Текст книги "Усобица триумвирата (СИ)"
Автор книги: AlmaZa
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)
Глава девятая. «Свадьба»
Киликии надоело барахтаться по утрам в тазу, не выходя из спальни. Теснота, неудобство. Сделав вид, что ещё спит, она подождала, когда уйдёт по делам муж – тот теперь уходил рано, весь в заботах о княжествах, в помощи Изяславу – и поднялась. Святослав обманул её, рискнул собой на охоте, и она имеет право поступить с ним один раз так же! Нарушить обещание. В конце концов, как и он, она не произносила «обещаю», пусть потом попробует придраться.
Пройдя привычным путём по Боричеву спуску и дальше, вниз холма, она быстро разделась в кустах на берегу, повесила платок, верхнее платье и рубаху на ветви, чтобы не замарать о землю, и зашла в воду. Мурашки побежали по коже от прохлады. Обмывающая свежесть Почайны растеклась по телу. Киликия нырнула с головой, наслаждаясь собственной невесомостью в водах реки, рассекая подводное теченье гладкой и стройной фигурой. Русалкой проплыв несколько метров, она выскользнула на поверхность и с блаженством принялась купаться. И этого пытается лишить её Святослав! Скорее бы сыграть свадьбу Игоря и уехать в Чернигов, где не будет столпотворения и такого количества приезжих, там она будет хозяйкой, там и Святослав освободится от гнетущего присутствия киевского боярства и требований, которое местное общество предъявляло князьям.
Вдоволь наплававшись и вымывшись, Киликия вышла на берег и, выжимая густые, потяжелевшие от влаги волосы, протянула руку к ветвям кустов, где оставляла одежду. Но той на месте не было. Княгиня уставилась на замершую в безветрии зелёную листву. Не перепутала ли она место? Оглядываясь и озираясь, она не видела нигде ни своего платья, ни своей рубахи, но была уверенна, что раздевалась именно здесь. Никогда не поддающаяся панике, женщина принялась придумывать, как ей быть? Как незаметно пробраться в Детинец, в свои светлицы? Есть ли безлюдный путь? Нет, она должна найти одежду! Киликия раздвинула кусты, обожглась коленом о крапиву и, прошипев, отступила. В такие заросли само бы ничего не соскользнуло.
– Это ищешь?
Вздрогнув, Киликия инстинктивно закрылась руками и повернулась на мужской голос. В нескольких шагах от неё стоял Всеслав. С её вещами в руках. Он улыбался.
– Да как ты… как ты смеешь! – гневно процедила она. – Я не посмотрю на то, что ты гость и родич моему мужу, и утоплю тебя прямо здесь! Отдай! – протянула она одну руку, которой до этого прикрывала грудь. Она не стала съёживаться и стыдливо сутулиться под чужим взором. Гордо выпрямила спину и величественно, почти высокомерно посмотрела в лицо полочанина.
– Держи, – протянул незаконно присвоенное Всеслав со всей простотой, но следил не за пальцами, вцепившимися в ткань, а за полностью обнажённой женщиной, бронзово-золотистыми бёдрами и крутым изгибом талии. Он смотрел смело, вызывающе и пылко, жадно, не замечая той властности, которой она хотела приструнить его.
Киликия натянула через голову рубаху, словно прыгнула в неё, и, почувствовав себя уютнее, захлестала Всеслава скрученным платком:
– Лиходей, поганец, нехристь!
От неожиданности он пропустил первый удар, но от последующих закрылся предплечьем. Поняв, что больше не достанет до его бесстыжего лица, Лика взяла себя в руки и стала обстоятельно, оправляя и одёргивая, надевать платье.
– Ты бы правда смогла убить меня? Не пожалела?
– Нет, наглецов жалеть нечего, – проворчала княгиня.
– А как же милосердие, к которому взывает ваш Бог? Он запрещает вам убивать.
– Это говоришь ты, нарушающий другой завет? Следишь за женой родича! Побойся Бога сам!
– Которого? Мои боги страшны на поле брани, когда могут даровать победу другому. Они бывают страшны неурожаями, когда не получают достаточно подношений. Но бояться богов за то, что смотрю на прекрасное? Они создали это именно для любования.
– Не каждому положено… – недобро начала Киликия, собирая волосы под платок.
– Оставь… хотя бы пока не пойдёшь обратно, – попытался остановить её Всеслав, созерцая чёрные локоны. С распущенными волосами, закручивающимися тотчас, едва подсыхали, Киликия выглядела ещё моложе и соблазнительнее. Но она его не слушала и прикрыла всё, что положено было прикрыть замужней женщине. – Такую красоту и прятать!
– На красоту положено смотреть супругу. Ты должен любоваться своей княгиней.
– Нейола тоже прекрасна, но, восхищаясь одной розой, не станешь отворачиваться от других.
– Если ты пообещаешь, что никогда больше себе не позволишь ничего подобного, то я не стану говорить Святославу о твоём поступке.
– Я не могу этого обещать. Когда я тебя вижу, то хочу идти попятам, не отрывать глаз.
– Всеслав… – строго, с предупреждающим прищуром воззрилась она на него. – Твоя княгиня спасла Вячеслава. Ты по крови из семьи нашей. И я не хочу нарушать мир и дружбу из-за глупостей, которые ты совершаешь. Они того не стоят.
– Кто сказал, что не стоят? Что в жизни более важно?
– Покой в княжествах важнее неуместного увлечения.
– Истинная жена Святослава, – улыбнулся опять полоцкий князь. Остро, колюще, сияюще. – Он тоже печётся об этом так, что целыми днями стоит возле Изяслава или вместо него. Принимает послов, купцов, тренирует сыновей и дружину. Завоёвывает симпатии боярства. – Всеслав сделал шаг вперёд, и Киликия, увидевшая в его глазах загоревшийся огонёк, обычно умело спрятанный, захотела отступить. Но, удержав себя на месте, только храбро приподняла подбородок. – Ты можешь рассказать ему всё, княгиня, но он ничего не сделает. Он точно так же считает, что борьба и междоусобица недопустимы, что кровопролитие несёт разрушения и никому не пойдёт на пользу. Святослав на многое закроет глаза, потому что считает интерес княжеств выше своего личного. – Всеслав наклонился к уху гречанки: – Я бы никогда так не поступил. Если бы я любил женщину, я бы испепелил всю землю за неё и ради неё.
Отстранившись, Всеслав многозначительно посмотрел в её голубые глаза своими чёрными и, попрощавшись кивком, пошёл по тропе обратно в город. Киликия смотрела ему вслед, убеждаясь, что он ушёл. Или потому, что не могла отвести глаз от спины этого странного, непонятного, то добродушного, то пугающе грозного незнакомца. Что же он всё-таки за человек? Что ему нужно здесь, в Киеве? И для чего он затеял эти игры с ней? «Ведь правда, что это всего лишь игры?» – спросила сама у себя Киликия. Выждав некоторое время, она и сама пошла по той же тропе, рассуждая, что Святослав будет прав, если не поддастся на какие-то провокации. Он один из правителей, и не должен действовать сгоряча, не должен поддаваться страстям, объявлять войну из-за личной обиды. А если он разругается с Всеславом, несомненно, распри начнутся между целым полоцким княжеством и их, Ярославичей, территориями. Неизвестно, кто захочет примкнуть к Полоцку, у них там, в полуночных краях, всегда много наёмников, неусидчивых северян, свеев, варягов. Нет-нет, она не будет ничего докладывать мужу, ведь он, хоть и умён, а бывает несдержан. Не так, как раньше, когда бы поступил сообразно словам Всеслава, но ещё способен распалиться из-за чего-то, о чём потом сам же будет жалеть. Зачем ей создавать конфликты? Просто впредь она будет больше его слушаться, Свят предупреждал её не ходить на реку, пока тут приезжие. Он как будто чувствовал, что произойдёт подобное. А она теперь чувствовала, как отзывались слова Всеслава в её сердце. Горячие, пламенные слова неудовлетворённого мужчины, желающего до умопомрачения, мечтающего, стремящегося. Никогда, с самого знакомства со Святославом, она не обращала внимания на других мужчин. Но не думать о Всеславе было всё труднее. Невысказанная и непроявленная злость копилась, теребила, лишала спокойствия. Неприязнь к его чрезмерно вольным манерам смешивалась с пониманием, вызывавшим симпатию. Она тоже когда-то не знала толком, как вести себя здесь, шокировала и провоцировала без умысла сплетниц. А ещё она до сих пор любила свободу, недостающую с самого отъезда из Константинополя. Святослав многое ей позволял и не осуждал, что сделал бы другой супруг; он ценил традиции и законы русичей, не принуждая к ним через силу возлюбленную, но придерживался их и считал правильными. Всеслав же был не таким. Каким он вообще был?
Польские послы от Казимира прибыли с подарками к свадьбе Игоря и с новостями. Изяслав, не желая обострять отношения с шурином, устроил пышный обед и пригласил на него жену свою, Гертруду, сестру Казимира, убрав с глаз долой лишних, вроде Коснячки. Он хотел продемонстрировать своё уважительное отношение и семейный лад, и знал, что Гертруда не подведёт – благоразумно промолчит, поулыбается, жаловаться не станет. Она теперь судьбою связана с мужем, ему должна подчиняться, о нём печься, для его успехов и укрепления стараться. Муж ей защитник и судья, а не брат.
Святослав тоже был здесь, всегда присутствующий, когда приезжали важные гости. Он любезничал с людьми Казимира, узнавал у них всякое, что могло иметь хоть какое-то значение. Когда послы ушли, провожаемые великой княгиней, пожелавшей передать пару слов на родину, Святослав выдохнул. Челядь убирала со стола, немного сбивая с мысли.
– Слышал? – бросил ему Изяслав, продолжая потягивать брагу. – Шурин мой стал ещё сильнее. Получил Силезию от Бржетислава! (1)
– Он всего лишь вернул её назад. Земли ему и принадлежали, наследуемые от отцов и дедов, это Бржетислав почти двадцать лет назад был захватчиком.
– Если бы не наш батюшка, что бы Казимир смог? Ничего! Никто бы ему ничего не вернул, останься он при тех остатках Польши, которые были у него до помощи отца.
– К чему ты это всё говоришь? Хочешь часть Силезии? – усмехнулся Святослав. Территории эти находились на западе страны Казимира, на границе с Чехией. Чтобы получить их, пришлось бы захватить всю Польшу.
– Нет, – неверно пожал плечами Изяслав. Он бы не отказался ни от каких приобретений! Сделавшись каганом, с каждым днём он всё больше чувствовал власть и иногда, не имея талантов и мудрости предков, всё-таки вспоминал об их походах и подвигах, и думал, а не совершить ли нечто подобное? Но, озвучь он эти планы Святославу или Всеволоду, те засмеются или начнут втолковывать, что мир лучше войны, что имеющееся у них – это уже очень многое. Не понять им, ох не понять! – Я всего лишь надеюсь, что он остаётся благодарен нам.
– Княжеская благодарность не всегда долгосрочная. Но для того мы и роднились с ним. Тётка наша – жена его, должна сделать всё, чтобы хорошие отношения между нами сохранялись. Я понимаю твои опасения по поводу возвышения и расширения Пястов (2), мы всегда будем настороже у своих границ, и не позволим забрать Червенские земли. Игорь с дружиной поедет туда сразу же после свадьбы.
– Свадьба, свадьба… какие из-за неё траты! Братья хотят, чтобы я ещё и в Подолье люд уважил, гуляния там устроил!
– На такое не скупятся, щедрость – к счастью молодых.
– И к пустой мошне? (3)
– На подарки Ладе и её отцу ты гривен не жалеешь, – заметил всё всегда знающий при дворе Святослав. Изяслав вспыхнул, будто желая возмутиться и ответить резко брату, но передумал. Похлопал в ладони:
– Ефрем! Позовите сюда Ефрема (4)!
Не прошло и минуты, как явился великокняжеский казначей. Изяслав указал ему на место возле себя.
– Садись. Надобно нам будет с тобой ещё кое-какие расходы обговорить… И ты! – махнул каган Святославу, призывая присоединиться. – Иди сюда, давай вместе рассудим, что и как лучше сделать.
Второй Ярославич подвинулся, заняв место ушедших послов, в оказанных почестях сидевших сразу возле Изяслава. Ефрем, тихий и скромный человек, занимавшийся хозяйством князя Киевского, заслужил расположение и любовь того честностью и преданностью. Не так давно Изяслав, напившись, стал раскидывать при своих нарочитых и слугах серебряные гривны, наслаждаясь богатством и показывая всем, что он может себе позволить. На утро, схватившись за голову, он вспомнил, как похвалялся во хмелю, но нашёл все гривны на месте. Ефрем собрал их, пересчитал и все, до единой, вернул кагану, не присвоив ничего и не дав никому из присутствовавших прикарманить добро.
Подумав над завтрашним торжеством, обсудив всё ещё несколько раз, Святослав оставил Изяслава и направился к продолжавшему лежать в постели Вячеславу. Там он нашёл и Игоря.
– Ну как вы, братья?
Кислое лицо поломавшегося на охоте парня говорило само за себя, и тем оно казалось смурнее, что рядом с сияющими глазами, полный возбужденного нетерпения и радости сидел самый младший.
– А сам как думаешь? – недовольно заворчал Вячеслав. – Пропускаю братову свадьбу, буду валяться тут, пока другие веселятся!
– Ничего, ничего, – подойдя, похлопал его по плечу Святослав, – не последний, поди, праздник. Скоро сыновей женить начнём – нагуляемся! А пока главное, что ты живой и идёшь на поправку. Как мы все боялись за тебя!
– Да уж, и сам испугался, – попытался с долей шутки произнести это Ярославич, желая стереть у всех и у себя из памяти, как кричал, боялся, как охватывала его жалость к самому себе. Как не мог перетерпеть боль, ноя и стеная. – Спасибо княгине Нейоле, спасительнице моей, – в голосе его, каждый раз, что он упоминал её, чувствовалось благоговение, напоминающее лёгкую влюблённость.
– Я сам тебе завтра принесу чашу с мёдом со свадебного стола! – пообещал Игорь, не в состоянии говорить о чём-либо, кроме грядущего события.
– Да уж за стол-то мы его усадим, – решил Святослав, – всё увидит и услышит, только что плясать не сможет.
– Это уж я как-нибудь переживу, – приободрился Вячеслав.
– Вместе мы всё переживём, – пожал ему руку Игорь, поднимаясь, – не скучай, я зайду ещё позже.
– Пошлите кого-нибудь там за Одой, пусть посидит со мной, – попросил он.
Святослав вышел вместе с младшим братом, он отпустил того на приготовления, а сам двинулся к светлицам жены Вячи. Но не успел дойти до них, как ему подвернулась боярская дочка Красмира, идущая навстречу. Увидев мужчину, она опустила смущенно глаза, словно растерявшись.
– Князь… – пропавшим голосом поздоровалась девушка.
– Удачно ты мне попалась, девица…
– Неужели? – взмахнув длинными ресницами, подняла она взор. Зная о своей красоте, Красмира всегда была уверена, что её замечают все и только предписанный этикет мешает молодым людям заглядываться ею.
– Да. Ступай к Оде, скажи, что супруг зовёт её.
– Как велите, князь, – разочарованно посмотрела она на то, как он быстро развернулся и пошёл своей дорогой. Кокетство осталось безответным. Хоть она и мечтала стать княгиней любым путём, но если бы спросили её, какого мужа себе хочет, не думая бы назвала Святослава.
Тот, наконец, с раннего утра только дошёл до своих покоев. Старший сын его, Глеб, выскочил на него из-за угла с деревянным оружием:
– Папка! Идём сражаться! Где ты ходишь?
– Идём, идём, – тормоша волосы мальчишки, заулыбался он и поднял лицо, заметив, что из их светлицы вышла Киликия со вторым сыном.
– Возьмите и Ромушку с собой, – подтолкнула она названного к отцу, – пусть смотрит и запоминает. Может, надумаете и ему уже первый меч дать.
– На погляделки возьму, – развёл сыновей в стороны Святослав и подступился к их матери, поцеловав её в щёку, – а мечу ещё рано.
– Ты не пришёл с нами отобедать, – укорила мужа гречанка.
– Прости. Обедали с послами Казимира у Иза. Слушал вести всякие. – Погладив её по щеке, он извинился глазами: – Вечером тоже не знаю, когда ворочусь. Ты видала, что такое канун свадьбы для жениха у руссов, мы должны будем его научить да подготовить.
– Это просто попойка, – улыбнулась Киликия, рассмешив Святослава:
– Ты права. Но кто откажется от неё?
– Поберегите Игоря, у него завтра важный день. А нас княгиня Елизавета тоже позвала на приготовления невесты. Конечно же, женщинам у вас пить да танцевать стыдно, а играть музыку запрещено, так что у нас всё пройдёт куда тише и закончится быстрее. – Она взяла руку мужа в свои ладони. – Но я рада, что, наконец, то, ради чего мы здесь задержались, свершится, и можно будет ехать в Чернигов, вернуться к прежней жизни…
– Ах да! – опомнился Святослав. Он совсем забыл! – Я же не говорил тебе, кажется… Не говорил?
– Что?
– Я… отвезу вас в Чернигов, и должен буду уехать…
– Куда? – распахнулись глаза Киликии. Не новая ли стычка в печенежских степях? Хоть бы не ратные дела призывали его!
– В Ростов. Навестить братанича.
– Зачем?
– Лика, ты как всегда любопытна, – попытался утихомирить он её вездесущий интерес, но увидел во взоре настойчивость, – Ростислав наверняка обижен на нас за то, что мы забрали у него Новгород. Будь он старше и опытнее, воспротивился бы и добровольно никуда не ушёл. Но он ещё юн, потому покорился. Однако оставлять его вдали без присмотра опасно. Кто-то должен поддерживать дружбу с ним.
– Но почему именно ты? – не иссякали вопросы Киликии.
– Я сам вызвался. Пойми, я не могу никому доверить такое дело, в Ростове с ним Вышата – я хорошо его знаю… Одним словом, Лика, так надо.
Помолчав, усердно во время этой паузы заталкивая в себя возмущение и уговоры остаться, княгиня задала последний вопрос:
– И надолго это?
– Путь не близкий, пока туда-обратно обернусь, уже следующий месяц будет.
Святослав не стал делиться всеми планами, что из Ростова хотел наведаться и в Новгород, поболтать с Остромиром, а это продлит его отсутствие ещё на россыпь дней. Скажи он это жене – она взъярится и рассердится, что он оставляет её на несколько недель одну. Он и сам не любил покидать её, но что же делать?
– Папка, пошли-и-и! – потянул его за рукав Глеб. Князь кивнув, отходя от супруги.
– Потом ещё поговорим, хорошо? – бросил он и вышел с сыновьями. Киликия опустилась на скамью у оконца. Почему, если он ехал не воевать, ей так тревожно? Почему так страшно остаться на месяц в Чернигове одной?
Вскоре начались последние приготовления. Жениха и невесту увели в разные бани, тщательно их там вымыли, поднесли свежую одежду. Прочитали над ними молитвы. Игоря после братья забрали в повалушу, где началось последнее холостяцкое бражничанье. Адель же, крещённую Еленой, возвратили в её спальню. Замужние давали ей советы и наущали слушаться всегда мужа, молодые девицы, причесав длинные светлые волосы до блеска, заплели ей косу и хихикали над тем, что слышали. Им тоже когда-нибудь предстояло пройти подобное. Монахини из Ирининского монастыря своим приходом вернули серьёзность и вновь взялись читать молитвы. Пришёл священник принять исповедь и причастить. Все вышли и вернулись только когда вышел он. Стали причитать и оплакивать девичество невесты. По старой традиции, она умирала для своей семьи и рождалась заново в семье мужа, начиная принадлежать тому безраздельно, из-за этого и лили слёзы, прощаясь с нею, прежней. Потом Елену уложили спать и, погасив весь свет, кроме лампады перед иконой, висевшей в углу, покинули светлицу.
Киликия не могла уснуть. Представляя, как окажется без Святослава на какое-то время, она уже тосковала и хотела обнимать его, но он, как и другие Ярославичи и их ближние мужи, пил мёды, слушал гусляров и дудочников, плясал и веселился. Конечно же, он должен расслабиться сегодня, когда собрались свои, ведь завтра, на пиру, будут уже и официальные заграничные и заморские гости, женщины. Им нельзя будет себя вести, как угодно. Только бы сил у них на завтра осталось! Княгиня подумала о Елене. Вот кому в этот час труднее и беспокойнее всех! Вряд ли девушка быстро задремала, скорее всего, точно так же лежала без сна, уставившись в замерший полумрак и считая минуты до рассвета; она не знала, чего ждать и будущее могло пугать её. А как чувствовала себя она, Киликия, девять лет назад, перед тем как стать женою Святослава? Да, она тоже не сомкнула глаз почти до самого утра, ворочалась в кровати. Но не боялась, нет. Она торопила солнце подняться, птиц запеть и возвестить о пришедшем дне, торопила служанок прийти и начать наряжать её. Она не испугалась и когда они вошли в первую ночь в спальню и остались одни. Не испугалась первого прикосновения Святослава. Он волновался – она это чувствовала – но не показывал волнения. Чтобы сделать незаметной неуверенность, Святослав дал волю страсти и напору. Он налетел на ставшую его женой девушку вихрем, завоевателем, львом. Поцеловал без слов, взял на руки и уложил, сорвал с неё все покровы, дорвавшись до того, что поработило его разум и чувства на берегу – её голого тела.
Киликия перевернулась на бок и посмотрела на пустующую подушку. Что ж, теперь Святослав не дикий варяг, чужаком гуляющий по Царьграду и дивящийся величественными храмами, дворцами, Ипподромом, дурманящими садами, бирюзовыми набережными. Теперь он второй в государстве руссов человек, князь. И она, его княгиня, должна ждать и всё понимать.
Святослав вернулся незадолго до того, как небо начало светлеть. Тяжело рухнув на кровать, стянул с себя обувку, с усилием стал раздеваться. Проснувшаяся Киликия приподнялась и помогла ему выбраться из рубахи. Благодарно кивнув ей, он забрался под одеяло, пахнущий винными парами, мясом и луком.
– Прости, засиделись, – пробормотал он, засыпая на ходу. Женщина провела пальцами по его густым волосам, поцеловала в них и, покачивая головой с материнским умилением, будто глядя на игры сыновей, умиротворённо улеглась спать.
Торжественная процессия выступила из дворца к Святой Софии, перед которой, с западной стороны, у входа, на площади уже собралась толпа. Самые именитые бояре с семьями заняли места внутри собора, стены которого снаружи осветились розовой зарёй, а изнутри были искусно расписаны фресками. В центральном нефе изображение Ярослава Мудрого с макетом собора в руках, и всей его семьи, заявляло о том, чьими благими намерениями и усилиями было возведено здание. Вечное напоминание не только об основателе собора, но и о том, кто правит Киевом и Русью. Сыновья и дочери Ярослава были написаны ещё детьми, все они как бы двигались к фигуре Христа, стремились к ней. Были здесь и лики Владимира Крестителя и бабки его, Ольги, и константинопольские императоры. Стены трансептов украшали апостолы, мрачные пророки, бесплотные святые, архангелы с крыльями, картины сошествия Христа в ад и нисхождения Святого духа, образы Богородицы в разных повествовательных сюжетах из её жития. Своды центрального купола возносились к самым небесам, наполняя храм ощущением высокого, недостижимого, сакрального, нисходящего через узкие окна над головами лучами благодатного света. От множества горевших свечей пахло сладковато воском.
Княжеская семья поднялась на хоры над центральным нефом. Мужчины и мальчики расположились по центру, женщины – сбоку. Анастасия и Киликия, приехавшие из Константинополя, до сих пор по привычке называли отводимые им хоры матронеем. Так звались предназначавшиеся специально для женщин галереи византийских храмов. Внизу, у дверей, остался лишь Игорь со своими дружками.
Приблизилась невеста в красном аксамите и с белым покровом на челе. Она привлекала взоры всех, и на улице, направляясь к Святой Софии, и в соборе, откуда тянули поглазеть. С нею шло несколько девушек, приехавших также из Лувена ещё весной. На пиршество из её родственников никто не прибыл; правивший Лувеном дядька её покойного отца, граф Ламберт, ввязался в противостояние с императором Генрихом, и теперь, заодно с Готфридом Бородатым и Бодуэном Фландрским, был крайне занят схватками и стычками то за какую-нибудь крепость, то за город, то за кусок земли. Но Елена была безучастна к политике, тем более таких далёких теперь мест. Её судьба и будущее здесь, на Руси, во владениях её мужа. Она шла и смотрела на Игоря сквозь полупрозрачный покров. Молодой, статный князь с обворожительной улыбкой и озорными голубыми глазами. Страх, сковывавший её, когда она ехала в неизвестный и пугающий Киев, немного прошёл. Священнослужитель дождался, когда поравняются будущие супруги и повёл их к аналою, сопровождая путь каждением и благоуханием фимиама. Под прославление Господа они достигли расстеленного белоснежного плата на полу и встали на него.
– Во имя Отца, и Сына, и Святаго духа, – закрестил вступающих в брак священник.
– Миром Господу помолимся… – затянул один из церковных голосов.
– Имаши ли, Игорь, произволение благое и непринужденное, и крепкую мысль, пояти себе в жену сию Елену, юже зде пред тобою видиши? – задал вопрос епископ.
– Имам, честный отче, – ответил с волнением, но твёрдостью князь заученную формулу. На нём, самом юном Ярославиче, следов ночных прощаний с холостяцкой жизнью заметно не было, в отличие от старших, почесывающих незаметно гудящие головы на хорах.
Вопросы задавались жениху и повторялись невесте. На всё они отвечали, как то было положено, после чего началось венчание. Епископ взялся за долгий текст Божественной Литургии, положенный по церковному чину, огласив собор:
– Благословенно Царство Отца, и Сына…
Киликия почувствовала на себе чей-то взгляд и перевела свой с Игоря и Елены. Среди людей, незаметно, внизу стоял Всеслав. Язычник! В храме! Княгиня едва удержалась, чтобы не распахнуть глаза во всю ширь. Он дерзнул прийти сюда? Но не пустить его было бы некрасиво, всё-таки, свадьба родича. С ним всё было сложно. Ему положено было стоять на хорах, как князю, но не положено было находиться тут вовсе, как безбожнику. Хотя он и уверял, что богу поклоняется, да даже не одному, а целому пантеону. Всеслав улыбнулся ей, склоняя голову. Она отвернулась. Чтобы отвлечь себя как-то, заговорила со стоявшей рядом Гертрудой:
– Надеюсь, брак этот будет счастливым. Мне кажется, что Игорю подходит его невеста.
– Дай-то Бог, Лика. Удачные браки свершаются крайне редко, и на чью долю он выпадет, будет по-настоящему везучим! Впрочем, мужчинам легко найти счастье где-то помимо семьи, если они не нашли его в ней. Что же касается нас, женщин, то нам ничего не остаётся, как смиряться, если везение обошло стороной.
– Это неправильно.
– Так завещано Богом. Кто мы такие, чтобы спорить с ним?
– Неужели ты думаешь, Олисава, что Господу действительно радостно смотреть на женскую горестную участь?
– Он каждому даёт посильный крест, проверяя нашу веру. В конце концов, самая чистая и искренняя любовь – любовь к Христу, к нему все молитвы и чаянья наши. В нём радость и спасение.
Киликия замолчала, едва не закатив глаза. Если бы Изяслав не пренебрегал женой и вёл себя достойно, как муж, рассуждала бы так великая княгиня?
Молодым поднесли венцы. На своём Игорь поцеловал изображение Иисуса Христа, Елена на своём – Девы Марии. Затем пили они из единой чаши, совершали три обхождения аналоя и целовали иконы. Церемония шла размеренно и долго, величественно, как и полагалось княжеской свадьбе. Наконец, таинство закончилось, и народ устремился на выход. Летнее солнце успело нагреть двор, в праздничных нарядах сделалось душно, жарко. Святослав с сыновьями подошёл к Киликии и двинулся с нею к лестнице.
– У меня ноги затекли, – пожаловался Глеб, – зачем так долго это всё делать? Почему нельзя было просто сказать, что они теперь муж и жена?
– Это обряд, которым люди связываются до самой смерти. И связывает их Бог, – сказала ему мать, – тут нельзя действовать наспех.
– Будем тебя женить – узнаешь, – посмеялся Святослав.
– Если это так скучно, то я жениться не буду, – заявил ему старший сын.
– Кто тебя спрашивать будет, а? – командирским тоном, но с иронией, подмигнул Святослав.
– А тебя разве не спрашивали? – игриво поинтересовалась Киликия.
– Попробовали бы не спросить, – шепнул он ей на ухо.
– Ну так знай, что Глеб весь в тебя, и посмотрим, как ты не посчитаешься с его мнением, когда он подрастёт.
В пиршественной зале длинные столы от стены до стены уже были накрыты. Они ломились от яств. Рыбаки наловили осетров, щук и стерлядок (5), охотники настреляли перепелов, куропаток и рябчиков, запекли уток и лебедей. Поджаристые молочные поросята с яблоками соседствовали с бараньими рёбрышками, приготовленными с клюквой. Чёрная икра, квашенная капуста и грибы из бочек вываливались в огромные блюда. Во главе стола усадили новобрачных. Только теперь с Елены разрешалось снять скрывающий её покров, и Игорь, аккуратно стянув его, с минуту сидел, разглядывая новоиспечённую супругу, юную, невинную и покрасневшую от смущения.
– Не бойся меня, – негромко сказал он, положив свою ладонь на её, пока гости наполняли кубки и галдели.
– Не боюсь, – не поднимая глаз, ответила она, но дрожь её руки выдавала истинный трепет.
– За счастье и здоровье молодых! – встав, провозгласил каган, залпом осушив свою чарку. Его примеру последовали остальные. Изяслав дал отмашку скоморохам и музыкантам, и загремели бубны, забренчали гусли, загудели двойные флейты и сурны. В последние годы жизни Ярослава таких увеселений уже не было. Ставший очень набожным Ярослав избегал развлечений, считая их осквернением духа и пустой суетой. Но старший из оставшихся сыновей возродил слегка подзабытые традиции, хотя Иларион и многие церковники вместе с ним осуждали подобное, называя бесовством. Но Илариона при дворе больше не было. До назначения нового митрополита никто не мог указывать великому князю!
Святослав с Киликией сидели возле Изяслава с Елизаветой, а напротив них, по другую сторону, расположились Всеслав с Нейолой. Гречанка чувствовала себя придавленной огромным камнем, словно на неё обрушилась мраморная колонна, на плечи, на ноги. Полоцкий князь умудрялся улавливать все моменты, когда Святослав отворачивался и говорил с кем-то, чтобы начать прожигать глазами его жену. Лика тогда смотрела на Нейолу, призывая ту мысленно к женскому состраданию, чтобы та следила за Всеславом и не давала воли его безрассудствам. Но Нейола была холодно-безучастна, почти не пила, скромно ела и, судя по всему, прекрасно знала о том, как способен вести себя Всеслав. Киликия каким-то образом поняла это по тому, как красавица брюнетка кивала каким-то его замечаниям ей на ухо, пожимала плечами и ни разу не улыбнулась в ответ на его веселье. Он говорил, что ему позволено иметь много жён. Были ли они у него уже в Полоцке? Что думала об этом Нейола, или для них, язычников, в порядке вещей не ограничиваться одним возлюбленным?
– О чём задумалась, ласточка? – отвлёк её Святослав.
– Да так… ни о чём. Помнишь, какой была наша свадьба? – посмотрела она ему в глаза с любовью.
– Помню. Не такой широкой и шумной.
– Ты видел это? – вторгся в беседу супругов Всеволод, сидевший по другую руку от Святослава. – Ты видел этого язычника в Святой Софии? Ужасно!
– Перестань, – поморщил брови князь, – если запрещать иноверцам входить в храмы, как они приблизятся к богу, узнают о нём, потянулся к нему? Пусть ходит, может быть, надумает креститься.
