Текст книги "Пристанище для уходящих. Книга 1 (СИ)"

На следующий день приехал Ник и показал фотографии человека, который заходил в полицейский участок и проскользнул к камерам с заключенными. Видеонаблюдение запечатлело, как он разговаривал с де Йонги. Я вздохнула – это был Брук. Наверняка он сказал де Йонги, что тот подвел Виктора и ему лучше не возвращаться. У де Йонги не было вариантов. Нику нужны были доказательства, но я могла предоставить ему только последний взгляд Крюгера из бездны. Тот тоже понял, что подвел Виктора.

Дни в тишине и покое тянулись и тянулись. Больничная библиотека оказалась крайне бедна. Безумно хотелось увидеть небо, или хотя бы выбраться из палаты. Запоздалый страх настиг и теперь сбивал дыхание и крутил живот каждый раз, когда я думала о произошедшем: я же могла умереть! Больше не увидеть неба и гор, а цветы продолжали бы каждый год расцветать без меня. Я все еще не готова расстаться с миром живых. Надеюсь, Келли простит меня за это, и надеюсь, ей там не слишком одиноко.

Из реанимации меня перевели в палату общей терапии, а еще через пару дней отец решительно объявил врачу, что забирает дочь домой. Захватило дух от волнения и защекотало в животе: до сих пор у меня не было места, достойного называться домом.

Когда мы подъехали к двухэтажному дому с большим круглым крыльцом и флюгером на крыше, я воодушевилась и не могла перестать улыбаться. Выйдя из машины, отец собирался посадить меня в коляску, но я фыркнула и пошла сама.

– Ты невероятно упряма, – вздохнул он, подхватывая меня под руку. – Тебе кто-нибудь об этом говорил?

– Говорил, – улыбнулась я, чувствуя его веселость и легкость. – Почти каждый, кто со мной знаком.

– Ну-ну, – он рассмеялся.

Мы медленно добрели до крыльца, поднялись, вошли в дверь.

Большой светлый холл, почти пустой, из-за чего создавалось ощущение необжитого помещения. Лестница! Взвешивая все возможности, я четко осознала, что не смогу ее преодолеть. Придется лечь прямо на первой ступеньке.

– Для тебя приготовили комнату на первом этаже, в гостевой спальне.

Я благодарно взглянула на него, и мы побрели дальше. Отец буквально тащил меня на себе, но, учитывая, что я почти в два раза мельче, он даже не напрягался. У входа мы остановились на отдых: большая светлая комната, окна выходили на южную сторону, значит, будет много солнца. Как раз то, что нужно. Я положила руку на дверной косяк и провела по нему пальцами – гладкий и прохладный, приятный на ощупь. Настоящее дерево – в спиле видны сучки и годовые кольца.

Меня отвлекли эмоции отца. Он переживал состояние эйфории, колеблясь от упоения до блаженства. Эти чувства вызывали нечто непостижимо сильное и глубокое, что сейчас пробуждалось в нем. Они завораживали. Пока он вел меня до кровати, я пыталась разобраться, разыскивая источник такого воодушевления, а когда нашла, меня охватила приятная нега, обещая защиту и безопасность, принятие и понимание.

Такое уже было в моей жизни. Келли! Я вспомнила наш последний разговор. Теперь он представлялся в ином свете, и я понимала, почему обычно такая невозмутимая и хладнокровная Келли испытала невероятно сильные эмоции. Она предполагала, что встреча может оказаться последней, и поддержала, как могла, раскрыв передо мной душу. И тут меня осенило, что это за чувство. Я слишком неопытна в таких делах, поэтому и не догадалась раньше. Любовь! Именно сейчас, заботясь о своей странной и малознакомой дочери, он испытывал любовь.

У меня перехватило дыхание, и я подняла взгляд на отца.

– Что такое? – он тревожно застыл.

Такой простой и такой сложный вопрос. Вся моя природная неуверенность вопила, пытаясь заткнуть достоинство и самоуважение, которые готовы были принять ситуацию с благодарностью.

– Все в порядке. Просто устала.

– Тогда ложись, – отец озабоченно кивнул. – Скоро придет сиделка.

– Сиделка? – я нахмурилась. – Зачем?

Его позабавила моя реакция.

– Она будет помогать, – отец усадил меня на кровать. – Ты ведь хочешь поправиться как можно быстрее? А для этого тебе нужны отдых и помощь.

Я все еще хмурилась, недовольная фактом появления незнакомого человека, который вмешается в мою жизнь, и всеми неловкостями, которые неизбежно возникнут между нами. А вдруг ее отправил Виктор, чтобы следить за мной?

Отец вздохнул.

– Я уволю ее, если тебе что-то не понравится, но, пожалуйста, смирись с ее присутствием хотя бы на несколько дней.

Все равно мне не нравилась идея с сиделкой. У отца зазвонил телефон, и он чуть заметно поморщился.

– Тебе нужно идти.

– Да, – печально усмехнулся он. – Не скучай. Я попросил сиделку первым делом обеспечить тебя книгами.

Он легонько поцеловал меня в лоб и вышел. Отпечаток его чувств остался со мной, даже когда он покинул комнату. Просто невероятно! Когда понимаешь, что тебя любят, даже чувствуешь себя по-другому. Впервые в жизни у меня возникло желание притязать на большее, стать лучше, сделать отца счастливее.

Я тяжело вздохнула. Наверное, стоит начать с откровенности, ведь живя с ним в одном доме, я не смогу долго скрывать способности. Если Виктору о них известно, то и отец должен знать. Но что будет, если он не поверит? Или испугается? Или решит, что я сумасшедшая? Хватит ли мне духа, чтобы бороться еще и с ним?

========== Глава 12. О пользе и вреде откровенности ==========

Сиделка оказалась не так плоха. Она вела себя ненавязчиво, а, дотронувшись до нее, я почувствовала чистосердечность и прямоту. Никакого второго дна. Я расслабилась и позволила ей делать свою работу.

Когда следующим утром я посмотрелась в зеркало в ванной, то ужаснулась. Удручали запавшие серые глаза на бледном лице с остатками синяков. Я просто на себя не похожа. Мне необходим свежий воздух.

День я провела на веранде, которую обнаружила при кабинете на первом этаже. Распахнув стеклянные двери, я выдвинула кресло наружу. Если не оглядываться, то можно притвориться, что находишься под открытым небом. Я сидела на веранде целый день, обложившись книгами и едой. Вернувшийся вечером отец там меня и застал.

– Где сиделка?

– Я отпустила ее домой. Она мне больше не нужна, – довольно заявила я. Хотя и испытывала сомнения: безопасно ли мне одной? Но если Виктор отправит за мной людей, лучше, чтобы никого рядом не было.

– Ты ее уволила? – он рассмеялся.

– Нет, нет, она придет завтра. Я имела в виду сегодня, – стало неловко, и я захлопнула книгу. Я перечитывала историю Европы, уделяя особое внимание династии Ольденбургов.

Отец снова рассмеялся и, подвинув стул, сел рядом.

– Хорошо, а то пришлось бы подбирать новую.

Он выглядел довольным и умиротворенным. Не хотелось сваливать на него новые проблемы, но я все решила. Не хочу, чтобы между нами оставались недоразумения. Я вспомнила его эмоции, когда он говорил или думал о Викторе, и поежилась.

– Хотел обсудить с тобой кое-что. Думаешь, подходящий момент? – отец вопросительно посмотрел на меня.

– Мне тоже нужно кое-что обсудить, – я закивала, – но ты первый.

Он вскинул бровь и хитро прищурился:

– Ладно, слушай. Как ты смотришь на то, чтобы обучаться на дому? Через год попробуешь сдать экзамены в колледж.

Я открыла рот от удивления.

– В колледж? Но я ведь даже в школе не училась.

– Посмотрим, что можно с этим сделать, – отмахнулся отец. – Я уже начал искать учителя. Пока по рекомендациям. Важно, чтобы ты тоже хотела.

Я задумалась. Наверняка в колледже есть библиотека, хотя еще там очень много общительных студентов. Не думаю, что колледж хорошая идея, по крайней мере, мое там присутствие. Может, есть варианты удаленной учебы? И как быть с Виктором?

– Думаешь, я смогу учиться?

– Что тебе мешает? – отец вопросительно склонил голову.

Я даже не знала, какую причину назвать первой. Мою растерянность отец воспринял как согласие.

– Еще нужно обсудить твою новую жизнь. Например, найти кого-то, кто поможет с гардеробом. Ты же не можешь выходить из дома в старых джинсах. Для публичных мероприятий нужны наряды.

Публичные мероприятия? В груди появился холодок, словно предупреждающий об опасности.

– И нужно представить тебя публике.

А вот и опасность!

– Что? В каком смысле представить публике? – в конце фразы у меня сел голос.

– Я публичный человек, Тереза, СМИ все время следят за моими действиями. Под их вниманием не только моя деятельность, как главы крупной компании, но и частная жизнь. – И уверенно закончил: – Необходимо провести пресс-конференцию и представить тебя.

Его пояснения запутали еще больше. Зачем представлять меня СМИ? Разве речь шла не о публике? Что вообще под этим имеется в виду?

– Это обычная процедура, – впечатление, что отец хотел меня успокоить. – Пара выступлений и, может, интервью для журнала. С журналистами лучше действовать на опережение.

Для меня это прозвучало бессмыслицей. Перед глазами возникла картинка, где меня выставляют на всеобщее обозрение, словно я экспонат в музее, а вокруг стоит толпа людей, которая называет себя СМИ. Люди по очереди подходят, чтобы представиться и пожать руку, а может даже задать вопрос. А еще «публика» ждет своей очереди. Вереница любопытных лиц перед глазами терялась в туманной перспективе. Ужасно! Такое я пережить не смогу.

– Н-нет, не надо, – пролепетала я, – может, попозже?

Отец окинул меня скептическим взглядом и задумчиво пожевал губами.

– Хорошо, можно и попозже. Но лучше не затягивать.

Потом он спрашивал, что я делала целый день, и что ела, и что сказала по этому поводу сиделка. В голове крутились опасения про колледж, публичные мероприятия и СМИ. Надо ему рассказать и убедить, что публичность – не мое. Не заставит же он?

– Ты хотела что-то обсудить?

Вопрос застал врасплох. Я настолько погрузилась в размышления, что забыла, где нахожусь.

– Да, есть кое-что, что меня беспокоит, – и это еще мягко сказано.

– Не удивляюсь, – он настороженно склонил голову. – И длинный список?

Я колебалась. Потом пути назад не будет.

– Если насчет Виктора… – с угрозой в голосе начал отец.

– Нет, нет, Виктор тут ни при чем. – Хотя как сказать. Может, лучше вернуться к разговору о колледже? Но вечно тянуть нельзя. – Дело во мне.

Он застыл. Наверное, решил, что я дам ему от ворот поворот. Я вздохнула. В Хэйуорде в мыслях был сумбур, и вроде потом я более менее разобралась, но чтобы он меня понял, нужно рассказать с самого начала.

– После нашего разговора в Хэйуорде я хотела встретиться с матерью. Решила, что ты не стал бы мне помогать, поэтому ушла. Но потом передумала. И встречаться с матерью, и уходить, – я замолчала, наблюдая за его лицом. Выражение глухой злобы сменилось растерянностью. – Но дело в том… Мне нужно было узнать свою мать, понять ее. Кто она? Какая она?

Отец пристально смотрел на меня, а потом медленно кивнул.

– Это я могу понять. Твое любопытство вполне естественно. Не могу сказать, что понял остальное.

– Дело не только в простом любопытстве, – слова подбирались с трудом, словно я признавалась в чем-то постыдном. Часто ли дочери признаются отцам в ненормальности? – Есть кое-что, из-за чего Келли прятала меня, не позволяла общаться с людьми. Мы все время переезжали, у меня не было друзей. Она боялась, что, если люди узнают о том, какая я, то… могут быть последствия.

– Я не понимаю. О чем ты говоришь? – отец нахмурился, и его голос чуть дрогнул.

Способность чувствовать чужие эмоции представлялась мне чем-то вроде насморка: случалась без спросу, и причиняла неудобства. Жалко, что ее нельзя вылечить так же легко. Похоже, отец тоже об этом ничего не знает. Я набрала в грудь побольше воздуха – сейчас или никогда.

– У меня есть Способность. Судя по всему, от рождения. Келли называла это эмпатией. Когда я прикасаюсь к человеку, например, держу его за руку, то чувствую его эмоции. Все, какие есть. По сути, я становлюсь этим человеком на время, пока физическая связь между нами не разорвется. – И добавила: – С животными тоже работает. Но не так ярко.

На лице отца сменялись эмоции, хотя он старался держать себя в руках: удивление, сомнение, скепсис, недоверие, смущение, волнение, восторг. Он решил остановиться на скепсисе.

– И это всегда происходит? – он никак не мог собраться с мыслями. – То есть ты всегда знаешь, о чем думают люди?

– Нет, – замотала я головой. – Я не читаю мыслей. Я просто знаю, расстроен человек или счастлив, горюет или вдохновлен. Искренен, или что-то скрывает.

Отец хмыкнул и откинулся на стуле, переваривая новую информацию. Хотелось дотронуться до него и понять, как он к этому отнесся. Но я боялась сделать хуже, поэтому сидела, стиснув кулаки, надеясь, что он не решит сдать меня на опыты.

– Значит, Келли приходилось думать еще и об этом, – он выглядел как человек, на которого снизошло озарение. – И как ты с этим живешь?

Раньше, еще до убийства Келли, я даже не задумывалась о сложностях. Возможно, кто-то оспорит утверждение, что жизнь в дороге однообразна, но именно такой она и выглядела для меня. Даже резкие смены планов и отъезды среди ночи не меняли общей предсказуемости. Мне негде было использовать свою Способность, потому что Келли отказывалась быть подопытной, а больше я ни с кем не общалась. Редкие диалоги в кемпингах и на заправках вряд ли считались.

Ощущая, как эмоции всех людей, которых я касалась за последние три месяца, тяжело ворочаются внутри, ударяя по нервам и навязчиво погружая в чужие миры, я задумалась о своем пределе. Апатия от ярких контактов, «вата» в ушах, усталость, сонливость, ощущение, что тону – признаки, с которыми я раньше не сталкивалась. Стоит ли ожидать еще сюрпризов?

– Я не ожидала, как сильно чужие эмоции могут выбить из колеи, – утверждение прозвучало слишком мягко, но смотря на строгое отцовское лицо, я опасалась делать скандальные заявления. – В Хольц-Линдене я пыталась разобраться, от кого мне досталась эта способность.

– И что думаешь? – озадаченно спросил отец.

– Думаю, вряд ли от матери, – осторожно ответила я.

– Откуда такая уверенность? Неужели от меня? – он удивленно выдохнул, словно смиряясь с существованием инопланетян.

– Мы с Адабертой даже не могли нормально поговорить. Как будто с разных планет, совершенно не понимали друг друга. И ее эмоции…

– Что? – отец нетерпеливо подался вперед.

Мне было неприятно говорить о матери. Разочарование и обида не проходили.

– У нее словно их и нет. Она старалась ради маркиза, а маркиз старался ради себя.

Отец затих и задумчиво смотрел на меня.

– Прости, что тебе пришлось все это пережить, – отец скривился и сжал кулаки, а я не понимала, что не так. – Виктор больше тебя не тронет.

– Почему ты так считаешь? Его словам нельзя верить. Он хотел меня убить, а потом передумал? С чего вдруг? – Хуже всего растерянность и непонимание. Почему Виктор так старался и играл роль доброго дядюшки, как будто чего-то выжидал?

Отец тяжело вздохнул и отвернулся к распахнутой двери веранды, словно избегал моего взгляда.

– Или твоим словам тоже нельзя верить? Ты тоже мне врал? – это не укладывалось в голове, ведь он искренне верил в то, что говорил, но, возможно, и сам заблуждался. Если так, моя жизнь – одно сплошное недоразумение.

Отец дернулся от моих слов, словно я его ударила, и устало посмотрел на меня. Стало неуютно.

– Ты попала под удар, стала заложником обстоятельств из-за чужого тщеславия и чужих амбиций, хотя сама бесконечно далека от такого. Если бы я мог вернуть время вспять, отменить свое отречение и принять удар на себя, я бы это сделал. Но я подписал согласие добровольно, юридическую процедуру нельзя откатить назад. Много лет я пытался найти компромисс между монаршей волей и жизнью своего ребенка. Выбор был не велик.

Значит, способности с самого начала были ни при чем. Я вбила себе в голову, что дело в них, но ошибалась. Виктор хотел получить что-то от принцессы. Но что?

– У тебя был выбор, – злило, что никому не пришло в голову спросить моего мнения. – Ты мог бы просто никому не говорить обо мне. Как Виктор узнал о беременности Адаберты? Ведь до короля она не добралась. Она рассказывала о беременности всем, кого встречала в Этерштейне или берегла эту новость для особого случая?

Отец откинулся на стуле, буравя меня тяжелым взглядом и сосредоточенно поглаживая подбородок. Мне стало страшно, я сама не ожидала, что разговор примет такой оборот.

– У Виктора отличная сеть доносчиков по всей стране, – спокойно произнес отец. – В королевской резиденции сплошь его люди. Отсюда, из Орегона, у меня связаны руки. Я не могу влиять на то, что происходит в Этерштейне.

Он все поглаживал и поглаживал подбородок.

– Ты лжешь. Зачем ты это делаешь?

Отец тяжело вздохнул.

– Ты еще не готова ко всей правде. Я хочу тебя защитить.

– И как ложь меня защитит?

Отец молчал и смотрел на меня, но глаза его лихорадочно блестели. Я даже не знаю, что именно он пытался от меня скрыть, вариантов была масса.

– В Хэйуорде ты сказал, что шестнадцать лет назад совершил ошибку. Какую?

Он нахмурился, вспоминая.

– Заделав ребенка охотнице за сокровищами? – захотелось помыть себе рот с мылом.

Отец поморщился.

– Тереза, я имел в виду не это.

Я ждала. Отец тяжело вздохнул.

– Ошибкой было тебя прятать. Тогда это казалось разумным. Я не был частью королевской семьи и рассчитывать на их поддержку было бы странно. Я и не рассчитывал. Но у короля больше возможностей повлиять на племянника, чем у меня. Поэтому два года я попросил у отца помощи и официального признания внучки. – Желваки на скулах так и играли. Складывалось впечатление, что визит в королевскую резиденцию тяжело ему дался. – Если тебя не устраивает, что король хочет тебе помочь, то прости. По крайней мере, ты жива.

Он замолчал, а я размышляла о короле и его поддержке. Два раза он выбирал не сына, а трон, да и сейчас он выбрал не сына, а внучку. Печально.

Выходит, назначение на пост преемницы трона спасло мне жизнь? Виктор не решился убивать герцогиню Эттерскую? Чья же это была инициатива – монарха или отца? Теперь у меня есть две перспективы: умереть или стать королевой. Ни одна не устраивала.

– И что теперь? Меня к такому не готовили, – разве можно взять простую девушку и посадить ее на трон? – Разве Виктор не подходит больше?

Отец поморщился и потер лоб, словно теряясь с ответом. Я и сама смутилась. Каким монархом станет человек, способный на хладнокровное убийство? Черная глубина, живущая в нем, делала его лицемером и социопатом, да попросту опасным для окружающих. До сих пор ему удавалось скрывать это под маской напускного великодушия, прикрываясь титулом и богатством. Для таких, как он, власть – орудие достижения личных целей. Но даже в этом случае он смотрелся бы на троне уместнее, чем эмпат-неумеха. В голове всплыл образ Келли. Она частенько ругала меня за безапелляционные выводы и сейчас наверняка поспорила бы.

– Тебя необходимо представить королю, – отец будто вышел из глубокой задумчивости. – Я ждал сигнала Шлоссера, собирался в Этерштейн, и планировал визит в Холлертау вместе с тобой, но ты села на самолет, поймала пулю, и теперь мы здесь.

Он произнес фразу про короля как нечто само собой разумеющееся и обыденное, словно планировал сходить за почтой на крыльцо. Я покрылась холодным потом. Конечно, ведь он его отец, а я боялась даже егерей: десятки раз они штрафовали нас за разжигание костров в неположенном месте. Один раз я видела издалека шерифа городка Ледвилл, Колорадо, население две тысячи шестьсот два человека. Он распекал какого-то бедолагу за неправильную парковку, и тогда я порадовалась, что мы с Келли пришли от озера пешком. О чем я буду разговаривать с королем?

Отец вздохнул, наблюдая за мной. А мы о чем разговариваем? Как будто я попала на другую планету.

– А у короля есть мой анализ ДНК, подтверждающий наше родство? – я швырнула книгу на свое кресло, собираясь встать. – Адаберта и Виктор делали.

Лучше бы я по-прежнему пряталась в лесу. Лучше бы после смерти Келли топала на юг. Сейчас была бы уже в Техасе!

– Тереза, я понимаю, для тебя все это сложно, – осторожно произнес отец. Я встала, и отец протянул руки, собираясь меня поддержать, но я отодвинулась. Не хочу выяснить, что он скрывает что-то еще. – Давай действовать по порядку. Для начала подумаем об учебе.

– Вряд ли я смогу учиться в колледже, – вышло слишком резко. Отец недовольно прищурился. О стольком нужно подумать, что я не знала, с чего начать. И есть ли вообще смысл.

– Да почему? – отец удивился.

– Я же только что объяснила.

– Из-за эмпатии? – он нахмурился. – Как это работает?

– Что? – растерялась я. Огорошил, так огорошил. Весь разговор вышел сумбурным, почти не дал ответов и породил новые вопросы.

– Твоя способность. Эмпатия. Можешь показать?

Я начала садиться обратно, и отец подхватил, чтобы помочь. На меня выплеснулся такой ворох эмоций, что я опешила и попыталась отгородиться. Мы оба вздрогнули, но вдруг все резко закончилось.

– Прости. Слишком сильно? – он отдернул руку, словно дотронулся до горячего.

Мне пришлось опять выныривать из бурлящего котла отцовских эмоций. Отголоски злости и обиды, возможно, касались короля. Сейчас в нем вспыхнули сомнения, совсем легкие, готовые сдаться под напором доверия.

– Э-э-э, да. Может, сначала определимся, чего ты от меня ждешь?

Он задумался.

– Если бы я знал, – улыбнулся он уже почти прежней открытой улыбкой, хотя горечь все еще блуждала в уголках губ. – Просто хочу понять тебя и твои способности. Давай так, – склонил он голову. – Если я правильно понял, ты чувствуешь эмоции, которые человек ощущает в какой-то конкретный момент. Я буду думать о разных людях, которых ты знаешь, а ты попытаешься понять – кто это.

Я с сомнением кивнула. Никогда не делала такого специально. Даже не знаю, получится ли.

Отец выдохнул, пытаясь привести в порядок голову, и протянул руку. Я осторожно взяла ее, опасаясь новой горячей волны. Все оказалось не так плохо. Похоже, он пытался сконцентрироваться на чем-то конкретном, не переживая, как обычно, все и сразу.

– Давай пробовать, – прокашлялся отец. – О ком я думаю?

Я немного подождала и ощутила брезгливое презрение с ноткой досады.

– Ты думаешь об Адаберте.

Горячее удивление захлестнуло волной.

– А сейчас?

Доверие, уважение, преданность, нотка вины.

– Ник?

Отец хмыкнул, и на меня полилось воодушевление, которое, впрочем, быстро сменилось гневом и яростной ненавистью.

– Виктор. Однозначно Виктор.

– А сейчас?

Тоска, вина и любовь.

– Ты думаешь обо мне?

Отец смотрел на меня широко открытыми глазами, полными ребяческого изумления и восторга. Никакого страха или испуга. Только печаль, которая, как ни парадоксально, разбудила во мне надежду, что мы с отцом поймем друг друга.

*