Текст книги "Теряя себя (СИ)"

Автор книги: Eve Aurton

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)

Единственное, что может помочь мне в этом – чтение, которое я забросила в связи с последними событиями. Нужно просто спуститься вниз, чтобы выбрать несколько книг, и вернуться назад. На улице начинающийся вечер, а это значит, что Хозяина может не быть дома, так что если мне повезет, я прокрадусь до библиотеки незамеченной. И действительно, в доме царит мертвая тишина, а на моем пути не встречается ни одной живой души. Я крадусь осторожно, изредка останавливаясь и прислушиваясь, и с легкостью преодолеваю расстояние от своей комнаты до библиотеки Господина, расположенной на первом этаже. В ней так же тихо, как и везде, но слишком мрачно, потому что большое окно зашторено тяжелыми портьерами, через которые пробивается лишь линия тусклого осеннего света, падающего на ряды книг с разномастными переплетами. Именно они привлекают меня, и я тороплюсь к шкафу, чтобы поскорее выбрать книги и вновь спрятаться в своей комнате.

Жалею, что не надела что-нибудь потеплее, чем легкое шифоновое платье с короткими рукавами. Впрочем, у меня нет теплых вещей, последняя из них была безвозвратно испорчена осколком бокала и моей кровью, пятна от которой я так и не смогла вывести. Скольжу пальцем по переплетам книг, прочитывая их названия и теряясь в выборе. Слишком много всего, чтобы так легко определиться. Признаться, библиотеке Хозяина можно позавидовать, и, если бы мы моя мама добралась до нее, то точно бы здесь поселилась.

– Божественная комедия, Данте Алигьери, – шепчу я, рассматривая корешок книги и с трудом доставая ее из ряда прижатых друг к другу изданий. Темно-красная потрескавшаяся обложка с красивыми витиеватыми буквами, по которым я провожу кончиками пальцев, впитывая в себя ощущения от соприкосновения с принявшими облик мыслями.

– Интересный выбор, – тягучий голос Рэми заставляет меня вздрогнуть и от неожиданности выпустить книгу из рук. Тяжелым хлопком она приземляется на пол, а я со страхом поворачиваюсь к Хозяину, наконец замечая его сидящим в кресле в углу комнаты. Признаться, если бы он не дал о себе знать, я вряд ли увидела бы его в царящем здесь полумраке. Сейчас же я пристально вглядываюсь в Рэми, в свою очередь изучающим меня.

Он сидит в свойственной ему манере аристократической лености, правда, в этот раз разбавленной некой небрежностью, сквозящей в его полу-расстегнутой рубашке с закатанными по локоть рукавами, волосах, просто зачесанных назад, но не уложенных как обычно, босых ногах, закинутых одна на другую. Одна его рука лежит на подлокотнике, а другой он держит стакан с напитком, наверняка алкогольным и крепким.

– Я испугал тебя?

– Д-да, немного, – неловко переминаюсь с ноги на ногу, сцепляя пальцы и не зная куда деться от Рэми, продолжающего смотреть на меня странно пристальным взглядом.

– Мне был интересен твой выбор. Так почему именно “Комедия”? – он говорит это, ставя стакан на стол и медленно поднимаясь на ноги. И с каждым его шагом мое сердце все быстрее бьется о ребра, потому что даже спустя столько времени я не могу забыть его истинного лица.

– Н-не знаю. Если честно, я не читала ее, – пожимаю плечами, наконец нагибаясь и поднимая уроненную книгу. Не знаю, что делать дальше, поэтому тупо стою на месте, пока Рэми подходит совсем близко и, будто случайно касаясь моих пальцев, забирает ее. И в момент, когда он опускает глаза, чтобы посмотреть на обложку, я могу тайком рассмотреть его и заметить некие перемены. Быть может, это связано с отросшей щетиной на обычно гладко выбритом подбородке, быть может, в непонятной усталости, заметной во всем его облике.

Боюсь, в этом мы похожи.

Я наблюдаю за тем, как как трепещут его ресницы, отбрасывая тени на скулы, и не успеваю отвести взгляд, когда он поднимает глаза и сталкивается с моим любопытством, смешанным с настороженностью.

– Довольно интересное видение загробного мира, построенное на аллегории. Не был знаком с ним лично, но, судя по написанному, у Данте была неплохая фантазия. Разложить Ад и Рай по полочкам, вернее по кругам. Например, Ад – от первого до девятого, в зависимости от тяжести греха. И если все же ты захочешь прочесть ее, то обрати внимание на девятый круг Ада.

– И что там? – я представляю себе безжалостных убийц и насильников, истребляющих целые народы. Они терпят невыносимые муки и молят о прощении, пытаясь стереть со своих рук кровь, но Рэми с легкостью разбивает мои представления, поясняя:

– Обманувшие доверившихся – самые страшные грешники, Джил. Предатели, лицемеры… – он снижает голос до шепота, будто пытаясь донести до меня скрытый смысл, и незаметно делает шаг ближе, отдавая книгу и склоняя голову чуть вбок. И в то время как я разворачиваюсь, желая поставить книгу на место, а на самом деле просто прячась от него в иллюзии занятости, он продолжает: – Таким образом, Джиллиан, чем материальнее грех, тем он простительнее, потому что причиняющий боль не скрывает своих тайных умыслов – он реализует их в насилии, не пряча свои мотивы за маской добродетели.

Я поднимаю руки, чтобы втолкнуть книгу в ряд, и испуганно затихаю, чувствуя дыхание Господина, коснувшееся моих волос. Он подходит так близко, что мне приходится вжаться в шкаф, дабы избежать близости. Напрасно, его рука ложится поверх моей, и Рэми слегка нажимает на нее, помогая вернуть все на место.

Делаю судорожный вдох, когда его ладонь ласкающе двигается вниз, по запястью, затем предплечью.

Мурашки по коже.

– Если бы я попал в его Ад, то девятый круг стал бы моим пристанищем, ma petite, – он выдыхает эти слова мне на ухо, и я закрываю глаза, силясь не застонать, когда его язык очерчивает ушную раковину, и прохладные губы обхватывают мочку уха. Одной рукой он обнимает меня за талию и прижимает к себе, заставляя пошатнуться, но тут же найти опору в его сильном теле.

– Почему?.. – с трудом произношу это, постепенно теряясь в его ласках и тут же презирая себя за это, ведь он сделал мне больно, очень больно, и эта боль до сих пор отдается в плече, которое сейчас он осыпает поцелуями.

– Потому что я предал доверившегося мне, не защитил, не уберег. Я виноват.

Его признание так неожиданно, что я резко напрягаюсь, проводя параллель с его словами об Адель и о том, что она последняя, кто видел ту девушку. Но его пальцы, Боже, его пальцы с такой легкостью отвлекают меня от серьезного разговора, что я не могу здраво мыслить и уж тем более собрать детали пазла. Они скользят по внешней стороне бедра, постепенно задирая платье и поднимаясь к тазовой косточке, прикрытой полоской трусиков. Рэми цепляет ткань указательным пальцем и пробирается ниже, по пути лаская низ живота и не торопясь прикоснуться ко мне там.

Мучает, зная, что я томлюсь от нарастающего возбуждения.

– Повернись ко мне, Джиллиан, – он шепчет это в мой затылок и ненавязчиво разворачивает, вдруг становясь серьезным и слишком пристально рассматривая меня. Его взгляд останавливается на моих приоткрытых от тяжелого дыхания губах, и Господин подозрительно прищуривает глаза. – Что это? – наверняка имея в виду губную помаду, спрашивает он.

– Помада.

– Я вижу. Чтобы больше я ее не видел, если тебе нужна косметика, скажи, – он произносит это твердым поучающим голосом, захватывая край своей рубашки и обхватывая мой подбородок ладонью. Его прикосновения лишены нежности, когда он тщательно стирает помаду и водит тканью туда-сюда до тех пор, пока мои губы не начинает жечь от такой откровенной грубости. Лишь когда он прекращает свои манипуляции я позволяю себе поднять до этого опущенный взгляд и облизнуть истерзанные его недовольством губы.

– Она убила ее? Адель? – сумасшедшая! Зачем я спрашиваю это? Ведь, вполне возможно, мое любопытство может его разозлить. Но на удивление Хозяин не проявляет раздражения, скорее становится задумчивым и отрешенным, словно возвращаясь в прошлое и переживая неприятные ему моменты вновь. Впервые вижу его таким и, если честно, привычное равнодушие идет ему куда больше.

– Моя маленькая девочка, ты такая доверчивая, что тебе трудно поверить в это, не так ли? – он резко скидывает с себя меланхолию и подается вперед, почти впечатывая меня в стеллаж за спиной. Прижимается своим лбом к моему, и я отчетливо чувствую запах алкоголя, смешавшегося с ароматом горького парфюма. – Но если я попаду в девятый круг Ада, то поверь, Адель ждет то же самое.

Он не дает мне задать наводящий вопрос, с тихим рычанием целуя меня. Так неистово напористо, что я не успеваю ответить, как его язык проникает внутрь, и сам Рэми еще сильнее сжимает меня, по неосторожности вдавливая в полки и вызывая у меня внезапный приступ боли, когда раненое плечо впечатывается в деревянную грань

Не могу скрыть напряжение и, упираясь в его грудь ладонями, рефлекторно сопротивляюсь, желая избавить себя от этой агонии.

Видимо, он понимает свою ошибку, потому что тут же отстраняется и, тяжело дыша, смотрит в мое побледневшее лицо. Его грудь ходит ходуном, глаза чернеют еще больше, пока он смотрит на меня, вызывая двоякие чувства, потому что я не знаю, признак ли это наступающей ярости или же свидетельство сильного возбуждения.

– Плечо, – я словно оправдываюсь, поводя больным плечом и с замирающим сердцем наблюдая за Рэми, который понимающе кивает и, проводя ладонью по лицу, громко выдыхает.

– Дай мне руку, Джил, – он протягивает мне ладонь и, как только я доверчиво вкладываю в нее пальцы, крепко обхватывает их, пятясь назад и постепенно подводя меня к столу. Не понимаю ход его мыслей, когда он одним движением смахивает со стола лежащие на нем бумаги и выпрямляется, разворачивая меня к себе спиной. – Нагнись, – он касается моей спины, мягко надавливая и заставляя лечь корпусом на стол. Ощущаю предательское возбуждение от новизны позы и места, ведь мой первый раз был в постели, в классической позе. Сейчас же, только представив, что он будет входить меня сзади, я начинаю учащенно дышать и сама чуть развожу ноги, когда он поднимает подол платья и, пристраиваясь сзади, гладит мои ягодицы.

Мне приятно ощущать его возбуждение и знать, что его причиной стала я. Не Адель, не та девушка, не кто-то другой, а именно я – безумная в каком-то смысле, потому что Хозяин прав, стоит проявить ко мне хоть каплю участия и одарить лаской, как я тут же теряю голову.

Но сейчас я не хочу об этом думать, чувствовать стыд за свое поведение, сейчас я хочу использовать этот момент по полной и насладиться тем, что дает мне Рэми.

Цепляюсь за край стола, сжимая его сильно-сильно, и прогибаюсь в пояснице, когда он запускает ладонь под трусики и прикасается к моей влажной плоти, поглаживая ее и лаская. Обводит вход во влагалище и соскальзывает на клитор.

Раз за разом, вновь и вновь.

Господи, я готова сама снять с себя белье, расстегнуть его ширинку и спустить его брюки, чтобы наконец ощутить в себе.

Не могу молчать, поэтому, прижимаясь щекой к прохладной поверхности, стону, двигаясь в такт пальцам и разводя ноги шире. Наверное, я напоминаю сейчас последнюю развратницу, скулящую от ласк, но не могу иначе, и если закрыть глаза, может, не будет так стыдно?

– Tu est charmante dans ta perversité, ma fille,* – он говорит это, склоняясь над моим ухом и прижимая весом своего тела, а его пальцы продолжают ласкать, вызывая дрожь в ногах и пульсацию внутри. Еще немного, и эта пытка выльется в оргазм. Наверное, Господин чувствует это, потому что прекращает касаться меня там, чем вызывает недовольный стон. – Тшш, моя маленькая.

Прикрываю глаза от разочарования и ощущаю на губах его пальцы, которые только что ласкали меня. Они чуть солоноватые от смазки, они скользят по моим губам и проникают в рот, в то время как Рэми справляется с ширинкой и, наконец, входит в меня как и в первый раз осторожно-плавным толчком. Хочется думать, что он заботится о моих ощущениях, а не наслаждается моментом победы, хочется верить, что ему важно мое удовольствие, которое я не могу скрыть. Да и есть ли смысл, если собственное тело предает меня, буквально плавясь в его руках.

Он двигается сначала медленно и аккуратно, обхватывая меня за ягодицы и насаживая на свой член, а потом наращивает темп, становясь все более нетерпеливым. Мне нравится некая грубость в нем, когда он, внезапно остановившись, наваливается сверху и, переведя дыхание, шепчет:

– Внутри ты такая горячая, Джил, – проводит языком по моей раскрасневшейся скуле и, намотав волосы на кулак, дергает на себя, заставляя меня выгнуться и опереться о локти. Сейчас он глубоко во мне, не двигается, наполняет, дает время прочувствовать его размеры и насладиться его близостью.

Я дрожу от напряжения.

Резкий толчок, кажущийся грубым на фоне плавных движений до этого. Еще один, сорвавший с моих губ томный стон.

Еще… еще… еще… Задыхаюсь от ярких ощущений и сжимаю кулаки, подаваясь навстречу и удивляясь многогранности Господина. Он может быть приторно нежным, но уже через секунду показывать свою силу через возбуждающую грубость, которая толкает меня к краю и выливается в сильный оргазм. Не могу сдержать протяжного стона и, дрожа, закрываю глаза, чтобы прийти в себя. Господин до сих пор держит меня за волосы, продолжая вколачиваться. Я слышу удары от соприкосновения моих ягодиц с его пахом, слышу его тяжелое дыхание и знаю, что осталось совсем немного.

– Ma fille… – выдыхает он, проникая в меня заключительным толчком и застывая. Наконец отпускает, позволяя лечь на стол грудью, и, прежде чем выскользнуть, оставляет влажный поцелуй на скуле. – Мне нравится искренность твоих эмоций, Джил. Ты не скрываешь, что тебе хорошо со мной, хоть и стыдишься этого. Я научу тебя не стыдиться своих желаний. Я научу тебя многому, если ты будешь прислушиваться ко мне.

Его голос уже спокойный, дыхание в норме, а я едва стою на дрожащих ногах, возвращая белье на место и поправляя платье. Оборачиваюсь лишь тогда, когда слышу звук застегиваемой ширинки и щелкнувшей пряжки ремня, и натыкаюсь на проникновенный взгляд Господина, словно ожидающего моего согласия. Поджимаю губы и покорно киваю, после чего Рэми лениво подходит к столу с выпивкой и наливает выпить.

– Зная твой не совсем удачный опыт с алкоголем, выпить не предлагаю, – его тон иронично насмешливый, и сам он словно стал другим, более мягким со мной, не отчужденным и недоступным Хозяином, а понимающим и близким любовником. Все чушь, конечно, ведь каким бы не был его настрой после секса, он остается моим Господином, о чем я всегда должна помнить.

– Вы правы, несомненно.

– Почему чтение?

– Что? – не понимаю его вопроса и хмурюсь, все не находя смелости сделать хоть шаг от стола. Рэми же наоборот, расслаблен, мне даже кажется, что былая меланхолия и усталость заменились на что-то более живое, похожее на довольство и сытость, словно секс со мной помог ему отвлечься.

– Я редко встречаю девушек из колонии, так сильно любящих чтение. Скорее, ты первая, кто по-настоящему заинтересовался моей библиотекой, – он встает ко мне в пол-оборота и выжидающе смотрит, а я не могу не зацепиться за его слова про девушек из колонии. Все же любопытно, сколько их было до меня. Любопытно и страшно, потому что сейчас-то их нет, быть может, даже в живых.

– Здесь нечем заняться, и моя мама – она учитель литературы, поэтому любовь к чтению у меня в крови, – неловко пожимаю плечами, надеясь, что он перестанет меня расспрашивать, но вместо этого он показывает пальцем на кресло, молча приказывая сесть. Я послушно усаживаюсь, натягивая на колени подол платья и от волнения начиная мерзнуть.

– А отец?

– Разве этой информации не было в деле?

– Я хочу услышать это от тебя, Джиллиан, а не от сухих букв.

– Отец погиб на шахте три года назад. Он… я до сих пор помню взгляд матери, когда пришло известие о его гибели. Знаете, будто она не могла поверить, будто все осталось по-прежнему, а это лишь нелепая ошибка, чья-то злая шутка. И в то время как я плакала, спрятавшись у себя в комнате, она продолжала заниматься домашними делами и торопилась приготовить ужин. К семи – ко времени, когда по обыкновению приходил папа. Я так боялась, до ужаса боялась, что она сошла с ума, ведь когда я вышла к ужину, на столе стояло четыре тарелки. Мама продолжала ждать, и мы вместе с ней, хотя часы перевалили за девять, и Айрин пора было ложиться в постель. А мама все ждала и ждала, виновато улыбалась и все время смотрела на часы. Ужин остыл, и Айрин уснула прямо в детском стульчике, и вот тогда к ней пришло осознание, осознание того, что он не вернется, никогда. Наверное, именно в тот момент в ее взгляде поселилась грусть, как и в ее улыбке, как и в ее сердце. Наверное, именно тогда она наполовину умерла, – я опускаю голову, рассматривая свои руки и ругая себя за излишнюю откровенность. Зачем я вообще начала это рассказывать и загружать Господина подробностями своей жизни?

– А ты? – Рэми задает вопрос и сам встает напротив, чуть присаживаясь на стол и ожидая ответа.

– А я, я возненавидела его, была так зла, что порвала его фотографию, вставленную в раму зеркала. А потом со слезами на глазах клеила все кусочки, понимая, что это неправильно – злиться на него, ведь он бы нас никогда не бросил, не оставил, и он не виноват, что оказался слабее смерти.

– Потери в жизни неизбежны, Джил, к этому можно привыкнуть.

– А вы привыкли? – я поднимаю на него грустный от разбуженных воспоминаний взгляд, и Хозяин безразлично кривит губы, не проявляя ни капли эмоций.

– Вполне.

– Именно поэтому вы запретили мне пользоваться этой помадой?

– А ты настойчива в желании докопаться до истины, – он ухмыляется, ставя стакан на стол и направляясь ко мне. Нависает, опираясь обеими руками о подлокотники кресла и вынуждая меня откинуться на спинку. Довольно нагло смотрю в его глаза, а сама задыхаюсь от страха, понимая, что опять задела запретную тему. – Дело не в том, что Элия умерла, хотя стоит признать, она устраивала меня во всем, особенно в своей маниакальной преданности мне, а в том, что она полностью доверялась мне, даже не подозревая, что я не оправдаю ее ожиданий. И я не оправдал, позволив Адель убить ее, правда, в свое оправдание скажу: я не думал, что Адель зайдет так далеко. Она любит играть, но не убивать. Как видишь, я ошибся, – Рэми равнодушно пожимает плечами, но я все равно замечаю тень затаенной злости на его лице. Злости не на меня, не на Адель – на себя. – Это тоже самое, что приручить щенка, который привязан к тебе всем сердцем и впоследствии готов отдать за тебя жизнь, а потом самолично отдать его на растерзание. И если ты помнишь взгляд матери, когда она узнала о смерти отца, то я помню взгляд Элии перед тем как Адель разорвала ей горло. Она тоже не могла поверить, что это происходит с ней, с нами.

Не жалость, не привязанность – вина – вот, что гложет его.

– Вы простили Адель? После того, что она сделала?

– Нашу природу не изменить, Джиллиан. В конце концов, смерть Элии это не причина разрывать многовековую связь, – Рэми резко замолкает, будто понимая, что сказал лишнее, и стремительно выпрямляется, смотря на меня сверху вниз. – Вечер откровений окончен, ты можешь идти.

Отворачивается, вновь подходя к столу, а я не испытываю его терпение и почти бегом покидаю библиотеку, совершенно забыв то, зачем приходила. Только в голове оживает предательская мысль, что причиной разрыва многовековой связи стала я. Почему?..

Комментарий к Глава 9

– Tu est charmante dans ta perversité, ma fille,* (фр. Ты очаровательна в своей порочности, моя девочка)

========== Глава 10 ==========

Сегодня закат кроваво-алый, насыщенный пугающими красками и предвещающий сильный ветер. Сегодня мне особенно тоскливо, хотя теперь для этого, наверное, нет причин, потому что мой Господин стал куда более внимательным, если так можно выразиться. По крайней мере, каждый вечер я ужинаю в его обществе и узнаю все больше о его мире. Мире – не о нем, ведь с того вечера он старательно избегает любую тему, касающуюся его, тем самым еще больше разжигая мое любопытство. Он для меня словно неизведанная книга, которую до ужаса хочется прочесть, но до нее не добраться, не открыть, потому что она спрятана за крепким замком, прямо как те издания, которые стоят в его библиотеке в отдельном шкафу, за стеклом, защищенные от чужого внимания. Я могу прочесть только их названия, но они совершенно ничего не дают, также и Рэми – я знаю лишь поверхностные факты, а копнуть глубже не могу по той простой причине, что не знаю как подобраться.

Обычно наш разговор все больше касается меня, потому что Хозяин с удивительным упорством интересуется моей прошлой жизнью, о которой мне неловко говорить, ведь на самом деле она была не столь насыщенна и ярка, чтобы быть темой для разговора. Но, несмотря на это, мне приходится рассказывать даже о незначительных мелочах, одновременно смущаясь от пронзительного взгляда Рэми, прислушивающегося к каждому моему слову и тут же задающему наводящий вопрос.

В такие моменты я ощущаю, как он касается моей обнаженной души, и, чтобы спрятаться от его внимания, опускаю голову и снижаю голос, наивно надеясь, что он прекратить пытать меня. Напрасно, и мне приходится рассказывать о школе, доме, работе, знакомых, да о чем угодно, даже о том чертовом пруде, через который я любила ходить с работы в моменты крайней меланхолии. Зачем ему это? Что в этом интересного?

Не знаю.

Мотаю головой, касаясь кончиками пальцев холодного стекла, единственной преграды, разделяющей меня и мнимую свободу. Иногда желание вырваться на улицу столь остро, что я репетирую перед зеркалом давно продуманный в голове разговор, но, как только вижу Господина, теряю всю смелость и вновь откладываю на потом, таким образом накопив много таких “потом”. А ведь так хочется окунуться в холодный воздух ноября, пройтись по жухлой листве и заглянуть в сад, который не видно с этой стороны дома.

Мне же остается своя комната и прогулки до столовой, когда мне приказывают спуститься к ужину. Если бы не этот факт, то, можно сказать, здесь не так уж и плохо, главное не думать о том, что жизнь может оборваться в любой момент, а опасность подстерегает после каждого неосторожного слова, могущего вызвать гнев Господина, как оказалось, слишком непредсказуемого.

Видимо, сегодня мое терпение подходит к концу, потому что я все-таки решаюсь спросить разрешения покинуть особняк. Хотя бы на пять минут, пройтись по подъездной дороге и вернуться назад, пусть даже под пристальным вниманием Мадлен, или Саймона, или самого Хозяина, раз он так сильно не доверяет мне.

Делаю пару глубоких вдохов прежде чем постучаться в его комнату, правда, так и не дожидаюсь ответа, что указывает на то, что Рэми в библиотеке, либо же вообще отсутствует. Что ж, второе тоже неплохо, ведь сейчас я настолько жажду выбраться, что хочу попытаться выйти на улицу незамеченной. Да они даже не узнают, не увидят, не поймут. Я буду крайне осторожна.

Мои надежды не оправдываются как только я вижу Господина в холле. Довольно странный выбор места, учитывая то, что он предпочитает тишину библиотеки или же надежность своей спальни. Сейчас же он сидит на диване и перелистывает газету, изредка отвлекаясь на то, чтобы сделать глоток его излюбленного коньяка. Растерянно останавливаюсь на лестнице, всматриваясь в его затылок и широкие плечи, против воли вспоминая о нашей последней близости, и предательски краснею, понимая, что совершенно не против повторить то же самое.

Бог мой, я становлюсь зависимой от его ласк

– Так и будешь там стоять?

Прикусываю нижнюю губу, крепче обхватывая лакированные перила и действительно боясь предстоящего разговора. Нужно-нужно-нужно. Нужно, Джиллиан Холл.

– Что-то случилось? – он не отрывается от чтения, даже не смотрит на меня, когда я подхожу ближе и встаю буквально в нескольких шагах, по привычке сцепляя пальцы и опуская голову. – Джи-и-и-л, ты отнимаешь мое время, помни об этом, когда вновь решишь просто помолчать.

Слава Богу, в его голосе не слышится раздражения, что придает мне смелости, и я даже открываю рот, чтобы озвучить просьбу, как тут же закрываю, когда он отвлекается от газеты и переводит на меня взгляд, смотря вопросительно выжидающе. Черт, не думала, что будет НАСТОЛЬКО сложно. Нога предательски подгибается, когда от волнения я начинаю переминаться и ставлю стопу на внешнюю сторону.

– Простите. Я… дело в том… я хочу…

– Вот как? И что же ты хочешь? – он не дает закончить фразу, двусмысленно ухмыляясь и заставляя меня покраснеть. Изгибает брови, откладывая газету в сторону и с видимой заинтересованностью ожидая ответа. А я не могу не взглянуть на его руки, на длинные изящные пальцы, которые доводили меня до исступления тогда, в библиотеке. Бог мой, я не должна об этом думать. – Джиллиан, складывается ощущение, что ты пришла просить что-то из ряда вон выходящее. У тебя есть ровно десять секунд, чтобы озвучить просьбу. Раз, два, три.

– Я хотела попросить вашего разрешения выходить на улицу, – под таким прессом выпаливаю я и сразу затихаю, настороженно наблюдая за его вмиг сменившимися эмоциями. Теперь в его взгляде нет и намека на игривость, а Рэми становится серьезно строгим, почти каменным, неприступным.

– Нет, – коротко отвечает он и как ни в чем не бывало вновь тянется за газетой.

– Почему? Я прошу лишь о нескольких минутах, не более, – мне даже хочется расплакаться от безнадежности, что приносит его реакция. Да что в этом такого, в конце концов? Я же не собираюсь сбегать.

– Разговор окончен, – газета все-таки перекочевывает в его руки, а я поджимаю губы, силясь сдержать слезы обиды и разочарования. Дыхание срывается, и в наступившей тишине ясно слышится тихий всхлип, вынудивший Рэми взглянуть на меня исподлобья, а меня закусить внутреннюю сторону щеки. Сейчас я напоминаю избалованную капризную девочку, пришедшую выпрашивать конфету у строгого родителя, спрятавшего ее от сладкоежки. – Посмотри на меня, Джиллиан, – в его тоне слышится сталь, и я послушно отрываюсь от созерцания своих ботинок, вскидывая наверняка блестящие от еле сдерживаемых слез глаза. – Ты ведь не собираешься манипулировать мною посредством слез? Даже не думай, что это подействует.

– Что?.. Нет-нет, я просто не понимаю, правда не понимаю, что в этом такого, ведь я не собираюсь бежать.

– Почему? В чем причина твоего старательного послушания? Страх или понимание того, что тебе некуда бежать? А может, причина в другом? – Господин вновь откладывает газету, безотрывно смотря в мои глаза и наверняка зная, что я не совру. Не потому что боюсь, а потому что попросту не умею, не научилась, предпочитая искренность лжи.

– Потому что я подписала контракт, потому что вы выполнили свои условия, благодаря чему у Айрин появился шанс, и потому что мне действительно некуда бежать, – я говорю это искренне, не пытаясь увильнуть или усыпить его бдительность. Каждое мое слово – чистая правда, это и есть причины, по которым я не желаю бежать.

– Похвальная порядочность. Даже удивительно, сколько в тебе добродетели, la petite, – он говорит это с некой иронией, будто все мои положительные качества, включая в себя наивность, доверчивость и честность, не восхищают его, а наоборот, раздражают. Словно в его мире нет места тому светлому, что еще сохранилось во мне и чего уже давным давно нет в нем. Небрежный жест рукой, привлекший мое внимание блеском перстня, и я неверяще распахиваю глаза, улыбаясь от радости. Оказывается, нужно совсем немного, чтобы почувствовать себя счастливой.

– Спасибо, мой Господин.

– У тебя есть десять минут. Отсчет пошел, – я срываюсь с места, бегом достигая двери, но разочарованно останавливаюсь, слыша его слова: – Ты пойдешь в этом?

Закатываю глаза, вспоминая, что на мне лишь легкое трикотажное платье и ботинки на босу ногу, но не собираюсь отступаться. Он думает, что холод напугает меня? Только не в этом случае, ведь впервые за все это время я выйду на улицу.

– Я не успею замерзнуть, – произношу и, чтобы не терять драгоценное время, открываю дверь, с восторгом выбегая на широкое крыльцо с мраморными ступенями. Кое-где на них еще не сметенные увядшие листья, которые я подцепляю носками ботинок и подбрасываю в воздух. Колючий холод касается моих нагих ног и рук, забирается под подол платья и мигом вызывает мурашки, покрывшие каждый дюйм кожи. Свежий воздух, пропитанный осенними запахами, врывается в легкие, рождая приятное головокружение и чувство эйфории. Мне так хорошо, что я не обращаю внимания на ветер, из-за которого опавшие иссохшие листья перелетают через дорогу, вставая на моем пути и попадая под ноги. Шелест их смешивается с шорохом гравия и стонами ветра, почти оглушая меня после привычной тишины дома.

Мне мало, мало десяти минут, я хочу прогуляться до сада, но для того, чтобы обойти дом требуется куда больше времени, поэтому я просто иду по дороге, вглядываясь в горящий алым горизонт и щурясь от засыпающего солнца, коснувшегося меня своими холодными лучами. В его свете все вокруг кажется ирреально кровавым, даже жутким, отчего я передергиваю плечами, сбрасывая неуютные ощущения и с тревогой оглядываясь по сторонам. Приятное воодушевление заменяется на нечто липкое и пугающее, и я настороженно останавливаюсь, обнимая себя за плечи и растирая их ладонями. Тихий шорох раздается за спиной, принося с собой запах знакомых духов и инстинктивный страх.

Адель.

– Добрый вечер, la petite.

Резко оборачиваюсь, выдыхая в морозный воздух облако пара и натыкаясь на Адель, с ног до головы облаченную в длинный плащ с глубоким капюшоном, скрывающим ее лицо от лучей солнца. Она улыбается, растягивая накрашенные темно-бордовой помадой губы в приветственной улыбке, а я не могу произнести ни звука, с надеждой кидая взгляд в сторону дома. Интересно, Рэми пойдет за мной, если я не вернусь вовремя?

– Он рассказал тебе, не так ли? Ты боишься меня, Джил, – Адель издает глухой смешок и щурит глаза, разглядывая меня с неким пренебрежением. – Интересно, а он упомянул, как эта глупышка была влюблена в него? Как была смешна в этой своей преданности к тому, кто рассматривал ее лишь как забавного ручного зверька? Как радовалась малейшему вниманию с его стороны, даже если это был банальный голод? – она произносит это саркастическим тоном, медленно обходя вокруг и вынуждая меня поворачиваться за ней, потому что, как бы я не пыталась показаться смелой, я боюсь ее. Боюсь удара в спину, разорванного горла, смерти, что несут ее острые клыки. – Знаешь, Элия была намного старше тебя, но отличалась такой же наивностью – чертой, что так привлекает Дамиана. Он может сколько угодно ненавидеть вашу чистоту, но никогда не прекратит тянуться к ней. Поверь, я успела его изучить.