Текст книги "Выхожу тебя искать (СИ)"

Автор книги: Bella_Black

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

Он был вампиром. Это было единственное, что он твёрдо знал о себе. Стефан чувствовал в себе необычайную силу, бессмертие, текущее по венам, а теперь ещё и жуткий голод, который необходимо было утолить тотчас. И, словно само небо услышало его, за дверью раздались чьи-то шаги, и тут же Стефан услышал быстрый стук человеческого сердца, услышал, как шумит перегоняемая по венам кровь. Он не думал, что в этом доме бывают люди – разве что, в виде обеда. Но вот дверь в его спальню распахнулась, и с изумлением вампир увидел на пороге…Елену. Во всяком случае, выглядела девушка в точности, как Елена, разве только девушка Деймона была вампиром, а эта девушка была живой. Пока. Сев на постели, Стефан принялся рассматривать вошедшую, склонив голову набок. Сколько он себя помнил, этот оценивающий взгляд всегда заставлял краснеть любую, даже самую самоуверенную девушку, но эта ни капли не смутилась, лишь улыбнулась, но и улыбка её вовсе не походила на смущённую улыбку. Стефан заметил в руках у гостьи три пакета с кровью, и голод с новой силой обрушился на него, заставляя вены под кожей налиться и выступить. Незнакомка не испугалась и этого; больше того, она лёгким привычным движением бросила вампиру пакеты и, усевшись на стул рядом с кроватью, с каким-то мрачным удовлетворением наблюдала за тем, как он вгрызался в холодный пластик, наслаждаясь чуть солоноватым вкусом крови. Во мгновение ока опустошив все пакеты, Стефан поднял взгляд на неё и хищно ухмыльнулся: кровь из этих пакетов не насытила его, лишь раззадорила его аппетит и инстинкты. Но и сейчас гостья не выказала даже намёка на страх, хотя сердце и билось в её груди, как сумасшедшее.

– Зря ты так быстро всё выпил, – первой заговорила она. – Деймон не велел давать тебе слишком много крови, чтобы ты не обезумел, как когда-то, так что добавки тебе ждать не следует.

Сальваторе-младший фыркнул, поражаясь необычайной смелости девушки.

– Тогда я могу запросто выпить тебя.

Она только пожала плечами, словно перспектива близкой гибели совсем её не испугала.

– Мой опыт подсказывает, что это и вполовину не так сладко, как когда жертва борется и пытается спасти свою жизнь. А я, Стефан, – когда она произнесла его имя, голос её едва заметно дрогнул, а в карих глазах полыхнуло что-то тёмное, – сопротивляться не буду. К тому же, если ты сделаешь это, Деймону придётся посадить тебя под замок, пичкать вербеной и истязать до тех пор, пока твои инстинкты не притупятся, как было когда-то. И, хоть времени у тебя много, скажу тебе, что есть куда более приятное времяпрепровождение, – лукаво улыбнулась она.

Несмотря на то, что выглядела она так же, как Елена, было в ней что-то такое, чего не было в девушке его брата. Это лукавство на грани гибели, эта способность смеяться в лицо смерти, этот непонятный огонёк в глазах… Стефан был готов поспорить, что видел всё это прежде, но кроме смутных, бесплотных очертаний в его сознании не было ничего. Эти попытки найти собственные воспоминания были не слишком приятными, так что Стефан тут же переключился на незнакомку.

– А ты что, успела там побывать?

– И ты успел, – совершенно серьёзно ответила она.

Это были уже не те слова, от которых можно было вот так запросто отшутиться, – от них веяло темнотой, которой, должно быть, было в избытке в его сокрытом в тумане прошлом.

– Ничего не помню, – признался он.

– Я знаю, – натянуто улыбнулась девушка. – Меня зовут Кэтрин.

Имя это вызвало слабый отголосок в его душе, но он не успел поймать этот миг. Вероятно, кто-то ещё, носящий это имя, был когда-то ему дорог. Вероятно, кто-то с этим именем занимал важное место в его жизни…когда-то давно. Теперь в его жизни не было ничего, кроме пустоты, которую предстояло чем-то заполнить. И, сколько бы он ни смотрел на эту девушку, пытаясь воскресить её в своих воспоминаниях, всё было тщетно. Ничто в нём не отзывалось на звук этого голоса, на блеск этих глаз. Стефан наблюдал за Кэтрин, а она пристально следила за ним, ловя малейшее изменение его мимики. И, когда он остался так же равнодушен, как в первые мгновения после её появления в комнате, в глазах девушки что-то захлопнулось. А Стефан вдруг почувствовал себя виноватым, словно что-то обещал ей, но не смог сдержать обещание. Что, если так и было? Этот вопрос так и вертелся на языке вампира, когда лицо девушки разгладилось, как по мановению волшебной палочки, а на губах расцвела обаятельная улыбка.

– Отдыхай, – бросила она, медленно подбираясь к двери. – Деймона пока в городе нет, но он скоро вернётся. Он поможет тебе вспомнить.

С этими словами она шмыгнула за дверь, и Стефан едва смог подавить в себе вдруг проснувшийся охотничий инстинкт. Он улыбнулся, глядя ей вслед: Кэтрин была той самой добычей, которой нетрудно и подавиться. Её последние слова о Деймоне всё ещё звучали в ушах вампира, и он поймал себя на мысли, что вовсе не жаждет возвращения брата. Несмотря на то, что Стефан Деймона решительно не помнил, что-то внутри него, глубоко в душе восставало при одной только мысли о брате. Пусть голова его была свободна от воспоминаний, сердце Стефана было полно застарелой горечи и многолетних обид; он не помнил, кто причинил ему эту боль, не помнил, при каких обстоятельствах, но тупая боль была с ним, быть может, его неотъемлемой частью. Пока что она была слабой, едва ощутимой, но появление Кэтрин уже всколыхнуло её, пробудило ото сна, и Стефан был уверен, что с появлением каждого человека из его забытого прошлого она будет становиться лишь сильнее.

У дверей библиотеки силы оставили Кэтрин, и в который раз девушка прокляла свою слабость. В её жизни было немыслимо много боли, судьба била её нещадно, но даже сама Пирс не могла предположить, как больно ей будет видеть такого безразличного Стефана. Когда два дня назад Деймон явился с безучастным братом и в нескольких сухих выражениях рассказал, что произошло, Кэтрин изумилась силе ненависти ведьмы и даже немного испугалась за рассудок младшего Сальваторе, но даже в страшном сне она не могла представить себе то, что случилось с ним на самом деле. Два дня, пока Стефан мучился головной болью за закрытыми дверями своей спальни, в их сердцах теплилась надежда, и Кэтрин, Елена и Деймон то и дело как бы невзначай встречались взглядами, надеясь прочесть в глазах другого уверенность в том, что всё будет хорошо. Но их надеждам, похоже, не суждено было сбыться. Пустой, безразличный взгляд Стефана преследовал Кэтрин, стоило ей только закрыть глаза, и эти мгновения были самыми тяжёлыми для неё. Она бы предпочла даже, чтобы он ненавидел её, как ненавидел ещё недавно, презирал, но только не это непробиваемое равнодушие! Только не забвение! Желание вернуть любовь Стефана – единственное, что ещё держало девушку на этом свете, что не давало сдаться, что заставляло бороться… А за что ей бороться теперь, когда для Стефана она – безликая, чужая, ненужная? Даже Деймон и Елена – те, кто был безмерно дорог ему, – чужие для него теперь, так что говорить о ней? Быть может, память о ней живёт где-то глубоко в его сердце, но на то, чтобы воспоминания вернулись к Стефану, может уйти много лет, которых у неё попросту нет. В долгой жизни Кэтрин было много падений, потерь и поражений, но никогда ещё, кажется, она не была так близка к абсолютному отчаянию.

Ища убежища, где она могла бы перевести дух и поразмыслить над произошедшим, девушка вошла в библиотеку. Вдоль стен на стеллажах выстроились молчаливыми рядами сотни книг, и массивный дубовый стол тоже был завален книгами. Кэтрин села в глубокое кресло у стола, и взгляд её упал на груду толстых тетрадей в добротных кожаных переплётах. Дневники Стефана! Она живо вспомнила, как ещё вчера Деймон сидел на этом самом месте, уставившись на эти дневники, которые его брат вёл с далёкого 1864 года. Он так и не решился открыть ни один из них. Кэтрин не нужно было спрашивать, чтобы понять, зачем старший из братьев выудил из вещей Стефана эти дневники: Деймон хотел вернуть брата, поделившись с ним его собственными воспоминаниями, но не знал, какое именно воспоминание преподнести Стефану первым. Так и не найдя ответа на этот вопрос, Сальваторе-старший уехал в Уитмор к Елене, а Кэтрин осталась один на один со Стефаном в этом огромном доме. Девушка провела рукой по шершавой коже обложки, представляя, как ладонь Стефана касалась этого самого места…она почти почувствовала тепло его прикосновений, когда неожиданная смелая мысль, словно молния, озарила её сознание. Вскочив со своего места, Пирс подхватила дневники и охнула от их неожиданной тяжести. Сколько же воспоминаний, чувств, мыслей скопил Стефан за долгие сто пятьдесят лет? Соблазн открыть хоть один из дневников, окунуться в мысли вампира, узнать, что он писал о ней, был слишком велик, но невероятным усилием воли Кэтрин подавила в себе его. Если дневники подействуют на него так, как она рассчитывала, ей не придётся таиться и украдкой читать его записи; если всё пойдёт так, как ей того хотелось, вскоре Стефан снова вспомнит то, что чувствовал к ней.

Он как раз одевался, когда Кэтрин снова появилась в его спальне. Пальцы Стефана замерли на последних пуговицах тёмной рубашки, и от его взгляда не ускользнул румянец, поползший по щекам девушки, и шальной блеск в её карих глазах. Всего несколько минут назад она так же стояла перед ним, растерянная и подавленная, но сейчас её словно подменили, такой живой и воодушевлённой выглядела Кэтрин. А как билось её сердце! Неровный ритм его был для Стефана настоящей музыкой, завораживающей, а потому опасной. Сдерживаться становилось всё труднее, и вампир решительно мотнул головой, отгоняя наваждение: ему совершенно не хотелось начинать свою новую жизнь с убийства.

– Что-то ещё? – вопрос получился почти грубым, но даже такое обращение не прогнало это странное выражение с лица Кэтрин.

Девушка подошла к кровати и, бросив на Стефана полный лукавства и даже какого-то вызова взгляд, высыпала на покрывало целую груду каких-то тетрадей. Какие-то, судя по виду, насчитывали не одно десятилетие, какие-то были совсем новыми. Вампир удивлённо воззрился на девушку, но она упрямо молчала, скрестив руки на груди.

– Что это?

– Твои дневники. Ты вёл записи с момента своего обращения, а, может быть, и раньше. Это должно тебе помочь. Вспоминай, Стефан, – с этими словами она вышла из его спальни, оставляя его наедине с его воспоминаниями, ставшими вдруг пугающе реальными.

Некоторое время он смотрел на сваленные в кучу дневники, не решаясь подступиться к ним, словно они принадлежали не ему, а кому-то другому, и ему предстояло бесцеремонно вторгнуться в чужую жизнь. Стефан понимал, что за пеленой забвения скрывается целая жизнь, наполненная образами, чувствами, эмоциями, которые он потерял, но вампир был не уверен, что хотел бы их вернуть. Отсутствие воспоминаний придавало лёгкость его мыслям, беспечность его существованию, ведь сейчас он был одиночкой, не связанным узами ни с кем, не обязанным любить кого-то или ненавидеть. Он поймал себя на том, что медлит, подкрадывается к безмолвным дневникам, как к опасному существу, могущему нанести ему слишком болезненный удар. В конце концов, разве то были не его собственные воспоминания? Разве не жил он с ними до того дня, когда проклятая ведьма поджарила его мозг? И разве не хотел он вернуть их? Разве не хотел, чтобы люди, окружающие его, снова обрели свои имена и лица, дом, в котором он спал, перестал быть просто каменной коробкой, а он сам?.. Сам он мог получить нечто большее – получить свою жизнь обратно. Он не боялся, он хотел жить так, как жил раньше…разве нет?

Он начал с того блокнота, на корешке которого давно уже утратившие свой позолоченный блеск цифры складывались в год 1864. Страницу за страницей переворачивал Стефан, погружаясь в водоворот былых времён, заново переживая события полуторавековой давности. Он заново узнавал собственный почерк, воскрешал в своей памяти образы отца, друзей, соседей, давным-давно лежащих в своих могилах. На одной из страниц закладкой служила старая, выцветшая уже фотокарточка, с которой прямо, почти дерзко глядела на него девушка, как две капли воды похожая на Елену…и Кэтрин. Стефан повертел фотографию между пальцев, надеясь увидеть подпись, но её не было, и ему пришлось полагаться лишь на свою память да на слова, написанные им много десятков лет назад.

«Я до самого последнего момента не верил, что отец поступит так с нею, а когда понял, что он не шутит, попытался спасти её. У меня не было выбора, а если бы и был, я бы поступил так же сотню, тысячу раз. Мне удалось открыть дверцу её клетки, только и отец наш был не промах: он трижды выстрелил мне в грудь. Знал ли он, что это был я? Конечно. Может быть, именно поэтому его выстрелы были так точны; если бы я выжил, он не смог бы жить с подобным позором. Но я не жалел, ведь Кэтрин была спасена. Её поцелуй – последнее, что я помню. Потом меня поглотила тьма».

Строка за строкой он снова проживал свою жизнь: любил, ненавидел, терял, терял и снова терял. Казалось, вся жизнь Стефана Сальваторе была сплошной чередой потерь – возлюбленная, отец, брат, друзья, случайные знакомые, женщины, в которых он влюблялся или думал, что влюблялся. Он погиб от руки собственного отца, он убил своего отца, он предал брата и был предан им; снова и снова его мысли возвращались к женщине, спасшей его жизнь и, вместе с тем, ввергнувшей его в адову бездну. Воспоминания возникали в его голове неестественно яркими, болезненно реальными картинками, от которых было уже не избавиться. Не раз и не два мучимый болью Стефан пожалел, что вообще взялся за эти дневники, но остановиться уже не мог. Жадно пролистывал он собственную жизнь, ища в ней хоть что-то доброе, хорошее, живое, ведь должна же была быть в этом кромешном аду хоть какая-то отдушина! Когда со страниц исчезло, наконец, имя Кэтрин Пирс и позже, когда на них появилось имя Елены Гилберт, ему показалось, что он нашёл эту отдушину. Но передышка была слишком кратковременной: скоро он понял, что жизнь его была нескончаемой спиралью, в которой не было ничего, кроме боли. И новый виток её не заставил себя долго ждать: раньше, чем истина открылась ему в строках его дневника, Стефан вспомнил, что теперь Елена Гилберт была девушкой его брата. Значит, и это рухнуло, обратилось в пепел. Последние его записи были короткими, полными боли и тоски; это были записи уставшего, бесконечно одинокого человека, который возвратился к жизни, вот только жалеет об этом. Человек со страниц дневников был несчастен до глубины души всю свою жизнь, и, захлопнув последний дневник, Стефан Сальваторе снова стал им.

Решение, крепнувшее в нём с того момента, как он пробежал глазами первую страницу этих проклятых мемуаров, теперь казалось ему единственно верным. Стефан сгрёб в охапку все свои дневники и отправился в гостиную, где всегда в камине горел огонь. Безо всякой жалости он швырнул в очаг свои блокноты, с какой-то звериной радостью наблюдая за тем, как тонкие листы сворачиваются и чернеют от подступившего жара, как оплавляется позолота цифр и морщится кожа корешков. Если бы только можно было так же одним махом избавиться от вернувшихся к нему воспоминаний, если бы они вдруг перестали терзать его… Но теперь это было невозможно, ему придётся жить и мириться с ними, и проклинать тот миг, когда он решил вернуть своё прошлое.

Он услышал её шаги за спиной, но виду не подал.

– Что ты делаешь?

Стефан ответил молчанием, лишь сильнее стиснул кулаки. Это она во всём виновата, она подсунула ему дневники, словно желала причинить боль. Кровь стучала в висках, и вампир едва сдерживался, чтобы не переломить эту тонкую шейку, мстя ей за те муки, что испытывал теперь. Впрочем, судьба её уже достаточно наказала, сделав беспомощным, стареющим человеком. Но отделаться от Кэтрин было не так-то легко: постояв несколько секунд на месте, словно решая, как дальше вести себя с ним, она сделала ещё несколько мелких шагов к нему.

– Зачем ты сжигаешь дневники, Стефан?

Сделав глубокий вдох, Сальваторе проговорил:

– Ты ведь знала, что в них, ведь так? Знала?!

Некоторое время она молчала, а, когда заговорила снова, голос её зазвучал у самого уха Стефана. И не было в нём ни страха, ни даже тревоги.

– Только отчасти. Не забывай, я была участницей…ммм…некоторых событий, – он знал, что она улыбается – той лукавой, полной превосходства улыбкой, которую теперь он так хорошо помнил. А предпочёл бы не вспоминать никогда. В его воображении теперь Кэтрин была не той задумчивой, одинокой и уставшей девушкой, какой предстала перед ним сегодня утром, а надменной соблазнительницей, играющей с ним, как с куклой. Достаточно было лишь повернуться, взглянуть на неё, чтобы разрушить этот навязчивый образ, но что-то мешало – прошлое слишком прочно владело Стефаном теперь. – Но мне так хотелось заглянуть в них хоть однажды, Стефан, – с сожалением протянула она, – а ты их сжёг.

Вампир всё-таки повернулся к ней, и сложившийся в его мозгу образ, как и ожидалось, разбился, встретившись с реальностью. Настоящая Кэтрин не ухмылялась; она внимательно смотрела на Стефана, и в её взгляде читалось неподдельное сочувствие и понимание. Как будто бы она что-то знает о боли! Эта женщина стравила их с Деймоном, разрушила их жизни, стала причиной их гибели, а затем снова и снова появлялась в их жизнях только затем, чтобы причинить им боль. Прежде ей, кажется, были чужды сострадание, жалость, понимание, так с чего бы ей измениться теперь? Но было в этом взгляде и что-то другое – жаркий огонёк, и был он не отражением пылающего в камине пламени, а собственным огнём Кэтрин. Сердце Стефана, подгоняемое гневом и яростью, стучало, как бешеное, но сердце девушки стучало ещё быстрее: она знала, что ему больно, и что, как любой уязвлённый болью зверь, он опасен. Если верить его дневникам, больше всего на свете Кэтрин ценила свою собственную шкуру и всегда знала, когда стоит отступить перед непреодолимой опасностью. Так почему сейчас она была рядом с ним?

– Это больно, – в упор глядя на неё, выдавил из себя Сальваторе.

На миг ему показалось, что сейчас она прикоснётся к его руке, но девушка лишь сжала пальцы в кулак, и это тоже не укрылось от вампира. Но взгляд Кэтрин не отвела.

– Я знаю, – просто ответила она. – Но я должна была сделать то, что сделала. И ты тоже. Как иначе ты мог вернуть себя самого?

Он снова отвернулся и некоторое время молчал, глядя, как в камине догорают его воспоминания. Дневников больше не было, но боль, порождённая ими, никуда не ушла. И не уйдёт, понимал он, останется его вечным спутником, не знающим отдыха или жалости.

– Я не был уверен, что хотел этого, – наконец ответил Стефан. – И не уверен, что хочу этого сейчас.

Вот только выбора у него больше не было, и молчание Кэтрин красноречивее любых слов говорило об этом. Теперь невозможно было спрятаться от реальности за забвением, отмахнуться от воспоминаний, которые одолеют его при одном только взгляде на Деймона или Елену, как от видений, порождённых колдовством. Его потери, его призраки, муки последних месяцев заточения в сейфе на дне карьера снова стали частью его жизни, от которой не отмахнуться.

– Боль делает нас сильнее, – Стефан вздрогнул, когда девушка положила руку ему на плечо, – если нам удаётся справиться с нею, – он не был уверен, что справится с нею, и Кэтрин словно прочла его мысли: – если ты не сможешь справиться один, я попробую тебе помочь.

У него не было ни сил, ни желания доискиваться, что скрывалось за этими словами девушки – благой умысел или привычное коварство – и Стефан просто кивнул. Он чувствовал себя невыносимо уставшим, словно все прожитые им годы вдруг неожиданно навалились на него всей своей тяжестью. Что ж, возможно, так оно и было. Кэтрин у него за спиной сделала глубокий вдох, как будто готовилась к прыжку, и вампир напрягся.

– Есть ещё кое-что, что ты должен знать.

– Что-то ещё, кроме того, что мой брат счастлив с моей девушкой? Бывшей девушкой, прошу прощения, – криво ухмыльнулся он и через плечо взглянул на Кэтрин. Выражение лица девушки переменилось, словно он задел её за живое, но только на миг, а уже в следующую секунду приняло прежнее выражение. – Ты ведь не это хотела мне рассказать, правда?

– Правда. Ты, видимо, успел поведать это своему дневнику. Надеюсь, что ты вычитал там, что у тебя была подруга по имени Бонни Беннет, – Стефан кивнул, не совсем понимая, куда клонит Пирс. – Так вот, Стефан, она умерла.

Образ Бонни был пока ещё размыт в его сознании намного сильнее, чем образы Деймона, Елены или Кэтрин, но и сейчас он знал, что ведьма Беннет была тем человеком, который приходил на помощь по первому зову и, не задумываясь, мог пожертвовать собой ради близкого человека. Он надеялся снова увидеть её, почувствовать её тепло, вернуть их прежнюю дружбу, и весть о её смерти стала для вампира ударом куда более сильным, чем он мог предположить. Множество вопросов вертелось у него на языке, но вместо этого он просто попросил:

– Отведи меня к ней.

Они стояли у огромного древнего пня, поместившегося посреди поляны. Ничего в этом месте не напоминало о кладбище, разве что деревья с пожухлыми листьями на ветвях шумели как-то особенно тоскливо, почти скорбно. Вопросительно глядя на Кэтрин, Стефан ждал, пока она заговорит. Однако ей требовалось время, чтобы отдышаться, – гонимый непонятным чувством вины, Стефан слишком торопился, и девушка так и не смогла приноровиться к его быстрому шагу. Кое-где, где неровности почвы скрывались под шуршащим ковром опавших листьев, вампиру приходилось подавать Кэтрин руку и поддерживать её, и только тут он по-настоящему осознал, что от неуязвимой и опасной вампирши, какой Пирс представала в его записях, остались только прекрасная оболочка да стальная сила воли. Но наконец они были на месте, и Стефан ждал объяснений.

– У ведьмы Беннет нет могилы, – наконец заговорила девушка. С первых же слов вампир понял, что Кэтрин никогда не питала даже и малейшей приязни к Бонни, только какое-то необъяснимое презрение. Впрочем, теперь это уже не имело никакого значения. – Не нашли даже её тела. Джереми Гилберт у нас что-то вроде медиума – общается с постояльцами нашего персонального Чистилища – рассказал, что она мертва, и передал для всех послания от неё. Он сказал, что она пожертвовала собой, чтобы вернуть его к жизни, – Кэтрин легонько пожала плечами, словно такой поступок был ей совершенно непонятен. – А Деймон с ног сбился, пытаясь найти способ вернуть её оттуда. Как и все остальные. Только вот я не верю, что такое вообще возможно: это было бы слишком хорошо, слишком…просто. Так мы могли бы исправить свои самые ужасные ошибки, – она глядела куда-то вдаль, думая о чём-то своём. – Знаешь, – усмехнулась она, – впервые я задумалась о том, что с тобой что-то не так, когда ты – то есть, Сайлас – пил со мной вместо того, чтобы присутствовать на своеобразных похоронах Бонни Беннет. Стефан Сальваторе, которого знаю я, – с этими словами она выразительно заглянула в его глаза, и от этого её пристального взгляда у вампира почему-то чаще забилось сердце, – никогда бы не променял своего друга, даже мёртвого, на меня.

Он заметил, что слова эти были неприятны для самой Кэтрин, но она была честна с ним до конца. А ведь честность – то, чего ему трудно было от неё ожидать. Кажется, от той девушки, которую он знал когда-то, и впрямь не осталось почти ничего. Как ни странно, Стефану было трудно это принять, ведь он с такой готовностью принял те чувства к ней, о которых узнал из дневников; он был готов её ненавидеть, презирать, но отчего-то у него ничего не выходило. Девушка, стоящая перед ним не вызывала в Сальваторе ненависти, только какую-то необъяснимую тоску.

Стефан вынул из-под куртки белоснежную розу, аккуратным движением оправил примятые лепестки и положил её на импровизированный алтарь. Что ещё он мог сделать для той, которой больше не было на этом свете? Как ещё он мог почтить память той, которую почти не помнил? Вдруг ему отчаянно захотелось знать, что Бонни Беннет наблюдает сейчас за ним, а ещё захотелось, чтобы здесь был брат Елены, который мог бы передать ему хоть коротенькое послание от ведьмы. Ему нужен был хоть какой-то знак, что Бонни и за границей их мира хранит воспоминания, которые он сохранить не сумел. Стефан был потерян, как маленький ребёнок, заблудившийся в дремучем враждебном лесу; он заново собирал свою жизнь по кускам, и ему нужно было знать, что люди, которых он любил, хранят свой кусок паззла.

– Спи спокойно, Бонни, – произнёс он в пустоту.

Стефану показалось, что его прощальные слова прозвучали неискренне, сухо, слишком дежурно, но он ничего не мог с собой поделать. Ему нужно было обдумать ещё так много, привести в порядок свои мысли и растревоженные чувства, но уже сейчас Стефан знал, что, как и Кэтрин, не поверит в возможность воскрешения Бонни. Как бы им того ни хотелось, жизнь почти никогда не давала второго шанса, а если чудеса и случались, то лишь за тем, чтобы потом обернуться новой трагедией, – это-то Стефан знал не понаслышке. Теперь ему придётся довольствоваться крохами воспоминаний и всякий раз убеждать себя в том, что они настоящие, а не выдуманные кем-то другим, как казалось вампиру не один раз за сегодняшний день. Это было сложно, и он не был уверен, что справится, но ему не оставалось ничего другого, кроме как пытаться снова и снова.

***

Несмотря на ясный и приятный, хоть и холодный осенний день, Деймону Уитмор показался таким же мрачным, как и в день, когда он покидал его. По двору сновали студенты, кутающиеся от холода в разноцветные шарфы, а вампир видел зарево пламени на стенах тёмного камня, слышал треск огня и крики гибнущих людей, а громче всех был голос того, в ком он впервые за многие годы нашёл друга. Конечно же, после стольких лет ни одна живая душа здесь не могла узнать его, но всё же Деймона не покидало неприятное гнетущее чувство, что за ним наблюдают. Втянув голову в плечи, наполовину скрыв лицо бесполезным шарфом, он ускорил шаг и направился в здание, где располагались жилые комнаты.

Войдя в комнату девушек, он обнаружил там только Кэролайн. Форбс, словно нехотя, подняла голову и кивнула ему.

– Блондиночка, – отсалютовал ей Деймон. Со дня символических похорон Бонни Беннет между ним и Кэролайн что-то разладилось: она при любом удобном случае выказывала ему свою холодность, он сносил это почти равнодушно, и от их ироничной и лёгкой приязни не осталось и следа. Деймон знал, что Кэролайн почти одержима желанием вернуть из мира мёртвых, но так же он знал, что это невозможно. И ничего не изменится, если Кэролайн будет дуться на него. – А где Елена?

– С Аароном в библиотеке, – не поднимая головы от какой-то книги, ответила девушка.

Всем своим видом вампирша показывала, что хочет иметь с ним как можно меньше общего, и Сальваторе принял её игру, хоть ему и было несказанно интересно, кто же такой этот Аарон. Прислонившись плечом к дверному косяку, он ненавязчиво наблюдал за Кэролайн, которая пыталась вести себя так, словно она одна в этой комнате. Взгляд вампир упал на аккуратно застеленную, явно пустующую кровать между постелями Елены и Кэролайн. Что могло красноречивее сказать об общем горе подруг? Но, несмотря ни на что, Деймоном овладела какая-то непонятная смесь горечи и веселья. Ему тоже было больно и трудно смириться со смертью Беннет, но всё же её не вернуть, даже если постель, предназначавшуюся ей, превратить в алтарь. Несколько минут Деймон и Кэролайн провели в полном пропитанном взаимной неприязнью молчании. А затем в коридоре послышались лёгкие шаги, распахнулась дверь, и на пороге возникла Елена.

– Деймон?! – воскликнула она, сразу же признав в нежданном госте своего парня. – Что ты здесь делаешь?

– Соскучился, – заключив её в объятия и поцеловав, улыбнулся он.

От его взгляда не укрылось, как Кэролайн поморщилась при взгляде на них – её размолвка с Тайлером, похоже, лишила её способности радоваться счастью других. Но очень скоро все мысли о мисс Форбс вылетели у него из головы – так хорошо и спокойно было ему рядом с Еленой. Все тревоги последних дней отошли на второй план, подёрнулись дымкой. Теперь Деймон был почти готов признаться, что попросту сбежал из погружённого в мрачную, напряжённую тишину ожидания особняка. Он сбежал от брата, не помнившего его, сбежал от Кэтрин, которая, словно безмолвный призрак, бродила по дому, ища – чего? Он не знал, не хотел знать и уж тем более он не мог дать ей то, что она искала, как не мог вернуть Стефану память, а себе – своё прежнее насмешливое спокойствие, за которым уже успел порядком соскучиться. Он сбежал туда, где его любили, где ему прощали всё, даже трусость и малодушие. К ней.

– Как Стефан? – спросила девушка, когда он всё-таки разомкнул объятия.

Теперь уже и Кэролайн обратилась в слух.

– Ну, – с деланным безразличием пожал плечами вампир, – он всё ещё ничего не вспомнил. Эта ведьма здорово поджарила его мозг. Но, пожалуй, такой Стефан мне нравится больше прежнего, – увидев изумлённые лица девушек, он хохотнул и пояснил: – он не дуется, не печалится, ведёт себя так беспечно, как не вёл никогда. Мне кажется, его нынешний образ – что-то среднее между обычным Стефаном и Стефаном-потрошителем. С ним легко. Правда, время от времени ему приходится напоминать, что мы с ним братья.

Это была лишь половина правды, но вторую половину от предпочёл бы скрыть не только от Елены и Кэролайн, но и от самого себя. Ибо она заключалась в том, что теперь его брат был лишь тенью себя прежнего, тенью с пустыми глазами. Стефан не только забыл все обиды и размолвки, что были между ними, но также забыл и людей, которые были дороги ему, и всё хорошее, что было в их жизнях. Он попросту стал другим, чужим. А Деймону нужен был его брат.

Как бы беспечно ни звучали слова вампира, Елене стало от них не по себе. Что-то знакомое почудилось ей в этих словах, что-то ещё кроме поверхностной глупой бравады Деймона. Наблюдая за ним, она увидела отпечаток той тяжести, что лежала у него на сердце, в его взгляде. Прежде она уже видела этот взгляд – взгляд, наполненный отчаянной мольбой, злостью и каким-то безумным вызовом неизвестности одновременно. Ей понадобилось всего несколько секунд, чтобы вспомнить.

– Сайлас, – выдохнула она. Когда Деймон и Кэролайн подняли на неё удивлённые взгляды, девушка продолжила: – ты то же говорил о Сайласе, когда думал, что это Стефан.

Вампир неприязненно поморщился. Он хотел сказать что-то, но Кэролайн заговорила первой.