Текст книги "Мне уже не больно (СИ)"

Автор книги: Dru M

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

Отец вполголоса велит секретарше взять пресловутый офисный телефон и вновь тяжело дышит мне в трубку, что-то прикидывая в уме.

– Хорошо, – наконец говорит он. – Я пришлю договор о неразглашении, поставлю условия так, что Никите этому придется держать рот на замке. Без угроз, мягко и по-взрослому. Пусть подпишет в двух экземплярах, один возьмет себе, другой мне привезешь. Попроси Диму, чтобы поднялся на этаж администрации и распечатал. Сброшу ему на почту.

Я вздыхаю с нескрываемым облегчением.

Как же вольно дышится, когда нет необходимости платить или вгонять в ужас вкрадчивыми угрозами и обещаниями разрушить жизнь по кирпичику. Кем бы ни был Никита Воскресенский, в глубине души я чувствую, что после аварии обязан ему хотя бы душевным спокойствием. Если он будет смирно себя вести, то и я не буду строить из себя последнего ублюдка.

По крайней мере, когда у меня есть выбор, я предпочитаю быть нормальным.

А сейчас он есть.

– Спасибо, – даю отмашку Романову, чтобы запускал всех в класс.

Звенит звонок, и я нажимаю на отбой.

========== 2. Неплохие парни ==========

На уроке вместо того, чтобы искать синтаксические ошибки в предложенном тексте, исподволь наблюдаю за Никитой. Инвалид как инвалид, разве что по пиджаку, плотно сидящему на расправленных широких плечах, видно, что не хлюпик, а бывший спортсмен. Темные волосы, темно-серые безучастно глядящие глаза – их цвет я замечаю, когда он оборачивается, чтобы достать из школьной сумки ластик, и как бы невзначай смотрит на меня пару секунд.

Тоже присматривается.

– Где жрать сегодня будем? – спрашивает Ромашка, наклоняясь ко мне через проход, когда Ольга Михайловна открывает свежий номер «Форбс», утыкая в него свой орлиный клюв, и забывает о нас на несколько блаженных минут.

– Ромашка, ты, может, и жрешь, а мы изволим кушать, – язвительно отзывается Антон слева от меня. Я удивленно поворачиваюсь к Васильеву, ставящему подбородок на скрещенные на парте руки. И когда он только с Громовым местами успел поменяться?

Антон смотрит на доску с невозмутимым прищуром и не спешит выгружать из сумки тетрадь и письменные принадлежности. На нем тщательно отутюженный форменный пиджак и белоснежная рубашка, даже русые волосы в кои-то веки уложены в некое подобие прически. Ни дать ни взять примерный ученик. Судя по тому, что бланка с заданием у него нет, Антон только что незаметно прошмыгнул в класс и уже успел вытряхнуть Громова на парту вперед.

Вполне в его стиле.

– Думал, ты завтра прилетишь, – говорю вместо приветствия, пожимая протянутую ладонь. На самом деле я безумно рад, что мне не придется прозябать в этом унылом отшибе цивилизации только с Громовым и Ромашкой. Все-таки Васильев, он – друг детства, рядом с ним и расслабиться можно, и поделиться личным.

Антон покрылся бронзовым загаром, пока жарился на израильских пляжах, поэтому теперь его белозубая улыбка выделяется на фоне темного лица, ослепляя почти неприличной радостью. Я невольно ухмыляюсь в ответ.

– Да вот, решил осчастливить вас своей персоной, – без лишней скромности заявляет Антон и резко дергает рукав моей рубашки, разглядывая только-только затянувшийся шрам. Улыбка на его лице не тускнеет, но я вижу мимолетную тень недовольства в его зеленых глазах. – Что, потрепало тебя коренное население Америки, мой Колумб?

– С мотоцикла слетел неудачно.

Поскорее одергиваю рукав рубашки, замечая, что Громов поворачивается в нашу сторону и откладывает уже доделанный бланк на край стола.

Антон сощуривается:

– Надо было с тобой лететь в Чикаго и за тобой приглядывать. Не повесили бы на тебя сейчас инвалида новенького, будь я рядом.

Когда он успел все разнюхать? Верно, недаром он – сын аудитора. Автоматически проверять все и вся у Антона в крови.

– Ты мне кто, нянька, идиот? – бормочу невнятно, ловя первый настороженный взгляд Ольги Михайловны поверх журнала. Чтобы не смущать ее своим откровенным бездельем, с серьезным видом изучаю свой бланк, вижу две пропущенные запятые и отмечаю их карандашом.

– Ты как с лучшим другом разговариваешь? – театрально возмущается Антон. Он прижимает ладони ко рту и корчит такую рожу, что во мне впервые за последние пару месяцев просыпается жгучее желание по-мальчишески звонко рассмеяться.

– С каким лучшим другом? – подхватываю игру, оборачиваюсь и даже деловито заглядываю под парту. – Погоди, не понял. Я же только с тобой сейчас разговаривал.

– Засранец! – посмеивается Антон. На его щеках появляются ямочки от широкой улыбки, и мне приходит на ум, что он тоже с нетерпением ждал нашей встречи.

Громов, скучно вздыхая, отворачивается. Ромашку наши ласковые словесные потасовки тоже мало впечатляют. Он снова грузно наклоняется, хмурится и жалобно тянет:

– Алик. Ну есть-то мы будем сегодня?

– Блин, Ромаш, только первый урок идет, – крутит пальцем у виска Антон. – Мы же не для того в лицей припираемся, чтобы сразу угнать.

Я отмахиваюсь. Сегодня у меня хорошее настроение:

– Закажи где-нибудь столик на четверых на обеденное время, – задумчиво поглядываю на макушку Никиты, старательно выполняющего задание. – На пятерых.

Как ни крути, а от обязанностей куратора мне теперь никуда не деться.

***

На перемене мы с Антоном поднимаемся в курилку на крыше.

Пронизывающий осенний ветер стих, но в воздухе застыла тяжелая влажная взвесь. С высоты двенадцатого этажа внизу виднеются лишь фрагменты утонувших в тумане балюстрад и статуй, помпезные шпили мраморных фонтанов и беседок парковой территории. Черную голую землю прочертили гравиевые дорожки, ровной паутиной сходящиеся к центру. Школьный парк красив в любое время года, но более всего он поражает воображение весной, когда десятки яблонь цветут, погружая территорию в волнующееся от теплого ветра море белых лепестков. Сейчас, среди обглоданных холодом темных ветвей, тут не в пример уныло и пусто.

Антон прикуривает две сигареты, одну протягивает мне. От никотина после нескольких неторопливых затяжек приятно тяжелеет в голове.

– То, что ты поколотил кого-то в Америке… – негромко спрашивает Антон, облокотившись локтями о перила. – Это должно вызывать у меня некоторые опасения?

Я смотрю в его серьезные глаза и стараюсь, чтобы ответ прозвучал максимально убедительно:

– Нет. Это была случайность.

– Хорошо.

На его лице снова появляется теплая улыбка. Наверное, за одно это Антона стоит ценить. За безоговорочное доверие мне и моим словам.

– Есть другие вещи, о которых стоит побеспокоиться, – вдруг добавляет Васильев и неловко тушит окурок о металлическую балку.

Сердце пару раз тревожно толкается о ребра. Глупо было надеяться, что я успешно сбегу от проблем, а когда вернусь, меня уже ничто не побеспокоит. Наверное, за одну свою фамилию и поведение, которое она мне диктует, я буду расплачиваться всю оставшуюся жизнь.

– Что еще?

– Мы тут с матерью пораскинули мозгами, – Антон делает небольшую паузу, хотя мне не требуется время, чтобы настроиться на серьезный лад. Его матери, как главному аудитору, знакомому с работой каждого, даже самого завалящего предприятия города, не откажешь в рассудительности и внимательности к деталям. – И пришли к выводу, что Романов и Громов старшие собираются потихоньку выходить из тени твоего отца. У них за последние несколько месяцев в компаниях такая текучка кадров, что мама не горюй. Работников с внушительным стажем увольняют, берут зеленых новичков, – Антон многозначительно разводит руками. – Да еще и поставщиков новых находят, сами составляют новые договоры…

– И все, конечно же, без официального одобрения от моего отца? – заканчиваю за него мрачно. Антон кивает.

– Ну, ты понимаешь, к чему дело идет. Им осталось только выкупить всю недвижку, на которой они сейчас сидят на арендных условиях.

– А с их финансами это как раз плюнуть, – замечаю, покручивая дотлевший до фильтра окурок между пальцев. – Склады, предприятия, техника, офисные помещения… Это не проблема для тех гигантов, в которые они выросли с девяностых.

Я старательно не упоминаю о том, что старт и Громовым, и Романовым некогда дал мой отец. Подобрал их с улицы, обогрел, профинансировал, поднял на ноги. Конечно, в первую очередь в своих интересах, но без отца сидеть бы сейчас обоим семействам в генеральных директорах какой-нибудь смехотворной мелочи.

– Вот-вот, – Антон хмурится, разглядывая происходящее внизу. К воротам лицея подъезжает грузовик с эмблемой пищевого завода, и водитель высовывает голову из окна, чтобы поговорить с охранником. Наверное, новая поставка для кафетерия. – Отпочкуются они совершенно безболезненно для себя. Твоему отцу от них деньги текли за что?

– За лейбл, – отзываюсь тускло. – За имя компании, от которого торгуют.

Так уж пошло с самого начала. Отец с Громовым и Романовым старшими стояли у истоков общей империи еще молодыми и были очень близки. Не мне винить отца за то, что ему тогда в голову не пришло связать друзей обязательствами не только на словах, но и на бумаге. Деловая хватка и привычка не доверять никому на поприще бизнеса пришли к папе с возрастом.

– Правильно, – Антон грустно кривится. – За лейбл. Но они сейчас договорятся с поставщиками по-тихому, выйдут из-под крыла Милославских, а вес-то на рынке уже есть, дела-то уже делаются, торговля идет. И у отца твоего не только один из важных денежных кранов перекроется, но и конкуренция возникнет там, где ее отродясь не было.

У меня в голове все складывается в самую безрадостную картину. Отец наверняка знает, к чему идет дело. А если не знает, ему Мила Васильева за бокалом тосканского на следующем же деловом ужине на это укажет прямо и без обиняков. Мне больно от осознания того, что отца бросают его некогда лучшие друзья именно сейчас, когда он так уязвлен потерей мамы. Но еще больнее, как ни странно, отзывается во мне тот факт, что он промолчал.

Ничего не сказал мне.

Посчитал ребенком – конечно, ведь Алик только и делает, что вляпывается в неприятности. А ведь я, наверное, единственный, кто никогда в жизни не подумает его предать. Как бы я не бунтовал против его желания контролировать каждый мой шаг.

– Как думаешь, Ромашка и Дима уже знают? – внезапно вспоминаю о том, что касается непосредственно меня. Если компания расколется натрое, вряд ли эти двое и дальше будут у меня на побегушках, как пажи при дворе английского короля.

Мы с Антоном переглядываемся с молчаливым пониманием.

– Давай мыслить логически, – серьезно предлагает Васильев. Забавно. Как будто он не мыслит логически каждую минуту, что не спит. И даже сны у него, уверен, логичнее таблицы умножения. – Дима Громов, что бы его отец ни учудил, от тебя по гроб жизни будет без ума.

– О, я польщен, – криво усмехаюсь, хотя ситуация не предполагает. – Что поделать, мое обаяние все делает за меня.

Антон в ответ только фыркает и закатывает глаза.

– Я серьезно! Уж не знаю, что между вами произошло, но в свою гомосятину ты его втянул капитально.

Изо всех сил стараюсь не ухмыльнуться.

– Вот как это происходит, значит? А я-то думаю, чего ты такой преданный, – произношу задумчиво. – Может, я и тебя втянул случайно?

– Мечтай, – огрызается Антон, но не выдерживает и смеется вслед за мной. – На самом деле… Дима, конечно, тебе не навредит. Но вынюхивать для отца кое-какую информацию он тоже не откажется. А Ромашка тебя с радостью с потрохами сдаст, когда подвернется подходящая возможность. Это он только с виду недалекий.

Киваю. Уж мне ли не знать, что кроется под налетом мнимой беспечности Жени Романова.

– Есть тут еще один человек, не вписывающийся в антураж, – говорит Антон. Он смотрит на часы и закуривает еще одну сигарету, убедившись, что прошла только половина перемены.

– Это еще кто?

– Блин, Алик, я иногда поражаюсь, за что люди тебя боятся, – возмущается Антон, больно толкая меня под ребра. – Ты иногда такой рассеянный, только и делаешь, что витаешь в облаках. Включи уже холодный расчет, приятель! Никита твой. Подопечный который. Ты о нем думал? У него в девушках Ульяна Климова. Климовы сколько раз твоему отцу палки в колеса ставили? А в лучших друзьях – Виктор Лебедев, чей отец работает на Ромашку. Фулл хаус, блядь!

В который раз убеждаюсь в том, что у Антона нечеловеческие способности в плане поиска последних слушков и новостей.

– Ага, – отзываюсь блекло. – Этот Никита – просто часовая бомба какая-то.

– Ты отцу говорил про него?

– Говорил. Он велел договор о неразглашении ему выдать. Громов сейчас пошел распечатывать… – я тру подбородок большим пальцем и делюсь с Антоном тем, о чем думал весь прошлый вечер: – Но знаешь, что? Мне кажется, что этого Никиту не сильно впечатлит бумажка с печатью. Выбирая между друзьями и договором, он выберет друзей. Такова незамысловатая мораль среднего класса. Я не хочу давать ему договор на подписание. Это только его отпугнет и настроит против меня.

Антон догадливо улыбается.

– Но при этом ты хочешь, чтобы Громов думал, будто договор подписан? – уточняет он и посмеивается. – Вот это уже другой разговор. Вот это мой Алик!

Я пожимаю плечами. Получив поддержку Антона, чувствую себя гораздо увереннее в том, что собираюсь проделать без ведома отца.

– Если не получится заручиться хотя бы небольшой симпатией Никиты, будем ненавязчиво скармливать ему ложную информацию, – поясняю Антону, отстраняясь от перил и направляясь в сторону лифта. – А если он решит, что мы – неплохие парни, он займет позицию нейтралитета и будет молчать.

Антон едва поспевает за мной в кабинку лифта и непонимающе хмурит светлые брови.

– Погоди-погоди… А как Никита поймет, что мы – неплохие парни?

– А вот это, друг мой, – хмыкаю, нажимая на кнопку, – уже твоя головная боль. Я ни одной дружеской улыбки из себя ради этого безногого не выдавлю.

– Блеск, – бурчит Антон, складывая руки на груди. – Пользуешься мной, как бесплатным клоуном.

***

Иногда я искренне рад тому, что Васильев – мой друг. Потому что с таким врагом, изворотливым, хитрым и находчивым, я бы долго не протянул. В очередной раз убеждаюсь в этом, когда на стоянку, уже наполовину опустевшую после окончания уроков, Антон выходит вслед за бойко крутящим колеса Никитой. Эти двое о чем-то непринужденно болтают, Антон даже посмеивается, проводя ладонью по волосам, лукаво подмигивая Никите. А тот и вовсе не замечает, как его окручивают: улыбается в ответ, что придает его обыкновенно мрачному лицу хоть какой-то оттенок живости, и, ни секунды не колеблясь, катит в мою сторону.

Отбрасываю сигарету, хотя успел сделать от силы пару затяжек, заставляю себя отстраниться от капота машины и протянуть руку:

– Александр.

– Никита, – он подается вперед и крепко пожимает мою руку. То, что жест не выходит неловким и слабым, мне нравится. Уже одно рукопожатие может многое сказать о человеке. – Антон сказал, ты потом подбросишь меня до дома? А то я с боем отвязался от брата и обещался быть не позже семи.

– Без проблем.

Из машины выходит водитель, услужливой тенью появляясь за Никитой, открывает перед ним дверь и молча помогает перебраться на сидение. В это время я хватаю Антона, предпринявшего попытку улизнуть в сторону своего мерса, за рукав и шепотом спрашиваю:

– Ты как это сделал?

– Что сделал? – искренне удивляется Антон, вздергивая брови.

– Не прикидывайся, – отвечаю сухо. – Как он здесь добровольно оказался? Без кляпа во рту?

Антон смеется, засовывая руки в карманы форменных брюк. Он смотрит на меня с едва уловимой снисходительностью, прекрасно зная, что только ему позволительно общаться со мной в таком духе.

– Я пообещал прокатить его на хонде пилот, он это получил, – просто сознается Антон и в ответ на удивление, ясно обозначившееся в моем взгляде, добавляет: – Алик, он же парень из малообеспеченной семьи. Я бы сильно удивился, если бы его не интересовали тачки.

– Да это всего лишь хонда, – я действительно не понимаю, как можно повестись на такое. – Для выездов в школу. Я понимаю, пригнал бы сюда отцовские порше или ламборджини… И с каких это пор ты разбираешься в интересах бедных?

– Я разбираюсь во всем, – его голос звучит так серьезно в противовес играющей на губах улыбке, что не поверить этому заявлению попросту невозможно.

Антон салютует мне рукой и направляется к своему мерсу, где его ждет водитель. Оглядываюсь, находя взглядом тачки Громова и Ромашки. Последний резво высовывается из окна и многозначительно постукивает по циферблату наручных часов. Хороший он актер все-таки. Так долго играть в раболепие и верность интересам моей семьи.

Когда я сажусь позади водителя, я все еще раздумываю о том, как бы играл я, если бы мне предложили пару лет ожидания и целый кусок торговой империи в награду. Предал бы я с такой же легкостью тех, кого считаю своими друзьями? Правда, тотчас напоминаю себе, что друг у меня один – Васильев. А выступать против того, с кем рядом сидел на горшке в детском саду, выше даже моих сил.

– Это не единственная твоя машина? – отвлекает меня осторожный вопрос Никиты. Он уже пристегнулся и поправил ноги так, чтобы они не выглядели безвольным придатком инвалида. Забавно, если бы я не знал, принял бы его за самого обыкновенного парня.

Исподволь разглядывая его лицо, я прихожу к выводу, что Никита чрезвычайно скуп на выражение эмоций. По голосу ясно, что вопрос живо его интересует, но при этом глаза его все так же равнодушно смотрят куда-то в сторону, напряженные уголки губ печально опущены.

– У нас гараж на семь машин.

– Ого! – на этот раз Никиту выдает восхищенный блеск прозрачно-серых глаз. Эта наивность заставляет мои губы не секунду дрогнуть, сложившись в легкую полуулыбку.

Мы выезжаем со школьной территории вслед за машиной Ромашки, который воспользовался правом выбирать место для обеда на полную катушку и теперь ведет нас в итальянский ресторанчик на набережной.

Мой телефон вибрирует. Пришедшая смска от Антона гласит:

«Не будь молчаливым пнем! Упустишь момент, и Громов с Ромашей спляшут вальс на твоих похоронах».

Кошусь на Никиту, который кусает сухие губы, явно опасаясь в повисшем между нами молчании спросить еще что-нибудь. Очень тихо вздыхаю, напоминая себе о необходимости быть если не заинтересованно дружелюбным, то хотя бы вежливым, и предлагаю:

– Если хочешь, можем после обеда заскочить ко мне, покажу гараж.

Лицо Никиты неожиданно озаряет мечтательная широкая улыбка. На его худых впалых щеках от этого мимического жеста появляются задорные ямочки. Но спустя пару секунд он хмурится, и внезапно обозначившая симпатичность вновь обращается угрюмой заурядностью:

– Вряд ли успеем. Не хочу брата волновать.

Лениво соображаю, что бы еще спросить. Из того, что накопал Громов, я уже знаю, что Никита круглый сирота, но если я сейчас ничего не спрошу в ответ, то покажусь либо сумасшедшим сталкером, который пробивает своих жертв по базам перед тем, как войти с ними в контакт, либо бесчувственным хладнокровным ублюдком. Последнее очень близко к правде, но мне приходится перебороть упрямое нежелание вести светскую беседу и уточнить с вежливым интересом:

– Живешь со старшим братом?

Никита мажет по мне настороженным взглядом. Быть может, вспоминает все то, чего ему наплел обо мне Виктор.

– Ага.

Отлично, вот и весь ответ. Теперь мне не придется давить из себя сочувствие его утрате.

– Значит, в следующий раз заедем.

Теперь молчание не кажется мне натянутым. Мы чувствуем обоюдное нежелание говорить и принимаем его с облегчением. С человеком, который не заставляет вымучивать из себя слова и спокойно воспринимает тишину, даже ехать приятнее. Некстати вспоминаю о Громове, который всегда норовил заполнить пустоту словами и дежурными фразами, а если не ими, то тяжелым дыханием, компенсирующим мерным присвистом, наполнявшим до краев пространство между ним и мной. Наверное, это в Диме раздражало больше всего. То, что он так и не смог почувствовать себя уютно в моей тишине.

***

Ресторан оформлен просто и со вкусом. Дорогая итальянская мебель не кажется вычурной – это мягкие диваны вип-зоны, обтянутые светлой кожей, стеклянные столики и торшеры, мягко приглушающие свет. Места в небольшом огороженном от основного зала алькове достаточно, чтобы впятером разместиться с комфортом. Облюбовав себе место, с которого видно весь зал, находящийся на ярус ниже за стеклянной перегородкой, я мысленно хвалю вкус Романова. К тому же, заведение достаточно дорогое, чтобы в обеденное время здесь было практически пусто.

Мой водитель любезно помогает Никите перебраться на коляску и с некоторыми усилиями подкатывает его к столику, а потом молча удаляется.

Замечаю, как воротят нос Ромашка и Громов, невольно брезгуя немощностью, как вспыхивает на щеках Никиты румянец болезненного смущения. Видно, что за два года он не привык к косым взглядам, как не привык воспринимать чужие руки, пересаживающие его на коляску, за должное.

Антон же вообще предпочитает не замечать общей напряженной атмосферы. Он рассказывает об Израиле и барах Тель-Авива, девушках и выпивке, шутит и тут же посмеивается, беззастенчиво смакуя собственный юмор. Непринужденно подставляет Никите предплечье, помогая перебраться на диванчик и устроиться у большого декорированного витражного окна.

– Вы как хотите, парни, а на следующей неделе обязательно опробуем мой гибридный лексус в деле. Ромаш, Алик, отказа не принимаю, – заставляет Антон. Не успеваю расслабиться, как мой так называемый лучший друг уже вклинивается в мой недельный план и не собирается слушать возражений. Щурит зеленые глаза, нагибаясь ко мне через стол, и панибратски пихает в плечо. Сделал бы так Громов, немедленно остался бы без руки. Судя по задумчивому взгляду Димы, которым тот сопровождает антонов жест, он думает в том же направлении. – Что скажешь, Алик? Или твой ламборджини не готов к такому испытанию?

Я слышу, как через зубы выдыхает Никита справа от меня.

Когда подходит официант и раскладывает книжки меню, попутно разговаривая с Ромашкой, расспрашивающим про рыбные блюда, Никита наклоняется ко мне и жарко шепчет:

– Твой ламбордж… черт, но тебе же нет восемнадцати?

– Только через полтора месяца будет. Любые бумажки при наличии денег можно купить, – поймав его встревоженный взгляд, я позволяю себе негромко рассмеяться. – Расслабься. Мы хорошо водим, – глядя на Ромашку, потянувшемуся к винной карте, я добавляю: – Очень хорошо.

– Нам бутылку белого сухого, – заказывает Антон, быстро листая меню. По лицу официанта пробегает тень недопонимания, он наклоняется и тихо бормочет что-то Антону на ухо. Тот с милой улыбкой так же шепотом отвечает, и официант, слишком быстро и резво кивнув, уходит.

– Любые бумажки можно купить при наличии денег? – повторяет Никита язвительно, намекая на сделанный только что заказ. Пока Громов и Ромашка не смотрят в его сторону, болтая между собой на противоположном диванчике, Воскресенский явно чувствует себя свободнее. – Что Антон ему сказал?

– Свою фамилию.

Лицо Никиты удивленно вытягивается. Этот мальчик действительно меня забавляет.

– Мила Васильева, мать Антона, очень крутой аудитор, – поясняю, откидываясь на спинку дивана так, чтобы слышал меня только Никита. Мне нравится вводить его в курс дела. – Вряд ли она, конечно, пришла бы сюда с проверкой, она больше по раскрученным предприятиям, но Антону это никогда не мешало вовсю пользоваться ее именем.

– И этот официант испугался проверки? – вздергивает брови Никита, тянется к меню и открывает на первой попавшейся странице.

– Не удивлюсь, если весь персонал этого ресторана сидит на черной зарплате, – пожимаю плечами. – Есть, чего бояться. Легче налить нам вина…

Я осекаюсь, увидев, как распахнулись глаза Никиты при виде цен. Он пунцово краснеет, уже не в силах этого скрыть, осторожно захлопывает меню и тоже напряженно откидывается на спинку дивана, старательно глядя в потолок.

– Я не буду есть, – шепчет он глухо. А потом проницательно добавляет: – И вина пить тоже, если оно стоит дороже семестра в лицее.

Мне приходится сильно постараться, чтобы не рассмеяться в голос. Уже ради этой сцены стоило тащить Никиту с собой. Я подхватываю меню и серьезно говорю:

– Значит так. Аллергии ни на что нет?

– Нет… – тихо отзывается он.

– Отлично. Значит, еду тебе заказываю на свое усмотрение.

– Но…

– Прекрати ломаться, как барышня средневековья. Во-первых, не последний раз обедаешь с нами. Во-вторых, не считай мои деньги без спроса, – отрезаю сухо. – Будешь есть, будешь пить. И на чек в счете посмотреть не дам. Все понятно?

Он смотрит на меня пару секунд, отчаянно пытаясь справиться с собственным смущением. Потом, осознав по мрачному выражению моего лица, что отказ меня, мягко говоря, обидит, согласно кивает.

Замечаю краем глаза, как Антон веселится, поглядывая на нас поверх своего меню. Ромашка отходит переговорить по телефону, а Громов поджимает губы, искоса глядя на Никиту с какой-то нечеловеческой злостью во взгляде.

К нашему столику подходит уже другой официант, и я с удовольствием начинаю перечислять свои любимые блюда, заказывая по две порции каждого.

***

Рассказ Антона о его приключениях в Израиле, вкус хорошего дорогого вина, еще одну бутылку которого мы в какой-то момент заказали, так увлекают нас, что о времени мы совершенно забываем. Громов, правда, уходит уже через час, кинув деньги на стол и скупо попрощавшись, быстро уносится на стоянку. А Ромашка остается с нами до конца, постепенно веселеет от алкоголя и под конец горячо заверяет Антона, что обгонит его в два счета и заставит глотать пыль из-под своих колес.

– Спорим? – он протягивает Антону ладонь. Брать Васильева на слабо – нечестный прием.

Васильев хлопает по диванной подушке и встряхивает головой:

– А вот спорим! – он поворачивается к Никите и спрашивает: – Ты на кого ставишь, Ник?

Никита прячет улыбку в ладони и заявляет, чтобы раззадорить Ромашку и Антона, жадно ожидающих его вердикта:

– Без обид, но я бы поставил на Алика.

– Это из-за ламборджини? – насмешливо уточняю, жестом попросив у официанта нас рассчитать. Никита лишь лукаво усмехается в ответ, смелея от вина. Его щеки раскраснелись, глаза задорно блестят. Меня тянет сказать, что сейчас он гораздо красивее, чем когда хмурится и держит себя в напряжении, словно в ожидании удара в спину, но вовремя прикусываю язык. Видно, вино ударило в голову и мне.

– Не из-за тебя же, – бурчит Антон, закатывая глаза. – А если Алик проиграет? – он снова обращается к Никите. – Должен будешь мне одно желание. Идет?

Никита беспечно пожимает плечами – мол, так уж и быть. Я бы на его месте побоялся давать столь опрометчивые обещания Васильеву с его извращенной фантазией.

Я делаю звонок, и снова приходит водитель, помогая Никите добраться до машины и сесть на заднее сидение. Я сую Антону пару купюр в руки и смазано прощаюсь, объясняя это тем, что и так уже запаздываю с доставкой Никиты домой. Пока мы сидели, время как раз уже подошло к семи часам.

Пробок на дорогах нет. Мы проносимся по улицам города, застревая только на светофорах, потом недолго петляем по дворам: Никита объясняет, как надо ехать, а я лишь мельком смотрю сквозь окна на плотную застройку пятиэтажек, обветшавших и уныло крохотных.

Когда останавливаемся у подъезда нужного дома, там уже поджидает высокий молодой человек в осеннем ношеном пальто, явно не первые десять минут сидящий на скамейке. Судя по его взгляду, красноречиво опустившемуся на наручные часы, это страший брат Никиты.

– Ну, пока, – прощается Никита сконфужено, когда перебирается в свою коляску и одергивает полы легкой ветровки. Он медлит, прежде чем сказать еще что-то, поэтому я избавляю его от неловкого молчания:

– Так ты поедешь на следующей неделе на каньон?

– Должен же я своими глазами увидеть ламборджини, – фыркает Никита. Его брат уже идет в нашу сторону, поэтому он быстро и неловко заканчивает. – Ладно, в школе завтра встретимся… И это. Спасибо.

Мне кажется, будто в этом слове скрыто больше смысла, чем в обычной благодарности.

Как если бы он сказал “спасибо, что оказался неплохим парнем”.

Комментарий к 2. Неплохие парни

* Фулл хаус – (Full House) это сильная покерная комбинация, которая состоит из пары и триплета

========== 2. Пока это кажется важным ==========

Из сна меня этой ночью вырывает настойчивая трель звонка. Я откидываю одеяло в ноги, толкаю податливую створку окна, впуская в спальню немного холодного свежего воздуха, и только тогда тянусь за телефоном и прикладываю его к уху.

– Милославский, слушаю, – бормочу сонно, уткнувшись носом в подушку. Мне до смерти хочется бросить трубку и провалиться обратно в блаженное забытье без давящих на грудь кошмаров, а утром узнать, кто звонил, и убивать его мучительно и долго, но звучащий в ответ голос заставляет меня окончательно проснуться:

– Алик, у меня к тебе очень важный вопрос.

– Как ты нашел мой номер?

– Ну, мне в учительской дали, – сознается Никита шепотом. – Ты же теперь мой куратор…

– Точно, – отвечаю тем же шепотом, хотя в этом крыле здания я нахожусь один, да и звукоизоляция моей спальни ни разу не подводила. При желании я мог бы палить в хрустальные подвески люстры из отцовского ружья для охоты, и тот вряд ли бы задался утром вопросом, что это был за шум. – Что за вопрос?

– Я тебя разбудил? – обеспокоенно вопрошает Никита. Кошусь на электронные часы на тумбочке – те показывают без четверти час ночи. Честно, даже сил злиться у меня нет, зато есть желание рассмеяться.

– Ты меня разбудил, чтобы задать важный вопрос о том, не разбудил ли? – тяну насмешливо, переворачиваясь на спину. На потолке расплывается серебристым пятном свет уличного фонаря, играет бликами в венском хрустале бестолковой люстры, висящей массивным аляповатым элементом декора прямо над кроватью. Помню, как в детстве боялся, что эта люстра сорвется с крючка и пришпилит меня к матрасу во время сна.

– Нет, – Никита тихо смеется. – Это был сопутствующий вопрос. На самом деле, меня дико интересует… Арнольдовна сказала, что никогда еще не ловила твоих подопечных со шпаргалками в руках, хотя они списывали, причем неоднократно. Виктор недолюбливает тебя, поэтому вряд ли расскажет, а мне бы не помешало немного удачи на алгебре.

– Вот значит, какой ты меркантильный, Воскресенский, – говорю, а сам улыбаюсь, зная, что некому видеть моей улыбки, не перед кем скрываться.

– Какой уж есть.

– Почему говоришь шепотом? – неосознанно растягиваю разговор, хотя минутой назад я бы все отдал, чтобы зарыться под одеяло и обратно заснуть.

– Брат устал на работе, не хочу его будить, – шепчет Никита. Судя по шороху на заднем плане, он неуклюже ворочается. Даже такое простое телодвижение, как поворот на другой бок, наверняка дается ему с трудом. – У нас двушка. Стоит мне хоть нечаянно чихнуть, он услышит и прибежит с набитой лекарствами аптечкой.