Текст книги "Пристанище для уходящих. Книга 1 (СИ)"
Автор книги: Эмбертория
Жанр:
Триллеры
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)
– Почему вы так решили? – отчаянно-глупый вопрос.
Виктор слегка пожал плечами:
– Если бы сказала, кузен уже достал бы меня глупыми вопросами, а возможно и визитом. Он слишком щепетилен во всем, что касается тебя, особенно сейчас, когда ситуация так деликатна. Наше перемирие…
– Фикция! Ваше перемирие такая же фикция, как моя свобода.
Правду осознавать горько.
– Да, пожалуй, ты умнее, чем кажешься, – Виктор с интересом посмотрел на меня.
Я попыталась сглотнуть комок в горле. Все это время я жила в мире иллюзий. Наверняка отец понимал с самого начала, но ради меня старался показать, что все хорошо. Какая же я идиотка, просто дура! Бессилие и беспомощность лишили последних сил.
– Отец узнает обо всем. О любой нашей сделке.
– Безусловно, но твоя задача не дать псу сорваться с цепи.
Как Виктор смеет так говорить о папе?
– Твой отец сейчас занят самообманом. Ради собственного успокоения делает вид, что держит ситуацию под контролем. Пусть так и останется. Он мне не нужен, если, конечно, не решит настрогать еще детей. Мне нужна ты.
– И вы никого не тронете, – мои слова, словно последняя попытка утопающего ухватиться за пустоту.
– Не трону, – кивнул Виктор. – Если все сделаешь правильно. Хотя один раз ты уже ослушалась, – он улыбнулся, и по спине пробежал холодок. – Я делаю все ради тебя, хочу, чтобы ты была в курсе и могла управлять ситуацией. В той мере, в какой я тебе позволю. Похищать тебя, знаешь ли, слишком хлопотно. Будет куда проще, если ты придешь сама.
– А если отец вмешается?
Виктор несколько секунд смотрел на меня, и я чувствовала, как он свирепеет, теряя маску благодушия.
– Мне плевать на Рейнера. Вмешается, ему же хуже. – Он премило улыбнулся. – Твой отец ведь ничего тебе не сказал о сделке, которую заключил с королем?
Виктор с неподдельным интересом рассматривал меня, не ожидая ответа на риторический вопрос. Так сделка была с королем, не с Виктором!
– Рейнер рассчитывает вернуться в семью. Он привозит тебя в Холлертау, чтобы ты могла взойти на трон и остается, возможно, как регент, а король гарантирует твою защиту. От меня. Идиоты! Ситуацию в Этерштейне контролирую я. Тебя никто не защитит. Так что выбирай сама, что будет дальше.
Чувства, которые я испытала, было невозможно пережить. Поэтому они просто осели тяжелым камнем в желудке, ожидая часа разрушения. Себя и меня.
Виктор наклонился ближе, и его гнев отбросил меня на спинку стула.
– Ты – единственная, кто стоит между мной и троном. И я с удовольствием убью тебя, как только представится такая возможность. Радуйся, что сейчас живая ты ценнее, чем мертвая.
Весь мир заслонили его глаза, наполненные жаждой превосходства и безумием. От ужаса я не могла пошевелиться, хотя больше всего на свете хотела отвернуться или хотя бы закрыть глаза. Если он сейчас дотронется, если меня коснется его черная глубина, я закричу.
– Так мы договорились? – небрежно спросил он, откинувшись на спинку стула.
Я смогла вздохнуть, когда его аура перестала подавлять. Попыталась кивнуть, но не могла понять, справилась или нет. Но потом Виктор удовлетворенно хмыкнул.
– С тобой приятно иметь дело, милая племянница. Возможно, я предложу тебе работу при дворе. Хм, в канцелярии, например.
Он рассмеялся, довольный собственной шуткой, встал и властным жестом положил руку на мое плечо. Я вздрогнула как от удара. Виктор наслаждался ситуацией. Находясь почти в экстазе, он наверняка уже представлял, что сделает со мной, когда я приеду. Он просто купался в лучах самодовольства.
– Что ж, мне пора, ненаглядная племянница. Надеюсь на скорую встречу.
Я с содроганием ждала еще одного его прикосновения. Этакое дружеское похлопывание по плечу на прощание, вполне в его духе. Но он просто направился к выходу, и четверо охранников, окружив его в кольцо, последовали за ним.
Не знаю, сколько я сидела, оглушенная и растерянная. Слезы вытекли и успели высохнуть. Дрожь в коленях прекратилась.
Сзади открылась дверь, я вздрогнула и повернулась. Девушка в спортивном костюме с полотенцем в руках на секунду застыла у дверей женской раздевалки, испугавшись моего движения, затем просто прошла мимо. Надеюсь, это еще одна любительница ночного фитнеса, а не моя паранойя. Я как будто впервые глубоко вздохнула с того момента, как увидела Виктора и только теперь очнулась. Посмотрела на часы – два ночи. Наверное, уже пора домой. Мозги, сплавленные испугом, никак не хотели работать.
Мысль, что пока я была в душе, Виктор ждал за стеной, вызвала приступ тошноты и головокружения. Как он обошел охрану? Сегодня на смене не Хоторн, и мне стало стыдно за чувство облегчения. Рядом с Виктором всегда кто-то умирает.
Папа наверняка уже волнуется, хотя и знает, что я частенько хожу плавать ночью. У меня защипало глаза. Он не волнуется, а просто пасет, чтобы, когда придет время, я сделала то, что нужно ему; делает вид, что все хорошо, выжидает, как и Виктор. Бес внутри подсказывал, что я должна испытать ненависть, но ненавидеть отца не получалось. Вместо этого накрывало опустошение и бессилие: мои желания ни черта не стоят.
Как же отец поступит, когда я отдам трон Виктору? Порадуется, что его дочь жива, или изгонит из своей жизни, как сделали с ним? Я попыталась задуматься и о других возможностях, но утомленный стрессом мозг отказывался выжать хоть одну здравую мысль.
Выходя из фитнес-центра, я приготовилась ко всему: трупу охранника на дорожке перед парковкой, наряду полиции или гневному Шону Рейнеру, вставшему на мою защиту. Но на улице меня встретили тишина и тусклые фонари на парковке. Звук моих шагов гулко отдавался от стен, пока я шла к машине. Если папа внедрил своего человека в Хольц-Линден, почему бы тоже самое не сделать Виктору?
Заглянув в телефон, я обнаружила, что папа звонил три раза и написал два сообщения. Надо возвращаться домой. Для него ничего не должно поменяться.
Я перезвонила из машины. Он сразу взял трубку.
– Где ты?
– Была на фитнесе, – я прокашлялась. – Еду домой.
– У тебя все хорошо?
Я напряглась. Он что-то знает?
– Д-да, все хорошо, – мой голос прозвучал слишком неуверенно.
– Кое-что произошло. Ты только не переживай, пожалуйста.
– Что случилось? – я похолодела.
– Джереми. Он ехал на велосипеде и… попал под машину. – Я перестала дышать. – Я звонил тебе, хотел рассказать, но ты не брала трубку.
– Он в порядке?
– Пока сложно сказать. Идет операция. Мы ждем в коридоре.
Я представила себе убитых горем Лорейн и Ника, и мне стало плохо. Мутная липкая тошнота поднималась из глубины, превращая в безвольное желе.
– Я сейчас приеду. В какой вы больнице?
Сидеть в коридоре в ожидании приговора, не в силах ничего предпринять – самое худшее, что может случиться с родителями. И я испытала это в полной мере, когда обнимала Ника и Лорейн. Их страхи и горе физически витали вокруг, не давая забыть, что трагедия – моя вина. Виктор не мог уехать просто так, не преподав мне урок. Как всегда, используя других.
Я внимательно наблюдала за папой. Знает ли он, что Виктор прилетал в Портленд? Наверняка он следит за ним, как и Виктор за нами. Но ничто в его поведении не показывало, что он озабочен кем-то еще, помимо Джереми.
Если Джереми умрет, значит, это моя вина. Все равно, что его убила я. Я стиснула челюсти, чтобы успокоить дрожь, но стало только хуже.
Наконец к нам вышли врачи, сообщив, что операция прошла благополучно и Джереми поправится. Конечно, предстоит еще длительный период реабилитации, но это уже не имело значения. Главное, он выживет. Пока родители внимательно слушали, что говорил врач про реабилитацию и уход, я отошла в сторону и прислонилась к стене, отвернувшись от всех. На сегодня у меня закончился адреналин. Внутри поселились пустота и гадкое сосущее чувство под ложечкой. Инстинкт Лорейн с самого начала говорил ей правду: я несу опасность ее семье.
– Тереза? – неслышно подошел папа, и я вздрогнула. – Ты как?
– Все хорошо. Просто… слишком сильно.
Слова прозвучали двояко, и папа понял их так, как я и рассчитывала, предположив, что мне тяжело вблизи такого сильного источника эмоций.
– Тогда езжай домой. Ник и Лорейн не обидятся. Я пока останусь с ними, – он задумчиво смотрел на них, беседующих с врачом. – Я многим им обязан.
Как и я! Но из-за меня мать Ника мертва, а его сын может остаться инвалидом. У меня нет прав быть рядом с ними и утешать, эту вину искупить невозможно.
– Да, я пойду. Извинись за меня перед ними.
– Будь осторожна, – отец легонько меня обнял и отпустил. Со мной осталась его грусть и любовь, но теперь я не могла ее принять.
*
Дом встретил темными окнами и тишиной. С чего я взяла, что здесь станет легче? Теперь, когда по дому свободно разгуливали шпионы Виктора, он больше не казался безопасным.
Я устало прислонилась к стене и закрыла глаза. Как только подумала о Викторе, снова возникло гадкое сосущее чувство под ложечкой. Он не оставил выхода, кроме как согласиться с его планом. Но что сказать отцу? Каждый раз, когда я заикаюсь об отречении, он готов предать меня анафеме. Как объяснить ему визит в Холлертау? Сделать вид, что поддалась на уговоры и еду знакомиться с дедом? А что будет, когда он узнает, что я подписала отказ в пользу Виктора? Возненавидит меня?
В отличие от отца и Виктора, я ничего не понимала в королевских интригах. У меня не было ни одного преимущества, а только дикий страх и возмущение против людей, которые втянули меня в свои разборки. Нет никакого смысла оставаться в Портленде, разрываясь меж двух огней. Нужно бежать! Бежать как можно дальше.
Паспорт. Я ринулась в кабинет. Я видела свои документы, когда мы летали на Канары. Почему не догадалась забрать? Перерыв все полки, и обшарив стол, ничего похожего на документы я не нашла, а в одном из ящиков кроме бумажного барахла снова наткнулась на старые часы с оборванным ремешком. Верхний ящик стола оказался закрыт на замок, и ключа поблизости не нашлось. В голове услужливо возникла страница из простенького шпионского романа, который я читала в больнице. С книгами там было плохо, но зато в романе подробно описывалось, как вскрыть замок. Я сбегала к себе и принесла две тонкие шпильки для волос. Делая все точно, как в книге, я с болезненным любопытством ждала, что выйдет. Возиться пришлось почти час, но, в конце концов, замок щелкнул, и я выдвинула ящик. Там лежало три конверта.
Схватив верхний и вытряхнув из него содержимое, я ахнула. Там оказались фотографии, и на них была я. На первой фотографии я сидела за деревянным столом с резными ножками в гостиной Хольц-Линдена. На мне было одно из шикарных платьев для принцесс, на бледном лице застыло хмурое выражение. Я исподлобья смотрела на того, кого здесь не видно. Рядом – Адаберта. Поза изящна, на лице легкая улыбка, годная на все случаи жизни. Сцена из акта «Фарс».
На другой – я стояла в той же гостиной и смотрела вниз из окна, сосредоточенно нахмурив брови. Клетка с попугаем частично попала в кадр, и он, понурый и печальный пленник, уставился туда же. Я помню этот момент. Я изучала внутренний дворик на предмет слабых мест.
На третьей фотографии синеглазая красавица в сапфировом платье гордо шествовала через зал под руку с Виктором. Она была очаровательна настолько же, насколько холодна. И сильно похожа на Адаберту. Я ужаснулась. Эта та самая кукла, которую старательно лепили из меня Виктор и моя мать.
Отец следил за мной, пока я жила у Виктора, видимо, через Шлоссера.
В следующем конверте лежали фотографии Виктора. Он – в большом зале, который я никогда не видела, среди вычурных лепнин и гравюр на стенах. Он – в окружении серьезных мужчин в костюмах, словно на собрании. Он – на фоне портлендского аэропорта у машины. Так отец знает, что Виктор сегодня прилетал? На самом краю фотографии маячило лицо Крюгера. Снимку никак не меньше семи месяцев, а, скорее всего, больше. Было еще много фотографий Виктора в этом конверте и в другом. Никаких документов.
Я бессильно опустилась на пол. Что за затмение на меня нашло? Разве можно сбегать, если Виктор настроен серьезно? Если исчезну, оставив его с носом, он разозлится и пойдет по списку. А вдруг он убьет Саманту?
Собирая фотографии и складывая их обратно в ящик, я задержала взгляд на синеглазой красавице – мой единственный бал в Этерштейне в статусе принцессы. Только значит ли это хоть что-то? Когда я подпишу бумаги, Виктор, скорее всего, меня не отпустит, а просто убьет.
У меня есть еще полгода до совершеннолетия. Я смогу провести их здесь, с папой, Ником и его семьей, сама распоряжаясь своей жизнью. Смогу выходить на улицу и гулять, когда захочу; смогу поехать в гости к Нику; сходить в кино или парк Форест; набраться решимости и заговорить с Хоторном. У меня есть еще шесть месяцев.
Я еле доплелась до своей комнаты, с трудом переставляя тяжелые ноги. Не включая свет, кинула рюкзак в угол, заметив огонек внутри – телефон. Испуг переборол сонливость: вдруг у Джереми осложнения?
– Алло!
– Тереза, как хорошо, что удалось достать твой номер. Только не бросай трубку. Пожалуйста!
Неуверенный голос Адаберты откликнулся ворохом тягостных воспоминаний. Сдавило горло, и я не смогла ничего произнести.
– Пожалуйста, милая, дай мне возможность все объяснить. Я осталась совсем одна и мне так страшно…
– Что тебе нужно? – выдавила я. Сбежав из-под назойливой заботы Адаберты, я вспоминала о ней всего несколько раз, и каждый раз это были горькие воспоминания.
– Тереза, маркиз вовсе не собирался нам помогать. Он меня выгнал, представляешь? После всего, что я для него сделала, он меня просто выгнал, – она тараторила, словно боялась, что я ее остановлю. – Я ему больше не нужна. Но ты могла бы что-то сделать…
– Что-то сделать? – от злости и возмущения в голове резко запульсировала боль. Виктор обложил со всех сторон. Теперь еще и Адаберту подослал? – Что, например?
– Но… – она растерялась и замолчала. – Ты же герцогиня. Ты пойдешь на аудиенцию к королю и объяснишь ему ситуацию. Со мной так нельзя. Я же твоя мать.
– Оставь меня в покое! – Хотелось кричать, и я заорала, швырнув телефон об стену: – Вы все, оставьте меня в покое!
Телефон ударился о стену и мелкими кусочками разлетелся по комнате. Стало горько и грустно, и я сползла на пол. Рыдания душили, я больше не могла сдерживаться. Если сделаю то, что велит Виктор, предам ожидания отца и рода Ольденбургов. Но если решу бороться за трон, пострадает кто-то из близких мне людей. И что делать?
Когда слезы закончились, я задумалась о еще одном пути, которым мне не случилось следовать. Пути, где я стала бы дочерью Адаберты Ланге, а она использовала бы меня, чтобы выбить местечко при королевском дворе и гореть фальшивым светом. А сейчас она не стесняется по заданию Виктора преследовать брошенную дочь звонками среди ночи, чтобы отвлечь себя от подавленности и бессмысленных занятий. Вряд ли ее желание поговорить продиктовано настоящей заботой. Прокручивая в голове ее просящие интонации, я изо всех сил убеждала себя в этом.
========== Глава 16. Любовь и ненависть в Портленде ==========
Джереми сделали еще две операции. Вставляли костные трансплантаты, надеясь, что компрессионный перелом пятого поясничного позвонка не оставит его инвалидом на всю жизнь. Я прочитала об этом все книги, какие нашла, поэтому, когда Джереми выписали из больницы, заявилась к Нику, вооруженная знаниями, специальными тренажерами и списком тяжелых, но необходимых упражнений. Это оказался мой первый визит в дом Эбертов в Портленде.
Лорейн была полна оптимизма, и заряжала им окружающих. Ее драконов огонь и готовность свернуть горы стали моими помощниками в борьбе с горем Ника и злым бессилием Джереми. Оказаться в пятнадцать лет в инвалидном кресле – перспектива кошмарная, но если помощь оказана сразу, то шансы восстановиться почти стопроцентные.
Отец перестал намекать на мое участие в публичных мероприятиях, и на открытие нового магазина и игр Портленд Трэйл Блейзерс ему пришлось сходить без меня. Он видел, в каком состоянии я возвращалась вечером домой. Помогая Джереми и несколько часов ощущая себя подростком, прикованным к кровати, я еле доползала до своей комнаты, чтобы практически потерять сознание до утра. Один раз, возвращаясь за полночь, я полностью утратила ориентацию и заблудилась в трех кварталах от дома. После папа посылал за мной Грегори.
Через полтора месяца Джереми разрешили двигаться, и я помогала Лорейн возить его на массаж и физиотерапию, и все время заставляла заниматься дома. Джереми злился и страшно бесился, но я не отставала. Пусть лучше ненавидит меня, чем родителей. В итоге, я проводила дома у Ника больше времени, чем у себя. Но всеми силами избегала самого Ника, поэтому уходила сразу же, как он возвращался с работы. Боялась смотреть ему в глаза, боялась даже говорить с ним, чтобы он не догадался, что это моя вина.
Я начала по-другому воспринимать реальность. Постоянное напряжение и страх окрашивали все в мрачные тона. Казалось, любое мое действие может негативно отразиться на окружающих, поэтому я перестала ходить на плавание и, вообще, старалась поменьше общаться с людьми, ограничив контакты до необходимого минимума.
В очередной раз, спускаясь по лестнице из комнаты Джереми в кухню и окидывая взглядом семейные фотографии Ника и Лорейн с детьми, развешанные по стенам, я остановилась как вкопанная. Фотографию, которую я отдала Нику, он поместил в рамку и повесил на стену рядом с другими семейными снимками. И как давно она здесь висит? Почему я не замечала? Келли счастливо улыбалась с фотографии, пока меня пробирал озноб. Ей больше не нужно волноваться правильно она поступает или нет, стараясь угодить всем вокруг и понимая, что это невозможно. Она исчезла, оставив о себе лишь воспоминание, и теперь свободна. Я даже позавидовала – она получила то, чего я не могла. После ее смерти прошло меньше года, а впечатление, что несколько жизней. Если бы можно было поменяться с ней местами….
Лорейн позвала с кухни, и я встряхнулась, возвращаясь в реальность. Келли больше нет, а у меня есть заботы поважнее, чем убиваться над старой фотографией.
*
У нас с отцом выработалось «золотое» правило – совместный ужин, а потом тихие посиделки в кабинете. Папа работал с документами, а я читала. Все проблемы казались далекими и несущественными под тихий шелест бумаг и страниц книги в моих руках. Каждый вечер – новая секунда в янтаре.
Он всегда ждал меня на ужин, даже если после занятий с Джереми я уже не могла не то, что есть, а даже говорить. Но постепенно, с улучшением состояния моего подопечного, мы возобновили традицию, и вскоре я снова начала читать после ужина.
Одним апрельским вечером, выбирая книгу в кабинете, когда папа уже уселся за рабочий стол, я как бы невзначай произнесла:
– Ты так и не пригласил мисс Митчелл на ужин.
Папа поднял на меня взгляд и прищурился.
– Сейчас не самое подходящее время.
Когда же такое наступает? Я так и не набралась смелости дотронуться до Хоторна, разгадать таинственного «мистера Дарси». Я не смогла, но у папы должно получиться с мисс Митчелл, иначе в чем смысл любви.
– Оно никогда не будет подходящим. Это просто отговорка, – в падающем от настольной лампы свете папа показался далеким и загадочным островом, на который мне никогда не попасть.
– Хорошо, – он откинулся на стуле, – давай договоримся. Я приглашу мисс Митчелл на ужин, а ты сходишь куда-нибудь вечером, развлечешься. Ты слишком много сил тратишь на помощь Джереми, тебе самой не мешает немного развеяться.
Упоминание Джереми вызвало яркую вспышку в глазах. Словно молния поразила. Болезненное ощущение хрупкости и недолговечности всего живого на Земле мелькнуло и исчезло, поглощенное чувством вины. Вся тяжесть положения снова обрушилась на меня: лечебные корсеты, физиотерапия, возможность навсегда остаться в инвалидном кресле. С трудом сдержав слезы, я отвернулась к полкам. Почему папа все время выбирает такие болезненные темы для обсуждения? Еще мы могли бы обсудить мое восшествие на престол, чтобы добить окончательно.
– Я хожу на плавание, – выдавила я. Айкидо пришлось бросить из-за сильной нагрузки. Эмоции партнеров отправляли в нокаут в самый неподходящий момент, сбивали с толку и сводили на нет все усилия инструктора. Хотя отец оплачивал мои расходы, и наверняка знал, куда шли его деньги. Протянув руку за книгой, я увидела еще свежий багровый синяк на запястье и одернула рукав рубашки. Посмотрю что-нибудь с нижней полки.
Папа вздохнул. Неужели ожидал от меня бурного воодушевления?
– Ладно, я могу сходить в кино с Кэти, но тогда ты точно должен будешь позвать мисс Митчелл на ужин.
– Хорошо, – грустно усмехнулся папа, – я поговорю с ней завтра утром, когда она придет на занятия.
Я кивнула. Не хотелось идти в кино с Кэти из-за того, что я боялась упустить хоть секунду с папой. Пропущу ужин, и на моей ниточке из янтарных секунд не будет хватать одной бусины. Я уже ощущала, как болезненно во мне будет отдаваться ее поиск. Схватив первую попавшуюся книгу, я села на диван.
У меня еще есть время, чтобы придумать, каким именно образом разбить ему сердце и убедить, что королевой я не стану.
Папа снова принялся за документы, а я раскрыла книгу. Но читать было невозможно, буквы расплывались и прыгали перед глазами. Я попыталась сфокусироваться на подставке для ручек на отцовском столе.
– Почему ты не носишь эти часы? – они снова оказались на видном месте, всколыхнув любопытство.
Папа бросил на них короткий взгляд, отвлекаясь от бумаг.
– Все никак не решусь выбросить. – Он покрутил часы в руке. – Купил на первую зарплату, но они давно сломаны. К тому же носить такие часы мне не положено по статусу, – задумчиво добавил он. – Надо выбросить.
И положил их в ящик стола.
*
Каждый день был невероятно ценен. Я вставала до рассвета и читала, а если на книгах сосредоточиться не получалась, то уходила на пробежку часа на три. Потом возвращалась домой и завтракала с папой. Приходила мисс Митчелл, а после занятий я ездила в бассейн. К Джереми отправлялась после обеда. Он уже смирился со мной как с неизбежным злом и послушно делал упражнения, только чтобы я отстала. Вечером возвращалась домой.
Сходить в кино с Кэти мне пришлось два раза, потому что папа решил пригласить мисс Митчелл на второе свидание. После она иногда приезжала ужинать вместе с нами. Он уже называл ее Холли, а она его – Шон. Я была рада за папу. Похоже, у них все складывалось.
Как-то раз на уроке мы разговорились, и мисс Митчелл произнесла фразу, которая засела в голове.
– Время – бесценный дар. И мы слишком поздно это понимаем, наблюдая, как оно уходит, и бессовестно обкрадывает нас.
Я оценила метафору. Каждый день, открывая глаза, я наблюдала, как уходит время. Время – мой самый главный враг, и его поступь неумолимо вела в тупик.
Загоняя себя до изнеможения в окрестностях Портленда, я копила секунды в янтаре. Скоро у меня ничего не останется, кроме них, ведь отказавшись от трона в пользу Виктора, я лишусь поддержки короля и уважения отца. Скорее всего, и дома. Хотя дома я лишусь в любом случае, какой бы выбор не сделала. Каждый раз, когда я думала об этом, изнутри поднималась такая злость, что хотелось орать.
В конце апреля мне предстояло сдать экзамены в колледж. Папа говорил, что совершенно спокоен на этот счет, потому что уверен в моих способностях. Я тоже не нервничала – знала, мне не суждено идти этим путем, так какой смысл переживать?
Я придумала, как выкрутиться из ситуации. Уеду в колледж, не важно, какой. Соглашусь с отцом и поступлю на факультет мировой экономики, или международных отношений. Сделаю вид, что прислушалась к его аргументам. А оттуда улечу в Этерштейн, подпишу документы и…
Все равно, что случится после. У меня не было свободы выбора, все решилось еще в момент моего рождения. Даже в момент зачатия. Нет, еще раньше, когда отец подписал отказ от прав на трон. Я просто кукла в руках судьбы.
Но одно решение я могу принять самостоятельно: я сделаю все, чтобы больше никто не пострадал.
*
– Ты выбрала колледж?
Вопрос отвлек от бездумного разглядывания букв в книге. Я несколько раз начинала читать первый абзац, но так и не поняла его смысла. Что это вообще за книга? Я перевернула ее, прочитала название, но оно тут же вылетело из головы.
– Тереза?
Очередной семейный вечер: папа работает, я читаю на диване. Только у меня было ощущение, что я сижу на раскаленных углях.
– Мисс Митчелл сказала, что мы пропустили сроки, поэтому выбор особо не велик. Присматриваюсь к местному.
Отец прищурился. Он всегда так делал, когда был недоволен.
– Я уверен, что смогу что-нибудь придумать, о каком бы колледже или университете ни шла речь. Мы ведь это уже обсуждали. Можешь выбирать любой, в том числе и за границей.
Я могла бы сделать вид, что учусь в Этерштейне и избежать осложнений. Только вот выглядело бы это смехотворно. Папа не поверит, что я отправилась туда по своей воле.
– Ты ведь принцесса, а значит, должна иметь не просто хорошее, а блестящее образование, – он снова опустил меня с неба на землю. – Я мог бы отправить тебя в Королевский колледж в Лондоне или в Йелль.
С трудом удерживая жгучие слезы, я пыталась подумать о другом, чтобы отвлечься. Идиотка, зачем я устраиваю истерику?
Папа выпрямился на стуле, напряженно глядя на меня.
– Я больше не могу закрывать глаза и делать вид, что все хорошо. Я думал… я надеялся, что все налаживается, но, очевидно, это не так. – Его жесткий голос пугал, и мир съежился до сурового блеска темных глаз. – С тобой явно что-то происходит, и ты, как обычно, держишь все в тайне. Я так больше не могу. Что происходит?
– Все нормально, – промямлила я, вжав голову в плечи и сглатывая вязкую слюну.
– Я тебе не верю, – еще жестче сказал папа, нахмурившись и сверля меня взглядом. – Ты стараешься что-то скрыть, но это мучает тебя с каждым днем все сильнее. Скажи, что случилось, и я помогу.
Вот она – поворотная точка. Сейчас я должна принять решение, которое изменит мою жизнь: какой путь выбрать? За секунду я увидела множество вариантов. И ни один из них мне не нравился. Как сделать, чтобы отец не терзался после моего выбора, и оставить о себе светлые воспоминания? Хотя вряд ли это возможно.
Он ждал, не отводя взгляда. Словно во сне, я произнесла:
– Не хочу уезжать из Портленда. – И добавила: – И от тебя.
– Ты не хочешь уезжать в колледж, потому что хочешь остаться со мной? – переспросил папа. И я не могла понять, радует это его или огорчает.
– Не хочу уезжать в колледж и не хочу уезжать… из страны. Может быть, родилась я и не здесь, но прожила всю жизнь именно в США. Это моя страна. Ты можешь со мной не соглашаться, ведь твое детство прошло в Этерштейне, и я знаю, что ты хотел бы вернуться. Но не я.
– Но еще совсем недавно ты говорила, что хочешь уехать из Портленда и посмотреть мир. Разве нет?
– Это другое, – я помотала головой, избегая его взгляда.
– Почему? Я не понимаю. Объясни.
Он встал, обошел стол и остановился прямо передо мной. Надо мной. Он был повсюду в моей жизни, принимая за меня решения, оплачивая мои расходы, любя меня, считая, что делает мою жизнь лучше. Как и Виктор, он превращал мою жизнь в ад, потому что я тоже любила отца, но не хотела признаваться в этом самой себе. Боялась каждого его слова, понимая, что никогда не оправдаю его надежд.
Я мучительно пыталась подобрать слова.
– Потому что путешественник всегда может вернуться домой, а изгнанник – нет.
Папа нахмурился. Скрестив на груди руки, он растерянно покачал головой.
– Сейчас ты, и правда, изгнанник. Как и я. Но наш дом в Этерштейне. – Его словно осенила идея. – Ты говорила, что хочешь заниматься экологией, охраной окружающей среды. Поверь, как у королевы, у тебя будут почти безграничные возможности. Ты сама сможешь делать реальные вещи.
Хм, умно. Думает меня подкупить?
– В Этерштейне, – я сделала упор на слове. – Мне придется жить там. Уехать сейчас от тебя в колледж – бесполезная трата времени, ведь мы могли бы провести его вместе. Попытаться наверстать все, что упустили.
Я смешивала полуправду с ложью, и меня тошнило от каждого произнесенного слова. Хотя, по сути, я говорила именно то, что чувствовала. Так и случилось бы, если бы в моей реальности не было Виктора. Я сказала правду о своих чувствах. Всю, какая есть. Независимо от причин, я не хотела оставлять папу одного. Если эмпат живет в одном доме с человеком, который его любит, невозможно оставаться равнодушным.
Папино лицо исказила боль.
– Больше всего на свете я сожалею о потерянном времени, – глухо произнес он, – обо всем хорошем, что могло бы случиться с нами.
Глаза предательски защипало. Папа в два шага преодолел расстояние между нами, схватил меня в охапку и, как пушинку, подняв с дивана. На меня выплеснулась лавина таких ярких и сильных эмоций, что я захлебнулась в них, как в морской волне, кидающей в водоворот. Горькие сожаления омыли мощным потоком отчаяния, следом накатило бессилие и опустошенность, оставив привкус едкой горечи. Где-то на дне таились растерянность и волнение, стыдливо прячущиеся за признательностью. И во всем этом безобразии ярко сияла любовь, которая за прошедшие месяцы перестала стесняться саму себя, а готова была с гордостью заявить о своем существовании.
Что же я делаю? Я собираюсь разбить ему сердце.
– Я уверен, что мы сможем что-нибудь придумать, раз ты так беспокоишься обо мне, – расстроенно говорил папа. – Местный колледж не так плох. А когда тебе придется уехать в Этерштейн, чтобы стать королевой… что ж, я поеду с тобой.
Этого-то я и боялась. Но если он поймет, он поможет. Возможно, еще не поздно найти выход из положения?
– Я не поеду в Этерштейн, чтобы стать королевой, – пробурчала я ему в грудь. – Я поеду, чтобы отказаться. Это мое окончательное решение.
Папа замер, и я застыла. Его эмоции как глыбы, которые ворочает десятифутовая волна, ударяли так, что становилось больно. Я отстранилась, успев ощутить его досаду и горечь.
– Тереза, летом я планировал отправить тебя в Этерштейн. Поживешь в Холлертау, познакомишься с дедом. Посмотришь, что все не так страшно, как тебе кажется. У короля огромный штат сотрудников, которые ему помогают. Он управляет страной не один. У него есть помощники.
Я боялась поднимать глаза и не хотела продолжать разговор. Бесполезно. Он заключил сделку, и ставки слишком высоки. Ощутив горячую тяжесть его разочарования, я вырвала руку. Попыталась отступить, но уткнулась в диван.
– Знакомство с дедом ничего не изменит, – выдавила я. – Даже с помощниками я неподходящая кандидатура.
– Это вопрос времени, – заявил отец. – Маркиз – неподходящая кандидатура. Я готов помочь тебе, скажи только чем.
