Текст книги "Приговоренные к повторению (ЛП)"

Автор книги: Branwell

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

========== Все, что переведено на данный момент ==========

Малдер и Скалли сидели рядом, испытывая обычное для пассажиров авиалиний неудобство. Во время длительных перелетов Малдер всерьез задумывался над тем, чтобы подать коллективный иск против авиакомпаний от лица всех людей, чей рост превышает пять футов. Этим несчастным просто обязаны возместить ущерб, причиненный повсеместным стеснением. Когда Малдер особенно долго надоедал Скалли этой идеей, она едко напоминала ему, что верхние полки для багажа тоже далеко не подарок для тех, кто пониже ростом. Мало того, она не понимала, почему ей приходится платить деньги, на которые она могла бы купить новый костюм, чтобы подогнать по росту уже имеющуюся одежду.

– Скалли, разве ты не знаешь поговорку: мал золотник да дорог…

– Хочешь – верь, хочешь – нет, Малдер, но я об этом слышала, хотя обычно от тех парней, что изо всех сил пытаются на этом «золотнике» сэкономить, – ответила Скалли нарочито мрачным тоном.

Малдер загадочно улыбнулся, чем заслужил от Скалли предупреждающий взгляд. Он решил быть осмотрительнее до конца полета, поскольку проводить оставшееся время в воздухе в полном молчании ему совершенно не хотелось.

Малдеру досталось до невозможности скучное дело, материалы которого он изучил вдоль и поперек в надежде обнаружить хоть что-нибудь интересненькое. После душевных треволнений, связанных с его возвращением из мертвых, разоблачением Блевинса и ремиссией Скалли, Скиннер решил не рисковать и отправил агентов в Айдахо, где им предстояло выяснить причину падежа крупного рогатого скота.

Малдер подозревал, что во всем виноваты местные подростки, сначала поиздевавшиеся над коровами, а потом оставившие их на растерзание койотам. За годы работы над “Секретными материалами” он видел немало похожих снимков и не рассчитывал в данном случае на что-нибудь сверхъестественное. А вот то, что читала Скалли, казалось более любопытным.

– Твои бумаги выглядят гораздо древнее моих. Пожалуйста, скажи мне, что в них описаны идентичные случаи пятидесятилетней давности.

– Тут тебе не повезло, Малдер. Эти бумаги Мелиссы из ее камеры хранения, их мне передала мама. До недавнего времени она не могла заставить себя перебрать эти вещи.

Малдер внутренне содрогнулся. Он всегда будет чувствовать себя виноватым в смерти Мелиссы от рук наемного убийцы, который охотился за Скалли, и при том никогда не сможет подавить радость от того, что на месте Скалли оказалась ее сестра. Малдер добавил эту эгоистичную благодарность к своему и без того огромному грузу вины. Напарница продолжила объяснять, будто бы не замечая его неловкости.

– Во время своего увлечения спиритизмом Мелисса рылась на чердаках наших дедушек и бабушек в поисках семейных бумаг. Это было в начале восьмидесятых. Она надеялась обнаружить родственников “по ту сторону”, с которыми можно было бы вступить в контакт. И ей очень повезло: оказалось, что у бабушки Скалли была сестра по имени Кейт, которая увлекалась спиритическими сеансами в двадцатых годах. В руки тети Кейт некогда попало письмо, адресованное одному из наших пра-пра-кому-то-там. В письме упоминалась какая-то древняя семейная легенда. Бабушка Кейт воспользовалась услугами медиума, чтобы тот докопался до сути этой легенды. Затем, используя то старинное письмо и результаты многочисленных сеансов, она написала повесть, которую сочла неотъемлемой частью нашей семейной истории.

– Скалли, теперь я понимаю твою упрямую приверженность науке. Ты просто компенсируешь слишком богатую фантазию других членов своей семьи.

– Можешь думать, что угодно, у нас самая обычная семья, – ответила она рассеянно. – Я читаю эти бумаги, потому что мама из-за них расстроилась, но не сказала почему. Лишь попросила прочесть рукопись, не принимая написанное близко к сердцу. Ей это сделать сложно – слишком разыгралось воображение.

Малдер подумал, что поразить воображение Маргарет Скалли – задача не из легких. Еще никогда в жизни он не встречал человека, который мог принять трагедию или невероятное событие столь стойко и спокойно, как Маргарет.

– Смотри, Малдер, первые страницы – это заметки Мелиссы о том, что случилось, когда она отвезла рукопись к тому контактёру на Западное побережье. – Скалли, нахмурившись, пыталась разобрать заметки сестры, отчасти написанные от руки. – Кажется, ее звали Зенит.

Изначально белые страницы оказались затерты краской после снятия с оригинала многочисленных копий. Документ, куда Мелисса внесла заметки, выглядел как стандартный бланк. На каждую дату, когда проходил сеанс, была выделена страница. В верхней графе бланка Мелиссой была вписана дата попытки связи. Ниже оставалось пустое место для комментариев в случае удачно проведенного сеанса. Если же сеанс проходил неудачно, пометка ставилась в третьей графе. Затем шли список стандартных вопросов и место для ответа на них. Кроме того, в нижней графе страницы можно было оставить свои комментарии. На первых пяти листках не было ничего, кроме дат неудачных сеансов. На шестом и последнем бланке, в разделе, предназначенном для комментариев, Мелисса сделала запись.

«Зенит наконец-то удалось связаться с тем, кто знал, что происходило с теми двумя. Мы не можем войти с ними в контакт, потому что они переродились и снова живы! Но что самое интересное, Зенит говорит, что их связь с нашей семьей не прервалась. Один из них – мой родственник, с другим я еще незнакома. Она не может сообщить их имена, но говорит, что я узнаю их, когда придет время. И тогда мне придется вести себя осторожнее. Когда эти двое встречаются, они становятся, образно говоря, эпицентром мини-землетрясений. Вселенная словно вращается вокруг них и для них. Так кто же это? Характер Билла тянет на пятерку по шкале Рихтера. Но не очень похоже, что у него старая душа. Дана слишком благоразумна, чтобы стать причиной землетрясения. Чарли чересчур беззаботный. А что если это мама или папа! Мне бы не хотелось так думать о своих родителях.

Как бы там ни было, по словам Зенит выходит, что этим двоим крупно не повезло. Между ними тысячи лет гордости, ревности, вины, страха и ошибочного самопожертвования. Зенит говорит, что им нужно пройти еще столько испытаний, что она даже не представляет, как им это удастся сделать и притом остаться в здравом рассудке.

Но, несмотря ни на что, они просто не могут существовать друг без друга! Они завязывают другие отношения, которые длятся порой несколько жизненных циклов, но всегда их разрывают, поскольку не ощущают той силы и глубины, которые жаждут получить друг от друга. Им никак не удается выбрать подходящее время и признаться в своих чувствах. Каждый раз их жизненный путь полон ситуаций катастрофической недосказанности и заканчивается трагедией. Кажется, они не в состоянии разорвать этот замкнутый круг.»

Скалли и Малдер сидели в тишине несколько секунд. Они оба думали о сеансе регрессивного гипноза, которому был подвергнут Малдер во время расследования дела Вернона Эфезиана. Тогда обнаружилось достаточно веских доказательств, чтобы заставить их задуматься о существовании прошлых жизней. Если они верили в правдивость полученных под гипнозом воспоминаний, тогда описанная сестрой Скалли концепция имела право на существование. Хотя между принятием идеи реинкарнации и верой в достоверность данного документа была большая разница. Медиумы двадцатых годов стремились угодить своим клиентам в той же мере, что и современные медиумы с Западного побережья.

Пообщавшись с Кричгау, Малдер начал сомневаться в достоверности каких бы то ни было воспоминаний, полученных под гипнозом, включая свои собственные.

– Может, твоя мама расстроилась, узнав, что Мелисса полностью отвергла католическую веру.

– Нет, Мелисса никогда не делала тайны из своей веры. Я должна прочитать это и тогда, возможно, смогу успокоить маму.

Любопытство взяло верх, и Малдер начал читать пожелтевший от времени печатный документ, заглядывая Скалли через плечо.

***

Пронзительные крики вырвали сестру Кэтрин из яркого, но удивительно мирного сновидения, в котором она погружалась в ледяную воду. Она проснулась в полной темноте и обнаружила, что одеяло скрутилось где-то в ногах. Во сне промозглая сырость кельи представилась сестре Кэтрин погружением в холодный поток. Крики не прекращались, к ним присоединился громкий стук в дверь.

– Сестра Кэтрин! Сестра Кэтрин! Матушка зовет вас в келью сестры Доротеи, которой сильно нездоровится. Возьмите повязки и лекарства.

Наставница – сестра Микаэлла – вошла, держа в руках две свечи. Она поставила одну из них на стол – кроме стола и кровати в келье больше ничего не было – и неожиданно поспешно покинула сестру Кэтрин, что заставило ту волноваться за сестру Доротею еще сильнее.

Повязки и лекарства? Сестра Кэтрин накинула поверх ночной рубашки плащ и закрепила на голове вуаль. Захватив с собой корзину с вытяжками, чистыми бинтами и сушеными травами, она поспешила по слабо освещенному коридору. Крики прекратились. Сестра Кэтрин вспомнила, что пару недель назад сестра Доротея жаловалась ей на редкие боли в животе. Она также страдала от депрессии. Сестра Кэтрин тогда заварила ей чая с мятой и предложила прощупать живот, дабы обнаружить причину болей, на что сестра Доротея в заметном смущении пробормотала, что ей станет лучше, когда начнутся месячные. С тех пор сестра Доротея постоянно находилась в подавленном состоянии, но за медицинской помощью более не обращалась. Неужели она была так больна, а сестра Кэтрин этого не заметила?

Остальные послушницы сгрудились в коридоре, испуганные и взволнованные. Сестра Кэтрин, повысив голос так, чтобы слышали все, обратилась к ближайшей послушнице.

– Пожалуйста, отведите сестер в часовню, чтобы они могли помолиться за сестру Доротею. Молитва поможет ей сильнее, чем все то, что смогу сделать я.

Про себя она подумала, что тишина в коридоре – это главное, хотя молитва также поможет послушницам успокоиться.

Когда сестра Кэтрин вошла в келью, мать-настоятельница Агнесс и сестра Микаэлла тихо бормотали молитвы рядом с постелью сестры Доротеи. Сестра Кэтрин ощутила характерный запах крови и мгновенно сдернула одеяло, чтобы оценить состояние сестры. Одного взгляда оказалось достаточно, чтобы понять: сестра Доротея потеряла уже столько крови, что хлопковый матрас пропитался насквозь. И хотя кожа сестры уже приобрела пепельный оттенок, кровотечение все никак не прекращалось. Сестра Доротея была без сознания, ее дыхание – учащенным и слабым.

Мать-настоятельница посмотрела на сестру Кэтрин и спокойно осведомилась:

– У нее внутренние повреждения? Вы можете что-нибудь сделать?

Сестра Кэтрин покачала головой и спросила только:

– Вы послали за отцом Уолтером?

– Да, когда сестра Микаэлла разбудила меня и сообщила, что случилось с сестрой Доротеей, я отправила за ним старого Мэттью.

Сестра Кэтрин и сестра Микаэлла вернули одеяло на место и, пригладив светлые локоны сестры Доротеи, приготовились к отпеванию – скорее символичному, нежели эффективному обряду. Затем все трое стали ждать, каждая в глубоком раздумье.

– Отец Уолтер может не успеть, – забеспокоилась сестра Кэтрин, когда дыхание сестры Доротеи замедлилось и стало затрудненным. Их опасения оказались ненапрасными: сестра Доротея испустила последний, невероятно медленный вздох и затихла. Ее пальцы разжались, и она выпустила скомканные простыни.

– Это не важно. Ее душа останется с нами, – тихо произнесла настоятельница в наступившей тишине.

Смахнув с ресниц слезы, сестра Кэтрин спросила:

– Сестра Микаэлла, что произошло с сестрой Доротеей?

– Меня разбудили ее крики. Я встала, а сестра Эдриан уже стучалась в дверь моей кельи. Она сказала, что сестра Доротея тяжело заболела и, похоже, умирает. Я поспешила к ней, но к тому времени у нее уже началось кровотечение. Велев сестре Эдриан разбудить мать-настоятельницу, я отправилась за вами.

– Матушка, мне хотелось бы поговорить с сестрой Эдриан о случившемся. Сестра Доротея обратилась ко мне пару недель назад из-за небольших проблем со здоровьем. Я думала, что у нее ничего серьезного – обычные хандра и тоска, характерные для молодых послушниц в зимние месяцы, но, должно быть, упустила тогда что-то важное.

Мать-настоятельница давно уже смирилась с периодически повторяющимися приступами самокопания сестры Кэтрин, чье обостренное чувство вины, надо признать, никогда не имело непосредственного отношения к исполнению религиозного долга.

Сестра Кэтрин воспринимала свои духовные обязанности не раздумывая, как нечто само собой разумеющееся. Она понапрасну корила себя за не слишком обширные познания и невозможность предотвратить несчастья, которые могут произойти с людьми, о которых заботилась.

– Сестра Кэтрин, вы можете поговорить с сестрой Эдриан, но помните, что она глубоко опечалена. Стремясь найти ответы на вопросы, вы забываете, что другие люди более ранимы и не могут сдерживать свои чувства в той же мере, что и вы.

– Да, матушка, я постараюсь быть тактичней, – ответила сестра Кэтрин с неподдельным раскаянием в голосе.

Мать-настоятельница едва заметно улыбнулась – с сестрой Кэтрин надо держать ухо востро. Напоминание ей о том, что не следует быть столь педантичной, может добавиться к той несоразмерной вине, что она и так уже возложила на себя. На самом же деле ей практически не в чем было себя упрекнуть. Она усердно старалась улучшить свои знания и навыки, но из-за сопереживания человеческим страданиям совсем забывала о себе.

Две старших сестры покинули келью и отправились в главный зал, куда должен был прибыть отец Уолтер, а сестра Кэтрин приступила к тщательному осмотру кельи. Ничего необычного она не нашла, пока не заглянула в сундук с одеждой, где между свертками постельного белья обнаружила кожаную суму с несколькими колючими скрученными листьями внутри и обрывок бумаги, в котором описывалось, как из этих листьев добыть масло. Сестра Кэтрин узнала в них мяту болотную и поняла, что же послужило причиной смерти сестры Доротеи – та ждала ребенка, но беременность протекала с осложнениями. Использовав мяту в попытке избавиться от ребенка, сестра Доротея неосознанно приблизила свою кончину.

Сестра Кэтрин вспомнила, как впервые столкнулась с подобным случаем. Она тогда училась у матери врачеванию. Недавно вступившая в брак пятнадцатилетняя девочка не использовала никаких трав, но, тем не менее, умерла столь же быстро, как и сестра Доротея.

– Доктора говорят, что тканевая жидкость закупоривается, кровь собирается в матке, и тогда наступает смерть, – говорила ей мать, – и до тех пор, пока кровь не разорвет сосуды, кровотечение обнаружить нельзя. Интересно, что бы обнаружилось в матке, если бы потом мы позвали врача для ее исследования. – Но они обе знали, что церковь запрещает вскрытие, считая его нечестивым осквернением Храма Святого Духа.

В келью бесшумно вошла сестра Эдриан.

– Сестра Микаэлла сообщила мне, что сестра Доротея умерла, и вы хотите поговорить со мной. Я сделала все, что было в моих силах, – сказала она, словно бы защищаясь.

Сестра Эдриан задумчиво посмотрела на сумку в руках у сестры Кэтрин, но больше ничего не добавила. Если она и испытывала скорбь, то внешне это никак не проявлялось.

Сестра Кэтрин мягко ответила:

– Да, вы сделали все, что сделал бы любой на вашем месте, – немного помолчав, она продолжила: – Не вела ли себя сестра Доротея как-то иначе в последние два месяца? Я имею в виду, не изменились ли недавно ее привычки?

Сестра Эдриан задумалась.

– Пожалуй, да. Она стала убегать в конюшни и играть с котятами, избегая дополнительной работы. Потом, после Сретения Господня, всегда соглашалась выполнять всяческие поручения, а также передавала различные вещи от монастыря в город и обратно для сестры Валбарги и сестры Микаэллы. Носила много корзин с сельдью из рыбной лавки на кухню. Но все равно попадала в неприятности из-за того, что постоянно отвлекалась и была забывчива. Однажды она положила две лучших, сделанных из яблоневого дерева, ложки сестры Валбурги в очаг на кухне вместо дров, за что ей пришлось три дня стоять на коленях на полу трапезной во время обеда.

При последнем воспоминании на лице сестры Эдриан появилась довольная улыбка. Сестра Кэтрин подумала, что строгая сестра Эдриан завидовала цветущей сестре Доротее, ее изящным чертам лица и большим голубым глазам. Этим прекрасным глазам, по мнению сестры Кэтрин, не доставало ума, но по крайней мере в них не было злобы и зависти – в отличие от тех, в которые она смотрела прямо сейчас.

– На самом деле я имела в виду несколько иное: не возникало ли у нее проблем с аппетитом или сном? Как она себя чувствовала? – настойчиво повторила сестра Катерина.

– О, спала она чудесно, я частенько с трудом будила ее к заутрене. И после звона колоколов она возвращалась в постель, поэтому я заходила к ней и поливала ей лицо холодной водой. Это избавляло ее от дополнительных епитимий, – поспешно добавила сестра Эдриан, увидев на лице сестры Кэтрин выражение отвращения, которое та не смогла скрыть. – По утрам она не ела, но просила добавки на ужин. Порой была так счастлива, что забывалась и насвистывала мелодии, словно батрачка, а в другое время казалась как никогда печальной. А что с ней было?

– Спасибо за то, что поговорили со мной, в то время как вы, должно быть, скорбите. Но, боюсь, истины нам не узнать. Нам остается лишь уповать на милость Божью – может, когда-нибудь и станет известна причина смерти.

– Это сумка сестры Доротеи?

– Не знаю. – Сестра Кэтрин небрежно бросила сумку к себе в корзину. Она была уверена, что ради великого блага Бог простит ей небольшую ложь. – Вверим же сестру Доротею в любящие руки Господа Нашего. Да будет так.

Последняя фраза показывала обычно, что разговор закончен. В ответ собеседнику оставалось сказать лишь “Аминь”, но сестра Эдриан не снизошла до этого. Она повернулась и вышла из кельи. Сестра Кэтрин подумала, что произошедшее стало следствием не Божьей воли, а неблагоразумной юношеской горячности, понимая, что распространение слухов о прискорбной кончине сестры Доротеи приведет лишь к ханжескому осуждению чужих слабостей.

Она услышала тихие голоса – к келье приближались мать-настоятельница и отец Уолтер.

***

Отец Уолтер приготовился к худшему, когда епископ Томас сообщил ему, что нужно встретить прибывшего из Рима молодого помощника. Рим – не то место, где Церковь-матушка готовит помощников для пасторов из глубинки. Видно, отец Дун Мартин был подвержен какому-то пороку: распутству или пьянству. Боже упаси, чтоб он не оказался одним из тех священников, что шныряют вокруг служек и послушников.

Отец Уолтер запер сервант с вином. Он нанял “Чернушку” Элисон, чтобы та убиралась у отца Мартина и стирала его одежду. Элисон была уже не молода, но имела вид женщины доступной и соответствующую репутацию. По теории отца Уолтера, малый грех мог уменьшить зло разврата. И ради того, чтобы оградить детей от совращения, он был готов на все что угодно.

В течение нескольких недель с тех пор как прибыл отец Мартин, отец Уолтер находился в постоянном напряжении. Отец Мартин был скрытным и неразговорчивым человеком. Интересовался он только наукой, хорошо справлялся со своими обязанностями и ни на что не жаловался. Особо осуждал отец Мартин тех прихожан, что били жен, детей или животных. Он обещал, что, если те согрешат подобным образом вновь, то он отлупит их палкой длиной во врата в Преисподнюю. Отец Уолтер закрывал глаза на эти обещания. Он понимал, что горячий темперамент – не самое худшее. Да он и сам был известен тем, что побивал забияк. Отец Уолтер никак не мог найти скрытый изъян отца Мартина, а тот каждый день исполнял возложенные на него обязанности и возвращался в свою келью, чтобы продолжить учебу.

Однажды ночью отец Уолтер решил проверить свою теорию и попросил подать к ужину вино. Появление кувшина с вином вызвало первую искреннюю улыбку на лице отца Мартина. Отец Уолтер почувствовал, что его подозрения оказались оправданы, но после того, как отец Мартин довольно спокойно выпил один кубок, он отказался от большего и подмигнул, вновь улыбнувшись, словно знал, что его проверяли.

Отец Уолтер видел, что Элисон не упускала возможности прикоснуться к отцу Мартину и показать, что не против действий с его стороны. Отец Мартин же относился к ней с прохладной учтивостью, что держало ее на расстоянии не хуже каменной стены. Он мало общался с мальчиками, если не считать его решительного неодобрения их военных игр на церковном дворе. Детишки гордились прочностью своих деревянных палок, а он говорил им, что никто не застрахован от риска получить этой палкой по голове и тем самым нанести непоправимый ущерб своим и так невеликим умственным способностям.

Когда стало холодать, отец Мартин начал порой задерживаться после ужина в просторной кухне пастора. Огонь в большом камине отца Уолтера горел до поздней ночи, пока хозяин читал Библию или уходил на встречи с прихожанами.

– После трех лет в Риме я отвык от промозглых английских зим, – сказал отец Мартин, извиняясь перед отцом Уолтером за то, что помешал его уединению.

Отец Уолтер подумал, что молодой священник, должно быть, испытывает одиночество. Наверняка в Риме у него остались коллеги, которых ему сейчас сильно не хватало. Отец Уолтер поспешно сказал, что он наоборот, будет только рад компании.

Со временем эта вежливая ложь обернулась правдой. Двое мужчин с удовольствием проводили время, дискутируя на темы религии и философии под стаканчик эля с сыром. Ни тот, ни другой не принимали близко к сердцу расхождения во взглядах. И хотя отец Уолтер был не столь силен в науках, как отец Мартин, при этом он обладал живым умом. И двадцать лет службы пастором не пропали для него даром. Отец Уолтер рассказал отцу Мартину много историй о приходе и о себе, но в ответ от собеседника ничего подобного не услышал. Отец Мартин мало говорил о своем прошлом, упомянул лишь, что отец его был рыцарем у герцога Экзетерского. Сэр Уильям Мартин был советником герцога во время военных действий. Отец Уолтер понял, как, имея такие связи, отец Мартин смог попасть в Рим, но это не объясняло того, почему его сослали в Дерби.

И вот, сидя перед камином одной ветреной холодной ночью, они распили подаренную бутылку французского бренди, и отец Мартин поведал, наконец, свою проблему отцу Уолтеру. Это была одна из тех проблем, что не мешают человеку жить, пока он не переусердствует с бренди в компании постороннего.

Отец Мартин утратил веру – и не только в Бога, но в самую Церковь. Он с легкостью мог объяснить любой постулат о Вселенной с точки зрения религии, но больше не принимал эти постулаты на веру. Об умственных занятиях отец Мартин рассказывал спокойно, но когда заговорил о том, как его предала церковь, речь его замедлилась и стала прерываться, приоткрывая перед слушателем глубоко потаенный мир боли.

Благодаря своему сану отец Мартин был вхож во внутренние круги власти и мог достичь большего, пока один более юный, но не столь неискушенный друг не заставил отца Мартина взглянуть на ситуацию в церкви иначе. Генри представил ему доказательство жестокого и циничного заговора среди некоторых из самых уважаемых духовных лиц. Отец Мартин в страхе поделился этими знаниями со своим наставником – кардиналом Игнатием. И в ответ получил успокоительные слова и наказ укрыться в одном из монастырей вне Рима. Кардинал наказал ему верить людям, более умудренным опытом, и не переставать верить в Бога. Вернувшись в Рим, отец Мартин узнал, что с другом его случилось несчастье. Генри свернул себе шею, умудрившись выпасть из маленького окна собственной комнаты.

Даже не знай отец Мартин о паническом страхе высоты у Генри, его бы все равно насторожило столь подозрительное стечение обстоятельств. Отец Мартин стал задавать слишком много вопросов громко и во всеуслышание. Он так и не получил на них удовлетворительных ответов. А потом на него напали на одной из темных и безлюдных улиц, и смерти избежать он смог лишь благодаря тому, что злодеи не ожидали от него такой прыти. Кому он теперь мог доверять? И оставят ли его в живых?

У него было больше связей, чем у Генри. Кардинал Игнатий, не мешкая, предложил ему отправиться на родину, чтобы набраться опыта. Отец Мартин серьезно отнесся к смехотворной должности помощника пастора, так как понимал, что провалил важнейшее испытание, и наказание за это могло быть куда страшнее пожизненного изгнания в глубинку.

Он не ожидал, что события повлияют на него подобным образом: отец Мартин увидел порок в церкви, в самом сердце предполагаемого моста между Богом и людьми, и более не мог закрывать глаза на религиозные сомнения, которые уже долгое время его терзали. Но как ему теперь быть, если в мире, что он знал, церковь имела полную власть над образованием, политикой и всеми материальными ценностями?

Что ему делать всю оставшуюся жизнь? Отец Мартин и думать не хотел о том, что жизнь его будет посвящена бессмысленному исполнению пустых ритуалов. Он по-прежнему страдал от изолированности и не имел ни малейшего понятия, куда двигаться дальше.

– По крайней мере, здесь я в безопасности, – со смущением промолвил отец Мартин, закончив свои откровения. – Испытав меня вином, вы дали понять, что вы не один из тех, кто желает моей смерти. Вы просто не знали, за что меня выгнали из Рима.

– Нет, я не знал причины. Но у любого мыслящего человека возникают порой сомнения. Вот только держать их, как правило, следует при себе, – быстро добавил отец Уолтер. – Они могут стать причиной недоразумений среди неискушенной паствы. Возможно, в течение нескольких лет ваши сомнения разрешатся сами собой.

– Вы не понимаете. Римские кардиналы не просто беспокоятся по поводу моих сомнений. Они боятся меня из-за той правды, что я знаю.

– Боятся вас? – воскликнул отец Уолтер, не веря собственным ушам.

– Если я когда-нибудь покину сельскую местность и попадусь им на глаза, то все закончится несчастным случаем со смертельным исходом.

Отец Уолтер просто не знал, что на это ответить, поэтому еле заметно зевнул и предложил отправиться по кроватям. Он знавал личностей с расшатанной психикой, которые верили, что на каждом шагу их ждут невидимые враги, но еще не встречался со столь ограниченным и великим самообманом. Стоило подождать, пока мания не разовьется сильнее или к отцу Мартину не вернется ясность рассудка. Отец Уолтер понимал, отчего римскую иерархию возмутили эти склонность к преувеличениям и желание видеть повсюду заговоры. Главы римской церкви предпочитали осторожность в регулировании вопросов, щепетильных как для церкви, так и для светской власти.

На следующее утро они притворились, что не помнят ничего из того, что произошло накануне вечером. Весь день они были заняты починкой протекающей крыши церковного склада. Тем же вечером их поднял на ноги старый Мэттью и сообщил, что нужно отправляться в монастырь, где умирала послушница.

Пока отец Уолтер не понимал, в чем же провинился отец Мартин, он мешкал с его приглашением в монастырь Святой Урсулы. Теперь он знал, что отец Мартин не причинит сестрам вреда и может быть рад знакомству с ними. Медлить было нельзя, поэтому они взяли небольшую телегу и лошадь. Пешком им бы пришлось потратить полчаса.

– Я рад, что вы сможете познакомиться с некоторыми из сестер, – с энтузиазмом сказал отец Уолтер, несмотря на мрачный характер их миссии. – Мать-настоятельница Агнесс, сестра Микаэлла и сестра Кэтрин – наидобрейшие души из всех, кого я знаю. Они образованные женщины, и в свое время я многому у них научился.

Отец Мартин подумал, что неплохо будет познакомиться с образованными людьми в городе, где таковых, казалось, были единицы. Он также подумал, что в монастыре может быть библиотека. Нередко сестры занимались переписыванием книг. Было бы просто превосходно обнаружить в монастыре редкие тома. Он только от всего сердца надеялся, что эти мудрые пожилые женщины и вправду достойны похвал своего духовного наставника.

Отец Уолтер и отец Мартин проследовали в зал, где молодой помощник пастора был поспешно представлен матери-настоятельнице и сестре Микаэлле. Времени на разговоры не было, предполагалось, что соборование можно провести только для еще живого человека. Мать-настоятельница ясно дала понять, что спешка необходима ради поддержания хоть малой толики надежды на то, что в теле сестры Доротеи по-прежнему теплится жизнь. Она провела их через запутанную систему слабоосвещенных коридоров, из которых доносились тихие перешептывания. Только когда они добрались до кельи, освещенной пламенем нескольких свечей, мать-настоятельница сообщила им, что смерть наступила около получаса назад. Они кратко посовещались вполголоса с отцом Уолтером.

***

Сестра Кэтрин подняла взгляд от книги, в которой делала пометки, и увидела рядом с матушкой Агнесс знакомую кряжистую фигуру отца Уолтера. Она предположила, что высокий худой мужчина, который шел за ним, это отец Мартин. Раньше отец Уолтер не брал своего помощника в стены монастыря.

Отец Уолтер и матушка Агнесс действовали по плану, который, как видно, обсудили еще до того, как зашли в келью. Они не стали вынимать масло, святую воду и распятие. До начала церемонии никого из них так и не представили друг другу.

Пока остальные были заняты обрядом, сестра Кэтрин тихо стояла в тени. Она воспользовалась возможностью, чтобы изучить новоприбывшего священника. У того были внимательные светло-карие глаза. Густые темные волосы подстрижены коротко, но уже скоро обещали превратиться в непослушную копну. Большой нос делал его похожим на совсем еще мальчишку, но полная нижняя губа была отвлекающе чувственной. Она предположила, что до того, как отец Мартин уедет, в приходе успеют появиться несколько незаконнорожденных большеносых и полногубых детишек. Сестра Кэтрин тут же упрекнула себя за осуждающие предположения относительно отца Мартина, основанные лишь на его внешности – ее ведь не выбирают – и сосредоточилась на лысой голове отца Уолтера, пока тот заканчивал последнюю молитву.

Спустя мгновение почтительного молчания матушка Агнесс пригласила священников в столовую, на мясные тарталетки и пряное вино. Сестра Кэтрин была рада остаться одна и продолжить работать над своими заметками.

Она подняла одеяло и ночную рубашку сестры Доротеи, чтобы завершить свои наблюдения, когда на пороге кельи вновь возник высокий священник.

– Прошу меня простить, – быстро успокоил ее отец Мартин, – кажется, я забыл свой бревиарий… да, так и есть, вот он. – Он поднял книгу со стола. Отец Мартин оказался сбит с толку тем, что и как делала молодая сестра. Она казалась такой отрешенной от всего, что ее окружало, включая тело. И что она могла писать в этом месте, у смертного ложа?