Текст книги "Теряя себя (СИ)"

Автор книги: Eve Aurton

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)

Пора ограничить себя в сладком и мучном, но я так полюбила шарлотку Хелен, что теперь с трудом могу отказаться от нее.

Высокие каблуки замедляют шаг, узкая юбка платья-футляр, облегающего бедра, не дает сделать его шире, поэтому я задерживаюсь, к недовольству Рэми появляясь в холле позднее его. Оно написано на его лице, когда он поворачивается в мою сторону и медленно, тягуче медленно, оглядывает меня с ног до головы, задерживаясь именно на бедрах. Прищуривает глаза, всего на секунду, а потом раздраженно поводит плечом, будто смахивая с себя чью-то руку.

– Неудачный выбор. Впрочем, у нас нет времени, чтобы все исправить, – он говорит это уже открывая дверь и, слава богу, не видит, как я густо краснею, мысленно проклиная Хелен и ее вкусняшки. Следую за ним, выходя на морозный воздух и вдыхая его полной грудью, и обнимаю себя за плечи, удивляясь тому, что Хозяина вовсе не заботит отсутствие на мне не только нижнего белья, но и верхней одежды, которая защитила бы меня уже от зимнего холода. Может, это лишняя подстраховка – вряд ли я решусь сбежать в одном из легких платьиц, коими пестрит мой гардероб.

Сажусь в машину после него, устраиваясь на широком сидении и стыдливо сводя колени. Мои руки дрожат от волнения, и, чтобы хоть как-то успокоиться, я отворачиваюсь к окну, разглядывая противоположную сторону улицы и припаркованные там машины. Они отличаются от нашей, длинной и вытянутой, напоминая мне два черных волкодава, готовых наброситься на проезжающие мимо автомобили. Одна из них трогается вместе с нами и, обгоняя, пристраивается спереди. Вторая же следует сзади, великодушно сохраняя дистанцию и прикрывая наш тыл. Я хмурюсь, ерзая на месте и разглядывая ее, а Рэми, сидящий напротив, на столь же широком сидении, отрывается от бумаг и бросает на меня усталый взгляд.

– Джил.

– Что им надо? – не понимаю, зачем они ведут нас, впервые сталкиваясь с таким кортежем, ведь в Митрополь мы ехали одни.

– Им? Ничего. Банальная мера предосторожности, принятая Советом в связи с убийством двоих из нас, – Рэми произносит это безэмоциональным голосом, как бы между делом, после чего вновь утыкается в бумаги, а я ошарашенно застываю, разглядывая его и чувствуя едкий страх, от которого становится дико холодно. “Убийством двоих из нас”… Убийством… То есть… То есть Господина тоже могут убить? И, если честно, после двух недель, проведенных здесь, я уже не знаю, хочу ли этого.

– Разве это возможно? Убить ВАС?

– Посмотрим, – он безразлично пожимает плечами, словно не боясь смерти; пустоты, что она принесет; забвения, которое покроет его имя пылью; тишины, что заменит яркость звуков. Неужели столетия жизни могут привести к такому равнодушию? Я задумчиво замолкаю, украдкой рассматривая Хозяина и действительно не понимая его отношения к смерти. В то время как сама мысль о ней приводит меня в ужас, он говорит о ней небрежно, словно рассуждая о погоде, а не о собственной гибели, которая, как выяснилось, вполне возможна.

Все еще обдумывая его слова, я вновь возвращаюсь к окну, с нарастающим интересом начиная вглядываться в мелькающие за ним здания, людей, что проходят мимо, являясь частью огромного организма под названием Митрополь. Как только мы выезжаем из старых кварталов, попадаем в совершенно иной ритм, где нет привычного покоя и тишины. Даже сидя а салоне, я чувствую его энергию в плотном потоке машин, идущих по тротуару прохожих, закутанных в шарфы и теплые куртки и напоминающих мне нахохлившихся птиц. Многие из них идут с опущенными взглядами, и я догадываюсь почему – потому что это люди, такие, как я, чужие в мире вампиров. Изолированная от общества, я с волнением провожаю каждую такую фигуру и даже касаюсь стекла кончиками пальцев, словно желая удержать проходящего мимо человека.

Бог мой, они свободны?

– Не совсем, – говорит Рэми, и я понимаю, что произнесла это вслух. Перевожу на него настороженный взгляд, опасаясь, что моя реплика может вызвать недовольство, но Господин напротив, спокоен и совершенно бесстрастен. – Их так называемая свобода относительна, ведь все они работают на нас и во имя нашего комфорта. В основном различный обслуживающий персонал, доноры, низшие служащие, называемые люмпенами. И прекрати так на меня смотреть, рабство придумал не я. Если ты изучала историю, Джил, то должна знать, что люди тоже не гнушались пользоваться своим преимуществом над другими, используя их труд для своих благ. Что ты подразумеваешь под словом “свобода”, ma petite?

– Свобода – это право выбора, – я произношу это, едва сдерживая злость, но Хозяин настолько проницателен, что не может не заметить этого. Он снисходительно ухмыляется, наверняка забавляясь моими эмоциями и чувствуя свое превосходство надо мной, глупой девчонкой, решившей, что она сможет достойно вести полемику с человеком, на глазах которого менялись эпохи.

– Право… выбора… Хм, любопытное заявление, учитывая то, что это право довольно относительное явление, ведь так или иначе оно ограничивается установленными законами, моральными нормами, правилами поведения, в конце концов. На самом деле свобода – это самая сильная иллюзия, Джиллиан, в которую мы продолжаем упорно верить.

– Все, что вы перечислили, Господин, это вынужденные ограничения, чтобы люди не деградировали, превратившись в асоциальные элементы.

– Похвально, Джиллиан, твоя любовь к чтению дает плоды. Как ты думаешь, может поэтому люди не должны иметь права выбора? Чтобы не превратить мир в хаос? Только подумай, сколько цивилизаций погибло по их вине, сколько людей убито в междоусобицах и войнах: из-за зависти, алчности, властолюбия, кровной обиды, тщеславия.

– Это не лучшая сторона человечества, согласна. А как насчет сострадания, милосердия, самопожертвования, любви, – последнее слово я произношу намного глуше, будто стыдясь его перед Хозяином и опуская голову низко-низко. Мои щеки алеют от смущения, когда я чувствую на себе его пронзительный взгляд, затем сменившийся на ироничную ухмылку.

– Интересно, мы начали со свободы, а закончили наивными человеческими чувствами, как бы иронично это не звучало, тоже лишающими вас выбора. Вы становитесь заложниками их и забываете о собственной гордости, оправдывая свою слабость святостью добродетели. Твое простодушие, ma petite, раздражает, ты можешь ненавидеть нас за то, что мы лишаем вас так называемой “свободы”, используя в своих целях и для собственных благ, но сама не сможешь распорядиться этой самой “свободой”, если она у тебя появится.

– Неправда. Я могу, я была свободна.

– Где? – Рэми перебивает меня, довольно резко, несдержанно, подаваясь чуть вперед и вынуждая посмотреть на себя. Его глаза источают холодное презрение, словно я не понимаю очевидного, которое вот оно, на поверхности. – Дай угадаю, в колонии, где твой выбор ограничивался тем, по какой дороге ты пойдешь домой: через пруд, либо по улице, кратчайшим путем. И раз уж на то пошло, был ли выбор у твоей подружки, когда она позволяла хозяину кафе иметь себя? Был ли выбор у ТЕБЯ, когда он лапал тебя потными руками? Отвечай, Джил. Что изменится в случае, если я тебя отпущу и ты вернешься в свою любимую “Изоляцию”? Вот именно. Ни-че-го. Так что давай прекратим все эти разговоры о свободе.

Его слова настолько унизительны, язвительны и грубы, что я едва сдерживаю слезы, кусая губы и мотая головой. Не хочу, не хочу, не хочу слушать его. Все, что он говорит, ложь, заблуждение, глупость, ведь я принадлежала только себе. Себе, и никому больше. Слышите?

– Так вот, моя маленькая наивная девочка, свобода – это отсутствие зависимостей, ограничений, запретов, и, если тебя это успокоит, никто из нас не может похвастаться ею.

Машина плавно останавливается, но мы продолжаем сидеть, теперь уже молча. Я – переваривая его слова, а Рэми, быть может, ожидая моей ответной реплики, которая застряла в горле комом обиды и подкатывающего разочарования. Ведь в его высказываниях, как бы я не хотела этого признавать, есть капля истины – свобода – это всего лишь иллюзия.

– Надеюсь, ты помнишь правила: старайся не отставать и не поднимай глаз, – Рэми одергивает манжеты рукавов, поправляет пиджак и, бросив на меня предупреждающий взгляд, выходит из машины. Не ждет, точно зная, что я не потеряюсь, и вступает на булыжную мостовую, ведущую к огромному зданию, с королевским достоинством. Территория его огорожена высокой живой изгородью, подстриженной будто по линейке, а само строение сочетает в себе греческий стиль, разбавленный современным дизайном. Высокие колонны и белоснежный камень, статуи, врезанные в стены, бесконечные ступеньки лестниц и потолок с декоративной лепниной, привлекший меня своим благородством. Из-за узкой юбки я едва успеваю за Хозяином, стараясь смотреть только под ноги, но против воли осматриваясь вокруг и ничего не понимая.

Я думала, что это будет обыкновенный прием, на подобие того, где я познакомилась с Катриной, но напротив, мы проходим зал за залом, комнату за комнатой, а на нашем пути попадаются разве что слуги, уважительно расступающиеся и склоняющие голову. Ни звуков музыки, ни людского шума – ничего, только гулкие шаги Господина и звонкий стук каблуков по мраморному полу, сопровождающие нас до самых дверей, которые тут же открываются, впуская нас в просторную залу. Тайком поднимаю глаза и осматриваю огромную круглую комнату с высоким куполообразным потолком из затемненного стекла, позволяющего видеть небо. В самом центре ее расположен круглый стол, за которым сидят пятеро мужчин и одна женщина. Все они, при нашем появлении, встают со своих мест и опускают голову, терпеливо дожидаясь, когда Рэми подойдет к свободному стулу и, коротко кивнув, позволит им сесть. Я же встаю по его правую руку, чуть позади, скопировав положение у стоящих около своих хозяев девушек, по-видимому предназначенных для “перекуса”.

Я так хочу повнимательнее рассмотреть всех, но, помня наставления Господина, покорно опускаю взгляд, концентрируясь на руке Рэми, свободно лежащей на подлокотнике высокого стула. Его перстень с черным ограненным камнем то и дело поблескивает от попадающего на него света, исходящего от многочисленных круглых светильников.

– Начнем? – тихий голос Господина взрывает наступившую тишину, и я напрягаюсь, инстинктивно пододвигаясь ближе к нему и словно ища у него защиты. Понимаю, что нахожусь в комнате с самыми древними вампирами, входящими в Совет Девяти, и испытываю что-то наподобие благоговейного страха, ведь каждый из них – это целая история – от начала и до конца. – Есть какие-нибудь факты, о которых я должен знать?

– Ничего нового, – при звуках знакомого голоса отрываюсь от разглядывания перстня и нахожу его обладателя за столом. Он сидит практически напротив, между отвратительно грузным мужчиной и единственной женщиной в Совете и, когда я останавливаюсь на его лице, наконец узнавая, бросает на меня откровенно изучающий взгляд, от которого становится не по себе. Пронзительно ледяной, с нотками скрытой жестокости и, я бы даже сказала, садизма, он пробирает до костей, вынуждая меня опустить голову. – Ты подумал над моим предложением, Дамиан?

– Каким? Устроить геноцид? – я различаю в тоне Рэми усталый сарказм, будто каждое их заседание начинается с этой темы, и она порядком надоела ему.

– Значит, ты не допускаешь того факта, что люди могут быть причастны к этому?

– Мне нужны доказательства, Вацлав. Как только ты предоставишь их, мы начнем действовать.

– Пока я разыскиваю доказательства, Совет Девяти может лишиться еще нескольких участников. Ты этого хочешь?

– Так ищи лучше, за все это время ты не предоставил мне ни одного факта, указывающего на то, что запрещенные организации существуют, – Рэми пожимает плечом, продолжая источать тихое спокойствие и превосходство, так живо отличающее его от остальных. Он сидит совершенно расслабленно, одной рукой поглаживая подлокотник, а другой подпирая подбородок и опираясь локтем о деревянную грань. Ленивая грациозность застывает во всей его позе и чем-то напоминает мне банальную скуку, которая, на фоне происходящих событий, выглядит странно. Ведь он должен быть заинтересован в решении проблем, разве нет? – Если ты не можешь справиться с возложенной на тебя задачей, я могу назначить смотрящим другого. Авиэля, к примеру. Как ты на это смотришь, Авиэль?

Тот самый грузный мужчина, сидящий рядом с Вацлавом, облизывает сочные мясистые губы и, прочищая горло, разводит руками.

– Как скажешь, – не могу не посмотреть на него, а заодно на девушку, стоящую около него. Маленькая и хрупкая, одетая в закрытое черное платье с высоким воротом и короткими рукавами, она стоит опустив голову и не проявляя никакого интереса к происходящему. Я даже жалею ее, потому что Авиэль совершенно непривлекателен, с отталкивающей внешностью раздутого толстяка, он напоминает мне бесформенный булыжник с маленькими узкими глазками и лоснящейся кожей. Бог мой, а ведь не исключено, что ей приходится ложиться с ним в постель, удовлетворять его прихоти и желания, возникающие в его извращенной фантазии.

– Если честно, я не понимаю твоего упрямства, Дамиан. Это всего лишь люди.

– Всего лишь, ты прав, – Рэми перебивает зарождающееся недовольство Вацлава, не давая ему закончить и с раздражением продолжая: – Но позволь тебе напомнить: они источник нашего питания. Ты предлагаешь устроить банальное истребление, прибрать наши города и оставить одни колонии. И кто же будет выполнять самую грязную работу? Мы? Вампиры?

– Почему нет. Пусть это будут новообращенные.

– Которые потребуют более лучших условий, потому что, как никак, являются полноценными гражданами. Посчитай, какой ущерб экономике понесет твое желание уничтожить людей. И, учитывая, что более тридцати процентов человечества, обитает рядом с нами, это будет серьезный удар по численности, который может привести к дефициту крови, аналога которой, к сожалению, до сих пор не найдено. Тем более, мы до сих пор не можем восстановить необходимую численность людей после последнего инцидента и довести соотношение до стабильной отметки.

– Инцидент? Так ты называешь восстание? По мне так это результат слабой политики, приведшей к тому, что люди потеряли страх и решились пойти против системы. Будь мы более жесткими, этого бы не произошло.

– Ты ставишь под сомнение наши методы? – В комнате накапливается удушающее напряжение, и я испуганно вскидываю глаза, натыкаясь на напряженные лица вампиров, переглядывающихся между собой и не желающих вступать в острое противостояние. – Никогда не поздно устроить геноцид, Вацлав, но перед этим необходимо подумать о последствиях. Последствиях, что могут стать необратимыми. И пока ты не предоставишь мне доказательств, я не дам разрешение на зачистку. Люди – куда менее опасны, чем жажда власти.

– На что ты намекаешь? – Уголок рта Вацлава судорожно дергается, и сам он напрягается, еще больше напоминая мне хищную птицу, готовую спикировать на свою жертву. Поражаюсь его отталкивающей энергетике, внешне он привлекателен, но то, что скрывает его ледяной взгляд – по-настоящему пугает. Представляю, как страшно его игрушке, той тихой тени, что стоит за его спиной и нервно дышит, ведь его злость впоследствии может вылиться на нее.

– На что?.. Разве не жажда власти двигает теми, кто хочет от нас избавиться? – Рэми остается абсолютно невозмутимым, будто и не он только что бросил тонкий намек в сторону Вацлава.

– Ах, вот ты о чем. Согласен, – Вацлав расслабляется и, откидываясь на спинку стула, дает понять, что больше не намерен продолжать разговор на эту тему. Я не знаю, сколько уже длится их дискуссия, но совершенно точно могу отметить, что она так и не привела к согласию. Из-за высоких каблуков нестерпимо болят ноги, и я мечтаю как можно скорее скинуть их. Мне становятся безразличны дальнейшие разговоры, в которых, наконец, начинают участвовать и остальные, потому что вся я сосредотачиваюсь на чертовой боли, пламя которой начинает лизать ступни. Она заставляет меня переминаться с ноги на ногу, а потом и вовсе опереться рукой о спинку стула, тем самым обратив внимание Господина, бросившего на меня сердитый взгляд.

– Простите, – я шепчу это одними губами, отлипая от него и возвращаясь на место. Ненароком смотрю наверх и застываю, различая через стекло потолка-крыши белые хлопья снега, опускающиеся на него. Это так завораживает, что я не могу оторваться, наслаждаясь красотой происходящего. Лишь когда в зале чувствуется заметное оживление, а двери, через которые мы вошли, открываются, пропуская внутрь слуг с подносами, я наконец отвлекаюсь и, вспомнив, что глаза должны быть опущены, склоняю голову. Слава богу, Хозяин этого не видит, и моя маленькая выходка остается незамеченной. Но самое интересное начинается когда ко мне подходит слуга, держа перед собой поднос с широким бокалом, льняной салфеткой и маленьким ножиком, напоминающим нож для бумаги.

Непонимающе хмурюсь, оглядываясь по сторонам и наблюдая за тем, как девушки спокойно берут лезвие и проводят по своим запястьям, подставляя бокал под капающую с них кровь. Кажется, металлический запах крови наполняет каждую молекулу воздуха, отчего мне становится тошно и голова идет кругом от этого пугающего зрелища.

– Джиллиан, – словно через слой ваты слышу голос Хозяина, смотрящего на меня снизу вверх и показывающего взглядом на поднос. Боже, я должна порезать себе руку? Но я не могу, во мне нет столько смелости, сколько в этих безропотных наложницах, так просто порезавших себя. Стараюсь часто дышать, чтобы успокоиться, но по мере того, как проходит время, наоборот, все больше паникую, отказываясь ранить запястье. Я даже делаю шаг назад, но тут же оказываюсь остановлена одним лишь разгневанным взглядом Господина. Он манит меня указательным пальцем и вынуждает склониться к его лицу. – Не позорь меня, и советую резать ближе к локтю, чтобы не повредить сухожилия, – едва улавливаю тихий шепот и поджимаю губы, затравленно глядя на смакующего кровь Вацлава, пристально наблюдающего за нами. Кажется, что он только и ждет, когда я устрою какую-нибудь сцену, забившись в истерике, к примеру. Наверняка этого боится и Рэми, потому что он становится натянуто выжидающим, предостерегающе опасным, и теперь я не знаю, чего боюсь больше: предстоящей боли или гнева Господина.

Мои пальцы дрожат, когда я беру нож и приставляю его к руке, чуть повыше запястья. Зажмуриваю глаза и, чтобы не вскрикнуть, прикусываю губы, одним резким движением вспарывая кожу. И сейчас в памяти всплывают запястья Катрины, все исполосованные белесыми шрамами.

Сколько таких приемов она пережила?

Едва успеваю подставить руку под бокал, стоящий на подносе, и с отвращением наблюдаю за тем, как в нем постепенно скапливается кровь, заполняя его утробу. Меня вновь тошнит, и я отворачиваюсь, чтобы не видеть, но делаю этим еще хуже, потому что ненасытный Авиэль, уже прикончив один бокал, тянет руку за следующей порцией, заставляя свою наложницу вновь резать запястье. Не удивлюсь, если его безмерный аппетит приведет ее к смерти.

– Достаточно, – сухо кидает Рэми, а я не могу оторваться от созерцания девушки, старательно сжимающей и разжимающей кулак, чтобы ускорить течение крови. Это так ужасно, так омерзительно – оказаться в эпицентре жажды, что я чувствую подступающие слезы, жалея каждую из нас.

Мы не заслужили.

– Джил, достаточно, – повторяет Рэми, и раздраженно берет салфетку с подноса, прикрывая ею мою рану и забирая бокал с кровью, и, пока он проделывает все эти манипуляции, обессиленная наложница Авиэля оседает на пол, скрываясь из моего поля зрения. Я распахиваю глаза, вытягивая шею и желая удостовериться, что с ней все в порядке, но натыкаюсь лишь на насмешливый взгляд Вацлава, будто наслаждающегося моей реакцией. Он смотрит на меня откровенно пристально, и, если честно, мне не нравится его навязчивое внимание. Хочу спрятаться, уйти отсюда, чтобы больше не натыкаться на него, не видеть, не ощущать удушливый запах опасности, исходящей от Вацлава.

Уставшие ноги продолжают гореть, в глазах плывет от происходящего, и я, точно так же, как и та девушка, медленно оседаю на пол, продолжая прижимать салфетку с просочившейся через нее кровью к ране. Не знаю, чего ждать от Рэми, не вижу его реакции, устало прислоняясь виском к подлокотнику и прикрывая глаза. События этого дня, лица присутствующих, мои воспоминания смешиваются в немыслимый калейдоскоп картинок, мелькающих в голове: толстые губы Авиэля, все вымазанные кровью; выцветшие глаза Вацлава и улыбка Адель; моя комната в Изоляции и маленькие ручки Айрин, прижатой ко мне. И среди этого отчетливо чувствуются ласки Господина, как бы между прочим перебирающего мои волосы, попавшие ему под руку. Его пальцы проводят линии-штрихи, успокаивая и расслабляя, и я окончательно проваливаюсь в полудрему, наконец избавляясь от тошнотворных ощущений.

***

Просыпаюсь оттого, что рука безбожно затекла и, как только я высвобождаю ее из-под себя, начинает покалывать. Я лежу на диване, на животе, прижимаясь щекой к гладкой поверхности и совершенно не понимая, где нахожусь. В мертвой тишине различимо лишь тиканье часов и скрип кожаной обивки, когда я пытаюсь принять более удобную позу, переворачиваясь на спину и прижимая ладонь ко лбу. Меня мучает дикая жажда, и рука, кем-то забинтованная, тупо пульсирует под тугой повязкой, наложенной вполне профессионально.

– Очнулась? – голос Рэми заставляет меня резко убрать руку от лица и задержать дыхание, чтобы прислушаться к звукам. Судя по всему он находится где-то сбоку, стоит только приподняться и убедиться в этом, но я даже не успеваю подумать, как Господин появляется возле меня, с каким-то холодным безразличием смотря на мои тщетные попытки принять сидячее положение. Не могу прочесть его эмоции из-за непроницаемо каменного лица, но интуитивно чувствую, что он недоволен, вот только не знаю, чем именно. – Знаешь, когда к рабам проявляешь мягкость, они пользуются этим, совершенно забывая о своем положении.

Не понимаю, что он имеет в виду, но не могу не насторожиться, ожидая его последующих действий. Сердце набирает ритм по мере того, как Господин продолжает смотреть на меня, все также пугающе равнодушно.

– Вставай, Джиллиан, нам пора домой.

И все? Да что происходит?

– Или ты намерена остаться здесь и продолжать играть в гляделки с Вацлавом? Только смею предупредить: он не будет церемониться с тобой, обладая такой патологической тягой к насилию, – он бросает это с присущей ему небрежностью и, не дожидаясь, идет к выходу. А я оцепенело провожаю его недоумевающим взглядом, действительно ничего не понимая. Гляделки? Он шутит?

Я боюсь, боже, я до ужаса боюсь Вацлава.

– Постойте, – шепчу, с трудом поднимаясь с дивана и судорожно надевая снятую обувь. Меня потряхивает то ли от холода, то ли от осознания того, что Рэми и вправду может уйти, оставив меня здесь, на растерзание своего оппонента, проявившего ко мне излишнее внимание. Я признаю это, но не признаю обвинения в том, что принимала его с удовольствием.

Выхожу из комнаты в уже пустую залу, и с тревогой оглядываюсь по сторонам, совершенно не зная куда идти. Почти бегу в сторону открытых дверей и с тихим вскриком останавливаюсь, впечатываясь в грудь вставшего на моем пути Вацлава, вынырнувшего будто из ниоткуда. Как назло он появился в самый неожиданный и неподходящий момент.

– Прошу прощения.

– Ощущение де-жавю, – он не торопится уйти с дороги, с видимым интересом разглядывая меня, и склоняется чуть ближе, почти касаясь кончиком носа моего виска. – Маленькая девочка доросла до женщины. Очаровательно, – выдыхает, наверняка намекая на мои формы и вызывая во мне волну животного страха, что, учитывая его позицию на Совете, краткую характеристику Рэми и разорванное горло Катрины – вполне логично.

Отшатываюсь от него как от прокаженного, делая шаг назад и оглядываясь по сторонам. Глупая, неужели я рассчитываю спрятаться от него?

– Я потеряла Господина, – словно оправдываясь, шепчу я и в тайне надеюсь, что упоминание о Рэми оградит меня от возможной опасности.

– Ты двигаешься в правильном направлении, – Вацлав отходит в сторону, позволяя мне опасливо пройти мимо, и провожает, точно знаю, что провожает меня жадным взглядом. И в эти мгновения, пока следующие двери не скрывают меня от него, я проклинаю Хелен, облегающее платье и предупреждения Господина, возродившего во мне страх, а потом преспокойно бросившего. И пусть я всего лишь его очередная игрушка, вещь, мешок с кровью, но неужели в нем нет хоть капли привязанности ко мне?

Нет, ведь он не признает слабости.

========== Глава 13 ==========

Этот день кажется мне бесконечно долгим и изматывающим: я устала, голодна и замерзла и, даже сидя в теплом салоне машины, до сих пор не могу согреться, то и дело поводя плечами и дрожа от холода. Стараюсь не смотреть на Рэми, который, в свою очередь, будто специально, не обращает на меня никакого внимания, провалившись взглядом в сумерки вечерних улиц, мелькающих за окном. Крупный воздушный снег оставил на дорогах неприятную серую слякоть, постепенно тающую и превращающуюся в лужи. От романтики начинающейся зимы не осталось и следа, так же, как и от хорошего настроения Господина, вдруг ставшего отчужденным и задумчивым. Могу поспорить, сейчас он думает о своих проблемах и ему совершенно плевать до дискомфорта наложницы, мечтающей вернуться домой и встать под горячие струи душа, но покорно следующей за своим Хозяином, вдруг выбравшим совсем другое направление. И даже не это беспокоит больше, а то, что по его приказу кортеж, следовавший за нами до Ратуши, отпущен, и теперь мы крадемся по улицам города в общем потоке машин, лишившись прикрытия черных волкодавов. Мне хочется узнать об этом, но я боюсь показаться слишком любопытной, да и его настроение не располагает к диалогу, поэтому я беру пример с него и отворачиваюсь к окну, рассматривая освещенные яркой подсветкой здания.

Митрополь красив, много красивее Венсена и уж тем более Изоляции, где все дышит серостью и убогостью, бедностью, въевшейся в его жителей. Здесь же дорогая иллюминация и мощеные тротуары, уже освобожденные от снега; фонари, бросающиеся в глаза изяществом ковки; яркие витрины, призывающие покупателей опустошить карманы; побеленные деревья с аккуратно подстриженными ветвями – все здесь дышит заботой и аккуратностью, красотой и значительными вложениями капитала. А наступивший вечер придает городу некую сказочность и мерцание, вызывающую восхищение и грусть… потому что мы – люди, лишены этого.

Наконец, отрываюсь от созерцания города и поворачиваюсь к Господину, натыкаясь на его пристально обжигающий взгляд. В свете уличных фонарей его лицо выглядит бледнее обычного, поэтому черные глаза на фоне его кажутся еще более черными, хищными, опасными. Не знаю, как долго он смотрит на меня, но определенно чувствую неловкость и, чтобы хоть как-то скрыть смущение, произношу:

– Здесь так красиво.

– Не могу не согласиться. Я хотел выделить этот город из всех других.

– Почему?

– Потому что был его основателем. Давным давно, Джил, когда на месте этих зданий стояли деревянные хижины, – он указывает рукой в сторону возвышающихся зданий, а я, зачарованная тихим голосом, мысленно молю его продолжить. Хочу знать, хочу знать о нем как можно больше, приоткрыть завесу тайны и хотя бы на несколько секунд заглянуть глубже в каменное сердце. – Тогда на этом месте стояло поселение, состоящее из, дай подумать, нас было около двадцати семей. По меркам того времени достаточно много, чтобы мы смогли прокормить себя и защитить. Это было так давно, ma fille*, что я с трудом помню подробности. Видимо, даже память тысячелетнего вампира имеет свои границы, – уголки его губ чуть приподнимаются, а потом возвращаются на место, выдавая его ностальгическое настроение.

– Тогда почему вы живете в Венсене, раз этот город так дорог вам?

– Потому что былых ощущений не вернуть, Джиллиан. Когда-нибудь ты поймешь это, – в его голосе появляются металлические нотки, и я понимаю, что нашим маленьким откровениям пришел конец. Вновь железные двери и замки на них – Господин возвращает былое величие, обращаясь ко мне уже более строго: – Помни: все, что ты слышишь, все, что ты видишь, должно остаться в тайне. Иначе мне придется отрезать тебе язык и выколоть глаза, – он говорит это таким угрожающим тоном, что я непроизвольно отодвигаюсь подальше и, плотно сжимая губы, киваю. – Вот и отлично, почти приехали.

За разговором совсем пропускаю момент, когда мы выезжаем в пригород и сворачиваем на узкую дорогу, по сторонам от которой стоят множество машин. Высокие кованые ворота закрыты, но при нашем появлении тут же открываются, и мы беспрепятственно скользим внутрь, пересекая заполненную до отказа стоянку и останавливаясь прямо у парадного входа. Недовольно закатываю глаза, представляя, что ждет меня там, но все равно следую за Господином, ежась от холода и поправляя в конец испорченную прическу.

На высоком крыльце стоят люди, некоторые из них с бокалами, наполненными темной жидкостью. Никакой официальности, смокингов, платьев в пол, атмосфера небрежности, простоты, развязности, я бы даже сказала неприличия, потому что парочки, откровенно целующиеся, встречают нас прямо в фойе. И дело не в том, что они так прилюдно предаются ласкам, а в том, что они заходят куда дальше и не стесняются снимать с себя одежду. Густо краснею, замечая в стороне двигающихся в одном ритме мужчину с женщиной, а потом и вовсе теряю дар речи, когда мы проходим дальше, попадая в полумрак залы, где творится полная вакханалия: обнаженные тела, громкая музыка, женский смех, мелькающий свет софитов, блестящие наряды танцовщиц, развлекающих публику – все это напоминает мне тот самый клуб, где я принимала ласки Адель, только в несколько раз откровеннее. Здесь нет никаких запретов, границ, морали – это территория разврата и низменных инстинктов.

Окружающая атмосфера оглушает меня, дезориентирует, и я растерянно останавливаюсь, отставая от Господина и теряя его из вида. Нервно сжимаю платье в ладонях и верчусь на месте, в мелькающей полутьме пытаясь увидеть Рэми, но натыкаясь лишь на пьяные улыбки, пошлый интерес, совершенный хаос. В глазах пестрит от происходящего ужаса, и в ушах стоит эта проклятая музыка, отдающая где-то в груди бешеным ритмом сердца. Не могу скрыть подступающую панику и срываюсь с места, пробираясь сквозь танцующих людей и разыскивая своего Хозяина. Он должен, должен быть где-то здесь, он не оставит меня.