Текст книги "Пристанище для уходящих. Книга 1 (СИ)"
Автор книги: Эмбертория
Жанр:
Триллеры
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)
Потом ко мне привели учителя истории – пожилую немку фрау Кёхлер. Она бодро обсудила со мной на английском план занятий, но как только я спросила, можно ли мне заниматься в школе, сразу забыла английский.
Дни стали походить один на другой. Завтраки всегда проходили в обществе Адаберты. Она развлекала разговорами о событиях в мире культуры, разведением цветов, подборе одежды, украшений, светских манерах. Например, она могла заявить:
– Никогда не надевай желтый и зеленый цвета одновременно, кто бы что тебе ни говорил.
Или:
– Никогда не надевай юбку с оборками и колье.
Или:
– При составлении букетов никогда не сочетай розы, лилии, тюльпаны, нарциссы и орхидеи между собой или с другими цветами.
Большей частью, все, что она говорила, казалось бессмыслицей. Я просто слушала ее, не сосредотачиваясь на смысле. Совсем как Виктор. И точно так же, как и с ним, мы с Адабертой были словно из разных миров, и никак не могли понять друг друга.
После завтрака я отбывала повинность на занятиях с Мартином или Симоной. Симона пыталась научить меня играть на фортепиано, которое стояло в зале. Хотя я без труда запоминала последовательность нот без чтения нотной грамоты, и могла бы сыграть «Сказки Венского леса» Штрауса по памяти, если бы она проиграла его несколько раз, просто не стала этого делать. По крайней мере, здесь я могла выбирать как поступить. И через несколько занятий Симона сдалась, сказав, что у меня нет ни малейшей надежды при полном отсутствии слуха. Вернее, она сказала Адаберте, а та огорченно передала мне. Физического контакта с учителем музыки было избегать проще, чем с учителем танцев, и я запоздало пожалела, что не предпочла ее. Зато Мартин, казалось, был преисполнен оптимизма, обучая меня поворотам и переменам. Сосредотачиваясь на танцах, я немного отвлекалась от бессильной злости.
На обед иногда приходил Виктор. Я задумалась, какие у него могли быть дела, но слишком мало знала о его жизни. Адаберта всегда находилась рядом, навязчивым и раздражающим способом пытаясь приобщить к своему миру. Выводя на трапезы в гостиную, она читала лекции об этикете и даже устраивала экзамены.
– Тереза, ты герцогиня. Давай представим, что мы на приеме у Его Величества, – говорила Адаберта, благосклонно наблюдая, как перед нами ставят вереницу блюд. – Веди себя соответственно.
Резко пропал аппетит, когда я попыталась вести себя соответственно. Попугай подкрепил мою неуверенность хриплым воплем. Я так и не успела увидеть жулана и клювача. Глупо, но на глаза навернулись слезы. Некоторых птиц мы выслеживали вместе с Келли, иногда часами просиживая в засаде ради всего лишь нескольких минут наблюдения.
– Да что же такое? – Адаберта напугала, бухнув рукой по столу. – Этой вилкой салат не едят.
Я швырнула вилку на стол, жалея, что она не воткнулась ей в руку. Адаберта ответила гневным взглядом. Остаток трапезы прошел в неодобрительном молчании.
Перед ужином Адаберта обычно выводила меня во внутренний дворик, а один раз приехал маленький оркестр и несколько часов развлекал инструментальной музыкой прямо в гостиной. Ужинали мы всегда втроем, и каждый раз я ненавидела минуты, когда приходилось сидеть перед Виктором и терпеть его изучающий взгляд.
За дверью, которая была ближе всего к моей комнате, находилась всего лишь спальня матери. Мою комнату перестали запирать, но, если я выходила, следом таскались два охранника, и ежеминутно я чувствовала спиной их тяжелые взгляды. Охранники периодически менялись, но некоторые дежурили чаще. Доступ я имела только к знакомым помещениям, за исключением выхода из замка. За дверь у камина меня больше не пускали. Один раз я попробовала подобраться к ней поближе, делая вид, что меня привлекла картина за камином, но бугай с непроницаемым выражением лица заранее встал в проеме, смотря в стену над моей головой. Я скрипнула зубами и отвернулась. Веранда в гостиной никуда не вела. Это была просто площадка с парапетом на высоте трех или четырех ярдов без спуска вниз. Окна с другой стороны гостиной смотрели все на тот же внутренний сад. Гуляя по саду, я обошла каждый дюйм. Дверь напротив – не вариант. Закрыта наглухо. В саду оказался еще один выход, прямо рядом с лестницей, но он тоже был закрыт на замок.
И, конечно, жуткие ночи, когда, проспав четыре часа, и ни часом больше, я коротала время, пытаясь не тосковать по свободе. Страх, что мне не выбраться, что я навсегда останусь пленницей, проникал все глубже, впервые в жизни вызывая ночные кошмары. Мне снилось, что я задыхаюсь, большие ступни в жестких сапогах вдавливают меня в грязь, и наступает темнота. Если бы я могла хоть ненадолго выбраться на волю, пройтись по лугу или посидеть в лесу, то нашла бы в себе силы на продолжение борьбы. Вместо этого я училась извлекать силу из отчаяния и надежду из уныния, когда, просыпаясь каждое утро, уговаривала себя, что шансы сбежать есть, просто я их не вижу.
Несмотря на разочарование, мне хотелось поговорить с отцом, хотя бы просто оказаться рядом. Все его чувства оставили яркий след, и мне этого не хватало. Не хватало его искренности, беспокойства обо мне, сопереживания. Но вряд ли удастся раздобыть телефон. К тому же, какой смысл? Он снова меня бросил, и нам не о чем разговаривать. Мысль просить помощи у короля я отмела: даже если Виктор соврал про причастность короля к смерти Келли, еще один могущественный родственник со своими планами вряд ли мне поможет.
Эмоции Адаберты я чувствовала очень слабо, как отраженное не один раз эхо. Она и была словно эхо человека – не склонного к бурным переживаниям, глубоким размышлениям, длительным волнениям. Вначале ее чувства показались такими слабыми на фоне бурного внутреннего мира отца. Адаберта быстро расстраивалась, но еще быстрее забывала о причинах. Она все время огорчалась моим нежеланием разделять ее ценности и приходить в восторг от нового платья или побрякушки, но также быстро забывала об этом, отвлекаясь на комплимент Виктора, обсуждения с Густавом нового фасона костюма или размышлением над выбором цвета блузки. Она была в своей стихии, она жила этим. Я честно пыталась найти в сердце понимание и прощение, но тщетно. Это была абсолютно незнакомая и непонятная мне женщина. Не думаю, что стоило рассчитывать на ее помощь.
Изучив все возможности, которые пришли в голову, я с трудом сдержала слезы, не увидев ни одного способа бежать. Келли не понравилась бы моя капитуляция, но я больше ничего не могла придумать. Только если отрастить крылья и улететь.
Зельден – горнолыжный курорт Австрии
========== Глава 8. Вальс с дьяволом ==========
Как-то за завтраком, как обычно слушая Адаберту вполуха, я неожиданно заинтересовалась тем, что она говорит.
– Это многолетняя традиция Этерштейна. Каждый год туда съезжается знать со всей Европы: князья, графы, даже принцы. Получить приглашение на такое мероприятие очень почетно. Как бы я хотела, чтобы ты тоже оказалась в их числе.
– Получить приглашение куда? – Показалось, что я пропустила что-то важное.
Адаберта возмущенно воззрилась на меня, оторвавшись от трюфелей.
– На летний бал в Далленберге. Нельзя же быть такой невнимательной. Ты могла бы иметь там успех как герцогиня Эттерская. – Тщеславная улыбка блуждала по ее лицу. Но Адаберта тут же строго добавила. – Хотя, если ты будешь сидеть с таким мрачным видом, то все сочтут тебя невоспитанной грубиянкой.
Во мне затеплилась надежда. Вдруг это шанс на побег?
– И ты, и маркиз хотите, чтобы я стала настоящей принцессой, не так ли? Но мне нужна практика. Я уже довольно неплохо танцую, у меня есть несколько великолепных платьев для выхода. Так жаль, что все пропадает здесь, где этого никто не видит. Организуй мне выезд на летний бал, обещаю стать самой великолепной дамой.
Я врала неуклюже, не ожидая, что она поверит, ведь раньше я демонстрировала неприязнь к такого рода мероприятиям. Адаберта заинтересованно склонила голову:
– Пожалуй, идея неплоха. Надо представить тебя в обществе. Но что скажет маркиз?
Я лихорадочно пыталась придумать, что он может сказать, чтобы заранее подготовить контраргументы.
– Он должен думать, что тратит деньги на мое обучение не зря. К тому же я смогу попрактиковать все, чему ты меня обучала, разве не чудесно?
Адаберта, казалось, серьезно задумалась над такой возможностью.
– Да уж, практика тебе точно не помешает. Вчера ты опять перепутала вилки за ужином, – таким тоном, по меньшей мере, уличают в убийстве. – Но, если мы поедем, мне тоже понадобятся новые платья. – Она с сомнением покачала головой. – Не думаю, что Виктор поддержит идею.
– Но ты ведь спросишь у него? – я старалась скрыть отчаяние в голосе. Стоит поучиться у маркиза лицемерию. Ему так легко дается.
До вечера я надеялась, что идея с балом сработает.
Утром я оттачивала мастерство зиншнерца под бодрый счет Мартина. Зиншнерц – удивительно скучный народный танец Этерштейна входил в обязательную программу от Адаберты. Не представляю, как этерштейнцы переносили двадцатиминутное топтание на месте и вокруг партнера, наверное, высыпались в процессе. Меня начало клонить в сон в середине.
Дверь в залу распахнулась, и на пороге возник Виктор. Излучая бодрость и оптимизм, он целенаправленно зашагал ко мне. Мартин шмыгнул в сторону, оставив меня посреди зала в ожидании нового удара по нервам. Подойдя вплотную, Виктор чуть поклонился и произнес:
– Говорят, любезная племянница, ты делаешь успехи в танцевальном искусстве. Могу я пригласить тебя на танец?
С трудом подавив порыв отойти как можно дальше, я сделала легкий реверанс. Заиграла музыка, и Виктор начал первую перемену: ритмичные шаги вокруг партнера. Дамам полагалось отстукивать темп, но я сбилась сразу, вспоминая следующее движение. Через два круга партнер обнимет даму. Я покрылась испариной от ужаса.
Танец, пять минут назад казавшийся нелепым, превратился в западню.
– Очень красивое платье, – с улыбкой произнес маркиз, чуть прищурив глаза. – Оно тебе нравится?
Виктор остановился, нетерпеливо постукивая ногой. За спиной кашлянул Мартин, и я запоздало начала свой круг.
– Я заходил в твою комнату только что. Твоя мать отлично постаралась. У тебя есть красивые наряды, украшения. Я обеспечил все это, ты ведь понимаешь?
Мой круг закончился. Виктор ослепительно улыбнулся и поднял руки. Сейчас капкан захлопнется, а мне даже бежать некуда. Кольнула запоздалая мысль: вдруг он тоже эмпат? Мы же родственники, хоть и далекие. Он поймет, что я хочу сбежать, и отберет те жалкие остатки свободы, что еще остались.
Мартин снова кашлянул. Виктор шагнул ко мне, и капкан клацнул, захлопываясь вокруг моей талии. Раздражение заструилось по венам, приглушая музыку, забирая краски.
– Я забочусь о тебе и о твоем благополучии сильнее, чем кто-нибудь еще в твоей жизни, – Виктор танцевал уверенно, почти грубо, доминируя, не сводя с моего лица пристального взгляда. В глубине его глаз разгорался темный огонь.
– Я не просила вас, – от злости на свою беспомощность ляпнула я. Или, скорее, от злости Виктора. Она взяла верх, из-за нее чаще застучал пульс и кровь прилила к щекам.
Виктор прижал меня сильнее и презрительно произнес:
– Тебе стоит быть более благодарной. Я твой единственный союзник здесь, по-настоящему заинтересованный в твоем благополучии. Не стоит рубить сук, на котором сидишь.
Захотелось плюнуть ему в лицо.
– Зачем же вы так себя утруждаете? Скажите прямо, что вам нужно, и я подумаю, могу ли это дать.
Виктор премило улыбнулся и повел меня на новый круг. Его лицо перед глазами расплылось, а музыка доносилась издалека, словно из соседнего зала. Нужно вынести еще семнадцать минут презрения и лицемерия.
Я пропустила вступление, и Виктор тряхнул меня, как тряпичную куклу. Я попыталась вырваться, но он только крепче прижал меня, широко и фальшиво улыбаясь. Злоба и презрение, переполняющие Виктора, превратили его лживую улыбку в гримасу превосходства. Беспомощность словно клеймила меня раскаленным железом, и терпеть это было невозможно.
Я резко остановилась, хотя мы не закончили круг.
– Я могу поехать на летний бал? – как угодно, но танец надо прекратить. Пусть он откажет, главное, чтобы ушел.
– Раз мои дамы хотят бал, – промурлыкал он со злорадной усмешкой, – устроим бал.
Неужели?
Виктор шагнул назад, отпустил талию, но тут же перехватил мое правое запястье. Захотелось рассмеяться, потому что этого хотел Виктор.
– Он пройдет здесь. Я уже дал твоей матери поручение все организовать и разослать приглашения. Незачем куда-то ехать. Пусть все едут к нам.
Разочарование походило на хлесткую пощечину. Отвращение к маркизу вытеснило все остальные эмоции. Неожиданно я поняла, что боюсь его.
– Ты совсем не похожа на свою мать. Но в этом твое очарование, – не отрывая от меня взгляда, Виктор галантно поцеловал мою руку и отпихнул в сторону. – Спасибо за танец. Твои умения улучшаются день ото дня, но не стоит себя переоценивать.
И удалился.
– Фройляйн, вы меня огорчаете, – запричитал над ухом Мартин. – Вы забыли все, что мы учили?
Вот и все. Я получила щелчок по носу и мягкое предупреждение, что из замка нет выхода. По крайней мере, для меня. Мне не выбраться. Что бы я ни придумала, Виктор найдет способ обыграть.
Унижение не испортило радости от этого маленького протеста. Зато я поняла, что у маркиза нет надо мной никакой власти. Я – не Адаберта, обменявшая свободу воли на мишуру. Мне не нужно ничего из того, что он мог бы предложить. Впервые в жизни я испытывала к кому-то такую сильную неприязнь, практически ненависть. Я думала, о таком пишут только в романах, но унижение, досада и злость на Виктора были такими сильными, что у меня потемнело в глазах и выступили слезы.
Выбежав из залы, я направилась к Адаберте. Неужели она окажется настолько бессердечной, что не захочет даже выслушать?
Она сидела за столом и, обложившись журналами и открытками, быстро писала на листке бумаги.
– Мама?
Зачем я так ее назвала? Это вырвалось против воли.
– Милая, я буду занята какое-то время. Нужно столько всего сделать. Представляешь, маркиз предложил устроить бал здесь! Так чудесно! – Затея явно вызывала у нее воодушевление. – Побудь пока у себя. Я подойду, когда освобожусь.
– Мама, я больше не могу тут находиться, – я надеялась на ее снисхождение или хотя бы на то, что она обратит на меня внимание. – Мы можем уехать? Куда угодно, но как можно дальше.
Она подняла на меня изумленное лицо:
– О чем ты говоришь? Разве ты не поняла, что бал состоится здесь?
Я подошла к ней и положила руку на плечо, чувствуя ее недоумение и досаду от моей нерадивой глупости.
– Пожалуйста, помоги уехать, – у меня больше не осталось сил. Если бы я была кувшином, наполненным горечью и гневом, то сегодня туда попала последняя капля.
– Тереза, не глупи, – она раздраженно дернула плечом. – Что за странная идея? Здесь есть все, что тебе необходимо и вовсе незачем куда-то уезжать. Ни одна девушка в здравом уме не откажется от таких возможностей. Тебя нужно подготовить к балу. Я позвоню Густаву и попрошу его сшить тебе новое платье. Иди, подумай над цветом. Я скоро подойду.
Безнадежно. Наверное, она желала мне добра, в каком-то своем извращенном смысле, но все ее цели были целями Виктора. Осознавать ее безразличие ко мне оказалось не так больно, как я ожидала. Я с самого начала понимала, что она играет на другом поле.
Добравшись до своей комнаты, я в бессилии опустилась на кровать. Бороться с унынием и подавленностью становилось все сложнее и сложнее. Я провела здесь около двух месяцев, но, кажется, целую жизнь. Все приятное и любимое, что было раньше, погребено под слоем фальши и равнодушия. Я чувствовала себя раненой птицей.
Ощущение, что нахожусь в театре абсурда, нарастало. Родная мать холодна и равнодушна, отец снова бросил, Виктор же пугал до звона в ушах. Он был хорош на публике, рассчитывая каждое движение, даже если оно казалось ненамеренным. Но его чрезмерная любезность, напускная забота и четко выверенная небрежность наполняли меня ужасом. Я не ощущала в нем человечности. Боялась, что если сегодня он дарит колье, то завтра с точно таким же любезным выражением лица прикажет охране меня застрелить.
Страх сковывал, уничтожая воспоминания о свободе. Я здесь не останусь! Протест внутри рос, вынуждая поднять голову и высушить слезы. Я должна стать сильнее, хитрее и смелее. Буду пробовать раз за разом и, в конце концов, у меня получится.
*
Адаберта пришла только на другой день, вероятно, улучив минутку среди хлопот по организации бала. Я бы с радостью не видела ее и дальше. Зато у меня было время подумать над дальнейшими действиями. С порога она торжественно заявила, что бал назначен на двадцать пятое июля и у нас есть всего три недели, чтобы подготовиться.
– Мне нужна библиотека, – сообщила я ей, отворачиваясь от нового бирюзового великолепия в пол. Серьги и брошь в тон прилагались.
– Библиотека? – удивилась Адаберта. – Зачем? Тебе нужны Мартин и Густав, а вовсе не библиотека.
– Я совершенно ничего не знаю о балах и танцах. Хочу прочитать. Раз я владелица замка, разве я не могу посетить библиотеку?
Адаберта растерялась. Притворство с каждым разом удавалось мне все лучше.
– Даже не знаю, зачем тебе это. Разве там можно найти что-то полезное? Я принесу тебе журналы.
– Принеси. Но я хочу читать их в библиотеке.
Она продолжала смотреть с сомнением.
– Скажи маркизу, что я обещаю не делать глупостей. Я просто хочу иногда читать.
– Знаешь что?! – оживленно воскликнула Адаберта. – У меня появилась идея. Библиотека тебе ни к чему, а вот подучить немного немецкий не помешает. В конце концов, это твой родной язык. Я тебе помогу. Ну разве не чудесно? Мы сможем заниматься вместе.
Адаберта аж в ладоши захлопала от переполняющего ее энтузиазма. Мой же поутих, когда я представила, что терпеть ее присутствие придется еще и на уроках немецкого. Именно эта идея пришла мне в голову ночью, когда я искала хоть какое-то преимущество. Если вокруг все говорят по-немецки, значит, я тоже должна, но намеревалась справиться сама. Я ведь без труда запоминала карты, названия трав и деревьев. Почему бы не попробовать с иностранным языком? Впрочем, она помогла бы с произношением.
На следующий день охранники напугали меня, втаскивая в комнату громоздкий шкаф. Его поставили прямо у дверей, а потом стали вносить книги. Много книг. На секунду кольнуло разочарование. Но это не проигрыш, это компромисс. По крайней мере, я добилась своего и получила доступ к книгам, хоть это было не единственной целью. Оставалось только надеяться, что тюремщики не слишком критично подошли к выбору литературы или предоставят возможность делать спецзаказы.
Когда шкаф полностью заполнили и закрыли дверь, я отправилась изучать содержимое. Почти все книги оказались романами на английском языке, но было и несколько на немецком. Ни одного учебника. Видно, Адаберта не подозревала об их существовании, а собиралась учить меня по принципу: «Смотри – это я, а это стол». Одна книга особенно заинтересовала – «Замок» Франца Кафки. Закрыв глаза, я разворачивала ее перед внутренним взором на английском страницу за страницей. Сопоставив с этим экземпляром, я смогу прочесть ее по-немецки. Конечно, выбор некоторых слов покажется странным, но это уже маленькая победа. Я улыбнулась, пролистывая страницы. Уже что-то. Акт пятый «Возрождение надежды» прошу считать открытым.
Может, найду другие интересные книги? Я разворошила угол и что-то глухо стукнуло о деревянную поверхность. Рука нащупала предмет, совершенно не похожий на книгу.
Телефон!
Я открыла от удивления рот и даже огляделась, хотя в комнате, кроме меня, никого не было. Экран засветился, в телефонной книге был только один номер – «Шон Рейнер».
Отец про меня не забыл! Нашел способ обмануть охрану, чтобы поговорить. Или один из охранников – его человек. Наверное, тот, который носил книги. Надо спросить.
Я ринулась к двери, но не успела дойти – она открылась. Зашла Адаберта с кипой журналов, как обычно, сверкая улыбкой и великолепием. Я спрятала телефон за спину. Вот же растяпа, так и попасться недолго.
– Милая, все, как ты хотела, – царственным жестом она указала на шкаф с книгами. – Маркиз готов выполнить любую твою прихоть.
Я не стала спорить, пятясь к стенке. Надо незаметно спрятать телефон, но в шикарных платьях для принцесс нет карманов.
– Пора заниматься, – заявила Адаберта, свалив на стол журналы: Cosmopolitan, Vogue, Vanity Fair. Названия мне ни о чем не говорили. Видимо, ей они казались вполне подходящими для урока немецкого.
Пока Адаберта перечисляла предметы вокруг и заставляла меня повторять за ней, я добралась до кровати и сделала вид, что поправляю подушку. Спрятала телефон под одеялом, играя паиньку, лишь бы Адаберта не обратила внимания на мои топтания. Скоро отец заберет меня отсюда, скоро я снова буду свободна.
Я подскакивала от нетерпения. Акт пятый набирал обороты.
Еле дождавшись полуночи, я вытащила телефон из-под одеяла. В Портленде разгар дня – отец должен взять трубку. Я нажала на вызов.
– Тереза, – показалось, голос прозвучал в трубке даже раньше первого гудка. – Как ты?
В душе поднялась такая буря чувств, что даже голова закружилась.
– Ты можешь забрать меня отсюда?
– Виктор тебе ничего не сделал?
Отец будто находился в людном месте – я с трудом разбирала слова сквозь гомон толпы, – и голос звучал нечетко. От вопроса почему-то захотелось плакать.
– Нет. Забери меня! Я не хочу тут оставаться.
Пауза.
– Слушай внимательно. Виктор так просто тебя не отпустит, надо действовать осторожно. Мой человек, Шлоссер, тебе поможет. Я попрошу его разработать план побега. Как только он будет готов, тебя вывезут и спрячут, я прилечу, и мы отправимся к королю. Но потребуется время, нельзя просто ломиться на выход.
– Сколько времени? – я понимала, что он прав, но осознание, что нужно торчать в этой комнате еще, изматывало.
– Не знаю. Дни, недели. У вас будет только один шанс и его нельзя упустить. Пожалуйста, наберись терпения.
Недели? Хотелось вскочить с кровати и бежать что есть мочи. В трубке больше не шумели. Теперь голос отца звучал ясно и близко, словно он стоял рядом.
– Почему ты не можешь забрать меня прямо сейчас?
– Если я прилечу в Этерштейн, Виктор об этом узнает и усилит охрану. Тогда у Шлоссера ничего не выйдет. Я прилечу, когда ты покинешь замок. Пусть Виктор думает, что все контролирует.
Я молчала, пытаясь осознать, что может быть известно маркизу. Вдруг он и о звонке узнает?
– Пожалуйста, не делай ничего, пока Шлоссер все не подготовит. Ты поняла?
Я стиснула зубы. Если сорву единственную попытку побега, никогда себе не прощу. Если затея провалится, второго шанса Виктор не даст.
– Почему маркиз меня не убил? Ты говорил, он хочет меня убить.
Пауза.
– Он тебя не убьет, – голос отца казался бесконечно усталым. – Теперь нет.
– Тогда что ему от меня нужно?
– Тереза, сейчас главное – вытащить тебя. Дождись сигнала Шлоссера. Я ему доверяю, он поможет.
Придется терпеть ложь Виктора и безразличие Адаберты. Как бы самой не стать лживой и безразличной от такого соседства.
– Тереза?
– Да. Буду ждать сигнала Шлоссера.
В телефоне снова зашумели, показалось, что кто-то громко произнес фамилию Рейнер, будто позвал.
– Мне нужно идти, – произнес он, словно ненавидя каждое слово. – Я тебя не оставлю, слышишь? До встречи.
– До встречи, – пробормотала я в замолкшую трубку.
По щекам катились слезы, руки дрожали, пока я снова запихивала телефон под подушку. Нет, там его может обнаружить Сабина, когда придет менять белье. Я положила телефон туда, где нашла – в дальний угол книжного шкафа. Это тоже ненадежно, ведь принести книги может другой охранник, или вездесущая Адаберта сунет нос. Я металась по комнате в поисках подходящего места, пока не обнаружила его за декоративным цоколем у комода. Планка закрывала ножки, но при нажатии у пола откидывалась, демонстрируя глубокую пыльную нишу. Здесь искать не станут.
Заснуть удалось только под утро. Желание выбраться и убежать как можно дальше от непредсказуемых людей, которые по странному стечению обстоятельств оказались моими родственниками, было невыносимо. Отвращение к Виктору и негодование на Адаберту стали топливом, не дававшим потухнуть моей решимости.
*
Потянулось тоскливое ожидание.
По ночам я читала Кафку, а днем демонстрировала всем обложки английских книг. Уже через пару недель, одолев всю книгу два раза и начав в третий, я поняла, что большая часть прочитанного не требует перевода. Немецкий стал понятен. Еще я обнаружила «Вильгельма Телля» Шиллера на языке оригинала. Мне не очень нравилось произведение, поэтому когда-то в прошлой жизни я читала его невнимательно. Но это было даже на руку. Почему бы не проверить знания немецкого без возможности обратиться к переводу? На чтение «Вильгельма» ушло три ночи, и я поняла почти весь текст. От воодушевления в животе летали бабочки. Все-таки эйдетическая память годна не только, чтобы запоминать карты, даты и названия.
Немецкие журналы я изучила от корки и до корки, чтобы восполнить запас разговорных слов. С их страниц я почерпнула много чепухи про косметику и стили в одежде. Адаберта восхищалась моими новыми знаниями и усердием. Пока она была довольна, не утомляла лекциями о признательности маркизу и моей избранности.
Поговорить с отцом удалось еще раз, потом телефон сел. Охранники ходили следом всегда вдвоем, и никто из них ко мне не обращался. Кто был Шлоссер, оставалось непонятным. Приходилось наблюдать и ждать.
Наступило двадцать пятое июля. Не знаю, в чем состояла подготовка к балу. От меня каждый раз отмахивались, когда я предлагала помощь в надежде отыскать новые возможности для побега. Утром в день бала Сабина в сопровождении Адаберты внесла в мою комнату роскошное синее платье с пышной юбкой и обтягивающим лифом. По нему струился причудливый узор, украшенный мелкими стразами, юбка тяжелыми складками ниспадала до пола. Я ахнула от такого великолепия.
– Одевайся. Скоро подойдет Гертруда, чтобы заняться волосами.
Адаберта поставила на пол туфли из бархата в цвет платья такого же глубокого синего оттенка.
Надеть платье помогали и Адаберта и Сабина, и это оказалось весьма непросто. Выяснилось, что у него есть корсет, а я думала, такие штуки остались в прошлом.
Расправив на мне складки, Адаберта чуть отошла и с гордостью оглядела дело своих рук.
– Ты такая красавица, просто невероятно!
Ее улыбка выглядела настоящей, и я даже заинтересовалась своим внешним видом. Дернулась было к зеркалу, но Адаберта остановила, ухватив за локоть.
– Погоди, сначала прическа. Все должно быть идеально, – она задумчиво смотрела на меня. – Ты и правда будешь самой великолепной дамой на балу.
Я почувствовала, как она расстроена, думая, вероятно, о потерянных надеждах и неосуществившихся мечтах. Но, несмотря на это, она нашла в себе силы на искреннее восхищение. Одна настоящая эмоция воодушевила.
Сабина помогла мне обуться и молча вышла. Гертруда и Густав колдовали над прической. Они обсуждали пробор и высоту, шпильки и укладку, а мне было невероятно хорошо в этот момент. Сидя перед зеркалом с накидкой на плечах, закрывающей платье, я улыбалась почти безумной улыбкой. Я была счастлива, ведь я понимала почти все, что они говорят.
Когда с прической закончили, мне разрешили посмотреть на себя. Я в недоумении разглядывала темноволосую незнакомку в зеркале напротив. Узкий лиф делал ее похожей на тонкую осинку, а пышная юбка до пола вызывала ассоциацию со сказкой. Цвет платья превратил глаза в два сапфира на идеальном лице. Волосы, подобранные наверх, лежали изящным каскадом, выпуская отдельные завитки на свободу. И даже изумление на лице прекрасной незнакомки не портило общего впечатления. На моем лице. Понимание, что это я, приходило с трудом.
Заходя в уже опротивевшую залу, я даже дышать боялась, чтобы ненароком не испортить великолепия наряда. Я так сильно сосредотачивалась на каждом шаге, что толком не могла разглядеть, что творится у меня перед носом. Звучала музыка: похоже, сегодня играл настоящий оркестр.
Виктор с дежурной лучезарной улыбкой нарисовался передо мной, предложив руку. Воодушевление испарилось. Не найдя другого выхода, я взяла его под локоть. Он торжественно провозгласил по-немецки:
– Позвольте представить вам свет очей моих, мою дорогую гостью и милого друга. Настоящий бриллиант Хольц-Линдена. Она любезно согласилась провести со мной время и украсить мое скромное поместье своим присутствием. Этот бал – в ее честь.
Со всех сторон послышались аплодисменты и восторженные восклицания.
Виктор повел меня через зал, не выпуская руку. Накрыл ужас, когда я разобралась в его эмоциях. Он насмехался над всеми присутствующими. Его ленивое довольство тем, что мною восхищаются, убило во мне последнюю наивность. Он согласился поиграть в игру под названием «Бал», чтобы заткнуть меня и скоротать время. Его уверенность в безраздельном владении мною была непоколебима.
Ошеломительное унижение прошило тело, отозвавшись пульсацией в висках. Я ненавидела Виктора, себя, зал, платье и всю свою жизнь. Я игрушка без права голоса. И маркиз демонстрировал это снова и снова, закидывая мишурой красивых нарядов, драгоценностей и комплиментов.
Видимо, я пыталась вырваться, потому что он еще крепче прижал меня, делая больно и со странной усмешкой заглядывая в лицо. На каблуках я стала почти одного роста с ним, и его лицо, очутившееся ближе, чем я привыкла, показалось мне лицом дьявола. Наверняка он понял, что со мной что-то не так, потому что темное чувство внутри него вспыхнуло сильнее, превратив улыбку в злую гримасу.
– Милый друг, позвольте представить вам графа Артау из Кремс-ан-дер-Донау. Мне повезло застать графа проездом через Этерштейн и пригласить в мое скромное имение.
Он снизошел до меня, вернувшись к английскому языку, но забыл, что подарил мне свое имение. Я не хотела знакомиться с графом Артау. Зачем? Скорее всего, он просто часть спектакля. Он нужен, чтобы сыграть шестой акт под названием «Бал».
Однако, когда бледный пожилой человек в дорогом костюме взял мою руку, я ощутила его искреннее восхищение и признательность за предоставленную возможность. Он просто пленник обстоятельств и даже не подозревает об этом.
– Рада знакомству, – я испытала благодарность за его настроение.
Эмоции Виктора ворочались внутри, лишая сил, сбивая с толку. В глазах двоилось, я с трудом разглядела пожилого господина в сторонке и парочку стареющих кумушек за ним. Дальше на стуле сидел совсем дряхлый старец, наверное, лет за девяносто и просто смотрел в пол. Я обвела взглядом зал – вычурно и богато одетые гости демонстрировали всем желающим открытые морщинистые плечи и декольте, неестественные прически, обвисшие животы. Здесь собрались одни старики и старухи. Как это понимать? Но потом я представила картинку: юный принц, влюбившийся в принцессу на балу, помогает ей сбежать, чтобы сыграть свадьбу, а злобный дядя остается с носом.
