Текст книги "По праву сильного (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Лифановский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

Глава 7

После ухода Натальи, решил, не откладывая дело в долгий ящик поговорить с эллинкой. Её покои, скрытые в глубине женской части пещер, охраняли два ушкуйника из ватаги Стрежня с холодными и цепкими волчьими взглядами. Стоило переступить порог, в нос ударил запах благовоний и травяного настоя. Шелковые ковры смягчали резкие изгибы стен, магические светильники отбрасывали мягкий свет, а в углу потрескивал очаг. Уютненько, но вызывает диссонанс, учитывая где мы находимся.

Анастасия развалившись сидела в кресле, её алое платье с вышивкой струилось по хрупкой фигуре. Но стоило мне войти, она подскочила, напряженно застыв, и глядя на меня глазами загнанной лани. Руки, унизанные кольцами, нервно расправили подол платья. Девушка, почти девочка, гордо вскинула точеную головку, стараясь удержать маску холодной аристократки. Но юность и отсутствие жизненного опыта не позволили полностью скрыть страх, прорывающийся во взгляде, в мелких жестах, в том, как она сглотнула, как её плечи чуть напряглись, как взгляд метнулся к служанке и тут же вернулся ко мне.

– Ярл, – голос её был ровным, но с едва уловимой дрожью. – Чем обязана?

Я мотнул головой на выход, приказывая служанке из крестьян, приставленной Стрежнем к арестованной, уйти, и остался молча стоять, скрестив руки на груди и оглядывая девушку изучающим взглядом. А хороша! Красива! По-настоящему красива естественной юной красотой! Как-то раньше не обращал внимания. Не до того было – подготовка к штурму Вятки отнимала все время. А сейчас залюбовался. Грива черных волос, уложенных в причудливую прическу. Работа явно не служанки – крестьянка такое сделать не сможет. Значит сама. Несмотря ни на что, следит за собой. Молодец! Стержень у девочки есть. Огромные глаза в обрамлении пушистых ресниц. Симпатичный носик с небольшой милой горбинкой. Милые, слегка припухлые губки. Чувствуется порода.

Анастасия прикусила губу, стараясь скрыть нервную дрожь от моего пристального взгляда. Она боялась. И не только меня. Но и этого места, одиночества, неизвестности. Арест, потеря свиты, враждебное окружение – всё это давило на неё, и её холодность была лишь щитом, выкованным в интригах византийского двора. Но маска была тонкой, неумелой, не отточенной, как у Натальи, которую с детства готовили для работы в спецслужбах. Анастасия ещё не научилась скрывать свои чувства полностью.

– Один из твоих людей был среди убитых имперцев, – сказал я, мой голос был спокойным, но каждое слово било, как молот, – Гарнизон города знал о нас и был готов к нападению. Из-за этого погибли мои люди. Верные. Те, кто доверял мне. Ты скажешь, что ничего не знала?

Её лицо побледнело, пальцы сильнее вцепились в ткань платья, и она быстро отвела взгляд, будто ища, за что уцепиться. Но тут же нашла в себе силы, чтобы посмотреть мне в глаза.

– Я… я не знала, ярл, – её голос сорвался на мгновение, но она выпрямилась, пытаясь вернуть достоинство. – Клянусь. Я не посылала его. И мой отец… Он не мог! Я не… – она замолчала, её губы дрогнули, и она снова прикусила их, чтобы скрыть это, – Я не рада находится здесь. Но я не хотела, чтобы кто-то погиб. И род Евпаторов никогда не был связан с предательством! – Анастасия замерла, задрав подбородок. На ресницах блеснули капли слез, которые девушка тут же стремительным движением руки смахнула.

– Разве? – я посмотрел на нее с ироничной улыбкой, – Тогда почему ты здесь?

Она растерялась, а потом, поняв, о чем я говорю, вспыхнула краской. В глазах зажегся огонек ярости:

– Это Империя предала нас! – зло зашипела она, – А мы просто хотим выжить! Император душит нас. Мы погрязли в долгах. Да. Нашему роду принадлежат порты на Понте. Не все, только в Таврии. Виноградники. Мы выращиваем зерно и фрукты. Но этого мало, чтобы своими силами держать восточную границу Империи. Последние десять лет из Константинополя не получено ни одной драхмы на оборону. А Император оскорбил нас, унизил отца, – её глаза вспыхнули обидой, но тут же потухли, – Отец отправил меня сюда, чтобы найти союзников. Не для предательства, а для спасения. Я не знаю всех его замыслов. Но я… не хочу быть пешкой. Я хочу, чтобы мой выбор значил что-то.

Я сделал шаг ближе, наблюдая за ней. Она не лгала – или была чертовски хороша в этом. Страх в её глазах был настоящим, но она боролась, цепляясь за выученную в Константинополе манеру держаться. Я молчал, зная, что тишина тоже может быть пыткой, заставляя говорить лучше каленого железа.

– Чего ты хочешь, Анастасия? – наконец, спросил я, смягчив тон, – Не твой отец, род, Император, Великий князь, а именно ты. Почему ты здесь? Что держит тебя в этой игре?

Она сглотнула, её пальцы нервно теребили кольцо на руке. Её взгляд метнулся к очагу, потом ко мне, и я увидел, как она борется с желанием опустить глаза.

– Я хочу, чтобы мой род жил, – её голос был тихим, почти шёпотом. – Отец… Он видит в этом браке спасение рода, возможность вернуть брата из плена, – здесь её голос дрогнул от обиды, – Заручиться поддержкой Новгорода и Великой степи, получить доступ к Пограничью с его ресурсами, – она запнулась и затравленно посмотрела на меня.

От холодной аристократки не осталось ничего. Маленькая, насмерть перепуганная девочка, которую выдернули из привычной среды и выбросили, как ненужную вещь в страшную, жестокую реальность. Еще вчера она наслаждалась беззаботной юностью, строя планы на балы, развлечения, любовь. А сегодня оказалась под арестом в жутких сырых пещерах посреди ужасных Заброшенных или(,) как их называют в Степи и Империи – Проклятых земель.

Я ободряюще улыбнулся ей и плюхнулся в удобное кресло. По-хозяйски разлил вино, стоящее тут же на столе, в два бокала.

– Садись, – я кивнул на кресло, в котором она только что сидела.

Девушка осторожно, словно боясь поломаться, опустилась на мягкий бархат. А эллинка умеет добиваться своего. Кажется, эти пафосные табуретки я видел у Олега в каюте. И вино шикарное! Я втянул ноздрями солнечный аромат и пригубил янтарную жидкость.

– Отличное вино, – качнул я головой.

– Это с наших виноградников, – тихо пролепетала Настя, – Лучшее.

– Выпей, успокойся. Не съем я тебя, – я кивнул ей на налитый бокал. Она изящно подхватила дрожащими пальцами тонкую ножку и… присосалась к чудесному напитку, как нищий к утренней бормотухе.

Да уж. Проняло красавицу. Но по-другому никак. Мне надо было ее раскачать на эмоции. На самом деле я действовал аккуратно, практически нежно, учитывая, что передо мной почти ребенок – ровесница Зоряны.

– Итак, – я дождался, когда девушка немного успокоится, – Чего ждет от нашего брака твой отец, я знаю. Но я так и не услышал, чего хочешь ты?

Анастасия сжала бокал так, что пальцы побелели, и её взгляд, всё ещё влажный от недавних слёз, замер на мне. Она молчала, словно слова застряли где-то внутри. Её губы дрогнули:

– Я… – начала она, но голос предательски сорвался. Она сглотнула, опустила глаза на бокал, потом снова подняла их, и в них мелькнула смесь страха, надежды и сомнений, – Я не знаю, ярл. Я никогда не думала, что мне придётся решать самой, – она замолчала, её пальцы нервно теребили край платья, – Я мечтала выйти замуж за прекрасного, мужественного патрикия, блистать при дворе Императора, потом родить детей, вести хозяйство, – она горько усмехнулась и еще раз приникла к бокалу, который я подновил, – А теперь… Я не знаю… Ты… Ты другой. Сильный. Необузданный. Дикий. Не как те, в Константинополе, что говорят одно, а делают другое, – она запнулась, её щёки слегка порозовели, глаза заблестели, а кончик языка пробежался по губам.

Эхей, а девочка-то созрела. И что-то подобное я уже слышал. От Зоряны. А впрочем, чему удивляться – они ровесницы. Гормоны играют, а мозги отсутствуют.

– И это манит, привлекает и будоражит кровь, – она подняла на меня шальные глаза, – Но я… – её голос стал тише, – Я боюсь. Тебя. Этого места. Всего. И… – она сжала губы, словно боясь сказать лишнее. Хотя, чего тут бояться: и так, как открытая книга! А ведь даже не давил ментально. Но тут и не надо было. Она сама себя накрутила еще до моего прихода, – Я не хочу быть третьей. Не хочу стоять в тени. Это… это унизительно.

Я смотрел на неё, едва сдерживая улыбку. Усмехнутся сейчас – значит получить врага на всю жизнь. А женщины умеют мстить. И ждать своей мести. Девочка открылась, сам не понимая этого. Её страх, сомнения, тревоги, гордость, злость и боль осязаемы физически. Маска, созданная аристократическим воспитанием, треснула, показав кусочек души – нежной и ранимой. Анастасия видела во мне силу, но боялась ее, боялась утонуть в тени конкуренток, стать лишь послушной пешкой, безмолвной частью чужого плана.

– Понимаю, – сказал я, мой голос был ровным, без тени насмешки. – Выбор – тяжёлая ноша. Особенно когда от него зависит всё. – Я сделал паузу, глядя ей в глаза. – Но для меня ты не пешка, Настя, – она вздрогнула от своего имени произнесенного на славянский манер, – Мне не нужны пешки.

Она подняла взгляд, её глаза расширились, и в них мелькнула надежда, смешанная с недоверием. Её пальцы замерли на бокале, но она не отводила глаз, словно пытаясь найти подвох.

– Тогда… что ты хочешь от меня? – спросила она, её голос был тихим, но в нём появилась твёрдость, которой не было раньше.

Я откинулся в кресле, держа бокал в руке, и посмотрел на неё с лёгкой улыбкой. Каждое слово, что я собирался сказать, было взвешенным, как и подобает в разговоре двух аристократов. Я не угрожал, не давил – лишь предлагал путь.

– У тебя два пути. Первый – через неделю прилетит «Сокол» и ты вернешься к отцу. Ты останешься со своим родом, его надеждами, долгами и борьбой. Выйдешь замуж, как хотела, будешь блистать, заниматься хозяйством, растить детей. С Ираклием и Ингваром мы можем договориться и без таких жертв, – я криво усмехнулся, – Второй – остаться здесь. Но тогда ты станешь не Евпатор, а Раевской. И род – мой род – будет превыше всего! – я сделал паузу, давая словам осесть, закрепиться в ее сознании, – Думай. Пусть это будет твой выбор. Я приму любой.

Её дыхание стало быстрее, пальцы сжали бокал так, что я подумал, он треснет. Она смотрела на меня, и в её глазах боролись страх, гордость и что-то ещё – желание доказать себе, что она способна выбрать. Её губы дрогнули, но она не отвела взгляд, хотя я видел, как ей тяжело держать эту маску.

– Я… подумаю, ярл, – наконец сказала она, её голос был едва слышен, но в нём была искра решимости. – Я дам ответ.

Я кивнул, поднялся и поставил бокал на стол. Она следила за мной, её плечи чуть расслабились, но пальцы всё ещё теребили край платья. Я повернулся к выходу, бросив последний взгляд на неё – юную, напуганную, но не сломленную. Ушкуйники у входа молча расступились, пропуская меня:

– И Анастасия… – обернулся я, уже за порогом.

– Да, ярл?

– Твоей свитой будет заниматься князь Лобанов. Гибель своих людей я не прощу. Если ты решишь остаться, тебе придется стать одной из нас. И не смотреть волком на слуг, – я кивнул на замершую у порога служанку, – Они ни в чем не виноваты. И здесь Пограничье. Здесь нет рабов, холопов, колонов, илотов или как там у вас называют невольников. Здесь все равны, все свободны. Просто одни воюют, другие выращивают хлеб, третьи работают на фабриках. Подумай и над этим тоже.

* * *

После ухода ярла комната будто сжалась, стены пещеры стали ближе, а тишина – тяжелее. Анастасия сидела неподвижно, всё ещё сжимая бокал, который он наполнил. Это вино с виноградников Таврии, осталось единственным, что связывало её с домом – с тёплым солнцем Понта, с запахом моря и цветущих садов. Но даже оно теперь казалось чужим, как будто пропиталось сыростью этих проклятых пещер. Её пальцы дрожали, и она поставила бокал на стол, боясь, что он выскользнет из рук.

Слова Рагнара эхом отдавались в её голове. «Ты не пешка, Настя». Это имя, произнесённое на славянский манер, резануло, как нож. В Константинополе её звали Анастасия, с почтением, с придыханием, как подобает патрикианке. А здесь… Здесь она была Настей, девчонкой, отданной, как выкуп дикому варвару, от которого теперь зависит её судьба. Она сжала губы, чувствуя, как внутри борются страх и гордость. Он видел её насквозь – её страх, её слабость, её мечты. И это пугало больше, чем ушкуйники у входа, больше, чем сырые стены, больше, чем эта служанка с её грубой похлёбкой.

Она бросила взгляд на поднос, всё ещё стоящий на столе. Похлёбка пахла чем-то простым, деревенским – луком, крупой, может, щепоткой трав. В Константинополе она бы не прикоснулась к такой еде, даже в худшие дни. Но здесь выбора не было. Или был? Рагнар дал ей выбор – уехать к отцу, вернуться в привычный мир, или остаться, стать Раевской, принять этот суровый, чужой мир.

Она сглотнула, чувствуя, как горло сжимается от подступивших слёз. Уехать – значит снова стать пешкой в политических играх отца, знать, что в любой момент ее продадут как бесполезную вещь за интересы рода. И ждать этого. Она с детства знала, что такова судьба любой аристократки. Ее так воспитывали, обучали, что, даже выйдя замуж, ей предстоит продвигать в семье мужа интересы рода Евпаторов. Словом, делом и телом.

Да ее научили и этому – искусству ублажить мужчину так, что он станет податливым, как глина в умелых руках скульптора. А сейчас она ясно осознала, что с этим юным варваром все ее умения и изученные под руководством опытных гетер женские хитрости, на которые она так рассчитывала в своих планах, не стоят медного нуммия.

Её пальцы теребили кольцо – подарок матери, с выгравированным гербом Евпаторов. Она всегда гордилась этим гербом и своим родом настоящих воинов, испокон веков стоящих на страже Великой Империи. Но Империя предала их. А отец предал ее. Она закрыла глаза, пытаясь вспомнить свои мечты – балы, платья, смех, любовь. Она готова была к браку по расчету. И приняла бы его, смирилась, привыкла. Но не в этой Богами забытой глуши, откуда нельзя даже сбежать, потому что везде смертельно опасные Проклятые земли!

И ей только что предложили стать одной из хозяек этих земель. Но для этого надо отринуть, забыть все, о чем мечтала, чем жила до сих пор. В мыслях замелькали образы роскошных залов Императорского дворца с веселящимися, кружащимися в танце парами, изумрудные виноградники родной Таврии, сверкающая в лучах золотого солнца лазурная гладь Понта. Радостная, теплая, уютная… тюрьма? Она всегда делала то, что надо. Что говорили ей учителя, наставницы, братья, отец. А сегодня впервые в жизни ей предложили выбрать свою судьбу самостоятельно.

Она поднялась, подошла к очагу и посмотрела на огонь. Пламя танцевало, отбрасывая тени на шёлковые ковры, и в этом танце она видела свою жизнь – яркую, но хрупкую, готовую сгореть в любой момент. Выбор, который дал ей Рагнар, был не просто выбором между отцом и Пограничьем. Это был выбор между тем, кем она была, и тем, кем она могла стать. И этот выбор пугал её больше, чем всё остальное.

– Ты не пешка, Настя, – прошептала она чуть слышно. Странно, но чужое звучание имени не вызвало раздражения. Перед глазами появилось лицо Рагнара. Твердый, слегка ироничный взгляд, теплая, понимающая улыбка. Его сила пугала, но манила, как огонь – опасный, способный обжечь, но в то же время готовый согреть в промозглой сырости опостылевшего каменного мешка. – Ты не пешка, Настя, – еще раз прошептала девушка, и в глазах ее заплясало пламя очага. – О, да! Я не пешка! – на губы наползла злая, змеиная усмешка, – И кто-то в этом очень скоро убедится!

* * *

Я ушел, слыша за спиной одобрительное бормотание ушкуйников. Пост у покоев эллинки распорядился убрать. То, что Анастасия не знала о предателе, можно утверждать практически со стопроцентной уверенностью. Она, конечно, не все мне рассказала. Но это не касается политики, скорее ее личных желаний и мечтаний. Ну так у девушки должны быть свои тайны. Значит, Настю можно выпускать из-под стражи. И попрошу Наташу за ней присмотреть. А вот свиту ее я бы оставил в Заброшенных землях. Навсегда. Тайга большая, скроет все. Но ссориться с родом невесты не хочется, врагов у меня и так больше чем друзей. Пусть с ними разбирается князюшка, тесть мой потенциальный. Это его работа.

На следующий день я с утра занялся защитой лагеря от аномалии – артефакты и схемы истощились под давлением хаоса, что творился в энергопотоках. Раньше их поддерживала Сольвейг – это была хорошая тренировка для нее, сейчас же пришлось делать нудную, кропотливую работу самому.

Обратил внимание, что в отсутствие меня, Рогнеды и Радомиры руководство над лагерем взяла на себя Наталья. Она сумела расположить к себе и заставить беспрекословно слушаться практически всех обитателей пещер – от ушкуйников до мелких непосед-«наложниц». Получалось это у нее легко и гармонично, словно княжна всю жизнь занималась управлением разномастного табора, которым по факту и являлся наш лагерь. Она умела выслушать, вникнуть в проблему, шуткой или, в случае необходимости крепким словцом, заставить работать. Даже абсолютно безбашенный грубиян Стрежень ходил у нее по струнке, шарахаясь от княжны, как бес от ладана.

– Демон, а не баба! – бормотал он, незаметно свинчивая подальше от Натальи.

– Не узнаю тебя, ватаман, – подсмеивался я над ним.

– Боюсь я ее, ярл, – серьезными глазами посмотрел на меня Стрежень, – Сильней Радомиры боюсь. Ты где откопал такую невесту?

– Не откапывал. Навязали. Ей – меня, меня – ей.

– Это кто такой смелый? – округлил глаза ватаман.

– Так Великий князь с князем Лобановым.

– Эллинку понятно. А эту-то зачем?

– За нами присматривать. Не может же Юрий Мстиславович нас, да в союзе с Евпаторами без пригляду оставить. Вот и прислал доченьку.

– Так она? – Стрежень запустил пятерню в шевелюру.

– Ага, княжна Лобанова. А ты что – не знал?

– Так откуда⁈ – ошарашенно помотал головой ватаман. Княжна и княжна. Много их всяких. Вон, старая ведьма, – он сделал оберегающий жест рукой, – И вовсе княгиня. И что с того? А тут вона как… Да, ярл, – он сочувственно посмотрел на меня, – Обложили тебя.

– Ничего – прорвемся, – самоуверенно усмехнулся я, – Зови Ворона, обсудим грехи наши тяжкие.

– Не понял…

– Что непонятного? Кочки брать надо, Хлынов удержать надо, людей отсюда в обжитые места переселять надо. Так что давайте, думу думать будем.

– Княжну звать?

– Княжну? – я задумчиво посмотрел на Наталью, – Нет. Не надо.

Весь день проспорили со Стрежнем и Старым Вороном, елозя пальцами по картам Пограничья. Теперь, когда Вятка, вернее уже Хлынов, в наших руках, а гарнизон Чердынки разгромлен, взять Кочки не проблема. Проблема удержать все это. Фактически, с взятием городка, все Пограничье переходит под наш контроль. Немногочисленные гарнизоны, остающиеся в крупных поселках, и банды мародеров-наемников уничтожат сами местные, узнав, что поддержки захватчикам ждать неоткуда.

Только вот сомнительно, что Император смирится с потерей Пограничья. А значит, едва подсохнет весенняя распутица, на нас навалятся всеми силами. И как сдержать такую мощь, мыслей нет. Остается надеяться на хана и весеннее наступление новгородцев. Ингвару затягивать противостояние тоже не с руки. Княжество и так получило сильнейший удар по репутации и экономике. И чем дольше длится конфликт, тем серьезней его последствия.

Выползли из душного кабинета к вечеру, когда закат окрасил небо багрянцем. С удовольствием вдохнул прохладный, одуряюще пахнущий весной воздух и потянулся, разминая закаменевшую за время совещания спину. И так и замер. Вдали на фоне багрового неба показался знакомый серебристый силуэт «Сокола». На неделю раньше. Сердце кольнуло неприятным предчувствием. Ничего хорошего от несвоевременного прибытия дирижабля ждать не стоило.

Понравилась книга? Жмите на сердечко и напишите в комментариях, какой момент или деталь вам запомнились больше всего! Ваша реакция на книгу – лучшая награда автору.

Глава 8

Трущобы Або встретили Сольвейг удушливым смрадом гниющих отбросов, сваленных у осыпавшихся кирпичных стен, где плесень, точно язвы, разъедала сырые фасады. Окна, забитые гнилыми досками, зияли, как пустые глазницы, а под ногами хрустело битое стекло, перемешанное с грязью, что липла к сапогам. Заборы, покосившиеся от времени, шатались от промозглого сквозняка, гоняющего по закоулкам гниющий мусор. Северная столица! Вотчина князя! Здесь каждый угол таил угрозу, большую, чем искореженные аномалией леса Заброшенных земель и шастающие по Пограничью шайки наемников.

Сольвейг шагала по знакомым улочкам в полевом комбинезоне офицера воздушного флота княжества – тёмно-сером, с серебряными нашивками, выданном ей на «Соколе» по приказу княжича Олега. Она больше не была Чуней – чумазой девчонкой, выживающей за счёт ловкости рук и быстрых ног. Теперь она – дворянка, ученица мага, непобедимого ярла Пограничья Рагнара, боярина Федора Раевского. Глаза девочки горели гордостью и уверенностью, а пальцы, украшенные магическими кольцами, сделанными ей самой под руководством Учителя, слегка дрожали от волнения.

Она вернулась сюда, в этот мир ненависти и отчаяния, чтобы найти тех, кто, как и она когда-то, мечтал о большем – мальчишек и девчонок, готовых рискнуть всем ради шанса стать чем-то большим, чем крысы подворотен.

За спиной, в тенях развалин, держались Шулун, Отхон и Палак, в целях безопасности приставленные к ней ярлом. Сейчас же Сольвейг настояла, чтобы они не маячили на виду. Сольвейг хотела встретиться со своими старыми товарищами на равных, без страха, который могли внушить суровые воины ярла. Беспризорники, как дикие звери – едва почувствовав угрозу, растворятся в переулках. Степняки поворчали и подчинились, отстав на полста шагов, так чтобы не потерять ее из вида и в то же время не спугнуть обитателей трущоб.

Улочка свернула к старому рынку. В нос ударила невыносимая вонь. А ведь раньше она ее не замечала. Наоборот, от запаха рыночной помойки сводило живот. Потому что тут можно было раздобыть, хоть и с риском для жизни, относительно приличную еду. Только Сольвейг редко улыбалась такая удача. Здесь действовали банды нищих и чужих просто убивали.

Копошащиеся на кучах гнилых овощей и тухлой рыбы фигуры замерли, вперив в пришлую черные провалы глазниц. Поняв, что она не претендует на их «богатство» – продолжили свою возню. Комбинезон Сольвейг, хоть и практичный, был слишком чистым, слишком новым, слишком целым для этих мест. Она чувствовала на себе чужие взгляды – жадные, злые, голодные.

– Эй, краля, заблудилась? – хриплый голос раздался из-за груды ящиков. Трое бродяг, заросших и грязных, выступили из тени. Несмотря на потасканный вид, лица не изможденные, видно, что не голодают. Местная аристократия. Один, с кривым шрамом через щеку и похотливой улыбкой, кривящей щербатый рот, сжимал ржавый нож, ловко поигрывая им. Другой, долговязый, с сальным взглядом, оскалился. Третий, коренастый, уже потирал руки, будто прикидывая, как её схватить.

Сольвейг замерла, её сердце ускорило ритм, но не от страха – от азарта. После схваток с «Орлами Зевса» – элитой Империи, этих, как угрозу она не воспринимала. Но следила за каждым движением приближающихся к ней мужчин. Учитель всегда говорит, что никогда нельзя недооценивать противника, даже безобидный ребенок может оказаться хорошо обученным убийцей. А здесь… Похоже этот с ножом что-то и умеет, а остальные обычные деревенские увальни, приехавшие покорять город и скатившиеся на самое дно.

Она чувствовала, как магические кольца на пальцах нагреваются, готовые выпустить заклинание. Её энергоканалы, отточенные тренировками с ярлом, гудели, как натянутые струны.

– Отойдите, – тихо, но твёрдо сказала она, её голос звенел сталью. «Лучшее сражение – то, которое не состоялось», – постоянно повторяет Учитель, правда тут же добавляет: «Но если схватки не избежать, всегда бей первой». Все вокруг считают его героем, живущим войной. Она сама слышала, как об этом шептались эллинка с княжной Лобановой. Но Сольвейг точно знает – Рагнар ненавидит войну.

Бродяги загоготали. Шрамолицый шагнул вперёд, его нож сверкнул в тусклом свете фонаря.

– Чистенькая, да ещё и дерзкая. Разденем, а там поглядим, что с тобой делать.

Сольвейг не стала ждать. Она вскинула руку, и тонкая нить магической энергии, сплетённая за долю секунды, ударила шрамолицего в грудь. Мужчина захрипел, глаза закатились, и он рухнул, как подкошенный, с дымящейся дырой в куртке. Долговязый и коренастый замерли, их лица побледнели. Они ожидали лёгкой добычи, а не магической мощи аристократки. Секунду они смотрели на мёртвое тело, затем, не сговариваясь, бросились наутёк, исчезнув в темноте переулков.

Сольвейг перевела дух, удивляясь, как легко всё прошло. Она даже не заметила, как её охрана выскочила из тени, готовая вмешаться. Широкоплечий и кривоноги Шулун подбежал последним и с деланой обидой хмыкнул:

– Ну вот. Даже размяться не получилось

– Было бы с кем, – небрежно бросила Сольвейг, её губы дрогнули в улыбке. Она поправила комбинезон и, спокойно обойдя перегородивший дорогу труп, двинулась дальше, к заброшенным пакгаузам у реки, где, по слухам, обосновались её старые товарищи.

Она отыскала их в одиноко стоящем ветхом бараке с заколоченными окнами, через которые не пробивался даже тусклый свет костра. Если бы не запах дыма и следы от башмаков на стене, не догадаться, что здесь обитают люди.

– Ждите здесь, – бросила она степнякам.

– Но Сольвейг, – попытался возразить Палак.

– При вас они просто не будут говорить, – покачала головой девочка и, подпрыгнув, ухватилась за свисающую с крыши доску. Ловкое движение и она уже наверху, а спустя мгновение и вовсе скрылась из глаз, нырнув в дыру в кровле.

Внутри барака было душно, пахло дымом и сыростью. Тусклый свет костра, разведённого в ржавой бочке, выхватывал из темноты лица шестерых беспризорников, с которыми она когда-то делила хлеб и укрытие. Жало – худой, с вечно бегающими глазами и острой железкой за поясом, сидел ближе всех к огню, грея руки. Косичка. Самая старшая из них. Маленькая, с настороженными, как у волчонка глазами, с вечно торчащими в стороны короткими косами и шрамом на виске. Она жевала корку, глядя на огонь застывшим взглядом и подтянув к острому подбородку колени, обтянутые рваными чулками сеточкой. Клифт – болезненно бледный, с прозрачной кожей, обтягивающей вытянутый, как у лошади, череп. Рядом Хвост, мелкая девчонка с грязными спутанными волосами и огромными синими глазами. Красивая. Косичка обещала, как подрастет, взять ее с собой на работу. Сказала, что ей много будут платить и от клиентов отбоя не будет. К Косичке привалился Прыщ. Кличку свою получил из-за вечной красной сыпи на лице. Он единственный из них имеет постоянную работу. Ну и Тощий, долговязый малый, чьи рёбра выпирают даже через рваную рубаху.

Сольвейг приземлилась мягко, но звук её сапог по гнилым доскам заставил всех вздрогнуть. Жало вскочил, его железка сверкнула в свете костра.

– Кто⁈ – рявкнул он, наставляя оружие. Остальные вскочили следом, хватая камни, палки, а в руке у Косички сверкнул обломок бутылки, – Назовись, или сдохнешь!

Сольвейг медленно подняла руки, показывая, что не вооружена, и шагнула в круг света. Её комбинезон, хоть и слегка запылившийся, резко контрастировал с их лохмотьями. Она откинула воротник, позволяя свету осветить лицо.

– Жало, не тупи. Это я, Чуня.

Беспризорники замерли. Косичка прищурилась, её пальцы сжали розочку так, что побелели костяшки.

– Чуня? – недоверчиво протянула она, её голос дрожал от подозрения. – Ты? Да ты врёшь! Чуню банда Кракена замочила. Их потом Кровавый охотник всех порешил за нее. А вот что ты за птица в офицерской шкуре? – она окинула Сольвейг неприязненным взглядом.

– Валить ее надо, – буркнул Клифт, – Сдали нас. Из «Ока» она, жопой чую.

– Цыть, дрыщ! – рявкнула на него Косичка, – Валилка не выросла. Если она из «Ока» (-) поздняк метаться, – Ну. Кто такая? И что тебе от нас надо, белоснежка?

Белоснежками звали тех, кто обитал по другую сторону жизни. Там где тепло, сытно и безопасно. Шесть пар глаз злобно уставились на девочку.

Сольвейг спокойно выдержала их взгляды, её сердце билось ровно. Она знала, что беспризорники не верят никому, особенно тем, кто пришёл из другого мира.

– Помнишь, как мы с тобой у рынка тырили рыбу? – она уверенно посмотрела на Косичку – Ты ещё поскользнулась на рыбьей требухе, и разбила голову о какой-то штырь, – Сольвейг показала пальцем на шрам, – Я тебя тогда тащила через лаз в подвалы. А ты, Клифт, прикрыл нас от пьяного торгаша, когда он хотел нас схватить.

Беспризорники молчали, их лица смягчились, но настороженность не ушла. Хвост, самая младшая, подалась вперёд, её грязные косички качнулись.

– Это… правда ты? – её голос был тихим, почти шёпотом. – Чуня? Но как… как ты стала такой?

Сольвейг вытащила из кармана комбинезона старый браслет, сплетенный из потёртых верёвочек с бусиной. Они сплели его с Хвостом.

– Помнишь? Ты еще плакала, что бусина кривая, а я сказала, что она особенная.

Девочка замерла, её глаза расширились. Она медленно подошла, взяла браслет, провела пальцами по бусине. Её губы дрогнули:

– Чтоб мне сдохнуть… Чуня, – пробормотала она, но тут же нахмурилась, – Но ты теперь другая. Важная. Зачем вернулась? Хочешь нас в холопы?

Сольвейг покачала головой, здесь не верят в хорошее. Хорошего здесь не случается.

– Не Чуня. Сольвейг, – гордо произнесла она, – Я теперь ученица ярла Пограничья. Он дал мне шанс. Я вернулась, чтобы дать его вам.

Жало сплюнул в костёр, его глаза сузились.

– Ярл Пограничья? – хмыкнул он, – Байки! Там вольные охотники правят, а Мурман любого ярла в куски порвёт. Чё ты несёшь?

– Я видела Пограничье, – твёрдо сказала Сольвейг, – Дралась с эллинами. Делала артефакты. Сидела за одним столом с княжнами. Ярл – не сказка. Он собирает тех, кто готов рискнуть ради большего, чем красть корки в подворотнях.

Клиф загоготал нервным икающим смехом.

– И чё, мы теперь к твоему ярлу в холопы? Ништяки из аномалии ему таскать, пока не сдохнем?

И это тоже было правдой. Ватаги охотников вербовали порой нищих беспризорников, обещая уважение, богатство и принять в Гильдию. Только больше тех доверчивых, кто решился на такой шаг, никто никогда не видел.

– Не в холопы, – возразила Сольвейг, её голос стал резче, – В слуги рода. В воины. В артефакторы. В тех, кто будет строить новую силу. Я была, как вы. Голодная, грязная, никому не нужная. Но я выбралась. И вы можете.

Хвост подняла взгляд, её глаза блестели от слёз и восторга.

– Ты… правда стала такой? – прошептала она, – Как в сагах? Как валькирия?