Текст книги "Витязь (СИ)"

Автор книги: Amazerak

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

Глава 16

Владимир оказался огромным городом со множеством заводов и фабрик, широкими аллеями и большими парками, высокими шести и семиэтажными домами, обильно украшенными декором, роскошными усадьбами и дворцами, расположенными в городской черте. Проживали тут, как и во всякой столице, наиболее богатые и влиятельные люди империи, в том числе члены царской семьи, а самые могущественные роды держали тут свои особняки только ради престижа.

Дом, адрес которого дал мне наш семейный доктор, находился на центральном бульваре. Большое трёхэтажное здание, украшенное лепниной в стиле барокко, принадлежало одному из самых известных во всей стране кланов врачевателей – Тропаревым. Рядом располагались лечебница и доходный дом для персонала. Объединённые в один архитектурный ансамбль, они вместе с прилегающей огороженной территорией занимали целый квартал.

Лечебница меня встретила огромным залом, украшенном фресками. Сидящая на ресепшене женщина в деловом костюме смерила меня недоверчивым взглядом. Я до сих пор имел привычку носить простую одежду не самого высокого качества (всё равно портилась быстро), купленную в магазине, а не пошитую на заказ. Сейчас на мне было надето пальто, на рукаве которого имелось заштопанное пулевое отверстие, образовавшееся в результате короткой стычки с тайной полицией несколько дней назад. Я, признаться, думал, что дырка эта в глаза не бросается, но администраторша смотрела на неё, словно на отвратительную язву. Короче говоря, это была клиника для богатых… нет, для очень богатых людей, и клиенты данного заведения, как правило, имели соответствующий внешний вид.

А с деньгами у меня, прямо скажем, была беда. Поскольку от жалования управляющего я отказался, в этом месяце получил только дружинные, которые почти все уже потратил. Имелись некоторые сбережения, но на лечение у специалистов такого уровня их не хватило бы. Прокопий Иванович это прекрасно понимал, а потому часть требуемой суммы обещал оплатить из казны рода, остальное же понемногу вычитать из моего жалования.

А денег требовалось немало. Только за осмотр одним из младших лекарей запрашивали пятьдесят рублей – больше, чем месячное жалование среднестатистического рабочего где-нибудь в глубинке. Сеансы же лечения стоили многократно дороже.

Не смотря на мой «не соответствующий» внешний вид и удостоверение простолюдина меня всё же записали на приём, когда я объяснил, что проблема моя связана с воздействием весьма необычных чар. Так что через два часа я уже сидел в большой комнате, которая скорее походила на кабинет психолога, чем на приёмную врача (медицинских принадлежностей тут не было, зато обстановка располагала к покою и задушевным беседам) и рассказывал младшему лекарю – представительному господину в очках, воздействию какого вида магии подвергся.

Господин в очках слушал внимательно и серьёзно, потом отвёл меня в смотровую (тут обстановка уже больше соответствовала медицинскому профилю заведения), уложил на кушетку и «просканировал» мне голову магическими приёмами, поводив надо мной руками. В моём мире подобное выглядело бы шарлатанством чистой воды, но тут всё было серьёзно: поводив руками или просто посидев рядом с сосредоточенным видом, врачеватели могли силой мысли затягивать рваные раны и сращивать сложные переломы. У меня-то уж была возможность в этом убедиться.

Закончив процедуру, лекарь нахмурился. Ничего мне не объяснил – сказал только, что мой случай крайне интересен и что завтра в восемь утра меня осмотрит лично Николай Николаевич.

А Николай Николаевич – это был один из практикующих врачевателей с высокой докторской степенью. Собственно, к нему-то и советовал обратиться наш семейный доктор. Но Николай Николаевич оказался такой важной птицей, что кого попало не принимал, только если имелся какой-то особый или очень сложный случай.

Покинув лечебное заведение, я поймал парового извозчика и велел отвезти меня на постоялый двор подешевле. Переночевал в комнатушке за полтора рубля и на следующее утро снова отправился на приём в надежде получить наконец-таки ответы.

На этот раз меня пропустили без задержек. В приёмной меня ждал лично Николай Николаевич – подтянутый седовласый господин на вид лет пятидесяти (хотя, поговаривали, будто ему уже за восемьдесят). Он усадил меня на кушетку и потребовал снова описать всё случившееся в мельчайших подробностях.

– Скажите, пожалуйста, Михаил, вы владеете какими-либо чарами? – спросил Николай Николаевич и, заметив моё замешательство, добавил. – Не переживайте, всё сказанное не выйдет за пределы кабинета.

Да, таковы были правила. Своего рода врачебная тайна. У многих влиятельных особ имелись секреты, которыми приходилось делиться с лечащими врачами, и репутация обязывала лекаря не разглашать сведения, полученные от пациента.

– Я владею энергетическими чарами, – признался я. – Надеюсь, слышали о них.

– Я в курсе, что это такое, – кивнул Николай Николаевич, – пройдёмте в смотровую.

После «сканирования» врачеватель снова пригласил меня в приёмную, сел за стол и очень серьёзно на меня посмотрел.

– Что ж, Михаил, ваш случай очень интересен. Иначе я бы даже браться не стал, сами понимаете, – он сцепил руки в замок. – И энергетические чары, и чары поглощения – это способности, редко встречающиеся у нас в империи. Они обе под запретом. Но не переживайте: как я уже сказал, ничто произнесённое здесь, за пределы кабинета не выйдёт. Гораздо больше беспокоиться вам стоит о другом. Говорю сразу: ваша болезнь прогрессирует и, если не принять меры, вы умрёте. Извините за прямолинейность. Не в моих обычаях ходить вокруг да около.

Я сглотнул. Новости, прямо скажем, не самые оптимистичные.

– Могли бы вы объяснить в двух словах, почему так получилось? Я впервые сталкиваюсь с чарами поглощения.

– Это не удивительно: мало кто с ними сталкивался, а кто сталкивался, уже ничего нам не расскажет. Удивительно то, что вы пережили их пагубное воздействие.

То, что Николай Николаевич поведал дальше, я понял с трудом. Действие чар поглощения заключалось в том, что они высасывали жизненную и ментальную силы противника. Иными словами, они блокировали магические способности того, на кого были направлены, а потом умертвляли. Вот только в моём случае это фокус не сработал. Моя энергия оказалась слишком сильна, она начала активно противодействовать поглотительным чарам, в результате чего в моём теле образовались устойчивые энергетические сгустки, которые постепенно разрушали материю – в данном случае, ткани головного мозга. Я старательно пытаясь понять, как это вообще работало, но моих познаний в магических искусствах явно не хватало. Впрочем, сейчас было важнее другое: как рассосать энергетические сгустки и остановить разрушительный процесс в моей голове. Ведь если этого не сделать, я не проживу и года. Под конец Николай Николаевич озвучил сумму лечения, от которой меня чуть сердечный приступ до кучи не хватил.

– Однако надо понимать, что гарантий, к сожалению, нет, – заключил врачеватель. – Без сомнения, мы сможем облегчить ваши боли и продлить жизнь, но невозможно точно сказать, удастся ли полностью устранить сгустки. Ваша внутренняя энергетика, с которой нам предстоит иметь дело, до конца не изучена.

Я ответил, что подумаю над предложением и что мне надо связаться с родственниками, и покинул лечебницу в тяжёлых чувствах. Вот такая вот ирония судьбы. Хоть магия боярина Крылова оказалась недостаточно сильной, чтобы сразу убить меня, я всё равно умирал. Сделал-таки он своё чёрное дело, исполнил миссию. Мои многочисленные враги будут рады. А мне теперь придётся сливать огромные деньги, чтоб хоть немного продлить свои дни (Птахины-Свирины вряд ли откажут в этом) и тешить себя надеждой, что судьба смилостивится, и меня всё-таки вылечат.

В тот же день я купил билет на поезд и отправился в Минск. Впереди предстояло ещё одно важное дело.

Гражданские поезда до Минска не ходили. Конечным пунктом следования был небольшой городок в пятидесяти вёрстах. Дальше ехали только военные и санитарные эшелоны. Я сошёл на станции ранним утром, проведя в дороге более суток.

Вышел на привокзальную площадь. Было тепло и сыро. То ли климат тут такой, то ли потеплело в последние дни. Снег почти весь растаял, и лишь местами лежал грязно-белыми ошмётками так и не наступившей зимы. Хмурые домики тихо серели в тоске промозглого утра. Что делать дальше – большой вопрос. Единственное, что приходило на ум: идти на дорогу, ловить попутку.

– Парень, ты не в Минск случаем? – крикнул мне водитель паровой тарантайки, напоминающей карету, только с котлом спереди, закрытым крышкой капота. Внутри уже разместились четверо пассажиров: трое – в салоне сзади и один – возле водителя.

– Угадал, – ответил я. – Именно туда.

– Угадал, – передразнил водитель. – Было б чего угадывать. Тут почти все в Минск едут. На кой чёрт вас туда несёт, непонятно. Но да Бог с вами. Садись, есть свободное место. Рубль цена.

Я устроился рядом с усатым мужчиной в униформе железнодорожника, поставил на колени саквояж, и машина тронулась. Напротив меня сидела семейная пара.

Само собой, первым делом я поинтересовался обстановкой в городе.

– Стреляют, – объяснил водитель. Говорил он с небольшим местным акцентом. – Как ваши вошли, так только и делают, что стреляют. Уже два раза бомбили нас. Да ещё и наших парней начали сгонять на войну. А народ бежит. Работы нет, воды и отопления нет, ничерта нет. Ну кто побогаче первым делом свалил. Что ещё сказать? Война есть война.

– А вот и неправда! – возмутился усатый железнодорожник. – Почему ты так говоришь так, будто наш император виноват? Не мы же вас бомбим, в самом деле! Ваши шляхтичи с нашими боярами по одну сторону воюют. А германцы мало того, что нагло вторглись, так ещё и внушают вам, якобы император наш – вам враг. На вас же кабалу хотят надеть, а мы вас избавляем.

– Ага, хорошее избавление, – усмехнулся водитель. – Полстраны в руинах. Да без разницы, кто виноват. Шляхта да бояре земли делят, а по башке простой народ получает, вроде нас.

– Иначе-то и не бывает, – буркнул мужчина, что сидел напротив меня.

Короче говоря, как всегда и бывает в подобных случаям, мужики завязли в разговоре о политике, начали спорить, чего-то друг другу доказывать, да ещё с таким жаром, будто болтовня эта могла что-то изменить. А я слушал краем уха и смотрел в окно на грязную дорогу, по которой катил наш экипаж.

Навстречу большими и малыми группами тащились люди с пожитками. Кто-то ехал на паровой телеге, кто-то – на обычной, запряжённой лошадью. Это были беженцы, покидавшие прифронтовые районы, а то и вообще – страну. Порой навстречу проносились военные грузовики, раскрашенные либо в чёрный, либо в защитный цвета. Мы ехали за колонной тягачей, дым от которых застилал небо. Колонна двигалась медленно, и обогнать мы её не могли, так что приходилось плестись в хвосте по гравийке, убитой многотонной техникой.

А я смотрел на всё это, и мне вспоминались годы армейской службы. Уж грязи-то дорожной мне повидать пришлось сполна. Разбитые гусеницами колеи, колонны хмурой техники болотно-зелёного цвета, ползущие вдаль – всё это казалось привычным и родным. Аж ностальгия навалилась. Ну а когда подъезжали к Минску, до ушей моих донеслись далёкие и до боли знакомые звуки артиллерийской стрельбы.

Минск заполонили военными. Солдатские шинели запрудили улицы, было много техники. Два раза нам пришлось останавливаться на перекрёстках, дабы пропустить марширующие колонны. В некоторых домах, на первых и цокольных этажах я заметил укреплённые огневые точки. Кое-где виднелись следы бомбёжек. Проезжали один район – район небедный, центральный, застроенные высотными зданиями в пять и шесть этажей – так там у всех домов то стены с перекрытиями были обрушены, то следы пожаров чернели над окнами пятнами копоти, а прямо посреди дороги зияли огромные воронки. В городе было опасно. А ведь где-то здесь находилась Таня, ежедневно рискуя своей жизнью.

На одной из площадей стоял броненосец – большая стальная коробка со скруглёнными углами, ощетинившаяся дюжиной пушек и пулемётов в бортовых спонсонах. Из носовой части торчала короткая гаубица и два пулемёта. Боевая машина была не столь огромна, как броненосец Саврасовых, имела более плотную компоновку, но всё равно производила устрашающее впечатление. На улицах я видел ещё несколько похожих танков, но все они отличались друг от друга. То ли разные модели, то ли просто выпускали их штучными экземплярами. Помимо крупной техники встречались колёсные броневики, вооружённые пулемётами, и грузовики с зенитными установками в кузовах.

Водитель высадил меня рядом с госпиталем. Тут царила суета. Из одних машины раненых выгружали, в другие – загружали и куда-то везли. По грязи топали люди в шинелях, неся на носилках перебинтованных бойцов. Пахло кровью.

Я нашёл административный корпус – обшарпанное двухэтажное здание. Направился сразу к главврачу. Меня встретил секретарь, спросил, по какому вопросу. Я рассказал, что ищу девушку, которая недавно поступила сюда добровольцем, соврал, что я – двоюродный брат и что есть очень важная информация, которую должен сообщить лично. Естественно, происхождение моё осталось втайне. В этой поездке для всех я был простолюдином, конторским служащим, разыскивающим родственницу. Впрочем, боярские бумаги я тоже взял с собой на всякий случай.

Потом меня выслушал главврач. Отнёсся с пониманием, отправил в отдел кадров. Там конторщик порылся в картотеке и достал нужную карточку.

– Макарова Татьяна Осиповна, девятнадцати лет отроду, так? – уточнил он.

– Угу, – кивнул я. – Она самая.

– Прибыла добровольцем шестого ноября. Зачислена в травматологическое отделение. Так?

– Должно быть, да.

– Позавчера отбыла. Переведена в шестьдесят седьмой полевой подвижной госпиталь.

– Как отбыла?

– Не могу знать-с. Отбыла, – равнодушно развёл руками конторщик. – Вот, пожалуйста. Всё написано. У нас её нет.

Как гром среди ясного неба. Я так ждал этой встречи, а Таня прямо из-под носа свалила в непонятном направлении! Я, естественно – опять к главврачу. Так, мол, и так, отбыла Татьяна в какой-то шестьдесят седьмой полевой госпиталь, как теперь найти? Главврач только устало покачал головой, посетовал, что без меня проблем достаточно, и сказал, что не знает, где сейчас развёрнут этот госпиталь. Что тут можно было сделать? Я поблагодарил и ушёл, раздумывая, у кого узнать нужную информацию.

На территории из машин выгружали раненых. Два водителя в шофёрских кожаных куртках стояли и курили. Я подумал, что они могут знать.

– Не, мы не оттуда, – ответил один из водителей на мой вопрос. – А шестьдесят седьмой где? Так под Криницей, кажись.

– Да не, – возразил второй, – под Криницей шестнадцатый, а шестьдесят седьмой – это где-то за Санкеляем. На юг надо ехать по Бобруйскому тракту. Михалыч позавчера ездил. Это туда пятьдесят вёрст, – он махнул куда-то в сторону. – До Санкеляя доберёшься, там подскажут.

Новости были неутешительные. Колтыхать пятьдесят вёрст в неизвестном направлении, а потом выискивать полевой госпиталь – на это уйдёт ещё один день. А ведь я уже сегодня планировал сесть вместе с Таней на обратный поезд.

Смеркалось. Я нашёл неподалёку постоялый двор и снял комнату на четыре дня, дабы было, где оставить вещи.

Поймать попутку утром удалось довольно быстро. Грузовичок с кабиной чёрного цвета и с имперским гербом на двери (орёл с двумя головами, как в моём мире), который означал его принадлежность регулярной армии, устало полз по дороге, таща за собой полевую кухню, а в кузове везя двух солдат и мешки с картошкой. Рядом с водителем сидел молодой унтер-офицер. Он согласился подбросить меня до Санкеляя, а когда я спросил, не знает ли он, где находится шестьдесят седьмой госпиталь, ответил:

– Как же не знать-то? Знаем, под Омельно это. Как раз туды и едем, в двадцать третью дивизию, а там и госпиталь ентот недалече. Залазь в кузов. Довезём.

Я забрался и устроился на мешках, где уже возлежали два солдата: молодой паренёк, на вид не старше меня, и мужчина в годах с длинными свисающими усами. Он курил самокрутку. Рядом – две довольно древние курковые винтовки. Магазинов они не имели, а заряжались через откидную крышку в казённой части.

Старший солдат предложил мне самокрутку, но я отказался, тогда он принялся расспрашивать, куда я держу путь. Я сказал, что ищу девушку, которая поехала медсестрой в госпиталь.

– Сбежала что ли? – добродушно рассмеялся солдат. – Боевая она у тебя. Храбрая. Дай Бог ей здоровья. Если бы не такие самоотверженные девчонки, так совсем беда была бы. Фельдшеров и лекарей не хватает, раненых уж очень много.

– А не боишься ехать? – молодой солдат с ехидным прищуром посмотрел на меня. – Там стреляют. Слыш, как громыхает?

– Нет, – покачал я головой. – Стрельбы я не боюсь… – хотел добавить, что гораздо больше боюсь потерять Таню, но промолчал. – А чего артиллерия так долбит? Вчера стреляли, сегодня… Ни на минуту не смолкают.

– Так наступление же, – объяснил старший. – Али не слышал? Вчера началось. Второй день не угомонятся. Наши уже три атаки отбили… или четыре, пёс их знает, – помолчав, он добавил. – Эх, паршивая же погода… И зачем в такую воевать?

Падал мокрый снег, грузовик пыхтел и завывал, ползя по размякшей дороге, и дым, идущий из трубы, пощипывал мне глаза и щекотал нос.

Познакомились. Младшего звали Иваном, а старший был моим тёзкой. Солдаты разговорились об армейском быте. Меня так и подмывало тоже что-нибудь рассказать из собственной жизни, но по понятным причинам сделать этого я не мог.

Два часа пролетели за разговором незаметно, и вот впереди показался очередной населённый пункт.

– Это Санкеляй, – сказал старший. – Ещё часок – и мы на месте.

Он прислушался. Сквозь пыхтение и завывание силовых агрегатов грузовика доносилась стрельба: то одиночные, то где-то начинал долбить короткими очередями пулемёт.

– Стреляют? – спросил молодой. – Чаво там творится-то?

Тёзка мой пожал плечами и сплюнул за борт.

– Не должны были прорываться, – буркнул он себе под нос. – Нам бы сказали. Чертовщина какая-то.

Машина въехала в населённый пункт. Мы двигались по широкой улице, вдоль которой тянулись серые избёнки, заборы, да редкие деревца. Оба бойца держали в руках винтовки и вглядывались вдаль, откуда доносились звуки перестрелки.

Перед нами на перекрёсток выехал бронеавтомобиль: высокий, с рубленными формами, клёпаной бронёй, и двумя пулемётными башнями. На его борту красовался равносторонний крест с расширяющимися концами. Рядом шли несколько солдат в широкополых касках и серых шинелях с подвёрнутыми полами.

Наш грузовик резко затормозил. До противника было метров сто.

– Вот сатана! – воскликнул старший солдат. – Германцы же! Какого?!

Грузовик сдал назад. Вражеские солдаты заметили нас. Они начали что-то кричать и стрелять из винтовок. Башня броневика стала разворачиваться в нашу сторону.

– Братцы, – крикнул из кабины унтер-офицер, – враг занял город, сейчас прорваться будем! Держитесь крепче! И стрелять в супостатов не завывайте.

Грузовик снова затормозил и, повернув на развилке, скрылся из поля зрения противника. Нам вдогонку затарахтел пулемёт.

Глава 17

Впереди замаячил железнодорожный переезд и вагоны, стоящие на путях. За переездом – кусты, за которыми виднелись каменные двухэтажные домики. Грузовик наш рвал к железной дороге, дым валил коромыслом.

Я вынул из-за пазухи револьвер.

– Что тут делают германцы? – спросил я. – Неужто оборону прорвали.

– Бес их знает, – старый солдат взвёл курок и перекрестился. – Авось пронесёт. Стрелять умеешь?

– Стрелять умею, попадать – не всегда, – отшутился я.

Грузовик переполз через рельсы, и за следующим поворотом мы оказались нос к носу с группой вражеских солдат человек в двадцать. Они шли разреженным строем, прочёсывая населённый пункт. Завидев нас, их офицер что-то прокричал, и тут же улица наполнилась ружейным грохотом. Над ухом просвистела пуля, несколько звонко ударили в стальной нос машины. Михаил и Иван примостились на мешках за кабиной и, сделав по выстрелу, принялись перезаряжать оружие. А в нас продолжали лететь пули, которые вмиг изрешетили грузовик, и тот остановился как вкопанный – ни назад, ни вперёд. Судя по частоте выстрелов, винтовки у противника были современные, магазинные.

Я выпрыгнул из кузова и, добежав до ближайшего дерева на обочине (на моё счастье, это оказался старый толстый дуб), прижался к нему спиной. Пули глухо заколотили по стволу, сбивая кору. Я не опасался единичных попаданий: защита моя работала хорошо. Но под плотный огонь лучше было не лезть.

До противника – метров сто или чуть меньше. Я сомневался, что из своего короткоствольного «бульдога» смогу хоть в кого-то попасть на таком расстоянии. У него прицельная дальность-то метров тридцать, а на сто так и вообще пуля не долетит. А потому стал ждать, пока враг подойдёт ближе. Михаил и Иван в это время вовсю отстреливались. Но что они могли сделать против шквального огня двух десятков магазинных винтовок? Водитель был мёртв. Унтер-офицер, кажется – тоже.

Когда я высунулся из-за дерева, передние бойцы находились уже достаточно близко.

Прицелился. По мне начали стрелять, но я не подал виду. Сжал рукоятку револьвера обеими руками, навёл на самого ближнего… Промазал. Противник, не целясь, выстрелил в ответ. Тоже – мимо. Вторым выстрелом я попал в плечевой сустав бойца. Того отшатнуло назад, как от удара. А я уже наставил револьвер на другого. Снова первая пуля – в молоко, вторая достигла цели: вражеский солдат упал, схватившись за ногу. Последние две тоже не попали никуда.

Я спрятался за дерево, чтобы перезарядить. Занятие это было небыстрое. Следовало открыть дверце барабана, вытолкать с помощью экстрактора одну за другой все гильзы, а затем так же, по одному, зарядить патроны. Не успел. Зарядил только один, когда передо мной очутились два солдата в серых шинелях. Они наставили на меня винтовки с примкнутыми широкими штыками. Один что-то скомандовал. Я направил на него револьвер. Оба бойца одновременно выстрелили в меня, я – в ответ. Один упал, второй судорожно начал передёргивать затвор, но у него что-то заклинило. Я одной рукой схватил противника за горло и швырнул об дверь грузовика, на которой от такого удара образовалась вмятина.

А шагах в пяти от меня стояли ещё трое. Они принялись стрелять, быстро передёргивая затворы. Я бросил револьвер, схватил винтовку, что лежала на земле, дослал патрон в патронник и выстрелил. Самый крайний упал с пробитой каской. Остальные двое опустошили магазины и теперь спешно заталкивали туда боеприпасы. Двумя выстрелами я уложил обоих прежде, чем те успели закончить дело.

Сзади раздались два выстрела. Я ощутил, как моя энергетическая оболочка поколебалась – значит, имели место попадания. Обернулся. На меня бежали двое с примкнутыми штыками – с тыла обошли.

Я парировал удар и сам ткнул противника штыком, да так, что ствол до половины вошёл в его живот. Второй тоже попытался меня достать. Я перехватил ствол винтовки и апперкотом сломал солдату шею. Мои удары были всё ещё сильны, но я чувствовал, что действие энергии скоро прекратится.

Из-за кузова выскочил третий, выстрелил, не целясь, и с криком ринулся на меня. Я отклонился, сделал захват и швырнул бойца спиной в дерево.

В это время из кузова вывалился бравый германский воин со вспоротым брюхом. В кузове шла какая-то возня. Похоже, наши ребята отбивались врукопашную. Я поднял одну из валяющихся на дороге винтовок, отодвинул затвор: патроны в магазине ещё были. Задвинул затвор, прицелился. Оставшиеся бойцы, поняв, что дело плохо, принялись отходить, а потом повернулись и побежали прочь. Я выстрелил вдогонку для острастки. Ни в кого не попал. Ну и пёс с ними. Главное теперь: как можно скорее смыться отсюда.

Мой тёзка вылез из кузова. Был он вспотевший. В руках держал винтовку с окровавленным штыком, похожим на длинный кинжал.

– Жив ещё? – спросил он. – Бегут, гады? Фух, – вытер рукавом пот со лба, – троих ухайдохал. А Ваньку убили, изверги. Уходить надо. Сейчас как понавалят.

– В этом я с тобой полностью согласен, – кивнул я.

Мой тёзка зарядил своё оружие, а я поднял оброненный в пылу схватки револьвер и положил в кобуру, и мы, держа винтовки наготове, побежали прочь между дворов, то оборачиваясь, то вглядываясь вдаль. Останавливались перед каждым углом, чтобы убедиться, нет ли там противника, и трусили дальше, шлёпая по грязи и лужам.

Замедлили бег только когда вышли на окраину. Стрельба громыхала позади, а впереди за последним рядом изб простиралось поле, едва припорошенное снегом. Я повесил винтовку на плечо, достал револьвер, и стал заряжать его на ходу.

– Фух, кажется, оторвались, – мой спутник тревожно оглядывался назад. – Что за чертовщина – ума не приложу. Откуда тута германцы? Фронт же тута в двадцати вёрстах. Что они в тылу у нас забыли?

– Может быть, окружают? – предложил я, вспомнив, что слышал о планах вражеского командования.

– Наших надо предупредить. И поскорее.

– Надо, – согласился я. – А мне надо попасть в госпиталь. Двадцать вёрст, говоришь, топать? Машина бы не помешала.

Мы шагали по дороге, обходя вездесущие лужи. Впрочем, ботинки мои и так уже промокли насквозь, пока я бежал.

– Сколько супостатов положил? – спросил солдат. – Поди, не меньше дюжины? Я-то думал, тебя сразу грохнут. А ты – ловкий парень, гляжу. Как сумел-то?

– Считай, повезло, – хмыкнул я. – Но это ерунда. Повезло бы ещё выбраться отсюда.

– Да-а, – протянул мой спутник. – Если германцы тута везде хозяйничают, нам несдобровать.

– Прорвёмся…

«Должны прорваться, – подумал я. – Таню я не оставлю». И всё же сердце моё было наполнено тревогой: а что, если враг занял территорию, а что, если госпиталь захвачен в плен? От одной этой мысли становилось страшно. Я ужасно жалел, что нет машины, и нам теперь несколько часов придётся топать наугад, пребывая в полнейшей неизвестности.

Перейдя поле, мы очутились в ещё одной деревне. Местные сказали, что сюда германцы не заходили. Значит, был шанс, что наши ещё держатся. Затем мы вышли на дорогу и на следующем же перекрёстке наткнулись на патруль.

Возле пулемётного броневичка стояли пятеро солдат и унтер-офицер. Все – в шинелях зелёного цвета и в кепи. Вооружены были всё теми же курковыми однозарядными винтовками. Мы, естественно, обрадовались, встретив своих.

Когда подошли, унтер-офицер первым делом потребовал предъявить документы и внимательно изучил наши удостоверения. Спросил, куда направляемся.

– Дык в часть к себе, – ответил мой тёзка. – Мы с кухней ехали, нас в Санкеляе обстреляли. Там германцы уже. Вот, еле ушли. Предупредить надобно остальных.

– А ты кто таков? – обратился ко мне унтер. – Что делаешь в прифронтовой зоне?

– А у него девушка – медсестра в шестьдесят седьмом госпитале, – ответил за меня мой попутчик. – Проведать едет.

– Я не тебя спрашивал, – строго посмотрел на него унтер-офицер.

Я повторил то же самое: мол, ищу человека. В Минске направил в шестьдесят седьмой госпиталь. Поехал с попуткой и попал под обстрел. Еле отбились.

– Ждите, – приказал унтер, пошёл к броневику и связался с кем-то по радиостанции. О чём говорили – я не слышал.

Минут через двадцать подкатил грузовик с пятью солдатами. Нам велели сдать оружие, обыскали и посадили в кузов. Я не стал сопротивляться, хоть мне и не понравилось такое отношение. Воевать со своими было – не вариант. Придётся выкручиваться другим способом. Вопросы я тоже не задавал. Понимал – бесполезно. А вот тёзка мой начал активно интересоваться, куда нас везут и что вообще тут происходит. Его попросили заткнуться.

Нас привезли в деревню, занятую военными, и разделили. Куда увели Михаила, я не видел, меня же сопроводили в ближайшую избу. Тут находился целый штаб: висела карта на стене, за длинным столом сидели два офицера, обложенные кипой бумаг. Один – низкорослый, с обрюзгшим лицом, другой – подтянутый, с завитыми вверх усами. У обоих на кепи – синие околыши. Такие я прежде не видел.

Солдаты снова обыскали меня, вытрясли всё содержимое карманов и сложили на стол перед офицерами. С собой у меня было не так много чего: два бутерброда, завёрнутые в газету, кобура, коробка патронов, удостоверение и родовая бумага.

Усатый офицер велел мне сесть на лавку у стены, а сам принялся рассматривать мои вещи. Особенно его заинтересовала родовая бумага: взглянув на неё, он хмыкал и морщил лоб, а потом протянул второму. Тот надел пенсне и внимательно, шевеля губами, стал читать про себя.

– Вы принадлежите к боярскому роду Птахиных-Свириных? – спросил у меня усатый офицер с деланной вежливостью и едва различимым недоверием в голосе.

– Там написано, – ответил я.

– И куда держите путь в одиночку, без охраны?

– Шестьдесят седьмой подвижной госпиталь. Ищу человека. Передвигаюсь инкогнито, а потом один.

– Какого человека ищите?

– Это конфиденциальная информация.

– Послушай, парень, – офицер отбросил показную вежливость. – Хватит голову морочить. Уж не знаю, кто ты, и откуда у тебя эта бумага, но меня ты на мякине не проведёшь. Шпионишь?

– Не верите, значит? – я скрестил руки на груди.

– А с чего мне тебе верить? – офицер взял со стола родовую бумагу и продемонстрировал мне. – Подделка. Машинопись. И дураку известно, что родовая бумага пишется от руки. Да и ведёшь себя, как простолюдин. Ты боярина-то хоть раз видел? С мужиками такой фокус пройдёт, с нами – нет. Говори по-хорошему, кто таков и зачем здесь околачиваешься? Мы тебе в любом случае развяжем язык.

– А дуракам, видимо невдомёк, что никто не станет с собой таскать оригинал, – произнёс я, испепеляя взглядом усатого офицера. – Да, это копия, на которой, смею обратить твоё внимание, стоит печать. Так что одно из двух: или вы, двое ослов в форме, сейчас же отпускаете меня, или беседовать я с вами буду иначе, – я сделал морду кирпичом и старался говорить, как можно уничижительнее. Если им показалось подозрительным, что я слишком вежливо общаюсь, что ж, сами напросились: умеем и по-другому.

– Поумерь тон, – грозно сказал офицер, – иначе…

– Что иначе? – я встал с места и подошёл к столу. Оба офицера схватились за револьверы. – Что ты в меня своей пукалкой тычешь, чернь безродная? Хочешь выстрелить в знатного человека? Давай. Мне никакого вреда не будет, а тебя вздёрнут, как пса шелудивого.

Говорил я это спокойно, не повышая голоса. Глядя офицеру прямо в глаза, я взялся за ствол наставленного в меня револьвера и медленно согнул его. Военный всеми силами старался сохранить присутствие духа, но я по лицу видел, что он осознал свой промах и теперь напуган. Второй находился в замешательстве.