Текст книги "Дорожная Пыль в стране магов"

Автор книги: Дорожная Пыль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

     К тому же, есть вещи, принципиально невыразимые словами. Границы языка меньше, чем границы нашей модели мира, по той простой причине, что границы воспринимаемого шире, чем границы обсуждаемого.  Вашему философу просто немного не повезло в жизни, и он не встречал непознаваемое, а только непознанное.

– Что вы имеете  в виду?

– Ну, вот, например, Бог –  непознаваемая сущность. Вы не можете выразить это понятие через языковые средства, обозначающие другие понятия.

– Подождите, вы хотите сказать, что Витгенштейн, говоря о соотношении языка и модели мира, забыл о боге?

– Знать слово «Бог» ничего не значит. Учитывал он это слово и соответствующее понятие  или нет, значения не имеет. Он непосредственно не воспринимал эту сущность, у него не было такого опыта. Маги могут непосредственно воспринимать непознаваемое, хотя это очень опасно.

– Ну, что ж, он не был магом, это верно.

– В вашем мире тоже есть люди, имевшие опыт непосредственного мистического восприятия Бога. Они не были сумасшедшими. Вопрос о соотношении языковой модели и модели мира в одном и том же человеке – это вопрос о соотношении его опыта восприятия познаваемого и непознаваемого.

– Но я не понимаю различий между этими моделями.

– Для того, чтобы это понять, надо сначала выяснить, что такое язык. Я обещал своему другу не отказывать вам ни в чём. Это обязывает меня удовлетворить ваш интерес, – с этими словами Басмач присел на скамейку и рукой пригласил Дорожную Пыль. –  Исходными данными для построения модели являются наблюдаемые отношения между объектами, например, трофические отношения, когда мы наблюдаем, кто кого ест, или отношения родства или отношение обитания, когда мы фиксируем, какие животные проживают в каких регионах. Вся жизнь – это отношения между объектами. Мы могли бы фиксировать наблюдаемые отношения и запоминать эти результаты, создавая по существу модель мира в виде реляционной базы данных. Все ваши базы данных сейчас таковы. Всё красиво и просто: логика в виде реляционной алгебры лежит в основе системы запросов, зависимости данных – в основе структуры модели.

     Всё так, пока мы не обращаемся к вопросу: как сам объект, входящий в отношения, представлен в базе данных.  Каждый объект предстаёт перед нами или проявляет себя для нас через свои параметры: форму, цвет, размер, запах; короче, через всё то, что мы можем воспринимать. Объекты (даже однотипные) имеют различные значения параметров и, следовательно, представляются нам как различные. Поэтому, чтобы для реляционной модели осуществить предсказание поведения объекта, необходимо отождествить наблюдаемые значения параметров с теми, которые записаны в базе данных. Если они совпадут, можно предсказать, как поведет себя объект в данном отношении. По сути, реляционная модель позволяет делать предсказание только для единичного объекта и для тех событий, факт которых уже установлен. Например, все зебры имеют различное расположение полос, поэтому необходимо помнить отношения для каждой зебры. Разумеется, такая модель данных фактически не имеет предсказательных свойств и тем более не позволяет компактно хранить накопленные знания.

– Ну, для зебры расположение полос не является принципиальным. Я бы не считал их различными из-за полос. Другое дело, самка-самец, самка-беременная самка. Это существенные отличия.

– Во-первых, по расположению полос зебру узнают другие зебры. Вам это не важно, а ей и её  окружению очень даже. Во-вторых, говоря, что полосы не важны,  что вы имеете в виду? Относительно чего, каких событий они не важны? Вам необходимо осознать это. Не буду вас томить и отвечу за вас: полосы зебры не важны для большинства наблюдаемых нами отношений. Например, они не важны с точки зрения, какую траву любят зебры; они не важны с точки зрения, каких зебр любят львы; они не важны с точки зрения, как они расселяются по регионам обитания. Понимаете?  Мы можем сгруппировать наблюдаемые объекты вместе, отбрасывая несущественные различия, исходя из тех отношений, в которые они вступают с другими объектами.

– Да, я вас понял. Но как технически группировать объекты? Ведь в конце концов для этого нужен какой-то алгоритм?

– О, это не так уж сложно. Каждое наблюдаемое отношение задаёт операторы замыкания, создающие на множестве наблюдаемых объектов систему понятий. Каждое понятие включает в себя некоторое количество объектов, которые ведут себя в некотором смысле одинаково в рассматриваемом отношении.

– Постойте! Что значит: «в некотором смысле»? Какой еще смысл вы имеете в виду?

– Хорошо. Давайте так: каждое отношение порождает в точности два оператора замыкания, поскольку в отношении участвуют два вида объектов. Название «оператор замыкания» используют математики. Для нас  это операторы, которые просто формируют понятия. Например, для отношения обитания с одной стороны рассматриваются животные или растения, а с другой – регионы. Иногда эти два вида объектов могут совпадать. Например, в отношении родства с одной и с другой стороны рассматриваются люди, поэтому на множестве людей будет два оператора замыкания. Говоря о том, как объекты группируются в понятия,  я имел в виду, что все объекты одного понятия  на одном множестве объектов ведут себя одинаково в отношении с объектами понятия на другом множестве. Переход от отношения между объектами к отношению между понятиями создаёт ряд эффектов.

     Понятия на одном множестве образуют структуру: одни полностью входят в другие, более общие понятия или имеют с другими понятиями общие элементы. На другом множестве образуется такая же структура с точностью до наоборот:  большие по объёму понятия на одном множестве соответствуют маленьким на другом.   Помните, мы обсуждали соотношение содержания и смысла в искусстве? Здесь то же самое. Математики сказали бы, что эти структуры антиизоморфны, то есть одинаковы с точностью до наоборот. Важно вот что. Если раньше один объект мог входить в одно и то же отношение со многими объектами, то понятие входит в отношение только с одним понятием. Это создаёт свойство однозначности  перехода от понятия к понятию.

     Есть и ещё одна важная особенность. Структура понятий устроена так, что она порождает на множестве объектов разбиение, то есть множество объектов разделяется на части, не имеющие между собой общих элементов. При этом каждый объект входит в какую-нибудь одну часть. Эти части называют видами. Все понятия состоят в точности из каких-нибудь видов. В сущности, вид – это такое множество объектов, которые в данном отношении ведут себя одинаково относительно любого понятия. Любое разбиение объектов порождает задачу распознавания образов. Поэтому мы можем сказать, что наблюдение за отношениями объектов в итоге порождает задачу распознавания образов.

– Насколько мне известно, способов решения задачи распознавания образов множество, – оживился Дорожная Пыль. Он кое-что знал об этом и в своё время даже пытался по-своему решить эту задачу. – И как же решает эту задачу наблюдатель отношений объектов?

– Какая разница, как? – удивился Басмач. – Это не имеет существенного значения сейчас. Для нас важно, что наблюдатель  решает эту задачу успешно. Это означает, что он умеет выделять существенные параметры и их значения, по которым можно безошибочно отнести каждый наблюдавшийся объект к конкретному виду.

     Например, следя за тем, как рыбы нападают на других рыб, он сумел выбрать нужные параметры и их значения: размер, форму, наличие зубов, чтобы безошибочно определить небольших пресноводных хищников. Как только задача распознавания решена,  в руках наблюдателя оказываются три потрясающих эффекта.

     Во-первых, теперь, столкнувшись с объектом,  он может с помощью сформированного алгоритма распознавания определить вид и по нему определить понятие, с объектами которого данный объект может вступить во взаимодействие. Например, по наличию зубов, размеру я определил, что передо мной небольшой пресноводный хищник. А это, как следует из системы понятий, означает, что он нападает на небольших рыб. Понимаете? Теперь мы можем предсказывать поведение объекта до того, как оно реализовалось. Это важнейшее эволюционное преимущество.

    Во-вторых, многие объекты, которые не рассматривались при формировании понятий, теперь могут быть отнесены алгоритмом распознавания образов к тому или иному виду. Тем самым можно предсказывать поведение даже тех объектов, которые мы не наблюдали. Скажем, если при изучении хищных пресноводных рыб судак не наблюдался, то по его форме, размерам, наличию зубов мы можем идентифицировать его как хищную рыбу и тем самым предсказать его агрессивное поведение в отношении других обитателей водоёма.

     В-третьих, наличие алгоритма распознавания и структуры понятий позволяет  нам избавиться от хранения в памяти самих объектов в виде полного набора параметров.  Грубо говоря, мы можем избавиться от реляционной модели, за исключением некоторых единичных объектов, крайне важных для нас, которые мы по-прежнему помним буквально. Скажем, нам не нужно помнить все встречавшиеся столы, раз у нас есть понятие стола и алгоритм его распознавания. Но мы всё же помним буквально наш письменный стол, обеденный стол и так далее.  Точно также мы помним, как выглядит наша мама, наша собака, наш дом, наша машина. Итак, мы резко сокращаем объемы хранимой информации и тем самым ускоряем работу с ней по предсказанию событий.

      Это важный эволюционный скачок. Помните,  мы говорили о науке? Теперь вам должно быть понятно: модель данных, которую я назову классификационной, в сущности делает то же, что и наука: она предсказывает события и компактно представляет знания об отношениях. Кроме того, она расширяет наши предсказания на новые объекты. Классификация, которая лежит в основе мышления людей и животных, собственно и есть универсальный  научный подход к миру. Наука же занимается её  частными случаями.

     Дорожная Пыль заёрзал на скамейке, его давно подмывало перебить Басмача, но он из уважения к этому человеку не решался на столь дерзкий поступок. Теперь, когда образовалась небольшая пауза, его прорвало.

– Послушайте, Басмач. Я что-то не вижу здесь языка?

– Мы ещё только подходим к вопросу о языке. Я рассказал вам, как устроена модель мира у животных и у человека, до появления языка.

– Как же вас понимать!? Ведь животные тоже имеют примитивный язык, а из ваших рассуждений следует, что у них его нет?

– Так его и нет. Животные используют не язык, а сигналы.

– Не вижу особой разницы.

– Сигнал – это стандартная форма фиксации факта. Сигналы «это я», «место занято», «опасность», «здесь еда» и так далее – необходимый элемент жизни. Когда появился язык, естественно сигналы стали его частью. Это просто удобно. Но отсюда совсем не следует, что сигналы сами являются языком. Скажем, перед землетрясением часто можно наблюдать множество сигналов-предвестников грозного события. Я бы не стал заявлять, что Земля разговаривает с нами о своих намерениях. Хотя, если бы я  был поэтом…, особенно женщиной… .  Не знаю.

– Хорошо, а как мне более детально разобраться с этой вашей классификационной моделью?

– Завтра я вам принесу математические работы по этим вопросам. Кое-что ещё дополнительно дам: по теории структур, начала топологии, что-нибудь ещё. Я подумаю. Ах, вот! Теория зависимостей данных имеет важное значение в классификации, но это вам на будущее. Да…  Хотя, надо бы её немного трансформировать под эту модель.

– Если сигналы – не язык, то, что же тогда язык?

– Язык – это наслоение на классификационную модель, так сказать. Хочу заметить, что мы сейчас с вами обсуждаем всё это в самом общем виде. Языков – море, хотя их основа одна, иначе они не отражали бы мир и не обладали бы эффективностью. Это надо учитывать. Речь сейчас идёт только об основе. Я уже говорил вам, что переход к классификационной модели отделяет нас от объектов мира, представленных значениями своих параметров. Он заменяет их на алгоритм распознавания. Некоторые авторы называют это архетипом. Я не склонен к таким обобщениям и думаю, что это не обязательный элемент. Итак, что теперь у нас есть? Алгоритм распознавания и особым образом устроенные системы понятий,  функционально взаимосвязанные между собой. Что есть сами понятия? Это множества объектов, одинаково ведущих себя в некотором взаимодействии. Так? Было бы здорово избавиться от громоздкой структуры понятий, заменив её на такую же, но чтобы количество элементов в понятиях  было как можно меньше. Это ещё больше удалит нас от реальности, но сделает нашу модель ещё более компактной и эффективной. Собственно вот и всё.

– Что всё!? – недоуменно поднял брови Дорожная Пыль.

– Не тупите, Дорожная Пыль.  Я про язык всё.

– Я не туплю, а просто плавно мыслю. Мы же с вами ещё про язык  не говорили?

– Разве? Ладно, для плавномыслящих поясню. Итак, мы можем заменить понятия, представляющие собой собрания объектов на слова в некотором алфавите так, чтобы  структура понятий и структура их названий, составленная из слов, оказались идентичными, как говорят математики, антиизоморфными. Помните, что это значит? Чтобы так сделать, в системе понятий нужно выбрать базовые понятия: так называемые образующие. Это обычно очень большие понятия, содержащие много объектов. Каждой такой образующей присваивается свое слово. Теперь, если некоторое понятие состоит из общих объектов других понятий, то ему будут соответствовать все те слова, которые соответствуют исходным понятиям, содержащим общие объекты. Так каждое понятие получает своё имя, состоящее из некоторого количества слов. Чем больше понятие, тем меньше слов его характеризует. И, наоборот, чем меньше понятие, тем его название содержит больше слов. Очень похоже на классификацию Линнея.

     Итак, вот что мы имеем в итоге. Есть имена, за которыми стоят понятия. Эти имена назовём существительными. Эти имена функционально связаны между собой теми отношениями, которые лежали в основе классификационной модели. Назовем эти отношения глаголами. Прилагательные являются частью имен понятий и позволяют их конкретизировать, уменьшая объём. Обстоятельства позволяют конкретизировать глаголы, то есть рассматриваемые отношения. Итак, предложение такого языка выглядит следующим образом.

     Интересующий объект соответствует некоторому понятию, имеющему свое имя. Это будет подлежащее. Сказуемым будет то отношение, которое сейчас рассматривается для данного объекта. Дополнением будет то понятие, которое соответствует в данном отношении подлежащему. Так, двигаясь от понятия к понятию через глаголы по этой огромной сети или модели, мы осуществляем своё мышление и речь. У нас к тому же остаётся некоторая возможность вернуться к физическим объектам из понятий, которые получаются в результате речи или движения по сети взаимосвязанных имён понятий. Это можно сделать, если взять полученное в результате мышления имя понятия и выбрать из алгоритма распознавания соответствующие ему параметры и их значения.

     Это, конечно, не совсем объект, а только его полуфабрикат, но всё же что-то. Из тех индивидуальных объектов, которые мы по-прежнему храним в параметрическом виде, мы можем подобрать что-нибудь с такими параметрами и получить образ. Конечно, у каждого в таком случае будет свой образ. Такая модель сильно оторвана от жизни,  от реальных объектов, но она невероятно эффективна, поскольку действует уже без самих объектов, что даёт ей компактность, скорость и независимость от мира. Мы можем передавать знания, даже не показывая сами объекты, а только описывая их параметры из алгоритма распознавания.

     Это уже позволит ученику надёжно распознавать объекты и предсказывать их поведение, хотя он эти объекты в глаза не видел. Например, мы можем рассказать ребенку о розетке и ударе током. Он будем опознавать розетки и предсказывать опасность, хотя его и током-то ни разу не било. Представляете, какое колоссальное эволюционное преимущество!?  Конечно, в реальных языках есть множество разных прибамбасов, позволяющих ещё больше упростить мышление и увеличить его скорость.

      Скажем, для часто используемых понятий, мы специально используем неправильные короткие имена вместо правильных длинных. Мы будем говорить «корова» вместо длиннющего названия по Линнею. Или, например, в названия понятий можно сразу вводить слова, характеризующие параметры и их значения из системы распознавания образов. Например, «зеленая змея»: параметр – цвет, значение – зеленый.  Или, «зубастая рыба»: параметр – наличие зубов, значение – да. Это позволяет сразу же в названии дать алгоритм распознавания объекта хотя бы частично. Если вам интересно, вы сами можете выбрать какой-нибудь язык и изучать, каким образом он реализует классификационную модель и её использование.

Дорожная Пыль прикрыл глаза:

– Всё это сложно для меня. И многое здесь ещё надо осмыслить. Говорят, что язык моделирует мир. Весь мир, понимаете? Как же это получается..., сразу трудно понять.

– Я вам по простому могу сказать, – похлопал его по плечу Басмач. – Есть в кибернетике самое общее определение системы как отношения между входными воздействиями и выходными значениями. Так вот, классификационная модель (а с ней и язык) как раз и описывают эти отношения. Язык и классификационная модель являются способом моделирования систем, окружающих нас, и в этом смысле в итоге они создают модель мира.

– Мне трудно свести воедино всё, что вы сказали. Может быть, вы приведёте какой-нибудь пример?

– Это огромная работа, не для беседы на лавочке, – задумчиво произнёс Басмач. – Хотя, знаете, существуют очень специальные языки для отдельных областей. Часто бывает так, что, допустим, система распознавания настолько специфическая, что  выводит систему классификации и соответствующий ей язык из естественно-языковой области в специально-научную. Я приведу вам пример из области библиографии. Он хорош тем, что здесь создаётся модель лишь для одного отношения – «чтения».

     Итак, существует множество людей и множество книг. Люди читают книги и тем самым формируют отношение «чтения». Конечно, нет ни одного человека, который бы владел знанием обо всём этом отношении, но есть люди, библиографы, которые неплохо его себе представляют. С языком всегда так: нет одного человека, формирующего модель. Я до этого сильно лукавил, когда говорил вам об одном наблюдателе. Ладно, пойдём дальше. Основная задача библиографа – на основе этого знания создать систему предсказания, какие книги предложить человеку, когда он придёт в библиотеку или в книжный магазин. Понятно, что человек, как правило, не будет читать уже прочитанную книгу. Поэтому наши предсказания должны относиться к ещё не реализовавшемуся чтению. В рамках реляционной модели это сделать принципиально невозможно.

     Итак, мы на основе имеющегося отношения строим структуры понятий на множестве читателей и множестве книг и выделяем виды. Теперь нам надо построить системы распознавания видов для людей и для книг. Как нам найти на людях отпечатки того, что они читают? Никак, хотя я думаю, что опытный библиотекарь уже по одному внешнему виду, поведению и речи имеет представление, что может читать данный читатель. Здесь нам, однако,  везёт. Люди сами себя отлично классифицируют в качестве вида читателя. Например,  я внутри себя говорю: «Сегодня хорошее настроение. Давно я анекдоты не читал. Сегодня я читатель-юморист». Завтра этот читатель уже может быть врачом-дантистом или математиком-топологом. Короче говоря, читатель сам себя идентифицирует и сообщает о результатах этой идентификации библиографу, когда отвечает на вопрос: «Что вас интересует?»

     Теперь нам надо построить систему распознавания книг. Сначала необходимо найти параметры и их значения для распознавания. Это система ключевых слов, использующихся в книге. Мы по определенной методике находим эти слова, что позволяет нам определить, какие читатели будут читать данную книгу. Всё. Классификационная модель построена. Мы можем сгруппировать книги на полках в соответствии с их вхождением в те или иные понятия. Само это вхождение мы определяем по ключевым словам. Здорово? Да, но не очень. Ведь в соответствии с пожеланиями читателя нам надо пускать его в хранилище книг к тем разделам, которые мы сформировали. Поэтому мы сделаем хитрее.

     Мы заменим понятия, реализованные в виде книг, сгруппированных на полках, на имена этих понятий, специальным образом построенные. Мы построим эти имена так, чтобы они в точности отражали систему понятий книг, вытекающую из отношения чтения: большое количество читателей имеет мало общих книг, и наоборот. Также и с именами: книги общего содержания, имеющие много читателей, получат имена, состоящие из малого количества слов, а книги специального содержания, имеющие ограниченное число читателей, получат имена, состоящие из большого числа слов. В качестве слов мы будем использовать обычные десятичные цифры, разделенные точкой. Что у нас получится? Универсальная десятичная классификация или коды УДК!

     Теперь мы может отделиться от надоевшего реального мира и повысить эффективность. Мы создадим каталог – прототип языковой модели, но только для книг и только для одного отношения. Мы туда запустим людей с их самоидентификацией, и пусть парятся там хоть до вечера.

– Скажите, Басмач, а какие же предложения получаются в вашем языке, если это, конечно, язык?– удивлённо заметил Дорожная Пыль.

– Очень даже нормальный язык. И предложения здесь нормальные, просто они скрыты. Точнее, здесь из-за специфики  всегда одно типовое предложение. В качестве подлежащего выступает имя самоидентификации читателя. Оно у него в голове и не произносится, поскольку он сам потребитель этого предложения. В качестве глагола всегда выступает один и тот же глагол «читать», поэтому он тоже не произносится. А в качестве дополнения выступает код УДК или его словесная расшифровка. Возражения есть?

– Хитро вы это всё вывернули! Надо бы поразмыслить. Ещё какие-нибудь примеры рассмотреть. Что скажете?

– Да рассматривайте ради бога! Вот хотя бы вам задание: возьмите химические элементы и отношение «вступать в реакцию», и пройдите путь до языка – до металлов, щелочных металлов, редкоземельных и так далее. Постройте систему распознавания, побудьте в шкуре Менделеева. Договорились? А в следующий раз я жду от вас открытия… э-э-э периодического закона, а не водки, конечно.

– Хорошо, – почесал темечко Дорожная Пыль, – постараюсь сорвать нобелевский куш. Меня, честно говоря, по-прежнему беспокоит одна вещь, связанная с языком. Из опыта общения с другими магами у меня сложилось впечатление, что языковой способ мышления оценивается как какое-то проклятие, которое обворовывает нас. Но из сегодняшней беседы я не могу сделать такого вывода. Наоборот, языковая модель представляется мне  даром. Могущественным даром.

   В это время из церкви потянулся народ. Видимо, утренняя служба закончилась.

– Вы не могли бы подождать меня недолго: я должен кое-что передать священнику?   Вернусь быстро и обязательно отвечу на все ваши вопросы.

С этими словами Басмач встал и быстрым шагом направился в храм.

Пояснения по этой главе содержатся в  blum.spb.su/index.php/en/t-rom

25. Воровское расслоение

                                                  Разделяй и властвуй.

                                                  Максима римского сената

    Не прошло и десяти минут, как Басмач вернулся и присел на скамейку рядом с Дорожной Пылью.

– Так на чём мы остановились?

– Я спрашивал о странном отношении к языку в мире магов. Каком-то неуважительном, что ли.

– Как вам сказать? Из того, что мы обсудили, должно быть понятно, что классификационная модель, хотя и отдалена от параметрического восприятия объектов, но всё же не может работать без него. Мышление обладателя такой модели может происходить только в контакте с окружающим миром или, на худой конец, когда обладатель спит и перерабатывает накопленные данные. Восприятие внешнего мира является не только стимулом мышления, но и той сценой, на которой оно разворачивается.

     Языковая модель столь удалена от реального мира, что её использование не требует актов восприятия. Эта модель отражает реальный мир, но не требует его присутствия так же, как каталог библиотеки отражает её содержимое, но не требует его наличия. Можно пользоваться каталогом и без книг.

     Эта ситуация порождает два следствия. Во-первых, отделённость языковой модели от восприятия порождает у её обладателя ощущение разделённости с миром. Мир – это там, вне меня, а я – это не мир. Во-вторых, носитель языковой модели может размышлять без восприятия, когда захочет, что порождает внутренний диалог. Результаты этих двух следствий ужасны. Первое следствие порождает личность и понятия добра и зла. Второе следствие на базе первого создаёт постоянный стресс и потерю энергии, поскольку внутренний диалог может порождать эмоции и страхи, даже когда мир для этого не даёт никаких поводов. Вот, грубо говоря, как-то так.

– Так, так, – тёр себе подбородок Дорожная Пыль, – не очень-то и понятно.  Вроде, общая схема ясна, но вот детали. Ведь дьявол прячется в деталях? Правда?

– А что у нас с деталями? – удивился Басмач.

– Я уже не первый раз слышу: «Внутренний диалог, внутренний диалог».  В диалоге участвуют хотя бы двое. Но из ваших слов можно  понять, что речь идёт о монологе самого с собой. Так? Это раз.  Потом, летуны дали нам свой способ мышления, основанный на речи.  Но остался и наш родной, бессловесный способ мышления. Так? Как они сосуществуют во мне? Где они? Что это значит? Где я, а где летун во мне? Не знаю, как у вас, а во мне везде я. Чего вы все время улыбаетесь!? На эти вопросы у вас, похоже, нет ответов.

– Почему же нет? Очень даже есть. Просто  я не думал, что вас так тема летунов озаботила. Хорошо, давайте поговорим о вашей голове. Вы когда-нибудь прислушивались к вашим разговорам внутри?

– Естественно. Я сам их и говорю.

– Возможно, да. Вы никогда не замечали, что во всякий момент вашего диалога его ведёт некое целостное образование?

– Не понял?

– Ну, скажем, если в дело вступает  критик внутри вас, то он всегда одинаков и не содержит в себе элементов либерализма. Или, например, если уж верх взял обиженный внутренний ребенок, то критику нет места? Замечали?

Дорожная Пыль задумался.

– Вообще-то у меня этот критик обычно командует по утрам. Я думаю, это совесть.

– Нет-нет, что вы!? Совесть бессловесна. Муки совести не говорят. Этот критик – критик только для вас, а для других – он судья. Разве нет? Какая ж это совесть!?  Давайте сделаем так. Я сейчас отойду, чтобы сделать несколько обещанных звонков, а вы пока подумайте и вспомните, кто кроме критика занимает у вас трибуну во время диалога.

     Басмач достал телефонную трубку, встал и отошёл, оставаясь в пределах видимости. Дорожная Пыль сидел и пытался вспомнить, кто за последние дни разговаривал у него внутри. Ему потребовалось не много времени, чтобы составить такой список. Он включал критика, подстрекателя или уговаривателя,  ребёнка, умника, хохотуна, нечто наподобие  воина и некую одинокую энергию.

     Басмач вернулся, спрятал телефон и вопросительно посмотрел на Дорожную Пыль.

– Ну, как дела?

– Вот, составил список. Кажется, учёл всех.

 Басмач внимательно просмотрел список.

– Что же? Неплохо на первый раз. А что это у вас за одинокая энергия такая?

– Эта энергия никогда не говорит, она только наблюдает. Она может наблюдать за всеми остальными и фиксировать, кто из них сейчас болтает.

– Ну, что ж? Похоже, вы сделали ненужными мои дальнейшие пояснения.

– Не понял!? Вы же ничего не сказали?

– А мне показалось, что вы всё поняли.  Ваш внутренний диалог ведут перечисленные в списке ребята. Собственно, вся ваша личность и есть эта банда. Она на своё существование тратит почти все ваши силы. Их существование – это диалог. Они есть, пока говорят. Понимаете? Поэтому, когда маги утверждают, что внутренний диалог пожирает много энергии, они имеют в виду, что эта банда пожирает эту энергию, чтобы жить.

– Как же мне избавиться от них? Ведь они фактически моя часть?

– Всё дело в чувстве собственной важности. Именно оно заставляет вас тратить силы на их диалог. Именно оно делает их диалог  интересным и важным для вас. Вашу так называемую личность (или банду этих отморозков) делает значимой для вас чувство собственной важности. Через неё летуны как раз  и получают вашу энергию.

– Триллер какой-то! Вот  интересно, по какому принципу они меняют друг друга во мне? Почему критик уступает трибуну любезнику, а тот – умнику?

– Ваши эмоции являются для них источником энергии. Они меняют друг друга так, чтобы лучше всего использовать ваши эмоции, чтобы как можно  больше потребить энергии осознания. Они и подговаривают вас, и сердят, и сетуют о несправедливости. Вот ваш критик, допустим, утром говорит вам, что вы растолстели, ленитесь заниматься спортом, много едите  и прочее. Вы переживаете, растрачиваете силы. Но стоит вам только реально заняться устранением этих недостатков, так замечательно изложенных критиком, как тут же появляется подстрекатель, который сделает всё, что в его силах, чтобы вы отказались от своей затеи и, скажем, съели кусочек торта. А иначе что же завтра утром будет делать критик!? – засмеялся Басмач. – Вы когда-нибудь замечали, как трудно начать что-то увеличивающее вашу силу. Допустим, встать на весы, чтобы реально увидеть жуткую ситуацию и начать худеть, доделать какую-нибудь давно брошенную работу, задумку или что-нибудь в этом роде? Кто-то внутри мёртво стоит на страже и не пускает вас, хотя вы действительно хотите изменить это в лучшую сторону. Ну, что, замечали?

– Так это типа психо-глисты какие-то.  Только вот при чём тут язык?

– Без языка они не могли бы существовать, поскольку, как я говорил, язык разрывает прямую связь мышления и восприятия. Иначе, они бы сразу попались на неадекватности. Да, и к тому же через язык они воздействуют на вас. Грубо как-то так.

– Хорошо, а где же тогда я сам? Ну, тот, старый, без языка, о котором вы говорите, что они ему сделают и то, и то.

– Вы – это ваша одинокая энергия. Она не может ничего сказать, она только наблюдает. Те ребята не дают ей возможности выступить вперед, за исключением, может быть сна. Впрочем, у вас не всё так плохо. Вы заметили её и от неё собственно весь ваш список. Это она вам его дала. Понятно?

– Понятно, ... может быть…