Текст книги "Веледар (СИ)"

Автор книги: Bastard92

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)

– Пожалела, значит, – горько усмехнулся он, будто ожидал другого ответа.

– Нет, – фыркнула она. – Просто как увидела тебя, избитого и грязного, сразу голову потеряла. Поняла – жить без тебя не смогу.

И Вель рассмеялся, вполне себе искренне, хотя где-то в душе шевельнулся подлый червячок сожаления, что ее слова – всего лишь шутка.

– Ты бьешь меня моим же оружием, ведьма, – заметил он.

– С кем поведешься, от того и наберешься, наемник, – Селена не осталась в долгу. – Дурной пример заразителен.

– Я сам дурнее всякого примера.

– Рада, что ты это осознал.

– Осознал, покаялся и смирился. А теперь расскажи мне про дар.

– Хорошо, – Селена неожиданно покладисто кивнула и сложила руки на коленях. – Расскажу тебе, как мать моя мне рассказывала. А там сам решай, верить или нет…

И она заговорила тихим голосом, как по заученному, будто и вправду ей эту историю вместо сказки на ночь повествовали, а Вель сидел рядом, и думал о том, что готов слушать ее и слушать. Лишь бы она была рядом, вот как сейчас. Или еще ближе…

***

Жил был один колдун, и был он очень могущественным. Дары умел у умерших забирать и много чего еще. Вот только все ему было мало, жадность обуяла, и чем сильнее он становился, воруя чужие дары, тем больше ему хотелось.

И вот проведал как-то этот колдун про полудницу, что она людей наказывает, когда те не чтят ее законов. Заработался, например, человек в поле. Уж полдень, и солнце в зените, а он все жнет колосья и на межу не торопится. Выходит тогда полудница в одеждах своих белоснежных, и волосы ее пламенные развеваются за плечами, неба касаясь. А человеку дурно становится. Кружит она ему голову и уши натирает до красноты или шею, так, что они горят потом жгучей болью. Падает человек прямо в поле, лишается чувств. А потом, как в себя придет, не знает, с какой стороны за серп браться. Или как лапти вязать. Или как лошадей подковывать.

Смекнул колдун, что полудница в наказание дар забрать может у человека, да только человек тот жив остается и не подозревает ничего, все на солнечный удар списывает. И уж очень колдуну захотелось заполучить такую способность, ибо конца и края тогда не будет его силе, и никто не осмелится вызов ему бросить и в его могуществе усомниться. Даже цари да князья перед ним на колени падать станут, целуя подол его одежд.

Очень колдун воодушевился от этих мыслей и стал думать, как у полудницы эту способность украсть. Ходил по деревням и селам, все расспрашивал людей, которые полудницу встречали, да только они не помнили ничего, окромя жара нестерпимого, будто солнышко с небосвода спустилось да прямо на голову улеглось. Колдун серчал, бесился, но затеи своей не оставлял, пока однажды в одной деревне не наткнулся на девочку.

Девочка та любопытная была, как сорока. Наслушалась бабкиных рассказов да захотела полудницу сама увидеть. Полдень почти наступил, люди с поля убрались, а она в высокой траве схоронилась, стала ждать.

И вот солнышко в свой зенит прикатилось, запекло нещадно, и увидела девочка высокую женщину необычайной красоты в белых одеждах. Шла та женщина по полю да несла в руках большую сковороду – колосья спелые от жаркого солнца прикрывала. Глаза у нее белые-белые были, ни зрачка, ни радужки, а за плечами развевались пламенеющие волосы.

Девочка обомлела от такого зрелища, высунулась из травы, чтобы получше рассмотреть. Тут ее полудница и заметила. Погрозила пальцем и молвила:

– Негоже закон мой нарушать и в полдень мое поле осквернять. Наказать бы тебя надо как следует, но мне скучно сегодня. Развлечешь меня – отпущу с миром.

Девочка отвечать не смела, только молча кивнула, разинув рот, а полудница дальше продолжала:

– Я люблю плясать на досуге. Коли меня перепляшешь, домой к вечеру вернешься. А коли нет, ослеплю тебя за твое любопытство на один глаз.

Испугалась девочка, да делать нечего, стала плясать с полудницей на поле среди ржаных колосьев. Час плясала, и два, и три, а солнце все в зените сидит, никак не укатывается, и полудница знай себе над полем бабочкой порхает и хохочет. Весело ей, а у девочки уже нога за ногу цепляется от усталости, по лбу пот градом катится, а горло сушит, будто песка в глотку натолкали.

И вот, когда силы уже совсем девочку покинули, упала она на поле, сминая колосья, и застонала:

– Не могу я больше! Полудница, отпусти меня домой к матушке и батюшке. Никогда я не стану больше в поле в твое время приходить.

– Экая ты хитрая, – снова погрозила пальцем полудница. – Это что ж получается? Я тебя за просто так должна домой отпустить?

– Не за просто так, – обрадовалась девочка. – Отдам тебе вещь свою любимую, батюшкин подарок. Дорогая вещь, красивая, – с этими словами девочка вытянула из своих волос гребень серебряный и протянула полуднице.

Наклонилась та к девочке, чтобы подарок получше рассмотреть. Гребень и впрямь красивый был, играл на солнце, вот и отразил свет, от самой полудницы идущий, ей же в глаза. Вскрикнула она, за лицо схватилась, завыла, поливая колосья слезами горючими, отчего те истлевали и пеплом осыпались тут же. Девочка смекнула, что лучшего момента для нее и быть не может. И дала деру до самого дома.

Там то и выяснилось, что двое суток минуло, как она пропала. Искали ее с собаками по всем окрестностям, да безуспешно. А как сама явилась, родители затискали ее в объятьях, историю про полудницу выслушали, да не поверили. Но в поле больше не пускали, от греха.

А колдун вот поверил в рассказ девочки и тут же смекнул, что ему делать надо. В тот же день нанял он кузнеца и приказал сковать для себя доспехи серебряные, а как доспехи были готовы, надел их, сверху плащом прикрыл и пошел в то самое поле.

Пришел, стал ходить да колосья между собой путать. Жарко в доспехах было на палящем солнце, но колдун упорный был и терпел, обливаясь потом. Много колосьев он запутал, а потом схоронился и стал полудницу стеречь.

И вот солнце в зенит прикатилось, и явилась ему огненная дева невиданной красоты. Увидала она, что колдун на ее поле натворил, ужаснулась. Кинулась распутывать да поправлять.

А колдун тут как тут. Встал он из травы высокой во весь свой немалый рост, молвил:

– Ну, здравствуй, полудница. Долго я тебя искал и нашел наконец.

Посмотрела на него дева, нахмурилась, рассердилась.

– Ты, значит, мои колосья путал?! Да еще и в полдень поле мое оскверняешь! Не сносить тебе головы!

Ринулась она к нему, полыхая праведным гневом, а колдун плащ свой с плеч скинул и предстал перед ней в ослепительно-серебряных доспехах. Свет полудницы от серебра отразился и ударил ей в лицо нестерпимым жаром, выжигая глаза.

Упала она на колени, заслонила лицо ладонями, а колдун все напирал на нее, и отраженный свет жег ей руки и грудь. Совсем уж он близко подобрался. Совсем почти погубил полудницу и руки жадные тянул, чтобы дар ее забрать, как вдруг…

Девочка та любопытная была, как сорока, но отнюдь не дура. Когда колдун ее про полудницу расспрашивал, смекнула она, что к чему, и в тот день следом за ним тихо кралась до самого поля, а там на меже схоронилась. Жаль ей стало полудницы, да к тому же девочка вину перед ней ощущала, что чуть не ослепила. А полудница ведь у них хорошая была, за полем ухаживала, и поле из года в год урожай давало богатый.

И вот когда колдун латной рукавицей схватил уже полудницу за горло, девочка выскочила из своего укрытия и окатила его варом сосновым с ног до головы.

Поблекли сияющие доспехи, помутнели, и полудница тут же выпрямилась во весь рост, головой в небо упираясь. Простерла она длань свою над головой колдуна, и тот вспыхнул, как колос сухой, закричал истошно.

Девочке страшно стало. Упала она на землю да глаза зажмурила. И лежала так, пока крики колдуна не стихли и полудница не молвила:

– Открой глаза, девица. Не бойся, не обижу. Ты меня спасла.

Девочка любопытная все же была. Приоткрыла один глаз, затем второй. Затем во все глаза уставилась. Не было больше в поле никакого колдуна, только пятно почерневшее на земле. А в центре того пятна – маленький черный камушек.

Полудница наклонилась над тем камушком, подобрала его, в ладони покатала.

– Вот и все, что от жадного колдуна осталось, – молвила она. – Только маленькое черное сердце. Я отблагодарю тебя, девица. Подойди ближе ко мне.

И девочка подошла, хотя страшно было, аж поджилки тряслись, но она была не только любопытная и умная, но еще и храбрая. А полудница положила свою ладонь ей на сердце, не обжигая, а грея ласковым теплом, и сказала:

– За храбрость твою дарую я тебе и твои потомкам способность повелевать огнем. Покуда будут храбрые сердца в твоем роду, дар мой не иссякнет. А это, – полудница показала снова на камушек, лежащий на ее ладони. – Другой мой подарок, за ум твой острый. И пользоваться им надо с умом. Сможешь у людей дары их забирать, как я, да смотри, не зазнавайся. Помни, что с колдуном случилось. Опасный это дар, и передать его детям твоим в твоей же воле будет. Захочешь – отдашь, не захочешь – в могилу с собой унесешь. Будь мудра в своем выборе.

Только молвила это полудница, как тут же исчезла, растворилась в солнечном свете, будто и не было ее вовсе. А девочка камешек к губам прижала и прошептала тихо:

– Принимаю дар твой, полудница.

И пошла домой. И с тех пор дружбу с огненной девой водила. Каждую неделю в поле подношения делала: то хлеб, в чистую косынку завернутый, то крынку молока. А как пришло ей время умирать, передала дар старшей дочери, а та своей дочери. И так и передается этот дар по женской линии и по сей день, и цепь не прерывается. И берегут потомки дар этот от чужих жадных глаз и рук пуще собственной жизни…

***

Я умолкла, и наемник молчал тоже, задумчиво теребя рукав своей рубахи, обдумывая все, что я рассказала.

– Вот так, – вздохнула я, чтобы прервать эту неловкую тишину. – Хочешь – верь, хочешь – нет.

– А ты сама веришь?

– У меня выбора нет. Как сомневаться в этом, если оно во мне? И ты видел: огнем я повелеваю и дар у Демиры тоже отобрала.

– Знал я, что ты не простая ведьма… Но чтоб настолько. Получается, ты потомок той девочки?

– Так мать говорила. И я думаю, что это правда.

– То есть способность огнем управлять – это…

– Да. Дар только моего рода.

– А есть ли еще кто в твоем роду? Мать твоя ведь…

– Умерла. И я была ее единственной дочерью, а о другой своей родне знать ничего не знаю. Людей, с огнем управляющихся, не встречала больше. Дар из сердца колдуна тоже мне достался, как ты понимаешь. И об этом молчать следует.

Наемник серьезно кивнул, а затем потянулся, сжал мою руку в своей ладони и пообещал:

– Пытать будут, а не скажу. Можешь мне верить.

– Уже доверилась, Вель. Никому этого прежде не рассказывала. Лучше вообще забудь то, что услышал. Опасное это знание, и пытать за него будут, не сомневайся.

– И ты во мне не сомневайся. Боль – это всего лишь боль, и меня она не пугает. Есть вещи куда страшнее.

– Неужели тебе страх не чужд? – я прищурилась глядя на него. – Ты же даже в лесу не боялся, когда леший лютовал. Я сердце твое слышала.

– Ты рядом была, – он перевернул мою руку ладонью вверх, стал пальцем узоры какие-то выводить. – А вот на берегу, когда я от зелья твоего очнулся и понял, что ты с Демирой одна воевать ушла… Вот тогда мне стало страшно.

– Договор наш в этом случае…

– Да причем тут договор?! – внезапно вспылил он, бросая мою руку. – Извини, – тут же совладал с собой, встал с лавки, и я поняла, что откровенные разговоры между нами на этом закончились. – Что за новость ты мне сообщить хотела?

Новость? Ах, да, новость. Пока мы беседовали, я совершенно забыть успела, где мы и куда идем. А главное – почему Вель идет со мной.

– Я узнала, что Дмитрий и есть тот самый землепроходец, который мне в провожатые обещан был.

– Да ну? – Вель развернулся ко мне и удивленно изогнул хищную бровь. – Так это хорошо же? Парень он неплохой, вроде…

– Не знаю. Не нравится мне, что он то бугровщиком, то землепроходцем называется.

– Да какой же бугровщик в здравом уме в своем занятии признается?

– Нам же он рассказал. Хотя ты его перед этим по полу валял и мечом в него тыкал.

– Согласен, странно это. Так что, будить его пойдем?

– Постой… Рука опять разболелась, – я тоже встала с лавки, принялась в своей сумке копаться в поисках нужной травы.

– Может, к лекарю? – тут же взволновался наемник.

– Да брось. Ушиб же простой. Назавтра заживет совсем, сейчас вот только арнику отыщу… И бугровщику заодно примочки на руках обновлю. Да и тебя еще раз осмотреть не мешает.

– У меня уже все прошло, сударыня-ведьма, – Вель попятился к двери, стал щеколду нащупывать. – Не надо мне никаких примочек…

– Стоять! – рявкнула я, доставая нужную траву. – Не паясничай. Задирай рубаху.

– Да правда прошло уже все, – ответил он на этот раз абсолютно серьезно.

Из нас троих наемнику досталось меньше всех. Дмитрий его только в бок ударить умудрился, и ранним утром, когда я его осматривала, там был большой черный синяк. Вель сказал, что это ерунда, и я согласилась тогда, ибо с ног валилась от усталости. Но теперь-то стоит обработать все как следует.

– Задирай рубаху, – снова повторила я, полоща руки в умывальнице, и на этот раз он подчинился.

Я подошла, наклонилась немного, рассматривая его ребра с правой стороны. Ничего. Чистая, загорелая кожа и бугрящиеся мышцы под ней.

Не веря своим глазам, я ухватила его за рубаху и ближе к окну подтащила. Может, синяк побледнел просто, но чтоб совсем сошел… За несколько часов да без всяких настоев и примочек?

Я тронула его кожу рукой. Теплая, живая, настоящая. Наемник тут же втянул покрывшийся мурашками живот, сказал:

– У тебя руки холодные.

– Где синяк твой? – я разогнулась во весь рост, но все равно пришлось голову задрать, чтоб в глаза ему посмотреть.

– Я же тебе сразу сказал, что все прошло, а ты не верила. Все, налюбовалась?

– Не могло оно пройти! Ты кто такой, наемник?

– И жнец, и чтец, и на дуде игрец, – хмыкнул он, опуская обратно свою рубаху. – Человек я, кто ж еще.

– Не может на простом человеке все заживать так быстро. Не ври мне! – прикрикнула я.

– Я не вру! – он тоже повысил голос. И уже тише добавил: – Сколько себя помню, всегда таким был. Мелким с пацанами дрался до кровавых соплей. Они всей гурьбой на меня наваливались, роняли в пыль, ногами избивали… А через день-два я как новенький.

Нос мне ломали раз двадцать, уши – еще больше. Пока искусству воинскому обучался, все было: сломанные ребра, выбитые зубы, раздробленные пальцы и колени… А у меня даже шрамов не осталось. Хочешь знать, кто я? Так я сам не ведаю.

– Почему же тебя били так? – только и смогла спросить я.

– Били за язык мой, сама же понимаешь. Я родителей не знал, рос в приюте у нашего ярла. Там после войны много мальчишек было. Задирали друг друга. Драки даже поощрялись. А я в детстве доходящий был. Ростом ниже всех и тощий, как оглобля. И вот они мне слово, а я им десять. Не умел молча обиду глотать, вот и получал. Нас обучали всему: мечом махать, из лука стрелять, по следу ходить… Готовили воинов элитных в личную дружину князя. И я лет с двенадцати уже начал всем отпор давать, хоть трое их было, хоть пятеро… Справлялся, и со мной связываться перестали.

– Как же ты в плен угодил, если служил у ярла?

– Так нас потом по разным гарнизонам послали. Велели местных обучать. Будто ярл наш готовился к новой войне. Я почти на самую границу попал. И тут Агвид твой явился с немалым войском. Объявил, что деревня под его защиту, мол, переходит, подать стал требовать… Дальше ты знаешь, – он помолчал немного, а потом в глаза мне заглянул. – Ты же умная, ведьма. Скажи, что со мной не так?

– Я не знаю, Вель. Я никогда с таким не сталкивалась, мне жаль. Это не похоже ни на заговор, ни на проклятье…

– А на дар?

– Не бывает таких даров. Дар – это умение или ремесло. А тут другое что-то… Извини, что я так…

– Ничего, – наемник кивнул головой. – Я тебя понимаю. Сам об этом часто думал. Хотя жаловаться мне на что, но всегда казалось, что я неправильный какой-то.

– Добро пожаловать в мой мир, – пожала плечами я. – Будь как дома, но не расслабляйся, у меня тут далеко не радужно. Люди боятся того, чего не понимают. Иногда просто глаза отводят, прячутся. Иногда пресмыкаются. Но гораздо чаще стремятся уничтожить. Просто на всякий случай.

– Только не говори, что тебя тоже…

– Били? Нет. Всего-навсего чуть живьем не сожгли. Мои же селяне. В моем же доме.

Он замолчал, ошарашенно на меня уставился. Я подмигнула ему, улыбнулась мрачно.

– А ты как думал, наемник? Что я как сыр в масле катаюсь? Отнюдь. Впрочем, не будем больше меряться, у кого детство тяжелее было. Пошли лучше бугровщика нашего будить…

Комментарий к Глава 14.

Начала я читать одно из произведений Ириданы https://ficbook.net/readfic/9901832, и увидела в комментариях, что ей нравятся сказки. В общем, милая Иридана, здесь вставочка специально для Вас. Надеюсь, оцените=)

Уважаемые читатели! Если эта глава вышла слишком сопливой, пинайте меня сапогами, топчите каблуками с железными набойками. Я стану брутальнее=)

========== Глава 15. ==========

– Вставай, Митя, – Вель потряс бугровщика за плечо сразу, как я чары сонные с него сняла, но тот только засопел недовольно, на другой бок повернулся и пробормотал:

– Еще пять минуточек…

– Ты гляди, не выспался до сих пор, – усмехнулся наемник и снова стал Дмитрия теребить. – Вставай! А то зима приснится.

Я же прошла к умывальнице, зачерпнула воды ковшом.

– Сурово, – подметил Вель.

– Зато быстро, – ответила я и бугровщику в лицо плеснула.

Он вскочил тут же, отплевываясь, вращая глазами.

– Ты что?! – возопил, на меня уставившись. – Белены объелась?!

– Хватит дрыхнуть, а то морщины появятся, – наемник протянул ему руку, помогая на ноги встать.

– А где Демира? – спросил Дмитрий, оглядываясь. – И где я? И вы тут откуда?

– У-у-у, – присвистнул Вель. – Сколько вопросов… Кто ему рассказывать будет?

– Ты как чувствуешь себя? – тем временем поинтересовалась я у парня. – Голова не кружится? Колени не дрожат?

– Да нет, вроде, – он задумчиво нахмурил лоб и на всякий случай сел обратно на лавку.

– Что последнее помнишь?

– Демиру, – радостно заулыбался Митя.

Вель наклонился к моему уху и шепнул:

– Ты точно с него приворот сняла?

– Точно. Видимо, она и без приворота ему в душу запала.

– Беда… Как сказать-то ему теперь?

– Что сказать? – бугровщик завертел головой, переводя взгляд с мена на Веля и обратно.

– Так Демира твоя – ведьма, да к тому же еще и порядочная сволочь. Приворот навела на тебя, а потом и на меня, – пустился в объяснения наемник. – Селена нас с тобой спасла, а ведьму… изгнала из города.

– Как это, изгнала? – обмер Дмитрий. – Я ее что, больше никогда не увижу?!

– Понимаешь, – Вель закусил губу, подбирая слова, чтобы чувства бугровщика еще больше не ранить, но как всегда не преуспел. – Селена с ней сделала кое-что… Встреч у вас больше не будет, но это скорее благая весть.

– Ой, дурак, – прошептала я, пряча лицо в ладонях.

Наемник к своей чести смутился и заткнулся тут же, но было поздно.

– Ты что с Демирой сотворила? – трагическим шепотом спросил у меня бугровщик, пронзая взглядом и тряся нижней губой. – Как у тебя на нее рука поднялась только! Ты… ты… чудовище! – он вскочил с лавки и кинулся было вон из комнаты, но был пойман Велем и водружен на прежнее место.

– Полегче, – наемник пригвоздил его жестким взглядом и для убедительности сжал кулаки до хруста. – Селена тебе жизнь спасла, благодарен будь. А Демира твоя, чтоб ты знал, весь город кошмарила и…

– Не надо, – сквозь зубы процедила я, перебивая Веля.

– Нет уж, – Дмитрий отчаянно завертел головой. – Я хочу знать, что ты с ней сделала!

– Облик ей истинный вернула, да и все. Стара Демира, твоей матушке в матушки годится.

– Врешь.., – начал было бугровщик, но замолчал тут же, отрешенно в стену уставился.

Несколько секунд прошли в полной тишине, даже Вель ее не нарушал, стоял смирно, но напряженно, будто в любой момент ждал от Дмитрия подвоха. А бугровщик сидел, сверлил взглядом стену, и судя по выражению лица, старательно вспоминал…

– Твою ж.., – вспомнил. Зрачки его в ужасе расширились, а нижняя челюсть отвисла почти до груди.

– Дошло, наконец? – почти ласково поинтересовалась я.

– Господи, – выдохнул бугровщик, снова рванулся с лавки, падая на колени и ухватывая меня за подол. – Спасибо тебе, милая, добрая Селена!

– Эк его раскачивает, – прошипел наемник, снова Митю от меня оттаскивая, хотя тот упорно цеплялся за мое платье. – То убить готов, то расцеловать…

– Век благодарить буду! – не унимался гробовщик. – Молиться за тебя стану!

– Это лишнее, – я осторожно перехватила его руки за запястья, отвела в стороны, высвобождаясь. – Встань, Митя, не надо. Ты слаб еще. Тебя накормить сперва надо, раны обработать, отмыть…

– Допросить, – услужливо подсказал Вель, за что получил от меня очередной тычок в ребра.

– Накормить? – тут же приободрился Дмитрий. – Это я всегда «за»! Погодите-ка… а что за допросы?

– Потом, милый, все потом, – вздохнула я и пошла прочь из комнаты хозяину двора распоряжения отдать да заплатить заодно, а то сколько наглеть-то можно.

Спустя примерно час мы с Велем сидели в главном зале и дружно наблюдали за бугровщиком, который уплетал постные щи за обе щеки, весьма ловко удерживая ложку перевязанной рукой, и одновременно умудрялся нам о своих приключениях рассказывать.

Хозяин трактира уже распорядился баню затопить и остался весьма доволен щедрой оплатой. Осталось с Дмитрием разобраться, вымыться да отдохнуть перед дальней дорогой, ибо выезжать мы собрались рано утром, на самом рассвете. Итак много времени здесь потеряли.

– … и вот приехал я в город да стал местных расспрашивать. Представился, само собой, землепроходцем. Недолюбливают людей моего ремесла, ох недолюбливают… А зря! – рассказывал Дмитрий.

– А как ты вперед нас-то успел здесь очутиться? – подозрительно прищурился наемник.

– Не знаю, – искренне ответил Митя. – Я все с торговцем одним добирался, он как раз сюда за ради праздника ехал. Человек добрый, подвез меня, а я ему истории занятные рассказывал.

Я не стала указывать наемнику на глупость его вопроса. Мы ведь из-за духа много времени в пути потеряли: сворачивали с дороги загодя, чтоб на ночлег устроиться, делали крюки, заезжая в села и деревни в поисках крыши над головой… Потому бугровщик нас и обогнал. Интересно другое…

– Ты просто так по землям этим шатаешься? – спросила я. – Или в определенное место путь держишь?

– Разведку провожу, – доложил Дмитрий. – Составляю карту местности, все подробности у людей выспрашиваю при любом удобном случае. Про захоронения ведь напрямую не спросишь… А вам зачем это знать-то? – хитро прищурился он. – Вы, насколько я помню, батюшку вашего проведать ехали.

– Моего батюшку, – поправил Вель. – Только он в соседних землях живет. А мы там сроду не бывали. Проводник нам нужен.

– Подожди, Вель, – я накрыла его руку, лежащую на столе, своей ладонью. – Если мы его с собой позвать хотим, придется ему правду рассказать.

– Ну, вот ты и расскажи, – он вытащил свою руку из-под моей, подпер подбородок и с любопытством на меня уставился. – А я посижу, тоже послушаю.

– Не здесь же, – я украдкой бросила взгляд на хозяина трактира, который уже минут десять один стол натирал, при этом делая вид, что нас даже не замечает. – Пусть человек поест нормально, потом в баню сходите… А там и поговорим.

– А куда вы меня позвать-то хотите? – заинтересовался бугровщик, шкрябая ложкой по миске, доедая остатки щей. – Мне по гостям недосуг шляться.

– Я думаю, в такие «гости» ты сходить не откажешься, – уверила я его.

Дмитрий с любопытством на меня воззрился, открыл рот, чтобы спросить что-то, но в этот момент в зал прошмыгнула девушка, подошла к хозяину постоялого двора, шепнула ему что-то на ухо.

– Банька готова, сударыня-ведьма, – доложил мне трактирщик.

– Вот и славно, – я встала из-за стола, потянулась сладко. – Позже поговорим, – и ушла, оставив их обоих слегка озадаченными.

***

Вечерело, и душный воздух остывал постепенно, готовясь свернуться туманом в оврагах и низинах. Солнце пламенело у горизонта, ласково грея висок, а над головой простиралась огромная туча, подсвеченная закатом до черноты. Ворчала, нависала мрачно, грозясь разродиться долгожданным дождем.

Я сидела на невысокой крыше житницы, привалившись спиной к скату, остывая после бани. Захотелось побыть одной, и я детство вспомнила, забралась сюда точно так же, как на крышу собственного хлева забиралась, прячась от матери, которая все заставляла заговоры разные разучивать. Помню, как пальцы ныли тогда, их ведь крестом держать надо, когда слова произносишь, а колдовать не хочешь.

На далеком горизонте между темными клубами туч и верхушками леса вырастали огненные деревья, соединяя небо и землю. Исчезали почти сразу, но надолго отпечатывались в глазу так, что их еще можно было рассматривать, опустив веки. А потом над головой грохотало и ворчало, и тихий двор наполнялся звуками: беспокойным кудахтаньем кур, испуганным поскуливанием собаки, нервным перетаптыванием конских копыт.

Дощатый скат под моим затылком еще хранил дневное тепло, и я перекатывала голову то влево, то вправо, наплевав на мокрые после бани волосы. Пахло свежим сеном и грозой. Грозой, которая будет идти всю ночь…

Почему-то именно сегодня я была уверена, что мать мне больше не приснится. Не передаст больше камень, не будет увещевать и утешать. Не умрет у меня за спиной. И я даже не знала, рада ли этому.

Дар теперь во мне, и я умру с ним вместе. Или найду, кому передать это бремя? Кто знает. Ничего нельзя загадывать, когда идешь в Веледар.

Я не так много слышала об этом месте, а что слышала – пугало до чертиков. Что за дар там, который даже Агвидов лабрадорит вместить не способен? Камень-то знатный, даже сила Демиры для него мелковата…

– Вот ты где, – над краем крыши показалась мокрая голова наемника.

Я скользнула по нему взглядом, не ответила, а он легко впрыгнул на крышу одним гибким движением, подошел.

– Я с тобой поседею раньше времени, – проворчал и сел рядом, тоже оперся на скат.

Мы стали молчать вдвоем, и молчание это не было напряженным. Оно было наполнено каким-то таинственным, не понятным мне содержимым, как мир вокруг напоен сладковатым грозовым воздухом: не видишь его, но вдыхаешь полной грудью, и отчего-то становится спокойно.

Огненное дерево снова выросло на горизонте, родилось из пламени, чтобы тут же исчезнуть. Затрещал гром, и по крыше застучали первые, редкие капли теплого дождя. Я запрокинула лицо, дыша долгожданной влагой и закрыла глаза, стремясь раствориться в этом дожде, который набирал силу, из капель превращаясь в потоки.

– Мне нельзя спрашивать, куда мы идем, – сказал наемник.

Я открыла глаза, повернула к нему голову. Лицо его было влажным, как и мое, и вода огибала высокие скулы, ручейками стекала по впалым щекам, чтобы потом, задержавшись на прямой линии челюсти, водопадом обрушиться на шею, собраться озерцом в ключичной ямке.

– Нельзя, – кивнула я.

– Так не заставляй меня, – он улыбнулся, заставляя водные потоки спотыкаться о ямочки-полумесяцы.

– А тебе так важно узнать это прямо сейчас? Может, бугровщика дождемся? – я чувствовала, как быстро намокает мое платье, липнет к телу, давит на грудь.

– Важно, – Вель с силой провел ладонью по лицу, стирая ненадолго влагу, но дождь снова заливал ему серафинитовые глаза, стекал по носу, перечеркивая губы.

– Почему? Это ничего не изменит. Ты все равно пойдешь туда, – в моем голосе прорезалась хрипотца, потому что внезапно от вида этих мокрых губ захотелось пить.

– Да. Как пес на привязи, – усмехнулся он совершенно беззлобно, будто успел смириться со своей участью.

– Как и я. Только моя привязь длиннее, а мой псарь дальше, но достанет меня где угодно.

– Ты же ведьма. Сожгла бы его.

– Сожгу, а что дальше? Я иначе дела решаю.

– Идешь на смерть? – он повернул ко мне голову, но вопроса во взгляде не было. Вопрос прозвучал только на мокрых губах.

– Я просто хочу свободы, как и ты, Вель. Нам обоим есть, куда возвращаться. Есть, что терять.

– Разве? – хищные брови его взлетели к вискам.

– Жизнь. Я хочу жить, а ты?

Он не ответил, только уголки губ дрогнули, будто наемник снова желал улыбнуться, да передумал. Закусил губу, вздохнул тяжело и хотел уже отвернуться, но я не дала.

Протянула руку и, еще не коснувшись мокрой щеки, ощутила под пальцами жар, идущий от кожи. Тут же положила ладонь ему на лоб.

– Ты заболел?

– Я не болею, – он бережно взял мою руку, переместил ниже, на щеку. Закрыл глаза. – Это после бани. А вот у тебя руки холодные. Ты можешь простыть. Пошли в дом.

– Не хочу. Здесь хорошо.

– Упрямая, – хмыкнул он, притягивая меня к себе, обнимая за плечи горячей рукой. – Будешь потом соплями обливаться.

– Я же ведьма, не забыл? Уж сопли вылечить сумею.

– Хорошо, – я не видела его лица, но по голосу поняла, что наемник улыбается.

Солнце почти укатилось уже за горизонт, одна алеющая макушка осталась. Гроза разошлась окончательно, трещала почти без перерыва, а дождь лупил по крыше, по траве, по нашим телам, разбиваясь на мелкие капельки, рассыпаясь жидким золотом в закатном свете. И среди всего этого шума я, лежа на груди у Веля, все равно слышала его мерное дыхание и неторопливый стук сердца, и от этого хотелось закрыть глаза и уснуть.

– Веледар, – слова сами сорвались с моих губ, почти потонули в раскате грома, но наемник услышал. Не вздрогнул даже, только чуть крепче прижал меня к себе. Ответил снова:

– Хорошо.

========== Глава 16. ==========

– Сказано тебе было, – Вадим грохнул кулаком по прилавку, чтобы слова его весче звучали. – Еще раз поймаю за такими делами в моем городе – крепко пожалеешь!

– Я гляжу, городской страже боле и заняться нечем, окромя как старую женщину кошмарить! – запричитала старуха, хватаясь за свой шаткий прилавок, который после удара стражника готов был рухнуть ей под ноги. – Никакого почтения!

– Почтение заслужить надо, – поморщился Вадим. – А то, что тебе сто лет в обед, еще не дает тебе повод людей обманывать. В темницу захотела?

– Ты меня не запугивай! С женой своей так разговаривать будешь! – кинулась в атаку бабка, отчего большая бородавка на ее обвисшем подбородке затряслась, вызывая у Вадима отвращение.

Он выпрямился, складывая руки на груди, и свистнул. К нему тут же со всех ног подбежал Петька, до этого отвлекшийся на разглядывание узорных платков на соседнем прилавке. Или той девицы, что этими платками торговала…

– Собирай свои манатки и уматывай с рынка, – кинул Вадим старухе. – Петр, проводи ее до городских ворот.

– Чего это? – бабка быстрыми движениями крючковатых рук заправила неопрятные, седые космы под платок, затянула его потуже, подбоченилась. – Никуда я не пойду!