Текст книги "Усобица триумвирата (СИ)"
Автор книги: AlmaZa
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)
– У нас похоже вышивают.
– Похоже? – Святослав присел рядом, поглядел на то, о чём говорила девочка. В народе принято было творить узоры на одежде, они считались амулетами или обозначали какой-то статус, холост или женат, богат или беден, какого бога почитает. Да, таких изломов линий и подобия изображений стрел-лучей Святослав не видел ни у русинов, ни у вятичей, ни у норманнских людей.
Перенег был тут как тут, стоило почуять любопытное:
– Нашёл что, Ярославич?
– Среди них была чудь, – он взглянул на своего друга и воеводу. Тот понял, что это что-то значит, но что именно – только силился уразуметь.
– И?
Встав, Святослав отвёл его в сторону, чтоб никто не слышал:
– Откуда бы ей тут оказаться? Среди пленных таких не было, это не беглые, да они бы и не успели – отстали же от нас.
– Стало быть… её кто-то сюда послал? – смекнул Перенег.
– Кто-то послал.
– Кто?
Князь ещё раз бросил взор на полёгших при вероломном, ночном налёте наёмников – а кем они ещё могли быть? На некоторых висели кресты, на одном – молот Тора. Догадки были одна другой хуже. Первым же на ум пришёл Изяслав – самое неприятное всегда лезет в голову первым. Брат понахватал в походе в полон и боеспособных мужчин, мог ли он настолько обозлиться на Святослава, чтобы направить к нему убийц? С чудью водил дела и Всеслав Чародей – стал бы он замышлять покушение? Для чего? Чернигов ему не получить, а вот Киликию… Святослав сжал незаметно под плащом кулаки. А был ещё Ростислав, обобранный на рать в три тысячи воинов, а ранее – на целый Новгород. Ростов, где он теперь княжил, сплошь был населён чудью.
Все трое были ему родичами, все трое имели причины на него злиться и желать от него избавиться, но только в ком-то одном набралось подлости и ненависти столько, что он заплатил негодяям и отправил их по следам Святослава. Перенег понял по выражению молчаливого лица Ярославича, что дальнейшие вопросы излишни.
– Мы обязательно выведаем, кто это сделал, – процедил князь, – а теперь давай собираться, осталась более лёгкая половина пути. И более тёплая. Глеб! Идём, поможешь подтолкнуть струги на воду.
Примечания:
[1] Баня. Славянские названия её именно «истопня», «купальня» или «мыльня», слово «баня» пришло с христианством из греческого языка и начало закрепляться как раз в XI веке
[2] Не существуют на данный момент, затоплены из-за строительства ГЭС в ХХ веке. До этого представляли собой известные с древности 9 перепадов высот, где река превращалась фактически в водопады и движение по ней становилось невозможным
Глава двадцать третья. «Тмутаракань»
Сурожское[1] море покоилось лазурью под ясным небом. Пересекать его было приятно; прежний путь по земле забывался в лёгкой корабельной качке, сдобренной тёплым солнцем. Снятые плащи валялись на сундуках – здесь не замёрзнуть.
– Вон она – Тмутаракань! – произнёс один из бывалых дружинников, упоённо вглядывающийся в дымчатую, плавно проявляющуюся даль.
Чем ближе был берег, тем отчётливее становился силуэт оборонительной стены и белого камня домов за нею. Выстроенный некогда греками, город и теперь наполовину населялся ими, сохраняя непривычные киянам[2] или новгородцам черты. Акрополь[3] сиял под жёлтыми лучами, согревая взгляды.
На набережной сверху уже толпились праздные горожане, изучая приближающихся гостей. Они ещё не знали, что плывёт к ним не гость, а хозяин – князь Черниговский и Тмутараканский, забравший себе в далёкой и неизвестной местным делёжке наследства их землю. Святославу шум приближающегося города слышался сливающимся с шёпотом волн, словно из-под ног вылетали людские голоса, а с холма стекал морской плеск, перебирающий обточенную водой гальку.
Подошвы ступили на твердь. Воздух был совсем иной, не днепровский, а солёный, по-особенному свободный, но непривычный. Дорога через степь отучила от изумрудной зелени, поэтому редкие деревца почти не удивляли – они росли лишь в частных двориках и богатых садах, а древесиной если и пахло, то от кораблей. Всё пронзалось светом, всё светлело под открытыми небесами и ни на что, казалось, не падали тени.
– А всё же, тут лучше будет перезимовать, – сказал Перенег потягиваясь, пока спускался по сходням, – благодать-то какая!
Святослав промолчал, выискивая глазами встречающих или людей, заведующих делами Тмутаракани. Но любопытствующие, видневшиеся ещё издалека, оказались любопытствующими в принципе, а не конкретно ими. Портово-торговый город жил постоянно приплывающими и отбывающими суднами, и для его жителей было в порядке вещей наблюдать за этой кровеносной системой общества. Купцы толпились на берегу, обсчитывая свои мешки, амфоры и сундуки, раскрывая их, проверяя товары. Никому не было дела до мужчины, выглядящего не самым дорого одетым, совсем не так, как князь, а вот его дружина, состоявшая в том числе и из норманнов, привлекала взгляды, но и не вызывала опасения, как в былые времена – мало ли, в Царьград наниматься плывут? Крупно досаждавшие Риму, у некоторых византийцев они вызывали нынче дружелюбие.
Путники поднялись по вытесанным в скале ступеням, и с каждым шагом вверх обзор на море делался прекраснее. Горизонт ликовал искрами золота в голубой воде, неслись по ней судёнышки побольше и поменьше. Белые чайки, распахнув крылья, ныряли в волны или перекрикивались над ними. Спешащие туда-сюда люди толкались и задевали прибывших, так что один дружинник чуть не схватился за меч, чтобы расчистить князю путь. Но Святослав остановил его. В Новгороде жили надменные бояре и гордый народ, но и те замирали, останавливались, чтобы отметить появление князя, здесь же о нём ровно никто не знал.
Мощённые улицы поражали Глеба, распахнувшего рот и шаркающего ступнёй по плиткам. Идя по ним, он не выдержал и подёргал отца за рукав:
– Тятя, они что, на улицах живут? Почему пол даже под открытым небом?
– Это для удобства, Глеб. Так грязи меньше, когда дожди пройдут.
Преодолев несколько саженей, мальчишка почесал затылок:
– А почему у нас тогда так не сделано?
– У нас – это где? – повёл бровью Святослав.
– Ну… в Чернигове. Или Киеве.
– Тмутаракань – это тоже у нас.
– И всё же…
– Не всему всюду быть одинакову. Хорошо выстланные дороги приводят не только добрых людей, Глеб, но татей, врагов и злодеев.
– Больше грязи – шире морда, – взлохматил волосы княжича Перенег, смеясь, – чистые помыслы не всегда в чистой одёжке. Сам же с братьями любишь по лужам прыгать!
– Да, но лужи ведь и за городом можно найти.
Сориентировавшись по направлениям, Святослав со своими спутниками вышел на оживлённую площадь. Оглядываясь, попытался понять, куда идти дальше, к кому обратиться? Не взобраться же на стену и не закричать: «Я ваш князь! Приехал к вам!». Крепкие каменные дома были похожи друг на друга и, в отличие от Киева, Новгорода или Чернигова, где безошибочно угадаешь княжеские терема, тут было непонятно, где обитают главные? И кто они в отсутствие князя? Где жил стрый Мстислав? Неподалёку, на углу, стояло двое явно знатных мужчин. Они беседовали о чём-то, и Святослав решил поинтересоваться о том, что искал.
– Здравствуйте, добрые мужи!
Разговор смолк. Две пары глаз устремились на него. Один покачал головой, разводя руками.
– Как не вежливо не отвечать… – процедил Перенег, сам уже готовый схватиться за оружие. Но вдруг мужчина сказал что-то, да на другом языке. Явно спросив о чём-то. Теперь пришла пора Святославу покачать головой и развести руками.
– На каком же они говорят? – удивился дружинник за княжьей спиной.
– Не знаю, Харлунд, не успел разобрать.
– Вы говорите по-гречески? – спросил второй из беседовавших на нём же.
– О! Да, немного, – отозвался Ярославич, благодаря в мыслях жену, научившую его своей родной речи.
– В таком случае, лучше говорите на нём, – посоветовали ему, – большинство поймёт вас скорее так.
– Тогда не подскажите, где я могу найти… главного в городе?
– Главного в городе? – мужчины переглянулись. – Главного по торговой части или военной? – видя специфику свиты Святослава, уточнил горожанин.
– Вообще. Кто отвечает за всё?
– Вы имеете в виду архонта?
Святослав знал, что под этим званием по-гречески может подразумеваться и князь.
– Да, что-то вроде.
– Здесь нет одного такого человека. Есть главы торговых сообществ: греческой, хазарской, русинов, армянской. Мы принадлежим к последней. Есть так же старейшины касожских общин, они держатся архонтессы Татианы…
– Архонтессы Татианы? – удивился Ярославич. – Кто это?
– Дочь покойного архонта Мстислава.
– Она ещё жива?![4] – изумился Святослав. Почему столько лет о ней не было ничего слышно? С одной стороны ясно – она женщина, и не могла наследовать отцу, с другой – почему не приехала к родичам в Киев, под защиту? Или она вышла здесь снова замуж? – Где я могу её найти?
Армянские торговцы указали ему направление, объяснив, как именно пройти к её жилищу.
– Перенег, ступай, – подтолкнул воеводу князь, – предупреди о моём прибытии! Надобно повидать сестрицу…
Жилище оказалось небольшим дворцом с мраморными колоннами, белоснежными ступенями, барельефами и орнаментами. Пол в главной зале, где их приняли, украшала мозаика – виноградная лоза с гроздями спелых ягод вилась вокруг изображения какого-то языческого бога. Сама Татиана Мстиславовна представляла собой статную женщину под пятьдесят лет, носящую византийские одежды, но покрывающую голову по традиции русов.
– Я удивлена, что-то кто-то из Киева добрался сюда, – произнесла она после приветствий, оглядев хорошенько приезжих.
– Я удивлён не меньше тому, – поклонился Святослав, – что все эти годы мы ничего о тебе не знали!
– А что вы хотели обо мне знать? – женщина опустилась на каменную скамью, напомнившую Ярославичу царьградские триклинии. Указала на соседнюю, разрешая присесть и ему. Он воспользовался приглашением, оставив остальных стоять. – Твой сын? – указав на Глеба, спросила княгиня.
– Да, старший.
– Похож.
– Я не имел в виду некие сведения о тебе, но то, что сама твоя жизнь окружена нашим неведением – вот что нелепо! – однако хотя бы то, что Татиана говорила не на греческом, а на языке русов, его несколько успокаивало. – Отец знал о том, что ты здесь?
– Думаю, что да. До своей смерти мой отец упоминал меня, когда они обменивались вестями. А после мне никто не присылал сообщений и писем. Когда вы ходили в поход на Византию, то сюда никто не заглянул, если не считать Ярославовых людей, требовавших денег на содержание войска и кораблей. Не показавшись тут ни разу, он демонстрировал, что чувствует себя хозяином и властелином Тмутаракани…
– Но он им и являлся после смерти стрыя Мстислава, – напомнил Святослав.
Татиана на него долго смотрела, не то ища в глазах слабину, не то излишнюю дерзость, не то пытаясь своими донести что-то.
– Ты прибыл править Тмутараканью? – задала она прямой вопрос.
– По праву князя Черниговского.
– Чернигов отделился от нас сразу же после отцовой смерти. Стрый Ярослав повыгонял оттуда многих приближённых отца, верного ему воеводу – все они бежали сюда, те, кто не перешёл служить кагану, – язвительно произнесла это слово женщина.
– Я не ведал… мал тогда был.
– Ваш отец осмелился перебраться в Киев, только когда умер мой – до того опасался нападений. Потому и в Чернигове поспешил убрать каждого, кто казался ему ненадёжным.
Это неприятно было слушать, но хотя бы насчёт отцовской осторожности по отношению к Мстиславу и его доверенным Святослав знал.
– Правильно ли я понимаю, сестра, что ты против моего появления здесь? Против моего вокняжения в Тмутаракани?
– Я? – Татиана скорбно засмеялась. – Моё мнение ничего не значит здесь, Святослав! Даже будь я «за». Но я и не «против». Чего ради? Кому я должна передать престол отца? Брат мой умер ещё до родителя, не оставив наследника, сама я детей не имею – смерть забрала моего мужа слишком быстро после свадьбы. Неужто я не понимаю, что только вы, Ярославичи, можете наследовать Тмутаракань?
– Но в словах твоих я как будто бы слышу сомнение.
– Я думаю, что ты слишком поздно приехал и момент упущен – кто здесь подчинится тебе? Да, воеводы моего отца умерли до этого дня, но старшее поколение, из тех, кто остался, хранят ему верность и чтут его, они до сих пор ненавидят Ярослава и всё, что с ним связано. Младшее поколение не знало никакого князя, молодые привыкли к свободе и не пожелают чужака, указывающего, как им жить. Вы их устраиваете номинально – где-то там, по одному названию князья. Каждый городской квартал живёт сам по себе. Был тут у нас ставленник Ярослава – один доместик…
– Тысяцкий? – постарался понять значение греческого термина Святослав.
– Да, что-то вроде воеводы. Известие о кончине Ярослава укрепило знать, они надавили на него, тот и сбежал.
– Просто сбежал?! Не велев дружине отстаивать и защищать правду? Закон?
– Здесь много богатых людей, Святослав. Они заплатили дружине достаточно, чтобы та не вмешивалась.
Князь задумался. Было над чем.
– Стало быть, тут что-то вроде самовластия сейчас?
– Можешь называть это и так. Константинополь по духу ближе тмутараканцам, чем Киев, он оказывает большое влияние, все купцы смотрят туда. Касожские племена, которые подчинил мой отец, за время его правления стали не воинственны по отношению к нам и влились в нашу жизнь, но слушаться греков совершенно не желают. Козары[5] – в основном жиды – держатся особняком, они вечно конфликтуют с армянами. Это не говоря об агарянах[6], а их тут немало.
– А что же русы? Их нет совсем?
– По сравнению с остальными – не сыскать. Русы не умеют торговать, а чем ещё здесь заниматься?
– От того не умеют, что занятие сие хоть и полезное, но подлое, – нахмурился Святослав, покосившись на Глеба, чтобы тот услышал и запомнил. – А как же решаются общие вопросы? Вот, хотя бы, дороги мостятся как?
– Так и мостятся – каждый квартал пытается перещеголять другой. Но иногда старейшины сходятся – на площади, обсудить что-то или судить кого-то. Как это у вас называют? Вече.
«Мало было новгородских проблем и Остромира! – возмутился Святослав в мыслях. – Так ещё вечевые настроения в Тмутаракани!». Отвлекло его появление служанки, на греческом спросившей у Татианы по поводу обеда. Та ответила так же, после чего девушка удалилась.
– Странно это, – не одобрил князь, – что в нашем княжестве сплошь иностранная речь да чужеземные слова. Спору нет, и в Киеве послы и торговцы говорят на других языках, и служба ведётся церковная с не всем ясными выражениями, ведь веру мы приняли такою, какая дарована Богом, но чтобы в теремах, вот так, в быту?
– Тогда тебе ещё многое покажется странным. Тмутаракань притягивает самых разных людей, и всем им надо как-то договариваться. Ромейцы влиятельны, богаты, учёны, они повсюду – не удивительно, что их вера, язык и культура перенимаются особенно охотно. Да и не забывай, что изначально именно греки основали на этом скалистом берегу поселение. Посмотри, – указала она на мозаику на полу, – это бог Гермес, и ему сотни лет!
– Так и что же с того? Они эти земли потеряли в честных битвах. Уже прадед Святослав, чьё имя я ношу, отвоевал Тмутаракань не у них!
Татиана удержала усталый вздох. Сначала она не хотела и озвучивать то, что рвалось на язык, но потом, найдя двоюродного брата смышлёным и разумным, поделилась мнением:
– Жаль, что женщин не допускают к управлению. Насколько меньше войн бы было!
– Наша прабабка Ольга с тобой бы не согласилась, – улыбнулся Святослав, – жестокость её обхождения с древлянами общеизвестна.
– Она мстила за мужа, – сверкнули глаза Татианы. В этом послышалась если не скрытая угроза, то давняя, непрощённая обида. Вдовою женщину сделал бой между Мстиславом и Ярославом, и наверняка она винит не своего отца, а их.
– Ты хотела бы отомстить нам за вдовство? – чтобы избежать недоговорённостей и неожиданностей, глаза в глаза, напрямую пошёл Святослав.
– Первые годы во мне жило это желание, – потухла она так же быстро, как и вспыхнула, – но во мне говорила не любовь, я слишком мало успела узнать о человеке, с которым вступила в брак, чтобы страдать так, как страдала Ольга, потеряв супруга. Я горела злостью, подстрекаемой родичами мужа, воеводами отца, требовавшими продолжать борьбу и захватить всю Русь.
– Почему же ты больше не вышла замуж? – понял это из всего сказанного князь. – Прости, если вопрос мой некрасив…
– Я выходила замуж, чтобы мы получили мир с касогами. Потом… потом были предложения, но все они имели те же цели – корыстные. Кто-то хотел возвыситься и приблизиться к отцу, с кем-то отец хотел заключить союз, но в союзники просились столь многие, что выбор в пользу одного лишил бы дружбы остальных. Брачные обещания тянулись годами, а после смерти отца я осталась предоставленной сама себе. И не захотела терять независимость, – приподняв подбородок, мужественно и с попыткой не выглядеть глупо, с сомнением в том, что у неё выходит производить впечатление, Татиана выговорила это не так гордо, как планировала. Скорее с претензией, смазанной неуверенностью. Было очевидно, что власть, на которую она рассчитывала, оставаясь незамужней, уплыла из её рук. Женщину просто не спросили, какую роль она хочет играть. Её вычеркнули из политического сюжета.
– Женщине без мужа приходится трудно… – украдкой начал Святослав.
– Я достаточно живу на свете, чтобы видеть, как трудно приходится и с ними.
Они замолчали. Да, князь тоже видел судьбу Олисавы, а теперь и катящуюся в пропасть жизнь Оды, если Вячеслав не одумается. Не всем женщинам везло с браком, и даже княжеской волей ничего не поделаешь.
– Ты могла бы мне помочь разобраться со старейшинами и торговыми главами? – сменил направление беседы Святослав. – Представить их, рассказать, что тебе известно. Я прибыл сюда не для того, чтобы лишить тебя твоего положения, не думай. Ты останешься княгиней и дочерью великого воина и князя Мстислава. И я буду прислушиваться к твоим советам, поскольку ты старшая сестра и всё знаешь о Тмутаракани.
– Ну, не всё, – тотчас с женским увядающим кокетством отмахнулась она. «Вот такие моменты мягкости и деланной скромности и не дали ей держать в кулаке знать, – отметил Святослав, – прабабка Ольга едва ли даже улыбалась кому-либо». – Завтра же я могу представить тебе Дюрги[7], брата моего покойного мужа…
– Славно. Он же… князь у касогов?
– Да, сейчас выше него среди них нет.
– Буду рад познакомиться с ним, – Ярославич поднялся, – что ж, не смею дольше утруждать своим присутствием…
– Не беспокойся, я никуда не тороплюсь, – поспешила задержать его Татиана. Расчёт на уважительное к ней отношение сработал. С нею давно никто не считался, а, судя по её признанию в тяге к независимости, ей хотелось иметь значимость. Решать что-то. – Может быть, останетесь отобедать? Накроют на всех, и на твою дружину.
Святослав переглянулся с Перенегом, в первую очередь стремящимся везде поесть после дороги. Потом поймал голодный взор сына, очарованного всем, что видел в Тмутаракани, даже внезапно обнаруженной стареющей родственницей. Возможно, в молодости Татиана была прелестна, но для красоты не хватало характера и большей глубины интеллекта, поэтому с юностью выветрились и привлекательные черты.
– С удовольствием, сестрица. А… будет наглостью, если я попрошу позволения остаться у тебя? Пока совершенно не знаю, где сможем остановиться.
Никаких повалуш в городе замечено пока не было, а если и есть помещения для воинов, то они могут быть заняты тмутараканской стражей. Женщина помешкала недолго, после чего повела плечами с ужимкой-ухмылкой:
– У меня не женский монастырь, почему бы нет? Дом большой, а челяди я много не держу, и нижние комнаты пусты.
Дом этот, по всей вероятности, был княжеским, где некогда обитал Мстислав, и с помощью нехитрой просьбы о гостеприимстве, Святослав проник туда, где ему и положено было быть. Без скандала и выдворения той, что уже жила в нём.
– Ты так добра, – поклонился он, – тогда принесём свои вещи.
Примечания:
[1] Древнерусское название Азовского моря
[2] В древних летописях жителей Киева всегда называли кияне, а не киевляне
[3] Центральная укреплённая часть города на возвышенности
[4] О дочери князя Мстислава Тмутараканского Татьяне ничего не известно после того, как погиб в битве при Листвене её муж, сын касожского князя Редеди, поэтому все дальнейшие события, связанные с этим персонажем – выдуманы мною
[5] Хазары и козары – одно и то же, в зависимости от языка
[6] Так очень долго называли мусульман и арабов
[7] Все Юрии в древнерусских летописях зовутся именно Дюрги или Гюрги
