Текст книги "Несчастный случай (СИ)"
Автор книги: Arlette Rosse
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)
– И долго мне здесь лежать?
– Ну, во-первых, нам нужно провести повторное обследование, проверить, нет ли больше подозрений на что-то серьезное. Сейчас придет медсестра, сменит бинты. У меня к тебе вот, какой вопрос, голубчик, – обратилась ко мне доктор. – Других жалоб нет?
Я машинально замотал головой, так как не хотел пролежать в больнице вечность. Однако жалобы у меня были и мои сомнения отразились на моем лице.
– Если что-то болит, лучше сказать и вылечить, чем запускать. Дети, – театрально вздохнула женщина. – Капельниц боятся, уколов. Клизмы и ингаляции с истериками ставим.
Я с трудом воздержался от раздраженного рыка. В детское отделение положили. В дневной стационар. Замечательно. Отношение как к малолетке чувствуется сразу.
– Ладно, – смирилась с моей неразговорчивостью врач. – Давай осмотрю тебя, может, вспомнишь.
Я соблаговолил отдаться в руки докторши, дабы та осмотрела мои боевые ранения и прослушала мои легкие.
– Не куришь?
– Нет.
– Как питаешься?
Я подумал о своей нынешней диете.
– Нормально, – солгал я.
Врач окинула меня оценивающим взглядом.
– Взвесимся? Рост? А еще ты бледный слишком, проверим на анемию.
Я покорился медицине.
– И еще лечился в соседнем здании… Точно никаких жалоб?
Я что-то не мог припомнить, чтобы я где-нибудь вообще лечился прежде. Но следом за этим я сразу же подумал о всех странностях, что происходили со мной сегодня и в день ДТП. Наверное, это просто паранойя.
– Никаких.
*
Я дождался медсестры. Это была спокойная, пожилая женщина, которая аккуратно и безболезненно зафиксировала мои конечности и обработала ушибы.
– Главное, чтобы сотрясения мозга не было. Самое неполезное, что у тебя может быть. Вон, к чему ведет, – медсестра поправила на переносице очки.
Все то время, что она поправляла мне шины, женщина странно на меня поглядывала. В конце концов она встретилась со мной взглядами и неловко рассмеялась.
– Ох, извини. Все не могу вспомнить, где тебя видела. Напомни мне, пожалуйста, свое имя?
Я подумал, что уж точно не на концертной афише она меня видела, как бы мне того не хотелось. Я ответил:
– Мин Юнги.
Медсестра всплеснула руками.
– Точно-точно. В соседнем здании. Своего родственника туда водила. Ты маленький еще был… Как изменился. Ох, как тяжело, как тяжело…
– Что тяжело? – Сосредоточился я, в душе не чуя, о чем мне толкуют.
Женщина махнула рукой.
– Ох, не важно уже. Юнги. Встреча какая, – медсестра направилась к выходу из палаты. Но я ее остановил.
– Что в соседнем здании?
– Взрослая больница, – ответила помощник докторов так, будто я спросил очевидную вещь. Я уточнил:
– Про которое вы говорили?
Вид у медсестры был неуверенный. Все-таки не взрослая больница? В конце концов, я уломал ее.
– Психиатрия, – немного уклончиво ответила она и скрылась из виду.
*
Я лежал в темноте, раскинув руки в стороны и закрыв глаза. Если я когда-то и был в больнице, то это сейчас ощущалось. Наступление ночи в детском отделении не приносило страха. За картонными стенами палаты смеялись, смотрели фильмы, укладывали маленьких детей. Я подумал, что тоже был бы не против что-нибудь посмотреть. Но, как вы помните, мой телефон априори не мог заработать от одного лишь моего желания. Я поворочался, тяжко вздохнул и решил, что сегодня я буду смотреть сны.
Я переставал чувствовать свои ноги, напряжение в шее пропало. Я не чувствовал боли, но чувствовал сильный энергетический спад и опустошенность. Я и не заметил, как провалился в сон.
*
У меня резко отложило уши, будто бы я только что вынырнул из воды. Я покачнулся и распахнул глаза.
Белый кабинет, напротив меня сидит женщина в белом халате и заполняет какие-то бумаги. Я повернул голову вбок и увидел сидящих рядом со мной дедушку и бабушку, а затем недоуменно обвел взглядом помещение. Врач разговаривала с моими родичами, а я опустил глаза на свои дрожащие руки.
– Это очень сильная травма. Какие признаки потрясения проявляются до сих пор? – Спросила женщина и многозначительно посмотрела на моего деда. Тот не понял, чего от него хотят. Бабушка сделала жест рукой.
– Ребенка выведи.
Дед мягко взял меня за плечи, помогая мне подняться со стула, потом взял за руку и вывел из кабинета в коридор.
Коридор был длинным и неуютным. Я опустился на лавку, хмуря брови. Мне здесь не нравилось. Я кусал заусенцы и нервно подергивал ногой. Когда я делал последнее, я представлял себя рассерженным котом, который бьет хвостом о пол.
Мое внимание привлек шум в конце коридора. Я представил, как настороженно повожу ухом, будто я большая кошка, и затем устремил прищуренный взгляд в сторону посторонних звуков.
– От меня не отходить, людей не пугать. Как же сложно с вами, с детьми. Инциденты какие-то постоянно случаются. И это я не только про приемных, – человек, который вел этот монолог, был явно не в духе. Из-за угла вынырнул мужчина, как-то очень грубо тащивший за собой мальчишку. Я фыркнул. Разве можно говорить так с детьми? Старый гад.
Но ребенок, еле успевавший переставлять ноги, вовсе не выглядел удрученным. Он оживленно вертел головой по сторонам. А заметив меня, парнишка и вовсе заулыбался.
Я напрягся. Мужчина провел ребенка мимо меня прямо к кабинету, где заседала моя бабушка, и бесцеремонно распахнул дверь.
– Там занято, – сообщил мужчине мой дед.
Тот в ответ недовольно ругнулся и посадил ребенка рядом со мной.
– Я отойду, а ты сиди, понял? Ты меня понял? – Этот человек будто вечно куда-то торопился. Не люблю таких.
Этот действующий мне на нервы тип потряс миниатюрного подростка за запястье. Это было так неприятно видеть, что я громко стукнул ногой по полу. А что ему в ответ это дитя?
– Дядечка, вы идите, я посижу, не переживайте. Куда же я убегу? – Глаза парнишки источали свет, в них читалась чисто детская невинность. На его лоб падала густая рыжая челка, округляя его лицо и делая его еще более милым. По крайней мере так казалось, когда мальчик находился в профиль по отношению ко мне. Рыжий постоянно крутил головой по сторонам, словно сова, ерзал и болтал ногами. Удивляюсь на таких. Приходят в незнакомое место, где их скорее всего будут страшно мучить лечением, и веселятся.
Мужчина кинул подозрительный взгляд на маленького будущего пациента и отошел от него, направляясь на поиски кого-то или чего-то. А мальчик тут же подъехал по скользкой деревянной лавке ко мне. Мой дед, видимо, не увидел ничего плохого в новом знакомстве. А вот я насторожился. Я снова представил себя в виде кота, у которого на загривке встала дыбом шерсть. Вид у этого подозрительно веселого детеныша человека был неоднозначный.
– Привет! – Обратился ко мне единственный ребенок кроме меня, находившийся в этом холодном, выкрашенном голубой краской коридоре. – Я Чон Хосок!
Я поглядел на парнишку искоса и буркнул:
– Ты что, маленький? Тебе что, 5 лет?
Мальчик еле заметно дернулся, но его мимика полностью противоречила тому, что творилось с его телом. Широкая улыбка будто бы была его карнавальной маской на палочке, которую ребенок игриво подносил к лицу. Хотя, возможно, что он просто глупый. Кто станет улыбаться, когда тебя притащили в больницу? Только дураки.
– Да, я маленький, но мне 11, – гордо заявил Чон Хосок.
Я презрительно хмыкнул.
– В 11 лет можно вести себя и посдержаннее. Чего ты ко мне пристаешь?
Мальчишка уперся руками в участок лавки между своих коленей и заболтал ногами.
– Ничего я не пристаю. Мне просто скучно. Я хочу с тобой подружиться.
Я повернул голову к рыжему. Как же он уже на этом этапе бесил меня. Его образ пятилетнего сосунка должен был растопить мое ледяное сердце, но этого не произошло. Я смотрел на него и просто ненавидел всей душой. Может, виной тому было мое настроение или серьезная болезнь, из-за которой я и оказался здесь? Нет. Я уверен, что не это. Просто мальчишка – отсталый дебил. А настроение у меня всегда не самое лучшее.
– Я свой номер кому попало не даю, извини.
– Зачем мне твой номер? – Даже обиделся паренек. – Ты машина, что ли, чтобы я тебя по номеру искал? Мне твое имя нужно.
– Порше Кайен.
– Интересное имя. Но мне больше Хендай Соната нравится.
А он дерзкий. Поймал мою волну сарказма. Но я его все равно в друзья жаловать не собираюсь. Я попытался перевести тему разговора.
– По какому же поводу ты сюда заехал, Хендай Соната? Бак опустел?
– Шину проколол.
Мой дед к тому времени решил, что меня можно оставить одного наедине с этим человеком, у которого на лбу было написано: « Я социализирую тебя, интроверт несчастный», и пойти проведать бабулю.
– А если серьезно, – поменял так любимое мною направление любого разговора Хосок. Направление к черту. – Я навредил своим соседям по комнате.
– Ты уже в колледже учишься и травишь соседей по общежитию некачественным супчиком из пакетика? Мой парень.
– Тараканов в носки подсыпаю.
– Оу. Считай, ты мой потенциальный друг.
Рыжий паренек заразительно засмеялся. Заразительно для всех кроме меня. Я только лишь покашлял, прочистил горло.
– Заразно смеешься.
– Кто же так говорит? У меня по родному языку пять, поэтому я поправлю тебя. Нужно говорить «заразительно».
– Нет, единственное, чем ты можешь меня заразить, так это бешенством.
Хосок не растерялся.
– Это точно, я так взбесился тогда.
Мне его фраза показалась незаконченной.
– После чего? – Я чувствовал себя так убого, когда спрашивал это. Не люблю проявлять интерес к словам людей, которым не хочу давать даже хотя бы малейший намек на какую-либо связь между нами. Вообще, меня не устраивало, что этот некто так легко проложил путь к моим интересам буквально за пару минут. Он будто видел меня насквозь и подстраивался в угоду мне. Или себе. Ох, да какая вообще разница, главное, что я ему не поддамся.
Паренек как-то театрально вздохнул.
– Детдом.
– Дед Дом? Твой родственник был европейцем?
– Какой родственник? – Вдруг захохотал Хосок. – Ну приют. Ну детский, – у него даже слеза от смеха потекла. Или не от смеха. Мне опять стало неловко.
– Тоже родителей нет? – Тут мое сердце с позором дрогнуло. Побили, наверное, беднягу. В детдоме-то.
– Как бы есть, – помотал головой парнишка. – Это я просто сравнил то, что творится сейчас у нас в семье, с тем, что мне…
Хосок посмотрел куда-то мимо меня.
– …знакомо. Ну да. Угадал. В автокатастрофе погибли. Я приемный.
Я удивился такому совпадению. Ведь мои родители тоже погибли в ДТП примерно 3 года назад.
– И у меня, – ответил я, даже позабыв отшутиться о «приемном».
– Правда? – Уже как-то более задумчиво спросил у меня рыжий. Что-то поменялось в его поведении. Если раньше он буквально прожигал меня взглядом своих широко распахнутых от восторга глаз, как лазерным лучом, то сейчас Чон не слишком быстро, но все же отводил глаза, стоило мне на него посмотреть.
– Лобовое столкновение.
– Да, столкновение.
Напряжение вернулось ко мне и оно возросло. Этот молодчик ничего мне не делал, но чувство хорошо скрываемой мной озлобленности никуда не уходило. Хотя я понятия не имел, что за жизнерадостный псих сидит передо мной, у меня возникло такое знакомое и изрядно надоевшее мне чувство дежавю. Больница. Рыжий приставала. Я легонько потряс головой. Я решил, что беседа зашла не туда и вдаваться в подробности точно не стоит. Но вышло иначе.
– Дедушка сказал, что другую машину вела женщина, а женщина за рулем – это дело сомнительное. Я не старый хрыч и никого бы не винил, но она и правда сама неудачно завернула. И был дождь, – я проговорил все на одном дыхании. – А могли бы быть живы, если не такая несвоевременная женская глупость.
Я говорил очень отстраненно. А как я мог еще говорить? Меня в тот день рядом с родителями не было. Ничего с этим не сделаешь.
Внезапно для меня и к превеликой моей радости Хосок и сам сменил тему разговора.
– Так как тебя зовут, Мицубиси Лансер?
Он никогда от меня не отстанет.
– Ми…
– Ну, без шуток!
– Мин Юнги.
В коридоре раздался звук шагов. Это тот самый гадкий тип возвращался к скамейке. Я уже почти скривил лицо, но тут распахнулась дверь кабинета. Мои родичи закончили чесать языки с врачом и снизошли до возвращения ко мне.
– Идем, – бабушка подняла меня с места. – Класть тебя не будут, пропьешь курс таблеток.
– От чего ты лечишься? – Встрял мой новый знакомый. Я ответил, что знал.
– Нервы на почве учебы, – лаконичный ответ достойного спартанца.
– Ааа… А я…
– Заходи, – мужчина вытащил Хосока, спрятавшегося за меня и моих родных, на свет божий и подтолкнул его к освободившемуся кабинету. Тот лишь успел шепнуть мне:
– Я тебя разыщу, Мин Юнги.
О нет…
– Когда папа придет? – Глухой голос Чона.
– Не знаю, но чем скорее, тем лу…ччч…шшш…
Я начал просыпаться. И, медленно выныривая из сна, я думал, что он все же найдет меня. Этот точно найдет, слов на ветер не бросит.
– Юнги, Юнги!
Я замотал головой. Боже, лучше поскорее проснуться.
– Чего нет? Кровь сдавать айда!
Я еле-еле приоткрыл глаза.
– Вы с ума сошли? Я же в обморок спросонья брякнусь.
В моей палате горел яркий свет, и я прикрыл лицо рукой.
– Не брякнешься. Будет он мне тут еще брякаться. Чай не переломы, доползем до процедурной. Вставай!
========== 4. Mama ==========
POV Hoseok
Около семи лет назад.
– Я так люблю людей. Они все такие красивые и милые, – я улыбался, сидя в машине позади матери, держащейся за руль. Автомобиль неспешно катил по залитой солнечным светом дороге. Я был так счастлив в тот день. Я чувствовал себя счастливым просто потому, что я живу в Южной Корее, просто потому, что еду куда-то с близкими мне людьми, и мне не нужно идти в школу. Нет, не просто куда-то. Я точно знал пункт назначения – фестиваль, на котором я буду танцевать. А танцую я ох! – как хорошо. Заниматься любимым делом, зная, что твоя семья любуется и гордится тобой – что может быть лучше? Счастье захлестывало меня.
Моя сестра Давон, сидевшая сбоку от матери, усмехнулась.
– Даже учителя в школе и мамин начальник? Эко ты замахнулся!
Я широко улыбнулся в ответ.
– У меня хорошие учителя. Я их очень люблю. А мамин начальник… – Я демонстративно задумался, берясь за подбородок. – Ну не всем же людям всегда быть милыми. Это не люди, это котятки какие-то тогда получаются.
Мама осталась ответом довольна. Она кивнула сестре на бардачок, чтобы та покопалась в нем в поисках диска с музыкой. Это всегда было моей любимой частью в поездке на машине. Ехать нам долго – до Тэгу, и дорога будет интересней с музыкой. Я внимательно отслеживал действия сестры. И в определенный момент я заверещал:
– Этот! Ставь этот!
– Почему мы постоянно ставим то, что хочешь ты? Ма-ам!
– Потому что я маленький и милый ребенок, разве не правда?
– Ну, поставь ты уже, что Хосок хочет. А то он убьет нас своим писком. Тем более, что у твоего брата сегодня крупный дебют.
Сестра, которая была старше меня на пять лет, смирилась. Она наладила магнитолу и повернулась ко мне.
– Волнуешься, приятель?
Я надул щеки.
– Вовсе нет. Если бы я ехал с тренером и остальными ребятами, то я был бы недоволен. С вами веселее.
Давон удивилась.
– Неужто с нами лучше, чем с ровесниками?
– Ага, – и я ни разу не лукавил. Дорога предстояла не близкая, но я не думал, что устану от любимых родных на пути от Кванджу к Тэгу.
Вспоминая о таких поездках, я всегда улыбался. Не могу сказать точно, что в них было такого уж сильно радостного, но наши впечатления собираются из мелочей. И я любил лелеять их.
К середине нашего путешествия я начал уставать и решил, что подремать – весьма неплохое решение. Я оттянул от живота неприятно сдавливающий меня ремень и скользнул рукой вниз, чтобы отстегнуть его и спокойно растянуться на заднем сидении.
Внезапно Давон огрела меня по уху.
Я пребывал в праведном негодовании, которое сразу же выплеснул на сестру:
– Что ты делаешь?!
– Нельзя отстегивать ремень.
– Но я хочу спать, мне неудобно спать с ремнем.
– Как-нибудь поспишь, – уже не так строго, а больше задумчиво подытожила сестра. Мама вздохнула и вытащила диск из магнитолы. Плейлист шел уже по второму кругу, так что я не противился данному самодурству. Сразу же активизировалось радио:
«-…ожидаются кратковременные ливни. Автолюбители, будьте осторожны, а лучше переждать это атмосферное явление дома – с чаем и теплыми одеялами. Приятного дня.
– Спасибо, а теперь переходим к новостям спорта…»
– Где-где ожидаются? – Переспросила у невосприимчивого к вопросам приемника мама и покрутила ручку, разыскивая более подробный прогноз на других радиоканалах. Я смирился со своей скованностью ремнем безопасности и прилег, как мог, много ворочаясь и кряхтя.
– В дождь приятнее спится, – вывел я догмат. Я медленно погружался в сон, хотя обычно днем не спал. Но сон в транспорте являлся исключением.
*
Сначала я не понял, что меня разбудило. Мне показалось, что у меня шумит в ушах и шум все возрастает и возрастает. Я резко сел, зашипев от того, что чертов ремень больно резанул мой бок. Я огляделся. Мама сидела за рулем хмурая, Давон тоже задремала. А по стеклам били мелкие капли. Даже дворники не справлялись с тем обилием воды, что лилось на нас с неба.
– И правда пошел, – я зевнул и поправил на себе толстовку.
– Да уж, – последовал незамедлительный ответ от мамы. – Нам стоит остановиться и переждать.
– Ты что, ты что? – Я даже испугался. – Мы же опоздаем!
– Мы можем позвонить. И я не думаю, что организаторы будут открывать фестиваль в такую погоду. Тоже подождут.
– Мам, а вдруг нет? – У меня сжалось горло и в голосе проскользнула жалобная нотка. Я ни в какую не хотел останавливаться. Но мама резонно заявила:
– Милый, я не хочу попасть в аварию. У меня в машине ты и Давон.
Я вздохнул и согласился с родительницей. К тому моменту дождь уже превратился в подобие тропического ливня. Такие сильные, кратковременные дожди не были редкостью в нашем климате. У меня даже существовала любимая песня, которую я любил слушать в пасмурные дни. Я вспомнил о существовании своего плеера и потянулся за своей сумкой, стоящей на полу. Но ремень, который задеревенел при моем рывке к своим вещам, не дал мне достать ничего. Я сердито заворчал и спустил ноги на пол, наконец-таки дотягиваясь до заветного рюкзака и вытаскивая плеер из его кармана.
– Совсем ничего не видно, – мама нервным движением притянула к себе карту автомобильных дорог, разбудив шуршанием страниц мою старшую сестру.
– Ох, дождь…
– Здесь должно быть поселение. Только как бы завернуть поудачнее, – мать вглядывалась в непроглядную завесу ливня.
Я попытался было помочь ей с поисками удачного кармана на обочине, но толку от меня было мало. Не было видно ничего. Поэтому я лишь опустил взгляд и вставил поочередно наушники в уши. У меня они были до жути неудобные, пластмассовые, от них быстро уставали уши, поэтому долго музыку в них я никогда не слушал. Я пытался закрепить выскальзывающие из ушей пластмасски хоть как-то, но у меня плохо получалось.
Пока я возился, я почувствовал, что мы медленно заворачиваем. Тогда я уже жалел, что мы не остановились раньше. Но мама – опытный водитель, она точно справится.
В конце концов, я закрепил наушники в ушах и с облегчением вздохнул.
И тут я почувствовал, как машина дернулась и затем с кошмарной силой сотряслась. От неожиданности я сильно уперся ногами в пол, а руками, которые не успели оторваться от моих ушей, обхватил голову и сильно зажмурился. Ненавистный мною ремень безопасности впился в мое тело так, что я забыл, как нужно дышать.
В моей голове за долю секунды пронеслись мысли о землетрясении, конце света и нападении неведомого. Но все оказалось проще. Скрежет металла превышал звучание музыки в моих наушниках в тысячу раз.
Я долго сжимался в комок, успев выкрикнуть за это время какие-то вопросы Давон и матери. Это испуганное положение и спасло мою жизнь.
Я медленно открыл глаза. Лучше бы я не делал этого. Никогда не делал.
Лучше бы я погиб в тот день вместе с моей семьей.
Меня вытаскивали из машины, а я кричал, чтобы сначала вытащили маму и сестру. От собственного крика у меня разрывалась голова. Страшнее того, что я увидел внутри салона нашего семейного автомобиля, не могло быть ничего. Мне казалось, что от ужаса у меня так сильно сузились зрачки, что я ослеп. Я пытался выцарапать глаза ногтями, рвал на себе волосы, тело тряслось и каменело в одно и то же время. Но своим криком я точно мог бы убивать.
– Девушка мертва.
Нет, нет, нет, нет… НЕТ!
– Вытаскивайте женщину, ее еще можно спасти.
Да, да, да, да… ДА!
У меня так болело мое тело… Так болело, будто бы я отчаянно пытался забрать боль моих родных себе.
Я вырвался из чьих-то рук, с размаху шлепнувшись в размытую ливнем грязь, и забился в истерике. Мои мышцы сокращались так, будто меня одолел столбняк. Но я все же кинул один, полный боли и ненависти взгляд на картину ДТП.
Из машины, с которой произошло столкновение, тоже вытаскивали ребенка. В его взгляде застыло тупое недоумение. Потом он тоже начал агрессивно отталкивать спасателей. Меня затрясло еще сильнее от тех невероятных злости и раздражения, что были в его глазах.
За что твоя семья покусилась на мою? Мы же просто ехали, мы никого не трогали, хотели уже остановиться. Почему вы так гнали прямо на нас? Мне больно. Больно…
Мое сознание поплыло. Я начал задыхаться. Мне наконец удалось оторвать взгляд от мальчишки. Силы покидали меня и последним, на что я уставился перед тем, как потерять сознание, стал желтый зонт, прибиваемый ливнем к дорожному покрытию. Желтый… Цвет солнца и надежды.
Как ты видел все это, Мин Юнги? Неважно. Я очень добрый. Я люблю людей. Мне очень страшно от того, что я кого-то ненавижу. Нет. Не хочу, не хочу! Поверь…по…
*
–…верьте мне, – я упал духом. Мои глаза невыносимо щипало от слез. Это все еще я, Чон Хосок. Я потерял свою семью в аварии. Ни маму, ни сестру не удалось спасти, но я никого не виню. И сегодня меня приняли в детский дом в родном городе.
– Милый, – ко мне склонялись добрые лица. – Тебя никто здесь не обидит. У нас все очень строго.
Я сильно дрожал, прижимая руки к груди, и никому не верил. Мне принесли воды и протягивали мне мои таблетки, которые я пропивал уже больше месяца, как мне казалось. Не хочу…
– Не надо… Они не действуют, мне не помогает…
–… Как это не помогают? Все помогает, тебе же лучше.
«Тебе же лучше»… Меня пробирало на горькое «ха-ха». Вот я вновь глотаю лекарство, преодолевая сопротивление мозга. Спустя какое-то время я начинаю чувствовать легкую апатию и сонливость.
– Нам очень жаль, но у тебя совсем не осталось родных. Но здесь они появятся, Хосок. Здесь дети обретают свои новые семьи.
Я слушал и ничего не отвечал. У них не получалось меня убедить. Хотя лекарства и притупляли мою боль, но я ничего не забывал. Я хорошо помнил все, что произошло некоторое время назад.
– Малыш, к тебе гости.
Я приподнял голову, глядя в темноту предбанника. Мне никого не хотелось видеть. Начиная со дня трагедии, унесшей моих родных, во мне начала расти горькая обида на людей. Как же несправедливо все происходящее в этом обществе.
Но человек, зашедший в комнату, не вызывал у меня отторжения. Наоборот он протягивал мне ниточку надежды и веры в свое будущее.
Я был очень рад видеть своего хореографа.
Я стыдливо утер слезы и поднялся со своего места, делая шаг навстречу знакомому взрослому.
– Привет, Хосок, – мужчина приветливо улыбнулся, подходя ко мне и заключая меня в свои объятья. Слезы снова было потекли по моим щекам, но я всячески преграждал им путь рукавом своей рубашки.
– Я так счастлив Вас видеть, – таким жалким – заплаканным и замерзшим – я предстал перед своим учителем. Таблетки набирали силу и я еле удерживался на ногах. Мой тренер посадил меня обратно на стул и присел передо мной на корточки, держа мои руки в своих.
– Как ты себя чувствуешь?
Слезы еще сильнее сдавили мое горло. Но я проглотил болезненный ком и произнес:
– Все хорошо. Простите, что я не появился на том выступлении, – мой голос задрожал и сел.
Учитель издал изумленный возглас.
– Что ты? – Он замотал головой. – Ты что, Хосок? За что ты извиняешься? Да разве я сержусь на тебя?
Я не мог сфокусироваться на глазах своего «второго отца» и тяжело дышал.
– Я не знаю…
Я растерялся в этой ситуации, но повернулся к своим новым опекунам, вспомнив о более важных вещах.
– Мне… можно будет ходить на танцы?
Я отчаянно цеплялся за возможность заниматься любимым делом, как за соломинку. Уже тогда я понимал, что забрасывать то, что дает мне глоток свежего воздуха в удушающей неизвестности будущего, это не вариант.
Сотрудники детдома переглянулись. Я так боялся, что сейчас мне запретят покидать пределы нового жилища. Но…
– Конечно. Это маленькие детки у нас обучаются внутри приюта. А ты сам и в школу ходить будешь, и на танцы.
Я выдохнул.
– Спасибо.
Работники детского дома поднялись с мест и вежливо оставили помещение, давая мне переговорить со знакомым, взрослым человеком, который и сам мог приглядеть за мной.
Больше мне ничего не нужно было узнать и я спокойно отпустил их, взглянув, наконец, на своего тренера по танцам. Тот смотрел на меня встревоженно.
– Хосок, – Он протянул руку к моим волосам, мягким движением растрепав их. – Ты такой маленький. Мне тяжело думать, что такой жизнерадостный мальчик, как ты, попадет в такое место. В Кванджу с этим делом все в порядке, но… дети в приютах совсем другие. И большинство из них живут здесь с младенчества. И мам у них никогда не было. А ты мягкий, добрый. Рано тебе становиться взрослым и учиться выживать.
Я молча кивал. Мне и самому было страшно. А тренер рассказывал такие жуткие вещи. Страшно…
–… и у меня к тебе предложение.
Я потряс головой и потер ушные раковины. Мои уши будто заткнули ватными тампончиками и я нечаянно пропустил часть речи учителя.
– Предложение?..
– Да, – взгляд мужчины прояснился. Он переминался с ноги на ногу несколько секунд, будто потеряв равновесие, хотя его пятки были плотно прижаты к полу.
– Пока ты был в больнице, я много размышлял над тем, чтобы усыновить тебя. Жена не против. Детей моих знаешь.
Я сам не понял, как оказался на ногах.
– Что вы… Что… – Я прижал ладони к своим щекам и с огромным сомнением и в то же время надеждой посмотрел на тренера. Нет, я совсем не презираю детей из приютов. Они, верно, тоже очень хорошие. Но я так сильно привык к жизни в доме, с семьей. Сейчас для меня не имело значения, что семья учителя – не моя родная семья. Ведь взрослый танцор заменял мне отца, которого, к сожалению, я никогда не видел. Или был очень маленьким, чтобы запомнить того, кто должен был воспитывать во мне настоящего мужчину. Однако, даже будучи еще 11-летним ребенком, я понимал – у моего горячо любимого учителя своя семья.
– У вас же Тэхен и Джин, нет, нет, я не могу, я буду мешать!
Мужчина взял меня за плечи.
– Они не против, вы же вместе занимаетесь. Им нравится, как ты танцуешь.
Я раскраснелся. Мне так хотелось вернуться в танцы.
– Правда?
Тренер уверенно кивнул.
– В нашем доме достаточно места для тебя.
Мои руки непроизвольно коснулись лица. Пальцы крепко переплелись перед губами. У меня сперло дыхание от восторга. Но я продолжал твердить, восхищенно глядя на мужчину:
– Вы очень добры. Это предложение слишком…оно слишком… – Я поджал губы, сглатывая.
– Ох, Хосок, начал говорить, как барышня, – засмеялся мой «отец», потряхивая меня за плечи. Он призывал меня взбодриться. – Хоть сейчас усыновлю. Документы все суну им, ох, и много же их собирать пришлось.
Я не выдержал.
– Вы столько для меня делаете! – Разревелся я.
Тренер крепко обнял меня.
– Потому что ты заслуживаешь этого.
*
Мой моментальный переезд с самого порога детдома в новое жилье представлялся мне немного иначе. Подумать только, мое будущее вроде бы уже решилось, когда заведующая покашляла и начала водить ручкой по бумаге о моем приеме в приют, и вот, линия судьбы снова сделала крутой изгиб, ведя меня в дом тренера по танцам. Учитель много ворчал насчет того, что меня тут же пришлось выписывать из приюта обратно на свободу. Им с женой пришлось порядком повозиться. Половину того времени, что тренер с моей будущей приемной матерью вызволяли меня из детдома, я провел на прежнем месте, сжавшись комком на стуле и почти засыпая под действием таблеток. Но потом кто-то удосужился вспомнить о том, что я маленький ребенок, и меня нужно чем-то занимать, хотя сам я хотел остаться рядом с новой семьей.
Меня с милыми уговорами на уровне детского сада повели прогуляться по коридору. С детьми – главными обитателями детдома – контактировать не было смысла, ведь меня забирали. Так что единственный контакт, какой нам удалось установить, был беглым зрительным контактом.
Сначала мне показалось, что дети здесь такие же, как в моем детском саду, такие же, как в любой школе, такие же простые ребята, каких я вижу на занятиях по танцам. Но постепенно я начал осознавать, что же все-таки у этих детей не так. Не посчитайте меня глупым и неспособным хорошенько собрать в кучу все свои мысли, но я постараюсь объяснить вам на пальцах, что я понял тогда.
Отличается взгляд. То есть, к примеру, когда я говорил со знакомыми ребятами – своими друзьями, то они всегда спешили похвастаться тем, что они умеют и что у них есть. Чимин любил танцевать перед большим скоплением народа, а Джин гордился своей внешностью. Когда Чимин и Джин делали то, чем гордились, они всегда смотрели на тебя жадно и требовательно. Они хотели твоего внимания или даже одобрения. Ребята были уверены в своем успехе и упивались тем, что им давали в награду за их преимущество. Так вот взгляды этих детей были чем-то похожим. Жители детдома смотрели на тебя так, словно им что-то было нужно от тебя. Но при этом они не собирались давать тебе что-то взамен. Ты просто должен это дать им, потому что их право – не достоинство, а недостаток. Они приютские дети, и только поэтому ты обязываешься быть для них чем-то большим, чем ты есть на самом деле.
В общем-то, вскоре я позабыл о всех детских домах на всем белом свете. Как только я оказался в машине рядом с новой семьей, я начал мечтать о таком же новом для себя доме.
Да, я представлял, что стою на тротуаре перед большим домом, крепко сжимая ручку чемоданчика на колесах в руке, а навстречу мне выбегают Тэхен и Джин и…
Я совсем позабыл о том, что дом – это квартира – не менее крупногабаритная, но все же квартира. Причем я неоднократно бывал в ней на днях рождения тех же Тэхена и Джина. А мой чемоданчик на колесах – это маленький рюкзак с тем, что мне разрешили взять из дома, когда я был в нем последний раз в период своего несовершеннолетия.
Никто не выбежал ко мне навстречу из многоэтажки, что было логично. Мой тренер и его жена ввели меня за руку в красивый, чистый лифт, и тот, плавно тронувшись, помчался к верхним этажам. Я дрожал, но не от холода, а от сильной радости. Я был так взбудоражен. Неужели я буду жить с друзьями в одной квартире? Так здорово. Мне уже нравилась моя вторая мама, мой второй отец – для меня он, правда, являлся первым. Но наверняка придется привыкать к новым порядкам чужой семьи. Ой-ой-ой. Вот будут заставлять меня делать зарядку каждое утро, запрещать таскать еду из холодильника и чистить зубы прямо в ванне, если, конечно, такие запреты бывают. А вдруг? Что-то страшно.
