Текст книги "Мне уже не больно (СИ)"
Автор книги: Dru M
Жанры:
Современные любовные романы
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 16 страниц)
Триплет стоит возле недавней тачки Дубля, непринужденно болтая с самим Пашей. Я вижу, как напрягается Поля при виде брата и своей машины, но лишь молча выходит из салона и идет доставать мою коляску.
– О, Ник, – когда я перебираюсь на коляску, к нам подходит Антон. Постригшийся, с легкой, оставленной будто по недосмотру светлой щетиной. – Здорово.
Переглядывается с Улей – я вижу в глазах обоих тщательно скрываемую радость, будто они стесняются признаться в том, что не поминают больше былое. Меня слегка уязвляет непринужденность, с которой оба обнимаются, не отстраняясь дольше положенного. Хочется верить, что во мне говорит не зависть, но правда в том, что я многое бы отдал, лишь бы уметь отпускать обиды так же легко.
Уля и Антон идут поздороваться с Кариной и Димой, которые сидят на ящиках с напитками и лениво играют в карты. А к нам с Дублем подходит, выбравшись из шумной толпы бизнесменов и моделей, Алик.
Он останавливается в нерешительности возле меня и кидает краткий недружелюбный взгляд на Дубля. Тот отвечает полной взаимностью. Лишь спустя пару секунд я понимаю, что оба – каждый в своей манере и со своим подтекстом – истово меня ревнуют.
– Перестаньте, – говорю, неприязненно морщась. – Я вам не товар, подлежащий дележке.
Алик отводит взгляд в сторону, хмыкая.
Против воли я любуюсь его ровным профилем, светлыми забранными в хвост волосами, контуром капризных чувственных губ. С того момента, как я в первый раз его увидел, для меня не существовало, наверное, людей красивее.
– Я вас оставлю, – находится Дубль и угрюмо обращается лично к Алику. – Если обидишь его, глотку вырву с корнем, понял?
– А он верная псинка… – замечает Алик, когда Дубль направляется в сторону вала, похлопывая себя по карманам в поисках сигарет.
– Саша! – одергиваю его с укором, и Алик усмехается.
– Прости.
Я удивляюсь тому, что он ничего не возражает в ответ на имя. У меня оно вырвалось машинально, но Алик даже бровью не повел, хотя раньше взбеленился бы на этой почве мгновенно.
– Меня так мама называла, – говорит Алик, и в его голосе проскальзывает едва уловимая приправленная горечью нежность. – Для меня это имя ассоциируется с любовью.
Смотрю на свои руки, понимая, что если подниму сейчас взгляд на Алика, то выдам себя с головой. Выдам нестерпимое желание называть его Сашей всегда, каждый божий день.
Говорю на выдохе прежде, чем успеваю подумать:
– Можно я поеду с тобой?
– На этой гонке? – удивляется Алик.
– Да.
– Ни за что, – хмурится Алик. – Слишком опасно. Я не могу каждый раз поручиться за собственное здоровье, перескакивая за отметку ста восьмидесяти километров, что уж говорить о тебе… К тому же, ты рядом будешь сильно отвлекать от дороги.
Я смущаюсь и ничего не отвечаю.
Алик глядит меня внимательно и долго, мало внимания обращая на оклик Антона и то, что толпа стекается к линии старта, а Паша заводит свою машину.
– Тогда иди и принеси мне победу, – говорю твердо, стараясь совладать с голосом и не выдать волнения. Алику сейчас, перед гонкой с неуправляемым взбалмошным Минераловым, ни к чему чужое беспокойство.
– Обязательно, хороший мой, – Алик наклоняется, кладет руку на мое плечо и кратко целует в губы. Легко, едва касаясь своими сухими моих, влажных и обветренных. На глазах у всех.
Сердце пропускает удар.
И я думаю, что непременно скажу ему после гонки.
Непременно скажу.
*
И Паша, и Алик едут не на своих машинах. Им подгоняют две ауди ребята из компании Минералова, что вселяет в меня смутное беспокойство. Я вижу по тревожной складке между бровей Алика, что его никто не предупредил. Он садится на водительское место и внимательно оглядывает чужой салон, будто пытается привыкнуть к незнакомым габаритам. Вижу, как Антон, взбешенный этим фактом, пытается договориться с двумя охранниками, вежливо, но настойчиво не пускающими его к линии старта.
– Не к добру Пашины эксперименты. Даже Ромашка не менял правила за пять минут до начала, – замечает возникший словно из ниоткуда Виктор. Сейчас, наблюдая за тем, как Алик и Паша заводят машины, и на полосу дороги выходят две девушки в коротких юбках и с цветастыми флажками в руках, он забывает даже про давнишнюю неприязнь к Алику.
Ромашка, к слову, тоже выглядит изумленным.
Он отвлекается от разговора с девушкой-моделью, со сдержанным интересом наблюдая за происходящим. Отвыкший за год от жгучей не терпящей компромиссов вражды, он, кажется, испытывает внутреннее непроизвольное отвращение к разного рода козням.
– Три! – звучит как гром посреди ясного неба объявление судьи.
Уже?
Я вытягиваю шею, но не могу разглядеть Алика за хлынувшими ближе лицеистами.
– Два… Один!
Взвизгивают шины резко пошедших на ускорение машин. Мокрый песок градом разлетается из-под колес, брызгая на тех, кто стоит ближе к дороге. Поднимается гвалт и шум. Остро пахнет паленой резиной и бензином.
Машины пропадают в отдалении, теряются в тумане между песчаными насыпями.
Дубль и Виктор зычными окриками разгоняют школьников, чтобы помочь мне подобраться ближе. Когда мы с трудом пробиваемся к месту, с которого видно происходящее, машины уже заходят на второй круг. Паша дышит в спину Алика, едет так близко, будто стремится резко сдать влево и проехаться прямо по боковине.
Песок взметается высоко, попадает мне в рот и глаза.
Сквозь выступившие слезы я наблюдаю с дико колотящимся сердцем, как с неистовым ревом машины сворачивают, чтобы объехать вал и вылететь прямиком на финальный круг.
– Финишная прямая, – шумно дышит на ухо Вик.
– С движком что-то не то, – озвучивает мою догадку Дубль с другой стороны.
Машины с каждым новым кругом несутся все быстрее. Так, что не разобрать лиц водителей. Но сложно не заметить неестественно громкий гул мотора в одной из ауди. И я понимаю, подстегнутый к панике поднимающимся внутри чувством тошноты, что так греметь движок Паши не может просто потому, что Минералов всегда выше неполадок и фатальных случайностей.
– Гад, – выдавливает Антон, с силой потирая межбровье.
При одном только взгляде на его ссутуленные напряженные плечи и застывшую у рта ладонь мне становится еще хуже.
– Вик, – говорю, дергая Лебедева за рукав. – Быстрее, давай сюда свою машину.
Как ни странно, Вик понимает меня без лишних слов.
Он оттаскивает мою коляску за пределы плотно примкнувшей к дороге толпы и бежит к своей тачке. Когда он подгоняет ее ко мне, я забираюсь на пассажирское сидение и захлопываю дверь, не заботясь о брошенной коляске.
Вик объезжает людей, минуя финишную черту, и в ожидании тормозит неподалеку.
Машины Алика и Паши показываются по ту сторону вала спустя пару секунд. Алик обгоняет Минералова всего на несколько сантиметров и уже ближе к заветной черте ударяет сильнее по педали газа и ускоряется.
Сердце ухает вниз.
Алик приходит первым, но я слышу, как что-то оглушительно щелкает, и, в отличие от резко затормозившего сразу после финиша Паши, он несется дальше вперед.
Толпа ликует, взрываясь свистом и смехом.
Вик же взволнованно кричит в раскрытое окно:
– Тормоза! Тормоза!
Отказали.
– Гони, Вик! – ору я, не помня себя от страха.
Вик срывается с места так резко, что я ударяюсь виском о стекло, немея от болевой вспышки. Мы едем вслед за стремительно несущимся вперед Аликом, то и дело теряя его из вида за взвесью влаги и летящего из-под колес песка. Вик с трудом уходит влево, отчаянно пытаясь его нагнать и матерясь сквозь зубы. Над его верхней губой поблескивают капельки пота.
– Он не сможет остановиться, – роняет Лебедев дрожащим от волнения голосом.
Я и сам понимаю, что не сможет. Но слова Вика чуть не лишают меня сознания.
Впереди, где-то у кромки вынырнувшего за минувшей низиной горизонта, дыбится насыпь земляного вала. Я не чувствую, как дышу, вцепившись до рези в костяшках в подлокотник.
Алик летит навстречу валу.
Между нашими машинами – неумолимая диагональ в несколько метров.
А потом вдруг дверь с водительской стороны ауди открывается, я вижу хлестнувший по пассажирскому окну язычок ремня безопасности, и Алик вываливается из машины. Слитным резким движением, падая навзничь во влажно-песчаную взвесь.
Вик резко ударяет по тормозам.
Ауди, лишенная курса, виляет, уносясь все дальше и дальше вперед, спотыкается передним колесом о попавшийся овраг, кувыркается со смачным металлическим лязгом и на скорости врезается в вал. Секунда. И грянувший оглушительный взрыв, озаривший влажное замызганное лобовое стекло Викторовой машины рыжим заревом.
– Ник… – выдавливает из себя Лебедев.
Я кричу, пытаясь дрожащими руками расстегнуть ремень безопасности, открываю дверь и, не глядя, вываливаюсь из машины. Ноги прошибает боль от удара, но я не замечаю ее.
Я ползу, вцепляясь руками в сырой песок, к тому месту, где, раскинув руки, бездвижно лежит Милославский.
– Саша! – кричу, волоча за собой ноги и проклиная себя за то, что не могу подбежать к нему, немедленно прижать к себе. – Алик… Черт, скажи хоть что-то!
Когда оказываюсь всего в пяти метрах от Милославского и замечаю тонкую струйку крови, змеящуюся из уголка его губ, из меня вырывается такой душераздирающий вопль, что, вторя ему, громко и с ужасом кричит Вик:
– Что там?! Что?
Я подползаю ближе и вдруг вижу – перед глазами на мгновение вспышкой ложится темная пелена от немыслимого облегчения – что Алик надсадно рвано дышит, не в силах прийти в себя после удара, выбившего из легких весь воздух.
– Алик… – я плачу, не сдерживая себя, подбираясь ближе и падая, подчиненный тяжести произошедшего, рядом на песок. Тянусь рукой к его щеке, ощупываю подрагивающими пальцами его лицо и чувствую на ладони горячее прерывистое дыхание – Алик смеется. Нервно, беззвучно. – Ты живой…
Он смотрит на меня широко распахнутыми от пережитого страха глазами. С трудом поворачивается на бок, чтобы крепко прижать меня к себе.
Мы лежим, обнявшись на песке, озаренные взметнувшимся к небу огнем, пожирающим останки неисправной ауди.
– Конечно, живой, – хрипит Алик, морщась от боли в ребрах. Чуть позже мы проверим, не сломаны ли кости, но сейчас мы не в силах сделать ничего, кроме как слушать смешавшееся в неразличимый гулкий фон общее на двоих сердцебиение. – Я же обещал, что больше никогда тебя не оставлю.
– О, эта извечная самонадеянность, Александр Милославский, – я улыбаюсь, прижимаясь лбом к его щеке. – И нечеловеческое везение.
Слышу отдаленные крики и рокочущие моторы подъезжающих к нам машин. Слышу, как звонко заливисто смеется Виктор, не в силах совладать с эмоцией безграничной радости. Радости жизни.
Я перебираю волосы Алика, чувствую его мягкие сухие губы, бездумно прижавшиеся к бьющейся жилке на моей шее.
И вдруг понимаю ясно, что я сам никуда его не отпущу.
Даже на тот свет.
– У нас все будет хорошо, – произношу твердо. – Это уже я тебе обещаю.
Эпилог
Когда пройдет дождь – тот, что уймет нас,
Когда уйдет тень над моей землей,
Я проснусь здесь; пусть я проснусь здесь,
В долгой траве, рядом с тобой.
(«Когда пройдет боль» – Аквариум)
*
Когда-то давно, в прошлой затерявшейся среди вороха воспоминаний жизни, я бы мог разделить скептическое, отравленное горечью настроение своего клиента и ему вторить. Но теперь оно вызывает у меня лишь добрую понимающую улыбку.
– Коля, ты мне совсем не доверяешь? – спрашиваю прямо, листая медицинскую карту и выписывая в блокнот названия лекарств.
Николай, смурной колючий подросток, упрямо глядит на меня исподлобья, ковыряя ногтем подлокотник инвалидной коляски.
– Вам-то легко говорить, – буркает он недовольно. – С рабочими ногами.
Я хмыкаю.
– Такое ощущение, будто ты не хочешь поправиться, – замечаю мягко.
В окно моего кабинета щедро льется солнечный свет, лаская теплом прикорнувшую на подоконнике Аль Капоне, лениво поводящую во сне темным хвостом из стороны в сторону. Слышится приглушенный стеклом щебет птиц в саду и отдаленный гул газонокосилки.
Апрель.
Природа потихоньку отряхивается от душащего морока зимних холодов, оживает и полнится запахами прелого чернозема и молодой листвы.
– Хочу, – упрямо повторяет Коля. – Но ведь…
– Но ведь что? – переспрашиваю невозмутимо. – Страшно? Или с трудом верится в то, что не все так безнадежно, как расписывают врачи в частных клиниках, мечтающие содрать с твоих родителей кучу денег и потому стремящихся продлить лечение?
Коля насуплено что-то ворчит себе под нос.
– А вы, стало быть, врать мне ради денег не собираетесь? – спрашивает он едко.
– Чтобы покалечить тебе молодые годы? Отнюдь, – я откладываю карту на край стола и закидываю ногу на ногу. – Деньги нужны всем. Но некоторым дороже врачебная клятва и здоровье клиента. Чтобы не мучить тебя догадками понапрасну, сразу скажу, что я сам таким был.
Коля удивленно вздергивает брови:
– Инвалидом?
– Да, колясочником, – сейчас, спустя восемь лет, как я смог сделать первый маленький шажок, и спустя шесть – как встал самостоятельно на ноги, мне кажется это далекой чуждой реальностью или плохим сном. – С такой же ситуацией, как у тебя. С теми же осложнениями. Я проклинал весь свет, мне не хотелось жить, будучи прикованным к коляске. Я никому не верил и думал, что ходить на своих двоих – занимательная байка для оптимистов.
– И что же поменяло ваше мнение? – Коля начинает живо интересоваться вопросом, и я украдкой усмехаюсь.
– Поддержка близких людей и то, что я очень хотел играть в баскетбол.
– Баскетбол? – удивляется Коля.
– Да. До того, как стать врачом, я мечтал быть профессиональным игроком, – рассказываю охотно. – Сейчас уже рад, что не пошел в большой спорт, тяжкая и нервная это работа… Но для себя всегда играю с удовольствием. У тебя в личном деле указано, что ты – пловец. Даже занимал хорошие места?
– Угу, – глаза Коли загораются.
Юношеский пылкий энтузиазм – это самый мощный стимул в любом начинании. Я знаю это по собственному опыту.
– Что же, – я снова открываю блокнот. – Думаю, в курс терапии отлично подойдут занятия в бассейне.
– Правда? – жадно переспрашивает Коля, забывая про недоверчивость и маску угрюмости.
– Конечно. Сейчас составим расписание и согласуем с родителями, идет?
*
Когда прием заканчивается, и родители Коли, горячо меня благодаря, уводят сына к машине, хлопает дверь, выходящая в сад. В гостиной появляется Алик, стягивает рабочие запачканные землей перчатки, бросая их в корзину, и вытирает пот со лба тыльной стороной ладони.
– Уже закончил? – удивляется, застав меня развалившимся на диване перед телевизором. Я убираю звук регионального баскетбольного матча, который третий раз подряд крутят по кабельному.
– Мальчик оказался на редкость понятливым, – говорю, улыбаясь.
Алик подходит и наклоняется, чтобы меня поцеловать.
Поцелуй выходит коротким и смазанным.
– Фу! – морщусь, с трудом отстраняя его от себя за лямку джинсового рабочего комбинезона. – Ты весь потный и грязный. Что ты там делал так долго? Все деревья выкопал и пересадил что ли?
– Какие мы привередливые, – закатывает глаза Алик.
– Ничего не знаю. Пока не сходишь в душ, даже не приближайся ко мне.
Алик тихо хрипло посмеивается.
– Присоединишься? – спрашивает вкрадчиво.
Я с готовностью поднимаюсь с дивана, и усталость после трех приемов мгновенно испаряется перед перспективой совместного душа.
– Спрашиваешь еще.
Он тянет меня за руку ближе к себе, жадно прижимаясь своими губами к моим, и на этот раз я не сопротивляюсь. Так, целуясь, мы и доплетаемся до ванной, в ленивой неспешности раздеваемся, и я вздыхаю, поглаживая Алика по низу живота, где широкой полосой отметился грязный земляной след.
– А здесь-то ты как умудрился испачкаться?
– Катался по земле голышом, – смеется он, настойчиво направляя мою ладонь ниже. Я беру в руку его яички и легонько массирую, тру подушечкой большого пальца за мошонкой. Алик чуть не мурчит от удовольствия, подступая ближе и расслабленно утыкаясь лбом мне в плечо.
– Давай-ка в душ, – говорю, сглатывая слюну.
Возбуждение накрывает и меня самого, заставляя член напрячься, но я понимаю, что если так дело пойдет и дальше, мы никогда не вымоем Алика.
Он скучливо вздыхает, но покорно открывает дверцу просторной душевой кабинки и делает приглашающий жест рукой.
– Я вот думаю, это издержки профессии? – уточняет он со смешливыми нотками в тоне, заходя следом и включая теплую воду. Мы становимся под струи воды и вновь обнимаемся, оглаживая друг друга ладонями и как бы невзначай больше внимания уделяя тому, что ниже. – Ну, интим только на чистое тело.
– Это издержки цивилизованного подхода, – отзываюсь с ехидцей и сдавленно охаю, когда Алик берет в руку мой член и проходится грубыми восхитительно сильными движениями по всей длине. У меня тут же встает – я всегда очень отзывчив на ласку Алика.
– А это тоже издержки цивилизации? – Алик тянется свободной рукой к полочке с гелями и шампунями и вынимает из примостившейся рядом разбухшей от влаги пачки один презерватив.
Я краснею.
Вообще-то, вещь полезная.
А уж с умением Алика довести до секса в любой части дома, так и вовсе базовая.
Алик зубами открывает пакетик и велит:
– Развернись, – и я послушно оборачиваюсь к стенке.
– А ты не хочешь сначала помы…
Я вижу, как под ноги у водостока падает упаковка от презерватива. Понятно, спорить бесполезно. Тем более что у меня самого яички поджимаются от томительного предвкушения.
Алик снова тянется к полочке и находит тюбик смазки.
– Мне определенно нравится этот подход, – шепчет Алик мне на ухо.
Я подставляю лицо льющейся воде и чувствую, как пальцы Алика в сладко пахнущей смазке скользят между моих ягодиц ниже и мягко надавливают на колечко ануса, легко проходя внутрь. Мы занимаемся сексом так часто, что на подготовку у Алика отходит не так много времени, хотя он обожает нежить пальцами стенки, ласкать меня пальцами до темной пелены перед глазами, когда он достает до простаты и легонько дразняще на нее давит.
Это же происходит и сейчас.
Я всхлипываю, прислоняясь спиной к его груди и откидывая голову ему на плечо. Легонько прихватываю губами его мочку и посасываю ее, заставляя дыхание Алика сбиться.
– Ты так и хочешь, чтобы я тебя поскорее трахнул? – сдавленно произносит он. Его стояк упирается мне в ногу, Алик трется им о меня.
Я нетерпеливо отталкиваю его руку и берусь за насадку для душа, прогибаясь в пояснице. Алик с легким смешком берет меня за бедра, и я чувствую спустя мгновение, как его головка упирается между моих ягодиц. Алик входит медленно, зная, как сводит меня с ума ощущение наполненности, как мне хочется большего, но не торопится, позволяет головке вновь выскользнуть и вернуться обратно.
– Алик… – произношу с мольбой.
– Что? – невинно отзывается он и только тогда толкается резко, входит в меня почти на всю длину, заставляя вскрикнуть, царапая ногтями влажный кафель.
Вода струится меж наших тел. Прокладывает дорожки в изгибах локтей и колен, ласкает приятным влажным теплом.
Алик входит в меня грубо и с отмашкой, как мы оба любим.
Накрывает мой член ладонью и подрачивает, одновременно с этим наращивая темп. Наваливается грудью на меня, прижимает к себе крепко и шумно дышит на ухо, вторя моему сбившемуся дыханию.
– Саша, – шепчу тихо, когда он со сдавленным рыком толкается так глубоко, что у меня подгибаются колени от сладостной слабости. – Саша…
– Да, хороший мой, – хрипит он, двигаясь резче и отрывистее.
Мы доходим почти одновременно.
Я кончаю чуть раньше, с низким гортанным стоном. А Алик, толкнувшись в меня еще пару раз, замирает, прижимаясь губами к моей чувствительной шее с расцветшими гематомами засосов, и срывается следом, лениво вынимая член и стягивая презерватив.
– Вот теперь, – выдыхает это чудовище. – Можно и помыться.
*
Мы лежим на диване в мягких пушистых халатах и доедаем остатки ухи, вяло споря о том, какой канал включить. У меня еще не кончился матч, но Алик замечает, что я его смотрю уже в третий раз, а его программа о ландшафтном дизайне новая и жутко интересная.
С учетом того, что через полчаса нам все равно надо будет собираться, побеждает Алик.
– Напомни потом Дублю, что это он не дал тебе прозябать в компании спортивного канала, – Алик перебирает мои влажные после душа волосы, наблюдая за тем, как на экране пересаживают рудбекию. Я не пойму, это интереснее моего матча, что ли?
Давно мы не вспоминали о школьном покерном погоняле Поли.
Оно как-то не вяжется с владельцем обширной сети закусочных, но отзывается приятным воспоминанием из юношеских лет.
– Открытие новой закусочной в центре – это то, к чему он столько лет шел, – отмахиваюсь. – Мы просто обязаны там быть. Даже Лешка с семьей придет, не говоря уже об остальных.
– Угу, – Алик мог бы с этим поспорить, но его сильно отвлекает передача о дизайне. – Папа тоже заглянет, под конец. У него, в отличие от меня, сегодня рабочий день.
Мы съехали от Олега Павловича в собственный дом только в прошлом году. Всем требовалось пространство – нам с Аликом и Олегу Павловичу с Милой Васильевой, которая совсем недавно стала Милославской.
Война при переезде, что удивительно, вышла только из-за Аль Капоне.
Олег Павлович неделю с Аликом не разговаривал, даже на работе, когда тот молча забрал кошку к нам. Правда, тогда вовремя подсуетился Дима Громов. Оказалось, что его кошка разродилась таким потомством, что Олегу Павловичу с удовольствием были вручены два пушистых черных комочка. Еще три котенка разобрали между собой Ульяна, Гриша и Карина.
– Вот и породнились кошками, блин, – жаловался Вик, которому вой голосистого Апокалипсиса, любимца Гриши, часто не давал спокойно спать. – Это какой же дьявол вселяется в этих существ в час ночи?
Я лишь пожимал плечами, а сам думал – очевидно, тот же дьявол, который в час ночи иногда вселялся в Алика, который будил меня жаркими поцелуями и как-то незаметно, с категорически малой долей моего сопротивления, уговаривал на секс.
– Алик, – зову негромко, вдруг застигнутый врасплох неожиданной мыслью. – Сколько мы вместе уже? Восемь лет? Даже больше.
– Ну да, – он смотрит на меня с теплой улыбкой. – Хороший мой, тебе что, круглых дат захотелось? Я тебе и без этого шикарную годовщину устрою, не волнуйся.
– Да я не об этом… – тяну задумчиво. – Просто… Это же так долго. Как нас угораздило?
– Спросишь тоже, – смеется Алик и целует меня в приоткрытые губы.
Долго и чувственно, заставляя мигом забыть про глупые вопросы.
Когда от одного лишь поцелуя сердце стучит быстрее, как в самый первый раз, этому чувству определенно не суждено постареть.
– Ну что? – шепчет он, отстраняясь. – Сам ответишь на свой вопрос?
– Думаю, дело в твоем неоспоримом природном обаянии, – смеюсь и тянусь снова его поцеловать.
Проходят годы, нам уже под тридцать, а мы, кажется, только начинаем понимать истинную радость жизни. В каждом новом моменте, проведенном вместе. В каждом новом вдохе.
В простом осознании – мне уже очень давно не было больно.
И рядом с ним никогда больше не будет.
Конец
