Текст книги "Мне уже не больно (СИ)"
Автор книги: Dru M
Жанры:
Современные любовные романы
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)
На ум приходит еще кое-что. Не успеваю подумать, прежде чем вопрос срывается с языка:
– А Ульяне ты тоже соврал?
Никита вздыхает так тихо, что этого почти не слышно за звуком мелодичного звонка, возвещающего о том, что лифт прибыл на первый этаж.
– Да.
На пустующей после пятого урока стоянке я помогаю Никите перебраться в машину. Подаю ему руку и с готовностью наклоняюсь навстречу всем корпусом – вдруг, решится взяться за плечо? Но он ожидаемо опирается на предложенную ладонь лишь слегка, упрямо сводя к минимуму стороннюю помощь. Я успеваю оказаться в его личном пространстве, почувствовать запах мыла и мятной жвачки, и уже привычный и мне и ему запах «мальборо».
Складываю и убираю в багажник коляску, отмечая про себя, что она дорогой известной фирмы. Видно, Леша многое делает для комфорта брата. Иногда и в ущерб себе.
Не успеваю закурить, как прибегает Антон с большой туго набитой сумкой, кидая ее в багажник рядом с коляской. Вещи Никиты, которые Васильев предусмотрительно забрал еще вчера, после того, как заехал поговорить с Лешей.
– Привет, Ник! – Антон улыбается, пожимая его ладонь, просовывает голову через окно, что-то спрашивая у него.
Спокойно докуриваю, старательно напоминая себе, что спешить некуда. Целых три дня впереди. Но почему-то я с жадным неудовольствием отмечаю каждый потраченный час.
– Веди осторожно, – Антон подходит хлопнуть меня по плечу и пристально заглянуть в глаза.
– Отец номер два, – фыркаю, отводя взгляд. Заботы друга понятна: от нетерпения я ведь могу и превысить скорость на шоссе. – Не волнуйся. Все нормально будет.
– Звони, если что.
– Угу.
Сажусь и завожу машину. Никита уже пристегнулся, с воодушевлением оглядывая салон. Как малое впечатлительное дитя. Интересно, сколько раз ему надо будет проехаться на ламборджини, чтобы к ней окончательно привыкнуть?
– Давно не ездил спереди, – тянет Никита мечтательно. Я же только улыбаюсь, выводя машину из школьных ворот.
*
Парковая территория загородного дома встречает нас прелым запахом остывающей земли, ансамблем величественных старых дубов и кленов, запахом пожухлой листвы и лучами яркого, но уже не дающего прежнего тепла солнца. Прислуга с готовностью помогает Никите перебраться в коляску, относит его вещи в гостевую комнату, суетливо носится вокруг и расспрашивает о самочувствии, вгоняя его пристальным вниманием в краску.
Перестарались.
Или я перестарался, когда вчера сухим деловым тоном раздавал указания.
Отсылаю их, напоследок сказав экономке Марте, чтобы не уходила со всеми убираться в саду, а была где-нибудь в доме на случай необходимости.
– Сильно хочешь есть? – спрашиваю у Никиты, протягивая ему теплую осеннюю куртку. Дачный вариант, который Воскресенскому, судя по энтузиазму, с которым он натягивает куртку, приходится по душе. – Могу попросить Марту сделать чего-нибудь перекусить, пока буду жарить шашлыки.
Никита удивленно смотрит на меня, пока я натягиваю куртку пообтрепаннее и влезаю в резиновые сапоги. Осенняя сырость не предполагает ботинок за штуку баксов.
– Ты умеешь жарить мясо? – спрашивает Никита пораженно.
– А что, не должен?
– Я думал, тебе такое неинтересно… – он смущается. – Ты богат, у тебя есть прислуга.
– Когда сам делаешь, потом есть вкуснее, – заявляю уверенно. Никита понимающе широко улыбается:
– Тогда я шашлыков подожду.
Сейчас я рад тому, что у нас по всей территории мощеные широкие дорожки, а у мангала еще и бетонная площадка, удобная для коляски. Никита устраивается поблизости от огня, который я развожу, и протягивает к нему ладони. Я достаю мясо из винного маринада в кастрюле, нанизывая сочные кусочки на шампуры, и складываю на поднос.
Ради одного только предвкушающего взгляда Воскресенского стоило ехать на природу.
– Пахнет обалденно, – чуть не хнычет Никита, блаженно закатывая глаза. Он нетерпеливо ждет, когда горящие дрова превратятся в угли, и можно будет жарить шашлыки. – И есть хочется зверски.
– А я говорил, надо было перекусить, – замечаю менторским тоном и украдкой мягко улыбаюсь. – Потерпи немного. Овощной гарнир тоже будет готов к мясу… – тут только я замечаю, во что он обут. Матерчатые кроссовки, которые уже успели промокнуть неизвестно где. – Блин… Никит, ты охуел? А ну живо снимай промокшую обувь.
Он испуганно опускает взгляд и сдавленно ойкает, торопливо наклоняясь, чтобы развязать шнурки. А я тихо вскипаю от злости к самому себе. Хорош, ничего не скажешь. Никита ладно, он ведь не чувствует ни холода, ни сырости, но я обязался его брату, а еще важнее – самому себе, что буду его беречь.
Откладываю последний шампур и бегу к дому.
Мою руки, захожу в комнату, где лежит сумка Никиты, принимаясь ее перерывать. Не удерживаюсь от того, чтобы понюхать одну из футболок. Если меня так и дальше будет вести от одного только запаха, я очень быстро сойду с ума. Роюсь в одежде, откладываю сумку с медикаментами и нахожу на самом дне теплые шерстяные носки и крем для растирания. Бинго.
Захватываю и обычные носки и иду обратно к мангалу.
– Ты что это делать собрался с таким зверским взглядом? – бормочет Никита, переводя взгляд с моего лица на тюбик крема, крепко зажатый в кулаке.
– Ноги твои растирать, балбес, – отвечаю, садясь перед ним на корточки и по-свойски закидывая его ступню себе на колено. Никита, конечно же, упрямится и протестующее что-то лепечет, но я не слушаю. Выдавливаю немного крема на ладонь. Ментоловый, пахнет характерно резко. – А будешь сопротивляться, я разотру тебя всего и закутаю в шубу.
На Никиту угроза действует безотказно. Он вздыхает, отворачиваясь в сторону костра, и, обиженно насупившись, предпочитает больше не возражать.
Понимая, что моих манипуляций он не почувствует, я беззастенчиво этим пользуюсь, с силой массируя ступни, легонько оглаживая промежутки между пальцами, проводя ладонью вверх, по лодыжкам. Никогда бы не подумал, что буду растирать кому-то ноги с таким удовольствием.
– Алик…
Зовет тихо, почти неслышно.
Поднимаю голову и натыкаюсь на его пристальный изучающий взгляд.
– Что, бессовестный ты борец с собственным здоровьем?
– Можно спросить?.. Личное.
– Ну, спрашивай, – натягиваю на его ноги сначала обычные носки, а затем и шерстяные, заправляя в них джинсы.
– Между вами с Громовым ведь что-то было?
Вздыхаю с обреченностью. Конечно, то, что Никита догадается, было лишь вопросом времени. Но Громов снова вмешался в мои планы, своими обиженными взглядами и сквозящей во всем его существе двусмысленной озлобленностью быстро подтолкнув Никиту к таким выводам. Слишком рано происходит этот разговор, слишком.
– Все в прошлом, – отвечаю сухо, все еще сидя перед Никитой на корточках. – Мы не сошлись характерами.
– В прошлом? – переспрашивает Никита, и я замечаю малейшую тень недовольства на его лице. Если бы только знать наверняка, к чему относится это недовольство. – Потому что он, кажется, еще что-то к тебе испытывает.
Говорит об этом так спокойно, будто речь идет не о связи двух парней, а о походе в продуктовый магазин. Внешне я спокоен, но внутри диким боем заходится сердце, разгоняя по организму кровь раза в полтора быстрее обычного.
– Собственнические чувства он испытывает, – вздыхаю, отбрасывая упавшие на глаза слегка завившиеся от влажности пряди.
Пытаюсь с отрезвляющей рациональностью отрицать волнительное напряжение, повисшее между нами. Но очевидность происходящего отметает все доводы недоверчивого рассудка.
Никита легко согласился на поездку вдвоем. Он соврал Ульяне, что едет со мной за город. Он спрашивал о Громове, и неконтролируемые эмоции во взгляде и поджатые губы ясно показали его раздражение при мысли о том, что между нами с Димой еще что-то может быть.
Выдох получается неровным.
– А что, ты ревнуешь?
Ресницы Никиты трепещут, когда он опускает взгляд на лежащие на бедрах руки. Его губы приоткрываются, будто ему мучительно не хватает воздуха, или он хочет слабо возразить, но не решается заговорить. Потому что я прекрасно знаю – в таком случае дрожь в его голосе все скажет за него.
Притяжение между нами с самого начала было взаимным.
Необъяснимое, но такое мощное, что противиться ему невозможно.
Я поднимаюсь, опираясь руками о поручни его коляски, и наклоняюсь над ним, хрипло веля:
– Посмотри на меня.
Он медленно приподнимает голову, ожидающе глядя в ответ, и тогда я подаюсь еще ближе, невесомо провожу носом по его щеке и касаюсь губами его сухих обветренных губ. Никита не сопротивляется, позволяя мне это, позволяя приникнуть ближе и углубить поцелуй, забыться в стуке собственного сердца, отдающемся во всем теле.
Мы знаем друг друга от силы неделю.
Никита так неожиданно ворвался в мою жизнь. Один нечаянный взгляд на уроке, один разговор по душам в ресторане, который плавно отдалил нас от Романова и Антона, сидевших там же. Несмелые улыбки, звонок посреди ночи. Голос, который прогонял чувство одиночества и закостенелой тоски. Поход в кино. Общество другого человека, которое впервые не тяготило. Время, проведенное вместе, которое отчаянно хотелось продлить.
Никита отстраняется, с трудом переводя дыхание.
Я смотрю в его шальные глаза и на раскрасневшиеся влажные от моей слюны губы.
– Ого, – только и говорит он. – Это классно… – смущается от пристального взгляда и поясняет тихо: – Ну, с тобой целоваться.
Хрипло смеюсь, целуя его еще раз, но на этот раз быстро и невесомо. Никита тянется ближе, стремясь вернуть и продлить поцелуй, но я нехотя отстраняюсь. Надо взять себя в руки.
– Мне нужно пожарить мясо, – чего мне хочется в последнюю очередь, так это есть, но я все еще помню, как голоден Никита.
– Какое мяс… Черт, точно.
Он рассеянно переводит взгляд на мангал, в котором уже образовались угли. Чешет кончик носа в привычном для себя жесте и кивает.
Иду к мангалу и устанавливаю все шампуры. Кочергой ворочаю угли, сгоняя их все в кучку, чтобы свинина быстрее прожарилась. Почти не замечаю, как готовлю шашлык. Как Марта приносит пледы, вино, посуду, тарелки с гарниром и салатами, тоже.
– У меня сейчас такое чувство, будто я родился для того, чтобы поесть этот шашлык, – на полном серьезе заявляет Никита, облизываясь как кот, пока я снимаю горячее мясо в глубокую тарелку. Закончив с этим, расстилаю на скамье большой пушистый плед, подхожу к Никите и поднимаю его на руки. А он довольно тяжелый: одна мышечная масса бывшего спортсмена чего стоит. – Эй, подожди, ты чего?
Переношу его к скамье и осторожно опускаю, тут же закутывая в свободный конец пледа как в шерстяной кокон. Никита смотрит на меня с обиженным выражением, а я только смеюсь, устраиваясь рядом и накидывая второй плед себе на ноги.
– Больше не носи меня на руках, – бормочет он невнятно, пока я накладываю ему на тарелку мясо и овощной салат.
– Это еще почему?
– Я тяжелый. И вообще, сам факт здорово смущает.
– Так, – ставлю ближе бокалы и разливаю по ним вино. Постепенно смеркается, и срабатывает автоматическая система освещения. Загораются фонарики вдоль дорожек и на площадке возле мангала, хотя последние солнечные лучи еще касаются верхушек деревьев. – Первым правилом было не считать мои деньги. Вторым будет безропотно позволять носить себя на руках.
– Да что вы говорите, ваше высочество! – он ерзает, пытаясь пихнуть меня в бок, но плед смазывает силу тычка.
Весело фыркаю и пробую шашлык. То ли на свежем воздухе я нагулял аппетит, то ли мясо хорошо промариновалось и прожарилось. Судя по тому, как Никита набрасывается на шашлык, уплетая его за обе щеки, все сразу.
Мы едим, болтаем о всякой ерунде, о баскетболе, ландшафтном дизайне и Звездных войнах. Целуемся. Пьем белое полусладкое вино, точно такое же, как тогда, в ресторане. Курим и снова лениво целуемся.
– Никит, – спрашиваю, пристраивая его голову у себя на плече. Марта принесла нам мятный чай, который приятно согревает вкупе с теплом пледов. – Почему ты так легко все воспринял? Я-то, как ты мог догадаться, давно понял, что другой.
– А я и не воспринял легко, – спокойно отвечает он, откусывая от печенья. – Я все еще как в тумане, с трудом верю, что происходящее реально. Но у меня есть друг… – он запинается на секунду, – который встречается с парнем. Я долго размышлял об этом, и, в конце концов, понял, что не вижу в подобной связи ничего необычного. А когда я встретился с тобой… Не знаю, это и вовсе стало казаться простым и само собой разумеющимся.
Он приподнимает голову, чтобы серьезно заглянуть мне в глаза.
– Я не рассчитывал, что все произойдет так быстро. Наверное, мне надо будет еще подумать… о ситуации в целом. Я ведь солгал Ульяне и не говорил ей о тебе, а мы с ней шли к тому, чтобы начать отношения, понимаешь?
– Понимаю, – легонько целую его, собираю крошки печенья с ямки на его подбородке. С тоской думаю о том, что после выходных у меня не будет возможности так часто напоминать себе упругую мягкость его податливых губ. – Но сейчас можно отложить эти мысли. Можно просто наслаждаться моментом, верно?
– Верно.
На этот раз он целует меня сам.
*
Переношу его сумку в свою спальню и кладу в кресло у окна. Сейчас, на волне набравшего обороты максимализма влюбленности, я решаю, что умру, если мы будем спать в разных кроватях. Никита без труда закатывает коляску через широкий проем, с любопытством оглядывает просторную светлую спальню, замечает дверь, ведущую в ванную комнату, и еще одну небольшую – в гардеробную.
– Давай я скажу это сейчас, чтобы не пришлось краснеть потом, – рассудительно заявляет Никита, складывая руки на груди. – В этот раз я точно не готов пойти дальше поцелуев.
– Само собой, – я раскрываю его сумку, медикаменты переставляю на тумбочку, чтобы были в случае чего у меня под рукой. Одежду перекладываю в верхний ящик дубового комода. Оглядываюсь, замечая напряжение, вновь отметившееся в никитином взгляде. – Слушай, а ведь у тебя…
– Да, с чувствительностью у меня все в порядке, – хоть он и старается говорить невозмутимо, щеки тут же краснеют. Я весело усмехаюсь. – И не надо так смотреть! Ты ведь об этом хотел спросить?
– Об этом. Но я честно не буду ничего предпринимать.
– А прислуга ничего не подумает о том, что мы ляжем в одну кровать? – обеспокоенно уточняет он. Беспечно отмахиваюсь:
– Они привыкли.
Не сразу понимаю, что только что сморозил. Но Никита тут же подозрительно сощуривается, повторяя вкрадчиво:
– Привыкли, говоришь?
– Я имел в виду, они привыкли к тому, что я горазд на выходки и разные нестандартные решения, – спокойно выдерживаю его взгляд и лукаво улыбаюсь. – А не то, о чем ты подумал, – выдерживаю недолгую паузу и добавляю уже серьезнее: – Я ни с кем не спал просто так раньше. И после секса не любил, когда кто-то оставался в моей кровати.
– О, – Никита тянется почесать кончик носа. Обдумывает сказанное.
Я разбираю кровать, потом отхожу, чтобы притащить еще подушек и второе одеяло.
– Я душем воспользуюсь? – спрашивает Никита робко. Тут же бросаю подушки и с готовностью дергаюсь навстречу.
– Я помогу.
– В мытье инвалидов, – говорит Никита, скучливо хмыкая, – нет ничего романтичного.
– А мне романтика не нужна, – отрезаю безапелляционно. – Мне нужен ты.
*
Утром приношу в комнату поднос с едой и ставлю на тумбочку возле кровати. Всегда мечтал сделать завтрак в постель, только до этого некому было его приносить.
Сажусь на край кровати и осторожно убираю со лба Никиты темную непослушную прядь. Он такой теплый, сонный и домашний, что у меня легонько щемит сердце. Если бы каждое утро начиналось с него.
Вспоминаю, как ночью мы обменивались односложными фразами – «не ворочайся», «у тебя холодные ноги», «залезь под мое одеяло, согрей и не жалуйся» – и улыбаюсь. Кажется, даже в борьбе за одеяло с Никитой больше чувств, чем было когда-либо с Громовым. Там были скука и любопытство, подтолкнувшие нас друг к другу. Здесь нечто во много раз сильнее, опаляющее прекрасное и не дающее ровно дышать. Не позволяющее оглянуться на доводы разума.
Вздыхаю, думая о том, что с удовольствием остался бы здесь навсегда, в обособленном мире вместе с ним.
Если бы только мне дали дождаться собственного совершеннолетия.
Для меня бы больше не было преград. Почти полтора месяца, и я смогу делать то, что хочется, а не то, что требуют обстоятельства.
Матрас слегка прогибается в мою сторону.
– Ого, ты уже проснулся, – Никита, не открывая глаз, нащупывает мою ладонь и прикладывает к своей горячей со сна щеке. Улыбается. – Чем так вкусно пахнет?
– Блинчики, кофе и домашние кексы, – перечисляю, наклоняясь, чтобы поцеловать его, неторопливо скользнуть языком по его сухим послушно приоткрывшимся навстречу губам. – Доброе утро.
Комментарий к 2. Дом на краю вселенной
* – “…как ловко эти иллюзионисты всех надули!” – речь идет о к/ф “Иллюзия обмана”
** – “предложение, от которого невозможно отказаться” – фраза из романа “Крестный отец” и одноименного к/ф с Аль Пачино в роли Майкла Корлеоне
========== 3. Никита ==========
Загородный дом Алика, наверное, больше Версальского дворца.
Чего стоит один зал домашнего кинотеатра, который не уступает в размерах вип-залам городских. Я как раз перебираюсь на большой бесформенный пуфик в нескольких метрах от экрана, когда слышу шаги в коридоре за дверью и приглушенный расстоянием недовольный голос Алика, разговаривающего по телефону.
– Смолов, я просил не беспокоить меня на выходных… – тон такой резкий и холодный, что по спине бегут мурашки. Со мной он разговаривает совершенно иначе. – Если бы даже я собирался войти с тобой и Романовым в долю, очевидно, я бы претендовал на большие проценты…
Алик заглядывает в зал, видит меня и слегка отворачивается, стремясь скрыть раздраженный взгляд. Дневной свет, льющийся из коридорных окон, очерчивает его красивый профиль и чувственные недовольно сжатые губы.
– Не то у меня положение, и не тот возраст, чтобы безрассудно браться за такой рисковый бизнес, – произносит он уже спокойнее. – На старте не таким занимаются… Позвони секретарше отца, скажи, что от меня, и оставь контакты. Это все, что я могу сейчас тебе сказать.
Он бросает трубку.
Телефон тут же звонит вновь, на что Алик реагирует очень просто – выбрасывает его в коридор, где он с глухим звуком разбивается о мраморный пол, и захлопывает дверь.
– Ты выбросил айфон, – замечаю ему таким тоном, будто он этого не заметил.
– Куплю новый, – отзывается Алик мрачно. – Чтобы эта трезвонящая дрянь отвлекала меня… ну уж нет.
– Так телефон для того и нужен? – я все еще поглядываю на дверь, раздумывая, как часто Алик обходится так с навороченной техникой. Определенно, надо отучить его выбрасывать деньги на ветер, даже несмотря на то, что мне было велено не лезть в финансовые вопросы. – Для сообщения с внешним миром.
Алик спускается ко мне по широким ступеням, садится на мой пуфик, так что я сползаю прямо ему под бок, и с хитрой ухмылкой говорит:
– Зачем мне сообщение с внешним миром? – он наклоняется, опрокидывая меня на спину, а сам нависает сверху, так что я вижу, как темнеют его глаза из-за расширенных зрачков. – Когда у меня есть ты.
Он целует меня, так напористо и жадно, что у меня перехватывает дыхание. Я еще не успел привыкнуть к его аппетитам до поцелуев, но у меня каждый раз от восторга сильнее бьется сердце. Если поцелуи с Ульяной были спокойными и практически не вызывали никаких чувств, то губы Алика, впивающиеся в мои, заставляют забывать, кто я такой, от приятного волнения и довольства.
– Постой, погоди… – с трудом отстраняюсь, упираясь ладонями ему в грудь. – А о каком бизнесе шла речь?
Алик хмурится.
– Хороший мой, голову себе не забивай.
Обращение, несомненно, приятное, и здорово сбивает с толку. Но я не отступаю и произношу язвительно:
– О, ну конечно. Быть может, я лучше забью себе голову алгеброй?
Утром я действительно спохватился, что не сделал домашнее задание, но Алик тогда не дал мне даже книгу достать. Вот и сейчас он смотрит на меня с таким выражением, что становится ясно – уроками мне заняться на выходных не светит.
– Какая алгебра, ты с ума сошел?
– Тогда рассказывай.
– Вымогатель, – вздыхает Алик, ложась на спину. Пуфик достаточно большой, но нам все равно приходится лежать впритирку, чтобы не скатиться на пол. – Игорный бизнес. В городе строят еще одно казино, и его многие хотят прибрать к рукам. Мне предлагают долю.
– За что? – мне действительно интересно, есть ли какая-то причина помимо того, что Алик богат, обаятелен и харизматичен настолько, что я, будь у меня казино, отдал бы ему его целиком, без всяких долей.
– Мне скоро восемнадцать, – пожимает плечами Алик, глядя в потолок. – Я начну вести свои дела, стану официальным лицом в компании отца. У моей семьи большие связи в среде управленцев города, в полиции. Многим будет выгодно, если я буду их партнером, а не конкурентом или, того хуже, врагом.
– Ясно, – нет, ну а что еще сказать? Я к своим почти полным восемнадцати в экономике и бизнес-планировании понимаю ровно столько, чтобы закрыть соответствующие предметы в лицее на четверки. А Алика всю жизнь воспитывали для управления гигантской производственно-торговой империей. Я уже успел прогуглить фамилию Милославских. – А почему ты не хочешь взять себе долю?
– Твоего покорного слугу, – Алик усмехается, выдерживая театральную паузу, – не устраивает доля в тридцать процентов. Слишком маленькая цена за регулирование вопросов с легавыми и вложения, которые, как предполагается, я сделаю.
– Блин, ничерта не понимаю в этом, – сознаюсь с досадой.
– Тебе и не надо понимать, – мурлычет Алик и снова лезет целоваться. Неугомонный. Я расплываюсь в дурацкой улыбке. – За тебя буду я понимать. Крупный бизнес это не для тебя.
Не успеваю ничего ответить – его горячие губы касаются моих, целуют в подбородок, в шею, язык проходится по кадыку. Я со свистом выдыхаю через зубы, когда Алик принимается покусывать то место, где шея переходит в плечо. Все бы ничего, только чувствую, как кровь приливает к паху, и напрягается член.
Этого только не хватало.
Алик, кажется, замечает, в чем моя проблема, потому что приподнимает голову и бесновато усмехается, глядя мне в глаза.
– А ведь я могу помочь, – произносит он низким хриплым голосом, от одного звука которого у меня кружится голова.
– Еще чего, – бормочу невнятно, пытаясь его оттолкнуть, но слабо в этом преуспевая. – Ты обещал, что ничего не будешь делать.
– Я обещал ничего не делать против твоей воли, – поправляет Алик, облизывая пересохшие губы. Только теперь я замечаю, что возбудился и он. – А тело твое, кажется, не сильно против.
– Зато я против! – возражаю смущенно, где-то внутри чувствуя досаду от того, что не смогу позволить себе роскоши близости. Не так быстро. Не соврав друзьям, где я нахожусь. – Алик, ну давай подождем?..
Он, видимо, замечает, что и я сопротивляюсь не от нежелания, и становится серьезным.
– Конечно, Никит. Столько, сколько захочешь.
Алик легко переключается на стороннюю тему, хотя я прекрасно понимаю: стояк – это стояк, неудовлетворенное желание – это всегда неприятно даже физически.
– Фильм выбрал? – спрашивает он, неторопливо поднимаясь, чтобы найти джойстик управления системой.
– Угу. Что сам хочешь – «Малавиту» или «Однажды в Америке»?
– Ого, тебя на кино о мафии потянуло, – удивляется Алик. Свет гаснет от нажатия пары кнопок, на экране появляется строка ввода для поиска по названию.
– Атмосфера опасности – это круто, – заявляю уверенно.
– Разве что только в кино, – вздыхает Алик, подтягивает еще один пуфик и устраивается рядом. – Ладно. Давай «Малавиту».
*
– Никит, а кем ты хочешь стать? – спрашивает Алик, намыливая мою голову и, кажется, сооружая «рожки» из погрязших в пене волос. Я сижу в горячей ванне, прислоняясь спиной к его груди. Второй раз не стыдно, даже привычно уже. «Чего я там не видел?» – спросил тогда Алик, вырвав из моих рук полотенце, которым я пытался прикрыться. Действительно, все уже видел. А касаться друг друга приятно и легко, как не было раньше никогда и ни с кем. Оказывается, бывают в жизни люди, перед которыми если и стесняешься, то только для проформы, потому что по-настоящему смутиться не получается.
Задумываюсь над его вопросом и какое-то время молчу, гоняя пену туда-сюда и млея от массирующих кожу головы пальцев.
– Раньше хотел стать профессиональным спортсменом, – говорю наконец, вновь чувствуя укол пресловутого сожаления. – Теперь уже глупо о таком думать. Пройдут годы, прежде чем физиотерапия даст результаты. Я не могу ждать так долго, да и к тому моменту растеряю все навыки, форма будет не та…
Пальцы Алика выскальзывают из моих волос, он за плечи притягивает меня ближе и губами касается ушной раковины.
– Ты сможешь ходить?
– Нескоро, – отзываюсь, с удивлением понимая, что сказал пока только ему. Даже брат еще не знает наверняка, а с Аликом я поделился. Верно, это что-нибудь, да значит. – Но смогу.
– Значит, однажды будешь играть в баскетбол для себя, – просто говорит Алик. Уверенность, с которой он это озвучивает, отчасти передается и мне. – А теперь давай подумаем, в какой университет тебя отправим.
Забавно.
Еще месяц или два назад я был против даже того, чтобы заканчивать одиннадцатый класс. Настолько окружающая действительность казалась бесполезной и исковерканной. Единожды пытался убить себя, с претенциозностью и решимостью отчаявшегося человека залезая в холодную ванну со скальпелем в руках.
А теперь сижу в горячей ванне с парнем, который мне нравится, и обсуждаю с ним мои перспективы на поприще образования. Жизнь – это странная, непредсказуемая штука.
– У меня с гуманитарными предметами хорошо, – произношу неуверенно. – Естественные тоже неплохо, и нравятся мне больше всего. А с точными хуже: алгебра вообще на грани тройки.
– У тебя, если так подумать, море перспектив. Некоторым вообще все с трудом дается, – фыркает Алик. – Хорошо. Давай рассмотрим естественнонаучное направление, к примеру…
*
Утром, когда Алик уходит проверить, как сад готовят к зимнему периоду, я наконец-то делаю домашку по алгебре и решаю заняться его ноутбуком. Дорогой, но уже с расцарапанным экраном и клавишами, западающими из-за крошек не то чипсов, не то печенья. Нахожу в комоде влажные салфетки для техники, выключаю ноут и принимаюсь методично его протирать.
– Ты что это делаешь? – Алик заходит в спальню и идет в ванную мыть руки от земли и песка.
– Ноутбук твой чищу, – отковыриваю клавишу пробела и вымываю из-под нее пыль и грязь. – Как ты на нем вообще работаешь? Это же ужас. Тебя не учили, что есть над клавиатурой нельзя?
Алик возвращается, вытирая руки полотенцем, и удивленно вздергивает брови.
– Какая разница? – отзывается он с легким намеком на раздражение. – Все равно, когда выйдет следующая модель «Тошибы», я куплю новый.
– Ну уж нет! – я заканчиваю и включаю ноут. – Он этого года. Другой тебе пока не нужен.
– И что, мне сидеть с устаревшей моделью, как лоху? – спрашивает он недовольно. – Да надо мной все ржать будут.
– Переживешь. Жизнь это не бег за брендом, – отрезаю невозмутимо. Надо же вбить ему в голову, что халатное отношение к вещам, которыми пользуешься, потом плавно перетекает в халатное отношение ко всему, в том числе и к людям.
Ноутбук включается, я щелкаю по иконке пользователя, и выскакивает поле для ввода пароля. Навскидку вбиваю дату дня его рождения, и мгновенно появляется заставка рабочего стола. Никакой интриги.
– Как ты это сделал? – лицо Алика вытягивается, и я не выдерживаю, весело смеясь.
– Эх, какое себялюбие, Александр Милославский! – вздыхаю театрально и откидываюсь на подушку. – А ведь на твоей странице «вконтакте» это есть в разделе личной информации.
– Ах так, – Алик сощуривается, подходит и отнимает у меня ноутбук. – Сейчас поменяю. Когда твой день рождения?
– Двадцать пятого ноября.
– Ты старше меня на четыре дня, – замечает он, копаясь в настройках. Я исподволь любуюсь его сосредоточенным лицом и властным тоном произношу:
– Вот и слушайся старших. Никаких новых ноутбуков в ближайшие два года.
– Блин, вот не умеешь ты жить с размахом и другим не даешь, – вздыхает Алик, но по едва заметной улыбке, скользнувшей по его губам, я понимаю – он не против.
*
Возвращаемся в город мы молча.
Я раздосадован тем, что выходные пролетели так быстро, и, если говорить начистоту, не совсем понимаю, как себя вести по возвращении домой. Кто мы теперь друг для друга? Не встречаемся ведь, да и дружбой эти отношения не назовешь. Дружба между Аликом и Антоном, мной и Виктором, а здесь скорее бешеное притяжение, которое вселяет в меня по-детски наивную уверенность – порознь я уже не смогу.
Алик тоже не произносит ни слова, становится каким-то замкнутым, холодным и неуловимо чужим. Мрачно уставился на дорогу, изредка щелкает каналы на радио, пока не находит «Бизнес фм» и не останавливается на нем, не то действительно вслушиваясь в сводку новостей, не то просто оставляя монотонный голос ведущего в качестве фона.
– Кофе будешь? – спрашивает, когда тормозим на заправке. Из кармана он достает бумажник и айфон, и я даже не сразу понимаю, что это новый телефон, а не тот, что он разбил на днях. Видимо, держал про запас. Почему-то эта незамысловатая деталь разрушает приятную иллюзию того, что мы на самом деле были вдвоем в обособленном мире.
– Ага, – слегка кашляю, чтобы избавиться от кома в горле. – Капучино.
Теперь у меня появляется возможность ехать, маскируя нервное напряжение за глотками из бумажного стаканчика. От Алика буквально веет холодной яростью, и я не понимаю, в чем же дело, пока он не тормозит у моего подъезда и не отстегивается. Он наклоняется ко мне, пристально всматриваясь в мое лицо, будто пытается запомнить все до мельчайших подробностей, и говорит хриплым голосом:
– Никто о нас не должен знать.
– Почему? – у меня не хватает самообладания для нормальных вопросов, когда он оказывается так близко.
– Так надо, – вздыхает, поджимая губы, и с трудом отводит взгляд. – Пока так надо. Объяснить прямо сейчас я ничего не смогу.
Вот и все. Конец прекрасным выходным, теплу чужого тела и рук, которые обнимают во время сна. Открытым улыбкам, которые не надо прятать.
– Понятно, – говорю максимально отстраненным тоном и начинаю отстегиваться, но Алик вдруг резко хватает меня за руку и тянет на себя, жарко нетерпеливо целуя. У меня мгновенно исчезают все мысли в голове, остается только желание прижаться ближе и послушно отвечать на поцелуй.
Мне кажется, это длится целую вечность, но заканчивается и она.
Алик отстраняется, тяжело дыша, и сбивчиво произносит:
– Это не потому, что я наигрался, и мне хватит. Ты мне веришь?
Я закрываю глаза. И очень тихо и искренне отвечаю:
