Текст книги "Пристанище для уходящих. Книга 1 (СИ)"

Автор книги: Эмбертория

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 18 страниц)

– Это все, что тебя волнует? Моя личная жизнь?

– Меня волнует глобальное потепление, вымирающие журавли и, да, твоя личная жизнь.

Он почти беззвучно рассмеялся. Я тоже улыбнулась. Так устала быть печальной, что решила позволить себе несколько хороших минут, которые станут приятными воспоминаниями.

– Университета в твоем списке нет. Он тебе совсем безразличен? – с сарказмом переспросил папа.

Я пожала плечами.

– Университет – всего лишь место, куда ходят студенты.

– Подожди полгода, – улыбнулся папа. – Спрошу еще раз, ближе к Рождеству. Уже не будешь так равнодушна.

Университет занимал в моем списке проблем первую строчку с конца, но папе знать не обязательно. Мысль, что это последний вечер дома, не укладывалась в голове. Время превратилось в ураганный ветер, сметая и сминая попытки разобраться со своей жизнью, найти компромисс между невозможным и невыполнимым.

– Доктор просила меня заехать завтра, – я уткнулась в книгу, в сотый раз пытаясь осознать название.

– Какие-то проблемы? – папа застыл над ноутбуком.

– Нет, простой плановый осмотр. Ухо больше не болит, наверное, все в порядке.

– Утром у меня встреча, но после обеда я тебя отвезу.

– Нет, не меняй планы. Я сама быстренько съезжу и вернусь. Меня не будет час.

– Скажи Нику. Он отправит патрульную машину для сопровождения.

Полицейские из девятого участка, наверное, уже ощущали себя личной охраной семьи Рейнеров. И завтра они мне точно не нужны на хвосте. Я заставила себя кивнуть.

– Нужно было сделать раньше, но… – он замолчал, и я подняла на него взгляд. – Ты так боялась лишний раз общаться с журналистами, что я откладывал, но это было ошибкой.

– Что? – с опаской переспросила я. Отец хмурился, значит, то, что он хочет сделать, не нравилось даже ему.

– Мы предадим огласке ситуацию и действия Виктора. Едва намекнем, что он пытается захватить трон, то свяжем ему руки.

– Думаешь, его это остановит? – на секунду родилась надежда, что можно остаться и не бежать на другой конец света. Но потом я подумала о Келли, Джереми, Шлоссере, Хоторне. Для Виктора ставки только вырастут, как и для всех остальных, кто меня окружает. К тому же я осознала, что отец лжет. Дело было не в моем страхе перед журналистами, это только подходящее объяснение. Король тоже повышает ставки, разрешая полоскать грязное белье прилюдно.

– Виктор перешел все границы, – процедил отец. – После такого скандального заявления журналисты будут наблюдать за всеми его действиями. Он сам себя подставит.

Если бы я стала светской львицей, это бы всех спасло? Я даже вспотела от мысли, что действительно во всем виновата. Как ни крути, но все происходит именно из-за меня.

– Ты понимаешь, что единственный выход для нас – оказаться под защитой короля? В Холлертау мы будем в безопасности.

Я кивнула и подняла взгляд на отца. Он смотрел внимательно и настороженно.

– Летим в следующую пятницу. Я уладил дела. Потом мне придется еще пару раз прилететь, но компания готова отпустить.

В голове закрутились сценарии нападения на отца, пока он будет разгуливать по Портленду. От Виктора можно ждать всего, даже банальной мести. Заболел живот.

Если меня не станет, то и мстить будет не за что. Я поступаю правильно. Тогда почему так тяжело? Почему так сильно хочется остаться?

– Ты все время ставишь меня в тупик. Что творится в твоей голове? – папа исподлобья смотрел на меня. – У меня ощущение, что ты боишься мне что-то сказать.

– Я боюсь того, что будет дальше, – это была чистая правда. Завтра Терезы Рейнер не станет, и я окажусь лицом к лицу с туманной бездной, именуемой реальностью. В полном одиночестве. – Все кажется таким… пугающим. Я все еще не готова.

– Я буду с тобой, я помогу, – папа выглядел таким обеспокоенным и так жадно вглядывался в меня, что я почти утратила самообладание. Даже несмотря на все его планы на дочь, я была бы ему благодарна за поддержку.

Он не отводил взгляда, и мне стало неловко. Я схватила книжку с дивана и закрылась от его настойчивости. Минут пятнадцать спустя рискнула выглянуть. Отец сидел, хмуро разглядывая карандаш в руках. Я успела уловить растерянность в его взгляде, прежде чем он увидел, что я на него смотрю.

– Знаешь что, позвоню-ка я, пожалуй, мисс Митчелл. Надо попрощаться по-человечески. Не возражаешь? – он словно ожидал бурных протестов.

– Не стоит прощаться. Пусть останется надежда, что вы еще увидитесь.

Слова вырвались сами, я не успела их остановить. Папа задумчиво застыл в раздумьях, а потом улыбнулся.

– Да, пожалуй, в этом есть смысл. Тогда просто попрошу прощения.

Он потянулся к мобильнику на столе, а я встала.

Вот и все. Последнюю песчинку времени смел ураган.

У двери я обернулась. Отец тревожно смотрел мне вслед. Я уже видела такое выражение на его лице. Каждый раз, когда он не понимал меня, он смотрел именно так. Если его сейчас обнять, то наверняка меня накроет смущенной благодарностью и трепетной тоской. Снова закружится голова от того, что папа не может определиться со своими чувствами. Но я знала, что под всеми его сомнениями и задетой гордостью живет любовь, и если можно было бы навсегда остаться в этом мгновении, застыть бабочками в янтаре, ощущая его любовь и признательность, то я бы осталась.

Но отрекшийся от престола герцог Шон Рейнер не оставил мне такой возможности.

Я посмотрела на него в последний раз и вышла, следуя своему же совету – не прощаться.

В коридоре я огляделась. Аскетичное, но элегантное напольное покрытие из сизаля. Бежевая циновка тянулась от входа до лестницы, и выше до второго этажа. На стенах не было фотографий. Шону Рейнеру некого было помещать в рамки, много лет он жил один. Около входа в кабинет стояла мраморная фигура Будды Шакьямуни, и его одухотворенный лик уже год вдохновлял меня, когда я заходила в дом. На стене напротив кабинета скромно висела картина Ньюэлла Конверса Уайета «Дуэль». Двое хладнокровных мужчин направляли друг на друга карабины. Забавная ирония.

Из кабинета не доносилось звуков, словно папа сидел за столом, тоже прислушиваясь к тишине. Через пару минут раздался его приглушенный голос. Он звонил мисс Митчелл. Я не разбирала слов, но различала интонации – немного напряженные вначале и более свободные потом. Возможно, без меня у них появится шанс. Может быть, не сразу, но надежда слишком живучая и неистребимая чертовка и почему-то всегда выходит победительницей.

Я успела полюбить этот город: мосты над Уилламетт и Колумбией, вид на вулкан, Японский сад и бобровую ферму, канатную дорогу и фестиваль роз, и даже дожди полгода кряду. Портленд стал моим первым домом, но не смог удержать. Передо мной снова лежали дороги, словно проклятие, обрекающее на вечные скитания. И свой багаж – янтарные бусы из воспоминаний и неистребимое желание бежать – будет несложно захватить с собой.

Поднимаясь по лестнице, я задержала пальцы на гладких и прохладных перилах, вдохнула полной грудью запах дома. Дом пах жасмином и одиночеством. Мое недолгое присутствие ничего не изменило. Я словно сон для этого дома, как и он – всего лишь сновидение. Чувствуя себя незваным гостем, я зашла в свою комнату и закрыла дверь.

========== Эпилог ==========

Часы тикали, отбивая бессмысленные секунды. Шон запустил в них бутылкой. Стекло циферблата разлетелось по кабинету, стрелки перекосились, и часы замолкли. Шон искренне надеялся, что кукушка тоже сдохла. За последние три часа она надоела до жути, особенно отбивая полдень.

Стало лучше. Тишина больше подходила этому дому – пустому пространству между стенами и крышей. Дому, в котором жили одни мертвецы. И пусть один из них еще ходит и дышит, и даже швыряется бутылками, это не доказательство. Так, рефлекс.

Коллекционное виски растеклось по полу, смешиваясь с осколками стекла и пылью. В подвале таких бутылок еще много. Шону дарили виски, скотч и бурбон на благотворительных вечерах, торжественных обедах в честь открытия нового магазина или заключения хорошей сделки, а иногда приносили в офис просто так. В знак уважения, говорили они. Столько он никогда не выпьет, даже если потеряет последнее представление о человечности. Нужно перебить все бутылки. Пусть все попытки произвести впечатление превращаются в грязь.

Он рассмеялся и запустил в часы недопитым стаканом. Так-то лучше. Виски расплескалось, но главное, чтобы кукушка не вылезла.

– Шон, – голос Ника раздался неожиданно и напугал.

Ник возник на пороге кабинета, настороженно поглядывая на учиненный беспорядок.

– Какого хрена ты явился? – Шон разозлился, стряхивая с рук капли виски. Черт, еще и на рубашку попало. – Не видишь, я занят. Стучать надо.

Ник шумно вздохнул.

– Я стучал. Долго.

– А-а-а, чертовы журналюги, – проворчал Шон. Он подумал, что надо бы переодеться. Хотя какая разница. – Шныряют тут везде. Я не открываю.

– А что с телефоном? – в голосе Ника звучало подозрение.

– Я весь месяц старательно держу себя в руках, – процедил Шон сквозь зубы, – и делаю все, что от меня ожидают. Но вот сегодня я решил побыть скорбящим отцом. – Он повысил голос на последних словах, адресуя Нику уничижительный взгляд. – Тебя что-то не устраивает?

– Прости, я понимаю. Не хотел тебя отвлекать, – Ник покосился на разбитые часы и несмело протянул Шону кипу бумажек. – Ты не забрал почту с крыльца.

Шон, не глядя, швырнул их на стол. Часть писем упала на пол. Пусть смешиваются с виски и превращаются в грязь. Это будет правильно.

Он хотел взять стакан, но его не оказалось. Как и бутылки. Что за черт? Ах да, уже забыл…

– Нужно в подвал…

Шон встал, но что-то пошло не так, и Нику пришлось его подхватить.

– Знаешь, ты лучше посиди пока, – Ник усадил его обратно и не спешил уходить. Его присутствие мешало сконцентрироваться на главной цели: напиться до беспамятства. Как бы его выпроводить? Может подарить виски? В знак уважения. Смешно.

– Тебе нужно в подвал. Сходи в подвал. Там слишком много почтительности, тебе понравится.

Ник ничего не ответил. Шону не хватало стакана в руке. Он к нему уже привык.

– Слушай, Лорейн волнуется, что ты все время один. Мы все волнуемся. Может, позвонить Холли?

– Кому? – но потом Шон вспомнил. В нем вспыхнуло отвращение. Она может только сочувствовать и жалеть, а он избегал этого, как огня. – Нет!

Ник помолчал.

– А Адаберте ты звонил? Она прилетит?

Шон вспомнил разговор с этой стервой. Она отказалась приезжать, и он высказал ей все, что накипело. Она глотала грязь, которую он на нее выплескивал, и будто даже радовалась. Сучка! Придушил бы голыми руками!

– Шон, прошел уже месяц. Больше тянуть нельзя.

Опять заладил. Сколько можно!

– Это не тебе решать, – рявкнул Шон. Он подпустил Ника слишком близко к своей семье и к себе, и теперь тот беззастенчиво этим пользуется. С трудом Шон погасил ярость.

– Но ты не решаешь, поэтому я договорился сам. Пришлось пообщаться с королевским канцлером, – Ник говорил очень мягко, словно объясняя ребенку. – Похороны на следующей неделе. Здесь, в Портленде.

– Экспертиза не закончена, – Шон задохнулся – ее нельзя зарывать.

Ник отпрянул, но в его взгляде Шон видел сочувствие и жалость. Ублюдок!

– Закончена, и ты видел результаты. Анализ ДНК сделали три раза. Это она!

Кукушка зажужжала, выскакивая из домика над циферблатом.

– Да чтоб тебя! – Шон вскочил и швырнул в часы тяжелое пресс-папье со стола. – Заткнись уже!

– Ку-…

Пресс-папье отскочило в угол, а кукушка повисла на пружине вниз головой. Упрямая стерва! За что она борется? За возможность каждый час терять свободу воли и прыгать под чужую дудку?

Одного взгляда на Ника хватило, чтобы Шон потерял самообладание.

– Думаешь, можешь являться сюда….

– Шон, она мертва! И ты ничего c этим не сделаешь, – он с трудом произносил слова, словно ему что-то мешало. – Это был несчастный случай. Мне очень жаль, поверь. Я тоже скорблю. Мы все скорбим. Просто отпусти ее.

Его последние слова отдавались в голове Шона многократным эхо, рождая недоумение. «Отпусти ее»… «Отпусти ее»… «Отпусти ее»… Словно он ее когда-нибудь держал. Как можно удержать того, кто создан для свободы? Она была слишком… мимолетна. Как сладкий сон, который приснился один раз, и сколько бы ты не мечтал, чтобы он повторился, этого не происходит.

– Мы что-то упускаем… Еще не все проверили… Я уверен, что что-то упускаю…

– Шон, – Ник тяжело вздохнул, – похороны во вторник. Возьми себя в руки, ради нее…

Ярость разгорелась с новой силой. Шон больше не мог ее удерживать и схватил Ника за грудки:

– Ее похоронят, когда я скажу. Пошел вон из моего дома!

И оттолкнул, игнорируя понимание в глазах.

– Пошел вон!!

На пороге комнаты Ник обернулся:

– Мне очень жаль.

И исчез.

Наконец-то тишина. Кукушка сдохла, и это радовало.

Неожиданно Шон осознал, что снова сидит за столом, упершись взглядом в кипу разноцветных бумажек на полу – писем, которые принес Ник. «Черт бы его побрал! Думает, я смогу ее похоронить? Зарыть в землю то, что осталось от ее тела? Она не хотела уезжать в колледж, хотела остаться, так пусть остается. Все равно теперь нечем заняться, когда больше нет причин для любви, впрочем, как и для ненависти».

Скорбные мысли прервал испуг. Где кулон? Вдруг потерялся? Шон зашарил по карманам и нашел его в брюках. Он думал, что кулон сгорел в машине, но он нашел его на полу в кабинете. Наверное, выпал у Терезы из кармана. Как-то он спросил у нее, почему она никогда не носит кулон на шее, и она ответила, что боится потерять. Часто, когда думала, что никто не видит, доставала его и рассматривала. Возможно, разговаривала с бабочкой, или вспоминала о чем-то важном, но в любом случае он был ценен для нее. Шон посмотрел на блеклую поникшую бабочку и сжал кулон в руке: теперь это все, что у него осталось.

Кстати, в подвал можно не идти. В ящике стола припрятана еще одна бутылка, для внезапных посетителей. Рванув ручку, он не рассчитал, и ящик вместе со всем содержимым полетел на пол. Бумаги, папки, блокноты разлетелись по комнате, превращаясь в бессмысленную грязь, чем они и являлись прежде. Просто прятались в тени.

А вот бутылки не оказалось. Он рванул следующий ящик. Только бумажный хлам, но возникло ощущение, что чего-то не хватало. Какая-то деталь ускользала от сознания, и он попытался сосредоточиться, прочистить мозги и понять, что именно кажется неправильным.

От этого мусора давно пора избавиться. Может, как раз наступило время? Вытряхнуть на помойку пустоту, что окружала его всю жизнь: амбиции, тщеславие, надежду.

И тут его осенило. Часы! Старые, давно неработающие часы, которые он хотел выбросить, но рука не поднималась. Сложно выбросить то, что когда-то было частью тебя, являлось предметом гордости и первым символом независимости. Теперь казалось смешным, но когда тебе двадцать – это важно. Часы должны лежать в столе. Он сам клал их во второй ящик.

Шон обшарил ящики и стол. Часов не было. На всякий случай проверил книжные полки и секретер в углу, стараясь не смотреть на диван. На то место, где она всегда сидела с книгой в руках. Последняя книга все еще лежала на диване, раскрытая примерно на середине. Каждый раз, проходя мимо, он отворачивался – главное, не увидеть название. Не знать, какую историю она не дочитала.

Кабинет превратился в поле боя. На полу не осталось свободного от бумаг или книг места. Он еще раз переворошил кучи хлама. Письма в луже виски выглядели неопрятно, и запах алкоголя вызывал отвращение. Он понял, что трезв, как стеклышко. Факт отсутствия часов уже нельзя списывать на пьяный бред. Он точно помнил, что не выбрасывал их. Он вообще о них забыл.

Часы исчезли!

И что бы это значило?

Когда Шон рассматривал вариант самоубийства и винил во всем себя, он думал, что слишком давил, заставляя ее быть тем, кем она быть не хотела. Но это не укладывалось в голове. Она не могла выбрать такой изощренный и болезненный способ. Экспертиза не нашла к чему придраться, объявив аварию несчастным случаем. Неопытный водитель въехал в опору моста, машина загорелась…

Шон вспомнил, как Тереза спрашивала про часы. Всего один вопрос и его короткий ответ. Теперь он жалел, что не рассказал больше: о том, как волнительно, получив первую недельную зарплату, потратить половину на дешевые часы и сказать себе «Это начало». И пусть потом случилось много более достойных достижений, первый опыт незабываем.

У Терезы не будет такой возможности. Она не закончит колледж, не получит первую зарплату, не испытает эмоции, которые делают нас теми, кто мы есть – людьми, совершающими ошибки.

Он летал к Виктору три недели назад. Не поверил, когда услышал по телефону о непричастности. Он причастен почти ко всему, что случалось в жизни Рейнеров. И Шон с удовольствием убил бы его за одну мерзкую ухмылку. Или поблагодарил, если бы Виктор сказал, что снова ее забрал, и она жива. Виктор струсил, захватив на встречу десяток охранников. Шон покосился на запястье. Уже не болело, но было чертовски приятно.

К королю Шон не пошел. Какой смысл, если сделка разорвана и планы не исполнятся.

Шон снова задумался: но что, если дело не только во мне?

Он не заходил в ее комнату месяц. Просто не мог. Но сейчас мучительное желание понять и разобраться пересилило страх оказаться в склепе ее вещей. Он медленно поднялся по лестнице, распахнул дверь и замер на пороге. Зайти было трудно, словно в иную реальность. Не укладывалось в голове, что комната та же, но хозяйки больше нет.

Кровать, комод, диван у окна, книжный шкаф – все было залито солнцем и казалось фантасмагорией. Даже мебель не хотела сдаваться, отпуская ее одну в царство теней. Плюшевый мишка на подоконнике словно ждал возвращения хозяйки, высматривая ее в окне, а пылинки сверкали в солнечных лучах, рождая надежду, что весь последний месяц всего лишь страшный сон, и Тереза вот-вот войдет в комнату и улыбнется. Глупо, но он подождал. Она не пришла.

Настораживало отсутствие беспорядка. Будто Тереза специально прибралась перед тем, как въехать в опору моста. Ничего лишнего. Практически жилище аскета.

На комоде лежал раскрытый блокнот. Шон знал, что она рисовала, но видел всего пару раз. Что она рисовала? Он не смог вспомнить и наклонился над страницей – лес, озеро, Маунт Худ. Сдавило горло – вот куда ее тянуло все время.

Нельзя посадить жаворонка в клетку и надеяться, что он будет петь. Так же как нельзя заставить птицу забыть, что у нее есть крылья. Она вылетит из клетки при первой возможности. Тереза всегда представлялась ему птицей. Своевольной, независимой, чистой. Нелепо было представлять ее озабоченной подростковыми проблемами вроде прыщей или ревнивого бойфренда, диетой или ссорой с подружкой. Она никому не позволила бы сломить свой дух. Особенно двум свихнувшимся на почве власти старикам.

Так может она и не позволила, а просто вылетела из клетки, оставив грязное белье их владельцам? Нелепо так думать, если на руках все доказательства ее смерти. Но если на секунду, всего на секунду, допустить, что она все еще дышит, перебирая очередную книгу тонкими пальцами, и морщит лоб, обдумывая прочитанное, то надежду можно придержать. И не убьет ли его надежда?

Шон разжал ладонь и посмотрел на кулон. Хотела ли она дать подсказку или это бред помутненного горем рассудка? Возможно, истина никогда не отыщется. Надежда слишком хрупка, чтобы топтать ее попытками перевернуть небо и землю в поисках правды. Упущена целая жизнь и у него больше не будет шанса, но если он сможет заслужить прощение, то готов стать хранителем ее свободы. Оказывается, это больно, если дать надежде шанс.

Теперь кулон принадлежал ему. Шон положил его в карман и на всякий случай прошептал:

– Будь счастлива.

========== Пролог (к прочтению не обязателен, но часть задумки автора) ==========

Впереди ждал еще один бессмысленный день: совещания, прием посетителей, звонки. Отведя взгляд от улиц Портленда в окне машины, Шон недовольно покосился на заголовок и свою фотографию в газете: «Шон Рейнер выступит на заседании экологической комиссии». Заголовок словно решал за него, превращая в бессильного пленника обстоятельств. Придется делать вид, что волнуют статьи расходов на следующий год и маркетинговые исследования конкурентов.

Невыносимо сидеть на месте и ждать звонка. Ждать, пока Шлоссер вывезет Терезу из замка, спрячет в Этерштейне, ждать возможности безопасно привезти ее к королю. Это может занять не одну неделю. Как же хочется рвануть за дочерью самому! Но нельзя! Исчезновение из Портленда чревато последствиями: ее охрану усилят и побег провалится, а Шона снова попытаются убрать с дороги. Так рисковать нельзя – он нужен дочери, даже если она больше не захочет его видеть.

Отбросив газету, он уставился в окно. Черный «Форд Рейнджер», мчавшийся навстречу, резко вильнул и чуть не задел их машину. Шона качнуло, когда его водитель ушел влево.

– Сэр, прошу прощения. Он выскочил из ниоткуда.

– Ничего страшного, Грегори. Я видел.

Шон обернулся. Разве это не машина Чейза, главного бухгалтера фирмы? Куда это он рванул на всех парах? Что у него стряслось? Шон проводил «Форд» взглядом, появилось нехорошее предчувствие.

На улице у офиса толпился народ. Шон заметил свою секретаршу и Чейза. Чейз возмущался и показывал на дорогу. Какого черта? Его «Форд» уехал без него?

Начальник охраны Томпсон схватил за локоть, едва Шон вышел из машины.

– Сэр, сработала пожарная сигнализация. Пожарные едут, но вам лучше вернуться домой, пока мы все не проверим.

– Не вижу пожара. Кто включил тревогу?

Пока все, что видел Шон – это толпу возбужденных людей у входа и шевелюру Чейза. Он громко возмущался по телефону.

– Наверное, Грин, но он не отвечает на вызовы.

– Возможно, ложная тревога.

Шон двинулся к Чейзу, но Томсон его не пускал, удерживая за локоть.

– Сэр, я настаиваю.

Хватило одного взгляда, чтобы тот убрал руки.

– Чейз… – Шон сделал шаг.

– Шон, Шон! – Лорейн махала рукой, пробираясь через толпу. Увидеть жену друга в девять часов утра там, где она не бывает, по меньшей мере, неожиданно. Шон застыл, ощущая, как неприятный холодок ползет по спине. Что-то случилось!

– Шон, твоя дочь, Тереза… Она здесь! В Портленде.

Словно колокол прогудел в голове. На секунду отказали зрение и слух. Запыхавшаяся Лорейн уже стояла рядом и говорила что-то еще, но из-за стука в висках он услышал только конец фразы.

– … к нам. Сказала, что ты и Ник в опасности. – Томпсон попытался ее увести, но Шон его отодвинул. – Искала тебя.

– Где она?

Лорейн прищурилась, словно оценивая намерения Шона.

– Я привезла ее к тебе, думала, ты уже в офисе. Она зашла внутрь. Успела сказать только, что Виктор отправил за вами убийц.

Зайти-то зашла, а вот дальше… Интуиция, на которую он так привык полагаться, вопила, что дочери уже нет в здании. Ее увезли. Он подавил порыв сесть в первую попавшуюся машину и рвануть за черным «Фордом», который их подрезал. Это бесполезно. Они могли оказаться в десяти кварталах в любую сторону. Кто они? Как до этого дошло?

– Томсон, мне нужно просмотреть все видеозаписи за утро. Ты смотрел?

– Нет, – Томпсон удивился то ли предложению, то ли тому, что сам не додумался.

Возможно, его придется уволить. Начальник охраны бизнес-центра – его предел.

– А зря! И приведи Чейза!

– Но… – Томпсон попытался остановить, но Шон уже ринулся внутрь. Лорейн бежала следом.

Свернув направо в комнату охраны, Шон рванул дверь. Вспомнить бы как управляться с видеонаблюдением. Для него служба в охране завершилась двадцать пять лет назад. После он ощутимо продвинулся по карьерной лестнице и давно уже не помнил, как просмотреть записи из памяти сервера.

– Сэр, позвольте мне, – Томпсон мягко отстранил Шона и занялся делом.

– Где Чейз?! – рявкнул Шон.

– Я его приведу. Только включу вам… Секундочку. Сирена сработала в восемь сорок. – Он выбрал время восемь тридцать и нажал на проигрывание. – Я за Чейзом.

Шон кивнул, не отрывая взгляда от мониторов. Томпсон вывел на экраны холл, парковку с двух ракурсов и камеру перед входом. Пару минут ничего не происходило.

– Вот она, – воскликнула Лорейн, указывая на нижний левый экран.

Шон и сам видел, как маленькая худенькая фигурка девушки с растрепанными волосами ворвалась внутрь и испуганно застыла у входа. Тереза! Несмело покрутив головой, она выпрямилась и пошла к стойке ресепшн. Когда Тереза прилетела? Почему напугана?

Он отшвырнул прочь стул. Тот отлетел и ударился о стену, потеряв ножку. Если бы так же просто можно было избавиться от всех несчастий.

– Сэр? – Чейз заглянул внутрь. В его голосе слышалось недоумение. – Представляете, мою машину угнали!

Томпсон подтолкнул Чейза к Шону и сам встал рядом. Теперь они смотрели на экраны вчетвером.

– Чейз, скажи этой милой даме номер своей машины, – Шон не отрывал взгляда от монитора. Тереза шла через зал, подергивая плечиками, и все время оглядывалась на вход.

– Сэр? – недоумение в голосе Чейза возросло, и Шон почувствовал, как Лорейн повернула к нему голову.

– Зачем? – удивилась она. – А как же Тереза?

– Мне повторить? – Шон сжал кулаки. Никто не может сложить два плюс два!

– Нет, нет, – нашлась Лорейн. – Не могли бы вы сказать мне номер своей машины?

– Запиши, – рявкнул Шон. Не отрываясь от экрана, он наблюдал как Тереза застыла посреди холла, а потом резко рванула в сторону, и мужчина с газетой, до этого сидевший на лавке, кинулся за ней.

Шон сжал зубы. Челюсти свело так, что щелкнуло за ушами. Он его придушит!

На мониторе Тереза забежала на подземную парковку, включила пожарную сигнализацию и попыталась спрятаться за машинами. Преследовавший ее человек остановился в холле и к нему подошел еще один, рыжий. Шон сразу его узнал. Он частенько мелькал на фотографиях рядом с Виктором. Все встало на свои места, кроме одного: почему не отчитался Шлоссер? Они ведь подготовили план и ждали подходящей возможности. И Тереза должна была ждать: примерять платья и танцевать на балах.

На экране Грин обнаружил Терезу и попытался вывести из здания. Пока она сопротивлялась, не заметила, как ублюдки ее нашли. Лорейн ахнула, когда Грин упал. Скорее всего, его застрелили, угол съемки не давал возможности разглядеть. Томпсон молча выбежал из комнаты. Грин Шона не волновал – его волновали только Тереза и угроза, нависшая над ней в виде двух головорезов Виктора. Ему пришлось наблюдать как она отбивается, неловко раздавая тумаки. У нее был шанс убежать, но она предпочла остаться, чтобы врезать еще. Ее ударили, скрутили и прижали к капоту черного «Форда» за минуту.

Шон впитывал каждую секунду, накапливая заряд ярости. Все, что он видел, каленым железом выжигалось в памяти, вытесняя остальное. «Этим ублюдкам и любому, кто помешает мне добраться до дочери, придется жестоко поплатиться», – мысль крутилась и крутилась, вызывая головную боль.

Дальше все ясно, пора действовать.

Шон проверил пару ящиков и нашел то, что нужно – пистолет. Схватив Лорейн за руку, он потянул ее на выход.

– Записала? Пошли.

У дверей Шон услышал, как Чейз возмущается наглостью угонщиков.

– Что делать с номером? – спросила Лорейн. Она не сопротивлялась, поэтому Шон ее отпустил.

– Звони Нику и проси его отследить перемещение черного «Форда Рейнджер». Номер у тебя есть. – Шон резко остановился. Его водитель стоял на обочине и виновато смотрел на него. Выезд перекрыли пожарные машины. – Где ты припарковалась?

Шон переключился на режим действия, поборов отчаяние: «В этот раз я не буду колебаться. Заберу дочь и больше не оставлю одну. А если Виктор будет мне мешать – убью его».

========== Анонс второй книги ==========

Виктор внимательно изучал человека напротив. Генерал Эммет Хэмстед выглядел как настоящий американец: выражение лица победителя, словно он уже завоевал весь мир. Идеально сидящий китель, прямая спина, ордена на груди. Генерал не избежал греха гордыни, хотя в реальности его власть не шла дальше штаба, к которому его приписали. Мелкая сошка, посмевшая заявиться в дом с вековой историей, и сесть в кресло, стоящее его жалования за десять лет.

Вдобавок лез не в свое дело и бормотал о вещах, недоступных его скудному умишке: конституции Этерштейна и наследниках престола. Сдерживая ярость и желание свернуть шею наглецу, Виктор процедил:

– Наследная принцесса мертва, генерал.

Генерал вальяжно расположился на стуле и закинул ногу на ногу.

Виктор с трудом сдержал раздражение. Еще одно его неверное слово, и пуля собьет спесь с выскочки. Виктор представил тяжесть пистолета в руке и испытал чувство сродни оргазму: наглец достоин наказания, что бы он ни сказал, его необходимо проучить. А заодно и тех, кто был с ним слишком откровенен.

– Вы получите трон, маркиз. Принцесса жива.