Текст книги "Пристанище для уходящих. Книга 1 (СИ)"

Отец все-таки уговорил меня переехать в комнату на втором этаже, и, таская наверх вещи, я удивлялась, сколько барахла у меня появилось. Любимые книги, которые я не смогла унести обратно на полку в кабинете; блокноты, испещренные моими записями и набросками вида из окна; карандаши и ручки; футболки и рубашки, которые отец заказал в магазине, а то мне, буквально, нечего было надеть; гребешки и щетки для волос; и даже целых две пары кроссовок. Минусы оседлого образа жизни – ты обрастаешь вещами и с каждым разом тебе нужна сумка все большего размера, и, в конце концов, сумка становится так тяжела, что проще сидеть около нее, чем таскать с собой.

Я со вздохом вспомнила свой арбалет, колчан с самодельными стрелами, ремингтон. На сборы нам с Келли обычно хватало пятнадцать минут. Опасаясь узнать, что наши с Келли вещи уничтожены безвозвратно, я решила не спрашивать об их судьбе. Представлю, что они живут где-нибудь в лесу.

На ужин я надела cтарые джинсы и сиреневую футболку с улыбающейся рожицей медведя. Не знаю, откуда она взялась, но сойдет за новый наряд. Отец каждый вечер переодевался к ужину и, постепенно, это перестало напоминать о Хольц-Линдене, так ведь делали многие.

Услышав голос отца, я спустилась в гостиную. Оказалось, что он привел гостью на ужин: ее представили как Кэти, коллегу из офиса и специалиста по связям с общественностью. Внимательный взгляд карих глаз и чуть стеснительная улыбка гостьи сопровождали меня весь ужин. Отец без конца задавал Кэти вопросы о недавней учебе в колледже, о том, как она устроилась после переезда из Вашингтона, как проводит свободное время. Через час мы знали о Кэти все. И вдруг выяснилось, что в эту субботу она собирается за покупками. Я покосилась на отца, но он с совершенно невинным видом рассуждал о проблемах парковки в центре города. Кэти не удивила «неожиданная» просьба взять меня с собой. Я разрывалась между злостью на отца и щемящим смущением от его заботы.

Мысль, что Кэти – шпион Виктора, откликнулась тупой головной болью. Они работают вместе с отцом, он видит ее почти каждый день, и не представляю, зачем бы ей это понадобилось. Но Виктор тоже сначала не подозревал Шлоссера, а потом застрелил. Я представила, что Кэти – шпион и реакцию отца, и меня затошнило.

Целый день шопинга принес кучу новых открытий и дикую усталость. Примеряя одежду в торговом центре, выбирая фасон и цвет, я вспоминала Адаберту и ее странные советы. Сейчас ее слова больше не казались такими бессмысленными. Советам не хватало наглядности или искренности.

В торговом центре я набралась решимости дотронуться до Кэти и не почувствовала ничего подозрительного. Хотя потом пришлось сделать вид, что я очень сильно хочу выпить сока в фуд-корте. «Вата» в ушах и усталость на время выбили из колеи. Пока мы сидели за столиком, показалось, что за мной наблюдают, но я списала это на непривычное ощущение толпы. Или договор с Виктором включал непрерывную слежку? Я так устала бояться, что меня могут пристрелить в любую секунду, что уже надеялась на это.

Когда Кэти привезла меня домой, там дежурила стайка репортеров. Прижимая к себе мешки и пакеты с покупками, мне пришлось пробежаться до крыльца под непрерывный град вопросов. Когда же им надоест?

Начались занятия с мисс Митчелл. Как и обещала, она загрузила меня математикой, которую я представляла себе весьма поверхностно. Келли не особо в ней разбиралась и всегда сердилась, если не понимала задачу. Только сейчас я осознала, как много упущено, и погрузилась в математику с головой. Периодически мы переключались на биологию, литературу, английский и немецкий, где я старательно играла роль тугодумки. Я решила придерживаться такой тактики, пока не сниму подозрения с учительницы.

На одном из занятий по немецкому, я специально уронила ручку на пол и, выпрямляясь на стуле, «нечаянно» накрыла руку мисс Митчелл своей. Я стала целеустремленной личностью, наполненной внутренней добротой до краев. Сейчас она испытывала сомнения и возмущение, пребывая в мучительных раздумьях, словно решая сложную задачу. Я прервала контакт под ее пристальным взглядом. Подозрения вспыхнули с новой силой. У нее внутри явно шла борьба, и мне не хватило времени, чтобы разобраться. Может, спросить прямо? А если она признается? Она кажется таким хорошим человеком, и еще одно разочарование я не переживу. Так ничего не решив, я тянула время.

Проснувшись ранним сентябрьским утром и потянувшись, я поняла, что у меня ничего не болит. Сломанные ребра и палец срослись, сотрясение больше не давало о себе знать, а на животе остался только розовый шрам. Воздух за окном пах свежестью и предвкушением. Стайка скворцов, напуганная моим появлением и стуком окна, вспорхнула с дерева и скрылась в вышине. Я достала из кармана кулон, и разноцветная бабочка весело затрепетала крылышками. Еще немного и она разрушит оковы, чтобы вылететь на свободу вместе со скворцами. Меня переполняли энергия и сила, мышцы требовали нагрузки. Пересекая улицу за улицей, я наслаждалась ощущением силы в теле и гладкостью асфальта. Вскоре я выбралась за городскую черту и восхитилась упругостью земли и цветом травы под ногами. Пробегая милю за милей в предместьях Портленда, я ощущала как мурашки от солнца и от новой жизни щекочут в животе.

Домой я возвращалась уже ближе к вечеру, голодная и уставшая. Теперь у меня есть все, что только можно пожелать: свобода, дом, солнце и книги. Пусть до скончания времен все так и остается!

У дома я заметила человека, которого сегодня уже видела на мосту Хоторн. Увидев, что я на него смотрю, он остановился и демонстративно уставился в другую сторону. На ремне висела рация. Я уже видела такое. Воспоминания о времени в Этерштейне словно ударили под дых. Охранники, следящие за каждым шагом, невозможность покинуть комнату, постоянный конвой вне…

Машина отца во дворе, значит он дома. Я вихрем взлетела на крыльцо и ринулась в кабинет.

– Что за договор ты заключил с Виктором? – воздух закончился, и я вцепилась в косяк, пытаясь унять дрожь. При моем появлении отец встал из-за стола.

– Не понимаю, о чем ты, – он вопросительно склонил голову набок. На лице мелькнуло опасение.

– За мной следят! И уже давно. Это его люди?

Отец будто бы смутился, прокашлялся и немного виновато улыбнулся.

– Твои?! Ты приставил ко мне охрану? – воздух снова закончился, но теперь по другой причине – от возмущения.

– Разумеется. Ты ожидала чего-то другого? – отец сложил руки на груди.

Я чуть не задохнулась от гнева.

– Отзови их!

Глаза отца потемнели, он наклонил голову и смотрел на меня исподлобья.

– Они тебя охраняют. Ты ведь дочь директора крупной компании, и вполне естественно, что у тебя есть личная охрана.

– Нет, мне не нужна охрана, – замотала я головой. – Я мало куда хожу. Ты и так всегда знаешь, где я.

Отец сложил на груди руки и произнес тоном, не терпящим возражений:

– Нужна для твоей безопасности.

На меня как будто ушат холодной воды вылили. Судорожно вздохнув, я с трудом выровняла дыхание.

– Виктор именно так и говорил, а потом запер меня на замок.

Отец вздрогнул, вина и боль исказили его черты. В эту же секунду я почувствовала себя отвратительной эгоисткой и ужасной дочерью. Нам обоим разговоры о Викторе причиняли только мучения.

– Прости. Забудь, что я сказала, – и кто меня за язык тянул? Отец выглядел таким расстроенным, что мне стало стыдно. Он старался быть хорошим родителем, сделать мою жизнь комфортной, а я зациклилась на своих проблемах и даже не задумывалась, каково ему. Что чувствует он?

Я подошла к нему и протянула руку. Он застыл на секунду, удивленно приподняв брови, но потом вздохнул и притянул меня к себе. Я спряталась у него на груди, вдыхая его запах и впитывая его благодарность за жест и восторг от неожиданности. Вот только нотка вины портила все дело.

– Нет, ты абсолютно права. Это я не подумал. Поторопился. Стоило познакомить тебя с охраной, чтобы ты не пугалась. И не думала, что тут замешан Виктор. Я же тебе говорил, его не нужно бояться.

Он так искренне сопереживал, что у меня на глаза навернулись слезы. Пусть неверными методами, но он заботился о дочери.

– Папа, – назвать Шона Рейнера папой показалось настолько естественно, что я удивилась, к чему было столько сомнений. Он замер, его сердце забилось чаще, и на меня обрушилась волна смятения и щемящей тоски. Пришлось сглотнуть ком в горле, прежде чем продолжить. – Знаю, ты хочешь меня защитить. Понимаю. Но не так. Когда они ходят за мной, это словно… – голос мне отказал.

Отец молчал, переживая сомнения, недовольство, досаду. Надо что-то придумать, другой выход из положения. Убрать охрану.

– Дело вовсе не в доверии, – произнес он. – Понимаешь? Можешь выходить из дома в любое время и посещать любые места какие захочешь.

Я отстранилась, чтобы заглянуть ему в глаза.

– Я буду звонить каждый час. Или писать сообщения. Тебе придется придумать, как будешь оправдываться, постоянно отвлекаясь на совещаниях.

Он все еще колебался. Я отлично понимала его беспокойство. Я разделяла его. Но жить, каждый день осознавая себя мишенью, было выше моих сил. Виктор еще не получил то, что хотел, и вдобавок я унизила его побегом.

Больше всего ужасало, что кто-то еще может пострадать. Список и так был не маленький: Келли, Шлоссер. Кто следующий? Адаберта? Моя охрана? Отец?

– Не отключай на своем телефоне GPS и нигде его не оставляй, – требовательно произнес отец. – Если захочу узнать, где ты, то просто открою приложение. А если меня что-то смутит, то позвоню.

– Хорошо, – удовлетворенно кивнула я.

– Надо купить тебе GPS-датчик. Вставишь в кулон, и я всегда буду знать, где ты.

Я опешила. Он что, собирается чипировать меня как собаку?

– Давай договоримся: если тебя что-то не устроит, то ты сразу скажешь, – говорил отец, пока я приходила в себя от последнего заявления. – Держать в себе переживания не самая лучшая тактика. Будет неплохо, если ты станешь рассказывать о трудностях или сомнениях раньше, чем они испортят тебе жизнь.

Я кивнула, размышляя о GPS-датчиках. Разве их придумали не для животных? Отец же не серьезно предложил?

Он внезапно напрягся, в нем снова вспыхнуло смятение, тут же сменившееся решимостью, сдобренной горечью.

– Раз уж зашел разговор.… Уделишь еще несколько минут? – Он дождался, пока я кивнула. – Присядем?

От его серьезного тона по спине пробежал холодок. Я неохотно прошла к дивану. Начало уже не нравилось.

Отец молчал минуты две, рассматривая ветки за окном.

– Как продвигается учеба?

– Нормально. Хорошо.

– Тебе нравится заниматься с мисс Митчелл?

Я заколебалась. Наверное, пора рассказать о своих подозрениях. Вдруг будет смеяться? Или не поверит? Или, еще хуже – разозлится?

– Тереза, понимаю, тебе сложно. Столько всего произошло. Но я надеялся, что облегчаю тебе жизнь, а не делаю ее невыносимой.

Я замерла, пытаясь понять, к чему он ведет?

– Тебе не нравится жить в моем доме? Ты мне не доверяешь?

Наверное, тоже подозревает мисс Митчелл, иначе, зачем спрашивал про учебу. Но ему нужны доказательства, верить на слово никто не будет.

– Все дело в горных лыжах.

– Что? – он приподнял брови. – В каких лыжах? Я говорю о немецком.

О немецком? Одного знания немецкого недостаточно, чтобы обвинить учительницу в связи с Виктором.

– Зачем ты скрываешь, что знаешь немецкий? – строго спросил он.

Запылали щеки, и я вжалась в угол дивана. Хотела уличить другого, а попалась сама. Пока отец рассказывал, что мисс Митчелл раскусила меня сразу же, но не знала, что с этим делать, я сгорала со стыда. Отец сыпал и сыпал вопросами: почему скрыла, когда успела выучить. Я ведь собиралась быть откровенной, значит нужно признаться.

– Я выучила его в Этерштейне.

Отец затих, и я осторожно глянула на него. Он сидел с непроницаемым лицом, потом хмыкнул и обманчиво небрежно спросил:

– И ты боялась признаться? Почему?

– Из-за эмпатии, – я безнадежно вздохнула.

– Из-за эмпатии? – он оторопел, а потом насупился, откидываясь назад и складывая руки на груди. – Что за чушь? Ты не могла так быстро выучить немецкий. Тебя учила Келли?

– Не думаю, что она его знала, – во мне поднялось возмущение. Ведет себя, словно на допросе.

– Тебя учила мать? – он явно сам удивился предположению. Наверное, размышлял, откуда у Адаберты появились педагогические способности. Мог не трудиться, у нее их и не было. Я мотала головой и злилась все больше.

– А ты не задумывался, какая связь между мисс Митчелл и Виктором? А что, если она шпионит для него?

У отца расширились глаза, и он шумно втянул воздух.

– Так ты этого боишься? Что она – шпион Виктора?

– Может быть шпионом, – я пожала плечами. – Мы же ничего о ней не знаем.

Отец прокашлялся. Выглядел, словно и не переживал.

– Неужели думаешь, я допустил бы ее к тебе, предварительно не проверив? Я знаю все: полную биографию, родителей, друзей, коллег, ее политические взгляды и даже предпочтения в еде.

Вот же я идиотка! Наверняка после случая с Германом, папа проверяет всех с еще большим пристрастием. Наверное, и Кэти не стоит подозревать?

– Так что ты совершенно напрасно переживала. – Я хотела напомнить о лыжах, но тут папа добавил: – Нельзя подозревать всех любителей горных лыж в связи с Виктором. Связь должна быть более специфическая. Или ее невозможно увидеть сразу. – Он улыбнулся. – Если бы все было так просто, то все преступники уже сидели бы в тюрьме.

Я тихо злилась, то ли на себя, то ли на папу. Не мог раньше сказать?

– Не стоит беспокоиться о Викторе, – мягко произнес он. – Если он что-нибудь задумает, я узнаю. И уж точно не нужно его бояться. Поняла?

Я неохотно кивнула. Будет ли Виктор столь любезен, что сообщит папе о надежном способе избавиться от его дочери?

Кукушка в больших напольных часах выскочила из домика. Мы прослушали восемь ку-ку, и комната снова погрузилась в тишину.

– Тереза, – папа пересел поближе и взял за руку. На меня тут же вылился ушат ярких эмоций, закружив в водовороте сожалений, беспокойства, нежности и озадаченности. – Я очень стараюсь делать все правильно, но иногда мне нужна твоя помощь. Так как ты выучила немецкий?

Больше доверия не помешает. К тому же все равно собиралась признаться.

– У меня эйдетическая память. Я запоминаю лица, названия, карты, страницы книг, события. И не забываю.

Пока отец боролся с ошеломлением, я размышляла о своей дурацкой памяти. В большинстве случаев это удобно. В Неваде в Рэд Рок Каньоне, когда мы с Келли сошли с туристического маршрута и забрели в дикие места, нашу карту унес ветер, но схема осталась в моей голове, поэтому мы без проблем выбрались. Или с немецким: мне понадобилось меньше месяца, чтобы научится понимать устную речь. Но иногда горы информации лезли в голову в совершенно неподходящий момент, мешая сосредоточиться. Или, например, Келли. Каждый раз, когда я о ней вспоминала, перед глазами проносилась сцена ее убийства. Эмоции не тускнели и не забывались. Неужели и через пятьдесят лет мне суждено вздрагивать при мыслях о Келли? Если, конечно, Виктор не убьет меня раньше.

Отец долго хмурился, а потом попросил меня молчать об эмпатии и эйдетической памяти. Он реагировал как Келли, та тоже запрещала использовать эмпатию и сердилась, когда я за ней «подглядывала». Зачем нужна способность, от которой одни неприятности? Все шарахаются, как от чумной.

Отец пообещал уладить все вопросы с учительницей. Он выпустил мою руку, но его выдавало выражение лица и интонации. Каждый раз, когда он говорил о мисс Митчелл, словно смущался.

Мы молча сидели на диване, пока в кабинет не заглянула кухарка:

– Мистер Рейнер, ужин готов. Я ухожу домой.

– Да, Марина, спасибо, – рассеянно кивнул отец.

Я вскочила с дивана и оглянулась. Отец выглядел таким ошеломленным, что мне стало смешно.

– Да, еще кое-что. – Он застыл в ожидании. – Обычно я сплю не больше четырех часов в сутки. Это тоже с рождения. Келли сходила с ума, пока я не выросла.

И выскочила из кабинета. На сегодня откровенности достаточно.

Проснувшись на рассвете и наблюдая, как несмелый солнечный свет подкрашивает желто-алым стопку книг на столе и голубую футболку на стуле, неожиданно для себя самой я обнаружила, что счастлива. Почти как в детстве, когда сидела на берегу реки и смотрела на течение, или когда наблюдала как птица-мать учит птенцов летать. Но теперь чувство стало интенсивнее, словно, вместе со мной выросла и способность наслаждаться каждой секундой. Проснулся внутренний голос и напомнил, что угрозы не исчезли, ситуация не изменилась, но я быстренько заткнула назойливый шепот. Подумаю об этом позже. Сегодня начинается еще один чудесный день.

========== Глава 14. Преодоление ==========

Девятого октября, в день, когда мне исполнилось семнадцать, папа подарил мне машину. Пока я приходила в себя от неожиданного подарка, он обещал научить водить. Отметить день рождения папа решил на ферме Ника и Лорейн и сам сел за руль, отпустив Грегори домой. Охрана с нами не поехала. Вряд ли это можно было списать на беспечность, скорее, на уверенность: отец не опасался нападений. Я размышляла над этим всю дорогу, и отвлеклась только на недовольные взгляды Лорейн, которая встречала нас, поджав губы. Странно, что она вообще согласилась пустить нас в свой дом. В больнице она вела себя миролюбиво, но не верилось, что она просто сменила гнев на милость.

Ник, как всегда, был рад меня видеть. Я начала подозревать, что напоминаю ему о матери. Лорейн держала свой огонь в узде, но пару недовольных взглядов на отца кинула, хотя никто не уличил бы ее в плохом приеме гостей.

Саманта сразу взяла меня в оборот, сообщая о новых тайниках, заботливо закопанных ею под крыльцом и у амбара. Пережив яркий всплеск ее жизнерадостности и детского добродушия, я старалась избегать физического контакта, пока она таскала меня по ферме. Почувствовать себя ребенком, свободным от забот, было заманчиво, но снова появились «вата» в ушах и усталость, а я не хотела лишний раз выглядеть глупо. Отбиваясь от двух ласковых собак, слыша, как переговариваются на веранде взрослые и, ощущая свою причастность к текущим событиям, я остро почувствовала момент – реальность ярко заявила о себе запахами, звуками, прикосновениями, чувствами. Секунда повисла в янтаре… и осталась со мной навеки.