Текст книги "Сказки темного леса"

Автор книги: Djonny

сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 52 страниц)

– Сука, ты драться со мной хочешь? – мгновенно зверея, спросил Браво и сделал шаг вперед. – Давай!

Бля буду, нас бы там замесили. Браво был на этот счет другого мнения, но проверить это не удалось – двери дискотеки открылись, и на крыльцо выскочил Карцев. Мешкать он не стал: сразу же схватил Чакушкина за голову своею огромною лапой, прижал к стенке и принялся трясти.

– Я чего сказал насчет парней? – рычал он. – Был такой разговор?

– Говорил, – не стал отпираться Чакушкин. – Типа, друзья это твои.

– А тебе, значит, похуй? – возмутился Карцев. – Ну, пойдем!

С этими словами он вздернул Чакушкина вверх, поднял над землею и потащил в темноту. Собравшихся вокруг друзей Чакушкина он совершенно игнорировал, да по правде сказать – не много-то их и осталось. Разошлись от греха.

Что было дальше – не знаю. Последнее, что долетело до нас из темноты, был жалобный вопль Чакушкина:

– Прости, Карц! Карц, прости-и-и! Потом все стихло.

С утра мы развернули крупнейшую в истории нашего путешествия «алкогольную кампанию». Мы притащили из Ручьев немало брошенных нашими товарищами вещей, и теперь намеревались обменять это имущество на самогон. К полудню мы успешно справились со взятыми на себя обязательствами, совершив бартер по следующему списку:

1. Одеяло армейское – 0,5 л

2. Спальник – 2 л

3. Бушлат ментовской – 1 л

4. Плащ-палатка – 1 л

5. Гитара – 4 л

6. Резиновые сапоги – 0,5 л

7. Паспорт Кристины (не удалось обменять)

Итого: 9 литров

Самогон мы брали у Чакушкина-старшего (отца братьев Чакушкиных), славного в Цевле тем, что он на спор выходил с рогатиной на медведя. Дважды ему была в этом удача, но третий медведь обломил рогатину и подмял Чакушкина под себя. Медведя пристрелили наблюдавшие за пари мужики – так что Чакушкин выжил, хоть и ходит теперь хромой.

После совершения сделки мы думали выдвигаться на базу в Сосново, но по нескольким причинам не сумели вовремя этого сделать. Вчера Строри и Тень сняли на дискотеке баб, увлекших их на ночную эротико-романтичекую прогулку в местный центр досуга под названием Липки. А жадные до питерских женихов родители девочек вздумали устроить для наших товарищей званый обед. На самих «подружек» мы с Максимом насмотрелись еще вчера, когда Панаев подвалил к нам и говорит:

– Мы тут четырех баб сняли. Двух получше – для себя, и двух похуже, для вас. Вон, смотрите, две уже идут! Тогда Браво посмотрел в ту сторону и спрашивает:

– Слышь, Панаев, а это которые две? Получше или похуже?

– Получше, – отвечает Панаев.

– Тогда, – говорит Браво, – я тех, что похуже, видеть не хочу!

Званый обед назначили на три часа дня. Мы с Браво идти на это позорище отказались, а зря: зрелище оказалось недурственное. Вышло так потому, что в оставшееся до мероприятия время мы усиленно налегали на самогон, и когда Строри с Панаевым пришло время выходить, они оба уже полностью «перекинулись».

Карнавал начался сразу же по приходу наших товарищей в дом одной из девиц. Почтенные члены двух семейств даже не успели толком посидеть за праздничным столом. На котором, между прочим, было все самое лучшее, что только можно раздобыть в середине осени на селе: румяные помидоры, крепкие соленые огурчики, отварное мясо, копченая рыба и обжаренная с грибами картошка.

Для наших товарищей приготовили наиболее почетные места, девчонок (разодетых, как невест на выданье) усадили рядышком, а напротив расселись их уважаемые матери и отцы. Все с интересом ждали – что же скажут дорогие питерские гости?

Никто из собравшихся не дал себе труда отметить тот факт, что у каждого из них уже сидит во лбу по восемьсот граммов самогона. Любому, кто хорошо знает наших друзей, сразу стали бы заметны характерные признаки: налитые кровью глаза, потемневшие лица и жесткие, затвердевшие взгляды. Я, например, когда вижу, что мои товарищи схожим образом изменились – стараюсь тут же покинуть занимаемое ими помещение.

Видя, что «гости из Питера» сидят недвижимо, ровно пни, хозяин дома сделал знак жене (чтобы она подавала горячее), а сам поднял вверх стопку водки. Увидев знакомый жест, Строри отреагировал мгновенно – нашарил собственную стопку рукой и выпил, не дожидаясь тоста. Но, видать, местная водка после самогона легла как-то не так.

И когда улыбающаяся хозяйка подскочила к Костяну со сковородой, полной горячей «жаренки» – Строри благодарно улыбнулся в ответ, а затем наклонился и выблевал выпитое на сковороду. Этого ему показалось мало: повернувшись к столу, он сблевал еще раз, в это раз на поднос с мясом. После этого он шумно высморкался, взял со стола бутылку водки, сунул ее во внутренний карман и вышел из помещения. Панаев вышел сразу за ним, причем за все время оба не проронили ни одного слова.

Понятное дело – были крики и ругань, девичьи слезы и громкоголосый ор матерей. Но помочь делу было уже нельзя: выйдя из дома, оба «питерских гостя» взяли четкий курс на здание дирекции. В конце концов, нам пора было выдвигаться в Сосново.

Легко сказать, да трудно сделать. Время близилось к семи, а мы все никак не могли тронуться в путь: сидели в дирекции заповедника и нажирались. К какому-то моменту я уже почти ничего не соображал – отличный самогон гонят братья Чакушкины! Разум уже ушел, а вот руки-ноги все еще слушаются, не ясно только, кого.

Посредине застолья между Браво и Строри неожиданно вышел разлад. К этому уже давно дело шло – оба наших приятеля люди в общении мягкие, словно наждак. От их разговорчиков и так искры сыпали по сторонам, а под водочку пламя вспыхнуло еще пуще прежнего. Оба уже извелись, выискивая хоть какой-нибудь повод для ссоры (Максим, например, совершенно безосновательно утверждал, что это из-за Строри мы до сих пор не можем тронуться в путь). А тут Строри выкатил такой повод, что залюбуешься.

В это время Максим стоял в одном конце комнаты, а Строри сидел в кресле напротив, с другой стороны длинного директорского стола. Уронив голову на руки, Строри с мрачным видом слушал, как Максим толкует про свою службу в армии. (По словам Браво выходило, что служил он где-то на севере, в морской пехоте). Вот тут Строри и говорит:

– Слышь, Максим! Пидор ты, а не морской пехотинец!

Услышав это, Браво прямо-таки взвился вверх. В несколько прыжков достигнув края стола, он бросился вперед, проехался по столешнице животом и изо всей силы зарядил Строри кулаком по еблу. От удара Строрино кресло опрокинулось, а сам он упал и перевернул стоящий за креслом короб с директорской клюквой. Но на этом, понятно, дело не кончилось.

Бывают драки и драки. Есть мгновенные стычки, в которых исход боя решается всего за пару секунд. Связка из нескольких ударов, хриплый стон – и все. Кто-то уже лежит. Бывает, что противникам приходится повозиться с друг другом – такое часто можно видеть в профессиональном боксе. И лишь иногда случаются настоящие затяжные бои, навроде сечи на Калиновом Мосту, где «бились они три дня и три ночи».

Битва Строри с Максимом продолжался пять часов – то полыхая, как французская революция, то затихая, как коммунизм в период Брежневского застоя. В первые же несколько минут оппоненты разбили друг другу все, что только можно, а потом лишь добавляли к этому понемножечку. Весь в пол в дирекции был щедро залит юшкой, с первого взгляда и не отличить было – где кровь, а где раздавленная ботинками директорская клюква. Попутно поединщики слегка перепланировали помещение: опрокинули стол, выбили стекла в серванте и отломили с петель дверцы настенного шкафа.

Поначалу я еще пытался их унять, всовывая между противниками подушку от дивана, но напрасно. Из-за этого я пропустил пару таких тумаков, что разнимать дерущихся передумал – наоборот, принялся сам их подзуживать.

– Давай, давай! – орал я. – Бейте друг друга, хуярьте безо всякой пощады!

Вот они и били. Рожи у обоих были окровавлены, кулаки сбиты чуть ли не до костей, а они все никак не могли успокоится. Явного перевеса не было, и когда становилось совсем уже невмоготу, Строри и Браво рассаживались по разные стороны комнаты и отдыхали, глядя друг на друга с плохо скрываемой злобой. Во время одной из таких передышек вышел вот какой случай. Браво подошел к окну, взял со стола железную кружку и налил в нее самогона из стоящей на подоконнике бутылки (там была примерно половина), а затем выпил. Тогда Строри полез в рюкзак, достал оттуда другую бутылку, отвинтил колпачок и нацедил себе около половины стакана.

– Чего бы тебе не пить из вон той бутылки, – спросил я. – Там же еще полно! Зачем новую-то открывать?

– Не хочу пить из одной бутылки с пидором! – громко заявил Костян. – Так-то! Тут все началось заново – только на этот раз Строри был наготове. Когда Браво бросился на него, он отступил в сторону, схватил Максима за куртку и с разгону вышвырнул его через входную дверь на лестничную площадку. После этого Строри мгновенно наложил засов и со счастливым лицом вернулся к столу.

Но счастье его продолжалось недолго. В несколько сильных ударов высадив хлипкую дверь, Браво попытался снова ворваться в помещение. Строри встретил его в проеме, они сцепились, и вскоре драка переместилась на лестничную площадку, а затем и во двор.

Крик при этом стоял такой, что из домов повыскакивали почти все соседи. Надо отдать им должное – вмешиваться никто не стал, просто стояли и смотрели, хотя времени был уже одиннадцатый час. По правде сказать, им было на что поглазеть – швыряя друг друга, Строри с Максимом умудрились погнуть набранный из железных труб газонный заборчик. В конце концов явился Капралов (его вытащили из дома, рассказав, что в дирекции творится черт знает что), увидел учиненный в помещении погром и пришел в страшную ярость.

– Убирайтесь отсюда, нелюди! – орал он, размахивая пудовыми кулаками. – Одних оставить нельзя! Давайте сюда ключи!

Но Строри с Максимом пиздюлями было не запугать – на угрозы Капралова они не обратили вообще никакого внимания. Поэтому Капралов сам выволок из дирекции наши вещи, повесил на искореженную дверь амбарный замок и пошел спать, костеря нас самыми последними словами. Ночь в этот раз выдалась дюже холодная, идти по темноте через болота нам здорово не хотелось, поэтому мы составили вот какой план.

В пятиэтажке, в которой располагается здание дирекции заповедника, далеко не все квартиры жилые. Некоторые стоят запертые, с заколоченными фанерой окнами, так что мы решили вскрыть какую-нибудь из них и там заночевать. Чтобы долго не выбирать, мы решили взломать ближайшую – то есть соседнюю с той, в которой располагается офис дирекции заповедника. С двух ударов выломав фанерную дверь, Браво первым вошел в темное, запыленное помещение. В квартире было две комнаты с паркетным полом, причем стены в обоих были заботливо отделаны лакированной вагонкой. Мебели не было, поэтому мы просто прошли в одну из комнат и расположились на полу.

Батареи не работали, свету тоже не было (вернее будет сказать, нигде не было лампочек). Окна в квартире были забиты фанерой, в помещении стояла чернильная тьма, которую мы сумели чуточку рассеять, подсвечивая себе зажигалкой. Холодно было так, что аж скулы сводило. Чтобы не околеть от холоду и хоть что-нибудь видеть, Строри решил развести на полу костер. Для этого он взял куски сорванной со стен вагонки, поломал их на части, положил на паркет и поджег. Через пару минут костер разгорелся: помещение наполнилось густым дымом, а на стенах заплясали веселые отсветы пламени. Впрочем, отсветами дело не ограничилось – вскоре костер разгорелся как следует, и тогда вспыхнул покрывающий паркет лак.

Как завороженный, я смотрел на стремительно расширяющееся огненное кольцо. Казалось, оно только что появилось – но вот пламя уже на стенах, на потолке, везде. В этот момент Тень (ему показалось, что в помещение стало трудно дышать) выбил закрывающую оконный проем фанеру, и в комнату с улицы проник свежий воздух.

– У-у-у, – загудело вокруг. – У-У-У-У!

Этот звук я узнаю из тысячи: голос нарождающегося Большого Огня. Получив доступ к кислороду, пламя мгновенно окрепло. Огненный язык уже не помещался в комнате, теперь он на несколько метров высовывался в окно, жадно облизывая верхние этажи.

Удивительно, но Строри отнесся к этому чрезвычайно легкомысленно. Сидя на корточках возле своего «костра» (основное пламя шло поверху), Строри пил самогон и смотрел в огонь бессмысленными глазами. В этот момент в комнату зашел привлеченный шумом пожарища Максим Браво.

– Ну что, пидор, – мгновенно отреагировал Строри, – пришел погреться у моего костра? Тут Максим шагнул вперед и ударил Строри ногою в лицо. Так начался последний раунд их схватки: беспощадная дуэль в самом средоточии пламени. Температура в комнате стремительно повышалась, у меня уже волосы начали трещать – а Браво и Строри все никак не унимались. Первым опомнился Панаев:

– Пожар! – одними губами прошептал он, глядя на беснующееся в комнате огненные языки, а потом вдруг заорал во весь голос:

– Атас, братья! Пожар!

Это имело успех: Строри и Браво услышали. Мы попробовали кое-как сбить пламя, но куда там – в комнате прогорела перегородка, и огонь перекинулся на соседнее помещение. Пока мы бегали туда-сюда, вся квартира уже горела.

Единственную серьезную попытку тушения пожара предпринял Тень. Он нашел где-то жестяное ведро, сбегав в подвал и набрал в него стоячей воды. Сунув это ведро в руки Браво, Тень показал на стену и проорал:

– Максим, лей!

Максим вылил, и в следующую секунду какая-то невидимая сила вырвала ведро у него из рук, а самого Максима отшвырнула к дальней стене. Он упал прямо в огонь, причем так неудачно, что на нем загорелась одежда. Оказалось, что Браво плеснул из ведра на подключенную к сети розетку, и его крепенько оприходовало электрическим током.

Это было последней каплей. Вытащив Браво из угла и кое-как поставив его на ноги, мы похватали свои вещи и гурьбой выбежали на улицу. Из окон подъезда уже вовсю валил дым, видно было яркое зарево, с верхних этажей слышались испуганные крики жильцов. Кое-где в окнах уже вспыхнул электрический свет, так что теперь нам оставалось только одно – бежать. Бежать из Цевла, где за поджог жилой пятиэтажки местные жители распнут нас без суда и следствия. Бежать, в прямом смысле слова спасая свою жизнь, прочь из города, в котором у нас нет больше ни покровителей, ни друзей. Бежать, так как за эту хуйню на нас ополчатся не только население и инспектора заповедника, но и местные менты. Нужно бежать, ведь неизвестно еще – не возьмет ли этот пожар чьи-нибудь жизни?

По правде говоря, было сильно на то похоже. Пламя у нас за спиной разгорелось пуще прежнего и успокаиваться не собиралось. Если кто-нибудь из местных сгорит, охота на нас развернется нешуточная. Влипли, ебись оно конем!

Мы в один миг утратили все наработанные позиции: из ловцов превратились в дичь, лишились инспекторских полномочий и перешли в диверсионный режим. Надо было срочно рвать когти – что мы и сделали, на максимальной скорости удаляясь от Цевла по заброшенному проселку в направлении деревни Макарино.

Я думал, что (в свете горящей пятиэтажки) давешний инцидент между нашими товарищами исчерпан – да не тут-то было. Оказалось, что дела обстоят с точностью до наоборот. Вид пламени зародил в сердца Строри и Браво нехорошие мысли – одной драки им теперь было недостаточно, им захотелось пустить друг другу кровь. Мгла воцарилась в их сердцах, словно лоскутья нашего истинного знамени – черного, как ночь, стяга кровавого блудняка.

Они больше не разговаривали: достали ножи и следили друг за другом, стараясь не показывать противнику спину. Лица у обоих были черные от запекшейся крови, в бледном свете луны они выглядели до невозможности жутко. Благо еще, что сразу не сцепились – может, и обойдется еще. Так мы и шли: в темноте, по подмерзающим лужам, между высящимися по сторонам черными громадами деревьев. Я был такой пьяный, что еле держался на ногах – если бы не прочищающий мозги холод, я бы и шагу сделать не смог. Будь ночка потеплее, и мы бы далеко не ушли. А так мы понемножечку продвигались вперед, напоминая группу из четырех зомби – пошатываясь, оступаясь и кровоточа. Одно зомби у нас было музыкальное – Панаев на ходу переделал пару строчек и теперь во весь голос их распевал:

 
Вчера нам крупно повезло
Спалили мы дотла
Не как всегда – одно Цевло
А целых три Цевла…
 

Страна болот (часть 5)
Повсюду только кровь

«Товарищ, опять в пизде мы!

Да в такой, что не каждый влезет.

На хуй такие темы,

Где с нами инспектор Крейзи!»

Утро застало нас в деревне Макарино, на сеновале. Солнечные лучи, словно золотые кинжалы, отвесно падали сквозь прохудившуюся крышу, в проемы между гнилыми досками проникал свежий ветер. Я лежал на спине, закопавшись по шею в душистую траву, а неподалеку от меня торчали из сена головы остальных.

Мне было дурно. Потолок раскачивался и как будто куда-то плыл, во рту царил стойкий привкус жженой резины, глотка растрескалась и пересохла. Голову словно проволокой стянули, руки-ноги не слушались, все тело покрывал липкий пот, отдающий сивухой. Мысли путались, словно клубок гнилых ниток, тело рвала на части нестерпимая жажда.

– Аа-аа, – донесся до меня исполненный муки стон. – А-а-а…

Я с трудом повернулся на бок и увидел Панаева. Он лежал поодаль, смутно напоминая Люцифера наутро после падения: черты лица еще хранят следы былого величия, но в остановившемся взгляде уже виднеется ад.

– Петрович… – еле шевеля губами, произнес он. – У тебя вода есть?

– Не… – прохрипел я. – Ни капли. Надо за нею идти!

Впрочем, сделать это было не просто: мы попали в осаду. Возле нашего сарая собрались едва ли не все деревенские псы, сквозь дощатые двери доносились рычание и визг целой своры. И кабы мы не притворили за собой дверь, макаринские киноиды еще ночью выкопали бы нас из сена и попытались сожрать.

Разумение и честь призывали нас подняться на ноги и надавать наглым тварям по зубам, если бы не одно «но». Вчера мы бы сами с удовольствием перекусали в этой деревне половину собак, но сегодня и пару кроликов не смогли бы одолеть. Еле ворочая головой, я лежал в сене и с чувством нарастающего ужаса пытался припомнить вчерашние обстоятельства.

Прежде всего следовало определить наши убытки. Наиболее существенной потерей казалась планшетка с документами, в которой, помимо прочего, хранились мое удостоверение и выписанные Остроумовым «путевые листы». Скорее всего, она осталась в горящем доме вместе с курткой Браво и Строриной ксивой.

Хорошо еще, коли наши документы сгорели, а не обнаружены на пожарище разъяренными жильцами. По уму, нам следовало срочно уносить из Макарино ноги, но из-за бодуна и собак это оказалось непросто. Не знаю, что бы мы делали, если бы не Максим Браво. Собрав волю в кулак, Браво выкопался из сена, открыл дверь и пинками разогнал собачью стаю по сторонам. Затем Максим прошел вдоль забора до колодца, напился, набрал полное ведро, снял его с цепи и принес нам. Его метания разбудили Строри – он открыл глаза и принялся с интересом оглядываться.

Вынужден признать, что насчет Браво и Костяна я испытывал некоторые опасения. Но, как оказалось, напрасно. Маленько придя в себя, Строри посмотрел на Браво прояснившимся взглядом, придирчиво осмотрел руки (в одной из которых все еще был зажат нож), ощупал лицо и произнес:

– Напарник, как же это мы так?

– Максим некоторое время смотрел на Строри с сомнением, а затем подошел и молча протянул ему руку. Строри ответил тем же, ладонь ударила о ладонь – и мир в коллективе был полностью восстановлен.

Мы столпились возле принесенного Максимом ведра, спеша притушить огонь мучившей нас жажды. Вскоре в мир вернулись краски, сознание прояснилось, руки и ноги налились новою силой. Даже наглые псы разбежались и больше не показывались на глаза. Мы были свободны и могли снова двигаться в путь.

Когда мы прибыли в Сосново, дом Крючка оказался пуст. Ни Кримсона, ни Крейзи там не было, а на столе лежала вот какая записка:

«Братья! Кримсон уехал вчера, сегодня я тоже собираюсь в город. Обратно вернусь только через неделю. Обязательно дождитесь меня, я получу в Комитете проездные документы для всех нас. Поедем домой вместе. До встречи!

Крейзи».

По своему обычаю, даты под документом Крейзи не поставил, так что нам оставалось только гадать – когда именно он уехал? Мы ни за что не стали бы его ждать, но у нас не было особого выбора. Мы лишились документов, пропили все деньги, а из одежды у нас остались только рваные (а у некоторых еще и горелые) обноски. В таком виде непросто было добраться до Питера: на трассе ради таких пассажиров никто не остановится, а в поезд нас и подавно не пустят. Ситуацию осложнял тот факт, что в доме Крючка совершенно не было еды, а гоголевская Ира-Ангел уехала на зиму к себе домой в Сертолово. Из более-менее ценных вещей в доме оставался только магнитофон Королевы, за который продавщица местного магазина предложила нам аж сто двадцать рублей. Магнитофона нам было жаль (он через многое с нами прошел), но делать было нечего.

На шестьдесят рублей мы купили картошки, хлеба и колбасы, а остальное потратили на приобретение пары литров самогона. И как только над тарелками заклубился горячий пар, а в руки легли массивные бутерброды, мы разлили по металлическим кружкам спиртное. И хотя местный сэм по сравнению с напитком братьев-Чакушкиных – просто сивуха, крепости ему не занимать. Мы поздравляли друг друга, отмечая завершение Цевлянского анабазиса, но, как оказалось – несколько преждевременно.

На вторые сутки нашего пребывания в Сосново к нам в дом ворвались двое Цевлянских государственных инспекторов. Судя по всему, разговор с нами они собирались начать с пиздюлей, но немного не рассчитали свои силы. Как только они появились в дверях, мы похватали то, что подвернулось под руку, и со всех сторон обступили незваных гостей.

Увидав, что легких пиздюлей раздать не получится, мужики начали потихонечку переосмыслять ситуацию. Им было над чем поразмыслить – дело пахло нешуточной дракой.

– Ладно, мать вашу! – сказал в конце концов один из них. – Не с пустыми же руками нам уезжать, напишите хотя бы объяснительную! Должны же мы хоть что-нибудь привезти директору! Сказано это было таким тоном, будто говоривший собирался привезти директору наши головы, и только сейчас передумал.

– Хорошо, – кивнул Максим, ни на секунду не отрывая от наших собеседников настороженного взгляда. – Объяснительную мы напишем. Петрович?!

– Угу, – отозвался я. – Сейчас сделаю!

Положив топор, я взял с подоконника лист бумаги и шариковую ручку, подсел к столу и написал вот что:

«Директору заповедника „Полистовский“ от старшего группы общественных лесных инспекторов ___.

Объяснение.

Инспекторской группой в составе четырех человек (список группы прилагается), находящейся в ночь с субботы на воскресенье неподалеку от офиса дирекции заповедника, были обнаружены признаки сильного задымления. Дым шел из-под дверей соседней с офисом квартиры. Вскрыв дверь, мы обнаружили очаг самопроизвольного возгорания и приняли ряд мер для его устранения.

Локализовать пожар не удалось из-за отсутствия в нашем распоряжении адекватных противопожарных средств. В ходе тушения пожара инспектор Огурцов был поражен электрическим током (вода попала на оголенный участок электросети). Увидев, что в тушении пожара стали принимать активное участие другие люди (жильцы дома и т. д.), мы немедленно покинули место происшествия, так как нам было необходимо создать для инспектора Огурцова приемлемые условия и оказать ему посильную медицинскую помощь.

Число, подпись».

– Мы требуем, – процедил сквозь зубы один из инспекторов, как только прочитал составленный мной «документ», – чтобы вы свернули свою деятельность и убирались. В заповеднике вам больше делать нечего, с этого дня вам запрещается заходить даже в охранную зону. Это приказ директора, вы меня поняли?

Меня вдруг разобрала злость. Я неожиданно припомнил все обстоятельства нашей поездки: и «ГТС с запасом топлива», и «питание и форму», и дом с мухами. Вспомнил, как мы охраняли эти ебучие болота, как ссорились с местными, как сидели с помповым ружьем у слухового окошечка на чердаке. И так мне стало от всего этого досадно, что я вышел вперед и заявил:

– Нам ваш директор не указ! Мы подчиняемся только нашему куратору из Комитета, так что идите куда подальше со своими требованиями! Мужики от такой наглости только рты пооткрывали, и тогда я говорю:

– Могу написать вам бумагу, что вашу рекомендацию насчет прекращения нашей деятельности мы слышали. Идет?

– Ах ты… – взбеленился поначалу мой собеседник, но затем подумал немного и махнул рукой: —Хер с вами, пишите что хотите! На том и порешили.

На четвертый день подошли к концу запасы «Примы», так что мы были вынуждены перейти на самокрутки из махорки местного производства. Ее у нас было еще преизрядно: в привезенном Костяном из Ручьев пакете оставалось не менее половины. К сожалению, кончилось не только сигареты – в закромах осталось лишь двести граммов уксуса да полкило слежавшейся соли. По счастью, на поле возле нашего дома принялись резать коров, так что мы упросили местных мужиков слить несколько ведер крови в сорокалитровый бидон. Поставив бидон на печь, мы сварили кровь с солью, получив около двадцати килограммов рассыпчатой коричневатой субстанции, отдаленно напоминающей по вкусу говяжью печенку.

Теперь наш рацион выглядел так: сдобренный брусничными листьями кипяток и вареная кровь с уксусом (половина чайной ложки на брата, ответственный за выдачу – Максим Браво) на завтрак, морс из клюквы и обжаренная кровь с уксусом на обед, отвар из еловых лап и запеченная на сковороде кровь на ужин.

Зарядили проливные дожди, так что мы целыми днями только и делали, что курили махорку да играли в «козла». Летели дни, наполненные воем ветра и барабанными ударами дождя по крыше – треснувшая печь дымила, потолок потихонечку протекал.

Весь мир как будто сжался до размеров закопченной, оклеенной подмокшими обоями комнаты: грязная печь, груда тряпок в углу, провалившийся местами пол и бидон с кровью. Последняя вскоре приелась до такой степени, что даже уксус не помогал. Я не мог без содрогания смотреть себе в миску и во время еды закрывал глаза, но через пять дней вареная кровь начала тухнуть, и от этого способа стало мало толку.

Не знаю, пробовал ли кто-нибудь из вас тухлую кровь? Никакие слова не в силах описать это сложное, затрагивающее все системы восприятия чувство. Передать её мерзкий вид, напоминающий комья коричневой слизи, ее трупный запах и ни с чем не сравнимый гнилостный вкус. Уксус по сравнению с этим кажется небывалым нектаром, а аромат махорки возносит человека до самых небес.

Однажды утром Строри, получивший от стоящего у плиты Панаева свою миску, вцепился руками в волосы и принялся раскачиваться на стуле с выражением непереносимого страдания на лице. Так он провел с десяток секунд, а затем встал и решительно отодвинул миску подальше от себя.

– Что с тобой? – спросил у него я. – Что-то не так?

– Я… – начал Костян голосом ветерана, только что вернувшегося домой с долгой и опустошительной войны. – Я устал от крови!

Шел девятый день нашего пребывания в Сосново, а от Крейзи не было ни слуху, ни духу. Все чаще можно было услышать осторожные и как бы шутливые разговоры о том, как мы будем здесь зимовать, вот только смешно уже не было. Так что когда вареная кровь окончательно протухла, мы решили из Сосново бежать.

Для этого Строри пошел в дом к проживающей неподалеку еврейской семье и стал набиваться в работники – за малую плату и за кое-какие харчи.

– Кровлю можем перекрыть, – авторитетно заявил он, – или забор поправить. Ваш-то совсем прохудился! Много не возьмем: нам бы поесть, да денег на автобус до Локни. Спрошено – отвечено, только вот условия найма показались нам несколько тяжеловаты. За стоимость четырех автобусных билетов до Локни, ведро картошки, поллитру самогона и буханку хлеба хитрые евреи потребовали от нас вот что.

Нужно было отправиться в лес (то есть в охранную зону заповедника), срубить там около двухсот лесин (толщиной в самой тонкой части не менее чем в руку), ошкурить их и положить в штабель сушиться. Затем следовало выкопать по периметру участка тридцать восемь ям глубиной самое меньшее по полтора метра. В них надо было установить столбы (их тоже надо принести из лесу), низ которых предполагалось укрепить принесенными с другого конца деревни камнями. Затем мы должны были повыковыривать из кучи гнилых досок все гвозди, распрямить и с их помощью сделать вокруг еврейского участка настоящий часткол. Но Строри даже бровью не повел, когда выслушал эти условия.

– Все сделаем в лучшем виде, – заявил он. – Только еду и выпивку пожалуйте вперед, а то мы работать не сможем: не ели очень давно! Давайте харчи, и завтра с утра мы примемся за работу! Но наши наниматели не хотели ничего давать вперед, и тогда Строри говорит:

– Не хотите – как хотите. Придется нам к Мусе на работу проситься. Он хозяин видный, с ним голодным наверняка не останешься!

Угроза подействовала, и к обеду у нас в доме появились самогон, картошка и хлеб. Кроме того, нам достались две луковицы, три морковки и несколько соленых огурцов. Так что мы наелись как следует, выпили самогону и разомлели. Мы со Строри сидели на лавке, а Браво с Панаевым расположились на лежаках по разные стороны стола. Вскоре между ними вышла вот какая история.

– Эй, Тень! – крикнул Браво. – Хочешь огурцов?

– Хочу, – отозвался Панаев, которому из-за стола не видно было хитрое выражение лица Браво. – Давай!

Тогда Браво взял миску с нарезанными огурцами и запустил ее по дуге, целясь на голос. Миска взмыла вверх и через секунду приземлилась Панаеву на лицо, залив ему глаза крепким огуречным рассолом. И пока Тень промаргивался, Браво отправил в полет массивную металлическую кружку. Взлетев к потолку, кружка на какое-то время зависла в верхней точке своей траектории, а затем стремительно спикировала вниз. Бросок вышел, что надо: Максим умело подкрутил кружку, и она ребром сломала Панаеву нос.

Вечером того же дня мы договорились с водителем автобуса (который бывает тут всего раз в неделю), чтобы он совершенно бесплатно подкинул нас в Подберезье. Оттуда (как я тогда думал) останется всего тридцать километров до Новгорода, из которого до Питера можно доехать на электричке. Почему я в это верил – остается загадкой, но за небольшое время я сумел заразить своей уверенностью Панаева и Браво.

– От Подберезья до Новгорода ровно тридцать километров! – декламировал я. – Пройдем их за ночь и на утренней электричке двинем домой!