Текст книги "Теряя себя (СИ)"

Автор книги: Eve Aurton

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)

Все ложь, обман, жалкое притворство. Ненавижу.

Я так утопаю в своей боли, что не сразу понимаю, что происходит вокруг, лишь громкие крики толпы и оглушительные выстрелы заставляют меня вынырнуть из переживаний и посмотреть на площадку, где творится что-то невообразимое, потому что ровных рядов, которые стояли лишь несколько минут назад, уже нет, а за место их шумная серая масса, пестрящая темно-синими пятнами, по-видимому охранниками, пытающимися успокоить взбунтовавшихся рабов. Мое видение искажено невысохшими слезами, и я протираю глаза тыльной стороной ладони, чтобы улучшить четкость и рассмотреть все получше. Вжимаю голову в плечи, слыша очередной выстрел и отползая дальше от решетки. Мне становится до безумия страшно, и я ошалело ползу назад, оглядываясь по сторонам и мечтая как можно скорее покинуть здание. Краем глаза замечаю черную фигуру, стоящую на верхней трибуне и спокойно наблюдающую за происходящим, и пусть эта фигура скрыта в черном плаще с глубоким капюшоном, но она кажется мне будто знакомой. Что-то смутно знакомое я нахожу в манере стоять, в ширине плеч, в росте, в ленивых движениях, когда человек наконец отворачивается и исчезает в одной из арок, ведущих в общий коридор верхнего этажа.

Все это происходит за считанные секунды, перемешавшие в себе боль, разочарование, отчаяние и страх, все это оглушает меня и превращает в полуживую сомнамбулу, потерявшуюся в эмоциях. Может поэтому я не сразу осознаю, что натыкаюсь спиной на чьи-то ноги и все мои попытки оттолкнуться от земли оказываются бесполезными. Задираю голову вверх, наталкиваясь на хищный и насмешливый взгляд, и зажмуриваю глаза, ожидая удара взметнувшейся надо мной резиновой дубинки.

Я должна вернуться домой, я должна вернуться домой, я должна вернуться домой… к маме.

========== Глава 17 ==========

Бывают моменты, когда возвращаться не хочется – лучше плавать в темноте и незнании, чем сломаться под гнетом реальности, настолько отвратительной, что я всеми силами цепляюсь за бессознательность, отгоняя прочь наступающие звуки, ощущения, мысли, боль, которая начинает терзать меня, как только я выныриваю наверх и делаю первый вдох. Глубокий и шумный, он эхом отдается в ушах, и я болезненно морщусь, едва открывая глаза и натыкаясь лишь на расплывчатые образы незнакомого помещения. Яркая настольная лампа, опущенная вниз, кажется мне нечетким ослепляющим пятном, не имеющим границ и форм; бетонные стены, пустые и мертвые; одинокий стул, стоящий у стола, а после пустота, которая проглатывает меня и заставляет вновь прикрыть глаза от ощущения дикой головной боли и усталости, наряду с которыми меня терзает какое-то странное онемение и беспомощность. Хочу пошевелить руками, но не могу даже согнуть пальцы, которых совершенно не чувствую. Лишь когда через силу поднимаю отяжелевшие веки и задираю голову вверх, понимаю, в чем дело – мои руки скованы тяжелыми наручниками, прикрепленными к толстой цепи, практически поднимающей меня над полом. Только вытянув ступни и встав на носочки я могу разгрузить свои запястья, на которые приходится основная нагрузка в виде моего ослабшего тела. Все они стерты, почти до крови, и каждое мое движение приводит к тому, что наручники еще больше вонзаются в кожу, отчего я глухо стону и, с трудом поймав равновесие, затихаю.

В груди неприятно тянет, и я стараюсь ровно дышать, чтобы не поддаться панике. Но по мере того, как проходит время, воспоминания о случившихся событиях все больше пропитывают меня, отчего я громко всхлипываю и позволяю слезам скользнуть по щекам. От них жжет раздраженную кожу и щиплет наверняка припухшие веки, но я не могу их остановить, не могу, не могу, ведь моей сестры больше нет, ведь моя мама в отчаянии, а Элисон стала частью этого безумного мира, который может уничтожить ее в любой момент.

У меня практически никого не осталось. Это несправедливо, это больно, это не может происходить со мной, только не со мной, ведь я никому не делала зла, никогда, за всю свою жизнь. Бог не может так поступать, он не имеет права, я не заслужила. Не заслужила, Господи… Шепчу это потрескавшимися от жажды губами, часто-часто моргая и беспомощно задирая голову вверх, ноги совершенно устали, и с громким стоном я повисаю на цепи, чувствуя, как капельки крови скользят вниз по рукам, оставляя после себя алые русла.

– Очнулась?

Не сразу понимаю, откуда взялся этот голос, и прищуриваю глаза, пытаясь рассмотреть темную фигуру, стоящую в проеме дверей. Только когда задерживаю дыхание, действительность перестает плыть, и я могу рассмотреть, как кто-то в темной форме проходит к столу, прочитывает какие-то бумаги, а потом поднимает голову лампы в мою сторону, оглушая меня ярким светом.

– Послушайте, я не понимаю, почему я здесь. Мне нужно домой, – не знаю, сколько сейчас времени, не знаю, как долго я была без сознания и где я вообще, но четко знаю, что мне нужно торопиться, ведь Хелен ждет меня, верит. И Хозяин – он может вернуться в любой момент. – Прошу вас.

– Имя и фамилия, – четким голосом произносит мужчина, скрытый от меня ярким светом, к которому я до сих пор и не могу привыкнуть.

– Джиллиан Холл.

– Род занятий, – также сухо бросает он, а я нервно сглатываю, вновь вставая на носочки и начиная догадываться, где могу быть. Скорее всего, это полицейский участок, если таковой здесь вообще имеется, и это значит, что сейчас меня допросят, а потом вернут домой, к Реми, которому я принадлежу, либо же дождутся, когда он сам меня заберет. Все просто.

– Я… я не знаю. Мой хозяин, позвоните ему, Дамиан Рэми. Мне нужно вернуться к нему, – мой тихий голос проглатывается этой бетонной коробкой, и сейчас только шелест бумаги, да скрежет пишущей ручки повисает в ней. А онемение в руках становится практически нетерпимым, и я вновь дергаюсь, делая этим еще хуже – боль в запястьях почти вырубает, отчего я закатываю глаза и проваливаюсь в темноту, из которой выныриваю только тогда, когда сильная пощечина пламенем обжигает щеку. Во рту скапливается кровь, и я сплевываю ее, случайно попадая не на того, кто стоит напротив и на кого мне хотелось попасть, а на свою грудь, прикрытую порванным платьем. Свет уже не кажется мне таким ослепляющим, и наконец, я могу рассмотреть мужчину перед собой, высокого и грузного, с грубыми чертами лица, бездушным взглядом и сомкнутыми в тонкую линию губами. Он смотрит на меня профессионально цепко, а я думаю о том, что это место может не иметь выхода.

Совсем. Слишком много усталой жестокости в чертах полицейского, стоящего передо мной.

– Потише, Брэд, вдруг она говорит правду, – слышится откуда-то со стороны, и я поворачиваю голову вправо, замечая еще одного мужчину, одетого в точно такую же форму, только более молодого и подтянутого. Ярко-рыжие волосы, небольшая небритость, придающая его лицу неопрятность, рыжие ресницы и брови, улыбка, тягуче медовая, взгляд, весь пропитанный отвратительно похотливым интересом. Представляю, что он делает с такими, как я, случайно или нет попавшими сюда.

– Правда или нет, но без документов она никто. Если ты имеешь хозяина, то тогда что ты делала на Арене? – Брэд отходит к столу, вновь усаживаясь за него и беря ручку, а рыжий в это время медленно заходит мне за спину, вынуждая меня опасливо повертеть головой. Если слова Брэда правда и без документов я никто, то, наверное, они могут с легкостью убить меня, даже не сообщив об этом Господину. И это значит, что я подведу Хелен, маму, Элисон, как когда-то подвела Айрин, поверив сладким речам Хозяина.

– Сколько сейчас времени?

– Вопросы задаю я.

– Я всего лишь хочу узнать время.

– Из-за таких, как ты, – Брэд показывает на меня толстым пальцем, а я вновь начинаю балансировать, до крови кусая губы и шипя от боли в руках, – нам приходится торчать на работе до поздней ночи. Так что соберись, девочка, и отвечай на мои вопросы. Что ты делала на Арене?

– Ничего, я лишь хотела увидеть подругу, – мотаю головой, сглатывая подступающие слезы и все больше теряя надежду – по его словам уже ночь, а это значит, что мои планы уложиться в несколько часов прогорели, превратились в наивные ожидания и пугающую реальность, где я вообще могу не вернуться, сгинуть в этом гнилом месте, в руках тех, кто видит во мне лишь сбежавшего раба, а не человека вовсе.

– Странное стечение обстоятельств, Джиллиан Холл. Сначала ты была замечена в компании Итана Нуаре, а затем на Большой Арене, где вспыхнуло восстание вновь прибывших рабов. Причем с одной из них ты имела непосредственный контакт. Ты что-то передала ей?

– Что? – непонимающе хмурюсь, все больше утопая в липких обвинениях, которыми он меня обливает. Совершенно забываю о втором присутствующем тут человеке, пока не ощущаю его горячие ладони, скользнувшие по моим бедрам и заставившие изогнуться вперед. Я отчаянно дергаюсь, пытаясь избавиться от его близости, и громко кричу, когда по инерции возвращаюсь обратно, почти впечатываясь в его тело спиной.

– Логан, отвали от нее. Дай мне закончить.

– Закончишь завтра, она все равно никуда не денется, – его горячее дыхание путается в моих волосах, когда он обхватывает меня руками и прижимает к себе, тем самым вынуждая меня еще больше брыкаться. Не обращаю внимание на разъедающую запястья боль и колочу ногами, стараясь ударить его посильнее, чтобы избавить себя от настойчивых приставаний. Было бы лучше, если бы они мучили меня пытками, а не пользовались моей беззащитностью, удовлетворяя свою похоть. Хотя это до иронии спорный вопрос.

– Не трогайте меня, не смейте.

– Я сказал, отвали от нее, – более твердо произносит Брэд, и руки, удерживающие меня, исчезают, а сам Логан, гнусно улыбаясь, появляется прямо передо мной. Он издевательски смотрит в мое заплаканное лицо, слишком пристально, слишком нагло, отчего мне становится до дрожи неуютно, и я опускаю взгляд, наперед зная, что он своего не упустит. Ведь как только допрос будет окончен, я окажусь в его руках, не так ли? – Давай, девочка, чем быстрее мы закончим, тем быстрее ты окажешься на свободе и вернешься к своему хозяину.

Логан издает саркастический смешок и отходит чуть в сторону, подставляя меня под обозрение своего напарника, по виду уже уставшего и наверняка желающего уйти домой. Я тоже хочу – домой, до ужаса просто. Хочу закрыть глаза и очутиться в своей ярко-лимонной комнате, под теплым одеялом, на пахнущих стиральным порошком простынях. Хочу не чувствовать пульсирующей боли в ноге, прикосновений стальных наручников, тяжелого запаха отчаяния, пропитавшего бетонные стены.

– Так что ты передала Элисон Картер?

– Ничего, я ничего ей не передавала, мы лишь говорили о моей семье, – я говорю это сквозь слезы безысходности, умоляя бога, чтобы они поверили мне, но Брэд напротив, подозрительно прищуривается и подносит ручку ко рту, обхватывая ее колпачок губами.

– Тебе не кажется странным, что сначала ты сталкиваешься с Итаном Нуаре, находящимся под нашим наблюдением, затем каким-то чудом находишь свою подругу, которая оказывается в эпицентре восстания, причем в этом восстании было применено оружие? Это оружие дал тебе Итан?

– Он ничего мне не давал, лишь помог перевязать ногу и подсказал, где я могу найти Большую Арену, куда везли Элисон. Ее провозили в больших грузовиках мимо нашего дома.

– Какое совпадение, – перебивает Брэд, и я замечаю, как он раздраженно сжимает челюсти, словно я со своими нелепыми выдумками его порядком достала. Мне хочется набрать полные легкие воздуха и закричать, что я говорю только правду, но опасения вызвать их недовольство побеждают, поэтому я обреченно опускаю голову, в полной мере понимая, в какую передрягу попала со своим фанатичным желанием увидеть Элисон. Меня обвиняют в участии в волнениях, связи с Итаном и черт знает в чем, тогда как за все время жизни здесь я не видела ничего, кроме стен клетки, запечатанной в винтажные обои.

Прости меня, Хелен, быть может, я уже не смогу сказать тебе это лично, слишком глубоко я увязла, пытаясь поймать прошлое.

– Что ж, Логан, она твоя, надеюсь ты вытрясешь из нее настоящее признание, а не красивые сказки о встрече подруг, – Бред устало закрывает папку, вынуждая меня вздрогнуть от внезапного звука и с нарастающим ужасом посмотреть на него.

– Нет-нет-нет, прошу вас, поверьте мне: я не причастна к восстанию. Спросите у Итана, он лишь оказал мне первую помощь и рассказал, как найти Арену. Я ни в чем не виновата, клянусь, – я так отчаянно хочу, чтобы он поверил мне, что всем телом тянусь в его сторону и пытаюсь поймать его взгляд, словно как только он заглянет в мои глаза, то сразу поверит в искренность моих слов. Но это не останавливает его, и Брэд медленно выходит, оставляя после себя гнетущую тишину, сжавшую мое сердце холодными тисками, так, что в висках начинает стучать кровь, и дыхание срывается на поверхностные вдохи.

Достаточно страха. Я сыта им по горло.

Понуро затихаю, живо представляя, через что мне придется пройти.

– Могу рассказать тебе, какими методами здесь добывают признания. Хочешь? – Логан вновь появляется передо мной. У него приятный голос, если честно, что не вяжется с его отталкивающей манерой ощупывать взглядом. В свете лампы его волосы кажутся огненно-рыжими, и я устало выдыхаю, мысленно подготавливая себя к худшему. Если бы я могла отключать чувства, то сейчас без сомнений бы сделала это, но вместо этого лишь прикрываю глаза и сжимаю челюсти, когда одним сильным рывком он разрывает платье на моей груди. Холодный воздух касается обнаженной кожи, сосков, подмышек, а я еще крепче зажмуриваюсь, ощущая, как его руки начинают задирать подол платья, ласкать бедра, сжимать талию. – Вряд ли тебе кто-нибудь поможет, сбежавшие рабы не имеют никаких прав, и мы – представители закона, имеем право убить вас без разбирательств.

– Ты хотел сказать: продажные представители закона, – прежде чем подумать, произношу я, и тут же вскрикиваю, когда он со всей силы бьет меня по лицу, отчего моя голова, прямо как у тряпичной куклы, дергается назад, а сознание на миг ускользает из-под контроля. Перед глазами плывет потолок, и словно сквозь толщу воды я чувствую, как он, на удивление нежно, прикасается к моей груди ладонью. Слегка сжимает ее и трется пахом о низ моего живота, поддерживая меня за ягодицы свободной рукой.

Все это так омерзительно грязно, что мне хочется завыть от безнадежности. Они могут насиловать меня, пытать, потом убить без разбирательств, а Господин даже не узнает, как сильно я его ненавижу. Как сильно желаю, чтобы его власть подошла к концу, а он стал следующей целью убийц. Сквозь полуобморочное состояние чувствую, как Логан гладит внутреннюю сторону моих бедер, как проводит ладонью по промежности, спрятанной от него под тканью трусиков. Чувствую, как он дрожит от нетерпения, расстегивая пряжку ремня и ширинку; как раздвигает мои ноги и чертыхается, пытаясь отодвинуть белье в сторону; как несдержанно рвет его, оставляя меня совершенно беззащитной. Со слезами на глазах, безразлично рассматривая присохшую кровь на руках, я ожидаю его толчка и думаю о том, что это всего лишь сон. Пройдет ночь, настанет утро, и я открою глаза, чтобы с улыбкой встретить новый день.

Новый день, в котором не будет боли, воспоминаний, чувства вины, сожалений, горячих рук Логана, лапающего мои ягодицы и целующего грудь слюнявыми поцелуями.

Тихий щелчок и внезапная свобода от его близости вытаскивают меня из прострации, и я недоуменно выпрямляюсь, глядя на пол перед собой, где темно-синей грудой лежит недвижимый Логан. Его голова неестественно вывернута, в уголке рта торчит кончик языка, а глаза уродливо выпучены, будто только что кто-то сильный сдавил его грудную клетку и разорвал легкие. Окидываю взглядом комнату, ощущая, как нижняя губа начинает непроизвольно дрожать, и дыхание перехватывает от смутных догадок. Знакомый аромат невесомым кружевом стелется по воздуху, и я не сдерживаю рваный всхлип, точно зная, что мой Господин здесь.

– Господин…

– Выглядишь ужасно, – его голос раздается где-то за спиной, и я напрягаюсь, прислушиваясь к тихой крадущейся поступи. Не знаю, радоваться мне или плакать, потому что его тон не несет в себе ни одной положительной эмоции, только ледяное равнодушие, смешанное с превосходством и ненавистью, которая опаляет меня, пока он медленно обходит вокруг, переступает через мертвое тело Логана и останавливается напротив. Безразличный взгляд скользит по моему лицу, спускается на грудь, зависает на бедрах, которые я тут же сжимаю, и вновь возвращается назад, встречаясь с моим, испуганным. Замечаю, как дергается мускул на его лице, словно ярость, которую от так тщательно скрывает, пытается вырваться наружу, и поджимаю губы, совершенно не зная, как оправдаться. Да и стоит ли, ведь теперь мне не нужно его доверие. Хватит. – Как тебе свобода, Джиллиан? Понравилась? – он говорит это язвительным тоном, по дороге до стола, где садится на стул и открывает оставленную там папку. Шелест переворачиваемых им листов режет по ушам, и я стараюсь смотреть куда угодно, но только не вниз, где лежит превратившийся в бесполезную груду мяса Логан. – Отвечай, Джиллиан.

– Не успела прочувствовать.

На этой фразе он отвлекается от просмотра дела и бросает на меня быстрый взгляд. В нем появляется что-то хищное и опасное, вынуждающее меня прикусить язык и вспомнить, с кем я сейчас разговариваю. Как бы сильна не была моя ненависть, я не должна забывать, кто передо мной – лицемер, прикрывающийся благородством и сладкими речами о доверии, представления о котором даже не имеет; тысячелетний вампир, способный в одно мгновение лишить меня жизни, и Логан прямое доказательство этому.

– Какая удивительная способность, ma fille. Всего за день ты успела ввязаться в дело, грозящее тебе смертной казнью. И если бы я тебя не знал, то вполне мог поверить фактам, но мне проще узреть в этом совпадение, чем вообразить, что ты являешься частью заговора, – Рэми откидывается на спинку стула, безотрывно смотря на меня и барабаня пальцами одной руки по столешнице. До меня с трудом доходят его слова о смертной казни, и я наконец в полной мере осознаю, насколько была близка к ней. Меня бы убили, стерли, раздавили, просто из-за того, что я оказалась в ненужном месте и в ненужное время. Вряд ли кто-нибудь из “продажных” прислушался бы к моим словам.

Устало опускаю голову, практически не чувствуя боли и не различая надежды – слишком много событий, чтобы я могла выдержать, но будто назло всему мое сердце продолжает биться. Почему бы ему не остановиться прямо сейчас? Давай же.

– В тебе кто-нибудь был, Джиллиан?

– Что?

– Скажу проще: кто-нибудь из них тебя трахал? – он указывает пальцем на лежащего в моих ногах Логана, а я растерянно мотаю головой, не понимая, причем здесь это. Неужели ему так важно, чтобы меня больше никто не касался? Что это за маниакальное чувство собственничества?

– Нет.

– Но могли. Думаю, тебе стоит сказать спасибо за то, что я появился вовремя, а заодно извиниться, – Рэми плавно поднимается с места, совершенно хладнокровно проходит мимо трупа и встает прямо передо мной, наверняка ожидая моих извинений. Быть может, я и виновата, но куда в меньшей степени, чем он. По крайней мере, мои действия не привели к смерти близкого ему человека. Так что я не собираюсь распинаться, даже если он оставит меня здесь, на растерзание закона. Тянусь на носочках, пытаясь облегчить боль в запястьях, и шепчу тихое “нет”, когда он склоняет голову чуть вбок, продолжая пристально смотреть в мои глаза. – Что ты сказала?

– Мне не за что просить прощения.

Его брови взмывают вверх, и губы изгибаются в иронично сдержанной ухмылке, будто вся моя бравада кажется ему лишь неумелой актерской игрой. Я жду, когда он вцепится в мое горло или сломает шею, но вместо этого он поднимает руку и одним легким движением, потянув цепь вниз, разрывает ее. Это происходит так неожиданно, что я, не успев встать на ослабшие ноги, падаю на пол, почти ударяясь лицом о его ботинки. Блаженно вытягиваю руки, разминая мышцы и чувствуя, как начинает щипать затекшие пальцы. Неприятные ощущения поднимаются выше, к плечу, и я шиплю сквозь стиснутые зубы, сжимая кулаки и тяжело дыша.

– Проси прощения, Джиллиан, – снова повторяет он, пока я прижимаю к груди разорванное платье и с трудом сажусь на пол, подгибая под себя ноги. Задираю голову кверху, с напускной смелостью заглядывая в его глаза, горящие огнем ярости, но не сдаюсь. Не сейчас. И пусть я поступаю глупо, едва избежав смерти вновь нарываясь на нее, но я не хочу извиняться, только не перед тем, кто предал меня.

– Только после вас, мой Господин, – мои руки трясутся, и в наступившем напряжении ясно слышится звон металла, практически оглушающий меня. С замирающим сердцем наблюдаю за тем, как его лицо приобретает хищные черты, и громко вскрикиваю, когда он грубо хватает меня за предплечье, вынуждая подняться на трясущиеся от усталости ноги.

– И перед кем же я должен извиниться, ma courageuse petite fille?*

– Хотя бы перед Айрин, ведь обещанные вами деньги так и не были перечислены. Моя сестра мертва, вы не сдержали слово и будете гореть в аду, том самом, о котором рассказывали, – до последнего пытаюсь быть сильной, но при упоминании о сестре моя выдержка дает трещину, а потом и вовсе ломается, рассыпаясь на мелкие-мелкие осколки, которые, наверное, больше не собрать. И вся я теперь состою из этих самых осколков: преданная, обманутая, одинокая и жалкая. Жалкая настолько, что мне становится стыдно, ведь даже обвинить в этом некого – все, что со мной произошло – это моя, и только моя вина. Мне не стоило искать лучшей жизни, не стоило покидать Изоляцию и бросать маму. Мне много чего не стоило, но слишком поздно я понимаю это. Слезы застилают глаза, и лицо Господина расплывается в бесформенное пятно, когда он склоняется надо мной и шипит:

– Что ты несешь? – уголок его рта дергается от гнева, на скулах проступают желваки, и я нахожу объяснение его реакции – в кой-то веки его раскусили, чудом узнали об обмане и вывели на чистую воду. Сколько таких как я, он успел обмануть, прежде чем кто-то посмел бросить в него обвинения?

– Довольно лицемерия, мой Господин, вряд ли вы боитесь мук совести, – слишком поздно осознаю, насколько я далеко зашла, и в ужасе распахиваю глаза, когда Рэми, с перекошенным от злости лицом, дергает меня на себя и с каким-то ненормальным остервенением впивается зубами в плечо у основания шеи. Его острые клыки вспарывают кожу, проникая глубже и разрывая мышцы. Он крепко сжимает меня в руках, не давая упасть, и снова двигает челюстью, повторно кусая в одно и то же место. Протяжно стону, беспомощно повисая в его объятиях, и откидываю голову назад, натыкаясь на качающийся над нами потолок. Он серый, пугающе однообразный, с линиями-мазками неравномерно размазанного бетона. Он будто проглатывает меня, пока Рэми раз за разом смыкает челюсти и превращает маленькие ранки от клыков в уродливые воронки разорванных мышц. Плевать, лучше я сгину в нестерпимой боли, чем буду умолять его о прощении. – Горите в аду.

Наконец, от отрывается от истерзанного плеча, и холодные влажные губы касаются моей шеи, прямо под ухом. Тихий шепот приятно ласкает кожу, и боль будто растворяется в его сильных руках, спасающих от бездны, на краю которой я балансирую.

– Я уже в нем, моя маленькая…

Комментарий к Глава 17

ma courageuse petite fille* (ф. моя отважная маленькая девочка?)

========== Глава 18 ==========

Кто бы мог подумать, что Митрополь станет моим истинным адом – местом, где я столкнусь с прошлым и разочаруюсь в настоящем, испытаю настолько сильную моральную боль, что в конце от меня останется лишь пустая оболочка, настораживающая меня саму. Потому что это страшно – пытаться вернуть себе переживания, но в итоге добиться обратного – какой-то пугающей пустоты, густой и плотной, не пропускающей ни одной эмоции. Быть может, таким образом мой разум спасает меня от безумия, быть может, это что-то сродни шоку или психологической травме, быть может, это нормальная реакция человека, прошедшего через сильный стресс, который практически лишает меня сна, или же всему виной вязкий холод подвального помещения, где я нахожусь вот уже несколько дней. Здесь сырая каменная кладка, пустые почерневшие стены и полное отсутствие дневного света, замененного на тусклую, отвратительно мутную лампочку, свисающую с потолка на длинном проводе. Здесь нет абсолютно никакой мебели, кроме брошенного на пол матраца, являющегося моей постелью, и санузла, состоящего из унитаза и пожелтевшей фаянсовой раковины. Сюда не просачивается ни один звук, кроме тех, что я произвожу сама: дыхание, скрип пружин, запечатанных в матрац, омерзительный лязг цепи, вмонтированной в камень и удерживающей меня за шею металлическим ошейником, постоянно натирающим кожу. Наверное, именно поэтому я стараюсь как можно меньше шевелиться и предпочитаю оставаться в одной и той же позе как можно дольше. Обычно я прислоняюсь спиной к влажной стене, обхватываю колени руками и прижимаю их к груди, таким образом прячась от холода и прикрывая свое совершенно обнаженное тело от проклятых стен, сжимающих меня в тиски. Я уже не боюсь одиночества и с безразличием встречаю приходящего ко мне мужчину, который приносит еду и молча осматривает раны, имея с собой саквояж, наполненный медицинскими инструментами, лекарствами и перевязочным материалом. Именно он зашил рану на ноге, обработал плечо и даже намазал шею резко пахнущей мазью, которая, впрочем, не дает никакого эффекта. Именно он становится единственным человеком, посещающим меня и дающим понять, что Господин не забыл о моем существовании и даже больше – продлевает мои мучения, наверняка желая наказать за побег.

Но я и так наказана.

Наказана мелькающими в голове образами, которые никак не могу собрать в одну общую картину, и сколько бы я не старалась удержать их, они продолжают ускользать, оставляя меня с едким разочарованием. Один из этих образов – Элисон, она говорит мне что-то важное, что-то страшное, я вижу, как шевелятся ее губы, как дрожит подбородок, как блестят глаза, но не могу прочесть, понять, услышать. Бесполезно протягиваю к ней руки, пытаясь остановить, но она все равно растворяется, заменяясь на грустно улыбающуюся Хелен, смотрящую на меня с материнской заботой. Она вся в крови, ее бледные щеки вымазаны алыми брызгами, а из разорванной шеи текут насыщенно красные пульсирующие ручейки, стекающие по ее одежде и скапливающиеся на полу, под ее ногами, кровавой лужей. Мне кажется, я видела эту ужасающую картину, будто я пережила ее, но каким-то образом упустила, не задержала в сознании, пытаясь оградиться от еще одной боли. Мне кажется, что это было со мной и одновременно не со мной, будто в чужой жизни, свидетелем которой я стала.

Мне кажется, я схожу с ума, путаясь в воспоминаниях и не зная, которое из них истина. Может, Айрин? Пугающе бледная, худенькая, но живая, она спит в своей кроватке и смешно морщит нос, пока я глажу ее по голове и целую в теплую щечку. Или мама? Серьезная и задумчивая, она сидит за накрытым на четыре персоны столом и ждет свою семью к ужину. Ждет долго, так долго, что наложенная еда портится, своим запахом привлекая толстых жужжащих мух, оккупирующих тарелки. А может, это все-таки Элисон? Одетая в серую робу, она изо всех сил бежит ко мне, хватает меня за плечи и обнимает, так крепко, что я чувствую реальную боль, на месте которой впоследствии проступают синяки. А если образы мертвой Хелен и есть истина? Что если она действительно умерла от рук разгневанного Хозяина, вернувшегося домой и узнавшего о моем поступке? Что если она расплатилась за свое доверие ко мне жизнью? И почему я никак не могу собрать детали пазла и понять, что на самом деле произошло со мной, а что является лишь вымыслом?

– Я не понимаю, – шепчу в пустоту и будто выныриваю из болота, слыша скрежет поворачиваемого замка. Разжимаю пальцы, только сейчас осознавая, что со всей силы сжимала предплечья, на коже которых заметны белые следы, постепенно наливающиеся краской, пока еще розовой, а на завтра обязательно преобразующейся в грязно-серый. Цвет той самой боли, что причиняет мне Элисон в моем воображении, а на самом деле являющейся результатом моих трудов. Еще крепче подвожу колени к груди, обхватывая их руками и пытаясь прикрыть свою наготу, и наблюдаю за тем, как молчаливый мужчина входит в комнату. За все время, проведенное здесь, я ни разу не пыталась заговорить с ним, с равнодушием встречая его появление и с точно таким же равнодушием принимая его профессиональную заботу.

Впрочем, он тоже не произносит ни слова, только лишь знаками показывая мне, что делать. Ощущаю себя совершенно беззащитной и начинаю дрожать от холода, пока он ставит саквояж на пол и открывает его, пальцем указывая на мою ногу, которую я нехотя вытягиваю, практически не чувствуя стеснения перед ним. И пока он отлепляет пластырь и убирает повязку, я скольжу по его лицу взглядом, скорее от нечего делать, чем под влиянием интереса. В конце концов, он хоть что-то новое в этой мрачной однообразности.

В неярком свете лампочки не могу рассмотреть истинный цвет его глаз, но отчего-то мне кажется, что они серо-зеленые, теплые и проникновенные, вот только сейчас скрытые под опущенными длинными ресницами. У него слегка впалые щеки, покрытые небольшой темной щетиной, русые вьющиеся волосы, выраженные скулы. Но самое приметное в его внешности – это губы, четко-очерченные, вытянутые и чуть пухлые, причем верхняя губа немного пухлее нижней – маленький нюанс, придающий его лицу несколько недовольное выражение, будто каждую секунду он думает о чем-то таком, что вынуждает его втягивать нижнюю губу. У него сильные пальцы, с уверенностью делающие свою работу: нанесение ли это стежков или же банальная перевязка. Сейчас он крепко держит мою ногу, разглядывая рану и невесомо проводя по ней подушечкой большого пальца. Она почти зажила, на поверхности ее образовалась корочка, поэтому он лишь обрабатывает ее зеленкой и не прикрывает повязкой, позволяя воздуху закончить заживление.

Куда сложнее мне дается пододвинуться к нему и откинуть волосы на одно плечо, чтобы предоставить доступ к месту укуса. Рану там сильно тянет и на ряду с холодом она не дает мне спать, терзая тупой тукающей болью, будто разрывающей и подтачивающей мышцы. На фоне ее натертая шея кажется совершенным пустяком, не стоящим внимания, но даже ей этот странный мужчина уделяет время, смазывая мазью. Не знаю, приказ ли это Господина или его собственная инициатива, но благодарно киваю, когда он заканчивает с осмотром и, пока я возвращаюсь в привычную позу, тактично смотрит только в мои глаза, не спускаясь ниже и не акцентируя взгляд на интимных местах.