Текст книги "Несчастный случай (СИ)"
Автор книги: Arlette Rosse
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)
– Что?
– Я запомнил тебя. Я видел тебя в своих снах. Однажды я сорвался и меня повели к психологу. И там, у самого кабинета, я встретил тебя.
Я слушал Хосока молча и практически не дышал. Мои глаза, кажется, тогда остекленели.
– Меня кормили таблетками, разбирали со мной ситуацию. Сошлись на том, что во всем виноват дождь. Но я хотел поговорить с тобой. И представь, каково для меня было осознать, что ты ничего не помнишь. Я не понимал: ты притворяешься или и вправду ничего не помнишь? Мне пришлось смириться. Я хотел пережить эту травму вместе с тобой, а ты не говорил об этом. И все это время я просто пытался подружиться со своим страхом. Делал из себя клоуна, чтобы навсегда стереть из своей памяти то, что сломало меня. Веселился, веселил тебя… Но я никогда не получал никакой отдачи! Ты забирал мою энергию, но ничего не давал взамен! – из глаз Хосока брызнули слезы. Я сделал шаг к нему, он – от меня. – Никогда. Да… Да, нам было весело, мы хорошо дружим… Но все равно самыми ужасными минутами в моей жизни были те минуты, когда я ложился вечером в кровать, оставаясь наедине с настоящим собой – уставшим, испытывающим боль потери, собой, который мог грустить и думать о серьезных вещах. Я всегда был таким одиноким.
Я сдал свои позиции.
– Ты же знаешь, что я люблю тебя. Хочешь, я перееду к тебе и буду ночевать с тобой? Если тебя больше никто не может поддержать… Что я могу сделать для тебя? Я стараюсь быть хорошим другом. Хосок…
– Ты ни разу не говорил со мной о том, что меня волнует.
– Но я тоже старался отвлекать тебя! С тех самых пор, как ты рассказал мне о своем горе, когда мы с тобой познакомились.
– Не нужно меня больше отвлекать! – Хосок ударил кулаком по своему бедру. – Я хочу знать, что произошло!
– Ты же сам говоришь, что шел ливень, вот, что произошло! – Кипятился я.
– Я не верю в это!
– Почему ты опять не веришь? Ты ничему не веришь!
– Потому что ты мне рассказал перед Днем Памяти, что ты поссорился со своими родителями! Я не мог перестать думать о том…о том, что ты разозлил своих родителей, и они перестали быть бдительными на дороге!
Я расправил плечи, тяжело дыша. Мою голову сдавило. Хосок задел какую-то струну в моей душе. И я начал вспоминать то, от чего мой мозг так яростно меня охранял.
– Хосок, это неправда.
Парень смотрел на меня молча, не шевелясь. По его щекам текли слезы.
– Ты пытаешься найти виноватого. Но разве… – я начал думать, отгоняя от себя странные мысли. – Разве ты не пытался расследовать это дело? Узнать о нем побольше? Я бы так сделал…
– Там сказано про дождь.
– Значит, так и есть. Хосок, пожалуйста…
– Но ты заставил меня усомниться в этом. И я не мог поговорить с тобой об этом целый год.
– Почему заговорил сейчас?
– Потому что я уже заболел от горя, – признался Хосок. – У меня начала подниматься температура от стресса.
Мой друг позволил мне подойти к нему и пощупать его лоб и руки. Его лицо горело, а руки были холоднее льда.
– Я подумал, почему я вообще должен молчать? Я говорил об этом с Хеной…
– Значит, с ней ты говорил, а на меня молча баллон катил? – Я отошел от Чона. – Хорош друг! С девчонкой какой-то едва знакомой говоришь, а со мной!
– Потому что я берег тебя, дурак! Я жертвовал собой ради твоего спокойствия, а ты всегда был эгоистом, который не хотел нормально поговорить со мной о моих проблемах!
– Чего ты врешь? Мы говорили с тобой, я всегда тебя успокаивал! Я всегда хочу о тебе заботиться, я тебя по дыханию узнаю, настолько я внимателен к тебе!
– Но мне это не помогает! – Хосок зарыдал.
– А я виноват?
Парень открывал и закрывал рот, его дыхание сделалось рваным.
– Пожалуйста, вспомни хоть что-то для меня. Пожалуйста. Пожалуйста, убеди меня в том, что я не ошибаюсь. Или в обратном. Поговори со мной. Я не могу успокоиться, мне нужно понять, что произошло, я уверен, что все не так просто, я чувствую это…
– Хосок…
– Скажи мне правду. Я умоляю тебя.
– Если я скажу, что это я довел своих родителей… – Я прикрыл глаза, стараясь успокоиться. – Если я скажу, что это я виновен в аварии… Ты успокоишься?
Я распахнул глаза, глядя на Хосока. Мой друг шмыгнул носом и очень медленно кивнул.
– Ты убьешь меня за это? Ты, наверное, хочешь мстить?
– Нет, – голос Хосока дрожал. – Я не хочу.
– Ты сможешь простить меня?
– Да… Я смогу. Пожалуйста, скажи…
– Я многим готов пожертвовать для тебя, – сказал я. – Даже после того, что ты сказал мне, я хочу оставаться твоим другом. Я действительно люблю тебя, как родного. Хосок…
– Скажи.
Между нами повисло молчание. Во мне боролись два состояния, которые то и дело сменялись во мне за последний год. Тепло – это было любовью к лучшему другу. Холод – ревность, непонимание, почему Хосок отдаляется от меня, почему наша веселая компания распалась. Я вздыхал, подбирая слова. Хосок всхлипывал и ждал моего ответа. Я не считал, что он выглядит жалко. Ему и правда больно. Он хотел разделить со мной не только радость дружбы, но и наше общее горе. А я никогда не умел с ним правильно дружить. Да, я вспомнил, что был там. Да, я вспомнил свою ссору с родителями. Я вспомнил страх и боль. Я старался убедиться в том, что это не Хосок мне внушил мысль, что именно машина моей семья столкнулась с машиной его семьи. Может быть, он манипулировал мной? Тем, что у меня похожая ситуация? Нет. Нет, что-то мне подсказывало, что все это правда. Мое подсознание выдавало мне страшные картинки.
Мы молчали около минуты. Прости меня, Хосок… Прости, я…
– Я не виноват. Я ничего такого не сказал и не сделал. Похоже, что наши родители просто не увидели друг друга…
«ОСТАНОВИСЬ!»
–…или что-то другое было на дороге, что остановило их. Это был несчастный случай.
– Юнги…
– Прости меня.
– Юнги!
– Пожалуйста, поверь мне, – сказал я грубым тоном.
Хосок смотрел на меня, как на предателя. А потом застонал, сорвался и побежал. Он распахнул дверь, ведущую из комнаты на незастекленный балкон.
Меня пробил холодный пот. Будто сотни игл, закололи под кожей.
– Хосок!
Я бешено побежал за ним. Хосок вскочил на балконные перила, усаживаясь на них и опасно качаясь.
– Хосок, остановись, пожалуйста, – Я схватил Хосока за рукав его домашней кофты.
– Мне плохо, пожалуйста, оставь меня.
– Давай вернемся в комнату, вместе разузнаем побольше… Я теперь вспомнил, мы можем обо всем поговорить!
– Это ничего не изменит, мне плохо! – Выкрикивал Хосок мне в лицо.
– Пожалуйста, я стану лучше! Хосок! – Я хватался руками за одежду друга, тянул его на себя.
– Я все равно буду всю жизнь одиноким! Я буду одиноким идиотом, которого все дурачат! – Хосок взмахнул руками, и у меня сердце ушло в пятки. Я крепко обхватил друга под мышки и взвалил его на себя.
– Я буду с тобой, ты не одинок.
– Ты всегда так говорил и что толку? – Просипел Хосок.
– Прости меня, прости. Пойдем в комнату, хорошо? – Тело шестнадцатилетнего Хосока было достаточно тяжелым, но я ощущал Чона на своих плечах, как ребенка.
– У меня кружится голова, – еле слышно сказал Хосок, обвивая слабыми руками мою шею. Такое положение мы сохраняли непродолжительное время.
– Я уложу тебя, – пообещал я. – Пойдем?
– Юнги, я не могу так жить…
– Ты болен, тебе нужно в постель, – я пытался осторожно снять Хосока с перил.
– Я уже полжизни болен, – парень резко откинулся назад, хохоча. Я почувствовал, что выпускаю его и испугался.
– Хосок, держись!
– Черт побери! Ха-ха-ха!
– Не отпускай меня!
И тут случилось непоправимое. Хосок сорвался с перил.
– Юнги! – Его истерика сменилась паникой. Я ухватил Хосока за руки, пытаясь держать друга как можно крепче. Я впервые в жизни так сильно испугался не за себя, а за кого-то другого.
– Держи меня крепче, пожалуйста!
Глаза Хосока заслезились от страха и ветра.
– Я не могу…
Я изо всех сил потянул Хосока на себя, замечая, что его ноги вот-вот соскользнут с балкона. Я навалился грудью на голени друга, а руками пытался подтянуть Хосока наверх, но мои руки были слишком слабыми. Я больше не мог сохранять спокойствие.
– ПОМОГИТЕ! – Закричал я что есть мочи. Руки Хосока опасно задрожали.
– Я не хочу умирать… Прости меня, пожалуйста, – Хосок цеплялся за жизнь из последних сил.
– Ты не умрешь, не говори глупостей. Ты вытянул меня тогда в парке. И я тебя вытяну!
– У меня обморок, Юнги, все кончено. Прости меня, я тебя… – Хосок начал закидываться назад. Я запаниковал.
– Нет! – Я сильно вцепился в руки Хосока, но…
Его пальцы разжались, и он полетел вниз.
У меня заложило уши, подкосились ноги. Издавая сипы и хрипы, спотыкаясь и падая, я понесся прочь из квартиры. Я скатился с квартирной лестницы, но вскочил на ноги и продолжал бежать. Я проигнорировал лифт и понесся по лестнице, чудом не переломав себе ноги. Я выскочил на улицу и диким взглядом принялся выискивать Хосока.
Кровь застучала у меня в ушах, заглушая все окружающие звуки, когда я уперся взглядом в фонтан под окнами квартиры Хосока и увидел ногу друга, обтянутую голубой, пижамной тканью. Я опрометью бросился к фонтану.
По поверхности воды уже успело расползтись огромное, кровавое пятно. Пузырьки воздуха, вырывавшиеся из дыхательных путей Хосока, наливались кровью и лопались. Я залез в фонтан и подхватил Чона на руки, стараясь не забыть, как нужно дышать. Обмякшее тело в мокрой одежде было тяжеленным, но я не уронил Хосока, а мягко положил его на асфальт. Я судорожно вертел его голову руками. Затылок был разбит о выступ в фонтане, на асфальт продолжала вытекать кровь. Я, применив все силы, что оставались во мне, разорвал рукав своей рубашки, зубами отрывая от него широкую полоску. Дрожащими пальцами я обвязывал голову Хосока, пытаясь одновременно проверить, дышит ли он и бьется ли его сердце. Я не обнаружил ни дыхания, ни стука, Хосок был без сознания.
Я взвыл и заплакал, как маленький ребенок. Я делал все, что мог только вспомнить. Я на всякий случай перекинул Хосока через колено, чтобы вода вытекла из его легких, но он не закашлялся и не очнулся. Я боялся делать искусственное дыхание и массаж сердца сам, потому что я мог сломать другу легкие, но у меня не было выбора, у меня не было времени. Я забыл телефон, искать кого-либо было бы слишком долгим занятием.
Я сделал все, что мог, но жизнь – это не волшебная сказка. Хосок не ожил. Его обычно веселое, загорелое лицо было мертвенно-бледным, губы посинели, глаза были закрыты, и мне все казалось, что вот-вот дрогнут ресницы, Хосок застонет и повернется на бок, но этого не случилось. Мокрые волосы обрамляли уже неживое лицо.
В тот момент я не думал о том, что скажут его родители, что скажут мои родители, как я выгляжу и что подумают обо мне. Я просто крепко обхватил тело Хосока и зарыдал, обнимая уже неживого лучшего друга так, будто это могло его воскресить. Я впервые в жизни понял, что такое нежелание жить, когда мой плач потонул в шуме воды. Я не чувствовал ни холода, ни чего-либо еще. Я чувствовал только боль, разрывавшую меня изнутри.
То, как Хосока вырывали из моих рук, как меня куда-то тащили и успокаивали, я помню очень плохо. Все это признали несчастным случаем, но я все равно ненавидел себя настолько, что попытался свести счеты с жизнью. Я делал попытки вскрыть вены, наглотаться таблеток, прыгнуть с крыши, но меня постоянно контролировали. Врачам снова удалось подавить все то, что воскресло в моей памяти спустя столько лет. Я удалил переписки с Хосоком, выбросил все вещи, что нас связывали, под контролем родных, снова сел на транквилизаторы и мне удалось позабыть и о Хосоке, и об аварии, потому что так работал мой мозг. Он всегда защищал меня от чувства вины и болезненных воспоминаний, хотя, кажется, что забыть такое невозможно.
*
Я сидел, окаменев от охватившего меня горя, изредка шепча о своих воспоминаниях в бреду, что накрыл меня. Хена отвечала мне.
– Ты не видел меня. Но я подбежала к дому Хосока в тот момент, когда он упал. Я хотела навестить его, сделать ему сюрприз. А там меня ожидал другой сюрприз.
– Так ты и это видела? Если бы ты сказала ему раньше…
Хена помолчала.
– Ты убил его, да?
Я вскинул голову.
– Я не убивал его.
– Но я боялась того, что вы убьете друг друга, так что не отпирайся.
– Это ты его убила, а не я! – Я вскочил с постели девушки, глядя на нее с ненавистью. – Хосок хотел знать о том, что случилось, и оказалось, что не зря!
– Не кричи на меня, – Хена тоже поднялась на ноги.
– Я не могу не кричать на тебя. Я жалею, что я встретил тебя в тот день. Ты заставила меня вспомнить об этом. Ты всегда все портишь! – Крикнул я.
Хена выглядела испуганной. Но я продолжал засыпать ее упреками:
– И какого черта в том ресторане играла эта чертова песня?!
Хена будто проснулась.
– Братья Хосока приехали в Кванджу, чтобы вспомнить брата. Они позвали близких семьи и меня.
– А меня нет? – Я задыхался от ярости. – Это несправедливо! Я его лучший друг!
– Тебя не хотели травмировать.
– А жить монстром – это ли не травма?
Хена не нашлась, что сказать.
– Они ни в чем не винят меня?
– Нет, – Хена покачала головой.
Я направился к выходу, подхватывая под мышку портрет, который написал для меня Чимин.
– Куда ты пойдешь? – Спросила девушка с испугом.
– Домой.
– Пожалуйста, вернись! – Хена побежала за мной, хватая меня за одежду.
– Юнги, ты ни в чем не виноват, это все я, я!
Я резко развернулся к Хене.
– Научись бороться со своими страхами.
Девушка отступила от меня. Я нырнул в ночь.
– Ничего не делай с собой!
*
Я пришел домой сам не свой. Я бесшумной, стремительной птицей залетел в свою комнату, держа в своих руках вынутые из куртки полароид и альбом. Я ненадолго остановился перед зеркалом. С того рокового дня я изменился. Я укреплял мышцы конечностей, чтобы быть сильнее. Я старался изменить свой характер, быть добрее к людям. У меня не очень получилось, Хосок. Я отошел от зеркала. Отложив подарки Хёны в сторону, я рылся на стеллаже, выкидывал вещи из шкафа. Мне все казалось, что я не все выкинул тогда, не все…
И в самой глубине шкафа я нашел самолетик. Пыльный, чуть пожелтевший от времени самолетик, который Хосок сложил когда-то из оставшегося у нас листа бумаги. Я зажал бумажную фигурку в пальцах, кусая губы. Я бережно развернул его. На листе нашими руками было написано то самое послание:
«От Хока, спасителя всея корейских земель, принца Юджина и лекаря Его Высочества. Наставление будущим поколениям, а именно: дружба – это чудо».
И ниже было подписано:
«P.S. Этот самолет – крылатая мечта для моего лучшего друга Юнги»
Я выронил самолетик из рук и побежал в ванную. Мной овладела истерика. Я схватил с полки над раковиной таблетки, которые стояли там, и принялся заглатывать их одну за другой. У меня было дежавю. Я уже пытался сделать так.
Меня стошнило. Я включил воду и умылся, меня трясло. Я стянул с себя футболку и кинул ее в корзину для белья. Я решил вернуться в комнату.
Там я поднял самолет с пола, захватил с собой альбом, взял из ящика стола зажигалку и пошел в ванную. Там я залез в ванну в одежде. Я уселся на ее холодное дно, не отрывая от самолета взгляд.
– У меня больше нет мечты, – прошептал я. – Умерла вместе с тобой.
Я чиркнул зажигалкой и поджег самолетик. В одной руке я держал фигурку, а другой зажал себе рот, чтобы не издать ни звука. Альбом лежал у меня под боком. Я смотрел на то, как огонек разрастается, как пламя охватывает последнее, что напоминало мне о друге, и беззвучно рыдал. Огонь обжег мои пальцы. Я откинул от себя самолетик, отодвинулся от него, поджав ноги под себя, и залил пламя тонкой струей воды, поворачивая ручку крана. Пепел смыло в сливное отверстие. Я одну за другой сжег все фотографии, кусая губы и трясясь. И снова смыл пепел водой. Я оставил «в живых» только новое фото из дома в Тэгу. Я окинул взглядом свитер, подаренный СонЁн, скрипнул зубами и закинул альбом под ванну. Я обхватил себя руками и принялся качаться взад-вперед:
– Нужно прогуляться, нужно прогуляться… – Шептал я безостановочно. Мысли зациклились, мне было тяжело встать и начать делать хоть что-то. Нужно было прогуляться… Бабушка с дедушкой не должны заметить, что со мной что-то не так. Мне так не хочется их волновать. С кем же…с кем же они живут? Как они, наверное, устали мотаться со мной по больницам, выписывать для меня дорогие таблетки. Мне стало так жалко моих родственников, что я не выдержал и заплакал снова. В чем они виноваты? Тяжело им… Очень тяжело, а они молчат, они любят меня. Но я уже такой здоровый лоб. Не будут же бабушка с дедом всю жизнь тащить меня на себе. Однажды я останусь один на один с собой, неуправляемый никем и ничем. Страшно… Страшно.
Я снова чиркнул зажигалкой. Маленький газовый огонек вспыхнул, закачался из стороны в сторону. Я смотрел на него и пытался привести свои мысли в порядок. Неожиданно с потолка сорвалась тяжелая капля и затушила маленький источник тепла. Я дернулся и выпрямился, опираясь спиной о стенку ванны. Мой взгляд заскользил по полоске света, просачивающейся в ванную через щелку между дверью и полом. Полоска переливалась, то исчезала, то снова появлялась и расширялась. Светало. Я шумно выдохнул, внезапно почувствовав, как же мне холодно. Край моей футболки торчал из корзины для грязного белья, но я не стал ее вытаскивать оттуда. За окошком под потолком еле слышно шумело. Гудели трубы. С минуту я ни о чем определенном не думал. Обрывочные мысли проносились где-то вдалеке, шныряли туда-сюда в глубинах моего сознания, словно мелкие рыбки. А после осознание моего положения вновь навалилось на меня всей своей тяжестью.
Бедные родичи. Чимин бедный. Он ведь не знал, что за собой повлекут его рассказы о моем прошлом. Хена тоже несчастна. Волнуется сейчас, не дай бог, за меня. Думает о том, что я сделал после нашего разговора. А я ничего не сделал. Сижу в своей ванной с зажигалкой в руках. Ха-ха.
А бедный ли я? Безусловно. Дед говорил, что нельзя себя чрезмерно жалеть. Я и не жалею. Только вот что ждет меня дальше? Таблетки мне новые выпишут. Я опять все забуду. Буду жить, как прежде. А хочу ли я жить, как прежде? Нет. Я упустил свой шанс попасть в музыкальную индустрию. Хорошо, если шанс не упустил, то хочу ли я туда вообще попадать? Не особо. Рано или поздно меня все равно отстранят от работы за психические отклонения. Шоу-бизнес и не таких психопатов видал, но хочется ли мне рисковать? Больше рисковать мне не хочется. Есть ли в этом мире люди, которые готовы меня поддержать? Родственники? Им проблем хватает и так. Чимин? Неужели я осознанно пойду на то, чтобы ломать чью-то жизнь? А почему я так категоричен насчет себя? Да потому что все это повторялось раз за разом. Вспоминаю – больно. Забываю – что-то мучает меня, пока я не вспомню все заново. Я практически убил четверых людей. Хена была неправа, когда говорила, что только она одна виновата в том, что случилось с родителями – моими и Хосока. Кто знает, может, аварии можно было бы избежать, если бы я не подлил свою долю негатива в тот огромный сгусток, что сформировался над нашими головами. Что было бы, если бы я не поссорился со своими родителями? Может, Хосок был прав?
И я не смог спасти своего лучшего друга. Я убил его.
Готов ли я продолжить жизнь монстра?
Я резко поднялся в ванне, но подскользнулся и упал, ухватившись за эмалированный край. У меня закружилась голова, но я продолжал глядеть в одну точку во всей ванной комнате. Я напряженно смотрел на полочку над раковиной. Туда поставили мои таблетки. Поставили именно туда потому, что здесь я о них не забываю. Иду умываться, вижу их и беру с собой. Банка была полупустой. Я вспомнил, как около часа назад пытался принять хоть одну из этих таблеток, но меня ужасно тошнило от перенесенного стресса. Пил я в свой день рождения мало, но мне было плохо, словно бы я выпил бочку вина один. Постепенно мне стало легче, но желудок все еще горел огнем.
«Лучше мне покончить с собой!» – надрывался в глубинах моего разума Чонгук.
Должен ли я продолжить жизнь монстра?
Нет.
Я смотрел на таблетки. Как быстро они действуют? Через сколько минут передозировка начнет сказываться на моем организме?
В тот момент самоубийство казалось мне единственным выходом из череды страданий, что я пережил. Я вылез из ванной и встал перед раковиной, оперевшись руками о ее край. Я смотрел в зеркало, висящее над раковиной, и мое лицо все сильнее вытягивалось. Мышцы расслаблялись, я успокаивался. В моих глазах читалась холодная решимость. Когда ты принимаешь окончательное решение насчет чего бы то ни было, ты всегда успокаиваешься. Я умылся, схватил баночку с ванной полки, быстро запихивая ее в карман брюк и вышел из ванной в коридор. Мертвенная голубизна ванной комнаты была лишь отчасти рассеяна дневным светом. На улице тоже было холодно и мрачно. Шел мелкий дождь. Этот год выдался до ужаса дождливым.
Я загладил назад волосы, затолкал баночку с таблетками поглубже в карман и побрел к себе. Нужно накинуть на себя хоть что-то, а больше из вещей ничего не нужно. Нужно лишь попрощаться.
Родичи еще спят. Им достанется все, что у меня есть. Смешно, ведь у меня нет почти ничего, что им было бы по-настоящему нужно. Им нужен я. Но я, правда, не могу остаться. Простите меня.
Я зашел в комнату, распахнул шкаф, натянул на себя первую попавшуюся мне водолазку и уже развернулся к двери, чтобы быстро уйти из дому, но вдруг меня огорошила мысль: что я оставлю человеку, который нуждается во мне больше остальных?
Я подошел к столу и принялся рыться в его ящиках. Попутно я вспомнил, что оставил в своем доме в Тэгу все подарки, что мне подарили, кроме альбома, полароила и портрета, что теперь стоял на моем столе, прислоненный к стене. Я сорвал со своего портрета ткань, в которую тот был бережно обернут. Какой же он был красивый. На минуту я подумал, что могу сейчас, как Дориан Грей, продать свою душу дьяволу и заполучить непорочное тело. Но зачем мне непорочное тело, если моя душа и разум запятнаны кровью? Я опустил голову вниз и возобновил поиски чего-либо, что было бы таким же хорошим, как этот портрет. Наконец, я вытащил из ящика флэшку с биркой, которую я прикрепил к ней сам. Именно на этой флэшке хранилась незаконченная версия моего собственного трека, которым я так дорожил. Я собирался найти человека, который споет припев этой песни. Я вспомнил о том, как красиво Чимин поет, и решил, что именно ему я должен передать эту флэшку. Я хочу, чтобы именно он закончил запись этой песни. Попрошу его пойти в студию, пусть дозапишет. Я сунул флэшку в другой карман брюк. Это будет красивым последним словом.
Я взял с собой телефон и уже собирался выйти на улицу, когда вдруг услышал бабушкин голос:
– Юнги, ты дома? Я думала, вы останетесь ночевать в Тэгу, – я слышал шарканье тапочек и сдержанный зевок.
Нет, не сейчас.
– Я просто соскучился, – отчасти это было правдой. Я чувствовал, что уже очень сильно скучаю по своим родным, хотя они находились совсем рядом, в одном доме со мной.
Бабушка улыбнулась и подошла ко мне. Я уже ничем не выдавал себя.
– Куда ты так рано убегаешь? Ты хоть поспал?
– Нет, – честно ответил я. – Мне нужно подышать свежим водухом, мне кажется, что тогда я усну.
Женщина фыркнула.
– Смотри, чтобы не украли тебя.
– Ба, я уже совершеннолетний, – коротко рассмеялся я. Родственница приглаживала мои неаккуратно лежащие волосы.
– Тем более. Украдут еще такого красавца.
– Ты шутишь, – я уже собрался уходить и все же остановился у самого порога. Я крепко обнял женщину, которая растила меня семь лет, заботилась обо мне и лечила меня.
– Бабуль, я очень хочу, чтобы вы побывали в том доме. Там очень хорошо.
– Ох, господи, – бабушка тоже обняла меня в ответ. – Обязательно побываем. Все вместе.
– Да, – я отстранился от родственницы и открыл входную дверь. Дождь стих. В воздухе стоял запах мокрого асфальта, перед домом разлилась лужа.
– Может, дома останешься? – Бабушка будто чувствует. Она все-таки потеряла мою маму и старшего внука. Я у нее остался совсем один. Чувствует. Прости. Прости меня.
– Мне очень душно, – я сморщился и вышел на порог.
– Приходи скорее, не загуливайся.
Я не ответил ей, что скоро приду, как я делал это обычно. Дверь за мной захлопнулась. Я потрогал карман. Банка была на месте.
Я пошел по направлению к дому Чимина. Он, конечно, спит. Еще бы. Он совсем не привык к ночным вечеринкам и обществу незнакомых ребят. К тому же он сорвался со мной и Хеной и поехал обратно в Кванджу, он, верно, очень устал. Но у меня не было времени.
Солнце еле-еле отрывалось от горизонта. В городе царили едва рассеянные солнечным светом сумерки. Изредка проезжали мимо машины. Свет горел только в окнах предприятий, где работали допоздна. Все здесь напоминало мне о Хосоке. Наш любимый магазин, в который мы бегали за мороженым, наше любимое кафе. Если бы я увидел ту концертную площадку, где мы отрывались под песни Вонджэ, то место, где мы разожгли свой большой и яркий костер, то я бы и вовсе сошел с ума. Мне хватало того, что я видел тонувшие в утреннем тумане верхушки гор за городом.
Чимин жил в многоэтажке. Я без проблем зашел в дом и поднялся на этаж к Чимину. Мне было боязно стучаться и звонить в дверь. Вместо этого, я позвонил самому Паку. Хоть бы он услышал меня.
Небеса смилостивились надо мной. Чимин был весьма встревожен моим визитом. Мне было жаль, что я разбудил его, но другого выхода у меня не было.
– Юнги? Почему ты звонишь? Что-то случилось?
Что мне ему сказать?
– Я еще раз хочу поблагодарить тебя за твой подарок. Не могу уснуть. Я стою возле твоей двери.
Звонок прервался. А спустя пару минут из-за двери послышался приглушенный голос Чимина:
– Юнги, это ты? – Голос парня был совсем тонким.
– Да.
Щелкнула задвижка. Чимин медленно приоткрыл дверь и высунул голову на лестничную площадку. Он был одновременно удивлен и смущен.
– Проходи… – Друг пустил меня в прихожую и тихо захлопнул за мной дверь. Чимин был в пижаме, заспанный, с взлохмаченными волосами. Он продрал глаза и смотрел на меня.
Я помялся и начал импровизировать.
– Родители обрадовались тому, что ты пришел раньше?
– Конечно. Они очень боялись меня отпускать, но я заверил их, что ты очень хороший и ответственный и что в нашей компании будут взрослые ребята. Разувайся и проходи на кухню, я сварю кофе…
– Нет-нет, – поспешно отказался я. – Я ненадолго.
– А как вы поговорили с Хеной? Ты что-нибудь вспомнил?
Этот вопрос застал меня врасплох. Но я не растерялся.
– Не особо, – покачал я головой. – Я мало что вспомнил.
Я поспешил перевести тему.
– Эм… Сегодня я принес портрет домой, все смотрел на него и думал: существует ли нечто такое, что могло бы быть равноценным такому подарку? Почему-то мне очень хочется отблагодарить тебя.
– Не стоит, правда… – Чимин порозовел и начал переминаться с ноги на ногу.
– Я хочу, чтобы ты взял это, – я протянул Паку флэшку.
Чимин взял флэшку в руки и крепко сжал ее. Почему-то я видел испуг в его глазах.
– Там моя песня.
– Что?..
– Незаконченная. Я хочу, чтобы ты пошел к моему начальнику в «MicDropStudio» и записал свою партию этой песни.
– Я должен сочинить сам партию для песни? Но как я это сделаю?
Я положил руки на плечи Чимина, глядя ему глаза.
– Ты справишься. Я верю в тебя. Это будет наша самая красивая совместная песня.
Чимин очень сильно волновался.
– Ты будешь со мной? Давай запишем вместе, я очень боюсь…
– Чимин… – Я вздохнул. Мало времени. – Чимин, скажи мне, ты бы хотел, чтобы я сделал для тебя что-то еще? Есть что-то, чего ты давно хотел?
Держа руки на плечах парня, я чувствовал, как сильно колотится его сердце. Я вспомнил то, что произошло между нами в моем доме, и стал совсем мягким.
– Есть, – Чимин ответил тихим-тихим шепотом.
– Что же это? – Спросил я так же тихо. Пак отвернул голову.
– Ты будешь ненавидеть меня, но я давно хотел сделать это.
– Что?
Внезапно Чимин обвил мою шею руками и, поднявшись на носочки, потянулся к моим губам. Я не стал уворачиваться. В последний момент блондин чего-то испугался и промахнулся. Его поцелуй обжег мою кожу возле самых губ. Чимин замотал головой и отошел от меня на пару шагов. В полной тишине слышался громкий стук его сердца.
– Я не могу. Ты не любишь этого, прости меня, пожалуйста.
Да, я не одобрял этого раньше, но тогда я понимал, что если я недодам Чимину того, что он хочет, в сию минуту, то он уже не получит этого никогда.
Парень продолжал извиняться передо мной.
– Прости, прости, не подумай ничего такого…
– Чимин.
Пак застыл. Он был весь, словно натянутая струна. Я наклонился к нему и, набрав в грудь воздуха, прижался губами к его губам. Это не было противным. Я чмокнул его, словно любимого сына, вложив в этот жест благословение, благодарность и любовь. Когда я выпрямился, мне все казалось, что я сделал недостаточно для этого человека. Но мне пора было уходить.
– Чимин, можешь принести водички?
Возможно, Пак хотел спросить у меня, не разрушит ли этот поцелуй нашу дружбу; возможно, он хотел знать, понравилось ли мне. Но, тем не менее он молча пошел на кухню за водой.
Я очень быстро запустил руку в карман и постарался открыть баночку как можно бесшумнее. Я извлек из упаковки несколько таблеток. Такой дозы должно было хватить. Я был до ужаса голоден. Под ложечкой сосало. Таблетки быстро растворятся в моем желудке.
Я успел спрятать лекарство под язык за секунду до того, как в коридор вернулся Чимин, державший в руке стакан, наполненный водой. Пак протянул мне стакан, я взял его и осторожно запил яд, который должен был убить меня через короткое время.
– Спасибо, – я старался не дышать в сторону Чимина, чтобы он не учуял запах лекарств. – Мне пора идти. Я хочу немного поспать.
Чимин схватил меня за рукав.
– Юнги…
В воздухе повисло короткое молчание. Я буквально слышал, как капают последние секунды моей жизни.
– Я люблю тебя.
– И я тебя, – это все, что я мог сейчас сказать. – Я пошел.
– Да…
Прощание получилось быстрым и смазанным. Я шел и все думал о том, как же мне хочется уберечь близких мне людей от безграничного горя, что настигнет их совсем скоро. Бабушке и дедушке не избежать этой вести. А Чимин?
Я воспользовался взятым с собой по привычке телефоном. Я написал Чонгуку:
«Скажи Чимину, что я уехал в другой город строить карьеру.»
К моей досаде Чонгук не спал. Как только я заблокировал телефон, на него пришло уведомление.
«Ты уезжаешь в Тэгу?»
«Нет.»
«В смысле? Мне нужно передать тебе ключи от дома.»
«Передай их родным. Это срочно»
«А как же учеба? Ты бросаешь меня? Юнги, мы так не договаривались.»
«Я не могу остаться.»
Я размашистым шагом приближался к мосту. Солнце окропило город красно-розовыми каплями света, солнечные зайчики разбегались по стенам и крышам. Я замерзал. Я ступил на мост и пошел вперед еще быстрее по его краю. Внизу плескалась вода, волны набегали на гладкие валуны и рассыпались брызгами. Здесь ветер был сильнее. Я размахнулся как следует и выкинул телефон в реку. Он летел долго, красивой дугой. Когда-нибудь его достанут со дна и выставят в музее. Точно. Вслед за телефоном я выкинул и таблетки. Хосок говорил, что они нам не нужны. Они мне больше не нужны.
