Текст книги "Нарты. Эпос осетинского народа"

Автор книги: Автор неизвестен

КАК БАТРАДЗ УЗНАЛ УБИЙЦУ СВОЕГО ОТЦА

 
С высот Уаца, что был скрыт туманом,
Тревоги клич раздался утром рано.
У скал крутых и гор недостижимых
Сигнальные костры клубились дымом,
И пламя достигало облаков.
Батрадз к походу был уже готов.
Он на коне летит разгоряченном,
Вот он домчался до крутого склона.
Меч воина, подскакивая в ножнах,
Порой травы касался придорожной
И бороздил ряды пород сухих,
Как лемехами острыми сохи.
Он бросил взгляд на нижнюю долину
И увидал: у крепости старинной,
Что Калдом называлась, вспыхнул бой.
Враг нартов Уангур ведет с собой
Несметные войска. Вот осаждают
Они ту крепость, стены сотрясают.
Батрадз свой меч схватил, и не пошел,
А полетел туда он, как орел,
Разить врагов. Те падали на землю.
Казалось, небо шуму боя внемлет.
Цырынга сын промолвил возмущенно:
«Что ж ты не спросишь, из спины рожденный,
Кто твой отец? Об этом знают нарты.
Чужие пашни полешь аккуратно,
А на своих сорняк не замечаешь.
Отцеубийцу каждый день встречаешь
На кувдах нартских. За одним столом
Ты с ним сидишь и потчуешь вином.
Коль обладал бы настоящей силой,
За кровь отца врагу ты отомстил бы».
Батрадз врагу упрека не простил,
Он голову ему мечом срубил.
Потом он круто повернул коня,
Вновь биться стал, оружием звеня.
И войско Уангура он разбил,
Остатки войска в бегство обратил.
Повержен враг. Батрадз спешит домой,
Цырынга сын смутил его покой.
Батрадз отцеубийце отомстит,
Пусть знает враг, как меч его разит!
Приехал, наконец, домой Батрадз,
И на ныхас он подоспел как раз.
По одному почтенных старцев строго
Он спрашивал. Вопросов было много.
Взволнованный, он тихо говорил:
«Кто был отец мой? Кто его убил?
Зачем я назван «из спины рожденный»?
О чем кричат враги ожесточенно?»
Как сговорившись, старцы отвечали,
Склонивши низко головы в печали:
«Хамыц – отец твой. Он был с честью дружен.
Его убийца не был обнаружен».
«Куда же мог исчезнуть тот злодей?
Он здесь, средь нас, средь нартовских людей,
Пирует с нами на пирах как равный.
Вы знаете, что сын Цырынга славный
В том упрекнул меня во время боя.
Он заплатил за это головою.
Могу ль отныне с нартами я жить,
Коль за отца не в силах отомстить?»
«Зачем же ты насмешника убил?
О кровнике зачем не расспросил?
Теперь подумай и решай как быть,
А мы не можем горю пособить».
«Коль кровника мне выдать не хотите,
За кровь его вы сами заплатите.
Отцовский шелк возьмите дорогой,
И сапоги, и шлем его стальной,
Снесите все на Черный перевал,
Чтоб там костер из шелка запылал,
Шелк хворостинкой тонкой подожгите,
Золу от шелка мигом соберите,
И сапоги и шлем отца стальной
Вы до краев наполните золой».
Что было делать нартским старикам?
Пошли они с поклажей по горам.
Несли они на черную вершину
Шлем, сапоги, тюки шелков старинных.
И, как просил Батрадз их, без заминки
Зажгли шелка сухою хворостинкой.
Тогда враги всех нартов – Уангур,
Сайнаг-алдар, Мукара-самодур,
Маликов царь, а также и донбетры —
У бурь владыки попросили ветра:
«Не отвергай, владыка, нашей просьбы.
Когда б желанье у тебя нашлось бы,
То тучи пепла быстро б ты развеял,
Для обузданья нартского злодея».
И дикий ветер поднялся неистов,
И тучи пепла он развеял быстро.
И старики в тревоге и печали
Остатки пепла бережно собрали;
Но был едва заполнен шлем стальной,
А для сапог – ни горсточки одной.
И обратились старики к Батрадзу:
«Мы уплатить свой долг не в силах сразу.
Весь пепел наш отняли бури злые,
Возьми ж обратно сапоги пустые».
Им так ответил маленький Батрадз:
«На этот раз я требую от вас
Доставить то, что мне необходимо:
Из дерева крепчайшего стропило,
Из уадцым-дерева столбы и палки.
Доставьте мне и кедровые балки,
И черный дуб для косяков дверей.
Срок для доставки я даю семь дней».
Пошли они в дремучий лес искать
То, что Батрадз им наказал собрать.
Но не нашли они деревьев этих,
Их не было в лесу и на примете.
И стали нарты изнывать в печали,
Как поступить рядили и гадали.
Давно в селе не видно Уазыра,
Бедняк скитался по дорогам мира.
Но вот в тот день на лошади хромой
Он возвращался радостный домой.
Всех стариков застал он на ныхасе,
Приветствиями речь свою украсил.
Ответа нет. Тоска сковала лица.
Молчанью он не мог не удивиться.
И он спросил: «Что приключилось с вами,
Что смотрите печальными глазами?»
И Уазыру старцы рассказали,
Что довело их до такой печали.
Но вот Батрадз опять явился к ним,
И говорит он должникам своим:
«Ну, что же, старцы, не возьму я в толк,
Заплатите ль мне за отца свой долг?
Сидите тихо, словно перепелки.
Иль повторилась неудача с шелком?»
Тут Уазыр вмешался: «Без причины,
Зачем, Батрадз, томить людей невинных?
И кровника зачем не ищешь сам?»
Батрадз сказал: «Я обращался к вам.
Раз имя кровника вы не назвали,
Платите сами за мои печали».
Опять вмешался Уазыр сердито,
Нахмурившись, Батрадзу говорит он:
«Коль здесь никто ответа дать не может
На тот вопрос, что так тебя тревожит,
Чем зря сердиться, обратись к Сатане,
Тебе она советчицею станет».
Батрадз достал и раскалил лопату,
В бораевский квартал помчался к нартам,
К груди Сатаны острие приставил
И отвечать на свой вопрос заставил:
«Скажи скорей мне, кто убил отца,
Иль жди сейчас же своего конца».
Сатана, вздрогнув, вымолвила сразу:
«Пусть будет богом кровный враг наказан!
О солнышко, седлай коня скорее
И отомсти проклятому злодею!
Сайнаг-алдаром твой отец убит,
Бери с собою острый меч и щит!»
С тревогой имя кровника узнав,
Батрадз погнал коня на Уартдзаф.
Когда достиг он Уартдзафских скал,
На камни пал и долго там лежал.
 

КАК БАТРАДЗ ОТОМСТИЛ ЗА СМЕРТЬ ОТЦА

 
Чтобы исполнить давнее желанье,
Стальной Батрадз отправился к Сатане:
«Служил совет твой для меня законом,
Я закалился у Курдалагона.
И, закаленный, к кровнику лечу,
Сайнаг-алдару отомстить хочу.
И знаю я, что у тебя хранится
Волшебный конь и меч стальной Хамыца».
Ему Сатана отвечает: «Верно,
Там, в подземелье, конь стоит волшебный,
Грызет скалу, на скуку обречен,
И по уши в густом навозе он,
Конь света дня не видит, как слепой.
Уздечка и седло над головой.
В бойнице верхней спрятан меч Хамыца».
Батрадз Стальной летит туда, как птица.
Для радости его настал черед.
Он сбросил камень, закрывавший вход.
Коня Хамыца с дерзостью упрямой
За оба уха вытащил из ямы.
Погнал его он к синим волнам моря,
Чтоб выкупать авсурга на просторе.
В морской воде его он вымыл чисто,
И шерсть авсурга стала серебристой.
Коня такого не было в округе.
Батрадз мгновенно подтянул подпруги,
Отцовское оружье взяв с собой,
Уже готов был ринуться он в бой,
Но охладила пыл его Сатана,
Радевшая о нартах неустанно:
«Пусть подождет твой кровный враг Сайнаг,
Отправься ты пораньше к Кулбадаг,
Которая Созырко воспитала,
И попроси совета для начала.
Весь ход борьбы она изложит кратко,
Откроет все сайнаговы повадки».
Помчался он, к кудеснице спеша,
И через час стоял у шалаша,
Скрывавшего кудесницу под сводом.
Вонзил копье недалеко от входа
И, от авсурга отойдя на шаг,
Кудесницу окликнул Кулбадаг.
А домочадцам так сказал ее:
«Вам поручаю я мое копье,
Что служит мне ключом для всех дорог».
Старуха вышла вскоре на порог.
Увидя меч и скакуна Хамыца,
Она сказала: «Как ты мог явиться,
Батрадз родной, чудесное дитя!
Откуда ты? Не ожидала я.
Тебе ж не приходилось здесь бывать».
«О милая, незнаемая мать!
Чтоб выполнить обет святой скорей,
Явился я за помощью твоей.
Хочу узнать совет последний твой».
«Дитя мое, храни огонь святой!
Свою надежду я в тебе нашла.
Цель твоего пути, как день, светла,
Но в бой еще повремени ходить,
Умом Сайнага надо победить.
Твой кровный враг прославлен не геройством,
Имеет он особенное свойство.
Не может меч чужой его сразить,
Лишь собственный способен погубить.
Меня послушай, не теряй надежды.
Ты облачись в потертые одежды,
Накрой коня поношенной попоной,
Чтоб кровный враг твой думал, удивленный,
Что жалкий нищий перед ним предстал,
И чтобы в нем он нарта не узнал.
Возьми с собою ржавый меч тупой,
Которым должен пренебречь герой.
И вот с конем, при пенье петухов,
Ты ровно в полночь будь к пути готов.
Но перед тем, – добавила она, —
Обмажь густым навозом скакуна
И дай навозу в корку обратиться,
Чтоб враг не смог узнать коня Хамыца.
И к черным скалам ты направься к бою.
Там двух авсургов черных к водопою
Как раз в тот час Сайнаг и поведет.
Ему при встрече окажи почет
И так скажи: «О ты, кто жизнь нам красит!
Я с нартами поспорил на ныхасе.
Там каждый нарт свой меч стальной хвалил.
Хваля свой меч, я выбился из сил,
Но на ныхасе меч мой осмеяли.
«Сайнага меч, вот это – меч! – сказали.
Не даром с ним Сайнаг-алдар так смел,
Он на весь мир отвагой прогремел».
Дай мне взглянуть на меч твой благородный,
Чтоб и себе я заказал подобный».
Он острием тебе свой меч протянет.
Но пусть тогда твой славный конь отпрянет.
А ты скажи, как будто в оправданье:
«Мой конь боится яркого сверканья.
Чтоб он не начал в ужасе дрожать,
Ты протяни мне лучше рукоять».
Лишь рукоять тебе протянет он,
Скажи: «Никак не различу сторон.
О если б ты растолковать мне мог,
Как распознать, где запад, где восток».
Лишь на восток кивнет он головой,
Срази его могучею рукой».
И нарт к реке помчался утром ранним
С тупым мечом и в одеянье рваном.
Сайнаг-алдар, его обидчик кровный,
На водопой ведет авсургов черных.
И вскоре нарт, Батрадз огненноокий,
Стоял пред недругом своим жестоким.
Сказал Сайнагу: «Добрый день, сильнейший,
Из мудрецов великий и мудрейший!»
Алдар ответил: «Нищий на коне,
Не ветер ли занес тебя ко мне,
Чтоб выиграть жестокое сражение?»
Батрадз ответил с напускным смиреньем:
«О ты, алдар, который жизнь нам красит!
Я с нартами поспорил на ныхасе.
Там каждый нарт свой меч стальной хвалил.
Хваля свой меч, я выбился из сил,
Но на ныхасе меч мой осмеяли
И мне, бедняге, так они сказали:
«Меч самый лучший у Сайнаг-алдара,
Пред ним ничто и молнии удары».
Дай мне взглянуть на меч твой благородный,
Чтоб и себе я заказал подобный.
Курдалагон их делает искусно.
Коль он откажет, то вздохну я грустно,
Утешусь тем, что видел меч твой дивный».
Сайнаг сказал с усмешкою обидной:
«А ну, давай посмотрим меч твой бравый».
Батрадз, натужась, вынул меч свой ржавый
И протянул его Сайнагу ловко.
Сайнаг, не разгадав его уловки,
Взял меч и засмеялся: «Вот потеха!
Недаром нарты отвечали смехом,
Когда свой меч хвалил ты на ныхасе».
И он отбросил этот меч злосчастный,
А сам свой меч, что искры рассыпал,
Из ножен вынул, гордо показал
И острием Батрадзу протянул,
Чтоб тот на меч сверкающий взглянул.
Зафыркал конь Батрадза, испугался,
От острого меча назад подался.
Тогда Батрадз Сайнагу говорит:
«Боится конь мой – меч твой так блестит.
Ты протяни его мне рукоятью».
Сайнаг-алдар – не мог уловки знать он —
Дал в руки рукоять ему надменно.
Взял меч его стальной Батрадз смиренно.
Таких мечей еще не видел он,
И дивной сталью был он восхищен.
Задумчиво окинув взором даль,
Батрадз сказал: «Чудесный меч, но жаль,
Что недостаток в лезвии стальном —
Заметил я зазубрины на нем».
Сайнаг-алдар вскричал: «Хамыц тому виною,
Пусть он и мертвым не найдет покоя.
Когда его я в схватке поразил,
О зубы вражьи меч свой притупил».
Батрадз обиду эту перенес
И, побледнев, спокойно произнес:
«Понятно мне, что славен ты в народе.
Я ж смутно знаю даже о восходе,
И не могу никак я уяснить,
Где начинает солнце восходить».
Сдержать усмешки злой алдар не мог
И указал Батрадзу на восток.
Алдар лишь только повернул плечо,
Как поразил Батрадз его мечом,
И голова Сайнага отлетела,
И рухнуло горой огромной тело.
Подумал нарт: «Предсказано недаром:
Меч собственный сразит Сайнаг-алдара».
Врагу отрезав ухо и десницу,
Чтоб с ними к нартам на ныхас явиться,
Он, радуясь удаче отомщенья,
Помчался быстро в нартское селенье.
Трофеи вражьи он везет с собой.
Вот пред Сатаной предстает герой:
«Смотри скорей на этот знак отмщенья —
Висит врага десница без движенья.
А вот, смотри, держу и вражье ухо».
Но молвила ему Сатана сухо:
«Скажи, какого пастуха убил ты?
Бессмертьем славен враг твой знаменитый,
И кто поверит вымыслу, что сразу
Сайнаг-алдар был поражен Батрадзом».
Батрадз сказал: «Я умолчал о том,
Что враг убит был собственным мечом».
И он поведал ей, как было дело.
Сатана же и слушать не хотела.
Потом, подумав, улыбаться стала
И так ему таинственно сказала:
«Коль завтра утром солнечное пламя
К нам ниспадет кровавыми столбами,
Коль ветер на село внезапно дунет,
Протягивая, как оленьи слюни,
Седые нити вырванных волос
Сестер алдара, с капельками слез,
То мы поверим, что убил Сайнага
Стальной Батрадз, прославленный отвагой».
И впрямь, на утро солнечное пламя
Ниспало вдруг кровавыми столбами,
И ветер буйный над селом пронес
Седые нити с капельками слез.
Тогда Батрадзу молвила Сатана:
«Враг освящен, коль пал на поле бранном.
Таков обычай древний: не годится
Труп хоронить без уха и десницы».
И выполнил Батрадз ее совет,
В дорогу снова двинулся чуть свет.
Вот вскоре он примчался к месту боя,
Вздохнув, взглянул на небо голубое,
С копьем, вонзенным в землю, рядом встал,
К копью коня лихого привязал,
И, лишь закат покрылся позолотой,
Десницу с ухом он вернул с почетом.
А родственники павшего алдара
Готовились к ответному удару.
В боях не раз испытанные парни
Мстить кровнику считали делом славным.
Но вышел старец к храброй молодежи,
Предупредив их, что спешить негоже.
И молодежь совету старца внемлет:
«К копью Батрадза, воткнутому в землю,
Пока не поздно отправляйтесь смело
И постарайтесь действовать умело.
Кто из земли копье достанет сразу,
Лишь тот способен поразить Батрадза.
А коль копье останется на месте,
Навек забудьте вы о кровной мести.
При всех стараньях и при всем упорстве
Батрадза не сломить в единоборстве».
И молодежь, волненья не тая,
Вмиг собралась у славного копья.
Как ни возились храбрецы с копьем,
И как они ни висли все на нем,
Копье стальное не качнулось даже
От всех усилий юношей отважных.
И молодежь уже ночной порой,
Кляня копье, понуро шла домой.
Вернулся и Батрадз в свое селенье,
Где ожидали нарта с нетерпеньем.
И после пиршества и игр обычных
С друзьями вышел он в поход годичный.
Тем временем родня Сайнаг-алдара
На храбрых нартов призывала кары.
И, стонам оглушительным их внемля,
С небес спустились зэды все на землю.
Они алдара почитали другом
И смерть Сайнага встретили с испугом.
От гнева зэдов вдруг за солнцем ясным
Зажглось второе солнце светом красным.
Оно, Батрадзу предвещая смерть,
Окрасило кровавым светом твердь.
 

ГИБЕЛЬ СЕМЬИ СЫРДОНА

 
Сердца людей испуганно забились:
Два солнца вдруг на небе появились.
Лучи весь мир с двойною силой жгли,
Поднялся дым от выжженной земли.
И высохли источники и реки,
Как будто влаги не было вовеки,
И на ныхасе, в горе и печали,
Голодные смеяться перестали.
Казалось, все забыли об оружье,
О битвах славных и о кувдах дружных.
Испытывавший бедствие народ
Сам перерезал и поел свой скот.
В селеньях ни одной овцы не стало,
И опустели людные кварталы.
И лишь в горах, где громыхали льдины,
Один табун остался лошадиный.
И черная корова Урызмага
С тем табуном паслась в крутых оврагах.
Созырко славный средь отвесных скал
Последний скот в тени оберегал.
В одном квартале парни приуныли,
Жестокий голод выдержать не в силах.
Один голодный говорит другому:
«Кто нам мешает увести корову?»
Другой ответил: «Славная затея,
Но выполнить ее мы не сумеем.
Созырко, видно, дружит не с глупцами,
И вот завел он обруч с бубенцами.
И, как ни жаль, клянусь своею кровью,
Но этот обруч – на ногах коровьих.
Мы лишь тогда Созырко проведем,
Когда уснет он ночью крепким сном».
Сырдон подслушал этот разговор,
С ныхаса тихо он ушел, как вор.
И вот хитрец побрел тропинкой горной,
Чтоб выполнить свой замысел проворно.
С собой в дорогу мула взял Сырдон,
А для чего, об этом знал лишь он.
Пробрался он к пещере незаметно,
Нашел Созыра обруч он заветный.
Густою грязью бубенцы набил.
Так хитрого хитрец перехитрил.
Потом спокойно, в ожиданье мглы
Он спрятался за выступом скалы.
Пришел Созырко на ночной привал,
Табун в пещеру, как всегда, загнал,
Себе постель из сена приготовил,
А обруч привязал к ногам коровьим.
Лишь пастуха сковал глубокий сон,
Как перед ним уже предстал Сырдон.
И, не нарушив сон его здоровый,
Сырдон тихонько отвязал корову
И тут же ловко на ее копыта
Надел с подстилкой травяной арчиты,
А мула, приведенного с собой,
К ноге Созырко привязал травой.
И, тихо обойдя весь горный склон,
В село пробрался незаметно он.
А дома тайно, под ночным покровом,
Зарезал уведенную корову
И, чтоб едою сытной насладиться,
В котле поставил на огонь вариться.
А между тем голодная ватага
Парней, забывших доблесть и отвагу,
К пещере кралась в тишине ночной,
Чтоб замысел исполнить воровской.
Вот и пришли и, как лесные звери,
Обнюхали все уголки в пещере.
Мул длинноухий тер о стену спину.
И отвязали молодцы скотину.
Как будто покровительствуя краже,
Бубенчики не шевельнулись даже.
Покончив с воровством, ночные воры
В лесу дремучем очутились скоро.
И вот у разожженного костра
Попировать собрались до утра.
Но мула опознавши лишь сейчас,
Все поняли. В них злоба поднялась.
Не знали, что и делать, а пока
Намяли мулу бедному бока.
Кляня свое ночное приключенье,
Голодными отправились в селенье.
Печальные сидели на ныхасе
И вспоминали свой поход злосчастный.
Созыр в тревоге прибежал. Кричал он:
«Друзья, корова в эту ночь пропала.
Как мне сказать об этом Урызмагу?
Как честь свою спасти мне и отвагу?»
Сырдон сказал: «Завидую я очень
Тому, кто овладел скотиной ночью.
Тот молодец, который взял корову,
Шашлык нажарил из добра чужого
И, примостившись где-то на закуте,
Теперь, наверно, жирный ус свой крутит»
Лишь он закончил, в это же мгновенье
У пастуха закралось подозренье.
По запаху, по салу на руках,
По хитрой речи и огню в глазах
Созырко понял, злобою пронзен,
Что вор – один, и этот вор – Сырдон.
И, воровским поступком оскорбленный,
Хотел тотчас напасть на дом Сырдона.
Но тут он вспомнил, что хитрец лукавый
Скрывал свой дом от правых и неправых.
Печальный, злой, с поникшей головой
Побрел Созырко горною тропой.
Вдруг он увидел, побледнев от злости,
Что пес Сырдона разгрызает кости.
Сообразив, что час настал желанный,
Собаку быстро он поймал арканом,
Веревкою он ногу обвязал
И войлочною плетью отхлестал.
Собака бросилась бежать, ворча,
Обвязанную ногу волоча.
Созырко шел за нею неуклонно,
И так дошел он до дому Сырдона.
Но лишь обидчика она узнала,
Как огрызнулась, злобно зарычала
И на пороге сторожем легла.
Нарт лук схватил – задела пса стрела.
И пес Сырдона, как избитый вор,
С протяжным лаем кинулся во двор.
Тогда вошел Созырко смело в дом,
Чтоб посмотреть, что происходит в нем.
Увидел он едою увлеченных
Трех сыновей лукавого Сырдона.
Пред мальчиками стол стоял простой,
А на столе – котел полупустой.
Тогда Созырко дверь прикрыл безмолвно
И мясо вынул из котла проворно.
А трех детей злосчастного Сырдона
Он изрубил мечом ожесточенно.
Кусками тел мешок набил он туго
И, завязав, забросил в дальний угол.
А мясо в шкуру завернул воловью
И дом покинул, обагренный кровью.
Сырдон же радостно домой шагал
И о проделке ловкой вспоминал.
Но дом его еще не так был близок,
Когда он был смущен собачьим визгом.
При свете дня иль в беспросветном мраке
Всегда тревожен визг и лай собаки.
И вот тропой давным-давно знакомой,
Как зверь к берлоге, кинулся он к дому
И, очутившись на своем пороге,
Застыл у двери в горестной тревоге.
Он не услышал ни возни, ни пенья
Своих мальчишек резвых, как олени.
«Чтоб вы пропали, – буркнул он ворчливо, —
Как без присмотра бросить дом могли вы?»
Вошел он в дом, искал детей напрасно,
Но вот решил он подкрепиться мясом.
Взял фыдис он и опустил в котел,
Но даже кости мелкой не нашел.
Пар, что вздымался над очажной цепью,
Дразнил его, и он сказал свирепо:
«О, чтоб шататься вечно вам без крова!
Как вы могли одни сожрать корову?»
Но, в угол заглянувши на мгновенье,
Остановился он в оцепененье.
Заметил он мешок от крови красный,
Все понял сразу нарт Сырдон несчастный.
И выпал фыдис из разжатых рук,
Вмиг исказилось все лицо от мук.
Сырдон собрал куски трех мертвых тел,
В последний раз на них он посмотрел.
Очажный камень стал плитой могилы,
Детей своих под камнем схоронил он.
Но одного из сыновей десницу
Себе оставил, чтоб всю жизнь томиться
За то, что сам обрек детей на гибель.
И на деснице мертвой, на изгибе,
От кости лучевой до плечевой,
Из кос покойной матери родной
Он натянул двенадцать волосков.
И был фандыр излюбленный готов,
Фандыр из кости собственного сына,
Где струны – материнские седины.
И в первый раз во всем огромном мире
Над трупами сыграл он на фандыре.
И полилася песнь его живая,
Отцовское мученье изливая.
Растрогал так он нартовские души,
Что вся окрестность пенье стала слушать.
Всю глубину своей безмерной боли
Он отдал ветру и родному полю.
От боли той, из сердца исходящей,
Заплакали и звери в темной чаще.
Не знал Сырдон, как хист погибшим справить,
И он решил их песнею прославить.
Но вот Сырдон, оплакивая горе,
Покинул дом, и на ныхасе вскоре
Он заиграл на горестном фандыре
И так запел, как не певали в мире.
Кто не был в сердце хоть однажды ранен,
Тот не поймет сердечного терзанья.
И слушала земля его с тоскою,
Роняло слезы небо голубое,
На ветках птицы смолкли от печали,
И на цветах уж пчелы не жужжали.
И плакали, забывши все на свете,
Мужья и жены, юноши и дети.
И, истомившись от своих страданий,
Поняв значенье тяжких испытаний,
Сказали нарты бедному Сырдону:
«До нас дошли твои глухие стоны,
Ты наш по крови, и во имя мира
Будь вечно с нами со своим фандыром!
Ты изобрел фандыр, рожденный мукой,
Пусть внемлет мир его волшебным звукам!
Ты весь народ потряс своим страданьем,
Живи средь нас, будь нашим упованьем!
За наши боли ты скорбишь душой,
Где ж быть тебе, как не в семье большой».
В народной памяти навек осталось
Сырдона имя, пробуждая жалость.
И вот с тех пор известна стала в мире
Игра Сырдона на его фандыре.