Текст книги "По праву сильного (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Лифановский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

Глава 15

Портовые кварталы пропитались воняющей рыбой сыростью. Густой туман, приползший с моря, глушил звуки, давая нам шанс. Со мной пошли Стрежень со своей ватагой – восемь головорезов, злобно скалящихся и заряженных на кровавую схватку. Ну и Бронислав с тремя бойцами – последними из свиты Фроди. Я не хотел их брать – смерть Старого Ворона подкосила парней, их лица были серыми, но в глазах горела решимость. Надеюсь, парни не наделают глупостей. Лишние потери мне не нужны.

Мы заняли позиции у бывшей конторы судоверфи – старого мрачного здания с толстыми стенами и с узкими разбитыми и заколоченными фанерой окнами, больше похожими на бойницы. С помощью Нечаева удалось раздобыть план здания. Сейчас мы рассматривали желтые листы со стершимися линиями, пытаясь разобраться, где могут засесть гильдейцы.

– Я бы в подвал не полез, – хмыкнул Стрежень, – это все равно, что загнать себя в крысиную ловушку. Если только там нет подземных ходов.

– А ты уверен, что их нет? – пожал плечами я.

– Все равно, – не сдавался ушкуйник, – я бы не полез.

Да, Стрежень точно не стал бы прятаться по подвалам. Этот будет как бык переть вперед, а не таиться по темным углам.

– Зато заложницу держат, скорее всего, именно там, – вмешался в разговор Бронислав. Охранять проще, и для побега возможностей меньше.

– Согласен, – кивнул Стрежень.

– Значит, я иду в подвал. На вас остальное здание, – я посмотрел на Стрежня.

– Сделаем, ярл. В лучшем виде.

– Бронислав, подстрахуете снаружи, чтобы никто не ушел втихую. Главное – не дайте увести девочку.

– Мы не подведем.

В это время из тумана проявилась фигура Нечаева:

– Мы перекрыли все подходы, – сухо проинформировал он, – Тройное оцепление. Всем судам предписано не покидать порт.

– Спасибо, – я дружески хлопнул Молчана по плечу.

Он все еще настороженно относится ко мне после госпиталя и известий об Эрлике. Пусть себе. Главное чтобы свое дело делал, как надо. До сих пор его профессионализм не вызывал у меня сомнений. Надеюсь, так будет продолжаться и дальше.

– Ну что – готовы? – я посмотрел на своих бойцов.

– Готовы, – раздался в ответ нестройный, но бодрый хор голосов.

– Тогда погнали…

– Рагнар, – окликнул меня Нечаев, – я пойду с тобой.

В глазах Нечаева горела упрямая решимость.

– Жизнь девочки самое главное. Если ты решишь прихватить для допроса пленных, и из-за этого с ней что-то случится – ты умрешь.

– Знаю, – буркнул он.

– Тогда вперед, мой друг, – зло ощерился я.

Пара ушкуйников рванула вперед. Они буквально в считаные мгновения сняли часовых: оба рухнули с ножами в шее, не успев даже вскрикнуть. Еще сучащие ногами в предсмертной агонии тела тут же оттащили в сторону. Бронислав махнул своим. И три тени по пожарной лестнице ловко взлетели на крышу. Послышалась возня, хрип и наверху появилось едва различимое в туманной пелене лицо бойца. Он помахал рукой, показывая, что путь чист.

Мы стремительно ворвались в здание. Здесь воняло ржавчиной и плесенью, магические светильники мигали, бросая тени на стены. Я шёл первым, в руке нож. Магострел или магию лучше не применять. А если и применять, то в самом крайнем случае. Чем позже о нас узнают, тем лучшею.

Нечаев держался рядом, его перстень слабо мерцал магией, гася звук шагов. Какой интересный артефакт. Надо будет потом приглядеться к нему.

Короткий коридорчик сменился длинным, широким, расходящимся в две стороны. Стрежень разделил ватагу: четверо с ним, четверо с Клыком – его заместителем. Группа Стрежня рванула влево. Клык со своими – направо. Я задержался на секунду, прокрутив в голове план помещения, и пошел за Стрежнем. Где-то там должен быть вход в подвал.

На первом этаже, судя по всему, гильдейцы устроили склад. Все помещения заставлены какими-то мешками и ящиками, от которых ощутимо фонило хаосом аномалии. Послышались тихие голоса. Трое гильдейцев переговаривались за ящиками. Дым сигар вился в воздухе. Их магострелы лежали рядом с ними.

Стрежень кивнул своим парням. Трое ушкуйников, крадучись гусиным шагом, прикрываясь ящиками, подобрались к курильщикам. Первый гильдеец умер от ножа в затылок, даже не дёрнувшись. Второй потянулся за магострелом, но наш боец зажал ему рот, вонзив клинок в грудь. Третий успел открыть рот, чтобы закричать, но его крик потонул в потоке крове, хлынувшей из перерезанного горла. Тела утащили за ящики. Кровавую лужу закидали мешками с хабаром. И замерли прислушиваясь. Тишина. Продолжаем работать.

Первый этаж больше не подкинул сюрпризов. До лестницы добрались без проблем. Ушкуйники, активировав артефакты, рванули наверх, их фигуры растворялись в полумраке. Мы с Нечаевым двинулись в подвал. Сырая бетонная лестница закручивалась вниз, упираясь в тяжёлую стальную дверь. У двери всего один боец. Нечаев влил силу в перстень, его тень смазалась, и Молчан метнул нож. Гильдеец рухнул, не поняв даже, отчего умер.

Странно. Почему здесь так мало людей? По идее, Мурман с Лапой должны плотно окружить себя толпой сторонников. Они же прекрасно понимают, что я за ними приду в любом случае. Или меня не воспринимают всерьез? Нет. Это маловероятно. После того, как я пошумел в трущобах, вырезав банду Кракена, и угомонил Лапу на сходке ватаманов, Мурман не должен был допустить такой прокол.

Я проверил дверь: магический замок. Переплетение энергий, делает преграду в отсутствии ключа непреодолимой – для тех кто не чувствует эти нити. А я их вижу. Влил энергию в узел управления и плетение распалось.

Перед нами оказался длинный темный коридор, оканчивающийся полоской света из приоткрытой двери. Мы с Молчаном не сговариваясь рванули к ней. Артефакты глушили наши шаги. Но видимо недостаточно. Потому что стоило нам ворваться в просторный, обставленный в деловом стиле зал, как на нас бросилась пятерка воинов. Скрываться уже не было смысла. И тут я увидел настоящую силу Нечаева.

Ну, что сказать – впечатляюще. Он буквально размазал охранников Мурмана по бетонному полу. Их защитные артефакты несколько мгновений посопротивлялись и взорвались. Что стало с телами лучше не говорить. Такое ощущение, что на людей упала многотонная плита. Правда, и Молчану досталось. Заместитель главы «Ока» пошатывался, а из носа тонкой струйкой текла кровь.

Интересоваться его самочувствием не стал. Мужик здоровый – очухается. Да и вряд ли с ним что-то серьезное. Просто пиковая нагрузка на каналы. Бывает. Через пару минут, как новенький будет. Нечаев только приходил в себя, а я уже был в соседней комнате, откуда явственно фонило маной.

Мурман стоял у стола, нависнув над раскиданными по нему бумагами и артефактами. Глаза холодные, без тени страха. Лишь усталость и… сожаление? Он потирал запястье, на котором бугрился бордовым шрам от старой раны.

– Рагнар, – спокойно произнес он, – не ждал тебя так быстро, – он грустно покачал головой, оправдываясь, – Я не хотел войны. Девочка была лишь аргументом, чтобы ты отошел. Ты же сломал все, что я строил полжизни.

– Где она? – спросил я, едва сдерживаясь, чтобы не убить его.

Старик словно не слышал мой вопрос:

– Мы стали организацией, понимаешь. Не сборищем голодранцев-авантюристов, а организацией. Пенсии ветеранам и инвалидам. Поддержка семей погибших. Подготовка новичков. Думаешь, это было легко⁈ – яростно взвизгнул он, обжигая меня злобным взглядом, – А знаешь, сколько сил и денег для этого понадобилось⁈ И тут появляешься ты. Все, кто ратовал за традиции, – слово «традиции» он выплюнул с презрением, – воспряли. Еще бы! Одиночка. Удачей, силой и доблестью заслуживший звание ярла Пограничья. Да кто бы ты был, без этих двух старых идиотов – Фроди и Радомиры⁈ Ничтожество! Ты и они ничтожество! – прошипел он.

– Где девочка⁈ – я надавил на него ментально. На лбу Мурмана выступили капельки пота, он вцепился пальцами в столешницу, не поддаваясь моему воздействию. Воля, конечно, у него стальная. Да и не смог бы другой встать во главе буйной вольницы, каковой являлась Гильдия.

– А нет ее, – глумливо ощерился старик, – Лапа продал её эребам! И сам сбежал с ними! – выкрикнул он, седая голова нервно задергалась. – Ночью… Утром я нашёл пустую комнату… Он кинул меня, Рагнар! Меня! Я хотел сделку, а теперь я пустой.

Он резко выхватил из-под столешницы магострел, но не успел даже направить его на меня. Я просто убил его. Маленькая молния и он оседает на пол с дымящейся дыркой в голове.

– Рагнар, – услышал я голос Нечаева, – тут Кнуд.

Я обернулся. Кнуд лежал на полу, на каком-то тряпье. Нога сломана, лицо в крови, на губах при дыхании пузырится кровавая пена. Полные боли и страха глаза впились в меня:

– Рагнар, я не хотел, – зашептал он, и закашлялся, поперхнувшись кровью.

– Кто тебя так?

– Лапа. Я не хотел, чтобы он увез девочку, – трактирщик застонал и потеря сознание. Я схватил его за руку, вскрывая его разум. Воспоминания хлынули потоком: какие-то малолетние бродяги, Лапа, связанная Сольвейг, маска, черно-синий балахон, Фроди, Корень, Рябой. Я не мог поверить. Это Кнуд сдал их культистам. Он продал друга из страха перед ним. Кнуд до одури боялся Старого Ворона, боялся посмотреть ему в глаза, боялся вины за похищение девочки, за предательство их идеалов. И потому предал еще раз.

– Это ты сдал Фроди, – неверяще прошептал я, глядя в мутные глаза, – и ловушку на Сольвейг придумал ты. А он же верил тебе до последнего.

Кнуд сжал зубы, лицо исказилось, слёзы смешались с кровью.

– Лапа заставил, – обреченно просипел он, – Сказал, что Старый Ворон найдёт нас, и убьет. Я не хотел его смерти, Рагнар. Не хотел… Но ты не знаешь кто такой Фроди… Он страшный человек… И ведьма… Жрица смерти… Черная…

Я видел его страх, его ненависть к себе, но так же видел лица тех, кого он предал. И сострадания не было. Вонзившийся в горло нож прервал это бессвязное бормотание. Кнуд дёрнулся, пальцы царапнули мою руку, и он затих. Пустота сдавила грудь. Сольвейг у эребов. Лапа сбежал. Я опоздал.

Мы выбрались из конторы. Стрежень с ватагой спустились с верхних этажей. Они зачистили здание без потерь. Да и некого там было зачищать. Все близкие покинули стариков, запятнавших финал некогда достойных жизней, похищением детей, работорговлей и предательством.

– Куда теперь? – спросил Стрежень, мрачно теребя рукоять ножа.

– На базу флота, – ответил я. – «Сокол» догонит их. Молчан, мне нужны порты назначения и названия судов, вышедших из Або сегодня ночью и утром.

– Это плохая идея, Рагнар. Ты можешь спровоцировать войну. Ни Ингвар, ни Олег на это не пойдут.

– Ты их уговоришь, – я посмотрел на Молчана, – а я помогу вам с культом Эрлика. Поверь, я смогу.

Нечаев покачал головой:

– До базы сами доберетесь?

– Да. Езжай к князю. Я надеюсь на тебя.

Он снова покачал головой и, молча развернувшись, побрел к морю. Туда, где на старом пирсе армейцы оборудовали себе командный пункт. Там его ждала машина.

База флота гудела: двигатели ревели, матросы таскали ящики. Олег уже ждал меня. Лицо напряжённое, взгляд затравленный.

– Рагнар, – в голосе слышались неуверенность и тревога. – Я с тобой. Но если мы не найдем Сольвейг – эребы, в лучшем случае поднимут вой. В худшем – это война. Отец меня порвёт.

– Отцу я сделал предложение, от которого он не сможет отказаться. Но ты же знаешь – они сейчас будут полдня совещаться, а время не ждет.

Олег сжал кулаки, посмотрел на «Сокол», потом на меня:

– Демоны с тобой! – он обреченно махнул рукой, – «Сокол» готов. В конце концов, ну перестану быть наследником. Может, оно и к лучшему. Не надо будет жениться на этой франкской фифе.

– Во всем есть свои плюсы, – улыбнулся я. Но на душе все равно скребли кошки. Удастся ли догнать и найти корабль, на котором увезли Сольвейг, жива ли она?

* * *

Сольвейг сидела неподвижно, её лицо хранило ледяное спокойствие, но внутри девочки полыхал пожар.

Здесь она находилась с того самого дня, как её выкрали из трущоб. Это не было похоже на то, через что ей пришлось пройти в банде у Кракена. Тут не было сырого подземелья и ржавой клетки. Её не били, не пытали, а держали в чистой комнате с довольно удобной кроватью, застеленной чистым, пахнущим свежестью бельём. В ее распоряжении были умывальник, душ и отхожее место за плотной занавеской.

Еду приносили трижды в день – тёплый хлеб, горячее, копчёную рыбу, фрукты. Питалась она лучше, чем кормились многие в Заброшенных землях, не говоря уж о трущобах. Но Сольвейг не обманывалась. Этот комфорт был не заботой, а расчётом. Она – ценный заложник – рычаг, с помощью которого главари Гильдии хотят манипулировать ярлом Пограничья.

– Не бойся, – сказал ей Мурман, когда ее притащили сюда. – Мы не звери. Сиди смирно, и всё будет хорошо. Твой ярл сделает, как мы скажем. И ты поедешь домой, к маме.

Сольвейг тогда с улыбкой посмотрела ему в глаза, и, высокомерно, как и положено дворянке произнесла:

– Рагнар не будет разговаривать с вами. Он придёт за мной. И вы умрете.

Девочка заметила, как трактирщик вздрогнул при этих словах. Он боялся. А глава Гильдии лишь рассмеялся, отмахнувшись:

– Пусть попробует.

Сольвейг запомнила эти слова и небрежный тон.

Первые дни она искала способы сбежать. Её пальцы невольно касались тонкого ошейника – магического подавителя, который поставили похитители. Только они не знали, что наука, как обходить действие такого блокиратора – была одной из первых, буквально вбитых ей в голову Учителем.

Но охрана за дверью не спускала с неё глаз, когда она выходила умыться или взять еду. Любая попытка использовать магию вызвала бы тревогу. Сольвейг решила ждать. Она знала Рагнара. Он найдёт её. Она даже высчитала время за сколько «Сокол» долетит до Заброшенных земель и вернется обратно, плюс три-четыре дня на непредвиденные задержки. Её задача – выжить и быть готовой.

В комнате иногда появлялись Кнуд и Мурман. Кнуд – добрый, надежный и уверенный в себе трактирщик, которого она помнила как друга её матери, теперь выглядел иначе. Он виновато отводил взгляд, когда разговаривал с ней и выглядел, как побитая собака. Мурман был другим – холодным, расчетливым, с улыбкой, от которой хотелось спрятаться.

Был еще один – Лапа. Его Сольвейг боялась больше всех. Он очень походил на тех бандитов, которые издевались над ней у Кракена. Странно, до похищения, она и не вспоминала про плен у «портовых», а сейчас, после похищения, жуткие воспоминания стали возвращаться. С каждым днем все чаще и чаще. Сольвейг спасалась от ужасов прошлого, повторяя про себя пройденные с Учителем уроки.

В день, когда, по её расчётам, Рагнар должен был появиться, началась суета. Громкие голоса, топот, ругань. Сольвейг прижалась ухом к двери, надеясь услышать знакомый боевой клич Рагнара. Но вместо этого дверь распахнулась, девочка от неожиданности едва не вывалилась в коридор, и в комнату ворвался Лапа. За ним стояли двое его людей, а на полу корчился избитый, окровавленный Кнуд

– Собирайся, девка, – рявкнул Лапа. – Пора сваливать.

– Куда? – Сольвейг отступила к стене, её пальцы сжались в кулаки. – Мурман знает?

– Мурману не до тебя, – Лапа сплюнул сквозь зубы и глумливо усмехнулся, – он занят. А я ухожу. Ты – мой билет в Эребский союз.

Сольвейг поняла, что дело плохо. Она бросила взгляд на Кнуда, который пытался что-то прохрипеть, но один из бандитов пнул его в рёбра, заставив замолчать. Тут же Лапа и второй бандит бросились на нее, накинув на голову мешок. Ошейник-подавитель сковывал магию, и сейчас Сольвейг не могла ему сопротивляться. Для этого нужны покой и предельная концентрация.

Ну почему она не сделала попытку бежать раньше⁈ Боялась⁈ Да – боялась! Боялась, что вместо уютной комнаты ее опять посадят в клетку и будут издеваться. А теперь… А что будет теперь – Сольвейг не знала. Но догадывалась, что ничего хорошего ее не ждет.

В порту девочку передали эребскому капитану – жилистому мужчине с татуировкой змеи на шее и глазами как у рыбы. Лапа получил своё – деньги и место на корабле. Сольвейг же грубо закинули в трюм, где уже находились одиннадцать детей возрастом от двенадцати до шестнадцати лет. Их лица были серыми от страха, а глаза большинства пустыми, как у загнанных в клетку, сломленных жестоким укротителем зверей. Они сидели, прижавшись друг к другу, в тесном отсеке, провонявшем парашей, стоящей тут же в углу у двери. Кто-то тихо всхлипывал, кто-то смотрел в пол, смирившись. Обречённость висела в воздухе, густая и тяжёлая, как морской туман.

К ней первым подошел худой, но жилистый парнишка лет пятнадцати с острыми скулами и горящими злобой глазами, обитателя трущоб:

– Слушай сюда. Меня зовут Глеб, – прошипел он, буравя ее взглядом. – Я тут главный. Хочу – ты живёшь, хочу – сдохнешь. Еду делим поровну, но я беру первым. И не трынди, а то пожалеешь.

Дети съёжились, потупив взгляды. Но Сольвейг лишь прищурилась. Сама вышедшая из трущоб, она знала – такое терпеть нельзя. Иначе этот Глеб превратит ее жизнь в ад.

– А с чего это ты главный? – спросила она, глядя исподлобья прямо ему в глаза. – Потому что громче всех орёшь? Или потому что уже продался этим псам?

Лицо Глеба исказилось, и он, не говоря ни слова, резко ударил – подло, исподтишка, как принято в трущобах. Но Сольвейг была готова. Сказались вбитые в нее Рагнаром и его нукерами рефлексы. Она уклонилась, поймав его запястье, и рванула на себя, используя его же инерцию. Глеб споткнулся, а она, не теряя времени, ударила локтем ему в челюсть. Парень отшатнулся, но не упал, бросившись на неё с рычанием. Сольвейг шагнула в сторону, подставив ногу, и Глеб рухнул на пол, задев ржавую цепь, для чего-то приваренную к полу. Дети ахнули, кто-то отполз подальше.

Парень вскочил, его глаза пылали яростью. Он снова кинулся на неё, целя кулаком в лицо, но Сольвейг была быстрее. Она нырнула под удар, схватила его за воротник и с силой впечатала коленом в живот. Глеб согнулся, задыхаясь, а она, не давая ему опомниться, заломила ему руку за спину, прижав к холодному полу трюма.

– Ещё раз тронешь кого-нибудь, – прошипела она ему в ухо, – и я сломаю тебе не только гордость. Понял?

Глеб дёрнулся, но её хватка была железной. Он прохрипел что-то невнятное, и Сольвейг отпустила его, толкнув в сторону. Парень отполз, держась за живот. Его взгляд был полон лютой злобы, но теперь в нём мелькал еще и страх. Дети молчали, но их глаза изменились – в них появилась искра надежды. Девочка лет десяти, с тонкими косичками и потрёпанной курткой, робко потянула Сольвейг за рукав:

– Ты, правда, нас защитишь?

Сольвейг посмотрела на неё и кивнула, её голос смягчился:

– Да. Но и вы сами должны держаться вместе. И не поддаваться таким, как он, – она кивнула на Глеба.

Парнишка постарше, с веснушками и шрамом на брови, молча кивнул, соглашаясь. Ещё один мальчик, худой и молчаливый, сжал кулаки, словно готовясь поддержать её. Сольвейг почувствовала, как на её плечи легла ответственность за всех них. И эта ответственность давила, вызывая смятение. Учитель всегда говорил: «Не паникуй. Думай, как решить проблему». И она думала.

Закинув её в трюм, работорговцы оставили девочку в покое. Сольвейг слышала, как загудел двигатель судна, за переборкой послышался плеск воды. Они начали движение. Это было очень-очень плохо. Чем дальше они уплывут от Княжества, тем меньше шансов на спасение.

Ошейник-подавитель всё ещё сковывал её магию, но здесь, в отличие от комнаты Гильдии, не было такого пристального надзора. Это давало призрачную возможность предпринять хотя бы попытку побега. Нет! Не попытку! Без уверенности в успехе и пытаться не стоит. Значит, надо сделать так, чтобы вероятность удачи была как можно выше.

Сольвейг сосредоточилась, используя дыхательные техники, которым обучил её Рагнар. Мана начала течь по энергоканалам – медленно, лениво, но достаточно интенсивно, чтобы создавать простые заклинания. Она начала работать. Аккуратно. Незаметно. Чтобы не привлечь внимания охранников.

В трюме нашлись ржавые цепи, обрывки верёвок, куски ткани, а также кусочки проволоки и мелкие болтики, разбросанные по углам и оставшиеся, видимо, после ремонта или демонтажа какого-то оборудования. Пришлось где-то уговорами, где-то угрозами забрать у детей их сокровища, не отнятые работорговцами: бусинки, камешки кварца, обломки пуговиц.

Этого было мало, но для задуманного хватило. Она тайком собирала материалы, пряча их под одеждой или в щелях трюма. Из бусин, кварца и кусочков металла она мастерила взрывные артефакты, вплетая в них простые, но мощные заклинания. Защитные амулеты, сплетённые из верёвок и зачарованные на отражение слабых ударов, она раздала каждому ребёнку:

– Держите при себе, – шептала она, передавая амулеты. – Это вас спасёт.

Дети смотрели на неё с благоговением и надеждой. Даже Глеб, хоть и ворчал, помогал собирать обломки, которые она просила. Его злоба постепенно сменялась настороженным уважением. Но Сольвейг не обманывалась на его счет. Если будет выгодно, он без раздумий предаст или ударит в спину.

Без солнца и звёзд Сольвейг потеряла счёт времени. Сколько она провела в трюме – несколько часов или несколько дней понять было сложно. Кормили их скудно и не часто – чёрствый хлеб, вонючая похлёбка, иногда мутная вода. Но она не сдавалась. Работала на износ, пряча готовые артефакты в щелях трюма, под рваными тряпками и подгнившими досками, заменявшими им постель.

Момент настал, когда она услышала пьяный гогот и звон игральных костей наверху. Охранники напились, расслабились, уверенные, что дети в трюме смирились со свое судьбой. Сольвейг подошла к двери и пошкребла ногтями о ржавое железо. Никто не отреагировал. Тогда она постучалась. Ответом ей стал громкий хохот и сдобренные нецензурной бранью разговоры. Отлично! Надзиратели забыли про них, занятые своими развлечениями.

Она сосредоточилась, чувствуя, как мана потекла по венам. Сольвейг направила энергию в замок трюма – старый, ржавый, он поддался с тихим щелчком. Дети затаили дыхание, глядя, как она бесшумно выбирается наружу.

Охранников было трое. Один спал, уткнувшись лицом в стол, двое других лениво кидали кости, о чем-то переговариваясь на незнакомом ей языке. Сольвейг бросила перед ними парализующий артефакт, сделанный из болтика и бусины. И замерла. Это было ее личное изобретение. Если не сработает, ей будет плохо. Очень плохо! Но у нее все получилось!

Тот, что кидал кости, рухнул, с гулким звуком ударившись лбом об стол. Его товарищ мешком обмяк, откинувшись на спинку стула. Девочка скользнула к матросам и, вытащив у одного из них нож, твердой рукой перерезала всем троим горло. Её руки дрожали. Не от страха, а от напряжения. Убивать было тяжело, хоть это не первые убитые ей люди. Но чтобы вот так хладнокровно, спящих – впервые. «Если враг угрожает твоей жизни, бей первым. И бей наверняка», – так учил ее ярл. И она не подведет своего Учителя!

Крадучись и постоянно прислушиваясь, Сольвейг пробралась к машинному отделению, пропахшему маслом и ржавчиной. Здесь было пусто. Лишь в дальнем углу стоял столик, освещенный тусклой лампой, за которым сидел и заполнял какие-то бумаги матрос в грязной робе. Сольвейг тихой тенью прошмыгнула в нагромождение механизмов. Не заметил!

Она закрепила три взрывных артефакта. Два на кожухе соединения огромного крутящегося вала с какой-то гремящей бандуриной, и один на ящике с кучей рычажков и кнопок. Её цель – вывести судно из строя, лишив его хода. Главное, чтобы выдержал корпус. Иначе они все утонут. Но не такие уж сильные артефакты у нее получились, чтобы разворотить стальное днище.

Теперь предстояло самое сложное – нейтрализовать команду. Тут оставалось полагаться только на удачу. Сольвейг не знала, сколько человек на борту, где они находятся, чем занимаются. Но и сидеть, ждать, когда тебя, как послушную овечку продадут какому-нибудь старому извращенцу в Империи или у эребов она не могла.

Но вот тут, как раз, удача от нее и отвернулась. Матрос, стоявший у лестницы, закричал, едва она высунула нос из трюма и корабль ожил, наполнившись топотом и руганью.

Сольвейг захлопнула люк, забаррикадировав его доской и примотав ржавой цепью к какой то трубе. Добежав до своего отсека, она так же захлопнула дверь, заблокировав ее. Сюда, в маленький коридорчик с несколькими комнатами, одну из которых занимала охрана, а другие служили камерами для рабов, больше ходов не было.

Дети смотрели на неё с ужасом. Глеб заорал:

– Ты нас угробила, дура! Надо было сидеть тихо! Они теперь нас прикончат!

Остальные зашептались, некоторые заплакали. Девочка с косичками завизжала:

– Они нас убьют! Надо ее выдать, и тогда, может быть, нас не накажут!

Дети подались вперед, намереваясь навалиться на Сольвейг. Она приготовилась драться, выставив перед собой нож, на котором еще виднелась кровь убитых надзирателей, её глаза горели решимостью:

– Хотите сдаться? Вас продадут, как скот, или убьют. Я дала вам амулеты, я дерусь за вас. А вы решили меня предать? – она оскалилась на Глеба, примеряющегося броситься на нее. – Ещё движение, и я вскрою тебе брюхо.

Парень в страхе отпрянул. Девочка с косичками спряталась за спины других. Вперед вышел веснушчатый мальчишка. Он никогда не лез на первые роли, предпочитая отмалчиваться. Сейчас его голос был твёрд:

– Я с тобой. Говори, что делать.

Еще один паренек кивнул и встал рядом с конопатым. Постепенно дети перестали плакать, их лица выражали робкую решимость. Сольвейг кивнула:

– Закройте этих, – она кивнула на робко жмущихся к Глебу ребятишек, – чтобы не мешались. И не бойтесь. Мы выберемся.

Мальчишки кивнули. А она активировала взрывной заряд. Грохот потряс корабль. Котлы в машинном отделении разорвало, судно сильно вздрогнуло. Дети завизжали. Послышались крики матросов и рев корабельной сирены. Команда занялась нейтрализацией последствий проведенной Сольвейг диверсии и на время забыла о запершихся в трюме мятежниках.

Гулкий скрежет металла и ругань экипажа эхом отдавались в трюме. Потерявших волю детей заперли в том же помещении, где они находились до сих пор. А Сольвейг, установив еще один взрывной артефакт на люк, ведущий с палубы в трюм, занялась с двумя помощниками возведением баррикады перед дверью. Они прекрасно понимали – если работорговцы доберутся до них, их ждёт расправа. В лучшем случае – смерть, в худшем – жестокое наказание, от которого не оправиться.

Постепенно крики и беготня стихли. А спустя время раздался грохот ударов металла об металл – разъяренные матросы пытались добраться до бунтовщиков. Подбадривая друг друга руганью, работорговцы упорно колотились в люк. Внезапно грохот прекратился, а спустя мгновение раздался взрыв, сменившийся воем боли и ярости.

Через несколько минут под ударами взбешенных матросов задрожала и дверь – последняя преграда отделяющая их от мучительной смерти. Бледная Сольвейг готовилась к последнему бою. Рядом с ней застыли мальчишки. Худенькие, бледные, трясущиеся, но полные решимости не сдаться без боя.

Вдруг снаружи раздались новые звуки – грохот, звон стали, рёв боли, боевые кличи. И голос, который она узнала бы из тысячи:

– Сольвейг!

Рагнар! Он пришёл! Сольвейг закричала в ответ:

– Я здесь! В трюме! – и бросилась растаскивать, так долго и тяжело создаваемую баррикаду. – Что стоите⁈ Помогайте! – крикнула она товарищам по несчастью, едва сдерживая слезы, от охватившей ее радости и облегчения.

Но помогать было уже не надо. Из-за двери раздался громкий голос:

– Сольвейг, отойди от двери. Отошла?

– Да, – девочка едва успела заскочить в пустую комнату, затянув за собой незадачливых помощников.

Баррикада с грохотом рассыпалась, и в проёме показался Рагнар, весь в крови, с магострелом в руке. За ним мелькнули Стрежень и его ватажники, добивавшие матросов. Сольвейг рванулась к Учителю. В коридоре у стены лежал мёртвый Лапа, ч пробитой широким ножом грудью. Эребский капитан пытался сопротивляться, что-то вереща о морском праве, пиратстве и проблемах. Но был одним ударом кулака, появившегося вслед за ярлом младшего Лодброка, отправлен в бессознательное состояние.

– Учитель! – Сольвейг бросилась к Рагнару, крепко обхватив его руками. Слёзы жгли глаза, но она не дала им пролиться. – Я знала! Была уверена, что ты придёшь!

Рагнар неловко приобнял ее в ответ, его взгляд был непривычно мягким и теплым:

– Все хорошо, – он гладил ее по спине, – Все хорошо. Ты их здорово потрепала. Котлы взорвала? Твоя работа?

Она часто-часто закивала, гордо улыбнувшись сквозь слезы и глядя на учителя влюбленными глазами:

– Не могла просто сидеть – ждать пока продадут, как овцу.

– Это по-нашему, – хмыкнул он, оглядывая дымящийся трюм. – А это кто? – он кивнул на двух растерянно прижавшихся к стене мальчуганов, во все глаза разглядывающих Олега. Еще бы. Нет ни одного человека в Княжестве, кто не знал бы, как выглядит Наследник Великого князя.

– Это Стах и Горазд. Они мне помогали. А там, – Сольвейг небрежно махнула в сторону закрытой камеры, – остальные.

Рагнар внимательно посмотрел в глаза ученице, потом на засмущавшихся мальчуганов и его губы тронула едва заметная улыбка:

– Ну, бери своих помощников, и дуйте на «Сокол». А вот эту дрянь мы уберем, – и он легким движением руки снял с нее проклятый ошейник.

Мана рванулась по каналам, вырвав у девочки стон боли и наслаждения. Сольвейг тряхнула головой, прогоняя эйфорию, вызванную избавлением от подавителя, и повернулась к мальчишкам. Они смотрели на Рагнара с благоговением. На лицах, ещё недавно серых от страха, теперь играл румянец, а глаза светились надеждой.

– Пойдемте, – девочка махнула им рукой, приглашая за собой, и по-армейски вытянулась перед Наследником:

– Господин капитан, разрешите, подняться на борт?

Можно было и не спрашивать. Но ведь так хотелось покрасоваться! Судя по мелькнувшей в глазах княжича веселой искорке, он прекрасно понял мотивы девочки:

– Разрешаю, госпожа маг-офицер, – серьезно кивнул Наследник, и настала очередь Сольвейг купаться в восхищенных взглядах двух совершенно растерявшихся пареньков.

– Ну что замерли, – слегка красуясь, усмехнулась девочка, – пойдемте, – и забыв про всю свою важность добавила, – я вам щас такое покажу…

И она практически вытянула за собой Стаха и Горазда. Сольвейг чувствовала себя живой. Она сделала всё, что могла – сражалась, защищала, выстояла. Учитель был рядом. Теперь всё будет хорошо.

Рагнар с Олегом переглянулись и рассмеялись.

– А когда это мою ученицу в маг-офицеры произвели? – сквозь смех выдавил ярл.

– Со вчерашнего дня, – перестав смеяться, совершенно серьезно ответил Наследник, – час назад приказ подписал задним числом.

Рагнар подавился смехом:

– Нахрена⁈

– Потому что я хоть пока и Наследник, но мне моя задница дорога в совершенно неповрежденном состоянии. И если за обычную девчонку я влезать в международный скандал права не имел, то за освобождение маг-офицера, одного из двух, владеющих секретом постановки защиты от аномалии, меня если не наградят, то уж не разжалуют точно.