Текст книги "Несчастный случай (СИ)"
Автор книги: Arlette Rosse
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)
– Ты что-то хочешь сказать мне?
Чимин слабо закивал.
– Мы забыли о торте для тебя.
– Ох, брось, я уже не маленький, чтобы свечки на торте задувать.
– Но у тебя же день рождения. Все как будто забыли о том, что…
– Все не должно вертеться вокруг меня, Чимин. На самом деле, в мире полным полно людей, родившихся 9 марта. Я не один такой. Тем более, скоро день подойдет к концу.
Чимин ненадолго замолк.
– Скоро день подойдет к концу, а ты все еще не поговорил с Хёной.
– Я могу сделать это завтра, сегодня не хочу.
– Ладно. Прости, что завел об этом разговор.
– Эй, какую тебе краску выдавать? – Подергала меня за рукав СонЁн.
– Белую. Мы что, уже пришли?
Мы добрались до какой-то стройки, огороженной железным забором. Чжухон с Наён перестали переговариваться и смеяться.
– Самое место, – Чонгук забрал у СонЁн сумку и раздал баллончики. Девушки были воодушевлены больше всех; Чимин, будучи художником, не торопился и обдумывал свое будущее творение, нервно снимая с баллончика колпачок и надевая его обратно. Хосок сорвал колпачок с баллона, потряс его и приказал Чонгуку встать к забору спиной.
– Э-эй, это еще зачем, только попробуй меня испачкать, гад, ты поплатишься!
– Успокойся, я тебе говорю, – с этими словами Шин с точностью хирурга «обвел» Чонгука, не задев его одежды. Чонгук отскочил от забора.
– Прилипший к забору труп? Круто!
– Именинник, становись! – Хосок кивнул мне на человеческий контур, обозначенный на заборе.
– Зачем?
– Если уж гадиться, так гадиться с креативом.
Я стянул с себя куртку и, будучи в одной футболке, прислонился к забору спиной. Я чувствовал весь холод железа и ждал действий безумного парня.
– На тебе как раз белая футболка, отлично.
– Если ты собираешься испортить мою футболку…
– Не испортить, а сделать ее поинтереснее, – Хосок пшикнул на меня из баллончика, ставя на моей футболке кровавые пятна. Я смирился.
Спустя пару секунд меня поливали из баллончиков так активно, что я только успевал прикрывать лицо.
– Убери руки!
– Ты мне волосы покрасишь, я не буду стричься налысо!
– У тебя волосы темные, кто заметит?
– Я, когда буду пытаться их разодрать! А-а-а!
Даже Чимин не поскупился на краску. Вся моя футболка была в радужных разводах. Потом от меня отвлеклись и принялись за забор. А я с мстительной миной нарисовал несколько белых полосок на спине Хосока. Он так и не осознал, что случилось, хотя я заливался смехом, как сумасшедший. Чжухон и Наён писали какие-то милые признания друг другу, а Чимин принялся за создание шедевра. Однако, мы спалились. Пришлось в спешном порядке сматывать удочки. Фонарики полицейских подействовали на нас, как плети. Мы сорвались и дружно побежали. Мы виляли по улочкам, пару раз нас чуть не поймали, но нам удалось оторваться от погони. Мы забежали на подземную дорогу, бездумно виляя между редкими машинами, которые затормозили свое движение из-за нас. Чонгук улюлюкал и поливал капоты машин из прихваченной из дома бутылки. Я реально почувствовал себя преступником. Раскрашенным, запыхавшемся преступником. СонЁн, бегущая впереди, тряслась от беззвучного смеха. Я схватил за руку уставшего Чимина, который нес ко всему прочему мою куртку и из последних сил вопрошал:
– Нам что-то будет?
– Нет.
– А как мы доберемся домой?
– Как-нибудь.
– Мне страшно!
Мы оторвались от преследования и забежали в какой-то двор, рухнули на траву и дали волю рвавшемуся из нас смеху.
– Бывает же!
– Вы чего? Это великое приключение! Мы потом все равно уедем.
– А Юнги здесь еще жить! – Укоризненно пискнул Чимин. А мне было все равно. Я лежал на траве на спине и жадно вдыхал ночной воздух. Луна зависла высоко в небе, будто прибитая к облаку одним грубым гвоздем. Все качалось перед моими глазами. Мне все казалось, что и луна качается на своем гвозде, словно вырезанный из фанеры круг.
Мы добрались до дома и свалились на перья в гостиной. Минкён брезгливо оглядела нас.
– Вы что там натворили? Грязные, как черти.
– От полиции сбегали, – похвасталась СонЁн.
– Придурки, – фыркнула Минкён. Они с Хёной играли в карты, переставив бутылки со столика на пол. Я подхватил с тарелки пласт сыра и быстро заглотал его, как чайка.
– На деньги играете или на желание? – Чонгук вклинился в игру девушек.
– На желание, чтобы ты свалил.
– Как грубо.
– Ребята, я очень устал, – я проверил, просохла ли на мне разноцветная футболка, и, убедившись, что просохла, лег на диван. – Давайте на боковую.
– Именинник притомился, – Чжухон сел рядом, глядя на меня своими вечно ласковыми, но холодными глазами, будто нарисованными на смазливом лице. Я отвернулся, чтобы никого не видеть и убрал со лба мокрую от пота челку.
– Ого, что у тебя со лбом? – Пристала ко мне Минкён. Увидела мои ранки, наверное.
– Ничего.
– Перестань, у меня есть хорошая идея.
– Еще одна?! Я не выдержу.
Но я выдержал. Девичья половина компании подвергла меня косметическим процедурам, налепив на мое лицо прохладную маску, которая так и сочилась маслами. Я принял на диване позу покойника и лежал, тупо глядя в потолок, чувствуя, что вот-вот засну. Чонгук тоже напросился на масочные процедуры. Он твердо решил прикончить весь алкоголь, остававшийся в доме, но не мог упустить возможность ухода за ним прелестных дам. Но выдержал он не все положенные 20 минут, а только 10. Чон, почесываясь, побежал в ванную комнату. Когда туда направился я, он предупредил меня:
– Только в обморок не падай, там кое-что страшное.
– С тебя кожа слезла?
– Что-то в этом роде.
Я зашел в ванную и обомлел. На кафельную стену была прилеплена маска. Выглядела она, мягко говоря, жутко. И она реально напугала меня. Потому что она напоминала мне те лица, нарисованные на стенах Гонжам. Снова вереницей пронеслись перед внутренним взглядом картины прошлого. Я вспомнил что-то новое.
Я сорвал со своего лица тканевую маску и умылся. Затем я долго смотрел на свое отражение в зеркале. Странно. Во мне не просыпалось никаких воспоминаний раньше, когда я бывал в родном доме. А я много раз приезжал сюда. Но сейчас почему-то я внезапно подумал о том, что вообще рассказывал Хосоку о своем доме и семье.
Когда мы поехали в национальный парк, я рассказал ему о том, что я поругался с родителями. Я сам не помнил, что же тогда послужило причиной нашей с ними ссорой. А теперь я вспомнил. Спустя столько лет.
Я тогда так же стоял над раковиной. Я очень долго тер руками лицо, хотя это уже и не требовалось. Я давно уже почистил зубы и умылся. Родители поторапливали меня, а я никак не решался выйти из ванной. Мне было страшно, мне было грустно, я сопротивлялся тому, что от моего решения никак не зависело.
Вечером я подслушал разговор родителей. Они говорили о разводе. Почему? Все же было хорошо. Мама хорошая. Отец золотой. Разве могут такие люди не любить друг друга? Как? Когда между ними произошла эта ужасная размолвка, которая родила у них мысль об этом пугающем слове “развод”? Я никогда не сталкивался с фактом развода лицом к лицу. Когда я слышал это слово, то думал, что развод – это, безусловно, кошмарно, но он никогда не нависнет над нашей семьей, не посмеет угрожать нам. А теперь надо мной словно бы грохотали сотни тяжелых, медных тарелок.
И это было еще не все. Именно развод и послужил причиной столь внезапной поездки к бабушке и дедушке. Значит, это все. Неужели это все?
– А дети? – Отец говорит тихо, испуганно. Мой сильный отец, мой кумир!
– Я… – Отвечает ему мама. – Я думаю, что будет честно, если…если Чонки будет жить с тобой, а Юнги поедет со мной к родителям.
Маме тоже больно говорить об этом. Но зачем тогда говорить? Пусть они просто замолчат. Не надо все рушить, зачем?
Я давно должен был спать в нашей с братом комнате, но вышло так, что я отправился вниз за водой. И вот, уже направляясь в свою комнату со стаканом воды, я услышал это. Почему я? Чонки старше и сильнее…
– …Чонки старше, ему будет лучше жить с тобой, – продолжает говорить мама. – Юнги еще маленький.
Но я не хочу расставаться с отцом! После таких ее слов я точно не хочу с ним прощаться.
И вот, уже утром я все продолжал стоять над раковиной и тереть глаза. Я задыхался от обиды и злости…
Веселье закончилось. Пробило 12 часов, моя голова-карета превратилась в тыкву, и тыква с треском лопнула. Я умылся еще раз, но это не помогло. Мне было очень плохо, по большей части от того, что я не понимал своего состояния. Я снова ощутил себя глупым, чувствовал, что о чем-то запамятовал. Я вспомнил не все, что мучило мою душу. Я рьяно тер полотенцем глаза. Голова кружилась.
«Я хочу знать. Я хочу помнить. Я хочу понять… Почему я не помню, где эта чертова Хёна, мне нужна эта чертова Хёна!»
Я ударил кулаками по раковине, как капризный ребенок. Мое лицо сморщилось, было больно даже плакать. «Я просто устал». Но я не просто устал!
Ко мне заглянул Чимин.
– Юнги, ты долго? У тебя аллергия?
Я схватил Пака за плечо.
– Где Хёна? Мне нужно поговорить с ней.
– Юнги, что с тобой? – Чимин обхватил ладонями мое лицо. Он выглядел испуганным.
– Я не могу вспомнить, – прохрипел я. – Пока не вспомню, не смогу успокоиться. Не могу! – Я дернулся. – Я не хочу пить, не хочу видеть этих людей!
Я не хотел видеть даже СонЁн. Это было то, о чем я говорил Чимину. Я хотел оттолкнуть все, что мне начинало нравиться. Вот так вот, без всякой причины.
– Все же было хорошо… – Чимин мягко обнял меня за шею. – Они в этом не виноваты. Пойдем скорее, ты поговоришь, все пройдет…
Чимин осторожно гладил меня и пытался еще как-то успокоить. Я отстранил его от себя и пошел разыскивать Хёну.
Гостиная стала мрачной, чернота липла к окнам, грезя пробраться в дом. Парни смеялись, пили, кто-то тайком закурил. Мне было дурно. Тошнило от мелькания огоньков. Я бил ногами по кучкам перьев, будто бы они были в чем-то виноваты. Я подошел к столику и щелкнул ногтем по высокой стопке красных, бумажных стаканчиков. На меня обернулись.
– Где Хёна? – Спросил я ледяным голосом.
– Запал на нее? Я ее уже занял, – Хосок говорил громко, растягивая слова. Он был уже вусмерть пьян.
– Мне нужно поговорить с ней.
– Нет, даже не думай об этом.
– Ты дурак или притворяешься? – Я замахнулся на Хосока кулаком. Чонгук остановил мою руку и вскочил из-за стола.
– Ты чего? Успокойся! – Чонгук толкнул меня, я тоже толкнул его. Он завалился обратно на диван. Я кулаком смел со стола все стаканы, наполненные горячительными напитками.
– Убирайтесь! Убирайтесь прочь! Наверх! Спать… Убирайтесь! – Беспорядочно выкрикивал я. Никто не двинулся с места, но я, немного выпустив пар, пошел наверх.
– Устал, – оправдал меня Чжухон.
В одной из комнат я нашел Хёну. Девушки были возмущены тем, что я так бесцеремонно ворвался к ним, но Хёна моментально поняла, в чем дело.
– Хорошо, – она вышла из комнаты. – Хорошо, что я еще не раздевалась.
– Давай поговорим.
– Ты имеешь в виду то же, что и я? – Спросила у меня девушка.
– Я имею в виду воспоминания о Хосоке. Я вспомнил и его, и тебя.
Лишь на миг я испугался, что это не та Хёна. Что я сморозил глупость. Но девушка ответила мне:
– И я о том же. Я предлагаю тебе поехать домой, в Кванджу.
– Зачем так далеко?
– Там будет спокойнее. Я так хочу.
Я повиновался. Мы вместе пошли вниз.
– Может, ты посмотришь те фото в альбоме?
Я захватил с собой в машину альбом. Случайно захватил с собой полароид. А еще Чимина. Он напросился с нами.
– Я боюсь оставаться здесь, я хочу домой, – уговаривал меня Чимин. Я сжалился над ним. Мы взяли его с собой. И взяли с собой его картину, потому что так пожелал я. Мы поставили картину вперед, а сами сели на заднее сидение. Пак выглядел таким сонным, что я еще вернулся в дом за пледом. Я оставил ключи от дома Чонгуку. Кроме него никто не знал, что мы уезжаем.
Мы ехали в полном молчании. Хена вела машину, неподвижным взором глядя на дорогу. У меня сна не было уже ни в одном глазу, в отличие от Чимина, который откровенно клевал носом, прижавшись боком ко внутренней части двери. Он долго слушал музыку, глядя в темную, мглистую ночь за окном, то и дело меняя положение руки, чтобы удобно подпереть ею голову. Но усталость одержала над Паком верх и его сморило. Голова его тихонько стукнулось о стекло, губы приоткрылись и грудь вздымалась равномерно и спокойно. Я решил сделать доброе дело и уложил Чимина на сиденье, положив его тяжелую голову на свои колени. Потом, немного подумав, я взял с полочки под задним стеклом плед, захваченный мной из дома, стащил с Чимина неудобную куртку и заботливо укутал его. Я чувствовал, что пропитываюсь хорошими чувствами по отношению к нему, и не понимал теперь, почему когда-то мы перестали общаться. Возможно, это произошло потому, что я был сильнее привязан к Хосоку. Я вновь заскучал по своему другу. Меня до сих пор мучила неизвестность. Почему он не выходит на связь? Возможно, Хена расскажет что-то об этом. Я не знаю.
Я слегка, с мужской сдержанностью погладил Чимина по голове, пытаясь погрузиться обратно в раздумья, но мысли все до одной испарились из моей головы. Я расслабил лопатки, растекаясь по сиденью и тяжело вздохнул. Я взял в руки альбом и начал листать его.
Ничего особенного в альбоме не было. Обычные фото подростков. Особенным был здесь только Хосок и радостное выражение моего лица на некоторых фотографиях. Я почти не смотрел на себя. Мне в особенности понравилось одно фото, на котором Хосок дурачился. Вроде бы на фото не было ничего необычного на первый взгляд, но я понял, что меня взволновало. Прекрасные, обычно светящиеся радостью и истинным счастьем глаза на этом фото не улыбались, хотя это казалось невозможным для моего старого друга. Его живое, длинное лицо носило отпечаток страданий. Все было так: волосы переливались на солнце, улыбка была широкой, а вот глаза не такие. Я отложил альбом в сторону.
Дорога была полупустой, и наш автомобиль летел по ней стрелой. Скоро мы будем на месте. Столпы света, бившие из фар, далеко освещали серое покрытие и обочину. Мимо проносились низкие здания придорожных сервисов, заправок, селения. Вставали из тьмы исполинские стены лесов. Далеко, в ночной, сиреневой дымке дремали горы. Дорога начала подражать волне, то уходя вниз, то взмывая вверх. Свет фар пугал тьму, и она, рассыпаясь миллионами черных точек, отбегала в кустарники за обочиной.
Я не заметил, как и сам начал дремать. Ко мне приходили странные видения, бредовые и тяжелые. Я обезумел от жизни в неизвестности. Мне снилось, что я пишу Хосоку, и тот отвечает мне. Но встретиться в реальной жизни мы долго не могли. Снилось, как он позвал меня в заброшенную больницу Гонжам. Я бродил под серыми, покрытыми бетонной пылью сводами, пытался игнорировать нарисованные на стенах неприятные лица, которые смотрели на меня осуждающе и провожали меня взглядами своих расплывшихся черных глаз. Я слышал зов и шел на него.
– Юнги!.. Юнги!!!
Я открывал одну покореженную дверь за другой, но нигде не находил Хосока. Наконец, зов незримого человека привел меня к подвалу. Я без страха побежал вниз по ступенькам, словно летя над ними…
… И оказался возле огромной, грозно скрипящей карусели. Лошади с растрескавшимися боками, рассохшимися ногами глядели черными провалами глаз в никуда. Железные столбы стонали, крыша потрескивала, словно огромный костер, разожженный для фейерверков. Было холодно.
– Юнги.
Я поднял голову наверх. На одной из лошадей, с полустертыми красными лентами на длинной, крепкой шее, сидел Чонгук. Он поманил меня рукой.
– Взбирайся, покружимся.
Чонгук протянул мне руку, помогая мне взобраться на карусель. Корни конструкции взвыли, я слышал, будто дюжина чудовищ заскрипела крошашимися зубами. Я сел на лошадь, которая находилась за лошадью Чонгука. Я ничего не спрашивал. Мой одноклассник повернулся ко мне с торжественным видом.
– Я сочинил вариации на народную песню! Ха-ха! Зацени!
И карусель тронулась. Вдалеке заиграла музыка, таившая в себе угрозу. Мне было страшно. Музыка приближалась, лошади начинали ускоряться. Мелодия была задорной, танцевальной, но мне она не нравилась.
– Тебе нравится?! – Крикнул Чонгук.
Я не нашелся, что ответить. Мир, окружавший мрачную карусель, стал кашей, но в этой сплошной темной полосе то и дело вспыхивали красные огни. Внезапно я почувствовал, как что-то ползет по мне, обвивает мои ноги и руки. Я резко дернулся, подумав, что меня поедает питон. Но это были не змеи. Это были красные, шелковые ленты. Я был связан.
– ЧОНГУК! – Закричал я не своим голосом. Парень обернулся на меня и, подло хихикнув, спрыгнул с карусели прямо на ходу. Сквозь свист ветра, стоявший у меня в ушах, я услышал:
– Слезай, здесь хороший тир!
– Я НЕ МОГУ, Я СВЯЗАН!
– Как же ты не понимаешь? – Доносился до меня голос Чонгука. – Тебя связали, потому что ты убийца! Господи, как я мог дружить с таким, как ты? Лучше мне покончить с собой!
– Нет… – Я пригнулся в седле. Ветер, бивший мне в лицо, заставлял меня задыхаться. Но глаза я все еще мог держать полуоткрытыми.
– Здесь хорошие ружья! Заряженные ружья! – Чонгук стоял возле слабо освещенного прилавка, на котором лежали ружья. Тир казался единственным островком света во всем этом безумном парке аттракционов.
– Скажи мне, что ты стреляешь в ту мишень? За большого плюшевого зайца? – Я прижался грудью к шее лошади, на которой я сидел. Под потолком тира висел большой, розовый заяц, кроме которого в награду больше не предлагалось ничего. Чонгук широко улыбнулся, обнажив свои ровные, белые зубы, и активно замотал головой, беря в руки ружье и взводя курок.
Меня начинало тошнить от бешеного кружения карусели и волнения.
– Чонгук…
Неожиданный выстрел всколыхнул воздух, заставил застонать карусель всеми своими частями, образовывавшими целостный организм. Узлы из лент на моем теле начали ослабевать…
… – Снимай куртку, ему дышать тяжело.
– Юнги, Юнги!
Голова кружилась, воздуха катастрофически не хватало. Я уснул в дороге, может быть, меня укачало. Чимин сидел возле меня на длинном сидении, поджав под себя ноги, и освобождал меня от сдавливавшей грудь верхней одежды. Хена остановила машину и теперь стояла возле нас, открыв заднюю дверь.
– Где мы? – Чимин уложил меня, подкладывая под голову свернутую в комок куртку. Я задал свой вопрос еще раз.
– Уже приехали, мы стоим у дома Чимина, – ответила Хена.
– Так скоро?
– Движение ночью разгружено.
– Понятно… – Я прикрыл глаза, придерживаясь рукой за одежду Чимина.
– Может, мне отвезти тебя домой, если тебе плохо?
– Нет, – я резко сел, забыв о своем плохом состоянии. Мой голос в ночной тишине прозвучал хрипло, но отчетливо. – Ты обещала рассказать мне. Это будет лучшим подарком от тебя.
Чимин слабо обнял меня.
– Мне оставить вас вдвоем?
Я кивнул.
– Хорошо, – парень был слегка опечален моим ответом, но все же улыбнулся. – Спокойной ночи, Юнги. С Днем рождения тебя! – Пак чмокнул меня в щеку сухими губами и вылез из машины. Хена подала ему его вещи, лежащие на переднем сидении.
– Пока, Чимин! Доброй ночи! – Пожелала девушка моему другу, и тот скрылся за дверью подъезда, помахав нам на прощание рукой.
– Ты как? – Спросила меня Хена, когда железная дверь тяжело ударилась о косяк и захлопнулась.
– Нормально. Поехали к тебе.
– Я живу в другой части города. Тебе точно ничего не нужно? Я знаю круглосуточную апте…
– Не нужно, – перебил я девушку. – Лучшее лекарство – это знание.
Автомобиль покатил по улицам ночного Кванджу. Я старался больше не засыпать до самого приезда к Хене. Мы завернули к низеньким домам, тянувшимся вдоль узенькой улочки. Хена остановила машину возле забора, ограждавшего небольшой участок, и вынырнула из салона, позвав меня за собой. Я забрал из автомобиля портрет, написанный Чимином, и альбом с фотографиями, который был достаточно небольшим, чтобы запихнуть его в широкий карман за пазухой.
Дом Хены был небольшим, приземистым, стоявшим на небольшой насыпи. Дом опоясывала деревянная терраса, заставленная садовыми инструментами. Деревянные, решетчатые окна были задернуты изнутри занавесками. Садик вокруг дома был слегка запущенным, о крышу терлись ветви темностволой, старой вишни. К домику вела дорожка из мелкого гравия.
– Вот так и живу, – коротко охарактеризовала свое место жительства Хена и провела меня в дом. Мы не стали зажигать свет. Мы сняли обувь при свете фонариков наших телефонов, И Хена позвала меня в свою комнату.
Комната была небольшой, с низким потолком и раздвижной дверью. Посередине комнаты стоял маленький столик, у дальней стены стоял старый, деревянный шкаф, у которого заманчиво приоткрывалась покосившаяся дверца.
– Проходи. Тебе сделать чай?
– Да, – я прислонил свою поклажу к стене и сел на пол перед чайным столиком на маленькую циновочку и дожидался Хену в полнейшей тишине. Только деревья покачивались за окном.
Хена принесла две пиалы с чаем и села на пол напротив меня. Я перевел дух.
– Начинай.
– Так сразу? – Тихо спросила Хена, постукивая ногтем по краю пиалы. – Мне нужно собраться с мыслями.
– Хорошо, – я снова приготовился ждать. Но Хена продолжила:
– Я очень долго молчала об этом. Мне стыдно за свое молчание. Все то…что я знаю… – Взгляд девушки остановился стене за моей спиной. – Все то, что я знаю, могло предотвратить многие плохие вещи, но мой страх вечно все портит…
– Начни уже хоть с чего-то, – теряя терпение, попросил я.
– Хорошо. Хорошо. Я расскажу о себе, Позволишь? Чтобы ты лучше понял то, что мучает меня и касается тебя.
Я кивнул.
*
Хена не всегда жила в Кванджу. Свое детство девушка провела в небольшом поселении, находящимся примерно на середине пути от Кванджу в Тэгу. Девочка была единственной дочерью своих родителей, трудящихся на плантациях, и, считай, что большую часть времени Хена находилась в одиночестве. Хена была тихим ребенком, она всегда знала, чем себя занять. Девочка много гуляла, собирала ягоды и грибы, играла сама с собой. Все было идеально, но с самых малых лет Хену преследовала одна особенность, как утверждала сама девушка: она была прозорлива, и все ее опасения и даже страхи слишком часто воплощались в жизнь, конечно, за исключением, монстров, обитающих под кроватью. Стоило ей подумать, что заболевшее в селе животное умрет, как-то умирало; стоило испугаться того, что постоянно ругавшаяся семейная пара, жившая по соседству, разойдется, поделив нажитое, как и этот ее страх становился явью. Хена была совершенно уверена в том, что могла предугадывать всякие неприятности.
Хена придавала этой своей особенности большое значение. И вскоре произошло то, что заставило девушку убедиться в том, что весь этот ряд случайностей – не случайности.
– Что же такое произошло? – Я отпил чай из пиалы, глядя на Хену исподлобья. Девушка тяжело вздохнула.
– Ты обещаешь выслушать меня спокойно?
– Да, – я поставил пиалу на стол.
Хена отодвинулась назад от столика и неосторожно откинулась назад. Шкаф, находившийся за спиной Хены, слегка покачнулся, дверца заскрипела и растворилась, когда девушка отодвинулась от старого шкафа.
– Осторожно, – я увидел, что из шкафа вот-вот была готов вывалиться какой-то яркий предмет.
Хена поднялась, чтобы уложить вещи обратно и закрыть шкаф. И тут я вытянулся в струну и застыл. Из шкафа выпал тот самый предмет, который я заметил ранее. Он был крупным и ярко-желтого цвета.
Из шкафа Хены выпал желтый зонт.
========== 16. The Truth Untold ==========
POV Yoongi
День аварии
– Юнги, успокойся, – отец говорил со мной очень раздраженно. – Ты ведешь себя грубо.
– Я веду себя грубо? В каком месте? – Я начинал закипать.
– Во всех.
– Это вы ведете себя грубо! Вы решаете за нас с Чонки, с кем мы будем жить, вы делите нас, как вещи! Я не хочу никуда ехать!
Мать обернулась ко мне. Вид у нее был потерянный, в глазах было отчаяние. Она никак не ожидала того, что я знаю истинную причину нашей поездки в Кванджу.
– Мы могли остаться дома, вы могли бы не разводиться, а поговорить с нами!
– Юнги, успокойся, мы приедем к бабушке и дедушке и все решим там, – отозвался мой старший брат. Я посмотрел на брата, как на предателя.
– Если мы туда приедем, то все решат за нас… Почему ты не понимаешь?!
– Юнги, – вздохнула мать, пытаясь успокоиться. – Это просто семейный совет, мы еще не разводимся.
– Вы нас бросаете.
Я буркнул еще что-то неразборчивое. У меня было очень плохое настроение. Я очень плохо спал, и поездка к родственникам, в жаркой и душной машине не доставляла мне большого удовольствия. Энтузиазма во мне было ноль.
– Мне плохо, я хочу домой.
Чонки больше ничего не говорил мне. Он тоже был подавлен.
Мне стало совсем неприятно находиться в замкнутом пространстве вместе с папой и мамой, которые никак не желали понять, что нам следует просто развернуться и поехать домой, жить прежней жизнью дружной семьи. Но мои отец и мать были против меня.
– Милый, отвлекись, музыку послушай. Хочешь книжку? – Мать протягивала мне свою книгу, взятую для того, чтобы читать в дороге.
– Не указывай мне, – уже более жалобно отозвался я. – Она неинтересная, я ничего не хочу.
Гнев пожирал меня. Я чувствовал, что меня не воспринимают всерьез.
– Просто скажите, что мы будем жить вместе!
В машине наступило молчание. Отец вел автомобиль, сосредоточившись на дороге. Мать принялась читать свою книжку, делая вид, что не замечает ничего вокруг. Брат играл в игры на телефоне, сильно хмурясь. Чонки был терпеливее меня. А я был предоставлен сам себе со своим страхом один на один.
У меня сильно разболелась голова, и я не мог не говорить об этом периодически.
– Хватит ныть, – очень резко отозвался, наконец, Чонки. Я был в шоке от его слов.
– Я не ною, мне больно! Отстань от меня.
– Таблетки тебе на что?
– Она горькая, я не хочу пить ее без воды.
– Тогда молчи!
– Не ори на меня!
– Юнги, успокойся, пожалуйста.
– Как я могу успокоиться? Вы не любите нас, – горько произнес я, хотя я так не любил манипулировать родителями с помощью этой фразы. Но тогда я ощущал себя загнанным в угол.
– Что за глупости? – Снова этот растерянный мамин взгляд. – Не говори такого, Юнги.
– А… – Мне хотелось рвать и метать от несправедливости. – А вам можно говорить о разводе? Просто скажите, почему, я отстану! Но лучше нам поехать домой.
– Сиди спокойно!
Опять мама принялась всех успокаивать, хотя, казалось бы, что спокойствию больше не суждено было вернуться к каждому из нас. Я отвернулся к окну, пытаясь сдерживать слезы. Казалось, что поездку нельзя было сделать еще хуже, но оказалось, что можно.
На половине пути полил дождь. Мои родители не придали значения дождю, когда он только-только начинался. Но потом сильно пожалели о том, что не остановились где-нибудь у города. У дороги не было ни одного домика.
– Черт бы побрал этот ливень, – громко выдохнул отец. Мама начала нервничать. Брат выключил телефон.
– Все, – сказал я холодно. – Утонем.
– Типун тебе на язык, – отозвался отец. – Здесь должно быть село, – и мужчина стал вглядываться в завесу дождя. Ливень был ужасающим. Я сжался на сидении, прикрывая уши, настолько громко гремело снаружи.
– Прошла голова, братишка? – Насмешливо спросил Чонки. – Вот и сбылась твоя мечта никуда не ехать. Накаркал, небось.
Я слышал, что Чонки тоже взволнован, но он же должен был сохранять спокойствие, как старший брат. А я не мог.
– Да, сбылась! – Воскликнул я. – Лучше утонуть, чем жить порознь!
– Не кричи, – нахмурился мой брат.
– Не кричи? Этот день просто ужасен, зачем мы поехали?
Брат несильно, но чувствительно ударил меня по руке.
– Всем нервы не мотай!
– ДА ЧТОБ ВАС ВСЕХ!
– Мы заворачиваем, мальчики! – Мать обернулась к нам. Я отчетливо помнил ее лицо, пересеченное тенью. Женщина повернулась обратно и внезапно закричала в страхе:
– ОСТАНОВИСЬ!
Родители будто увидели что-то на дороге. На их лицах застыла гримаса ужаса.
Я сильно сжался и уткнулся лбом в переднее кресло, на котором сидел отец, когда почувствовал ужасающей силы удар. Из моей груди выбило воздух, ремень сильно сдавил мое тело поперек. Я чуть не умер от страха. Это были самые страшные секунды в моей жизни.
Прямо над моей головой громыхнуло. Я дрожащей рукой потянулся к брату, который сидел справа от меня. Я нащупал его руку и сильно затряс ее.
– Чонки… Чонки!
Я повернул голову и сильно затрясся. Я не хочу описывать то, что я увидел. Я начал лишаться чувств, когда кто-то начал вытаскивать меня из горящей машины. Мне было очень плохо, все плыло в глазах. Я не мог издать ни звука, против своей воли глядя на своих погибших родителей и тот автомобиль, который врезался в наш. Из машины вытаскивали мальчика, который, в отличие от меня, кричал страшным голосом и вырывался из рук своих спасителей. Люди были в рабочей одежде и выглядели не менее потрясенными, чем мы. В моей голове проносилась одна и та же мысль: «Я ругался с ними в последние секунды их жизни, я убийца, убийца, УБИЙЦА!»
– Второй ребенок живой?!
– Нет!
Я вспомнил, как тряс руку брата с ощущением, будто держу в руке куклу. Убийца, убийца…
– Вытаскивайте женщину!..
Мальчик, которого вытащили из другой машины, вырвался из рук державшего его мужчины и шлепнулся в грязь. Я тупо смотрел на машины, на людей, на него. Мальчик посмотрел на меня с ненавистью в красных от слез глазах. Его лицо было ужасно искажено, губы поджаты, подбородок сморщен, мокрые волосы прилипли к лицу. Я с трудом отвел взгляд от лица ребенка. И теперь я глядел на предмет, который казался явно лишним во всей этой обстановке. Он был ярким и резал глаза. Проливной дождь и ветер швыряли по дороге раскрытый желтый зонт.
*
Я вытянул вперед руку, указывая пальцем на зонт. Рука ходила ходуном, челюсть отвисла. Я не знал, что сказать. Резко нахлынувшие воспоминания сковали мой разум. Наконец, ко мне вернулся дар речи. И первым, что я произнес, было:
– Я был там… Я был, но я ничего не помнил…
Хена, похоже, поняла, о чем я говорю. Она закрыла лицо руками.
– Я…я довел своих родителей… Это я виноват в том, что случилось! – Я знал, что нельзя кричать, но боль заставляла меня говорить громко.
– Это не ты! – Хена перегнулась через чайный столик, хватая меня за плечи. Чай расплескался, но нам было не до чая. – Это…это я виновата в том, что случилось с вами.
– «С вами»? – Перед моим внутренним взором возникло перекошенное лицо мальчика из второй машины. – Со мной и… Хосоком? Это был он?
– Да, – Хена судорожно вздохнула. – Я все расскажу тебе. Я, наконец, все расскажу тебе!
В тот выходной день 4 июня Хена проводила время, как обычно, на улице. По радио передавали ливень, но небо было чистым и безоблачным, солнечный свет проникал в самые темные уголки и заставлял листья деревьев излучать зеленый свет. Хена все же захватила с собой из дома зонт – большой, желтый зонт, который принадлежал матери девочки. Хена отправилась достаточно далеко от дома. Она хотела дойти до рисовой плантации, на которой работали родители. Однако остановили девочку два препятствия. Одно из них являлось дорогой, по которой то и дело летали машины, а другим стал внезапно начавшийся дождь. Выйдя из низины к дороге, Хена разочаровалась в своем путешествии и хотела уже повернуть обратно к дому, но прежде решила раскрыть зонт. Это стало большой ошибкой. Большой зонт, слишком тяжелый для маленькой девочки и слишком легкий для резкого порыва ветра, вырвало из рук Хены и понесло прямо на дорогу. Хена обмерла. Теперь перед ней стоял сложный выбор: либо не выскакивать на дорогу, чтобы, не дай бог, не попасть под машину, либо быстро сбегать за маминым зонтом и не получить дома выговор за потерю родительской вещи. На секунду в голове девочки пронеслась мысль: может, зонт вынесет ветром на обочину, зонт зацепится за куст, и потом родители пойдут и снимут его оттуда? Но разумная мысль полностью испарилась из головы Хены, когда дождь начал усиливаться и остановил движение зонта к обочине биением тяжелых капель. Нужно было бежать домой, чтобы не вымокнуть и не заболеть, но в Хене настолько было сильно чувство ответственности за чужие вещи, что оно прибавило девочке решительности. Хена сделала шаг на дорогу. «Я быстро», – подумала она. – «Одна нога здесь, другая там».
