Текст книги "Приговоренные к повторению (ЛП)"

Автор книги: Branwell

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

Отец Мартин подошел к ней и склонился над книгой. При этом их плечи соприкоснулись, и, к своему ужасу, он осознал, что его мысли и чувства к сестре Кэтрин снова вышли из-под его контроля. Он не мог отвести взгляда от мягкой округлости ее щек и полных розовых губ, живо представляя себе, каково это – коснуться ее кожи кончиками пальцев. Ему показалось, что он умрет на месте от неудовлетворенного желания, если не возьмет ее лицо в ладони и не накроет ее губы своими.

– Так что, это то, о чем я подумала? – снова спросила она, наклоняя голову набок, чтобы заглянуть ему в глаза.

– Да, именно, – пробормотал он, поспешно отходя к противоположной стене. Отец Мартин какое-то время смотрел в окно в попытке восстановить присутствие духа и взять себя в руки, после чего принялся вышагивать по комнате, размышляя над своей проблемой.

Тем днем в лесу его восприятие сестры Кэтрин изменилось навсегда. Это походило на обманчивые картинки, виденные им как-то в Италии, суть которых заключалась в игре с ракурсом. Можно смотреть на один из этих паззлов под определенным углом в течение многих лет, а потом внезапно увидеть другую картину, скрытую автором, и развидеть ее уже никогда не удастся. Последние события изменили его угол восприятия. Он так глубоко погрузился в свои мысли, что когда вновь осознал, где находится, то обнаружил, что сестра Кэтрин смотрит на него несколько озадаченно.

– Вы в порядке?

– Да, все хорошо. Просто приступ резкой боли.

В ответ на ее обеспокоенный взгляд он поспешил добавить: «Уже все прошло», – и указал на грудь. Образовавшийся там синяк давно уже зажил, но что излечит куда более глубокое повреждение? Оставшееся время их урока он держался по другую сторону стола, прося сестру Кэтрин передавать ему книгу, вместо того чтобы вставать рядом с ней.

После ужина тем вечером он сидел с отцом Уолтером и размышлял о своем прежнем неведении об эмоциях, обуревавших его сейчас. Он всегда посмеивался про себя над нелепыми песнями о неразделенной любви, которыми так наслаждалась его мать на посещаемых ими званых обедах. Она любила сидеть, держа его за руку, покуда они слушали, иногда обмениваясь с ним улыбкой в самых чувствительных пассажах. Теперь же, смотря на это с перспективы пострадавшего, он чувствовал, что менестрели явно преуменьшали проблему. Он также понимал достаточно, чтобы спросить себя, а что эти баллады о страданиях Ланцелота и Гвиневеры значили для его матери? Они определенно не имели никакого отношения к его отцу, чье существование она едва замечала к тому времени, когда Мартин оставил родной дом и отправился в Парижский университет.

На жизненном пути ему повстречалось несколько женщин, предложивших себя ему в подходящее время и в подходящем месте. Он поддался искушению, которое впоследствии счел греховным, и, признавшись в этом на исповедях, никогда больше об этих случаях не вспоминал. Сейчас же, воскрешая их в памяти, он размышлял о том, что мог бы соблазнить сестру Кэтрин, если бы захотел. Она ему доверяла, и это делало соблазнение одновременно возможным и невозможным. Он не мог предать ее доверие, и ему претила сама мысль о стыде и осмеянии, которые обрушатся на нее, если их разоблачат. Похотливый священник и ненасытная монашка были главными персонажами комических куплетов, распеваемых в тавернах, и в грубых шутках тамошних завсегдатаев. Он уже знал, каково это, когда твой мир рушится вокруг тебя. Так как он мог подвергнуть ее подобному? Ему придется поработать над самодисциплиной и обратиться за руководством к Библии, особенно к тому месту в ней, где говорится о тактике Онана, чтобы укрепить его решимость.

– Вы либо очень задумчивы сегодня, Мартин, либо вас клонит в сон.

– Я просто думал о том, насколько часто здесь случаются грозы. Спокойной ночи, отец.

Отец Уолтер улыбнулся в ответ на эту любопытную ремарку и поздравил себя с тем, как хорошо идут дела у его помощника. Отец Мартин, кажется, больше не тяготился размышлениями о Риме и заговорах, заняв свое место в повседневной жизни прихода и города. Эту идиллическую картину нарушало лишь беспокойство, испытываемое отцом Уолтером при виде отца Мартина и сестры Кэтрин вместе. Стоит ли ему предупредить молодого священника о плотских соблазнах в отношении их близкой дружбы? Было что-то в установившейся между ними связи, что его тревожило. Она казалась слишком… естественной, словно могла перевесить практические и даже соображения духовного порядка, случись худшее. Однако пожилой священник не представлял, как облечь свои соображения по данному вопросу в подходящие для нравоучения слова, так что ему оставалось только надеяться, что они оба слишком умны и слишком сильно заботятся друг о друге, чтобы разрушить свои жизни ради мимолетного удовольствия.

***

Два месяца спустя отец Мартин шел по узкой тропке, ведущей от окраины города через поля к монастырю святой Урсулы, наслаждаясь теплой погодой и любуясь голубоватой закатной дымкой августовского вечера. Фермеры и их семьи все еще работали бок о бок со своими наемными работниками в поле – только старожилы города могли припомнить столь обильный урожай, как нынешний.

Один из работников окликнул священника, когда тот проходил мимо:

– Отец Мартин, погодите минутку.

Когда он направился к ним, то увидел, как от группы отделился ребенок и стремглав помчался прочь. Подойдя к ним, отец Мартин узнал Тимоти и трех его средних сыновей. Фермер Тимоти был крестьянином, но при этом владел каменным амбаром, четырьмя рабочими лошадьми и достаточным количеством свиней, чтобы выделить одну для пасторского стола на Рождество. Его борона с железными зубьями была предметом всеобщей зависти.

– Отец, моя Марта хотела бы поделиться с вами и отцом Уолтером одним лакомством. Она называет его компотом или типа того. Это сушеные фрукты, вымоченные в нашем домашнем меду. Иногда мне кажется, что гордость Марты ее стряпней граничит с греховной, – сказал Тим с широкой улыбкой, давая понять, что он просто шутит.

Пасека Тимоти и производимый на ней изысканный мед были широко известны в округе, а его жена Марта регулярно присылала отличные кушанья к пасторскому столу, так что отец Мартин был совсем не против немного подождать. Они обсуждали беспрецедентные перспективы нынешнего урожая и выражали надежды на то, что погода останется столь же теплой, в ожидании возвращения юного Джона с кувшином обещанного компота.

– Пожалуйста, поблагодарите вашу жену за то, что помнит о нас. Мы с удовольствием ели все, что она посылала нам со своей кухни.

Поблагодарив фермера с искренним энтузиазмом, отец Мартин продолжил свой путь. Сбор урожая был порой напряженной работы для всех, так что ему не удавалось наведаться в монастырь в течение нескольких дней. У сестры Кэтрин просто не оставалось времени на учебу: ей приходилось трудиться по хозяйству. И сейчас отец Мартин оправдывал свой поздний визит тем, что этим вечером она готова будет заняться чтением или письмом. Возможно, он сможет ей в этом помочь.

Когда он прибыл в монастырь, то сразу же направился в ее мастерскую. Там он обнаружил сестру Кэтрин за работой над несколькими дымящимися на огне котелками. Знакомая комната выглядела по-другому, освещенная лишь свечами и огнем от печи, с прятавшейся по углам темнотой и скачущими причудливыми тенями, рожденными вспыхивавшими и затухавшими языками пламени. В помещении стояла практически удушающая жара. Сестра Кэтрин обернула вуаль вокруг головы, чтобы обеспечить приток воздуха к лицу и шее, и закатила рукава до локтей. Ее вид внезапно напомнил отцу Мартину об их первой встрече; та сцена отчетливо стояла у него перед глазами, но сейчас воспринималась им совсем по-другому – со временем к его восприятию добавились сильнейшие эмоции и бесконечные нюансы опыта.

– Добрый вечер, отец, – немного удивленно поздоровалась она. – Я была слишком занята в последние дни, чтобы делать свою собственную работу, так что пытаюсь наверстать упущенное по вечерам. А вы что здесь делаете?

Правдивым ответом было бы «я хотел увидеть вас», но он предпочел остановиться на благоразумном.

– Я хотел попросить вас нанести визит одной женщине в приходе. Она испытывает слабость и трудности с дыханием. По ее словам, у нее нет кровотечения, но она очень бледна. Можете вы что-нибудь для нее сделать?

– Вероятно, ей нужно лучше питаться. Я приду завтра утром, и вы покажете мне, где она живет.

– Встретимся в церкви после службы, – приглушенно ответил отец Мартин с полным ртом медовых фруктов.

– Что вы едите?

– Жена Тимоти передала нам кувшин сладостей. Вот, попробуйте.

Она поколебалась, но потом все же ответила:

– Я голодна и знаю, что она славится своей стряпней, но мне надо закончить здесь. Уже так поздно.

Время было и вправду позднее для людей, которые просыпались с рассветом и ложились спать вскоре после заката. Их усталость и непривычность этой вечерней встречи лишь добавляли некую потустороннюю загадочность окружающему их полумраку.

– Это фрукты, засахаренные в меду с пасеки Тимоти, – вкрадчиво прельщал ее отец Мартин.

Сестра Кэтрин как раз выгребала золу, готовясь развести более слабый огонь. Она перевела взгляд на свои запачканные руки и покачала головой.

– Я не могу прерваться, чтобы помыть руки.

– Давайте я вас накормлю, – не задумываясь, ляпнул он и запустил пальцы в липкую массу.

В ответ сестра Кэтрин просто открыла рот, и тут отец Мартин осознал свою ошибку, так что ему пришлось напомнить себе, что у него получится, ведь это просто еда.

Ее розовые губы немедленно приковали к себе его внимание, однако он смог более-менее аккуратно положить кусочек фрукта ей в рот. Она рассмеялась, осознав, что запачкала лицо, и облизала липкие от меда губы и подбородок.

А потом она открыла рот для очередного кусочка лакомства, и, занервничав, отец Мартин взял слишком большой, отчего мед потек по его пальцам. На этот раз, чтобы не дать ему вновь запачкать ей подбородок, она облизала его пальцы, когда он положил фрукт ей в рот и, заметив тоненькую струйку меда, стекавшую по его указательному пальцу на ладонь, провела языком по всей длине, очевидно наслаждаясь испытываемым ею при этом ощущением. Теперь он не мог прочесть выражение ее лица, внезапно ставшее задумчивым, словно она пыталась решить какую-то внутреннюю дилемму.

Когда она снова открыла рот, отец Мартин понял, что случится нечто ужасное, но не в силах был это предотвратить. Он зачерпнул еще один истекающий медом фрукт и поместил его чуть дальше, чем прежде, ей в рот, позволяя себе в полной мере насладиться ощущением ее влажного теплого языка, скользящего, словно шелк, по его пальцам, и ее губ, на мгновение сомкнувшихся на них. Она проглотила очередную порцию, и он потянулся к ней столь же рефлекторно, как сделал бы, протянув руки, чтобы удержаться от падения. Он положил ладонь ей на затылок и приподнял ее лицо, притягивая ее ближе к себе, после чего поцеловал так, как представлял себе до этого сотни раз. Реальность оказалась куда более потрясающей. Он был невероятно воодушевлен и напуган тем, что она приоткрыла рот, отвечая на поцелуй. Все его тело, казалось, жаждало усилить их близость, прижаться к ней еще теснее.

Сестра Кэтрин инстинктивно раскинула руки в стороны, чтобы своими запачканными сажей пальцами не оставить следов на одежде отца Мартина. В течение, казалось, несколько минут она стояла совершенно неподвижно, подобно ему отдавшись на волю непреодолимой страсти, но потом позабыла о своих первоначальных намерениях сохранить чистоту и начала яростно отталкивать его. Ее учащенное дыхание, когда она наконец смогла прервать поцелуй, было под стать его собственному, а по телу от ключиц до лба начал распространяться яркий румянец смущения.

– О боже! Мне так жаль! Что я наделала? О Господи! – выдохнула она и поспешно отступила назад, словно в попытке оказаться как можно дальше от него. Она спрятала лицо в ладонях и попыталась привести свои мысли в порядок. Когда она наконец опустила руки и продолжила, то старательно прятала глаза, отказываясь встретиться с отцом Мартином взглядом: – Со мной что-то не так. Думаю, что-то случилось со мной, когда я была в лесу. Те мужчины, они привели меня в ужас. Думаю, они как-то испортили меня – то, как я чувствую. Я больше не в состоянии контролировать свои чувства. Я испытываю к вам то, чего не испытывала раньше. Сами мои мысли о вас изменились после того случая. Не знаю, как им это удалось, но я испорчена.

– Сестра, они… – начал было он, испытывая некоторое облегчение. Он мог объяснить перемену в своих собственных чувствах и уверить ее, что она не попала под какое-то злое влияние.

– Нет, ничего не говорите, – прервала она его. – Мне невыносимо слышать, как вы обвиняете меня в том, что я вас завлекла. Мне так стыдно. Пожалуйста, поверьте мне. Это никогда больше не повторится. А сейчас, пожалуйста, уйдите, чтобы я могла начать забывать об этом. – Она перевела взгляд на стол. – И заберите кувшин! – добавила она с истеричными нотками в голосе.

Отца Мартина охватил водоворот противоречивых эмоций. Каждый раз, когда он пытался вставить хоть слово, сестра Кэтрин пронзительно выкрикивала: «Нет!», и хотя ему совсем не хотелось оставлять ее в таком состоянии, он опасался устроить сцену, которая привлекла бы внимание посторонних, и тем самым унизить ее. Так что он неохотно направился к выходу.

– Доброй ночи, увидимся утром.

Услышав эти слова, она наконец посмотрела прямо ему в глаза.

– Я просил вас навестить одну женщину, – мягко напомнил он.

– Да, я приду. Доброй ночи.

Ее голос вернулся в нормальное состояние, но взгляд словно был обращен куда-то в недоступные ему дали. После его ухода сестра Кэтрин еще долго стояла посреди комнаты, дрожа всем телом, пока все свечи не погасли, спрашивая себя, что случилось с ней с тех пор, как она встретила священника из Рима, и как то происшествие в лесу разрушило ее жизнь.

***

На следующее утро сестра Кэтрин прибыла в пасторский дом, как и обещала, с совершенно бесстрастным выражением на лице. Когда отец Мартин заметил, что она слегка отпрянула, стоило ему приблизиться, то стал соблюдать некоторую дистанцию. По дороге он снова попытался навести разговор на их вчерашнюю встречу в ее мастерской, приведшую к столь катастрофическим последствиям.

– Сестра, вечером вы сказали, что вас каким-то образом испортили, но это не так – с вами все в порядке. Кое-что произошло между нами, но это не было…

– Отец, мы не сможем и дальше работать вместе, если вы продолжите упоминать то, чего я ужасно стыжусь, – холодно отозвалась она.

И ему оставалось только принять ее ультиматум. Угроза полного расставания с ней заставила его замолчать. Он питал надежду на то, что ее эта перспектива пугает не меньше его самого, однако в глубине души был уязвлен тем, что она чувствовала себя такой запачканной и обесчещенной своей страстью к нему, что не могла даже об этом говорить. Горячность, с которой она оттолкнула его, лишь усилила испытываемую им боль.

На протяжении всего дня казалось, что они общались друг с другом заранее заготовленными репликами.

========== После продолжения ==========

***

Еще месяц спустя отец Мартин сидел на постели в своей комнате и невидяще смотрел на книги перед ним. После недель, в течение которых он притворялся, что разговаривает с сестрой Кэтрин и получает от нее настоящие ответы, он чувствовал себя более одиноким, чем когда-либо прежде. Возможно, он ощущал схожую изоляцию, когда только прибыл в Дерби, но сейчас у него были воспоминания о дорогой его сердцу дружбе, которые так остро контрастировали с его нынешним одиночеством. Добавьте к этому его желание обрести утешение от практически физической боли, что не отпускала его с того августовского вечера.

Как обычно, Элисон постучала в его дверь, чтобы спросить, не нужно ли ему что-нибудь, прежде чем она уйдет к себе. На этот раз он поколебался перед тем, как ответить: «Нет». Ощутив его неуверенность, Элисон с готовностью ступила в комнату и, опустив руки ему на плечи, посмотрела на него сверху вниз.

– Вы уверены, что я не могу помочь вам почувствовать себя удобнее?

И отец Мартин поддался своим инстинктам.

– Я… я никак не могу развязать один хитрый узел на бриджах, но не хочу разрезать его, – заикаясь, пробормотал он.

Элисон опустилась перед ним на колени и подняла подол его туники. Свидетельство его настоящей потребности тут же стало для нее более чем очевидно. Она положила ладони ему на бедра и медленно принялась развязывать ленты, которые отнюдь не были затянутыми. Затем она переместила руку на его затвердевший пенис и намеренно погладила его. Он притянул ее на себя и откинулся обратно на кровать. Она подняла юбки, он стянул штаны, и в считанные секунды их тела оказались соединены одним безмолвным конвульсивным движением. Они достигли обоюдного удовлетворения в течение нескольких минут, после чего она обмякла на нем и потянулась, чтобы поцеловать. Осознав, что не в силах этого допустить, он слегка отвернулся и опустил ее голову себе на грудь, слегка приобняв ее за плечи.

Он уже понял, что совершил ошибку. Ощущение было сходно с тем, что испытываешь, когда вонзаешь зубы в сочный персик, который на вкус оказывается, как плесень. Элисон не удовлетворяла его потребностей, за исключением самых примитивных. Ее присутствие заставляло его чувствовать себя еще более одиноким, чем прежде. Ее прикосновение, звук ее голоса, ее запах, само ее присутствие здесь, в его постели, казались ему неправильными. Что ему сказать ей?

– Я долго думала, что тебя не интересуют женщины, дорогой. Но ты прекрасно сложен и более чем готов к активным действиям. Нам хорошо вместе. Может, в следующий раз мы сначала разденемся? – предложила она со смехом.

Депрессия отца Мартина лишь усилилась после ее слов. В следующий раз. Во что он ввязался?

– Боюсь, тебе пора, – отозвался он. – Не хочу, чтобы отец Уолтер знал.

Он понимал, что ведет себя грубо, но ничего другого ему на ум не пришло.

– Не будь дураком. Он нанял меня, чтобы я позаботилась обо всех твоих нуждах.

Отец Мартин подумал, что отец Уолтер удивился и был бы недоволен таким развитием событий.

– И, тем не менее, он не хотел бы скандала. Раз уже так поздно, я провожу тебя обратно к Энн.

Он осторожно отодвинул Элисон и начал одеваться. Она же поднялась с кровати и принялась поправлять собственную одежду. Прежде она спала со многими мужчинами, которые чувствовали отвращение, поддавшись бездумному порыву похоти; большинство из них предпочитали направлять его на нее, а не на себя, считая ее соблазном, воплощением греха. Надо признать, что отец Мартин скрывал свое неприятие лучше остальных, но все равно его реакция вызвала у нее сильнейшее разочарование. И все же она не готова была сдаться. Возможно, она могла устранить по крайней мере одно препятствие между ними.

– Уверена, что отца Уолтера больше устроит наша с тобой связь, чем твоя и святоши сестры Кэтрин. Я заметила длинные рыжие волосы на твоей тунике после того, как вы, предположительно, наткнулись в лесу на тех ужасных мужчин.

– Они держали ее за волосы, приставив нож к ее горлу, – пояснил отец Мартин. – Я обнимал ее впоследствии, когда она плакала на моем плече.

Он пытался говорить нейтральным тоном, но на его лице все же отразился весь испытанный им ужас, стоило ему только вспомнить о том происшествии.

Она молча выслушала его объяснение и не заговорила вновь, пока он не довел ее снимаемого ею угла. Он подтвердил ее уверенность в наличии у нее соперницы, и теперь ей оставалось только составить план.

– Доброй ночи, отец Мартин, – любезно попрощалась она.

На следующий день, к его облегчению, Элисон вела себя с ним, как прежде. Он же, со своей стороны, был настороже и держался от нее подальше.

Вскоре после той ночи, в канун дня святого Иеронима, отец Уолтер получил письмо от епископа Томаса, приказывающего ему принять в приходе представителя папского легата. Священник, монсеньер Данджело, должен был привезти послание от Папы к воскресной мессе и планировал остановиться в замке барона Филиппа.

К разочарованию отца Уолтера, страхи отца Мартина, казалось, вновь подняли свои уродливые головы при этом известии. Он отказался встречаться с папским представителем и держался в стороне от церкви во время проповеди. Он услышал о данном событии от отца Уолтера, который к тому времени был уже больше обеспокоен посланием монсеньера Данджело, чем одержимостью своего помощника иерархическими заговорами. По правде сказать, отец Уолтер вынужден был признать, что назойливая, сеющая рознь натура этого послания была склонна скорее усилить, чем опровергнуть обвинения молодого священника.

– У него слишком женственное, на мой вкус, лицо, и он молод – вероятно, моложе вас. А мне бы больше импонировал более опытный и не столь агрессивно настроенный оратор. Он призывал паству подумать и затем прийти к нему в замок с любыми подозрениями, имеющимися у них насчет каких-то дурных деяний их соседей, невзирая на положение человека, которого они в чем-то обвиняют – он защитит их, даже от самого приходского священника! Так и сказал! Большинство людей поступят куда лучше, если будут почаще заглядывать себе в души. Им бы со своими деяниями разобраться, прежде чем лезть к соседям. Вокруг слишком много злобы и зависти, чтобы поощрять подобные тайные доносы.

Эти новости подтвердили лелеянные отцом Мартином весь этот год страхи. Его наверняка схватят по наущению какого-нибудь озлобленного прихожанина и продержат под арестом до самого Судного дня.

Арест, который на самом деле имел место, потряс его и большинство населения городка. Через четыре дня после воскресной проповеди монсеньер Данджело отправил своих людей в монастырь святой Урсулы, чтобы заключить под стражу сестру Кэтрин по обвинению в колдовстве.

Матушка Агнесс сразу же послала за отцом Уолтером, и отец Мартин без лишних слов согласился сопровождать его. Она была обеспокоена, но уверена в том, что это просто ошибка, которую можно исправить. Монсеньер сообщил ей, что Джозеф Торнэппл обвинил сестру Кэтрин в том, что из-за нее его жена скончалась при родах. По его словам, она выступала за то, чтобы они с женой избегали зачатия с помощью магических ритуалов. Когда они отказались, она отомстила им тем, что способствовала смерти его жены и ребенка.

Отец Мартин поморщился, услышав это сбивающее с толку сообщение. Сестра Кэтрин пыталась объяснить им, когда безопасно выполнять свои супружеские обязанности, а они приняли ее объяснение за магическое заклинание. Он помнил, как сестра Кэтрин боролась за жизнь Летиции месяц назад. В течение пяти дней она сражалась с жаром и инфекцией, вызванными замершей беременностью, едва отвлекаясь на сон или пищу. Он помогал ей по мере своих сил. Она объяснила ему, что и как делать, тем отстраненным голосом, каким неизменного разговаривала с ним в те дни, а когда все было кончено, отвернулась от него с каменным выражением, которое он теперь наблюдал на ее лице в минуты скорби. Она никогда больше не станет доверять ему настолько, чтобы обращаться к нему за комфортом.

Обвинение выдвинул церковный суд, но в случаях, когда результатом слушания может стать смертный приговор, последнее слово оставалось за королевским правосудием. Королевский суд будет заседать в замке барона Филиппа через два месяца – достаточно времени, чтобы найти других свидетелей и убедить Джозефа пересмотреть обвинение. Пока же они решили убедиться, что сестра Кэтрин будет в безопасности в тюремной камере в замке барона.

– Я уже послала туда старого Мэттью с повозкой, груженой разными вещами: шерстяными одеялами, простынями и дровами для разведения огня. В ее камере может быть камин, ведь так? – спросила матушка Агнесс, с беспокойством глядя на отца Уолтера. – Сейчас по ночам бывает прохладно. Мэттью может через день доставлять ей молоко, яйца и хлеб, а раз в неделю я буду посылать вино, сыр, овощи, фрукты и куриное мясо.

– Я попрошу кого-нибудь каждый день наведываться в замок и осведомляться о ней, – заверил ее отец Уолтер.

– Я буду это делать, – вызвался отец Мартин. Его неимоверно удручала сама мысль о сестре Кэтрин в тюрьме, но возможность ежедневного общения с ней принесет ему некоторое успокоение. – Я могу предложить выслушать ее исповедь и причастить ее.

Его надежды не вполне оправдались. На следующий день он совершил часовую прогулку к замку и получил разрешение увидеться с сестрой Кэтрин. Они встретились во внешней комнате тюремной части замка, и он с радостью отметил про себя, что она хорошо выглядела. Разумеется, одна ночь в тюрьме вряд ли могла сильно на нее повлиять, напомнил он себе. Он еще больше воспрянул духом, когда заметил, что она смотрит на него, как прежде. Выражение ее лица было открытым и сочувствующим к его переживаниям при виде ее в таком месте. Она попросила стражников отойти, чтобы иметь возможность исповедоваться ему, чего раньше никогда не делала: их близкая дружба сделала бы данную процедуру неловкой. Теперь же она, казалось, не могла дождаться разговора с ним.

– Отец, я была малодушной и жестокосердной: я дурно обошлась с хорошим другом, наказывая его за свои собственные ошибки, – поспешно прошептала она, обеспокоенно вглядываясь ему в глаза.

– Ваши грехи прощены, сестра, если вы вообще их совершили. То, в чем вы признались, не было грехом. Вы были сбиты с толку и нуждались во времени, чтобы все обдумать. Ваш друг понимает. Епитимьи не последует, – уверенно отозвался он.

Подбодренная его готовностью простить, сестра Кэтрин продолжила приглушенным тоном:

– А сейчас я сообщу вам то, что вам не понравится, отец, но надеюсь, вы простите меня и за это. Я больше не стану встречаться ни с вами, ни с отцом Уолтером, ни с кем-либо еще: любой близкий мне человек рискует навлечь на себя схожие обвинения.

– Но заседание королевского суда только через два месяца! Нам нужно знать, что вы в порядке, пока мы все его ожидаем. Мы уверены, что вас признают невиновной, но пока… – Он замолк, не договорив, при взгляде на ее лицо. Пребывание в темнице страшило ее, но она была твердо намерена не подвергать опасности кого-то еще. – Мы уже работаем над тем, чтобы подвергнуть сомнению свидетельские показания против вас, – подбадривающе продолжил он. – Я буду приходить каждый день и спрашивать, хотите ли вы меня видеть. Если вы почувствуете такую необходимость, то можете отказаться от встречи, – заключил он, скрывая свой собственный страх от невозможности быть рядом с ней, чтобы не увеличивать ее страдания.

Ко времени его возвращения в дом приходского священника Элисон уже прознала о новостях касательно сестры Кэтрин и теперь задавалась вопросом, а не пора ли ей возобновить свои попытки добиться внимания отца Мартина? Она столкнулась с ним в коридоре, когда он уже прошел мимо, и пожелала ему доброго дня. Не добившись ответа, она догнала его, заглянула ему в глаза и отпрянула от выражения муки на его лице. Он испугал ее, потому что походил на попавшего в ад, а ведь такой человек готов на все, ибо ему нечего терять. Она решила держаться от него подальше.

В течение трех недель отец Мартин каждое утро ходил в замок, и каждый раз стражники сообщали ему, что сестра Кэтрин не желает никого видеть. Он спрашивал, не нужно ли ей чего-нибудь, и ему отвечали, что все ее нужды удовлетворены. Также отец Мартин часто разговаривал с Джозефом Торнэпплом с целью дать тому духовный совет, несмотря на предупреждения отца Уолтера о том, что посеять какую-то новую мысль в голову Джозефа – все равно что набить наволочку телегой пуха: в ней просто не было для нее места. И все же ему казалось, что он пошатнул убежденность Джозефа в том, что Летиции намеренно причинили вред.

Но всего этого отцу Мартину показалось недостаточно: он полагал, что должен сделать еще один, последний шаг на пути к спасению сестры Кэтрин. Он опасался последствий, но все же послал письмо Эдгару, умоляя его о вмешательстве в дело монахини из монастыря святой Урсулы, несправедливо обвиненной в колдовстве. Он полагался на суждение Эдгара касательно того, как лучше разрешить данную ситуацию: силой, подкупом или угрозами, беззастенчиво играя на воспоминаниях Эдгара об услугах, которые он ему когда-то оказал. В конце отец Мартин писал, что, если все остальное не поможет, он чувствовал себя обязанным выступить в качестве защитника сестры Кэтрин на суде поединком, невзирая на угрозу его собственной жизни, что было очень сильной натяжкой, ведь подобных судов в данной местности не устраивали уже пятьдесят лет. В завершении он просил Эдгара держать его просьбу в тайне от обоих их отцов.

По-прежнему ли Эдгар был тем искренним и открытым товарищем, с которым он вырос? И хватит ли у него власти, чтобы выполнить просьбу отца Мартина? Был только один способ это выяснить. Он щедро заплатил юному Мэттью за недельное путешествие с письмом в Экзетерский замок, строго наказав тому отдать его лично в руки сыну герцога, Эдгару. И потом отцу Мартину не оставалось ничего другого, кроме как ждать.

========== Четвёртая часть ==========

***

Стало так холодно, что тонкий слой снега накрыл белым ковром высокую траву и живые изгороди по обеим сторонам тропинки, ведущей к замку. Но у наступившей зимы имелось и одно неоспоримое преимущество перед осенью: любому путнику больше не приходилось вязнуть в грязи, ведь земля стала твердой, как сталь. Отец Мартин обнаружил, что путь к замку занял у него куда меньше времени, чем прежде. Он наконец привык к прохладной английской погоде, да к тому же его теплый шерстяной плащ тоже неплохо помогал в борьбе с холодом.

Он увидел, что солдаты Данджело развели большой костер перед входом в помещение для стражи и по очереди грелись у него. У них-то как раз не было времени, чтобы привыкнуть к здешнему климату – без сомнения, они отчаянно скучали по куда более щадящей погоде Рима.

Эдгар через юного Мэттью переслал короткий ответ на письмо отца Мартина. В нем говорилось, что он изучит этот вопрос и придет к какому-нибудь решению. Больше от него не поступило ни слова. Заседание же королевского суда уже отложили на месяц, и для отца Мартина дни превратились в исполненный тревоги кошмар наяву.

За два месяца его ежедневные визиты превратились в рутину: отец Мартин говорил с сержантом, который посылал одного из своих людей внутрь, чтобы узнать, хочет ли сестра Кэтрин видеть священника; несколько минут спустя тот возвращался и сообщал сержанту, что нет, заключенная отказалась от религиозного утешения. Однако отец Мартин не знал, что несколько недель назад стражники вообще перестали спрашивать свою узницу. Если ответ всегда был одним и тем же, то какой в этом смысл?