Текст книги "Усобица триумвирата (СИ)"

Автор книги: AlmaZa

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 22 страниц)

– Я искренне хочу верить, что мы с ним сумеем жить в дружбе.

– Сильному, великому и мудрому невозможно не подчиниться, – многозначительно произнесла Нейола, глядя в глаза кагану, – вероятно, нам с Всеславом удастся исправить ошибку его пращуров своей покорностью.

Изяслав заметил, как на него косится недовольно Всеволод. Пожалуй, так подолгу беседовать с чужой женой, да ещё при своей, не совсем хорошо.

– Я буду ждать вас на ужин, княгиня. Передайте Всеславу.

Она кивнула и отступила, возвращаясь к тому, кого считали её супругом. Но кто был её родным братом.

– Ну что? – поинтересовался он.

– Вечером пойдём трапезничать с великим князем, – презрительно подчеркнула Нейола эпитет. – Думаю, если играть на его самолюбии, то он перейдёт на нашу сторону.

– О, как ты коварна, сестра, – прошептал ей Всеслав на ухо, – действительно ли ты так невинна, как должна быть? Слишком уж проворна для неопытной девицы.

Нейола обожгла его взглядом:

– Ума можно набраться и не отдаваясь мужчинам, дорогой брат.

– Хорошо-хорошо. Что насчёт Святослава? Как думаешь, быстро их получится поссорить?

– Не знаю. Я увидела у Святослава дальнюю дорогу. Гораздо дальше, чем Чернигов. Я не знаю, куда он направится, но, уверена, не туда.

– Не туда? – задумался Всеслав. Видения и пророчества Нейолы почти всегда попадали в цель. – Интересно…

– Тебе нужно постараться стать опорой Изяслава. Его правой рукой. Пока мы не уничтожим и его.

– Я знаю, в чём можно ему стать необходимым. Теперь, когда нет Святослава, а он сам мало что понимает в ратных делах…

Брат с сестрой переглянулись. Они не зря рискнули приехать. Всё-таки, однажды они добьются того, чего не смог добиться их отец! Получат полагающееся им по рождению первенство. И Ярославичи расплатятся за все деяния Ярослава.

Примечания:

Рекут – говорят, от старорусского глагола «речь» (который теперь существительное); раньше же были формы: реку, речёшь, речёт и т.д.

Сенник – неотапливаемое помещение, которое летом использовали как спальни

Вира – штраф

Русская Правда – первый письменный закон, источник права Киевской Руси

Бачить – видеть

Струги – плоскодонные судна

Влахами называли в ту пору итальянцев

Картвелы – грузины

Отроки – юноши-телохранители

Глава одиннадцатая. «Расстояние»

Часть стругов пошла прямо по Днепру, а другая свернула по Десне к Чернигову. Киликия уже проделывала этот путь в одну сторону, но в обратную, против течения, он длился дольше, больше суток из-за ночной остановки с высадкой на берег. Глеб и Рома были вновь в восторге от путешествия и возможности посидеть ночью у костра с дружинниками, послушать их походные песни, которые они затягивали даже в мирное время. Если не предвиделось сражения, то воины воспевали прошлое, вспоминая собственную отвагу и отвагу павших героев. Под треск сгорающих веток, в пламени огня возрождались тени погибших, слышались призывы атаковать и смыкать ряды. Искры взметались вверх как от столкнувшихся мечей. Зачарованный фантазиями, покорённый картинами, рисовавшимися перед глазами, Глеб мечтал скорее стать воином, идти в далёкие края, отбивать врагов и покорять их поселения.

Лика смотрела на эти собирающиеся кругом компании и заранее гордилась старшим сыном, так похожим на отца. Несомненно, однажды он должен был стать доблестным и смелым князем! С каждой пройденной верстой ей делалось легче. Во-первых, она возвращается ко всем своим детям, во-вторых – Всеслав остаётся позади и не будет больше маячить поблизости. Одно огорчало – Святослав собирался уезжать.

Чернигов стоял на излучине реки, на углу между Десной и впадавшей в неё Стриженью. Высокий берег, укреплённый земляными валами, выглядел не менее величественно, чем киевский. Разбив Ярослава Мудрого при Листвене, верстах в сорока от Чернигова на север, его брат Мстислав отвоевал левобережье Днепра, присоединив к своему Тмутараканскому княжеству, и соорудил достойную оборонную систему. Ту битву до сих пор ещё помнили многие, как случилась она ночью, в страшную грозу. Лил дождь, гром грохотал яростнее сшибающихся щитов, ржали кони, с которых падали всадники. Вспышки молний давали на миг увидеть врага и не потеряться совсем в бою, но ливень бил по лицам, в глаза, не щадя ратников и воев. Будто небо хотело наказать братьев за то, что пытаются убить друг друга. Ярослав привёл из Новгорода варягов, Хакон Эйрикссон (1) со своими викингами помогал ему, а Мстислав собрал местных, тмутараканьцев да своих касогов (2), что подчинились ему после победы над их князем Редедей. Не было равных Мстиславу по силе и удаче, и в тот раз он тоже схватил её за хвост. В горячей схватке, почти сразу после своей свадьбы, погиб его молодой зять, касожский князь, сын Редеди, но победа была одержана. Много полегло храбрых мужчин, чтобы несколько лет спустя земли всё равно перешли к Ярославу.

Эту историю Киликия слушала от боярынь, приехав сюда впервые весной. Для присмотра за детьми назначили помощниц, и они завораживали старших мальчишек всякими былинами и сказаниями. Даже маленькая Вышеслава с удовольствием утихала, внимая словам рассказчиц.

Струги дали в бок по зеркалу воды, отражавшему тучи тёмно-зелёных крон и голубую ленту неба посередине, пристали к причалу. Чайки оглашали просторы, зорко приглядывая за всем с вышины. Святослав ещё свободнее, чем в Киеве, перенёс жену с судна на сушу, не стыдясь более никого. Он здесь хозяин, владетель всего, раскинувшихся налево, направо, куда не погляди полей, лесов, угодий. Он взял Лику за руку, и они пошли от пахнущего сырым деревом причала и плещущейся воды в детинец, который здесь назывался Днешний град. Неуловимые мелочи, названия, лёгкий говор жителей, особенности домов напоминали о том, что некогда Чернигов не подчинялся Киеву, был независим, над ним ничто не возвышалось. То, что звалось в столице Подольем, тут было Передгородьем. Конечно, этому было и объяснение: Киев стоял на холме, у подола которого стелился город, а Чернигов распластался по высокому берегу на равнине. Между ним и Днешним градом протянулся Окольный град – район ремесленников и торговцев, галдящий, стучащий, перекрикивающийся и набитый тесно людьми. Была и ещё одна часть Чернигова, звавшаяся Третьяк. Насельники (3) сказывали, что третью часть поселения выделили при Мстиславе находникам (4), потому оно так и обозначилось (5). Из Передгородья вились три дороги: западная – в столицу, северная – к Любечу, и восточная – в Новгород-Северский (6).

Киликия и Святослав вошли со стороны Стрижени через Водные ворота в град. Княжеские терема – Красный двор – были каменными, в два и три этажа. Одно здание уже приспосабливали для личного жилья княжьей семьи, они отдали в прошлый приезд приказ плотникам и каменщикам подлатать помещения, простоявшие восемнадцать лет со смерти Мстислава без постоянного жильца. Второе оставалось для княжьих дел, приёма гостей, послов, купцов с новостями, но оно тоже нуждалось в ремонте и обновлении.

– Да-а, – протянул Святослав, – дел будет много потом, не буду знать, за что хвататься.

– Только не скажи, что уедешь сегодня же, – наблюдая, как перед ними бегут вприпрыжку сыновья, промолвила княгиня.

– Нет, завтра. Разве могу я разлучиться с тобой надолго, не побыв наедине?

– Хоть и понимаю, что ты должен ехать, а не люблю оставаться одна. Беспокойно мне.

– Я оставлю с вами Алова, он присмотрит.

– А кто же с тобой поедет? – встревожилась Киликия.

– Мне и Перенега с частью дружины хватит.

На крыльце показались слуги. Тиун сбежал по лестнице, кланяясь и приветствуя прибывших. Он крикнул назад челяди, чтобы готовили трапезу.

– Добро пожаловать домой, Святослав Ярославич! С возвращением, княгиня! – засвидетельствовал он почтение. Князь улыбнулся:

– Спасибо! Радостно знать, что домом нашим теперь черниговцы считают свой дом. Не хотелось мне быть не любым народу.

– Что вы, Святослав Ярославич! Все наслышаны о вашем справедливом правлении на Волыни, о подвигах ваших в походах против греков, – поняв, что сказал лишнего, тиун виновато посмотрел на Киликию и склонился.

– Да какие подвиги! – распрямил его князь. – Разбили нас. А на Волыни я не правил, а за порядком следил по велению отца. Так и тут надеюсь, что буду порядок держать, а вам всем стану как отец.

Поднявшись в терем, они встретили и боярынь с холопками, пришедших с женской половины с детьми. Лика увидела троих своих малышей и, выпустив руку мужа, бросилась вперёд:

– Чадушки мои! – взяв из рук служанки годовалого Олега, она прижала его к груди и присела на корточки, обхватив объятием сразу и Давыда и Вышеславу, погодок, безумно похожих друг на друга, как и положено брату и сестре. – Вы мои маленькие, как же я по вам скучала! Как мне вас не хватало! – расцеловала их в щёки княгиня, вызывая одобрительные улыбки у стоявших рядом женщин. Когда пришла весть, что над ними теперь будет один из князей, все ожидали грозного, высокомерного полководца и непонятную, чужестранную византийскую супругу его. Но семейство Святослава оказалось не таким, они были близки к людям и по своим привычкам, и по своим чувствам, которых не стеснялись. И велика в этом была заслуга именно Киликии.

Святослав подошёл и поднял Давыда, деловито поглядывающего то на отца, то на мать.

– Что, богатырь, растёшь? – подкинув его и поймав, князь развеселил ребёнка, задёргавшегося от желания «полетать» снова. – Скоро большим станешь, будешь со мной и братьями путешествовать!

– А мы что же? – поднялась Киликия, не выпуская Олега. – Мы с Вышей будем дома сидеть?

– А ты как думала? – озорно просиял Святослав. – Таков ваш женский удел.

– Раз мы должны сидеть дома, мне стоило бы остаться в Константинополе? – прищурилась она.

– Вы свой дом меняете. Отцов на мужнин. Это у нас отчина одна!

«Интересно, что бы на это сказал Всеслав?» – сама от себя не ожидая, подумала Лика и, когда супруг отвернулся, покачала головой, и не соглашаясь с ним, и вытрясая непрошенные мысли о полоцком Чародее. Уж не заклял ли он её, что она о нём стала думать?

В ожидании трапезы, Святослав пошёл с Аловом к тому в покои. Дружинник привёз свою семью из Волыни весной, когда перебиралась сюда и Киликия. Не было ничего более несовместимого в мире, чем он со своей женой. Здоровенный и широкоплечий свей с прозрачно-голубыми скандинавскими глазами и белёсыми, как покрытыми инеем волосами и такой же бородой, женился на низкой, приземистой, черноволосой печенежке с коричневой кожей степных кочевников, захваченной в плен после разгрома печенегов под Киевом. Что-то нашёл он в ней и, поскольку пленная приняла крещение, крестился сам и обвенчался. С тех пор Илдекен, так её звали до крещения и только на это имя она отзывалась до сих пор, выдавала Алову каждый год по ребёнку, такому же крупному, как отец, и такому же тёмному, как мать. Старшему их сыну было семнадцать. Высокий парень, стремящийся догнать в размерах родителя, был безбород и раскос, как и племя Илдекен. Жёсткие чёрные волосы он забирал в хвост, одежду предпочитал варяжскую, как и оружие, любил быструю езду на лошадях и долгие запевы викингских саг. Звали его Скагул, Святослав взял его в гриди, зная преданность и надёжность своего давнего спутника и веря, что сына тот воспитал так же.

– Я уезжаю завтра, Алов, – сказал ему Святослав, войдя за ним в горницу и поклонившись сразу всем присутствующим: и Илдекен, и многочисленному потомству. – Присмотри за женой моей, охраняйте со Скагулом её.

– Как же так, конунг?! Я с тобой поеду!

– Я знаю, что ты всегда готов ехать куда угодно, друг мой, – положил ладонь на его плечо князь, – но я еду по скучным делам. Никаких битв не будет. Только разговоры. По крайней мере, я надеюсь на это.

– Любой путь бывает опасен, и не все разговоры доводят до добра, – опытно заметил варяг. Им, морским разбойникам и королям (одно другому не мешало), многих слов было и не надо, чтобы затеять драку, стоило лишь выпить или случайно задеть чужой плащ.

– Да, Алов, ты прав, конечно, но если мы с Перенегом попадём в неприятности, должен же будет нас кто-то выручить? И всё-таки, я доверяю тебе самое дорогое – жену и детей.

– Раз ты велишь, конунг, то глаз с них не спущу! Можешь не сомневаться.

– Я не сомневаюсь в тебе. Ну, оставлю тебя пока! Увидимся за ужином.

Святослав поднялся в светлицы. Киликия перетряхивала вещи из сундуков, пропитавшиеся влагой во время плавания по Десне. Рядом сидела Вышеслава, игравшая с лентами и украшениями матери: шейными гривнами, колтами, серьгами. Князь снял пояс и лёг на постель, свесив обутые ноги.

– Тебе нравится здесь? – задумчиво спросил он.

– Мне нравится везде, где есть ты. Вот завтра мне тут перестанет нравиться, – не отвлекаясь от своего занятия, проговорила Киликия.

– А всё-таки, по-твоему, где лучше? На Волыни, тут или в Киеве?

– В Константинополе.

– Ну вот, а ты говорила, что мы его переоцениваем.

– Там прекрасная погода. Тепло и солнечно. Спелые фрукты в зелёных садах. Всё, что делают люди – храмы, дома, пристани, для меня одинаково.

– А люди? Где, по-твоему, лучше сами люди?

– Люди? – Киликия положила платье на скамью и не взяла следующее, размышляя. – Должно быть там, где они не стремятся поработить других, лишить их свободы, где они не хотят что-либо захватить и кого-либо подчинить.

– Ты знаешь такое место?

– Нет, я пока такого не встречала.

– Да и людей, желающих быть со всеми на равных, не существует, – сев, пожал плечами Святослав, – смерд может желать стать равным князю, но став таковым не захочет ровняться со смердом.

«А что насчёт женщин? – не произнесла Киликия. – Есть ли хоть один мужчина, который хотел бы поменяться с ней местами? Думаю, что нет». И перед её мысленным взором снова бегло мелькнули чёрные глаза. Их обладатель, возможно, понял бы сейчас, какое неравноправие она подразумевала, но Святослав, конечно же, думал только о иерархии мужчин, а женщины в эту систему совсем не попадали, потому что были тем же самым, чем был их отец или муж, не больше. А, скорее, гораздо меньше.

 Киев

На резном стуле с подушкой на седалище, Изяслав заканчивал с ужином. Стол в княжьих палатах был застлан вышитой скатертью, уставлен серебряной посудой с яствами, скамьи по сторонам покрыты восточными коврами. Разукрашенные сиринами (7) и цветочно-ягодной вязью своды золото-красно смыкались над головами.

По правую руку от кагана сидели Всеслав и Нейола. Четвёртый вечер подряд он звал их присоединиться к себе и украдкой разглядывал полоцкую княгиню, не зная, как подобраться к ней, возможно ли это. Не узнает ли Всеслав? Пойдёт ли навстречу она сама? Изяслав, если не считать жены его, Гертруды, всегда имел дело лишь с девками из смердов, челядинками да дочками каких-нибудь безнравственных бояр, которым расположение Ярославича было дороже чести. Он позволял себе, что хотел, проявляя власть, нечего было стесняться – кто бы ему отказал и противоречил? Совсем другое – женщина из равных.

– Вы, наконец, повеселели, великий князь, – вкрадчиво сказала Нейола. Её голос будоражил Изяслава. От её холодной внешности ожидалось резкости или высоких нот, но нет, напротив, голос окутывал, топкий, мягкий, как рогоз. – Будто сняли с себя какой-то груз. Или мне кажется?

– Не знаю, почему ты так думаешь?

– До отъезда ваших братьев вы были постоянно удручены, весь в думах и делах. Но теперь чаще слышно ваш смех, вы выходите из теремов, а не сидите в них безвылазно.

– Может, дел стало поменьше? – объедая куриную ножку, облизнул пожирневшие губы каган.

– Куда они могут деться? – чуть улыбнулась Нейола. – Разве что свадьба Игоря прошла. Возможно, от вас слишком много внимания к своим делам требовали братья?

– Ну, у всех из нас есть просьбы, заботы. Когда большая семья – забот много!

– Это верно, – кивнул Всеслав, – давайте выпьем за семью!

Он поднял кубок, едва намочил уста и поставил. Изяслав выпил половину чаши, после чего отёр усы и бороду.

– Я до сих пор не знаю, дорогой племянник, а есть ли у тебя дети? – старший Ярославич при этом смотрел на Нейолу. Но ответила не она, а тот, кого спрашивали:

– Сын.

– Как звать его?

– Рогволод.

Великий князь перевёл на него глаза.

– Не крещённый?

– Нет. Как и я. – Возникшую тишину Всеслав добродушно прервал сам: – Люди у нас до сих пор такие же. Они не хотят принимать нового бога, они любят своих старых, они верны им. Разве верность – не замечательное качество? Если они предадут богов, то предадут и князя. Я не собираюсь толкать их к этому, Изяслав.

– Я и не думал ничего такого. Ты не считай, что я осуждаю или гневлюсь, нет. Мне нравится твоё мнение, Всеслав, я уважаю его! Не вижу ничего плохого в язычестве и в язычниках.

– Рад это слышать, но… – полоцкий князь посмотрел на пустоту перед собой: – Всеволод снова не пришёл? Мы ему не по нраву.

– Не обращай на него внимания, прошу! Он ещё молод, мало что понимает. И вечно вокруг него вьются церковники из Византии, чьему влиянию он поддаётся.

– Это очень важно – не поддаваться чужому влиянию, – многозначительно сказала Нейола, глядя в глаза Изяславу.

– Да, так и есть, – согласился с ней Изяслав, не отводя взора.

– Интересно, – доев жареного цыплёнка, вытер руки о льняную салфетку Всеслав, – быстро ли вернётся в Чернигов Свят? – назвал его так, как никогда не называл при нём полоцкий князь. Чтобы создать видимость доверительных отношений с отсутствующим. – Из этого… как его? – защёлкал он пальцами. – Он же сказал…

– Сказал? – удивлённо приподнял брови каган.

– Да, но, вот что значит жить вдали ото всех – толком не знаю и не помню названий! Дальше Полоцка память ничего не подсказывает.

Он продолжал щёлкать пальцами, и Нейола просящими очами посмотрела на Изяслава, призывая его огласить название населённого пункта.

– Из Ростова, – не удержался от напора её глаз старший Ярославич, а сам подумал, как мог Святослав сказать о своей истинной цели? Зачем было говорить родичу, которому сам же не доверял? Или делал вид, что не доверял, настраивая против него старшего брата, а сам тем временем водил дружбу? Странно.

– Да, точно! – на ходу стал соображать Всеслав. – К Ростивлаву в Ростов, как я мог забыть, ведь это так созвучно! Далёкое путешествие он задумал…

– Не дальше, чем мы плавали в Византию, – пожал плечами великий князь.

– Жаль, что я был слишком юн в те времена. Я бы с удовольствием тоже отправился куда-то.

– Тогда ещё был жив твой батюшка, он бы разве тебя с нами пустил? Никогда! Да и, дай Бог, чтобы войн никаких больше не было! – отмахнулся Изяслав, едва не повернувшись в угол к святым образам перекреститься. – Удаль проявлять хорошо, да только причины для того чаще горькие.

Всеслав промокнул салфеткой губы и, видя, что тарелка кагана тоже почти опустела, стал подниматься.

– Поздно уже. Некрасиво тебя задерживать…

– Да полно, за приятной беседой можно и посидеть.

– Я ещё не закончила, – посмотрела снизу вверх Нейола так, будто выше стояла она, а не Всеслав. Он, словно извиняясь, обратился к Ярославичу:

– Моя медлительная супруга! Я оставлю её дотрапезничать, а сам, признаться, уже валюсь с ног. Позволь пожелать тебе добрых снов, Изяслав.

– Добрых, добрых! – медоточиво пролепетал великий князь, наблюдая, как уходит полоцкий гость. Когда дверь за ним прикрылась, он осторожно посмотрел на Нейолу.

Девушка отпила кваса и, поставив чашу, завертела кольца на пальцах.

– Князь, – после молчания, которое Изяслав не знал, как прервать, начала она, – дозволено ли мне будет говорить…

– О чём ты?

– Я… не решалась говорить при муже. Знаю, он со мной не согласится. Но ещё больше боюсь обидеть вас.

– Княгиня, прошу тебя, будь спокойна, – откинулся на спинку каган, разложив руки по подлокотникам. – Что такого ты можешь сказать мне, чтобы обидеть? Нет, я не буду держать на тебя зла. Я ценю честность и прямоту.

– В таком случае, – она опустила взгляд, – это касается ваших братьев, Святослава и Всеволода.

– А что с ними? – нахмурился Изяслав.

– Мне кажется… Как и сказать-то? Я всего лишь женщина, но я хорошо вижу и знаю людей, великий князь. Мой муж ваш и их родич, он безумно рад вернуться в семью и возобновить со всеми вами отношения, он никогда не позволит ничего мне сказать ни о вас, ни о них, он полюбил вас сразу же, как приехал…

– А ты, стало быть, не полюбила? – ухмыльнулся мужчина.

– Княжья доля справедливость, а не чувства, – не растерялась она, – любовь застит взор, а мудрости нужна ясность. Я вижу, что два ваших брата вовсе не ценят всей той теплоты и того добра, которыми вы щедро награждаете свой двор.

Хмурый Изяслав внимательно слушал, пытаясь понять значение каждого её слова.

– Всеволод поддерживает чужие интересы, интересы Византии, вы сами замечаете это. Да, он умён и начитан, знает языки, но это вы должны влиять на него, а не он на вас. Вы должны давать ему советы, потому что вы – это Киев, вы ратуете о благополучие всех нас. А что нашёптывает Анастасия Всеволоду? Только мыши да коты знают!

– А что же Святослав? – поинтересовался, щурясь, Ярославич.

– Он… Порою мне казалось, что он чувствует себя истинным правителем. Что не считается с вами. Я не должна этого говорить, простите! – закрыла она лицо руками и покачала головой. – Теперь я буду корить себя за то, что высказала свои страхи и догадки.

Изяслав поднялся и, обойдя угол стола, приблизился к Нейоле. Помешкав, он взял её ладонь в свою и, отведя от лица, крепко сжал:

– Тебе не о чем беспокоиться, княгиня. Я не виню тебя и позволяю говорить всё, что тебе думается.

– Только не говорите Всеславу! Он боготворит вас, своих дядьёв. Я хотела поделиться с ним своим наблюдением, но он и слышать не хочет, он будет разгневан, что я заикнулась…

– Нейола, – осмелился назвать её по имени каган, – не бойся, я оставлю наш разговор между нами. И ты можешь всегда говорить мне всё. – Он потянул её за руку со скамьи и, когда девушка встала, пылко приложил тыльную сторону её ладони к своим губам. Нейола совладала с собой, чтобы не поморщиться от прикосновения его бородатого лица к своей коже. – Приходи в любое время…

– Но сейчас, – осторожно высвободила она руку, – меня ждёт муж. Я должна вслед за ним пожелать вам доброй ночи. Я не могу задержаться сильно, знаю, что несмотря на его дозволение мне остаться тут, он будет недоволен моим отсутствием.

– Ты могла бы прийти ко мне на утреннюю трапезу…

– Всеслав…

– Нет, без него, если пожелаешь, – прервал её Изяслав, встав очень близко. Ещё чуть-чуть, и он бы притиснулся к её груди своей. Нейола, изображая пугливость, отступила, спешно направившись на выход:

– Если смогу… доброй ночи, великий князь!

Мужчина сжал кулаки, не зная, поторопился или наоборот перетянул? Ему не было понятно, страшится она его близости или всего лишь стесняется и ждёт более отважных действий? «Кто ты мог понять женщин!» – хмыкнул Изяслав и вышел из залы. Взбудораженный, он пошёл в Коснячкин дом, где его пускали в любое время через боковую дверь,  а не открыто, через парадную, ради приличий кое-как прикрывая греховные посещения. Поднявшись в комнаты Лады, он стал раздеваться. Девушка же, причёсывая длинные волнистые волосы, даже не встала его поприветствовать, сидя лицом к зеркалу. Изяслав всё ещё думал о Нейоле, даже когда подошёл к любовнице и положил ладони ей на плечи. Наклонился поцеловать её в затылок, но она отдёрнулась, не выдержав и заговорив:

– Опять так поздно! – стало ясно, что она обижена и недовольна. – Снова сидел со своими гостями?

– Всеслав мне родич. И он теперь не гость, а свой здесь. Брячиславов двор принадлежит ему.

– Почему ты меня не зовёшь к вам на ужин?

– Сама знаешь, почему, – поджал губы каган.

– Знаю? Что я должна знать? Ты стал меня стыдиться? – Она поднялась и, развернувшись, злющая, уставилась ему в глаза. – Князь ты или нет?! Куда хочешь, кого хочешь, того и приводишь! Какое тебе вдруг стало дело до них?

– А тебе какое дело стало до моих решений?

– Это всё из-за неё, да? Из-за этой чернявой княгини Всеславовой ты допоздна пропадаешь? – прошипела Лада. Изяслав резко схватил её за волосы и, не церемонясь, потянул на себя. Девушка ухватилась за его руку, вскрикивая и заваливаясь на колени, потому что мужчина дёрнул её через табурет, и она споткнулась:

– Ты как со мной разговариваешь? Со мной, великим князем! – тряся её за волосы, он так и оставил её стоять перед собой на коленях: – Какое право ты имеешь лезть, куда не просят? Что бы меня ни интересовало – ты свой нос туда не суй! И сцены ревности оставь при себе, ты мне кто – жена?!

– Изяслав! – моляще застучала она кулачком по его руке, прося отпустить. – Изяславушка, я же люблю тебя, ты же знаешь! Прости, прости, великий князь, да, от ревности я голову потеряла…

Князь отпустил её, оттолкнув.

– Не желаю я ничего подобного больше слышать! А то, чего доброго, потеряю желание приходить сюда, – мужчина отошёл к кровати и сел на неё. Не вставая, Лада почти на коленях, растрёпанная, приблизилась к кагану, протерев пол ночной рубахой (8).

– Не говори так, Изяславушка, сокол мой, князь любимый! Я больше не буду! – Она вцепилась в его руки, заставив посмотреть себе в глаза: – Я… понесла от тебя. Ребёнок у меня будет! Ты рад?

– Ребёнок? – очнулся князь от своего раздражения. – Вот как… Что ж, весть благая!

– Конечно, конечно, но… что отец скажет, что люди скажут? – уже спокойнее и трусливее защебетала Лада.

– А что они должны сказать?

– Осудят ведь, пальцем будут показывать, что невенчанная, что ребёнок – внебрачный!

– И что же с того? Отец мой, великий Ярослав, родился у Владимира без церковного брака! Неужто кто посмеет заявить, что у меня нет прав жить так, как жил мой дед?

– Ты прав, великий князь, прав! Но люди-то изменились, тогда все язычники были, а нонче – христиане, они другое спросят.

– И что же ты хочешь? Мужа тебе найти?

– Изяславушка, – она поцеловала ему руки и, поднимаясь, села к нему на колени, стала ластиться, точно ссоры никакой и не было, – ты же любишь меня, и я тебя люблю! У нас будет сын, и ещё дети… – совсем тихо, боясь реакции, но рискуя, она прошептала ему в самое ухо: – Отправь Гертруду в монастырь, почто она тебе, постылая? Я тебе доброй женой буду, ты от меня кроме слов любви ни одного плохого не услышишь!

До Изяслава какое-то время доходило её предложение. Он переварил его и, ощутив неприятное, как будто его держали за дурака, скинул с себя Ладу и поднялся.

– Ты что же думаешь, дура?! Что я мать моих сыновей, уже рождённых, сестру Казимира, царя Польского, променяю на тебя?! Ты кто же есть, Лада? Девка, не думавшая о том, что скажут люди, когда в постель свою пускала! Ну так и сейчас нечего думать, спохватилась! Олисава мне дорога, и если снова заговоришь про монастырь – сама туда первая и пойдёшь!

Выговорившись, каган быстро вышел, хлопнув дверью, оставив любовницу взахлёб плакать на постели. Нейола верно чуяла – слишком многие хотят на него повлиять, добиться от него чего-то! И это она ещё не знала всех тех, кто пытался перехитрить его, облапошить! Ишь чего надумала эта Лада! От законной супруги избавиться! Нет, Олисава не была бесстыдницей и, придя к покорности и смирению, сейчас устраивала его больше всех, потому что закрывала глаза на всё, что он делал, хоть и взывая иногда к совести, чтобы не перегибал и помнил о Боге. Она была добродетельна и перестала быть ревнивой, но в этой её богобоязненности она не всегда правильно оценивала реальность, не понимала, что правление требует иного, нежели простой человеческой праведности. Вот Нейола это понимала!

Всеслав вернулся на Брячиславов двор и нашёл там одного из своих, с тёмным волчьим плащом на спине.

– Лютый! – позвал он того, такого же черноокого, гладковыбритого брюнета. Но у этого Лютого была отличительная примета – две симметричные, седые, будто из серебра, пряди волос от висков, вплетённые, как у многих прибывших полочан, в мелкие косички с амулетами. В ухе у него сверкала серебряная серьга с волчьим клыком. – Завтра же утром бери Рёдварга, и езжайте в Ростов. Только не попадитесь на глаза Святославу с дружиной, он дорогами будет ехать, если они есть в той стороне, а вы – лесами. Что бы он ни надумал там обернуть, какое дело, а вы доберитесь до Ростислава. Никаких его приближённых и нарочитых, слышишь? Только к нему самому придите и скажите, что князь Полоцкий, если он какую обиду имеет или ущемление, ему друг и поддержка. И что, если он готов бороться за свои права с зарвавшимися Ярославичами, мы протянем ему руки.

– Лапы, – хмыкнул Лютый. Всеслав посмотрел с крыльца на звёздное небо, украшенное полнеющим, растущим ночным светилом.

– Да, скоро полнолуние. Пора отсюда уезжать. Я с остальными поеду в Полоцк, возможно несколько задержимся в пути…

– В Чернигове? – догадливо повёл мужчина с серебряными прядями бровью, рассечённой узким шрамом. Всеслав только дёрнул плечом. – Опять ты за своё, брат. Каждый раз ты находишь какую-нибудь девицу, чтобы увлечься.

– И каждый раз они отдавались мне, Лютый, – самоуверенно приподнял подбородок князь. Его игольчатый взгляд раскалился в темноте. – Я не отступаю, пока не получаю того, чего хочу.

Его догнала Нейола, взлетевшая вверх по ступенькам, придерживая подол. Отпустив юбку платья, она стала теперь о неё ладонь.

– Я думала умру там!

– Что случилось? – окинув взором и убедившись, что она цела и невредима, спросил Всеслав. – Он тронул тебя?

– Попробовал бы – вовек своей ошибки бы не забыл! Мне просто противно от него. И от всех этих обросших мужланов, от того, как они ходят хозяевами там, где всё принадлежит нам!

– Ты воротишь нос и среди наших, – заметил ей брат, – не прикидывайся, что внешность имеет для тебя значение. Лучше скажи, удался ли разговор?

– Семена я посеяла. Но их нужно будет поливать, чтобы взошёл урожай.

– Мы этим обязательно займёмся, – кивнул Всеслав. И, ещё раз бросив взгляд на луну, пошёл спать.

Примечания:

В летописях, как участник битвы при Листвене, упоминается Якун Слепой, но историки отождествляют его с норвежским ярлом Хаконом

Касоги – предки адыгов-черкесов

Насельники – местные жители

Находники – пришлые, чужеземцы

Истоки названия Третьяк – моя выдумка, никаких исторических объяснений Третьяку я не нашла

Первое упоминание города относится к 1070-м гг., поэтому его основание, как это принято, приписывается этому времени, хотя археологические данные говорят о существовании оживлённого города с княжеским двором, торгом и ремесленными улицами уже в Х веке. Поэтому я пишу о Новгороде-Северском в 1054 году как о данности

Сирины – мифические птицы в древнеславянской живописи

Вообще в летописях есть информация, что такую одежду называли «срачница», но не всякая историческая достоверность полезна, поэтому не будем употреблять всю давнюю терминологию…