мир, статус, деньги. Ему нужен я и только я. Он будто играет со мной, подбираясь все ближе. Это так похоже на месть.

– Что вы имеете в виду?

– Разве я неясно выразился? – в тоне Господина проскальзывает насмешливая снисходительность, и он возвращается, избавляясь от оков ужасающей обреченности. Его пальцы вновь касаются моего лица, и я разочарованно выдыхаю, точно зная, что мне уже не услышать ответов. Едва он позволяет мне заглянуть в свою душу как вновь закрывается, наверняка не желая продолжать разговор на эту тему. – Следишь за новостями? – указывая подбородком в сторону, говорит он, и я перевожу взгляд на пол, где в полосе света лежит газета, когда-то стащенная мною у Юджина. Она порядком помята и на сгибе, проходящем как раз по талии Господина, практически стерта. Лучше бы этот сгиб проходил по лицу улыбающейся женщины, которую я почти ненавижу, может потому, что в отличие от меня она стала частью его жизни.

– Она красивая.

– Даже слишком, – несколько раздраженно отвечает Рэми, будто даже простое упоминание о ней его бесит.

– Мне жаль Авиэля. И ту женщину из Совета, – чтобы скрыть неприятную горечь, перевожу тему, а Рэми молча кивает, с приторной нежностью проводя кончиками пальцев по моей шее. Его ласки отвлекают, посылают дрожь по всему телу и рождают приятное томление в груди и внизу живота. Я будто наливаюсь тяжестью и перестаю здраво мыслить, полностью отдаваясь на волю ощущениям.

Я так скучала по этому.

– Мне тоже жаль, Джиллиан. Я сделал все возможное, чтобы защитить их, но враги оказались хитрее. Признаться, я недооценил ситуацию. Это сделал тот, кому они доверяли, иначе он бы не смог подойти так близко. Видишь ли, древних вампиров убить не так просто – нам не страшен солнечный свет. Он причиняет боль и ввергает в муки агонии, но не убивает. Быть может, это последствия эволюции, кто знает, – Рэми пожимает плечами, останавливаясь указательным и средним пальцем на моей шее, там, где бешено стучит вена. Слегка надавливает, будто прислушиваясь к жизни, кипящей во мне, и облизывает губы, наверняка желая впиться в вену зубами.

– Тогда как? Вырвав сердце? – Он отвечает не сразу, и я начинаю беспокоиться, замечая какой-то странный блеск в его глазах. Дыхание Рэми сбивается, и он делает глубокие вдохи, напрягаясь и будто готовясь к прыжку. Его нажатие становится сильнее, но я не двигаюсь, не отстраняюсь, лишь гулкие удары сердца выдают нарастающий во мне страх. Потому что хищник, проснувшийся в нем, по-настоящему пугает. – Господин?

– Твое сердце. Его ритм неровный, и его так просто забрать. Всего одно движение, минимум усилий. Для того, чтобы забрать сердце Древнего, нужно быть равным ему: по силе, ловкости, изворотливости. Тем более, что все члены Совета находятся под пристальным вниманием охраны.

– Значит, если они позволили подойти так близко, то действительно доверяют ему? – Хочу озвучить свои предположения по поводу убийцы, но боюсь показаться глупой и самонадеянной. Будто я могу знать то, что не знает Рэми, а ведь у него куда больше информации и мудрости. – Разве Адель, она не сказала вам, кто стоит за этим?

– Адель. Моя безрассудная упрямая Адель, – Господин ухмыляется, наконец отвлекаясь от моей шеи, и склоняется чуть ближе, намеренно осторожно прикасаясь подушечкой большого пальца к нижней губе. Я размыкаю губы, нервно сглатывая и прикрывая глаза от наслаждения, когда под действием его ласк рождается приятное покалывание. Сжимаю пальцы в кулаки, сдерживая желание прикусить его палец, обхватить губами и провести языком от основания до подушечки, прямо как… ох, Господи, неужели я настолько соскучилась по его ласкам, что даже серьезность разговора не может отвлечь меня от мыслей о большем – о близости, которая может стать продолжением нашей встречи? – Она не сказала абсолютно ничего, что могло бы мне помочь.

– Она такая сильная, – с затаенной завистью шепчу я, вдруг с особой четкостью вспоминая ее лицо и желая запомнить его, ведь я должна дорисовать – должна, чтобы пронести ее образ через всю жизнь. Пусть даже если эта жизнь отмерена короткими днями, а не годами, не десятилетиями, пусть даже если я никогда не узнаю, что такое старость. – Ведь пытки так и не смогли сломить ее.

– Пытки? Ты думаешь, что я причинял ей боль в желании получить информацию? Нет, ma petite, для этого мне достаточно применить внушение.

– Тогда зачем?

– Я не прощаю предательства, – выдыхает Господин, склоняясь непозволительно близко и лаская своим дыханием губы. Он обхватывает мою нижнюю челюсть ладонью, нежно и аккуратно, и вынуждает запрокинуть голову, чтобы уже в следующую секунду утонуть в его тьме, которая поселилась в его глазах и стала еще насыщенней, еще сильней. Она обступает нас и проглатывает звуки, краски, время. Она заменяет собой весь мир и прячет от реальности, горькой, отвратительной реальности, от которой хочется выть, потому что она намного страшнее мрака. Может поэтому я с такой легкостью окунаюсь в него, отгоняя прочь настойчивые мысли о том, что Адель подвела ее собственная любовь и что именно она стала ее погибелью, подтолкнув к неправильному решению.

Я не повторю ее ошибки и не предам Господина. Никогда, ведь я не собираюсь за него бороться.

Его губы, прохладные и требовательные, с легкостью подчиняют, вызывают отклик и, когда я закрываю глаза, возвращают в прошлое, в котором я была наложницей Дамиана Рэми. Мне приятно находиться в темноте и жить лишь ощущениями, наслаждением, мыслями о том, что ничего не изменилось, а произошедшие за четыре месяца события – сон, который наконец закончился, ведь Господин рядом, со мной, как и должно быть. Он перестает удерживать меня за челюсть и дарит мнимую свободу, потому что тут же обхватывает за затылок и, углубляя поцелуй, не дает мне отстраниться. Но я не собираюсь, с самозабвением отвечая на поцелуй и оплетая руками его плечи.

Потом мне будет стыдно – знаю, я буду корить и ненавидеть себя, а пока, задыхаясь от желания, поднимаюсь с колен и трясущимися от нетерпения руками расстегиваю джинсы. Рэми откидывается на спинку кресла и, глубоко дыша, смотрит на мои нелепые телодвижения, когда я виляю бедрами, чтобы снять обтянувшую их ткань. Замечаю, как подрагивают его пальцы, когда он кладет руки на подлокотники и прожигает меня горящим взглядом, и не могу не улыбнуться, прекрасно зная, что он означает, – желание обладать мной. Мной, а не той искусственной женщиной, что улыбается нам с газеты.

Совершенно распутно сажусь на него верхом и тянусь к его губам, чувствуя как между ног становится влажно. Хочу ощутить его в себе и несдержанно двигаю бедрами, чуть ли не вскрикивая, когда он обнимает – крепко, почти до боли, сминая в надежных объятиях и впечатывая в свое тело. Ребра начинают болеть по мере того, как он сжимает меня, и я протестующе останавливаюсь, смотря на него сверху вниз. Мои губы припухли от поцелуев, их саднит, когда я облизываю их, и Господин, издавая глухой рык, вновь припадает к ним. Наконец, он разжимает объятия, но только для того, чтобы приподнять меня и, пока я стою на коленях упираясь в его плечи, расстегивает свои брюки. Одним движением снимает с меня футболку и, накрывая ладонью обнаженную грудь, на удивление медленно заполняет собой.

Наверное, это называется зависимостью, безумием, одержимостью, но только сейчас, в его объятиях и с его членом внутри, я ощущаю себя живой, настоящей, прежней. Тихо стону, медленно приподнимаясь и опускаясь обратно. Мои пальцы впиваются в его плечи, и я закрываю глаза, запрокидывая голову назад и млея от ласк, которыми он осыпает мою грудь. Внутри зарождается волна наслаждения, и я ускорю темп, торопясь прийти к разрядке и чувствуя, как воздух становится тяжелым и горячим. Он сковывает легкие, срывает дыхание, опаляет жаром, отчего лоб покрывается бисеринками пота.

Я сгораю.

– Не торопись, ma petite, – шепчет Рэми, когда я ускоряюсь и, слишком высоко приподнявшись, по неаккуратности выпускаю его член из себя. Он придерживает меня за талию, пока я послушно притормаживаю и, рвано дыша, смотрю на него широко распахнутыми глазами, словно не понимая, где я. Но я действительно не понимаю, как я могла оказаться в чужой комнате – так далеко от дома Господина. Не добежать и не найти дорогу назад. – Не торопись, – повторяет он и уже сам насаживает на себя, совершая аккуратно глубокие толчки. Сковывает кольцом из своих рук и двигается навстречу, подаваясь бедрами вверх. Вновь и вновь, пока наслаждение не перерастает в лавину, окончательно лишающую меня сил. – У нас впереди целая ночь…

***

Я лежу на кровати, на животе, блаженно вытянувшись и обхватив подушку руками. Влажные после душа волосы липнут к спине, и от прохладного воздуха вся я покрываюсь мурашками, вызывающими неприятный озноб, на который, впрочем, не обращаю никакого внимания, потому что “целая ночь” заканчивается, и сейчас, измотанная и уставшая, я с грустью вглядываюсь в окно, проклиная зарождающийся рассвет, несущий в себе расставание. Ведь Хозяин уйдет, встанет, наденет свой идеальный костюм-тройку, отточенным движением поправит волосы и оставит меня на растерзание одиночества и ненужности, которые поглотят как только он закроет за собой дверь.

Я обещала себе не плакать, но, по мере того, как на улице выцветают краски, в горле скапливаются слезы, и мне приходится закусить губу, чтобы сдержаться. Оказывается, отпускать очень больно, намного больнее чем уходить самой. И, если честно, я не хочу отпускать, не хочу говорить “прощайте” и вновь покрываться панцирем, пряча надежду о новой встрече в израненном сердце. И будет ли эта встреча? – ведь, как выразился Рэми, петля затягивается. Еще сильнее сжимаю подушку, когда матрац подо мной дрожит, и он встает с кровати, окончательно лишая меня своей близости. Признаться, эта ночь одна из лучших ночей в моей жизни, потому что она подарила мне шанс познакомиться с совершенно другим Дамианом Рэми – не Хозяином, нет, а обыкновенным мужчиной.

Предательские слезы все-таки скатываются вниз, на подушку, и я зажмуриваю глаза, стараясь ровно дышать и не выдать себя. Наверное, было бы лучше, если бы я уснула, пропустила момент его ухода и, не стыдясь своей слабости, смогла по-хорошему выплакаться. Но, будто назло, каждая пролетающая секунда воспринимается слишком болезненно, и вся я превращаюсь в натянутую тетиву, готовую вот-вот сорваться.

– Я знаю, что ты не спишь, – почти неслышно произносит Рэми, откуда-то сбоку, наверняка надевая рубашку, медленно и не торопясь застегивая каждую пуговицу, поправляя манжеты, воротничок, одергивая ее вниз. Сейчас он возьмет брюки, ремень которых характерно звякнет пряжкой, затем жилетку, сядет на кровать, чтобы надеть носки и обувь. Галстук и пиджак напоследок.

– Не сплю, – на удивление твердым голосом отвечаю я, но не тороплюсь повернуться, с каким-то маниакальным упрямством продолжая зажмуривать глаза, будто бы это спасет меня от горечи расставания. Не спасет – знаю. От криков сердца не спрячешься. – Вы так и не ответили на вопрос.

– Какой? – пряжка ремня действительно щелкает, и я делаю глубокий вдох, потому что осталось совсем немного. Чуть-чуть.

– Зачем вы приходили? Ведь не потому, что вам захотелось разнообразия?

– Нет.

– Тогда зачем?

Ну же, ответьте, мой Господин, обманите, соврите, скажите, что просто проезжали мимо и решили развлечься, что вам захотелось поиграть со мной, насладиться моей болью, посмеяться над моей преданностью и вновь растоптать. Ведь это так весело, правда? Скажите что угодно, только не то, о чем я думаю. Нет, нет и нет.

– Ответ за ответ.

– Что? – резко распахиваю глаза, напрягаясь и судорожно соображая, что могло заинтересовать его, если учесть то, что он знает каждый уголок моей души.

– Я хочу знать, почему ты это сделала?

– Я не понимаю, что сделала? – хмурюсь, приподнимаясь на локтях и поворачивая к нему голову. Он, высокий и статный, идеальный до одури, стоит широко расправив плечи и смотря на меня с проницательной серьезностью. Краснею, стесняясь своей наготы, но не могу заставить себя дотянуться до одеяла, совершенно потерявшись в напряжении меду нами. Наверное, моя потерянность читается на лице, потому что Рэми поясняет:

– Шрам на твоем запястье, – он прячет руки в карманы брюк, а я не выдерживаю его осуждающего взгляда и вновь отворачиваюсь, прижимаясь щекой к подушке и задерживая дыхание. Главное, не дышать, быть может, это спасет меня от истерики, наполнившей грудь неприятными спазмами.

– Мне было больно. Одной.

Господи, мне до сих пор больно. Знал бы он…

– Хорошо, Джиллиан, – его тихие шаги набатом бьют в ушах, и только когда они затихают, я открываю глаза, натыкаясь на темно-синюю ткань брюк стоящего рядом с кроватью Рэми. Он с приторной нежностью проводит по моей скуле костяшками пальцев, убирает с виска прядь волос и, словно пытаясь отпугнуть время, отсрочить момент расставания, выдерживает паузу, которая на самом деле режет меня на куски. – Надеюсь, больше ты не будешь делать глупостей. И еще, насчет твоего вопроса – Юджин знает, что с тобой делать в случае моей смерти. Будь осторожна, ma spécialité est la petite fille*.

Это прощание. Он пришел, чтобы попрощаться со мной, все просто.

Всхлипываю, осознавая истинную причину его визита и этой странной нежности, и поднимаю голову, чтобы увидеть подтверждение на его лице, но не успеваю, не улавливаю мгновения, когда он оказывается далеко, за закрытой дверью, издавшей противный щелчок. Делаю глубокий вдох, словно впитывая в себя ускользающий аромат Хозяина, и, наконец, срываюсь, захлебываясь в громких рыданиях, которые лишают меня последних сил.

Комментарий к Глава 26

ma spécialité est la petite fille* (фр. моя сильная маленькая девочка).

Прошу прощения за задержку и спасибо тем, кто еще ждет.

========== Глава 27 ==========

Наблюдать за тем, как рушится мир, страшно. Наверное, это то же самое, как, плача от беспомощности, смотреть на то, как горит твой дом, любимые вещи, воспоминания, с ними связанные. Как в беспощадном пламени огня исчезают твои секреты, фотокарточки родных, друзей, знакомых. Как на месте тихой гавани остается лишь пепел и пустота – начало чего-то нового и неизбежного, потому что впереди ждет старт с нуля. Нужно просто взять себя в руки и отвернуться от останков привычной жизни – я делала это не раз, но почему-то именно сейчас мне особенно страшно. Быть может, всему причиной громкие крики, плач, хлопанье дверьми и тяжелые шаги в коридоре; быть может, неизвестность, ждущая меня, там, за стенами; быть может, недавний визит Хозяина, после которого я так и не смогла смириться с мыслью, что это была наша последняя встреча.

Не последняя, и я это точно знаю. Верю, что несмотря на все перипетии судьбы, на смерть, преследующую Господина, на хаос, творящийся в наших жизнях, мы обязательно встретимся. Встретимся, ведь да? Не может иначе.

Вздрагиваю, впиваясь пальцами в края матраца, и распахиваю глаза от страха, когда кто-то с силой открывает соседнюю дверь и сразу после этого за стеной раздается тихий плач девушки, время которой пришло. Я слышу, как она умоляет не трогать ее, затем глухой звук удара и стон, осевший в сознании красочной картинкой расправы. Наверняка у того, кто это делает, нет сердца, оно мертвое-мертвое и безжалостно жестокое, оно не знает сострадания и его не трогают слезы беззащитных рабов, попавших в жернова адской системы.

Мир трещит по швам, сходит с ума, перестраивается, а я не могу пошевелиться от сковавшего меня ужаса, потому что, вполне возможно, следующей стану я. Комната за комнатой, наложница за наложницей, пока в коридоре не станет тихо, а здания вымрут, перестав дышать и наполнившись пустотой. Все произошло так неожиданно, кажется, даже неуместно – мой распорядок дня лопнул при внезапном появлении людей в форме, при жестком приказе Тьери вернуться в комнату, при непонимающе яростном взгляде Юджина, когда он прочитал протянутую ему бумагу и молча кивнул, давая согласие на зачистку и не желая идти против закона. Я видела, как всего на секунду опустились его плечи, как губы сжались в тонкую линию, как грудь сковало глубокое дыхание, и он отвернулся, ушел к себе, чтобы не смотреть на то, как его деньги оглушенными телами покидают корпуса.