Текст книги "Пристанище для уходящих. Книга 1 (СИ)"
Автор книги: Эмбертория
Жанр:
Триллеры
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)
Тренькнул телефон. Наверное, охрана доложила, что я уехала и теперь отец интересуется, где меня носит. Не стану ничего писать, пусть почувствует, каково это, когда с твоими просьбами не считаются.
Разрывал стыд за вчерашнее поведение и злость на то, что отец навязывает свои решения. Идея с балом принадлежала ему, зря я поддалась на уговоры. Виктору проще следить за мной, когда я вне дома, но отец настаивает, чтобы я выходила как можно чаще. И как совместить слежку Виктора и желание отца? Я представила, как Виктору приносят фотографии, где я спускаюсь с крыльца, сажусь в машину, стою в вечернем платье в зале, полном гостей; как он берет фотографии в руки и внимательно осматривает мой силуэт и позу, прикидывая каким именно способом меня можно заставить плясать под его дудку, угрожая, запугивая. Я представила, как внутри него живет черная глубина, подсказывающая решения, делающая его убийцей. Меня чуть не стошнило прямо на руль. Я не смогу рассказать отцу про подарок Виктора, я даже имя его произнести не смогу.
Во мне росла глухая злость. У меня все только наладилось. Неужели три месяца нормальной жизни – все, что мне отпущено? А отец? Он столько времени меня защищал. Может быть, пора перехватить инициативу и научиться защищаться самой и защищать близких? Когда Виктор придет за мной, я должна быть готова.
Я осознала, что уже давно никуда не еду, а стою на обочине в центре Портленда. Как я ни во что не въехала в таком состоянии, осталось загадкой. Внутри накопилось столько злости, тоски и отчаяния, что хотелось кричать. Я вышла из машины и направилась к двери с надписью «Клуб Айкидо».
*
– Как сегодня прошли занятия с мисс Митчелл?
Кухарка принесла последнюю тарелку и, выходя из гостиной, закрыла за собой дверь. Я хмуро разглядывала нежно-сиреневую скатерть и не сразу услышала вопрос. Тихий семейный ужин. Папа каждый вечер интересовался, как прошел день, а я интересовалась его делами. Спросит ли он что-нибудь про вчерашнюю ссору?
– Тереза?
– М-м-м, все прошло хорошо. Как обычно.
– Fräulein Mitchell sagte, du hatte Fortschritt in der Mathematik, – прищурившись, произнес папа. (Мисс Митчел сказала, что ты делаешь успехи в математике, нем)
– Un wie oft sprecht ihr ueber mich hinter meinem Rücken? – язвительно поинтересовалась я. (И часто вы обсуждаете меня за спиной?)
– Fast jeden Tag, – немного виновато ответил папа. (Почти каждый день)
Я вздохнула. Конечно, как же иначе.
– Она просила узнать, на какой факультет ты хотела бы поступить? Какую профессию выбрать?
Хм, хороший вопрос. Я даже и не задумывалась об этом, ожидая, что вот-вот объявится Виктор со своими планами. Стоит ли сейчас? Папа ждал ответа.
– Честно говоря, не знаю. Можно подумать?
– Могу рекомендовать тебе мировую экономику, международные отношения или, возможно, политологию. Это может пригодиться тебе в дальнейшем.
– В дальнейшем? – я растерялась от его уверенного тона.
– Такие знания всегда полезны, – кивнул папа и занялся ужином. – Если понадобится консультация, ты всегда можешь поговорить со мной или с мисс Митчелл.
Каждый раз, когда он упоминал учительницу, у него менялась интонация. Любопытно! Если она ему нравится, это что-нибудь изменит? А если они начнут встречаться? А вдруг они решат переехать? Поможет ли скрыться от Виктора? Хм, а если нам с папой уехать в путешествие? Куда-нибудь далеко.… Подальше от Виктора и всех заморочек с троном.
– Что нужно от меня маркизу?
Папа поднял напряженный взгляд от тарелки.
– Для тебя его желания не имеют никакого значения, – он выглядел недовольным, словно я предложила ему поскакать на одной ножке, разбрасывая конфетти, и получила выговор за глупую идею. – Почему ты спрашиваешь?
Я сжала вилку в руке. Возможно, отец говорит так, чтобы меня успокоить.
– А если бы имели значение? Если бы было важно? Чего бы он от меня хотел?
Отец откинулся на стуле и вздохнул, скептически разглядывая куриное рагу, которое сегодня подала кухарка.
– В Этерштейне все решает король, – я прочитала столько книг об этой стране, что уже могла бы вести лекции об абсолютной монархии, но только понимания не прибавилось. – Зачем я была нужна маркизу? Он надеялся, что я замолвлю за него словечко? Он же племянник короля. Что я могу для него сделать?
– А ты внучка короля, – обстоятельно произнес отец, – и наследница трона. И должна думать не о том, как угодить Виктору, а о своем будущем в Этерштейне.
– О своем будущем как королевы? – скептически переспросила я. – Ты серьезно?
– Конечно, серьезно, – кивнул он. – Такими вещами не шутят.
Я покрылась холодным потом и быстренько положила вилку на стол, чтобы он не заметил, как дрожат руки. Пытаясь вернуть самообладание, я разглядывала почти нетронутый рататуй на тарелке. Невероятно, что столько времени он держал это в голове, тогда как мне вопрос казался закрытым. Значит, вот к чему он вел вчера. Упорства ему не занимать.
– Я понимаю, ситуация непростая. Тебе тяжело, – отец вздохнул. – Но ты должна понять, что теперь ты не просто девочка в бегах, ты герцогиня Эттерская. В тебе течет кровь Ольденбургского дома, династии, ветви которой правили в нескольких странах Европы уже более пятисот лет, и кое-где правят до сих пор.
Я слышала интонации отца – весомые, убеждающие – и боролась с подступающей к горлу паникой.
– Нужно представить тебя королю. Поговори с ним хотя бы по скайпу, раз не хочешь ехать.
– Ты же только что спрашивал про колледж, – лучше обсудить что-то более понятное, иначе паника накроет с головой. – Разве мы не планируем мою учебу?
– Именно, – отец кивнул. – Но планируя, нужно помнить о целях. У тебя с рождения двойное гражданство – США и Этерштейна, значит, ты можешь выбрать любой колледж на этом континенте или в Европе. Поэтому и спрашиваю о факультете.
– Зачем? Ты же и так уже все решил за меня, – я швырнула на стол салфетку. – Разве мои желания имеют значение?
Отец так на меня посмотрел, что я почувствовала себя неудачным куриным рагу, по ошибке поданным к столу.
– Хорошо. Скажи, что ты хочешь. Чем ты хочешь заняться?
Наткнувшись на твердый взгляд отца, я снова уставилась в тарелку на остывший рататуй. Стало неуютно, потому что я не знала ответа. Знала только, что точно не королевскими обязанностями.
– Закончу колледж. Найду работу. Как все, – кажется, за меня говорило мое упрямство.
– И какую же работу, позволь спросить? – отец скептически приподнял бровь.
Будто издевается. Я досчитала до десяти, чтобы потом не пожалеть о сказанном.
– Что-нибудь придумаю пока буду учиться. Разве есть закон, запрещающий принцессам работать? Я о таком не слышала.
– Я тоже не слышал, но, когда станешь королевой, можешь издать, если он тебе понадобится.
– Да не могу я быть королевой! Я же ничего об этом не знаю.
Отец кивнул.
– Поэтому я и предлагаю решение: познакомься с дедом, посети Холлертау, посмотри, как там все устроено. Король будет рад тебя видеть.
Я сжала под столом кулаки.
– То есть вариант, что я не хочу, не принимается?
Отец долго молчал, и, в конце концов, я рискнула посмотреть на него. Он хмуро разглядывал недоеденное куриное рагу. Я слышала только учащенный стук своего сердца и тиканье часов на каминной полке. Странно, что он так недоволен моим отказом. Разве с самого начала не было понятно, что я совершенно не подходящий кандидат?
– Ты не можешь отказаться от того, чего не понимаешь, – тихо, но убежденно заговорил отец. – Твое наследие – это сила и слабость одновременно. Ты должна подчинить слабость и научиться пользоваться силой во благо. Это твой долг. Людям, облеченным властью, очень часто приходится делать то, что не хочется, и не делать того, что хочется.
Я склонила голову, разглядывая Шона Рейнера. Сейчас казалось, что между мной и представительным осанистым человеком напротив нет ничего общего. Что я по ошибке попала в его окружение и в элегантный дом, где каждая деталь говорила об изысканном вкусе владельца.
– Ты хочешь сказать, что стать королевой – мой долг?
Он скривился, словно переживая личное оскорбление.
– Я бы очень хотел, чтобы у тебя был выбор, поверь мне, но иногда…. Иногда его просто нет.
Где-то я уже слышала эти разговоре о долге. Стало бесконечно тоскливо и горько, когда я поняла, что все альтернативы заканчиваются утратой свободы.
– Помнишь ты рассказывал, как твой отец выбрал долг, а не семью. Разбил твоей матери сердце, бросил тебя. Два раза. Ты делаешь то же самое – выбираешь трон, а не семью. Ты сын своего отца. Хочешь доказать ему свою значимость?
Мне было так горько, что злые слова вырывались сами собой. И от сказанного стало стыдно и противно. Я же не такая на самом деле, я не оскорбляю людей.
– Тереза, – выдавил отец. Кажется, он не мог справиться с голосом и прокашлялся. – Я тебя никогда не бросал… Ты не понимаешь, о чем говоришь.
– Ты прав, не понимаю, почему вы с королем покрываете преступления Виктора, – меня уже трясло, но я не могла остановиться. – Почему он не сидит в тюрьме? Потому что член королевской семьи? А если я пойду и убью человека, просто так, меня тоже не накажут?
– Тереза, ты переходишь границы, – он сжал кулаки, вытянулся на стуле и застыл.
В этот момент он показался мне таким растерянным и беспомощным, что я сама растерялась и вцепилась в стул, чтобы успокоить дрожь. Зачем я порчу наши отношения? Во мне так много страха, я не знаю, куда его девать, и он разрушает меня так интенсивно, что задевает окружающих.
– Ладно, а что скажет король об эмпате на троне? Я же неуправляема. Если мой оппонент будет злиться, я тоже разозлюсь. Вы готовы отправить меня на переговоры? – Отец молчал, сосредоточенно слушая, только немного побледнел. – Как я смогу оставаться собой, если каждую минуту кто-то будет претендовать на мое внимание? Могут ли королевы держаться особняком и подолгу оставаться в одиночестве?
Отец прищурил глаза, раздумывая над моими словами, и чуть подался в мою сторону.
– Не думаю, что проблема настолько критична, – в конце концов, произнес он. – Твоя изоляция – спорный вопрос. По-моему, ты отлично держишься в обществе.
Я выпрямилась, переживая обиду и возмущение.
– Тебе стоит поговорить с Адабертой. Она скажет, что я безнадежна и все время путаю вилки.
Отец резко выдохнул, словно его ударили в живот.
– Тереза, я виноват перед тобой, ты права… – начал он.
– Так загладь вину! Я хочу отказаться от трона, как ты. Ты говорил, что это возможно. Помоги мне!
Нужно было удостовериться, что мы поняли друг друга, поэтому я тщательно наблюдала за папиными эмоциями. Нас разделяли три ярда деревянного стола, тарелки, бокалы и его непроницаемое лицо.
– Ты пока не готова, я понимаю. Тебе нужно время, – бесстрастно заключил он.
Протест, вспыхнувший внутри, походил на физическую боль. «Нет ничего хуже сказанных сгоряча слов», – прозвучал в голове голос Келли. И я застыла, сосредоточившись на дыхании и на микроскопической выщерблинке идеально гладкого бокала. Сгоряча уже многое сказано.
– Я устала и хочу спать, – я встала, намереваясь покинуть гостиную. Но когда проходила мимо отца, он поймал меня за руку, многозначительно заглядывая в глаза.
– Тереза, я готов помочь тебе пройти по этому пути. Нельзя игнорировать свое предназначение.
Захлестнула его любовь к давно покинутой стране, тоска по добровольно утраченным возможностям и вина за то, что возложил все это на плечи ребенка. Пусть из самых добрых и искренних побуждений, но он хотел отнять у меня свободу, чтобы занять надежное место в семье, которая когда-то отвергла его, стать частью чего-то более значительного, чем отдельный человек, исполнить свой долг. И еще я почувствовала то, что он напрасно пытался скрыть – разочарование. Я не оправдала его надежд, перечеркнув планы.
– Ты говорил, у меня тоже есть право принимать решения, – произнесла я, выдергивая руку. – И я бы хотела оставить это право за собой.
Прикоснувшись к миру отца, к которому никогда не принадлежала и который никогда не понимала, я растерялась. Что произойдет, если я выберу этот путь? Отец будет гордиться мной? А если не справлюсь? А Виктор? Разве он не будет против? Разве он не попытается снова меня убить?
Перед сном я достала кулон. В тусклом свете ночника казалось, что крылья бабочки поникли, и она вся словно выцвела и посерела. Она, так же, как и я, не хотела становиться пленницей обстоятельств, но где тот путь, что выведет из лабиринта чужих страстей?
========== Глава 15. Анатомия страха ==========
Жизнь продолжалась, несмотря ни на что. За завтраком отец молчал, бросая на меня настороженные взгляды, но терпеть разногласия слишком мучительно. По крайней мере, для меня.
– Давай пока сосредоточимся на колледже, если не возражаешь, – произнес отец, когда уже казалось, что он ничего не скажет, и я придумывала, с чего начать разговор. – Об остальном – побеспокоимся потом.
Я застыла с чашкой в руке, собираясь заварить чай. Тон был примирительный, но взгляд мне не нравился. Взгляд человека, идущего против своих убеждений.
– Не возражаю, – я внимательно изучала его реакцию. Вроде бы на его лице мелькнуло облегчение. Пытаясь разгадать эмоции только по внешним проявлениям, я не чувствовала себя уверенно.
– Подумай о специализации в колледже. Я все еще настойчиво рекомендую мировую экономику, международные отношения или политологию. Но, конечно, решать тебе.
Он посмотрел на меня с выражением выполненного отцовского долга, я же смогла в ответ только промычать: «Подумаю». Тогда он удовлетворенно кивнул и скупо улыбнулся на прощание. Я проводила его взглядом, испытывая облегчение от того, что мы не в ссоре, но опасаясь, что ненадолго. Пока вопрос выбора специализации не встанет ребром. Накануне вечером я пару часов провела в интернете, изучая упомянутые им науки и дисциплины, которые туда входят. Отвлекало от мыслей о Викторе. Но вывод напрашивался сам собой: что скучнее мировой экономики? Разве что политология.
Я начала ходить на занятия по айкидо четыре раза в неделю. Приходилось прятать синяки, но отказываться от нового опыта я не хотела. Услышав однажды от учителя: «Айкидо – искусство примирения. Всякий кто намерен драться, разорвал свою связь со Вселенной. Если ты стремишься властвовать над другими, ты уже побежден» – я осталась в замешательстве, но потом воодушевилась, потому что такие убеждения как нельзя лучше вписывались в мое мироощущение. Я осознала, что, осваивая айкидо, я осваиваю искусство проигрыша, приносящего победу. И это требовало колоссальных усилий и концентрации внимания, не только из-за эмпатии, поэтому пришлось записаться еще и в фитнес-центр в том же здании, чтобы сбрасывать напряжение на тренажерах и в бассейне. К тому же это снимало вопросы о том, где я провожу время. Я помнила про GPS-трекинг.
Глазастый объявился. Он приходил заниматься на тренажерах в то же время, что и я, и усиленно делал вид, что увлечен гантелями, и даже не таился. Я специально смотрела на него и дожидалась его взгляда. Все то же самое: мурашки и нестерпимое желание подойти, услышать его голос и его историю. Что за чертовщина? Со мной такого раньше не происходило. Я так привыкла сторониться людей, что мысль заговорить первой огорошила, как в тот раз, когда я провалилась под лед в Монтане. Мы с Келли умудрились заехать в национальный парк Глейшер зимой и отправились в поход по замерзшему озеру. Келли успела поймать меня за капюшон, прежде чем течение унесло под лед, но ощущения изумления и страха потом долго не отпускали. Почти как сейчас, словно мир повернулся ко мне новой незнакомой стороной, о которой я раньше слышала, но никогда не рассчитывала испытать на себе. И что с этим делать?
Я набралась решимости и на очередном занятии попросила у мисс Митчелл прощения за обман. Сейчас мне казалось, что я поступила ужасно глупо. Она вздохнула с облегчением, услышав робкие извинения, и сама дотронулась до моего плеча.
Побыв мисс Митчелл, я устыдилась своих сомнений. Сложно найти более открытого и благожелательного человека.
– У вас с отцом очень необычные отношения, – заявила она. – Вы как будто все время друг друга оцениваете и взвешиваете каждое слово, прежде чем его произнести. – Я опешила, а она добавила: – Но видно, как сильно он тебя любит.
– Папа слишком беспокоится, – буркнула я, думая о его планах на дочь.
– Для родителей вполне естественно беспокоиться о детях, – она улыбнулась.
Я подумала об Адаберте, но ничего не возразила.
Потом вспомнился Хоторн. Я ведь могу набраться храбрости и дотронуться до него, тогда пойму, нравлюсь ему или нет. Если нет, то и думать о нем забуду. Как же этот вопрос выясняют люди, у которых нет эмпатии? Неужели просто спрашивают? Мне пришла в голову одна мысль, и я решила ее проверить.
– Мне придется уехать в колледж. Не хочу оставлять папу одного.
Я положила руку на запястье мисс Митчелл, как бы возвращая жест, надеясь, что моя неожиданная тяга к физическому контакту не покажется ей неуместной. Я ощутила грусть и трепет, когда она подумала о папе, искренний интерес и желание быть рядом.
– Все дети уезжают от родителей рано или поздно, – печально сказала мисс Митчелл. – С этим ничего не поделаешь.
Ее отношение к папе было таким трогательным, что на глаза навернулись слезы.
– Тереза, – воскликнула мисс Митчелл, – не расстраивайся. Вы сможете навещать друг друга так часто, как захотите.
– Конечно, – покорно кивнула я. С мисс Митчелл все понятно.
Дома по ночам я долго размышляла о будущем. В другой жизни, если бы все обстояло иначе, и у меня был реальный выбор, я бы хотела стать экологом и заботиться о животных или растениях. Папа принял мой выбор профессии настороженно, и не очень благосклонно, тогда как мне выбор казался логичным: я бы могла заниматься именно тем, что больше всего люблю, и мне не пришлось бы проводить много времени с людьми. Лучше мечтать о будущей профессии, чем содрогаться, представляя, какой следующий дьявольский план обдумывает Виктор, или пытаться убедить отца, что я – плохая кандидатура на пост королевы Этерштейна. Хотя кого я обманываю? Даже если Виктор не доберется до меня, отец не допустит, чтобы я позорила семейное древо профессией эколога.
*
– Тереза, что с тобой происходит? – тревожный вопрос отвлек от печальных размышлений над тарелкой.
– Ничего, – ответ вылетел автоматически.
– Нет, что-то определенно не так, – отец с сомнением склонил голову. – Последнее время ты какая-то хмурая. Может, расскажешь? Что-то случилось?
Он устремил на меня пристальный взгляд.
– Я тут подумала, – протянула я, не зная, куда девать глаза, – было бы неплохо съездить в путешествие. Посмотреть мир. Я ведь не была нигде, кроме США.
– Этерштейн тебя категорически не устраивает? – озадаченно спросил папа, застыв с бокалом в руке.
– В мире еще двести пятьдесят одна страна, – выдавила я, теребя салфетку в руке. На днях я проходила мимо туристического агентства. Удивительно, как много существует мест, куда можно поехать.
– То есть ты определилась с тем, чем хочешь заниматься в будущем? – он поставил бокал на стол. – Собираешься путешествовать.
Его неодобрение словно материализовалось перед нами в воздухе, сгустилось колючей тишиной и намекнуло на очередной выговор.
– Почему бы и нет, – внутри все запротестовало. Не хочу покидать это пристанище – первый настоящий дом в моей жизни. Тем более ради трона. – Я не привыкла так долго находиться на одном месте. Смена обстановки не повредит.
Папа продолжал хмуро смотреть, а я ненавидела себя за каждое слово.
– И куда конкретно ты хочешь уехать? – сухо спросил он.
– Неважно. Можно, например, устроить путешествие по островам на полгода. Но я хотела бы, чтобы ты поехал со мной.
На его лице мелькнуло облегчение, и на долю секунды я поверила, что мой наивный план сработает.
– Тереза, мы обязательно съездим в путешествие, если тебе так хочется, но не сейчас. Я ведь исполнительный директор компании, на мне куча обязательств. Я не могу просто взять и уехать на полгода.
– Понимаю, – разочарование холодком пробежало по телу.
Папа встал и подошел, сев ближе.
– Дело только в этом? В желании сменить обстановку? – он требовательно заглядывал мне в глаза. – Больше ничего не случилось?
Я прокляла его чертов родительский инстинкт и помотала головой.
– Ничего не случилось. Я сморозила глупость. Конечно, ты не можешь уехать надолго.
Я попыталась сделать вид, что ужинаю, и мне, как ни странно, удалось, но папа продолжал наблюдать.
– Ты боишься Виктора? В этом все дело? – с неожиданной злостью спросил он.
– Нет, – быстро ответила я и похолодела: неужели он в курсе подарка?
– Тереза, действия и, тем более, его желания не имеют значения. Пойми, уклоняясь от исполнения своего долга, ты даешь дорогу Виктору. Ты сама видела на что он способен. Неужели хочешь, чтобы такой человек правил страной? Да и мой отец не хочет видеть его на троне. Король рассчитывает на тебя.
Закружилась голова – то ли от страха, то ли от злости. Король не хочет видеть на троне племянника, но согласен на внучку, с которой даже не знаком? Виктор же не согласен. И да, я видела на что он способен.
– С чего он решил, что я подхожу больше? Он меня даже не знает.
– Тереза, ты сама отказываешься с ним знакомиться, – отец приподнял брови.
Я выпрямилась на стуле, швырнув на стол салфетку. Неужели король в таком отчаянии? А когда я стану королевой, Виктор просто отступиться?
– Ты не отозвал охрану. Значит, опасность есть? – и не сказал, что за договор они заключили с Виктором, словно это было неважно.
– Ты член семьи публичного человека, хоть и теоретическая, но опасность всегда есть, – отчеканил отец. – Чего конкретно ты боишься, объясни?
Я уткнулась в тарелку, пытаясь придумать, как выйти из положения и сказать ему то, что он хочет услышать. Ведь очередное заявление о том, что я не могу быть королевой, он снова пропустит мимо ушей.
– Пригласи мисс Митчелл на ужин.
– Что? – он застыл с салфеткой в руке.
– Ты ей нравишься, и она тебе тоже, – заявила я и добавила: – Ужасно смотреть, как вы мучаетесь.
Обескураженный папа откинулся на стуле и ошеломленно смотрел на меня.
Через пару дней за завтраком я нашла около тарелки два билета на Канары. Семь дней на островах? Еще совсем недавно я бы разволновалась от предвкушения, но теперь это казалось последним желанием перед казнью. Фотографии океана и скалолазов выглядели как насмешка. Но разве я не имею права на маленькие удовольствия?
*
Наступило и миновало хлопотное и полное неожиданностей Рождество. Келли никогда его не отмечала. Мы и елку-то не наряжали. Зато директора крупной компании приглашали на Рождественские вечера в Городской Совет, в Театр балета, в Музей Искусств, в Хоккейный клуб, в другие компании и холдинги. Иногда я ходила с отцом, памятуя об обещании самой себе больше практиковаться с чужими эмоциями. К тому же у меня появилась отличная возможность отметить все праздники Рождества, которые я пропустила за столько лет. Тщательно избегая любого физического контакта, я отлично проводила время, наблюдая за гостями с подоконников, из-под сцен и закулисья, с галерок и верхних трибун. Журналисты постепенно теряли ко мне интерес, как и предсказывал папа, и вели себя не так назойливо. В последней статье я именовалась «прелестным призраком» и «особой со своеобразным воспитанием», потому что никому из журналистов не удалось меня поймать и допросить.
Я выучила расписание Хоторна и в дни его дежурств сидела дома, избегая его взглядов и ощущения, потеряно что-то важное. Но я ведь ничего не теряла. Логика боролась с эмоциями, и эта борьба утомляла, как соревнование с течением. Неужели папе и мисс Митчелл так же тяжело? Они ведь тоже прячут чувства, не высказывают их.
Миновали и наши каникулы на Канарах. Зима в Портленде добавила в расписание дожди и слякоть. Я не возражала, я любила дождь. Даже если он заставал меня на улице, подставляла струям лицо, прислушиваясь к силе ветра, вечным стихиям и бесконечному циклу природы.
Жизнь приобрела цикличность, пусть и не очень надежную, но все же предсказуемую. По крайней мере до тех пор, пока папа и Виктор придерживались тактики наблюдения. Нарезая многочисленные круги в бассейне, или оттачивая приставной шаг и шаг со сменой ноги в додзё, я пыталась, уже в который раз, найти выход из сложившейся ситуации. Все дело во мне. Я – источник неприятностей для всех, кого знаю, особенно для одного отрекшегося принца. Я вообще не должна была появляться на свет, но это случилось, и теперь нужно придумать, как свести к минимуму последствия катастрофического факта.
Папа больше не заговаривал о колледже или о престолонаследии, но я чувствовала, что эти темы ему отнюдь не безразличны. А еще он боролся с горьким разочарованием, и мне казалось, что в каждом его взгляде сквозило огорчение. Его нарастающие колебания и двойственность странным образом отдавались во мне головокружениями при касаниях.
Я словно очутилась посреди минного поля, где каждый следующий шаг может привести к катастрофе. Боюсь, в какую бы сторону я не повернула, станет только хуже. Особенно когда Виктору надоест ждать.
*
Выйдя из раздевалки фитнес-центра в пустой холл, я застыла. Как будто во сне ощутила, как сзади закрылась дверь, и еще чужое присутствие за спиной. Впереди за кофейным столиком сидел Виктор. Как только я увидела его, сила духа испарилась, оставив только дрожь в коленях и желание бежать.
Виктор, сидя в тесном пластиковом стульчике, словно на троне, небрежно помахал рукой:
– Присядь рядом, милая племянница.
Охранник Виктора равнодушно подтолкнул. Я села, охваченная оцепенением. Даже помощи попросить не у кого: ночью на фитнесе никого нет. Да и кто поможет?
Виктор источал любезность и благодушие. Мне стало тошно от мысли, что на самом деле он этого не чувствует.
– Ты отлично выглядишь, – премило улыбнулся он. – Прогулки и плавание явно идут тебе на пользу.
Что ж, я знала, что он за мной следит, и это не должно было так уязвить.
– Слышал, ты строишь планы на будущее. Думаешь о поступлении в университет?
Я молчала, глядя в пол, и ждала, когда он скажет, зачем пришел.
– Мне кажется, ты не совсем верно понимаешь ситуацию, в которой оказалась. Отец морочит тебе голову. Я расскажу, как все будет.
Так значит, игры в доброго дядюшку закончились. Я подняла на него взгляд. Он с большим вниманием встретил его и усмехнулся, ожидая реакции, но я молчала.
– Твое поведение не облегчает нам обоим жизнь.
Мое поведение?? Я не выдержала.
– Что вам нужно? – голос прозвучал на удивление твердо.
Виктор расплылся в улыбке.
– О, сущая мелочь, недостойная отнимать у тебя время. Всего лишь трон.
– Так забирайте, – процедила я. – И оставьте меня в покое.
Я подумала о папе и его планах. Виктор склонил голову, рассматривая меня как экспонат на выставке.
– К сожалению, все не так просто. Тебе нужно подписать отказ.
– Дайте документы. Я подпишу, – только бы ушел.
– Чтобы твоя подпись имела законную силу, нужно подождать, когда тебе исполнится восемнадцать. И сделать это нужно в присутствии королевского юриста и прочих болванов. До тех пор я хочу быть уверен, что мы понимаем друг друга. – Он наклонился ближе. – Король сошел с ума и на склоне лет издает один за другим бестолковые указы. Назначил жалкую девчонку своей преемницей. И даже не задумывается над последствиями. – Он фыркнул и многозначительно посмотрел на меня. – Нужно твое право на рекомендацию. Ты отдашь трон мне, а не просто откажешься. Мы понимаем друг друга?
Теперь ясно, что ему было нужно. Надеялся впечатлить меня добротой и щедростью, а когда не сработало, пошел легким путем. Я уже знала, что он скажет дальше. Вполне вписывалось в его характер. Виктор с усмешкой наблюдал за моими размышлениями.
– Тебе не нужно делать ничего особенного. На следующий день после своего совершеннолетия ты приедешь в аэропорт Портленда. На стойке регистрации тебя будут ждать билеты первого класса. Ты ведь принцесса и достойна самого лучшего. – Меня передернуло. – Сядешь на самолет и прилетишь в Этерштейн, где тебя встретят мои люди и проводят в Холлертау. Там ты подпишешь документы. Твой отец не должен последовать за тобой. Как ты этого добьешься – твоя проблема.
– И как я это скрою? – со злостью спросила я. – Я все время на виду. Он приставил ко мне охрану.
– Твоя забота. Сама выбрала сложный путь. Но не забывай следующее, – он наклонился ко мне, и я увидела карий цвет его радужки и почувствовала его властное торжество и самодовольство без касания, – у тебя есть семь причин сделать все так, как я скажу: твой отец, семья Эбертов и милая учительница, которая ходит к вам почти каждый день. – И небрежно осведомился: – Вроде бы сына Эберта зовут Джереми.
Ужас от его слов медленно заползал в мозг, как яд, выжигая все хорошие воспоминания за последние несколько месяцев. Защипало глаза. Не стану плакать при нем. Так я не унижусь!
– Мы с тобой похожи, милая племянница, – вальяжно заявил Виктор.
– Мы нисколько не похожи, – покоробила мысль, что он нас сравнивает, и я сжала кулаки.
– Мы оба знаем, чего хотим, – он улыбнулся еще шире. – Я знаю, что для тебя важнее свободы. В конце концов, свобода – лишь фикция, самообман. Зачем тебе свобода, если не останется никого, с кем ты могла бы поговорить? И кстати, ты только выиграешь, подписав документы, – продолжил Виктор, рассматривая свои ногти. – И сможешь идти на все четыре стороны. Я ведь знаю, что трон тебе не нужен, и ты была бы рада избавиться от столь тяжкой ноши.
Виктор пребывал в благодушном настроении, широко улыбался и снисходительно смотрел на меня.
– Но король хочет видеть на троне меня, – услышала я свой голос. – Как быть с ним?
Виктор презрительно усмехнулся.
– Король – старик. У него глухота и маразм. Не стоит рассчитывать на его помощь или поддержку. Он того и гляди встретится с праотцами. А я еще раз готов дать тебе возможность поступить правильно.
– Вы не даете мне возможностей. Вы меня шантажируете!
Зачем я с ним спорю? Я прикусила язык, чтобы не ляпнуть что-нибудь еще. Теперь, когда у меня силой пытались отнять то, от чего я в любом случае собиралась отказаться, во мне поднималось упрямое несогласие.
– Я предлагаю сделку, и тебе лучше согласиться, – Виктор скривил губы. – И помалкивать. У нас с тобой уже есть один секрет на двоих. То колье, которое я подарил тебе на семнадцатилетие. Ты ведь не сказала о нем отцу?
– Я его выбросила.
– Но отцу не сказала, – Виктор буквально потирал руки от удовольствия.
Я поняла. Я идиотка, боже, какая же я идиотка! Он проверял, скажу я отцу или нет, испытывал на прочность наши с ним отношения.
