Текст книги "Веледар (СИ)"
Автор книги: Bastard92
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц)
Зубы опять заныли. Не так, как в прошлый раз, но все равно досадно. Боль была несильная, но тянущая и навязчивая, как жужжание осенней мухи.
– До вечера поболит, – сказала ведьма. – А там видно будет. Посмотрим на твое поведение, – и скрылась в ивовых зарослях, взметнув песок босыми ногами.
***
По дому по-прежнему разносился молодецкий храп. Заговор на сон Дмитрия работал исправно, и я спокойно собрала свои пожитки, вышла на улицу.
Солнце уже поднялось над горизонтом. Со всей деревни потянулись заспанные хозяюшки, ведущие свою скотину на выпас. Они вяло понукали коров, изредка переговаривались между собой и, проходя мимо, кидали в сторону нашего ночлега заинтересованные взгляды.
Особенно заинтересованными взгляды стали, когда с реки вернулся Вель и, как всегда сноровисто, занялся нашими конями: проверил каждую подкову, почистил копыта, тщательно вычесал шерсть и перешел к седловке.
Поток скотины все не иссякал, и ни одна женщина, включая древних старух, не обошла наемника вниманием, а молодые девицы и вовсе стреляли в него глазами, хихикали и кокетливо теребили свои косынки еще не загрубевшими от крестьянской работы пальчиками.
Вель закончил возиться с седлами и широко улыбнулся в сторону очередной стайки девушек, особенно ретиво его разглядывавших. Девицы дружно залились румянцем и отвернули личики, заливаясь, будто колокольчики, смехом.
– Что, зубы недостаточно сильно болят? – почти с искренней заботой спросила я.
– Ты, ведьма, никак ревнуешь?
– Озабоченный ты сверх всякой меры. Сперва за мной подглядывал, теперь с селянками заигрываешь.
– Я за тобой не подглядывал. Было бы еще, на что посмотреть.
– А у реки тогда что делал?
– Как это, что? Я проснулся, тебя нет. Откуда мне знать, может, похитил кто? Я и пошел по следу. Ты ж сама велела себя охранять.
– Вот и охраняй вместо того, чтобы деревенским девкам глазки строить. Все, нам ехать пора, а то, неровен час, бугровщик проснется.
– И что с того?
– Увяжется еще за нами.
– Почему бы и нет, веселый парень.
– Сожалею, но на ближайший срок не будет тебе ни красных девиц, ни веселых парней. Только злая ведьма. Собирай манатки и поехали.
– Что, даже не попрощаемся?
– Нет.
– Не по-людски это.
– А я и не человек, – бросила я, ставя ногу в стремя и седлая коня.
– Ах, да, – протянул наемник, и что-то в его голосе мне не понравилось. – Спасибо, что напомнила, ведьма.
(1) Голбец – лестница, ведущая в подполье.
========== Глава 6. ==========
Вспышка света, и почти тут же страшный грохот, совсем рядом, будто над самой головой. Уши закладывает, а перед глазами еще долго ветвится молния, отпечатавшаяся белым огнем. Я закрываю веки, сжимаюсь в комок, натягивая исподнюю рубашку на тощие голые коленки, все исцарапанные, хуже, чем у мальчишки-сорванца.
Сухая, трескучая гроза давит с неба, все никак не может разродиться дождем, только набухает, ворчит грозно, а затем снова вспышка, и снова гром, от которого звенят глиняные горшки под лавкой, и испуганно воет бродячая собака откуда-то с другого конца деревни.
– Селена., – голос матери совсем ослаб, но я все равно слышу его даже сквозь гром. – Селеночка, иди сюда… Не бойся, дочка.
Я встаю на ноги, затекшие от долгого сидения на полу, пошатываюсь, чувствую, как икры словно колет иглами.
– Иди сюда, – шепчет мать, и ее голос тонет в очередном раскате грома.
Бреду, не поднимая головы, занавесившись растрепанными волосами. Хочется отгородиться от того, что там, впереди, и не видеть, не слышать.
Я ощущаю, что руки у матери холодные и липкие, когда она хватает мою ладонь, судорожно тянет, целует сухими губами. Пальцы ее сводит, и они напоминают кривые ветки, мертвые и бледные.
– Не бойся, – повторяет она. – Когда я умру…
– Мама!
– Слушай! – голос ее слаб, но в нем вновь слышны стальные нотки, и я повинуюсь, покорно склоняю голову к ее судорожно вздымающейся груди. – Я умру, а ты забери. Как я тебя учила, помнишь?
На глазах начинают накипать слезы, а в горле словно еж ворочается, но я закусываю губы и киваю:
– Помню…
– Вот, возьми, – мать ладонью ощупывает свою грудь, пока не натыкается пальцами на камень, висящий на простой тонкой пеньке. Дергает, но руки ее ослабели, и не выходит сорвать. Она вздыхает, шепчет: – Полудница-матушка…
Веревка тлеет, обрывается, и мама протягивает камень мне. Он раскачивается на шнурке, светится даже будто, хотя в комнате почти темно.
– Ты маленькая была, играла с ним, – мама улыбнулась одними губами. – А я все боялась, проглотишь…
– Мамочка, не умирай, пожалуйста! – голос мой истончается до комариного писка, и первые слезы скатываются по щекам, обжигая солью.
– Так надо, доченька…
– Не надо! Ты же можешь, мама, ты же не дала тому дяде тогда умереть.
– Не время ему было… А мое пришло.
Снова вспышка, снова гром. Лицо матери, освещенное молнией, навсегда остается в памяти: бледное, осунувшееся, с заострившимся носом и впалыми щеками. И только зеленые глаза прежние, смотрят ясно и разумно, и я снова верю, что мама знает, как надо. Мама скажет, как правильно.
– Дар забери, – снова напоминает она, и дрожащей рукой неловко гладит меня по волосам. – Больше мне тебе и оставить нечего…
Плотину моих слез прорывает окончательно, и я падаю лицом в материнскую грудь, и реву белугой, цепляясь за ее рубашку, а в щеку мне впиваются острые ребра, обглоданные хворью за несколько недель.
– Ну-ну, – приговаривает она, обнимая меня руками-ветками. – Не реви. Слезами горю не поможешь…
Моя мать, ослабевшая настолько, что последние дни я поила ее из ложки, даже на смертном одре умудряется быть сильнее меня…
– Окно открой, – шепчет она, и я кидаюсь исполнять ее просьбу.
Створки грохают, распахиваясь, а я вижу, как по улице тянется к нашему дому вереница людей, а над их головами горят огоньки, которые почти и не трепещут в эту безветренную ночь. Вспышка молнии, и я даже различаю знакомые лица.
– Мама, там люди, – говорю я, но она не отвечает.
И мне становится страшно, как никогда до этого. Страшно смотреть на приближающихся людей, но еще страшнее обернуться к матери…
Я закрываю глаза и иду к ней вслепую, падаю головой на впалую, неподвижную грудь и реву, реву…
Раскаты грома обрушиваются в воздух все чаще, но среди них я начинаю различать другой звук. Стук…
Это приводит меня в чувства, я вырываю веревку с камнем из материнских пальцев, шепчу, и камень горячеет, впитывая дар. Люди за полузабитыми окнами охают, а пламя факелов, пляшущее на стеклах, синеет, а затем исчезает вовсе.
– Девчонка! – кричит кто-то. – Быстрее! Окружить надо, а то уйдет!
А я мечусь по дому под раскаты грома и стук молотков. Дождя все нет, и селяне быстро зажигают свои факелы, в избу начинает тянуть гарью…
Дым ест глаза, и я спотыкаюсь о половик, падаю, рассекая бровь о железное кольцо подпольной крышки…
Гроза расходится окончательно, и очередная молния слепит меня, когда я выворачиваюсь из подпола через отдушину, сдирая в кровь локти, колени и еще бог знает что. Над отдушиной бурно разрослась калина, и меня даже не замечают, а я, улучшив момент, бегу в лес под раскаты грома и крики знакомых голосов.
Дождь обрушивается на меня уже на опушке, прибивает траву, заглушает шумом треск горящего дома, а я все бегу, оскальзываясь, рубашка липнет к телу, как вторая кожа, сковывая движения, мокрый подол хлещет по голым ногам…
В левой ладони греется длинная капля лабрадорита…
***
Солонец Вель сделал заранее, не бог весть какой, но сгодится. Обычно осиновые ветки следовало сутки в соленой воде вымачивать, да где уж там, в дороге… Да и ведьма вечно спешит забиться в нору до заката.
Тем не менее, когда они остановились на ночлег в очередной деревушке, Вель тут же отпросился у ведьмы в лес, ибо от одного только вида вяленого мяса уже желудок сводило.
Зайцы – звери ночные, да только лето на дворе, и им не хватает ночи, чтобы нажраться вдоволь. Вот и снуют по лесу даже в светлое время суток. С другой стороны, снега нет, и тропить (1) зайцев сложно. Но не для Веля, конечно же.
Побродив немного по лесу, он вскоре вышел на след и двинулся по нему, видя, читая все перемещения зверька. Вот здесь заяц жировал: расстояние между следами в ладонь, не больше, еще свежий слом на молодых побегах осины, помет.
Вель двинулся дальше, ступая осторожно и внимательно смотря под ноги. Жировочный след перешел в ходовой: заяц нажрался и отправился, было, на лежку, но потом у поваленного дерева остановился, призадумался. Видать, почуял чего, пошел следы путать. Сделал скидку (2) на сажень от тропы и завился по лесу зигзагами, петлями да кругами. Сдвойку (3) сделал, прошелся по старым лисьим следам, снова призадумался…
Дальше Вель не пошел, вернулся в то место, где заяц жировал, достал силки из тонкой веревки, которую сам же и сплел из конского волоса и целый день в узелке с землей таскал, чтобы запахи посторонние отбить. Огляделся, выбирая узкие места на заячье тропе, и пошел расставлять ловушки аккуратно, не топча следов зверька, раскладывая за каждой петлей солонец.
И вот теперь, ранним утром, пока ведьма еще спала, Вель вернулся в лес проверить свои ловушки. Заяц попался не шибко мудреный, видимо, молодой. В первый силок он угодил, польстившись на солонец, но проскользнул. Веревка только за лапу зацепилась, и заяц перегрыз ее легко. А дальше стреканул со страху.
На то и был расчет. Русаки любят известные тропы, чтобы бегать легко, чтобы никаких препятствий лишних. Вот косой и пал жертвой своих же уловок. Вель нашел его в третьем силке, в который зверек влетел, удирая с испугу знакомой тропой, да и удавился.
– Ну что, косой, попал ты мне на обед, – прошептал Вель, скручивая силок и подбирая тушку. – Заодно ведьму накормлю, а то кожа да кости…
Довольный собой, он собрал остальные силки, солонец великодушно бросил для других зайцев и поспешил обратно к деревне.
В этот раз ночевать им выпало в житнице, которая стояла среди других таких же на некотором удалении от людского жилья. Под крышей у нее радивый хозяин устроил сеновал. Ведьма сперва пофыркала, что огонь разводить нельзя, но затем выдала мужику пару серебряных за ночлег и всю оставшуюся световую часть дня старательно травки свои развешивала да шептала что-то себе под нос.
Когда Вель вернулся из леса, она уже не спала. Сидела в сене, обхватив точеные плечи руками, и… плакала. Точнее, не так. Плакала она раньше, а как только его завидела, тут же принялась яростно растирать щеки руками и хлопать длинными ресницами.
– Ты чего это слезы льешь? – с подозрением спросил Вель, так и замерев на середине лестницы, что из житницы на сеновал вела.
– Пыльно здесь, – звенящим голосом ответила ведьма и отвернулась, делая вид, что в сумке у себя что-то ищет.
– Ну да, – хмыкнул он, взобравшись, наконец, по лестнице. Подошел к ней ближе, помялся, ощущая от чего-то жуткую неловкость, будто застукал ее за каким-то непотребством. – Обидел кто?
– Да кто меня обидит, наемник. Один ты зубоскалишь постоянно.
– Так я ж не всерьез., – он присел на мягкое сено рядом, зайца у ног положил. – Нашла из-за чего плакать!
– Да причем здесь ты, – отмахнулась она.
– Так расскажи, что случилось.
– Тебе какое дело до моих печалей?
– Седьмой день уже вместе путешествуем. Привык к тебе, хоть и заноза ты страшная. Страшная не в том смысле, что., – он неожиданно замялся, удивляясь самому себе, ведь сроду за словом в карман не лез. Ведьма взглянула на него из-под длинных ресниц с любопытством. – Да красивая ты, красивая! Только вот ожидать от тебя чего угодно можно.
– От вас, людей, тоже ничего хорошего не жди, – фыркнула Селена.
– Чего это ты всех под одну гребенку?
– А ты чего? Раз я ведьма, то сразу зло во плоти?
Вель не нашелся с ответом, уставился в пол, подтолкнул к ней ногой тушку зайца.
– Я у тебя, между прочим, добытчик, – заявил он гордо и расправил широкие плечи. – Сейчас освежую, а из шкуры мы тебе шапку заячью сошьем. Будешь на ночь на уши натягивать, чтоб вой этот проклятущий не слышать.
Ведьма взглянула на зайца, а затем расхохоталась в голос, заливаясь колокольчиком, и Вель не удержался, улыбнулся в ответ.
– Так вот ты чего в лес шастал. В следующий раз меня зови, охотник. Я тебе всех зайцев в округе выманю, только за уши собирай, как репу.
– Шутить изволишь?
– Ничуть. Ко мне мужики не только за зельем на мужскую силу шастают. Я и стрелы охотничьи заговорить могу.
– Что ж ты за ведьма такая? Не простая ведь закликуха (4).
– Не простая, – кивнула она.
– Кто же тебя научил всему?
– Я не ученая, я рожденная. Чему-то мать выучила, сколько успела. Остальное сама… Хочешь жить – умей вертеться, – ведьма замолчала, принялась перебирать тонкими пальцами сухую траву, а потом неожиданно заявила: – Она снилась мне сегодня.
– Мать?
– Да. Гроза ночью была. Она часто мне в грозу снится.
– Ты потому плакала?
– Собирайся, наемник, – Селена отбросила траву, решительно встала на ноги и пошла спускаться вниз, в житницу. – Нам ехать пора. Зайца своего на привале свежевать будешь.
***
– Должен быть здесь мост, – упрямо заявил Вель, глядя на плавное течение реки. – Я у местных из той деревушки уточнял.
– Был да сплыл, – хмыкнула я. – Придется выше по течению пройти, поискать брод.
– Время потеряем, не успеем до захода солнца в город добраться.
– В лесу заночуем, значит.
– А как же дух?
– Сегодня последний день. Лютовать будет пуще прежнего. Лучше раньше на привал встать, подготовиться, а то в дороге застанет – тяжко придется.
Вель не стал отвечать, кивнул молча и направил своего коня вдоль берега выше по течению. Я удивленно приподняла брови, но двинулась следом.
До заката было далеко, однако день угасал. Солнечные лучи удлинялись, ласково грели веки, ложились в высокую траву, золотили песок на дороге под лошадиными копытами. Конь мой шел степенным шагом, и мерное покачивание в седле усыпляло. Воздух свежел, готовясь лечь в поля туманом.
Воспоминания о ночном кошмаре почти поблекли в памяти, уже не тревожа мой разум. Сколько раз мне снилось это и сколько раз еще приснится? Кажется, отголоски той грозы будут преследовать меня всю оставшуюся жизнь, и с этим придется просто смириться.
Я глубоко погрузилась в свои мысли и даже не сразу заметила, что что-то не так. Допевали свои песни птицы, шмели жужжали, деловито снуя от цветка к цветку, в реке изредка плескалась рыба, но какого-то звука явно не доставало. Стоило мне об этом задуматься, как до меня дошло…
– Эй, наемник.
– М-м-м? – он повернул ко мне голову.
– Ты молчишь, что ли? – подозрительно прищурилась я.
– Молчу, кажется, – неуверенно кивнул он.
– Не знала, что ты умеешь…
– Вот вы, бабы, странный народ. Говорю – ей обидно. Молчу – тоже не нравится.
– Да не обидна мне твоя болтовня, вот еще. Подозрительно просто… Знаешь, был у меня конь, дурной на всю голову. На выпасе скакал, как ненормальный, вместо того, чтобы траву щипать. Конюха все норовил лягнуть, когда тот ему копыта чистил. А один раз куснул Агвидова мытаря, когда тот ко мне с грамотой сунулся. Ох, и крику было…
– Ты к чему это, ведьма?
– Да к тому, что в один день он смирным стал, конюху вычесать себя дал, на выпасе ходил кругами, понурив голову. А через день издох.
– Вот спасибо, обласкала, – фыркнул Вель. – Со скотиной меня сравнила.
– Тревожусь просто, не заболел ли ты часом, раз язык за зубами держишь?
– Держу, а ты и радуйся.
– Да вот надо бы, а мне все равно тревожно.
– Открою рот, опять тебя, нежную, задену, а я бабских слез на дух не выношу.
– Так можно же нормально поговорить.
– Не замечал за тобой любви к пустому трепу, – усмехнулся наемник.
– Для тебя разговор без оскорблений – пустой треп? Ты что, со всеми людьми общаешься так же, как со мной?
– Нет, конечно. Но ты ж и не человек, сама говорила.
– А ты? – кажется, мой вопрос поставил его в тупик.
– Что ты имеешь ввиду? – осторожно протянул он.
– Да нос твой зажил больно быстро. А ведь били тебя ретиво, они это умеют. Но ты на следующий день со сломанными ребрами уже на лошади скакал.
– Ты же мне сама гадость какую-то пить велела.
– Не гадость, а отвар целебный. Только и он сломанные ребра за одну ночь не срастит.
– Сколько себя помню, всегда на мне все заживало, как на собаке, – отмахнулся наемник.
– И ты никогда не интересовался, почему так?
– Не у кого было интересоваться… Родителей я своих не знал. Рос там, где за лишние вопросы могли и в зубы дать.
– Тебя часто били? – я постаралась, чтобы голос звучал равнодушно, но не получилось, кажется.
– Ты меня жалеть вздумала, ведьма? – прищурился Вель.
– Отнюдь. Удивляюсь просто. Раз за лишние вопросы в зубы давали, то отчего улыбка у тебя такая…
– Какая? – взгляд его сделался лукавым.
– Белозубая, – вывернулась я.
Он отвел глаза, рассмеялся бархатно и покачал головой.
– Брось, Селена. Мы с тобой дело сделаем и разбежимся по разные стороны. Ты потом про меня и не вспомнишь.
– А ты про меня.
– Это вряд ли. Ты мне до конца жизни в кошмарах являться будешь.
– Ты же не боишься меня совсем, Вель. Все боятся, но не ты.
– А как же стражник твой?
– Вадим? Я дочь его спасла. Он благодарность ко мне испытывает, да и все. А ты ведь и по зубам от меня получал. Знаешь, что я могу с тобой сделать.
– В том то и дело, Селена, – вздохнул он. – Что не можешь, – и пришпорил коня, вырываясь вперед и скрываясь среди молодых дубов, которые почти вплотную подступали к реке. Я только сейчас заметила, что мы доехали до леса, а значит, пора искать место для привала.
(1) Тропить – идти по заячьему следу.
(2) Скидка – прыжок зайца в сторону от своей тропы с целью сбить со следа возможных преследователей.
(3) Сдвойка – заяц проходит по своему же следу повторно, запутывая преследователей.
(4) Закликухой называли ведьму, которая портила скотину или отбирала у нее молоко. Например, в Петров день залезала на крышу или на высокую копну сена и оттуда громко кликала, перечисляя имена всех коров, имеющихся в деревне. После этого корова ведьмы давала много жирного молока, а скотина соседей наоборот молоко теряла.
Комментарий к Глава 6.
Дорогие читатели, как вы, наверняка, заметили, у меня случился простой в работе. Куда деваться, праздники. Меня, например, в деревню занесло, но я и отсюда стараюсь хоть что-то писать. Очень надеюсь, что по возвращении домой войду в нормальный рабочий ритм. Спасибо, что ждете=)
========== Глава 7. ==========
Углубляться в лес мы не стали, почти сразу вышли на небольшую и удобную поляну. В дубраве уже царили сумерки, несмотря на то, что до заката оставалось около часа. Могучие деревья бодались кронами за каждую сажень, и даже облюбованная нами полянка тонула в их густой тени.
Мы больше не болтали, но молчание наше уже не было напряженным, как в первые дни похода. Просто каждый занялся своим делом: Вель отправился собирать валежник на костер, а я принялась плести защиту от духа, который вскоре должен был последний раз явиться мне и последний раз попытаться забрать мою жизнь.
На открытом воздухе сложнее будет, ведь стены, какие они ни будь, защищают, только прорехи в виде окон да дверей «запереть» требуется. В лесу же придется рассчитывать на наемника. Но сперва следует заручиться поддержкой лесного хозяина.
Я полезла в сумку в поисках левашей (1), которые мне еще в деревеньке сунула сердобольная жена мужика, в чьей житнице мы ночевали. Эта дородная женщина долго на меня смотрела, пока Вель о ночлеге договаривался, склоняла голову то на один бок, то на другой, а затем назвала меня ледащей и в руку небольшой сверток вложила. Наемник потом долго надо мной потешался, но леваши мне теперь пригодятся.
Покинув поляну, я углубилась в лес, ища нужное место, и довольно скоро таковое обнаружилось. Дерева самого давно уже не было, видать, упало, сраженное грозой, да и сгнило, поросло травами. А вот пень стоял, приземистый, в два моих обхвата, поросший мхами. Толстые корни вздымались над землей, а затем зарывались вглубь, и создавалось впечатление, что это десница самого хозяина перстами почву попирает.
Я приблизилась к пню, обошла по кругу, а затем поклонилась в пояс и положила в самый центр леваши. Села прямо в мох рядом и принялась заговор читать:
Хозяин, царь лесной,
Дух леса могучий, большой,
Я пришла с добром в твой зеленый дом.
Не петь, не свистеть,
Птичьих гнезд не разорять,
Красну ягоду не брать.
Не сердись, привечай
От беды защищай.
На ночь приюти, из леса не гони,
А как сама прочь пойду, то дорогу найду.
Не запутывай мне след, лучше выведи на свет.
По кронам деревьев зашуршал ветер, где-то вскрикнула ночная птица, и снова все затихло.
– Что ж, хозяин. Буду считать, что ты мой дар принял, – пробормотала я, поднимаясь и отряхивая платье от налипшей палой листвы. Пора было возвращаться обратно.
В центре поляны уже было готово кострище. Вель постарался: вырыл углубление в земле, обложил дерном, выстроил срубом сухие ветки. Лошади были стреножены и паслись неподалеку на длинной привязи, а сам наемник опять ушел в лес, видимо, силки свои на зайцев расставлять. Я предлагала еще днем косых колдовством выманить, но он отмахнулся только, что так нечестно со зверьем поступать.
Я снова осмотрелась вокруг, подмечая подходящие стволы деревьев, чтобы руны защитные рисовать, а затем хватилась своей сумки. На старом месте, у большого дуба, ее не оказалось…
– Что-то потеряла, ведьма? – прозвучало внезапно, над самым ухом.
От неожиданности я шарахнулась в сторону, но споткнулась обо что-то, упала. Коленом угодила в узловатый корень, торчащий из-под земли, и тут же ногу обожгло болью. Впрочем, вставать самой мне не пришлось, меня подняли, вцепившись в волосы на затылке. А затем заломили до хруста руки и зажали рот грубой потной ладонью.
– Вяжи ее. И заткни хорошенько, – уже другой голос, чуть дальше за спиной. – Обыскать не забудь.
Незамедлительно последовал удар под колени, и я рухнула на мягкий мох. На меня навалились со спины, засовывая в рот какую-то грязную тряпку и связывая запястья за спиной. В поле зрения, наконец, попал один из нападавших: высокий мужик в потертом кафтане, а за кушаком торчит длинный нож. Вывела нелегкая на банду разбойников…
– Где друг твой, ведьма? – спросил он, присаживаясь передо мной на корточки и кивая на наших лошадей, пока его подельник закреплял мой кляп с помощью веревки.
– Как она тебе ответит, дубина? Я ж ей рот заткнул, – заржал тот, что вязал меня.
– И то верно, не подумал, – усмехнулся мужик. – Ничего, мы его здесь подождем тихонечко. Явится рано или поздно.
– Да на кой он нам сдался? – третий голос, молодой совсем. – Сумку мы забрали, серебра там немало. Оглушить ведьму, взять лошадей и ноги делать.
– Да куда ж ты, Иван, торопишься? – хмыкнул тот, что в кафтане. – Ведьму обыскать надо, – он протянул руку и схватил меня за подбородок, задирая мою голову и осматривая лицо. От него несло луком и давно не мытым телом. – Хороша ведьма! Ну, чего глазами сверкаешь? Будешь ласкова, я тебя не больно убью, – другой рукой он потянулся к моей груди, ощупывая, и я зажмурилась от накатившего отвращения. – Плосковата, ну да ничего. На безрыбье, как говорится…
– Брось, Яровид. Деньги есть, в городе себе бабу сыщешь.
– А я эту хочу. У меня никогда ведьмы не было, – он снова схватил меня за подбородок. – Ну что, красавица? Будешь сговорчива? Или вас, ворожей, поджечь сперва надо, чтобы расшевелить?
Над поляной ревом грянул дружный смех, и я поняла, что их не трое. Больше…
– Ну что, мужики? – Яровид, не отпуская меня, обвел взглядом пространство за моей спиной. – Кто за мной в очереди на ведьму?
– Да ты попробуй сперва, а мы потом решим, – ответили ему. – Снулая она какая-то, без огонька…
– Ничего, – на меня снова уставились два серых глаза, а щербатый рот растянула улыбка, больше похожая на звериный оскал. – Я ее сейчас обогрею…
***
Вель летел быстрее ветра, даже в темноте легко отыскивая путь среди вековых стволов, перепрыгивая через торчащие из земли корни и пни. Он успел уйти довольно далеко от поляны, справедливо полагая, что до заката время еще есть. А потом, расставляя очередной силок, услышал смех, невнятный, отдаленный, отражающийся эхом от дубов. Тем не менее, он безошибочно определил направление…
Почему-то ничего хорошего от этого смеха он не ждал, и сердце его яростно билось в ребра вовсе не от быстрого бега, а от предвкушения битвы. Он был уверен, что драться придется.
Впереди снова раздался смех, стали различимы мужские голоса, и Вель отмахнулся от лишних мыслей и покрепче сжал небольшой топорик, который взял с собой в лес. Меч, к сожалению, остался на поляне.
В лесу почти окончательно стемнело, слились тени, и только небо еще слабо просвечивало сквозь кроны дубов. Впереди на темных стволах явственно заплясали рыжие отсветы. Костер развели. Это они зря…
К краю поляны он уже не бежал, а крался, прислушиваясь к разговорам, считая врагов по голосам. Деревья расступились перед ним, но он не спешил показываться пришельцам на глаза, остался в тени.
Их было шестеро. Двое сидели у костра, еще трое коней осматривали. Один, совсем еще мальчишка, рылся в ведьминой сумке, запустив туда руку по локоть. Нащупал что-то интересное, видимо, и тоже к костру двинулся. Вынул руку из сумки, сжимая находку, поднес к огню…
Вель увидел, как языки пламени заплясали на поверхности камня, переливаясь, отражаясь и бросаясь в глаза яркими бликами. Он в минералах ничего не смыслил, но этот камень показался ему красивым, притягивающим взгляд, завораживающим… Он увлекся на миг, забыв о разбойниках, и только какая-то навязчивая мысль билась на грани сознания. Вель сморгнул краткое наваждение, ухватился за эту мысль… Их шестеро, а где же ведьма?
Ответом на незаданный вопрос стал какой-то треск по его левую руку. Вель замер, напрягая слух по предела. Снова треск, возня, приглушенный стон…
Не теряя больше ни секунды, он двинулся на звуки. Мягкий мох приятно пружинил под ногами, позволяя передвигаться бесшумно, а низкие ветки будто расступались перед ним, не смея даже по плечу чиркнуть или коснуться лица. В лесу Вель всегда чувствовал себя самым опасным зверем…
– Ну-ну., – низкий мужской голос из-за деревьев где-то впереди. – Не дергайся, а то хуже будет…
Понимание происходящего вдруг обрушилось на голову наемника, как ушат ледяной воды, и грудная клетка замерла на вдохе, не желая опускаться обратно, а щеки обожгло чувством вины за то, что он там по кустам крался да камни разглядывал, пока Селену здесь…
Наплевав на осторожность, он рванул вперед, огибая стволы деревьев, и чуть не влетел носом в широкую спину какого-то мужика. Замер, чувствуя, как все внутри начинает клокотать.
Мужик, кажется, его совсем не заметил. Видимо, потому, что был крайне увлечен своим занятием. Одной рукой он прижимал Селену к толстому стволу дерева, а другая его лапища блуждала по ее бедру, стремясь нащупать и задрать подол платья. Рот у ведьмы был завязан, а огромные глаза невидяще были распахнуты в вечернее небо.
Ничего не говоря, Вель шагнул ближе, до боли сжимая рукоятку топора, пальцами свободной руки вцепился в грязные патлы мужика, задирая ему голову, и одним коротким, точным движением перерезал заросшее щетиной горло.
Брызнула кровь, заливая Селене лицо и шею. Мужик удивленно булькнул рассеченной глоткой, затрясся, заскреб грязными руками шею. Вель продолжал крепко держать его за волосы, пока он окончательно не затих, и тогда уже брезгливо отшвырнул мертвое тело в мягкий мох, выпрямился…
Ведьма медленно перевела на него затравленный взгляд. В глазах ее вспыхнуло узнавание, и тут же хлынули слезы, оставляя светлые дорожки на залитом кровью лице. Она прикрыла веки, зарыдала приглушенно, сползая по стволу. Наемник тот час же кинулся к ней, отбросив топор, подхватил хрупкое тело, прижал к груди…
– Тише, тише, – забормотал, утыкаясь губами в ее макушку, чувствуя, как ее колотит мелкая дрожь. – Он мертв, тише. Не бойся…
А она все вжималась в него как-то неловко, и он вдруг понял, что руки у нее связаны за спиной… Вель присел, увлекая ее за собой, ощупал свободной рукой мох в поисках топора.
Когда он разрезал веревку на ее запястьях, она тут же потянула к нему руки, обвила за шею, всхлипывая, пряча лицо у него на груди.
– Тише, – снова приговаривал он, гладя вздрагивающую спину, слегка раскачиваясь, баюкая ее, как маленького ребенка, которому привиделся дурной сон. – Тише… Я здесь…
Со стороны поляны вновь раздался взрыв хохота, и Селена замерла в его руках, напряглась, как натянутая струна.
– Я сейчас, – тут же засуетился Вель. – Я их всех… Их там шестеро всего. Ты тут посиди, не бойся…
Но она даже не дослушала его. Оттолкнулась тонкими ладонями от широкой груди, встала на ноги, сдирая с окровавленного лица кляп, и пошла к поляне.
– Стой! – зашипел наемник, вскакивая и кидаясь следом. Протянул, было, руку, но Селена сквозь зубы отчеканила:
– Не тронь!
Впереди, сквозь ветви снова показался свет пламени. Разбойники весело переговаривались друг с другом, обсуждая добычу, смеялись и подтрунивали над самым младшим.
Только ведьма выплыла на поляну, как тут же воцарилась тишина, нарушаемая лишь треском костра. Вель вылетел следом, матерясь сквозь зубы, заслонил ее собой, сжимая топор.
– А Яровид где? – глупо спросил один из разбойников, обладатель самой длинной и самой грязной бороды.
– В лесу отдыхает, – выплюнул Вель. – И вы бы шли отсюда подобру-поздорову, пока еще ходить можете…
– Никто никуда не пойдет, – звенящим голосом молвила Селена.
Мужики у костра удивленно переглянулись, а затем бородатый неуверенно рассмеялся:
– Ты сама бы бежала, ведьма. Яровида вы убили, как я понимаю, но туда ему и дорога. Отбитый он был на всю голову, больше проблем, чем пользы. Но нас здесь шестеро, со всеми тебе не совладать. И друг твой с топориком тебе не шибко поможет. Мы все повоевать успели и оружием махать умеем…
– Ты меня не понял? – прищурилась Селена, и Вель, стоящий рядом, ощутил, как воздух вокруг нее стынет. – Никто и никуда отсюда не уйдет.
– И что же ты сделаешь, ведьма? – бородатый угрожающе привстал со своего места и схватился за рукоять длинного ножа.
Селена запрокинула в небо залитое кровью лицо и расхохоталась в голос. На краю поляны испуганно заржали кони, а лес вокруг ожил, зашелестел и будто подступил ближе, сжимая кольцо вековых стволов.
Тут со своих мест повскакивали уже все разбойники, заозирались испуганно, хватаясь за оружие, а ведьма все хохотала, и голос ее звенел в ночном воздухе, отражаясь от деревьев, умножаясь, резонируя так, что ныли зубы…
– Что я сделаю? – переспросила она, наконец, и воздела руки над головой.
Костер неожиданно вспыхнул с невообразимой силой, взвился к небу огненным столбом, озаряя испуганные лица разбойников и разбрасывая вокруг жаркие искры.
