Текст книги "Сказки темного леса"

Автор книги: Djonny

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 52 страниц)

Утро ворвалось в мой разум вместе с шумом деревьев и надсадным гомоном лесных птиц. Ругань сорок перемежались пронзительными криками соек, иногда доносился тихий посвист теньковки – а из глубины леса прямо мне в мозг били барабанные трели дятла-желны. В горле пересохло, башка была словно квадратная, руки и ноги повиновались только с превеликим трудом. Разлепив глаза, я приподнялся на локте и принялся оглядываться по сторонам.

За ночь пейзаж вокруг нашей стоянки претерпел существенные изменения. Пока мы спали, кто-то обнес весь наш лагерь белой пластиковой лентой, к которой через равные расстояния были привешены бумажные таблички. Подойдя поближе, я увидел, что на их обращенной к лесу стороне большими красными буквами выведено предупреждение «DANGER ZONE».

– Ни хуя себе, – пробормотал я, хотя язык у меня почти не ворочался. – Похоже, что наша тайна раскрыта!

Я оказался прав. Покуда мы спали, местные «мастера» провели по нашему поводу «экстренное совещание». Как мы впоследствии узнали от Золота, к ним на стоянку приходили гонцы от мастеров вот с каким вопросом: «Следует ли пробовать выгнать Грибных с полигона, и не желают ли уважаемые хозяева стоянки принять в этом участие?»

И поскольку на оба этих вопроса гонцы получили категорическое «Нет!», «мастера» решили разобраться с нами иначе – обтянули наш лагерь веревкой и объявили его территорию «неигровой». Нам на это было глубоко похуй, если бы не следующий факт: обитателям нашей стоянки могли теперь отказать в обслуживании в кабаке! А вот этого мы допустить ну никак не могли!

Поэтому еще до завтрака Барин вымутил у наших соседей (ими оказались Золото и его друзья) красный маркер и немного подправил надписи на табличках. Так что путешествующие мимо нашей стоянки ролевики вместо предыдущей надписи видели теперь следующее объявление: «DUNGEОNS ZONE».[223]223
  Для ролевика такая вывеска обозначает прежде всего «закопушку» – дополнительную игровую локацию, где игра течет по несколько другим правилам. («Пещера с сокровищами», «склеп приключений» – все, что угодно. В подобном месте игрок может получить «квест», разжиться артефактами и материальными ценностями, повысить собственный «уровень» и т. д.). Вывеска происходит от названия игры «Dungeоns&Dragons» – одной из первых в жанре настольных РПГ.


[Закрыть] Тех, кого это заинтересовало, встречали я и Доцент, с ходу вовлекая жадных до «закопушек» ролевиков в следующий «квест».

– Перед вами – затонувший город Гаага и его могущественный бургомистр! – вещал я, указывая на расположившегося посередине поляны Кузьмича. – Узрите сокровища Подводной Гааги! Я не врал: у нас было на что посмотреть. Мы вывалили на землю кулек старых советских монет, которыми нас спонсировал Строри – в представлении местных ролевиков это была целая куча золота. Впечатленные нашим богатством посетители почтительно кланялись «бургомистру», с интересом ожидая продолжения многообещающей беседы.

– Вы можете получить кое-что для себя, – важно заявлял Кузьмич, – если выполните мое поручение! Вы должны будете пойти в кабак и купить водки, закуски и сигарет на те деньги, которые я вам дам. После этого вы принесете все это сюда, и тогда я щедро вознагражу вас! Только вы не должны никому рассказывать, что были в подводной Гааге – иначе на вас ляжет проклятье! Итак?!

Многие из пришедших соглашались с предложенным «квестом», так что вскорости жизнь на нашей стоянке вошла в привычную колею. Еще до обеда наши «посыльные» доставили для «господина бургомистра» девять бутылок водки,[224]224
  Если учитывать стоимость советских монет по номиналу, то водка на «Буржуа» стоила ровно 11 копеек, что на 2 руб. 89 коп. дешевле стоимости водки во времена СССР. Мне кажется, что устроители зря назвали свое мероприятие «Буржуа» – цены на их игре были даже ниже, чем социалистические.


[Закрыть] четыре баллона пива и без малого два блока сигарет.

Не знаю, к чести московских ролевиков, или же к их бесчестию, но ни один из «посыльных» так и не догадалcя присвоить выданные ему деньги. И хотя мы очень этого ждали, за полдня нас так ни разу и не «кинули». К обеду спиртное на полигоне стало заканчиваться, и кабатчик взвинтил цены на него почти до небес.

Нам это было на руку – среди местных игроков не было почти никого, кто мог бы позволить себе купить целую бутылку. А мы, благодаря Строриной щедрости, могли себе хоть ящик позволить. Пока что мы потратили из нашего запаса старых советских денег чуть меньше трех рублей, а всего там было в районе восьмидесяти.

Ближе к вечеру мы снова «вышли в мир», что не преминуло закончиться скандалом и дракой. Началось с того, что Королева выманила у одного из ролевиков черную рясу, надела ее и отправилась «проповедовать» в местный кабак.

– Покайтесь, люди! – обратилась она к собравшимся. – Покайтесь, и я отпущу ваши грехи!

– А ты правда это можешь? – спросил ее один из притулившихся у стойки «генуэзских купцов». – На самом деле?

– Налей, – предложила ему Королева. – И будешь спасен!

За полчаса Королева отпустила великое множество грехов. По ходу этого она так напилась и обнаглела, что очередному «клиенту» заявила вот что:

– Ты ужасный грешник! – произнесла Королева, залпом опрокидывая предложенную ей стопку. – У тебя накопилось столько грехов, что придется налить еще!

У собравшихся в кабаке это заявление вызвало бурное веселье – и Королева не преминула этим воспользоваться. Забравшись на стол, она обратилась к публике с пламенной речью – причем орала так, что на столах едва посуда не лопалась. Большинство собравшихся встретили эту речь восторженными криками, но нашлись и недовольные. Некто Колобаев (истеричный мужчина средних лет, имевший к проведению этой игры некоторое отношение) вылез из стоящей неподалеку палатки и принялся «быковать»:

– Что за шум? – кричал он. – У меня голова болит, а вы тут орете! Все идите на хуй, а особенно ты! С этими словами он ухватил Королеву за край рясы и принялся стаскивать со стола. Это заметил «подплывавший» к кабаку Кузьмич, который тут же подскочил к Колобаеву и изо всех сил огрел его своим «кораблем». Разлетелись в стороны сухие жерди – а в следующую секунду Кузьмич набросился на Колобаева, и они вместе покатились по земле.

Драка оказалась недолгой. Кузьмич только и успел, что пару раз огреть Колобаева по башке, как подбежали окружающие и растащили их в разные стороны. Зато Кузьмич сумел отстоять наши позиции, так что мы провели за стойкой полночи. Жаль, но из этих посиделок мне мало что запомнилось – пить сегодня мы начали еще до полудня.

В середине ночи звезды на небе подернулись легкой дымкой и начали «кружить», звуки замедлились, а в теле появилось ощущение стремительного падения. Я хотел собрать силы и добрести до нашей стоянки, но тут земля около стойки встала на дыбы и в один миг вышибла из меня остатки сознания.

По-настоящему я пришел в себя только на пути домой – в помещении вокзала на станции Вышний Волочек. Я лежал на скамье, подложив под голову заместо подушки новенькую палатку в длинном фиолетовом чехле. Открыв глаза, я уставился на нее в немом изумлении, так как первое время никак не мог вспомнить – откуда она взялась?

Только через несколько минут я сообразил, что по пути у нас вышла еще одна история – на ближайшей к полигону автобусной остановке. Доцент подметил, что на лавочке рядом с нами сидит какой-то мужик, возле которого лежит охуительная палатка. Она была явно новая и на вид довольно дорогая – не обычная брезентовая, а новомодная, «на дугах». Судя по внешнему виду, хозяин палатки был из числа «цигунистов» – сектантского сборища, регулярно проводящего на берегах Яхромы свои мерзостные сходняки.

Вышло так, что этот мужик и двое его друзей не стали дожидаться автобуса вместе с нами. Вместо этого они ухали на наемной «ГАЗели», в кузов которой им пришлось запихать великое множество разнообразных вещей. И пока они бегали к машине и обратно, Королева с Доцентом сумели задвинуть палатку за край остановки. Из-за этого уезжавшие «цигунисты» совсем про нее позабыли. И хотя через пятнадцать минут они вернулись к остановке на той же самой «ГАЗели», разыскивать пропажу было уже слишком поздно.

– Только что здесь была наша палатка! – набросился на нас один из этих господ. – Где она?! Вы же тут оставались!

– Что ты хочешь этим сказать? – возмутился Кузьмич. – Что мы ее спиздили?!

– Нет, но … – задумался «цигунист», спешно прикидывая свои шансы в случае возможного конфликта. – Мы могли бы подбросить вас до станции – в том случае, если бы палатка нашлась!

– За кого ты нас принимаешь? – возмутился Дурман, поднимаясь с лавки и делая несколько шагов навстречу нашему собеседнику. – Ты охуел?

Все эти воспоминания вихрем пронеслись у меня в голове. Мелькнуло перед глазами обеспокоенное лицо «цигуниста», появилось и исчезло улыбающееся лицо местного старика. Дед сидел вместе с нами на одной остановке, все видел – но так ничего и не сказал. Все эти образы возникли словно бы из ниоткуда – когда что-то в окружающем меня мире пробудило соответствующие ассоциации. Спусковым крючком послужил пожилой мужчина, который метался по залу ожидания и орал во весь голос:

– Только что здесь висел мой зонт! И где он теперь?! ВОРЬЕ!

Истошные крики вывели меня из состояния забытья. Оглядев зал, я увидел: наши товарищи спят на своих рюкзаках, а не хватает одного только Кузьмича. Подчиняясь внезапному наитию, я встал и пошел через весь зал к выходу из вокзала. И когда я с усилием распахнул тяжелые двери, моему взору открылась удивительная картина. Она до сих пор стоит у меня перед глазами – неизгладимое впечатление, оставшееся мне на память от этой поездки.

Было около полседьмого утра – время, в которое на привокзальной площади можно увидеть только редких прохожих да одинокую поливальную машину. Летела во все стороны мелкая водяная пыль, мокрый асфальт блестел в лучах утреннего солнца, а напротив выхода из вокзала стоял Барин, высоко подняв над головою новенький автоматический зонт. При этом над площадью, над кипой окрестных деревьев и над примостившейся у стены чередой продовольственных ларьков несся его хриплый, пронзительный голос:

– Не проходите мимо! – призывно кричал Кузьмич. – Поучаствуйте в распродаже автоматических зонтов! Твою мать, остался последний экземпляр!

Страна болот (часть 1)
В начале пути

«Осталось два ящика водки

И темный от туч небосвод.

Сквозь тонкий расколотый лед

Мы на моторной лодке

Въезжаем в страну болот».

В августе этого года в Питере объявился некто Остроумов – крепкий веселый мужик, близкий друг нашего Благодетеля. Остроумов числился заместителем начальника охраны заповедника «Полистовский»,[225]225
  Полистовский заповедник создан 25 мая 1994 года по Постановлению Правительства РФ № 527 на базе охотничьего заказника, существовавшего с 1977 г. Заповедник расположен на западе Валдайской возвышенности, на водоразделе рр. Полисть и Ловать, в подзоне южной тайги; в Локнянском и Бежаницком р-нах Псковской области. Заповедник создан для охраны одной из крупнейших в Европе Полисто-Ловатской системы верховых болот, совместно с заповедником «Рдейский» в Новгородской области. (Фактически это единая ООПТ, разделенная только административной границей).


[Закрыть] и от лица тамошней администрации передал нашей экологической организации предложение поучаствовать в беспрецедентной акции (речь шла об организации вооруженного патрулирования территории заповедника силами общественных лесных инспекторов). На встрече, которую наш Благодетель устроил по этому поводу в кафе, расположенном на первом этаже здания Комитета, Остроумов представил нам это дело вот как:

– Наш заповедник представляет собой участок самого большого болота на всем Европейском Северо-западе России, вот только охрана в нем налажена из рук вон плохо. Здорово не хватает государственных инспекторов, в сезон сбора клюквы от браконьеров просто спасу нет. Местные до заготовок сами не свои, каждый божий день прут на болото с комбайнами, а незаконно добытую клюкву сдают потом перекупщикам. Вреда от этого немерено – не заповедник получается, а сплошная голая плешь. Ваша помощь нужна будет на месяц-два, пока идет сезон заготовки, а потом станет полегче, и мы уже сами управимся. Ну так как?

– Не знаю… – честно ответил Крейзи. – Скажите хотя бы, где он находится, этот ваш заповедник?

– Чем вы слушали? – удивился Остроумов. – Я ведь уже сказал: посреди большого болота! Ну а если без шуток – Псковская область, Бежаницкий район, окрестности озера «Полисто». И если вы согласитесь помочь, то мы обеспечим вашим инспекторам очень даже приличные условия!

– Это какие же? – спросил Крейзи. – Что еще за условия?

– Во-первых, – тут Остроумов оперся руками на стол и принялся загибать пальцы, перечисляя разнообразные блага, – бесплатный проезд из Питера до самого места, два базовых лагеря, питание, форму, оружие и транспорт. Под последним имею в виду ГТС[226]226
  Аббревиатура: «гусеничный тягач средний».


[Закрыть] с запасом топлива и некоторое количество лошадей. Умеете ездить верхом?

– Ага, – машинально кивнул Крейзи, который до верховой езды был сам не свой. – Ясное дело, умеем!

Удивительно, но Крейзи не врал. По его настоянию часть наших товарищей регулярно выбиралась в район станции Пелла, осваивая на лоне первозданной природы нелегкое искусство верховой езды. Не стану утверждать, будто кто-нибудь, кроме Крейзи, освоил его целиком, но забраться в седло и кое-как ехать были способны многие. И хотя Крейзи не устраивали такие наши успехи (он-то мечтал о чем-то навроде легендарной конницы атамана Махно), большего никто из братьев добиться не смог. Барин, так тот и вовсе проклял все это дело, и, пока братья скакали по заснеженным полям на лошадях, разъезжал по дороге через поля на детских санках, прицепленных к автомобилю одного местного мужика.

– Не хочу я лезть на эту скотину! – декламировал Барин, порядком недолюбливавший лошадей. – Вон она какая здоровенная, а тупая – так просто жуть! Никакой веры ей нет!

Так что и всей правды Крейзи тоже не сказал.

– Умеете ездить, значит? – переспросил Остроумов. – Вот и хорошо! Будет у нас в заповеднике конный патруль!

Тут он довольно хлопнул рукой по столу, но вскоре опять посерьезнел и достаточно строго произнес:

– Ну, ближе к делу. Сколько народу вы сможете выставить? И что это будут за люди? Проверенные товарищи или как? Все ли бойцы опытные?

– А как же! – важно отозвался Крейзи. – Кадры первый сорт, ветераны не одной и не двух кампаний. Сознательные, работоспособные, отличный инспекторский коллектив! Второго такого вы нигде не найдете!

– Ну да, ну да … – закивал Остроумов. – Разумеется, так я и думал!

Короче, это были те еще переговоры. Как потом выяснилось, обе участвовавшие в них высокие стороны изрядно покривили душой, но вот кто наврал больше – читателю предстоит определить по ходу повествования самому. Пока же собеседники расстались премного довольные собой, даже не подозревая, что только что вписали друг друга в грандиозный блудняк.

Вернувшись с собрания, Крейзи собрал у себя на квартире экстренное совещание нашего комиссариата и выступил на нем вот с какой пылкой речью (приведу здесь лишь часть из неё):

– Наконец-то нам доверили по-настоящему серьезное дело! Теперь у нас есть шанс вывести природоохрану с нашим участием на качественно новый уровень! Чтобы в беспощадной борьбе с нарушителями природоохранного законодательства доказать…

В тот день Крейзи говорил долго, а с единственным важным уточнением к его словам выступил брат Кримсон:

– Как, ты говоришь, фамилия того мужика? Остроумов? Я бы человеку с такой фамилией не особенно доверял!

Но на Кримсона тут же зашикали со всех сторон, так что его замечание прошло мимо ушей большинства. Привлеченные несказанными перспективами, мы практически не колебались, и решение ехать в заповедник было немедленно принято большинством голосов. В предстоящей акции вызвались участвовать десять наших собственных инспекторов (Крейзи, я, Строри, Кримсон, Барин, Фери, Гоблин, Тень, Королева и Ирка), пятеро представителей Эйвовского коллектива (Сэр Влад, Макута, Родик со своей подругой Ирой и одногрупник Влада Сержант), Максим Браво и давний знакомый Кримсона Рома по прозвищу «Сарделечка». Это было уже семнадцать человек, а еще пятеро присоединились к нам немного попозже.

– Атас! – резюмировал Крейзи. – Времени на сборы осталось не так уж и много, через две недели пора будет выезжать. Так что шевелитесь!

Любая грандиозная задача встречает на своем пути неожиданные препятствия, и именно так получилось и на этот раз. До отъезда оставался всего один день, когда Барин убедил меня отправиться на прогулку по городу вместе с Федей Дружининым из Берриного коллектива, которого он пригласил нынче вечером «пройтись по Питеру, подышать свежим воздухом и распить вместе пару бутылок сухого вина». Кроме него нам решили составить компанию Строри и Фери.

Тут надо заметить, что (в отличие от многих наших товарищей) Федя Дружинин – человек культурный, и от пьяного бесчинства очень и очень далек. Поэтому все мероприятие намечалось как светский раут, элегантный променад в районе станции метро «Сенная Площадь», неподалеку от обиталища Бариновской девушки Ирки. Никто не думал, что решение «пить портвейн вместо сухого вина» приведет к таким печальным последствиям.

Получилось так, что до Иркиного дома мы добрались только глубокой ночью, порядком обессмыслившиеся, держась на ногах уже не без некоторого труда. Тут-то Барин и заметил закрытую по ночному времени «арбузную точку», которую охранял незнакомый нам молодой человек «кавказской наружности» (то есть какой-то хачик, попросту говоря). Именно к нему-то Барин и обратился с бестактным вопросом:

– Эй, аслица! Где ты прячешь мой арбуз?

Хачик оказался не промах: продолжения ждать не стал, вместо этого выхватив из-под козырька своей «точки» здоровенный арматурный прут. Размахивая им, он бросился к Барину, но по пути его перехватил Федя Дружинин, неожиданно ловко бросившийся наперерез и сумевший с ходу вцепиться в арматурный прут обеими руками. Следом за ним за прут ухватился я, а за мною и Барин со Строри.

Получилась нелепая куча-мала, когда за одну железку уцепились разом шесть человек. С полминуты мы дергали прут в разные стороны, но отобрать его у хачика так и не смогли – тот висел на арматуре, словно приклеенный. Первому это надоело мне – я догадался высвободить одну руку, сунуть ее в карман и нащупать там газовый баллон.

Секунда, и мощная струя газа ударила хачику прямо в лицо. Он тут же разжал руки, пробежал несколько метров по кривой, словно таракан по сковороде, но вскоре упал, скорчился и затих. Гнаться за ним мы не стали. Вместо этого мы отогнули защищающую «точку» металлическую рабицу, выбрали крепкий арбуз и направились в сторону Иркиного дома. Но спокойно дойти дотуда нам не было суждено.

У поворота в Иркину подворотню нас настигли вооруженные палками хачики, числом то ли шесть, то ли восемь человек. Мы слишком поздно сориентировались, а когда обернулись на топот – удары последовали практически мгновенно. Первый же удар палкой в клочья разнес арбуз, которым прикрылся Барин, а затем удары стали сыпаться один за другим. Я был такой пьяный, что мне едва запомнились обстоятельства этой драки: пустая улица, желтый свет фонарей, мельтешение рук и ног и раскиданные по асфальту куски красной арбузной плоти. Минуло всего несколько секунд, и к «арбузной крови» добавилась настоящая: Федя Дружинин уличил момент, прорвался в ближнюю зону и хлестким ударом кулака размозжил одному из хачиков нос. Больше он ничего сделать не успел, так как в следующий миг сам оказался на асфальте с разбитой башкой – другой хачик зашел сбоку и изо всех сил ударил Дружинина палкой. Федя упал, и тут еще один хачик навалился на него сверху и принялся лупцевать. Первым же ударом он сбил с Феди очки, но тут Дружинину на помощь пришел Строри. Бегая кругами около упавшего Феди, преследуемый сразу двумя вооруженными палками хачиками, Строри успел дважды засветить Фединому обидчику обутой в лыжный ботинок ногой – один раз в корпус, а другой раз по затылку. Причем так, что чуть позже ментам пришлось отправлять этого хачика в больницу на пару с Дружининым.

В это время другие трое хачиков загнали меня и Кузьмича сначала в подворотню, а затем и в Иркин подъезд. Сначала я бросился по лестнице вверх, рассчитывая подхватить у Ирки дома плотницкий топор, но совершенно не нашел понимания у Иркиной матери. На мое «Уважаемая, дайте топор!» она отреагировала неадекватно – вместо того, чтобы дать мне топор, принялась орать во весь голос.

Тогда я сбежал обратно по лестнице и в куче хлама, сваленного возле подвала, раскопал полутораметровую чугунную трубу с приделанным к ней пластиковым сливным бачком. Кое-как подхватив ее наперевес, я выскочил из подъезда и бросился сквозь заполняющую двор тьму в мерцающий электрическим светом проем арки.

Поначалу я был недоволен своим новым оружием (здорово мешал бачок), но уже через несколько секунд изменил свое мнение. Когда я пробегал сквозь арку, притаившийся во тьме хачик перетянул меня доской по спине, но немного не рассчитал и с оглушительным грохотом попал по бачку. Останавливаться я не стал, и так с бачком наперевес и вылетел на улицу, прямо под грозные очи прибывшего на место милицейского патруля.

Повязали всех – меня, выскочившего следом за мной Кузьмича (по счастью, он сумел скинуть прихваченную дома у Ирки монтировку еще в подворотне), Фери, Строри и нескольких хачиков. Пару из них пришлось отправить в больницу вместе с Дружининым (одного со сломанным носом, а другого с разбитой башкой), а остальных менты отпустили, так как их старшему хватило ума откупиться деньгами. У нас денег уже не было, так что пришлось нам ехать в «двойку» (2-й отдел милиции) и сидеть там в ожидании своей участи до утра. Наутро нас должны были направить в суд и впаять по пятнадцать суток аресту: за пьяное бесчинство, за погром и самое главное – за преступную бедность.

Наутро (до старта кампании «Заповедник» оставались всего сутки) Крейзи узнал, что лучшие люди из нашего комиссариата томятся в застенках второго отдела, без гроша в кармане и каких-либо надежд на избавление. Тогда Крейзи взял сколько-то денег из своей личной казны, вручил их Иришке[227]227
  Крейзина подруга Иришка, которую не следует путать с Иркой из коллектива «постпанков», подругой нашего Кузьмича.


[Закрыть] и велел ей ехать в «двойку» и вызволять нас оттуда. Так что к десяти утра нас вместо суда вышвырнули из отдела взашей – невыспавшихся, злых и мающихся похмельем. До отъезда оставалось всего ничего: летний день пролетит быстро, а вечер и ночь Крейзи планировал провести вместе с нами у Иришки, чтобы наутро двинуть оттуда на Витебский вокзал.

Иришкин дворик расположен в районе станции Пушкинская, неподалеку от ТЮЗа, и хорошо известен большинству старожилов Питерской игровой тусовки. Такую популярность обеспечила маленькому дворику квартира, где жил в те времена Брендизайк, и в которой располагался известный на весь Питер «подпольный клуб настольных ролевых игр». Там собирались такие люди, как Берри и Трифид, Олюшка и Глеб, Кот (тот Кот, который мент), Федя Дружинин, Воеводский-младший, Юра Орк и другие известные мастера и любители этого дела. Квартира Иришки была расположена в соседнем подъезде, а этажом выше жил еще один деятельный участник означенного коллектива – Тимка Левицкий, муж нашей со Строри и Слоном одноклассницы по имени Кся. Как и везде в Центре, дворик был построен «колодцем» – уютный и небольшой, с кипой сочной зелени посередине. От прочего мира дворик был отгорожен кирпичными стенами близлежащих домов, так что попасть внутрь можно было только через две маленькие подворотни.

Окна Иришкиной комнаты находятся на первом этаже, и сегодня вечером их пришлось открыть нараспашку, отодвинув в сторону многочисленные цветы. Это было сделано, чтобы можно было курить, усевшись на подоконник и свесив вниз ноги. Вскоре Крейзи раздал товарищам кислоту, так что прошло совсем немного времени, как окружающее меня пространство замерцало, завертелось и подернулось легкой серебряной дымкой. Контуры предметов потеряли четкость, стены поплыли и как будто раздвинулись в стороны, и моему внутреннему взору открылся огромный и удивительный мир.

Кое-что я, правда, еще замечал: как Строри, свесившись с кровати, неудержимо блюет, и как потерянно глядит на окружающих непривычный к кислоте Фери. Ему было нелегко, так что я взял его под ручку и потихоньку, маленькими шажочками, вывел во двор.

Солнце уже село, лиловые сумерки упали на мир, превратив маленький дворик в озеро темноты, чуть подсвеченное желтым светом из множества занавешенных окон. Шелестела листва, обволакивая пространство вокруг мягким, чарующим шепотом, неторопливо скользили по небу темные громады облаков.

Мы расселись на деревянной скамейке с бутылкой вина и неторопливо прихлебывали терпкий напиток, глядя на окружающий мир сияющими, полными внутреннего света глазами. Постепенно совсем стемнело, небо стало низким и как будто надвинулось на нас, все звуки стихли, и наступила августовская ночь. И хотя скамейка, на которой мы сидели, мало сказать – вросла в землю, у меня было стойкое чувство, будто путешествие наше уже началось.

Полностью пришел в себя я только на станции Дно, километров за двести от Питера. Уронив голову на руки, я сидел за пластиковым столом в помещении кафе, расположенного прямо в здании вокзала. Меня мутило, я осознавал реальность с превеликим трудом. Вроде бы мы стартовали из Питера сегодня утром, на электричке добрались до Волховстроя, где пересели на «подкидыш», который доставил нашу компанию на станцию Дно.

Теперь нам нужно было дождаться еще одного «подкидыша», следующего в направлении Локни. Мы рассчитывали, что он довезет нас до еще одной «промежуточной цели» нашего путешествия – станции Сущево. Там мы собирались сесть на автобус до поселка заводского типа под названием Цевло, где располагается дирекция Полистовского заповедника. Но не тут-то было! Поначалу нас подвел «подкидыш», который все никак не хотел приходить. В ожидании его братья оккупировали местный шалман, расселись за белыми пластиковыми столами и на полную катушку включили принадлежащий Королеве магнитофон. Звуки бессмертного «Союз-21» бились об обшарпанные стены, выкрашенные в муторный зеленый цвет, с грохотом отражаясь от высящейся в углу зала цилиндрической печи.

– Танго белого мотылька… – несся из магнитофона медовый голос товарища Меладзе, а Барин хрипло ему подпевал:

– Возле водочного ларька! – выл Кузьмич, разливая теплое сорокаградусное пойло по пластиковым стаканам. – Налетай, братья! В добрый путь! Но покинуть Дно оказалось не так-то легко.

– Ты что, лесная охрана, совсем охуел?! – заорал кондуктор «подкидыша», как только Крейзи сунул ему вместо билетов выписанные Остроумовым «путевые листы». – Это что за хуйня?

– Ну… – от такого подхода Крейзи поначалу опешил. – Это маршрутные листы, дающие общественной лесной инспекции право…

– Иди-ка ты на хуй! – пуще прежнего взбеленился кондуктор. – Какое такое право? Смотри сюда, это что за печать?

– Это печать Полистовского заповедника! – резко ответил Крейзи, постепенно все более раздражаясь. – А вон та, сбоку, печать Комитета по Лесу! И не надо на меня…

– А должна быть печать Министерства Путей Сообщения! – брызжа слюной, перебил Крейзи кондуктор. – Или хотя бы Октябрьской Железной Дороги! На кой хуй мне твой заповедник? Лесоводы нам не указ!

– Так ведь… – начал было Крейзи, но кондуктор был неумолим:

– Все равно не пущу!

Пришлось нам пойти на компромисс: собрать для кондуктора небольшую мзду, за которую он пустил нашу банду (в составе двадцати двух человек) временно ехать в углу вагона и в двух тамбурах. Открыв двери нараспашку, мы с братьями наблюдали, как проносятся мимо заболоченные леса, изредка сменяющиеся унылой панорамой полуразрушенных кирпичных домов и покосившихся от времени сараев. Встречный ветер нес запах болот, к которому иногда добавлялся стойкий привкус солярочной гари – когда ветер менялся и на нас падал шлейф дыма от тянущего «подкидыш» локомотива.

Стремительно вечерело, так что когда мы прибыли в Сущево, небо уже успело сменить свой цвет: из ослепительно-синего стало сначала бледно-розовым, а затем лиловым. Августовские сумерки недолги, так что когда припозднившийся автобус принял нас на борт и направился в Цевло, вокруг уже царила глухая ночь.

Прилипнув к стеклам, мы силились хоть что-нибудь разглядеть в окружающей тьме, но напрасно. Лишь мелькнули вдали огни железнодорожного переезда, да пару раз полыхнули над пустынной трассой фары встречных машин. И больше ничего: над болотами лежал покров темноты, скрывая от нас таинственный город Цевло и его обитателей.

Первый фонарь, который мы увидели на выходе из автобуса, горел над парадной блочной пятиэтажки – дома, где расположен офис дирекции заповедника. Эта квартира находится в угловой парадной на первом этаже и состоит из двух комнат (побольше и поменьше), причем значимую часть большей комнаты занимает принадлежащий директору заповедника огромный Т-образный стол. Возле него стоит металлический сейф и старенький диван, а больше в комнате ничего особенного нет.

Встретил нас один из государственных инспекторов по фамилии Капралов – дюжий дядька самого свирепого вида. Он объяснил нам, что Остроумова на месте нет, так что придется нам пока что обойтись без него. Капралов предложил нам устраиваться на ночлег в помещение дирекции, предупредив, что назавтра нам предстоит прослушать инструктаж, разделиться на группы и отбыть в подготовленные для нас «базовые лагеря». Но на вопрос, что же это за лагеря, Капралов отвечать отказался.

– Утро вечера мудренее, – сказал он, как отрезал. – Завтра все узнаете! А пока что доброй ночи, пойду я. Отдыхайте.

Основная часть нашего инспекторского коллектива расположилась в большой комнате на диване и на полу, а маленькую комнату занял под свои нужды Крейзи. С ним вместе поселились Наташа и Максим (героиновые барыги с Сенной, отправившиеся с нами в надежде на лоне природы избавиться от поразившей их опиатной зависимости и за это спонсировавшие нашу экспедицию кислотою и коноплей), а также неведомо как вписавшиеся в этот блудняк юноша и девушка, дальние знакомые нашего Крейзи.

В нашей компании они производили до крайности неуместное впечатление – слишком цивилизованные, чересчур культурные, с ног до головы изнеженные горожане. Кроме них в той же комнате поселилась Кристина – молодая и довольно-таки страшная девка, обитавшая в дворах неподалеку от Крейзи и сумевшая каким-то образом прибиться к нашему коллективу. Устроившись в своем логове, Крейзи развел в ложке кислоту и принялся выкликать товарищей к себе. Так что когда я решил выйти из офиса на улицу, в моей крови, словно весенний снег, таяли крохотные белесые кристаллы. Зажимая локтевой сгиб левой рукой, я вывалился из подъезда под качающийся свет электрического фонаря и принялся озираться по сторонам. И то, что я увидел, мне здорово не понравилось.

Половина окон в нашей пятиэтажке оказалась выбита, кое-где проемы заделали фанерой, да и то не везде. Свету почти нигде не было, большинство квартир выглядели нежилыми. Соседний дом по той же улице стоял совсем темный, а дальше мгла размывала все очертания – покосившейся трансформаторной будки, ржавых цистерн и приземистых бетонных гаражей. Сумрачное небо тяжело нависало над этой мрачной перспективой, далекий собачий вой сверлил уши, словно тупой бурав. Было во всем этом что-то от маленьких городков, где традиционно происходит действие романов Стивена Кинга – атмосфера упадка и запустения, привкус ржавчины в воздухе и дурманящий голову запах сфагновых болот.

Нечто впереди привлекло мое внимание, и я прошел несколько десятков шагов, чтобы получше это рассмотреть. По мере того, как я удалялся от подъезда, моему взору открывалась картина бетонированной детской площадки и старых качелей, грубо сваренных из двухдюймовых металлических труб. Их П-образная конструкция сиротливо торчала из растрескавшегося бетона, кое-что в ней манило меня, цепко удерживая взгляд.