Текст книги "Усобица триумвирата (СИ)"
Автор книги: AlmaZa
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)
Отойдя вдвоём к красному углу, под образа, князья Ярославова рода перекрестились перед иконами. Святослав тихо сказал:
– Так оно вернее будет – под святыми ликами. Не обманем. Веришь?
– Я верю тем, кого хорошо знаю, – предусмотрительно сказал Ростислав.
– Оно мудро. Но, вот что, братанич. Не все люди, что с нами рядом, ближе нам по духу, чем те, кто далеко.
– Чего ты боялся сказать при дядьках? – нетерпеливо напомнил юноша. «Тороплив ещё, не обит жизнью» – подмечал Святослав.
– Того, что не понравится им. Новгородские и киевские бояре друг друга не любят, известно тебе это?
Помолчав и подумав, Ростислав ответил:
– Известно.
– Новгородцы хотят отделиться от Киева, разорвать Русь в угоду своему тщеславию, своей алчности. Сам мне скажи, разве не прав я? Не собиралось в Новгороде вече, чтобы обсудить подобное после смерти кагана? – Святослав не знал наверняка, но успел подсобрать в пути слухов на переправах да во дворах, где останавливались путники и можно было насытиться. Они с Перенегом, стараясь не показывать того, кто они, услышали, что какое-то собрание в Новгороде по весне было. И не приходилось сомневаться, что заведовал им Остромир. Молчание Ростислава подтверждало точность этих сведений. Стало быть, близко всё было к тому, чтобы восстать против Киева, а то и вовсе пойти на него? – Можешь не говорить, – вздохнул Святослав, – нрав новгородских бояр всем известен…
– Как и киевских, – шепнул племянник.
– Никто не спорит. Но не нам с тобой установленное пращурами переделывать! Великий Олег[4] назвал Киев столицей[5], а потому из него правят, а не из Новгорода.
– А пращур Святослав хотел столицей видеть Переяславец[6], что ж теперь? Оттуда приказов ждать будем?
– Прадед Святослав, в чью честь меня назвали, завоевать его не смог, не о чем потому и говорить, и делить шкуру неубитого медведя глупо! – чувствуя, что Ростислава всё же воспитали с почтением к старшим, и он теряется при авторитете стрыя, тот снисходительнее изрёк: – Мы твоя кровная семья, братанич. Все усобицы всегда возникали, когда ладу не было меж братьями. Не позволяй никому навострить себя против нас. Мы не враги тебе, а мною одно только движет – укрепить Русь и сохранить её в мире и согласии! Если мы разорим её войнами и неурядицами, что передадим сыновьям своим, как некогда отцы наши передали нам? Ты юн ещё, тебе того, может, не понять, а у меня четверо будущих мужей растёт. Хочу ли я дать им достойное наследство или вечные проблемы и склоки? Никому я не хочу проблем.
Ростислав покосился на оставшихся в стороне воевод. Приосанился.
– Я уже не так юн, как тебе кажется, стрый. На грядущий год жениться собираюсь.
– Слыхал. Дочь Вышаты невеста твоя? – Молодой человек кивнул, закусив нижнюю губу. – Хороший выбор, всё же, тоже родичи…
– Не наболтались ещё? – вмешался Порей. Святослав перевёл дыхание, чтобы не разозлиться. Ему уже хотелось обнажить меч и приложить этого аспида на месте. Но силу первым применяет тот, кто менее умён. И он отошёл от братанича, преобразив уста улыбкой.
– В самом деле, успеется! Я ведь не на один день приехал, – откланялся черниговский князь, оставляя бывших соратников, а теперь противников негодовать и пропитываться до удушья гневом. Праведным ли или греховным – рассудит Бог.
На крыльце ждал его Перенег с дружинниками. Мужчины наслаждались погожим деньком, ожидая для полной услады трапезы, сдобренной мёдом. Заметив вышедшего Святослава, его ратный друг слез с перил, восседая на которых разглядывал горожанок и покачивал ногой.
– Ну как?
Спустившись из-под козырька, князь прищурился на солнце, и гримаса на лице стала соответствовать впечатлению, полученному на «аудиенции».
– Ожидаемо. Ростислав под властью дядек, без них ничего не решает. Они подтолкнут его к мятежу, если почувствуют возможность победить. Поэтому нужно переманить его каким-то образом на нашу сторону, а пока этого не произойдёт – не давать ни с кем столковаться и обзавестись союзом.
– Есть идеи, как переманить?
– Найти бы ему другую невесту, вместо дочери Вышаты, да желательно более родовитую, чтоб братанич понял, что мы ему добра хотим.
– Юных княжён в округе не сыскать. Поди как ваш батюшка, придётся искать из дальних краёв.
– А что делать? Поищем.
– Я тут перекинулся парой слов с одной холопкой… – начал Перенег. Святослав повёл бровью, дивясь непроходящему умению воеводы стакнуться с какой-нибудь девицей.
– И?
– Она в услужении князя. Молвила, что ближайший, сердешный друг Ростислава – внук Остромира, Ян Вышатович.
Князь припомнил юношу возле братанича, и согласился с выводом, что тот был похож на воеводу. Ох уж оплели тенётами!
– Предлагаешь повлиять через друга? Или тоже найти замену?
– А оно как пойдёт. Что лучше выйдет – то и сделаем.
Святослав засмеялся, похлопывая Перенега по спине:
– Идём, нужно подкрепиться, отдохнуть и навестить кое-кого ещё…
С некоторого расстояния, наполовину за углом одного из теремов, на них смотрели две пары чёрных глаз. Лютый, муж с хищными чертами и с серебряными прядями от висков, сказал второму:
– Дождёмся, когда Ростислав выйдет куда-нибудь один.
– А если он без свиты не ходит никуда?
– Тогда проберёмся к нему в горницу. Всеслав сказал – чтоб никаких приближённых!
– Я помню.
– А пока разведаем подробнее, чем здесь дышат и захотят ли заключить договор с нами.
Его спутник, Рёдварг, плотоядно осклабился. Кажется, в Ростове была удобренная для заговора против Ярославичей почва.
Примечания:
[1] Стрый – дядя по отцу
[2] Волжская Булгария, не путать с Болгарией на Чёрном море. Булгария была населена различными племенами: тюркскими, финно-угорскими, кипчакскими, с Х века приняла ислам и имела крепкие связи с персидскими и арабскими странами
[3] Чудь – собирательное название финно-угорских племён, основным из которых в Ростове было меря – изначальное население этих территорий. В описываемый период меря по-прежнему занимали немалую часть Ростова, оставаясь язычниками и говоря на своём языке. Ростов был по сути границей христианского мира – крайним городом Руси, дальше которого, за Волгой начинались неизведанные земли
[4] Имеется в виду Олег Вещий. Великим его не называли, я вкладываю это слово в уста Святослава самовольно
[5] Имеется в виду известная летописная фраза «Киев – мать городов русских». В оригинале летописи стоят слова «мати градом», но такое разделение – интерпретация поздних историков, в древних летописях отсутствуют пробелы между словами, и ученые членят их по своему усмотрению, исходя из контекста. Поэтому «матиградом» скорее всего калька с греческого «метрополией» – столицей. В летописях хватает греческих слов, но летописцы многое переводили, как понимали, поэтому и появлялись «странные» термины
[6] Отец Владимира Крестителя, князь Святослав, действительно хотел перенести столицу в Переяславец (на Дунае), ради чего и устраивал походы на Болгарию. Киев ему, исходя из летописных данных, не нравился и он стремился перебраться южнее. В этом плане древнерусская история несколько схожа с древнекитайской: каждый новый князьцарь выбирал город себе по душе и обустраивался там: где была его резиденция, там и кипела жизнь. Лишь позже появилось понятие столицы – главного города
Глава пятнадцатая. «Соблазнитель»
Ушедши с княжеского двора, Святослав остановился на вершине берега, с которого открывался вид на озеро, широкого, так что земли по ту сторону не видать. Привиделся князю горизонт другой воды, синего моря, ещё более огромного, из-за которого он добыл себе жену. Славные были времена! Отец жив, братья все в здравии и молоды, впереди – поход, о котором ещё никто не знал, что не принесёт он им победы. Освежающий ветер, наполненный влагой, наполнил его подзабытыми ощущениями, былой неугомонностью, тягой к геройству, сумасбродству, когда головы своей и живота не было жалко, только бы сыскать почестей. Нонче так не поведёшь себя – ответственно стало, за Киликию, за детишек, за Русь.
Опустив голову, князь посмотрел на женщин у Пижермы[1], шумно занимавшихся стиркой, галдящих, перекрикивающихся. Малые дети, приведённые с собой, создавали ещё больше возни и многоголосья. Святослав думал о своих, ощутив тоску по семье. Но дел никто не отменял, и он продолжил путь, сопровождаемый только Перенегом. На дороге им встретился епископ – ещё довольно молодой мужчина, которого Святослав не знал, но по одежде и увесистому железному, без самоцветов, кресту на груди понимал, кто перед ним. С поклоном он приветствовал церковника:
– Владыка!
Тот остановился и, благословив крестным знаменем, оглядел встречного.
– Издалека, странник?
– Вестимо! Из самого Киева. Святослав Ярославич я.
– Князь! – обрадованно распахнул тот руки. – Я – отец Леонтий[2]. Знавал твоего батюшку, царствие ему Небесное! Ведь в Киеве я и был рукоположен. Как отец Антоний[3]? Жив ли?
– Жив, отче, жив!
– Благостно! С какою целью Божий промысел тебя привёл сюда?
– Братанича навестить приехал. Ну и так… посмотреть всё, – Святослав, словно в подтверждение, опять воззрился в даль над озером Неро. – Как поживаете здесь? Всё ли спокойно?
– Ох, да какой там!
– А что такое, отче? – обеспокоился князь.
– Волхвы да поганцы одолевают! – вздохнул горько епископ, сокрушаясь своим проблемам, а Святослав, наоборот, расслабился. Расширение паствы его не так волновало, как военная опасность. Впрочем, язычники тоже умели бунтовать, особенно когда их подстрекали жрецы. – Вот, иду к Авраамию[4], в Чудской конец. На днях измазали ему порог помётом! Не нравится им, что на месте их идолов храм Божий стоит! Безбожники! Лихие люди, тёмные! Со взрослыми-то говорить без пользы, – Леонтий потряс мешком, который нёс, – так я запасаюсь пряничками, пирогами ягодными, и малым проповедую, невинным душам. Они пока вкусное едят, вроде бы и Слово Божье слушают. И плотская, и духовная пища! А там и примут, глядишь, Бога истинного, святую Троицу, Иисуса и Богородицу!
– Хорошо ты, владыка, придумал, – улыбнулся Святослав, – значит, кроме еретиков проблем нет?
– В остальном, князь, жаловаться не на что! Всего хватает. Край красивый. Жаль, не христианский покамест.
– Ну, всё будет, отче, всё будет… А скажи мне, Шимон Офрикович[5] здесь, по-прежнему?
– Здесь, куда ж он со своими безбожниками денется!
– Что, и у него безбожники?
– А кто ж они ещё? Какими прибыли из-за Варяжского моря – такие и остались!
– Где я могу найти его?
– Дело нехитрое, – епископ указал дальше по дороге, идущей вдоль Пижермы, – иди, за кузнецами как повалушу увидишь – там где-то и он!
– Благодарю, отче, – простившись с Леонтием, Святослав пошагал в заданном направлении. Пришлось дойти до конца города, мимо тех самых кузен, где стучали тяжёлые молоты и жаром пыхало от печей, чтобы увидеть сторожевую башню, выходящую на сторону чудских лесов. Вокруг неё протянулись дома варяжских воинов, обосновавшихся тут уж два десятка лет как, но живших своим укладом, подражая скорее местному народу, чем прибывающим из русских княжеств. Спросив о Шимоне, Ярославич получил подробные объяснения, и двинулся к тренировочной площадке, где упражнялись дружинники.
Хакон Эйрикссон, проигравший вместе с Ярославом тридцать лет назад в битве при Листвене, вернулся к себе и выгнал сыновей умершего брата вон, чтоб не претендовали на власть. Эти племянники, Шимон и Фрианд, приплыли в Новгород со своими людьми, служить кагану. Ко двору Ярослава стекались изгнанники со всех сторон, все находили у него укрытие, место, службу, занятие, плату. Вот и Шимону нашлось дело – быть воеводой в Ростове, охранять его со своими тремя тысячами варягов. Не было тогда князя здесь своего, и на управление требовался надёжный человек, каковым изгнанник и оказался. Хакон уж давно скончался, не оставив наследников, так что теперь королём Норвегии был муж их сестры Елизаветы, Харольд, а Шимон и по сию пору верно нёс службу на краю христианского мира.
Издалека было ясно, кто из стоявших мужчин воевода, да и Святослав ещё припоминал внешность давно уехавшего сюда воина. Постарел он значительно, но оставался крепок и по-варяжски суров низкими бровями, упрямым лбом, открытым забранными назад волосами, седеющей бородой.
– Шимон Офрикович! – приветствовал его князь, кланяясь. Видя на лице замешательство и попытки опознать стоявшего напротив, черниговский князь помог: – Святослав Ярославич пред тобой. Помнишь ли меня?
– Сын великого конунга? Врать не стану – не помню! Барн[6] ты был, когда я покидал Киев.
– Рад видеть тебя в здравии! Как твоё житие?
– Справно, вполне справно! Живём, потихоньку, только скучно уж больно нам бывает, – повёл он рукой в сторону воинов, – тихо тут. Чудь гонять стыдно! Они и сверд[7] в руках держать не умеют, да и не лезут на нас… Епископ досаждает более всего! Вон, сына моего соблазнил крестом своим, – кивнул он на молодого гридя, – да, Георгий[8]? – Юноша опустил глаза, ничего не ответив отцу и не вмешиваясь в разговор. – Покрестился зачем-то! Нет, я против ничего не имею, каждому своё. Традиции тако же чту, недаром в Киеве всё привезённое из Норега[9] отдал храмам вашим. Однако ж навязчивость не люблю, Ярославич, понимаешь? Фёрштоу[10]?
– Понимаю, – улыбнулся Святослав, – мир меняется, давно стало ясно, что деревяные идолы ничего не значат, сыновья наши разумеют это и идут к правде.
– Правде! У каждого своя она, саннхет[11],– приобняв по-отечески князя за плечо, Шимон как бы пошёл прогуливаться с ним, отводя в сторону, – нельзя молодым позволять думать, что они умнее, Ярославич! С губами в материнском молоке о правде не рассуждают, а только повторять могут за кем-то. А ничего хорошего нет, когда повторяют не за родителем, а невесть за кем. С каким умыслом этот кто-то барнов наших учит? Зачем? Неизвестно! – они отошли достаточно, чтобы их никто не слышал, и Шимон остановился, посмотрев на Святослава. – Ну, молви! Не просто так ты приехал сюда и разыскал меня. Какое дело?
– Прозорлив ты, Шимон Офрикович.
– Не вчера родился! Когда Ростислав прибыл со своими людьми, ясно было, что кто-то и из Киева должен приехать. Не приехали – за дураков бы я вас посчитал!
– Благодарю за честность, – приложил ладонь к груди Святослав, – ты, может, думаешь, что мы поступили с Ростиславом как Хакон с тобой некогда…
– Я старый воевода, князь! Думать о таком мне не за чем. Правитель всякий себя страхует и делает должное, поэтому мне самому власть претит, а служить я предпочитаю по совести. Но ежели не изгнали вы Ростислава совсем, то какие думы думаете?
– Он наш братанич, Шимон, нет у нас в сердце зла и помыслы наши чисты.
– А что ж с Новгорода согнали?
– А ты как думаешь?
Воеводе не пришлось гадать долго. Прищурив один глаз, хмыкнув, он изрёк:
– Вышата?
Святослав склонил голову перед его умудрённостью. Спросил:
– Как тебе дядьки Ростиславовы?
Шимон крякнул, отмахнувшись, отвёл лицо и сплюнул:
– Приехали с хозяйскими замашками! Не сошлись мы с ними характерами, Ярославич. Вышата важно нос задрал, назвался главным воеводой, а я ему – куда прёшь? Выискался хёвдинг! Я – тысяцкий[12] великого конунга! Так он хотел под своё управление забрать моих ребятушек! Для него я их обучал разве? Ещё чего! Пусть сам себе рать лепит! До драки на волосок не дошло, Леонтий нас кое-как унял. На то он и поп, но я бы Вышате поломал нос, ух как поломал!
Святослав был рад, что не ошибся и пришёл по адресу. Верный старый воин хранил преданность Ярославу и великокняжеской власти, местечковые выскочки ему, самому княжеского рода у варягов, были не по душе. И с ним лучше было быть откровенным:
– Я предвидел, что за два года после смерти брата нашего, Владимира, его сын потерял связь с нами, своей семьёй. Когда встал вопрос, как княжить будем, мы решили переместить его из Новгорода, чтобы вырвать из привычного окружения и не дать ему заняться тем, что бывало уже не раз: походом с полуночной стороны на полуденную. Приехав сюда, я убедился, что так бы всё и случилось рано или поздно. Вышата и Порей метят Ростислава в каганы, да только не дожидаясь времени, когда настанет его очередь, а с желанием убрать нас, его стрыев.
– Глупо это! За Изяславом ляхи, за Всеволодом Царьград. Как они надеются одержать верх?
– К стрыю Святополку тоже тесть приходил с польским войском, но выиграл наш отец. Никогда нельзя угадать, кому достанется удача. – Святослав задумчиво поглядел на гридей, звонко бьющихся на мечах. – Не сошлись, значит, характерами вы…
– Сойдёшься тут! Истинно говорю, нос я Вышате однажды вобью в его лицо!
– Шимон Офрикович, а не желаешь в Киев возвратиться? – повернулся к нему черниговский князь. Тот забыл, что говорил до этого, удивлённо уставившись.
– В Киев?
– Да.
– Это… это зачем же? Что там делать?
– Служить, как и здесь. Только лучше. У нас там соскучиться не придётся, поверь. Да и у Всеволода нет дружины нормальной в Переяславле. Твоя была бы в самый раз – тысячи умелых воинов! Был бы воеводой брата. Как тебе моё предложение?
Шимон сперва растерялся. Давно он уже жил в Ростове и забыл, как выглядит остальной мир. Но варяжская кровь любителя походов и приключений забурлила. Переместиться к Киеву – почётно, когда ещё представится подобная возможность?
– А как же Ростислав, Ярославич? Отпустит ли он меня?
– А ты ему разве подчиняешься?
– Я? – Шимон окончательно запутался. – А кому же?
– Тебя кто сюда назначил?
– Ярослав Владимирович, конунг!
– Стало быть, князь Киевский?
– Так, – согласился тысяцкий, почесав бороду.
– А назначил почему? Потому что не было здесь своего князя. А теперь он есть. И ты, Шимон Офрикович, вновь служишь напрямую кагану, и никому больше. А каган – Изяслав.
Обняв всё услышанное разумом, воевода докумекал, что к чему, и это ему понравилось, как понравился и рассудительный черниговский князь.
– Рад буду служить вам, Ярославичи, – протянул он ладонь для пожатия, скрепляющего не столько договоренность, сколько возникшее уважение.
– В таком случае готовь своих людей к отбытию через неделю. А я к тебе ещё загляну – передам весточку супруге, раз уж ты двинешься в ту сторону.
Успев разобраться, что местный народ далёк от воинственности, и опасность не подстерегает Ростов, Святослав решил, что незачем тогда братаничу оставлять большое войско, которым он неизвестно как распорядится. Тем более, что распоряжаться им наверняка стало бы остромирово семейство.
Смоленск
Челядины прямо на стуле поднесли Вячеслава к столу. Он мог бы идти и сам, опираясь на костыль, но, во-первых, боялся за ногу – а вдруг её ещё совсем нельзя тревожить? А, во-вторых, считал, что будет выглядеть не по-княжески, припрыгивая на одной ноге.
– Как славно, что вы заехали к нам! – посмотрел он на Всеслава и Нейолу, в честь которых накрыли ужин. Особенно восторженно посмотрел он на последнюю, спасительницу и святую покровительницу, уберёгшую от верной смерти или жалкой участи калеки. – Вы самые радующие сердце гости! Да, Ода?
Спросив подтверждения у жены, Ярославич посмотрел на неё, потупившуюся и не поднимавшую взора. Ничего не произнеся, она кротко кивнула. Вынужденный долго лежать или сидеть, князь стал время от времени раздражаться ею. И без того он не знал раньше, как расположить её к себе, разговорить, а теперь и того стало труднее. Как он мог прийти к ней вот такой, покалеченный? Ну, хорошо, ладно бы и пришёл, а дальше что? На ногу не обопрёшься, чуть сильнее тронешь – ноет. Не ляжешь на жену, не сможешь поиматься[13] с ней нормально. Сколько недель уж Вячеслав не входил в её спальню, не испытывал угашения похоти, горячего проникновения в женские чресла. Позвал как-то Оду к себе, она пришла, почитала с ним книгу, пожелала добрых снов и ушла. Непонятливая, пустоголовая супруга ему досталась, даром что миловидная! Сказать ей прямо о том, как должно ей поступить – раздеться, самой забраться на мужа – язык у него не поворачивался. Не умел он подобрать слов нужных и отвращался от неспособной прочесть его мысли Оды.
– Идёшь на поправку? Рад это видеть, – улыбнулся ему Всеслав, отведя глаза от молодой смоленской княгини. Забавляло то, как она боялась его теперь, как верила, что виновата перед мужем и что полоцкий князь – демон, не меньше. – Свят заезжал к тебе? – упомянул он того по двум причинам. Одна из них была снова в Оде. Как мило наблюдать её вздрагивающие при имени деверя плечи!
– Свят? – удивился Вячеслав. – Нет, зачем бы ему?
– Ну, я подумал, раз по пути, то мог бы и проведать брата… Великий князь его в Ростов послал, ты не знал?
– В Ростов? Нет, не знал, – неприятно было осознавать, что ему известно меньше, чем полоцкому родичу. И неприятно, что брат, в самом деле, не навестил его, несмотря на болезнь!
– Наверное, дело было спешное, вот и промчался мимо, – отмахнулся Всеслав, по волокнам разбирая мясо дичи и закладывая в рот. Когда он жевал и одновременно говорил, белоснежные зубы его открывались широко, обнажая чуть заострённые боковые клыки. – Ничего, мы тебя развлечём немного.
– Вы-то хоть не спешите?
– О, нет! Куда нам спешить? – засмеялся полоцкий князь. – Я люблю приятную компанию. – Он поднял кубок, глядя в глаза Вячеславу. – За родичей!
– За родичей! – откликнулся он.
Браги подносили изрядно, и вскоре женщины почувствовали себя лишними, оставив князей вдвоём.
Продолжая подливать Ярославичу, Всеслав только смачивал губы, отвлекая внимание шутками и рассказами – сомнительной достоверности – о своей жизни.
– …Да тут до нас не так и далеко. Как только встанешь на ноги – обязательно приезжай, Вяча! Не пожалеешь.
– С удовольствием! Везде побываю, как только на коня сяду. Знал бы ты, как не терпится вернуть себе подвижность!
– Могу себе представить! Но лёжа тоже немало развлечений можно найти, – подмигнув ему, Всеслав заметил неловкость в Вячеславе, вызванную недостатком не только опыта, но и одарённости на любовном поприще. Не был он умел и смекалист с женщинами, не хватало для этого раскрепощения, природной находчивости и обаяния. Подвинув скамью впритык к стулу парня, Всеслав доверительно обнял его за плечо, снизив тон: – А как тут… с девицами?
– С девицами?! – переборов удивление, Вячеслав попытался изобразить кое-какие знания на этот счёт, но тщетно. Ничего не приходило в голову, а срамиться перед старшим родичем ой как не хотелось! И он нашёл выход: – Этого мне не надобно, у меня жена есть.
– Понимаю, – опустив взгляд, стал отодвигаться Всеслав, как бы показывая, что ошибся с оказанным доверием. – Конечно, христианские ценности, страх перед попами…
– Да не боюсь я попов! – возразил Вячеслав. – У нас тут даже епископа нет! Так, пара священников. Никто мне не указ здесь! – Видя превосходство во Всеславе, в его тёмных очах, глядящих как будто бы с сожалением, он указал на ногу: – И чего мне думать об этом сейчас? Я не способен…
– Но! – поморщил нос Всеслав, прервав его. Было унизительное что-то в той снисходительности, с которой он объяснил: – На всё ты способен, главное, чтобы девица способная попалась.
– Княгиня моя… – не совсем трезво начал было Ярославич, но полоцкий князь помотал головой:
– Плоха та княгиня, что не может ублажить.
– Так что же... ты… своею… с нею… с Нейолой…
– Коли твоя неподатлива и скромна, я потому о девицах и спрашиваю. О холопках или челядинках.
– Женою надо обходить тою, какую Бог дал.
– У нас в Полоцке, друг мой, – просиял Всеслав, – мужчина может иметь столько женщин, сколько захочет. И никто его не осудит. Даже его жена.
Вячеслав хмыкнул, почувствовав, что такие законы ему нравятся:
– Это у вас хорошо, – но потом ему вспомнились братья, Свят и Володша, чьё мнение было бы совсем другим. Они бы попытались объяснить, что так нельзя, и грех это. А, может, и вправду грех? Не зря же крестятся и браком венчаются, не просто так всё это. Нужно от блуда обороняться, чтоб не угодить после смерти в ад. – Однако у нас не так, – строго, как мог, выговорил он.
– Ну, тогда, конечно, – вздохнул Всеслав, – лежачих радостей можно ещё долго не испытать.
Хорошенько напившись, возбуждённый от разговоров о соитие, хоть и не названном прямо, Вячеслав ощутил, как хочет этого и, когда челядь понесла его в спальню, велел послать за Одой.
– А ежели княгиня спит уже? – спросил его прислужник.
– Так разбудите! Муж зовёт! – по-хозяйски потребовал он.
Ода пришла, когда его уложили в кровать и помогали стянуть рубаху. Прервав помощников, он указал им на дверь и сказал жене:
– Подойди сюда.
Девушка была сонной. Её действительно разбудили, недавно убаюкавшую Бориса, и пришлось заново облачаться, приводить в порядок волосы, покрывать их. Поэтому задержалась и вызвала в Вячеславе злобное нетерпение. Она приблизилась к кровати его, чувствуя винный дух, видя туманящийся взор.
– Ложись, – указал Вячеслав подле себя. Ода посмотрела на него, потом на подвязанную ещё ногу. Заметив направление её взгляда, князь сжал кулаки: – Чего непонятного? Ложись!
– Да как же… а травма твоя, князь?
– Без тебя что ли о ней не знаю?! – ярясь сильнее, пьяный Вячеслав ухватил её за платье и потянул на себя: – Кому велено сюда ложиться?!
– Князь! – ахнула Ода, пытаясь вырвать ткань из его пальцев. Но муж перебирал её, поднимая подол, тянул ближе. – Вятщеслав Ярославитч, ты много пить…
– И что с того? Жена ты мне или нет? Сколько я один спать буду?!
– Ты бы о выздоровлении подумал… – Он задрал ей платье, проник под него рукой, схватив за голую ногу, и попытался поднять её через себя:
– Да перестань же рваться! Сядь сверху!
– Что ты говоришь, князь!
– Понимаешь, что! Не прикидывайся, что не понятно!
И прежде не любившая супружеских обязанностей, радовавшаяся, что после неудачной охоты разделена с мужем, Ода ужасалась от того, что он от неё так внезапно потребовал. Да ещё и пьяный, грубый как никогда! Десятикратно гаже был он теперь, вот такой.
– Да подними же ты ногу! – сам не зная, как лучше её на себя устроить, тянул Вячеслав, но сопротивление и упорство девушки привело к тому, что пришлось повернуться на бок и невольно опереться на сломанную ногу. Та моментально напомнила о себе резкой болью, напугавшей, что рана вновь откроется. Князь взвыл от боли, хотя не была она такой сильной, и скорее страх преувеличил её. – Ах ты! – отпустив супругу, Вячеслав зажмурился, хватаясь за колено. Потёр его, остерегаясь трогать ниже.
– Князь мой любезный, – тревожно застыла Ода, – осторожно! Лекаря звать? Что с тобой?
– Пошли к чёрту лекари! А то не знаешь, что они не могут ничего! – раскрыв глаза, он посмотрел на жену. Она та, перед которой хотелось покрасоваться на охоте. И снова из-за неё себя чувствует недоделком, а она артачится! – Дура неповоротливая! – гаркнул он на неё. – Кобыла неуклюжая!
– Князь…
– Пошла вон! Видеть тебя не хочу! Ясно? Прочь! – крикнул он, отворачиваясь и заваливаясь на подушки. Слёзы выступили на глазах Оды, и она, не в силах ничего сказать в ответ, не смея отвечать, оскорблённая и обруганная, едва избежавшая того, чтоб быть приневоленной к супружеской постели, выбежала из горницы, на ходу даже не вытирая лица.
Не достигнув женской половины хором, она вдруг налетела на Всеслава и угодила прямо в его руки, схватившие её за плечи. Ода застыла, от неожиданности и страха не смея пошевелиться. Полоцкий князь держал её, такой высокий, таинственный, черноокий, ухмыляющийся.
– Ну что, княгиня, говорил же я, что желания сбываются? Не станет тебя больше муж тревожить, как ты и хотела, будь спокойна. Начнёт других девиц искать.
– Пусти! – только и смогла рыпнуться Ода, но хватка на плечах не ослабла.
– Неужели недовольна?
– Ты плохой, князь! Плохой!
– Брось, – улыбнулся он шире, добрее, чуть наклонившись к ней, – что плохого я сделал? Или ты думаешь, что я виноват в происходящем? Ничуть! Это ваши с Вячеславом дела…
– Из-за тебя он пострадать на охоте!
– Не надо искать виноватых, – покачал головой Всеслав, – не я его с дурной после хмеля головой туда отправил. Сам захотел. Он склонен выпить лишнего, не находишь?
Ода лишь прищурилась, сжимая губы и стараясь выдержать взгляд полоцкого князя. Ей надо было быть за мужа, а не сторониться его, им нужно было держаться вместе, противостоять этому злодею!
– А что же ты сама? – губы были уже почти у самого уха Оды, а голос Всеслава, ставший тише, окрасился низким пугающе-дразнящим гулом: – Неужели совсем не хочешь ласк, княгиня? – пальцы пошли по плечам ниже, оглаживая сквозь ткань. – Неужели не хочешь испытать того, что не заставит тебя убегать? Вячеслав не способен показать тебе, какой счастливой может быть женщина…
– Пусти! – опять рванула Ода, но Всеслав перехватил её за запястья. Поднял левую её руку и поднёс к губам. Касание их к коже показалось девушке ожогом, но уже спустя мгновение по ней побежали мурашки. Вкрадчивость обещаний и соблазняющая интонация повергали в ступор.
– Ты достойна большего, княгиня. Ведь ты хочешь на самом деле…
Собрав волю в кулак, Ода выдернула руки и отступила на шаг, тяжело дыша. Незаметно и слёзы высохли.
– Отойди, князь!
– Ах, ну да, ты хочешь, но одного-единственного, другого… – Всеслав вновь стал напирать, приближаясь, заставляя девушку отступать. – Навести на тебя морок? Ты будешь видеть Святослава и получишь незабываемое наслаждение…
Чувствуя, что снова вот-вот заплачет, Ода толкнула его от себя и, приподняв длинный подол, опрометью помчалась к себе, подальше от полоцкого князя, чей смех за спиной, казавшийся дьявольским, долго ещё слышала.
– Зачем ты пугаешь несчастную? – взялась из темноты Нейола. – Заняться больше нечем, брат?
– Развлекаюсь! Эти христианки такие щепетильные! Я уж было начал думать, что проблема во мне. Но нет, проблемы у них, – он постучал в висок, – вот здесь. – Всеслав сложил руки на поясе: – Завтра приобщу Вячеслава к прекрасному разнообразию. Кривические[14] девы не откажутся от удовольствий, приведу ему парочку. Как проще всего погубить мужчину, если не женщинами и бражничаньем?
– Если бы это губило, твой пепел я бы уже собирала с погребального костра.
– Что мне хорошо, то Ярославичам смерть, – улыбнулся волчьим оскалом Всеслав, – я, к счастью, язычник, сестра, а они сами возвели всё самое лучшее в нашей жизни в статус непозволительного и губительного. Вот и посмотрим, чьи боги правы!
Примечания
[1] Почти не сохранившаяся река, впадающая в озеро Неро, на берегу которой начинался древний Ростов
[2] Леонтий Ростовский – реальная историческая личность
[3] Антоний Печерский – основатель Киево-Печерского монастыря
[4] Авраамий Ростовский – предположительно жил во второй половине XI века, считается основателем древнейшего монастыря в Ростове, но некоторые учёные считают его мифическим лицом
