Текст книги "Сказки темного леса"

Автор книги: Djonny

– Слышь, мудило вафельное, – заплетающимся языком вывел я, – что это за петушиная грива у тебя на голове? Живо сними с себя это говно и дай мне сигарету!

Незнакомца мои слова здорово возмутили, он даже принялся подниматься со своего места – но к такому повороту событий я был готов. Шагнув вперед, я с силой ударил человека в шапке пивной бутылкой по голове. Разлетелись по сторонам стекла, хлынула кровь – а мой оппонент упал и больше не поднимался.

Такой удар простой пивною бутылкой – огромная редкость, не часто удается свалить человека за один раз. Я ощутил сильную гордость и испытал душевный подъем – из-за чего забрался на скамейку, где только что сидел незнакомец, поднял руки и принялся во все горло орать. Только тогда я сумел разглядеть троих товарищей хозяина шапки, «прячущихся» на этой же остановке. И они совсем не дали мне времени на обдумывание ситуации.

Ближайший из них, высокий парень в зимней спортивной куртке, подскочил к скамейке и с ходу заехал мне в переносицу. Этим ударом он сломал мне нос, а затем я сам себе добавил – когда попытался ударить в ответ, упал со скамейки и сломал правую руку. Некоторое время меня били ногами, но недолго – неподалеку случилась милицейская машина. Тогда меня прекратили бить, поставили на ноги – и мы побежали. Нога в ногу с моими недавними оппонентами мы пересекли парк, а потом наши пути разошлись. Они побежали в сторону телефонной станции, а вот куда побежал я – про это не помню.

Я пришел в себя на пустыре за СКК им. Ленина – когда пил спирт из пластиковой бутыли, сидя по пояс в ледяной воде. Здесь под землей проходят трубы центрального отопления, поэтому лужи не замерзают даже самой лютой зимой.

Сил моих хватило лишь на то, чтобы выбраться из воды, и, словно зомби, ковылять по району, бессмысленно пошатываясь и кровоточа. Около пол-второго ночи я принялся колотить в двери к Рыжей, но она меня прогнала – лишь только завидела мою пьяную рожу. Рука у меня за это время раздулась и почернела, но все равно – поездкой в целом я остался очень доволен. Ведь это не у мне врачи ампутировали все пальцы на ногах, так что жаловаться было не на что. Нет слов – хорошо отметили конец полевого сезона!

Начался ноябрь, а вместе с ним установились такие свирепые морозы, что и носа на улицу не высунешь. Мы коротали время на квартире у Строри, неподалеку от ЦПКиО, развлекая себя водкой и кинофильмами. Среди них нам попались недавно вышедшие в свет «Natural born killers» мистера Стоуна, оставившие в наших сердцах глубокие, кровоточащие рубцы.[155]155
  Есть множество культурно неразвитых людей, ошибочно полагающих, будто «Прирожденные Убийцы» рисуют перед нами только картины беспочвенного насилия, густо замешанные на невинной крови. Такие кинокритики за деревьями не видят леса, пропуская мимо глаз и ушей самое главное – лучшую романтическую историю из когда-либо созданных.


[Закрыть] Как-то раз поутру Строри, очарованного темным гением Стоуна и Тарантино, неожиданно осенило. Некоторое время он сидел, будто бы к чему-то прислушиваясь – а потом принялся напевать, покачивая головой и выбивая такт костяшками пальцев. Через несколько минут он схватил гитару и запел, а получилось у него вот что:

 
Я отморозился на кухне, во время еды,
Я живо выскочил во двор, дал кому-то пизды.
Предел моих желаний – дать кому-нибудь по роже.
Я совершенно безнадежен, абсолютно отморожен!
 

 
Я – отморозок!
 

 
Мне не нравятся все эти говнюки и мудаки,
Что называют себя в обществе словом «ролевики».
Я их пизжу сапогами, пускаю с камнем ко дну,
Я веду с этими козлами затяжную войну!
Все говорят – что я ублюдок, наши мнения схожи.
Я совершенно безнадежен, абсолютно отморожен!
 

 
Я – отморозок!
 

 
Я никого не стесняюсь, ничего не боюсь,
я нахожу «неуподоблюсь» и над ними глумлюсь.
Я заливаю их газом, я их пизжу до крови,
Между мной и «мастерами» нет особой любви!
Все говорят, что я подонок – наши мнения схожи.
Я совершенно безнадежен, абсолютно отморожен!
 

 
Я – отморозок!
 

Песня понравилась, став для нашего коллектива немеркнущим хитом, своеобразным «военным гимном». 14 ноября на квартире у Алены Маклауд мы ритуально обрили свои головы в честь подвигов Микки Нокса, учредив таким образом новый профессиональный праздник – День Отморозка. Побрились все – только Крейзи отказался, заявив, что ему это не нужно, так как «противоречит его жизненной позиции и видению мира». После этого некоторые люди заподозрили, будто бы мы всей бандой подались в скинхеды, но, видит бог – у нас и в мыслях этого не было. Лысые затылки пригодились нам на другом фронте.

Как всегда, дней за двадцать перед новым годом в Комитете по Лесу Л. О. объявили предновогодний аврал – расширенные курсы инспекторской переподготовки. По идее, мы должны были «обилечиваться» удостоверениями вместе с людьми от «Гринхипп», да вот беда – за время прошлогодней кампании у нас сложилось к этим пидорам предвзятое отношение. Руководство «Гринхипп», со своей стороны, не могло простить нам глумливого и до крайности неуважительного отношения, на корню подрывающего ихний авторитет. Поэтому они решили избавиться от нас, как от пассажиров невежливых и неудобных. Не решаясь прямо нам отказать, Тони Лустберг, назначенный ответственным за наш «слив», решил прибегнуть к методу «подставы и провокации». Продумав все как следует, Лустберг подкараулил нас в день начала инспекторских курсов на лестничной площадке, перед входом в помещение Комитета по Лесу, и заявил:

– Не хотелось говорить вам об этом, но правила изменились. Мы не можем больше позволить дежурить вашим оперативникам, вы с работой совсем не справляетесь! Мы вынуждены назначить старшего в вашу группу – Алимова Юру! Он будет вами руководить и координировать вашу работу, а вы должны будете ему подчиняться!

Тут надо заметить, что нашу реакцию Тони вычислил верно. Его слова вызвали у товарищей целую бурю справедливого негодования.

– Алимов – это Тайбо, что ли? – возмутились мы. – Вы совсем уже охуели! Он же неуподоблюсь!

– Ничего страшного! – заявил Лустберг. – Или берите старшим Тайбо, или проваливайте ко всем чертям! Решайте быстрее! Мы переглянулись – больно уж неудобная складывалась ситуация.

– Нам надо подумать, – ответил наконец Крейзи. – Недолго, до конца сегодняшних курсов. И тогда мы дадим тебе наш ответ!

– Ладно, – заявил Лустберг, несколько удивленный нашей покладистостью. – Думайте до вечера, но только не дольше! С этими словами он отошел – оставив нас курить у окна, размышляя над его словами.

– Это что же? – заявил Строри, как только Лустберг скрылся из глаз. – Они хотят, чтобы Тайбо нами правил?

– Навряд ли! – рассмеялся Кузьмич. – Тайбо, небось, про это еще и не знает! А что это значит?

– Что нас хотят «слить»! – вздохнул Крейзи. – Ждут, что мы отпиздим Тайбо, или еще чего-нибудь подобного!

– Ну, а мы что? – спросил я.

– Отпиздим! – заявил Маклауд. – Жалко упускать такую возможность!

– Подождите… – начал было Крейзи, но Строри тут же его перебил:

– Согласен, – кивнул он. – Скорее пойдемте в зал!

В просторном помещении собралось уже немало народа – сидели на поставленных друг за другом стульях и на скамейках вдоль стен. Вел нынешнее заседание товарищ Батов по прозвищу Туранчокс – в своей неподражаемой, до полусмерти изматывающей манере. Видно было, что он еще в молодости продал душу дьяволу – покровителю чиновников и номенклатуры, и получил в обмен на это демонический дар. Трехминутная беседа с ним выматывала больше, чем двухчасовая пробежка. Создавалось впечатление, что старик пьет из слушателей жизнь пристальным взглядом своих выпученных глаз.

Пока он говорил, мы сидели неподвижно, не решаясь на то, зачем пришли. Но вот, словно дурной сон, минул целый час – и Туранчокс смилостивился над нами. Он достал из кармана пачку «Примы», объявил двадцатиминутный перерыв и вышел из зала. Когда за Батовым захлопнулась дверь, по комнате пронесся общий вздох облегчения, а нависшая было тишина сменилась разнузданной болтовней. Собравшийся народ принялся расхаживать по помещению и кучковаться, атмосфера разрядилась. Но тут посреди зала истошно закричала Алена Маклауд:

– Серёжа, Тайбо меня лапает! Да что же это такое!

Все взоры обратились к центру комнаты, где подпрыгивала и крутилась волчком взбешенная Алена. Перед ней, пунцовый от смущения, стоял Тайбо и нелепо шевелил толстенькими губами в тщетной попытке хоть что-нибудь возразить.

– Я не лапал, – жалко бормотал он. – Я здесь не причем… Но договорить ему, ясный-красный, не дали.

– Пидор! – закричал Маклауд так, что мне показалось: заводская сирена завыла в помещении. – Ты что творишь?!

– Это не я! – завизжал Тайбо, понимая уже, что сейчас будет.

– А кто? – продолжал наседать на него Маклауд, при этом стремительно пересекая комнату. – Хочешь сказать, моя жена сама себя лапала? А ну-ка, пойдем – выйдем с тобой в подворотню!

– Я… – попытался было оправдаться Тайбо, но было поздно – Маклауд схватил его за шиворот и потащил к выходу из помещения.

– Я сам пойду! – закричал Тайбо, весьма чуткий на людях к вопросам собственного достоинства. – Сам!

Пока все это творилось, мы тихонечко наблюдали за Лустбергом. Он сидел с весьма довольным лицом, ничуть не печалясь о судьбе Юры Алимова – еще бы! По лицу Тони нетрудно было прочесть его мысли: «Повелись! Сейчас дадут Тайбо пизды, и появится отличный повод слить их из природоохраны! Получилось!»

Смакуя свою победу, Лустберг еще не знал, что в комитетском туалете уже лежит один такой повод – в лице инспектора «Гринхипп» Разуваева по прозвищу Злая Голова. Мы повстречали его на лестнице, за минуту перед тем, как отправились слушать лекцию Туранчокса. Но ради Никки мы решили задержаться. Ровно настолько, сколько потребовалось Маклауду на то, чтобы затащить Злую Голову в мужской туалет, запихать головой в унитаз и оглушить сильным ударом деревянного стульчака. После этого Маклауд спустил воду, вымыл руки и отправился вместе со всеми слушать положенное на сегодня Туранчоксовское «назидалово». Так что зря Тони пошел на такие жертвы – повод у него уже был, причем отличный повод.

Через несколько дней чиновники Комитета приняли от руководства «Гринхипп» следующую бумагу. Мы приведем её здесь выборочно, только самые интересные места:

«…разъяснения по поводу бывших инспекторов и дружинников (список фамилий), замеченных в воровстве со склада незаконно добытой лесопродукции с целью получения средств на употребление алкоголя и наркотических средств. Данные лица не соответствуют моральному облику общественного лесного инспектора, что выражается в систематическом совершении последними хулиганских действий и применении насилия к другим членам природоохранного патруля.

Такие действия были совершены 15.12.1997 в отношении действительных инспекторов и дружинников – членов „Гринхипп“. Во время инспекторских курсов в здании Комитета по Лесу были зверски избиты инспектор Н. Разуваев и дружинник Ю. Алимов – первый в помещении туалета, а второй – на улице, неподалеку от входа в Комитет.

В связи с приведенными фактами руководство „Гринхипп“ не может рекомендовать указанных выше лиц для участия в будущих кампаниях Комитета. Просим снять виновных (по приведенному списку) с участия в ЕК-97 и обязать их сдать имеющиеся у них на руках природоохранные удостоверения. С уважением, В. А Гущин и А. Э. Лустберг».

В четверг, восемнадцатого декабря, за четыре дня до начала старта кампании, нас вызвали к одному из чиновников Комитета. Это был полковник,[156]156
  Чиновники Комитета по Лесу, кроме должности, имеют воинские (офицерские) звания.


[Закрыть] который объявил нам, что мы обязаны сдать выданные нам при посредничестве Гущина и Лустберга двенадцать удостоверений старого образца.[157]157
  В «Дружине Гринхипп» пользовались двумя типами удостоверений: выданными в Комитете (зеленого цвета) и ксивами Спб-отделения ВООП (Всероссийское Общество Охраны Природы), председателем которого не так давно стал В. А. Гущин. Это произошло в результате перевыборов руководства Сп-б отделения ВООП, которые прошли зимой 1996 года в холле одного ДК возле ст. м. «Технологический институт». Перевыборы состоялись перед дверями офиса ВООП, на тот момент запертого (так как никого из действительного руководства ВООП об этой акции не предупредили). Специально для этих «выборов» Гущин и Лустберг подписали большое количество молодежи (в том числе и нас) вступить в ряды ВООП. Затем они (мимо прошлого начальства) провели «внеочередной съезд» и назначили Гущина новым председателем филиала ВООП в Сп-б. После этого Гущин вскрыл дверь офиса ВООП и прибрал к рукам все необходимые документы.


[Закрыть] Нам объяснили, что руководство «Дружины Гринхипп» отозвало рекомендацию, строго необходимую для прохождения инспекторских курсов. Фактически это означало: нас только что вышвырнули из Зеленого Движения.

– Что приуныли? – спросил у нас полковник, с улыбкой глядя на наши мрачные лица. – Я так понимаю, мужеложцы сами вас спровоцировали? Что же мне теперь с вами делать?

Сказано это было таким будничным тоном, что мы поначалу даже ничего и не поняли. Но через несколько секунд до нас начал доходить смысл услышанного.

– Так вы… – тихо спросил Крейзи, – вы тоже знаете, что они педики?

– Как не знать? – ответил полковник. – «Охрану природы в зелено-голубых тонах»[158]158
  Публикация в газете «Смена», характеризующая деятельность Гущина на природоохранном фронте, как направленную на растление несовершеннолетних и вовлечение последних в гомосексуализм.


[Закрыть] читали? Я этих гомиков терпеть не могу, они мне уже вот где!

На этом месте полковник очень выразительно провел ладонью по горлу.

– Был случай, – спокойно продолжал он, – вывели они меня, и я разбил Гущину нос. Так он на меня тут же заявление подал!

– И как? – поинтересовался Крейзи. – Что из этого вышло?

– Ничего, отписался, – махнул рукой полковник. – Дескать, решил посмотреть на часы, согнул руку к лицу, а браслет часов зацепился за его паскудную рожу. Но, сами понимаете – этот случай не добавил тепла в наши отношения. А раз уж я сам совершил подобное, то вас и подавно ни в чем не виню. Работать хотите?

– Еще бы! – отозвались мы. – Ясное дело, хотим!

– А можете? – строго спросил полковник. – Сколько у вас народу, какой возьмете охват?

Тут слово взял Крейзи. Из кармана своей индейской куртки он вынул затасканный блокнот, раскрыл его и начал прикидывать:

– Всего народу будет около ста человек. Нам понадобится полсотни удостоверений и направления на Московский, Балтийский и Варшавский вокзалы.

– Остаются «Гринхипповский» Финбан и Витебский, вотчина Жука, – подытожил полковник. – Широко же вы размахнулись!

– Не так уж и широко! – вмешался я. – На Финляндский вокзал тоже выпишите направление!

– Зачем? – удивился полковник. – Там же эти…

– Именно за этим! – отозвался я. – За нами должок!

– Эх! – рассмеялся полковник. – А людей на четыре вокзала у вас хватит?

– У нас – не хватит, – отозвался Крейзи. – Но нам помогут друзья!

– Договорились, – ответил полковник. – Получите удостоверения нового образца и расширенные путевые листы с новыми полномочиями. Готовьте фотографии – и за работу!

В смятенных чувствах, еще не до конца уверовав в собственное счастье, мы гурьбой вывалились из кабинета.

– Уф, – выдохнул Крейзи. – Повезло. Попался нормальный мужик, за ним не пропадем. Подлинный благодетель!

С той поры в беседах с друг другом мы стали именовать этого полковника не иначе, чем «наш Благодетель». Так и говорили:

– Опять у нас говно вышло! Ступай, Крейзи, отмазывай нас перед Благодетелем!

Ватник, дающий все права

«Радиус жопы у Гущина

Больше, чем наша орбита.

Гущин – это опущенный

Педерастии арбитр»

Веселые четверостишья

Оперативный штаб кампании для нашего крыла решено было устроить на Московском вокзале, в помещении отдела транспортной милиции. Он располагается в подземном переходе, соединяющем ст.м. «Площадь Восстания» с выходами к перронам и в здание самого вокзала. Это полутемная и сырая, загибающаяся буквой «Г» бетонная труба, на изгибе которой находится трехслойная стальная дверь с электрическим замком. Если дежурный смилостивится и нажмет кнопку, то послышится характерный металлический стук, язычок замка втянется в паз – и массивная дверь отворится.

Прямо за дверью устроен небольшой тамбур, из которого открывается вид на бронированный «аквариум» дежурного по отделу, а у стены напротив установили небольшой стол – для нашего дежурного.[159]159
  Эта должность полностью называется так: оперативный дежурный по направлению (ОДПН).


[Закрыть] В этом году, благодаря заботе нашего Благодетеля, мы работали автономно, подчиняясь только чиновникам Комитета, полностью выйдя из-под юрисдикции расположившегося на Витебском Жука.[160]160
  Начальник организованных при СПбГУ молодежных «Зеленых Дружин», вплоть до 1996 года координирующий работу городского штаба Елочной Кампании, располагавшегося на Витебском вокзале.


[Закрыть] Штаб на Мосбане стал центром нашей экспансии, откуда мы разослали рабочие группы по остальным направлениям: основать пикеты на Балтийском и Варшавском вокзале, на узловых станциях (таких, как Сортировочная и Ленинский проспект) и в дальние челноки (на Мгу, Волховстрой, Любань, Тосно, Лугу, Сиверскую). Мы сами ни за что бы не справились с таким объемом работ, но Крейзи несколько дней «не слезал с телефона» – и к началу кампании у нас появились помощники. Среди них оказалось немало наших старых знакомых из игровой тусовки, а кроме того, нам здорово помогли кадрами лидеры двух известных в Питере общественно-политических структур.[161]161
  Мы не упоминаем прямо названия этих организаций, так как не связывались с их пресс-службой и не знаем, будет ли для них удобно сопоставить свои имена с «текстом подобного содержания». Но факты остаются фактами: в проведении большинства акций они оказали нам неоценимую помощь, взяв на себя наиболее сложную часть оперативной работы. Поэтому мы снова хотим сказать их личному составу: «Уважаемые, огромное вам спасибо!»


[Закрыть] Их лидеры объявили охрану природы «задачей для патриотов», и к старту кампании (22 декабря) у нас сложился полностью укомплектованный штат дружинников и инспекторов. Причем укомплектованный людьми, подготовленными к оперативной работе, в отличие от членов «Дружины Гринхипп» – составленной преимущественно из жирных хиппи и апатичных ролевиков. Именно поэтому Крейзи, планируя нынешнюю кампанию, основной упор сделал на выработку протоколов. Рассуждал он примерно следующим образом:

– У Лустберга, да не уподоблюсь ему вовек[162]162
  Специальным решением Антон Эрикович Лустберг был зачислен в Список Неуподоблюсь; в масштабах карточной игры «Неуподоблюсь» Антону Эриковичу соответствует дама в пидорской масти (дама червей).


[Закрыть] – только один вокзал и всего десять человек народу, плюс пикет в Девяткино и максимум два челнока в день. А мы возьмем три вокзала – на Варшавский и на Балты поставим мобильные группы, а на Московском сделаем оперативный штаб. Будем шмонать каждую электричку, на узловых станциях навроде Сортировочной поставим засады – так что мимо нас ни одна сука с елкой не проскользнет. Народу у нас – почти сотня, то есть в десять раз больше, чем у «Гринхипп», значит, и протоколов должно быть соответственно. Так как, Петрович? Сядешь оперативником на Мосбан?

– Угу, только не сразу, – кивнул я. – Сначала хочу направление на Финляндский, чтобы пободаться с нашими недругами за их вотчину. Я так понимаю – у них тоже будут соответствующие бумаги?

– Именно так, – подтвердил Крейзи. – Но и у тебя будут, так что все путем. Посидишь там дня три – и у них разбежится половина личного состава. Опять же, протоколы за эти три дня все будут наши. Кампания-то идет всего десять дней, так что минимум на треть испортим пидорюгам отчетность.

– И здоровье наполовину, и совсем – настроение, – обрадовался я. – Готовь документы!

Рано утром в понедельник, двадцать второго числа, я был на Финбане и стучался в двери директора вокзала.

– Доброе утро, – жизнерадостно поздоровался я. – Вас приветствует природоохранная инспекция, по вопросу предоставления помещения под штаб. Можно войти?

– Э… – неуверенно отозвался директор. – Обычно приходил другой мужчина, мы привыкли…

– В этом году правила изменились! – строго ответил я. – Теперь проведение кампании доверено нашей структуре! Вот, пожалуйста – направление из Комитета!

– А что случилось-то? – удивленно переспросил директор.

– Ведомственные перестановки, – важно ответил я. – Но вы не беспокойтесь, мы обычаи знаем. Пришлем вам елочек в лучшем виде, сколько прикажете!

– А, ну тогда ладно, – разулыбался директор. – Сейчас я насчет вас позвоню! Через полчаса я с удобством расположился в помещении уже знакомого мне пикета ДНД. Вместе со мной приехали дежурить четыре тройки бойцов из состава дружественных организаций, которые еще до обеда заполнили весь пикет нарушителями, а помещение соседнего туалета – отнятыми елями. Я как раз корпел над очередным протоколом, когда двери пикета отворились, и в помещение ворвался Тони Лустберг, далеко опережаемый собственным воем:

– По какому праву?! Вы были отчислены из состава инспекторов! Немедленно вон отсюда! Получилось так, что наше становление в новом качестве прошло мимо внимания руководства «Гринхипп». Так что когда я достал из кармана новое удостоверение,[163]163
  Удостоверение общественного инспектора Комитета по Лесу Л. О. нового образца.


[Закрыть] а из папки – соответствующие документы, у Лустберга от обиды чуть крыша не съехала.

– Что такое? – захрипел он, когда я сунул ему под нос бланк Комитетского направления. – Назначили ТЕБЯ старшим по Финляндскому направлению?

– Угу, назначили! – бодро отозвался я. – Так что я на своем месте. А вот что ты, пидор, здесь делаешь?

– Я буду жаловаться начальнику вокзала, – почерневшими губами произнес Лустберг, а затем быстро развернулся и вышел из помещения пикета.

Он действительно собирался нести свою жалобу, да не тут-то было. На его беду, вместе со мной колонизировать Финбан отправился старший сержант Эйв, под новый год получивший увольнение у себя в части. Именно он – покачивая запасенной за время службы внушительной ряхой – отправился по моей просьбе к директорским дверям, рассчитывая перехватить Лустберга возле них.

Совершив стремительный рывок по платформе, Эйв первым добрался до начальственного порога. Там он встал с самым безразличным и скучающим видом, исподлобья оглядывая вокзальную перспективу – вход в буфет и прохаживающихся туда-сюда пассажиров. Кутаясь в бушлат, он стоял перед директорскими дверями с таким будничным лицом, что появившемуся вскоре Лустбергу показалось – молодой военный спокойно ждет своей очереди.

– Вы последний к директору? – нервно осведомился Лустберг, совершенно не признавший в Эйве нынешнем прошлого Эйва. Поэтому и к прозвучавшему ответу Тони оказался не готов.

– ИДИ НА ХУЙ! – рявкнул на него Эйв.

– Что?! – отшатнулся Лустберг, не ожидавший от постороннего военного такого к себе отношения.

– Да как вы смеете?

– Как я смею?! – рассвирепел Эйв. – Ну погоди!

С этими словами он отлип от стены, сделал шаг вперед и отвесил Лустбергу сытную плюху – кулаком по еблу.

– Надо еще объяснять? – приговаривал он. – Пошел на хуй! Чтобы тебя, пидор, здесь больше не видели!

С этим он отвесил Лустбергу еще несколько увесистых плюх. Удар у Эйва тяжелый, так что Тони не стал ждать продолжения – развернулся и побежал. Эйвовская наука пошла ему впрок, и в ближайшие два дня мы его на Финляндском не видели. Зато прочие члены «Гринхипп», неосведомленные еще о приключившихся «ведомственных перестановках», продолжали прибывать. Они засовывали свои немытые головы в пикет, удивленно морщились, завидев меня – но все равно спрашивали:

– А Лустберг где?

– В пизде! – с ходу отвечал им я. – Валите отсюда на хуй, в этом году для вас не будет кампании! Вы уволены!

Так продолжалось два долгих дня. Двадцать четвертого числа на имя директора Финляндского вокзала поступила телефонограмма из Законодательного Собрания Санкт-Петербурга, в которой один из депутатов (помощником которого являлся на то время Владимир Гущин) просил «разобраться со сложившейся ситуацией» и «дать возможность работать проверенным кадрам». Аналогичный депутатский запрос поступил в тот же день на имя начальника Комитета по Лесу Л. О., а к вечеру на Финляндском вокзале объявился Тони Лустберг со свитой – настроенный очень решительно и вооруженный целой кучей важных бумаг.

– Принято решение на высочайшем уровне! – разорялся он. – Вы обязаны свернуть свой штаб и передать нам все протоколы, а также ключи от склада незаконно добытой лесопродукции! Увидев такое, я принялся названивать на Мосбан, где царствовал Крейзи.

– Проблемы, брат! – заявил я. – Тут приперся полупидор-полудракон[164]164
  Синоним А. Э. Лустберга в нашей собственной языковой культуре.


[Закрыть] и требует обратно свой вокзал! Чего мне с ним делать? Затем я буквально в двух словах обрисовал Крейзи сложившуюся ситуацию.

– Вали оттуда! – подумав несколько секунд, крикнул Крейзи прямо мне в ухо. – Протоколы возьмите с собой, а на склад повесьте новый замок. И ключи выкиньте!

– A Elbereth! – смеясь, отозвался я, а через секунду трубка донесла до меня далекое: – Gilthoniel!

В ночь с двадцать четвертого на двадцать пятое мы заседали у Строри – сам хозяин дома, я, Гоблин и Тень. Мы пили водку под гороховый суп и обменивались впечатлениями, благолепно и без всякого беспокойства. Но в половине первого ночи кто-то принялся настойчиво трезвонить во входную дверь. Это оказался незнакомый мужчина лет тридцати вместе со своей спутницей – невзрачной кривоногой бабенкой. Последняя прямо с порога обратились к Строри вот с какой просьбой:

– Пустите нас погреться! – жалобно попросила она. – Мы знакомые ваших соседей, приехали в гости – а их дома не оказалось. Мы видим – вы не спите, разрешите посидеть с вами до утра?

– Говно вопрос, – кивнул Строри. – Заходите.

Он посторонился, а через несколько минут гости были уже на кухне и присоединились к трапезе. Сначала все было путем, но через пару часов мужчина (назвавшийся Алексеем) залил глаза, и начался карнавал.

– Моя женщина хочет спать, – громко заявил он, обращаясь к Строри. – Постелишь нам свежее бельё в большой комнате, а потом ступайте гулять. Не люблю, когда мне мешают!

– Чего? – поначалу не понял Строри, но Алексей тут же расставил все точки над i, поднявшись из-за стола и заорав во весь голос: – Стели бельё и уебывай!

Дело не ограничилось одними словами – для пущей убедительности Алексей схватил в руки пилу-ножовку и принялся размахивать ею, подпрыгивать и угрожать. Тогда я взял любимую Строрину дубинку (метровую лыжную палку в оплетке из кабеля, внутрь которой просунут толстенный арматурный прут) – и замахнулся на охуевшего от выпитой водки «гостя». Но ударить не успел – слишком скученно сидели мы на маленькой кухне, слишком мало места оставалось на замах. Бросив пилу, Алексей подскочил ко мне и вцепился в дубинку обеими руками. Мы принялись тянуть палку каждый на себя, бешено крича и пинаясь ногами, а затем повалились на пол и выкатились в коридор. Не помню, как мы оказались на лестнице – но там мне удалось завести под Алексея ноги и перекинуть его через себя. Так как он продолжал крепко держаться за дубинку, по лестничному пролету мы покатились вдвоем. Пересчитав все ступеньки, мы вывалились из парадной на недавно выпавший снег.

Пока мы катились, я успел заметить краешком глаза, как выбегает на площадку спутница Алексея. Сделала она это на свою беду: не успела она появиться в дверном проеме, как Строри оглушил её бутылкою из-под водки. Мгновенный взмах руки, вспыхивает в желтом свете пустая тара, слышится глухой удар – и лишь затем раздается звонкое пение рассыпающихся осколков. На улице мы оказались с Алексеем лицом к лицу – сидя на земле и упершись друг в друга ногами. Алексей крепко держал палку обеими руками, одним концом к себе, а я намертво вцепился в загиб арматуры, торчащий из другого конца. Секунду мы отдыхали, а затем дернули изо всех сил – и арматурный прут с визгом покинул обрезиненные ножны. Начинка досталась мне – а вот лыжная палка в оплетке из кабеля осталась у Алексея. Почему-то это внушило ему неоправданные надежды.

– Тебе пиздец! – вскакивая на ноги заорал он. – Теперь тебе пиздец!

Лучше бы он не вставал. Первым же хлестким ударом арматурного прута я осушил ему по колену, потом заебенил по локтю, а потом принялся мордовать как попало – по локтю, по горбу, по колену и всяко еще.

– Брось палку! – страшным голосом кричал при этом я. – Немедленно брось палку, пидарас! Сам не свой из-за полученных тумаков, Алексей растерялся и решил подчиниться моим требованиям. Как только он бросил свою палку на землю – я перехватил поудобнее прут и принялся мордовать его с удвоенной силой. Через пару минут я загнал его к кирпичной помойке, запихал в ПУХТО и закрыл массивной металлической крышкой. Заперев остальные дверцы, я принялся поджигать выпирающий на стыках мусор – желая насмерть удушить Алексея в едком и вонючем дыму. Так он меня разозлил!

Жизнь нашему «гостю» спас брат Гоблин – оттеснив мня в сторону, он отпер ПУХТО и уставился на Алексея.

– Возьмите все! – взмолился к нему Алексей, а когда рассмотрел как следует лицо Гоблина, нашел нужным добавить: – Только не убивайте!

С этими словами Алексей вынул из кармана и стал протягивать нам свой кошелек. Я почти поддался на эту провокацию, но Гоблин меня остановил – перехватил за руку.

– Э-э-э, маленький брат! – рассудительно произнес он. – Мы не в лесу! Нельзя его здесь грабить! Лучше мы нассым ему в кошелек!

Через пару секунд мы забрались на ПУХТО и, строгими окриками побуждая Алексея держать руку повыше, полностью обоссали ему бумажник и часть пальто. После этого Гоблин отпустил нашего гостя – и тот ушел, сильно хромая и волоча на горбу свою окровавленную супругу. Когда он совсем скрылся из глаз, меня вдруг посетили продиктованные жадностью сомнения:

– Все же надо было ограбить! А-а-а!

– Не надо! – остановил меня Гоблин. – Чует мое сердце, на этом дело не кончится!

Как всегда, прав оказался Гоблин. На следующий день Строри, пришедшего домой пообедать, прямо на кухне подстерегал участковый милиционер. Пользуясь служебными полномочиями, он проник в квартиру мимо Строриной мамы и теперь пил чай. Видимо, угощением он остался доволен – раз принялся настаивать, чтобы мы нанесли ему ответный визит. Отказать было неудобно, так что нынче же вечером мы отправились на разбор полетов в местный отдел. Изначально дело складывалось не в нашу пользу. Достаточно было бросить взгляд на лицо Алексея и на голову его жены, чтобы все встало на свои места. Четверо подонков измордовали семейную чету! Не знаю, чем бы кончилось дело, но нас здорово выручил сам потерпевший. Это случилось, когда он взялся излагать свою версию происходящего, не стесняясь при этом никого – ни нас, ни присутствующих при разговоре сотрудников милиции.

– Этот урод, – брызжа слюной и тыкая в Строри пальцем кричал Алексей, – отказался постелить моей жене чистое бельё! Ты, сука, еще за это ответишь!

Тогда милицейские чины принялись расспрашивать его об имевших место обстоятельствах – и Алексей не счел нужным что-либо скрывать. Без всяких обиняков он поведал органам следствия, как именно он попал к Строри в квартиру, какие предъявил требования и каким был наш ответ. У слушавших его ментов челюсти отвисли от такой наглости – так, что они поначалу даже не поверили словам Алексея.

– Что, так и сказал: «Стели белье и уебывай?» – спросил один из них. – Прямо вот так и сказал?

– Да, так и сказал, – подтвердил Алексей. Ментам таких «объяснений» показалось более, чем достаточно.

– Так, – сурово объявил дознаватель. – Выйдите все, кроме потерпевших!

Мы вышли в коридор – но через тонкую дверь нам хорошо было слышно, как дознаватель орет на Алексея:

– Врываешься пьяный в чужие квартиры и устраиваешь там хуй знает что! Чего же ты ждал, пидарас?! Какого к себе отношения?! Короче, все обошлось.

На следующий день я прибыл на Мосбан и приступил к своим непосредственным обязанностям – сел на место оперативного дежурного по направлению. Как я уже говорил, мой стол располагался прямо напротив стола дежурного по отделу – что сидел за невысокой стенкой, переходящей на уровне пояса в лист толстого бронестекла. Из-за этого стекла дежурный не мог напрямую делегировать мне свою волю, в случае нужды подавая мне разнообразные знаки. А поводы к этому находились самые разные.

Однажды я увидел, как товарищ капитан машет мне из-за своей загородки. Я не ждал ничего необычного, поэтому только при входе в дежурку заметил, что капитан смотрит на меня как-то не так. Причина этого взгляда открылась мне в самом скором времени.

На столе у дежурного стоял небольшой черно-белый монитор, транслирующий изображение с камеры над входом в отдел. На экране монитора хорошо было видно нашего Крейзи (вид сверху и чуть сбоку), притулившегося перед самыми дверями, возле стены. Воровато оглядываясь по сторонам, Крейзи споро приколачивал косяк из здорового (примерно на полкружки[165]165
  Кружка, стакан (сленг.) – мера объема, применяющаяся наркоманами для измерения количества марихуаны; весовая кружка составляет около пятидеcяти грамм;


[Закрыть]) свертка – вовсе не замечая камеры, расположенной прямо у него над головой.