Текст книги "Усобица триумвирата (СИ)"
Автор книги: AlmaZa
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)
Глава двенадцатая. «Вестники»
В тихом скриптории шуршали страницы. Князь Всеволод, не мешая работе сидевшего неподалёку монаха-иллюстратора, читал «Александрию», увлечённо погружаясь в описания походов древнего Македонского царя. Он читал на греческом, но иногда переписывал некоторые страницы на славянский, чтобы в монастырской библиотеке оставить возможность кому-нибудь из братии, кто с эллинским языком не знаком, понять книгу.
По твёрдым полам комнат раздались шаги. Каждый шорох тут делался слышным издалека, такое безмолвие хранилось в каменных стенах. Всеволод поднял голову и увидел идущего к нему Никифора, своего верного стража и воеводу.
– Князь, – поклонился он, подойдя.
– Что случилось?
– Изяслав Ярославич просит прийти в терема. Из Царьграда прибыли люди, вы бы поприсутствовали на всякий случай…
Желая что-то возразить, Всеволод покосился на согнувшегося над рисунком монаха и, встав со стула и положив на спину Никифору ладонь, отвёл его подальше, чтобы не мешать.
– Брату очень нравилось в последние дни общество Всеслава – прости Господь за упоминание этого нечистого имени в обители твоей! – вот пусть тот ему и помогает.
– Стоит ли этот язычник разлада между сыновьями Ярослава? – с вышины своего возраста укорил мужчина молодого князя.
– Я не ссорюсь с Изом, просто не хочу быть там, где этот полоцкий… – озираясь на святые стены и подбирая подходящее выражения, Всеволод произнёс скромное: – Полоцкий родич.
– Когда я искал вас, то встретил княгиню Анастасию. Она тоже просила, чтобы вы пошли.
– И она? – задумался Ярославич. Прелестную супругу, своего нежного друга, он не любил расстраивать. Известия с её родины, а женщинам на таких приёмах, тем более без мужей, делать нечего. Подумав ещё немного, Всеволод сдался и пошёл за Никифором в каганскую приёмную залу.
Когда он появился, купцы из Византии как раз входили в палаты. Это не было официальным посольством, но, когда крупные торговые корабли плыли из одной страны в другую, им часто передавали вести и послания, чтобы они донесли их в чужой край. Поэтому государи нередко приглашали к себе этих вечных путешественников за прибылью – часто именно от них и их свиты можно было услышать правдивые и достоверные повествования о сложившихся ситуациях. Но иногда и их подкупали, чтобы они вводили в заблуждение далёких чужестранцев, сгущая краски или преуменьшая размеры перемен.
Старший купец поклонился и стал приветствовать Изяслава на славянском языке, который более-менее впитал за годы своей купли-продажной деятельности. Всеволод позволил себе остаться подальше от престола, ближе к которому, по другую сторону, стояли Всеслав с Нейолой. Пышные речи и обмен вежливостями текли фоном для Ярославича, пытавшегося подавить в себе неприязнь к язычникам. Его фантазия готова была так разыграться, что он почти чувствовал серный запах и змеиное шипение.
– … у меня так же два письма, – поклонился купец, выводя из наполненных негодованием дум Всеволода. Он сосредоточился на приезжих.
– Официальных? От императора? – поёрзал на своём высоком седалище Изяслав.
– Нет, это приватная почта. Одно – базилевсе (1) Анастасии из дворца, другое – базилевсе Киликии от её семьи.
– Вот как? – улыбнулся Изяслав, какой-то частью души даже радуясь, что это не политическая переписка, на которую бы пришлось реагировать, что-то отвечать, обдумывать. – Как замечательно, что женщины скрепляют союзничество! Женщины не столь воинственны и умны, как мужчины, поэтому их письма и письма к ним чаще несут благие вести, беспечные мысли и добрые намерения. Всеволод! – позвал он брата, и тот вынужденно отступил от стены, выдвинувшись вперёд из ряда бояр и дружинников. – Возьми послание, предназначенное твоей княгине, только не забудь поделиться с нами, если там будут интересные новости. – Изяслав вернул внимание к купцу. – Что касается княгини Киликии, то она уже отбыла в Чернигов. Вы можете передать ей его сами, если продолжите путь выше по реке.
– Сожалею, но наш конечный порт – Киев, – поклонился, извиняясь, византийский торговец, – дальше по Днепру мы не пойдём. До септембера (2) пробудем здесь, а затем, распродавшись, будем возвращаться обратно.
– Тогда оставьте письмо здесь, мы отправим с местными торговыми людьми…
– Могу ли я предложить свои услуги? – вдруг заговорил Всеслав Полоцкий. – Сегодня вечером мы уезжаем к себе, нам будет не в тягость немного отклониться и передать весточку. Это почти по пути.
– Хорошо, – махнул рукой каган, со скрываемым неудовольствием вспомнив, что сегодня придётся проститься с дорогими гостями, – спасибо за услугу, Всеслав.
– Я всегда в распоряжении великого князя, – поклонился тот.
Всеволод поморщился, видя в этих жестах лизоблюдство и фальшь. Нейола шепнула на ухо брату:
– Не затевай слишком откровенных игр.
– Всё в порядке. Иногда лучше вести себя как можно более прямо – это меньше всего вызывает подозрения.
Анастасия слушала толкование Псалтири от своего духовного отца, когда вошёл её муж. Медленное, монотонное речение священника прекратилось, они с князем поклонились друг другу, причём князь кланялся значительно ниже.
– Письмо из Царьграда, – повертел он его в руке, показывая супруге.
– От отца?! – всколыхнулась она. – Неужели?
– Не знаю, я не читал его без тебя, – Всеволод подошёл и дал ей послание из рук в руки. Посмотрел на священника, но тот явно и не думал уходить, считая себя лицом, посвящённым во всё.
– Значит, Никифор нашёл тебя? – раскрывая письмо, поинтересовалась Настя. – Где ты был?
– В монастыре, читал и переводил «Александрию»…
– Праздное чтиво, сын мой, – подал голос худощавый грек, проведя рукой по длинной седой бороде, – что для души ты обретёшь в скитаниях языческого царя, нёсшего смерть и ненависть?
– Простите, – не нашёлся, что ещё сказать Всеволод. Он старался быть покорным духовным чадом, прислушивался к мудрости святых отцов. По крайней мере, ему казалось, что они, умащённые летами и знаниями, очень мудры, и столь прозорливы, что никогда не позволят ему совершить ошибок и ступить на путь неверный. И им так доверяла Анастасия, что он невольно вдохновлялся её любовью к их проповедям. Но что касалось его собственной любви к знаниям – он ничего не мог с нею поделать. Ему хотелось прочесть каждую книгу, что попадала ему в руки. Если он не знал языка, на котором она была изложена, то принимался его учить, искал учителей и переводчиков. И когда священники осуждали его за ненужный интерес к греховной, еретической литературе, он стыдился, но заранее предвидел, что не откажется от увлечения, глубоко впитавшегося в саму его натуру. Анастасия робко, стесняясь присутствия духовника, коснулась его пальцев:
– Да, в другой раз лучше останься с нами, вместе послушаем псалмы, – расправив лист с текстом, она начала читать, и улыбка её быстро сменилась грустью, – это не от отца. Пишет его секретарь, что император размышляет над назначением митрополита, что у него много дел и некогда даже взяться за что-то одно. Ах, Володша!.. – спохватившись, что супружеские свои отношения неприлично показывать при ком-либо, Анастасия многозначительно посмотрела на старца, замолчав. Но тот по-прежнему не сдвинулся с места. Её давно приучили, что если стыдишься что-то произносить при духовном лице, то такого не следует говорить вовсе. Поэтому она переборола желание наедине обсудить всё со Всеволодом, и сказала: – Знаю я, какие у него дела. До приёма у Изяслава успела послушать беседы приплывших из-за моря. Эта женщина – Ирина, занимает всё отцово время…
– Не слушайте никогда сплетен! – менторски вступил духовник. – Не для ушей невинных злословие и наговоры. Да и можно ли тебе, дочь моя, даже думать о том, что ты хотела сказать! – он перекрестился. – Молись за душу отца, это всё, что требуется от благодарной дочери.
– Конечно, святой отец, – кивнула она и, незаметно, указала глазами Всеволоду на дверь. Сговорившись взглядами, они через несколько минут встретились в своих светлицах. Анастасия села на скамью, положив письмо на колени. – К чему делать вид, что нет того, о чём всем известно? Рекут, что коварный Пселл (3) за спиной отца обсуждает его времяпрепровождение с упрёками и насмешками!
– Но что же тут такого? Кажется, в Византии каждый император имел любовницу…
– Не произноси этого грязного слова! – попросила его Анастасия, и он сел радом с ней, склонив голову. – Я и без того знаю, кем является эта Ирина. Она совсем отвлекла отца от государственных дел, вместо того чтобы заняться ими, он пьёт и веселится. На что я только надеялась, когда ждала решения вопроса о митрополите? Правит Феодора (4), а не он.
– А какие у тебя отношения с ней?
– Никаких. Я с ней не знакома достаточно.
– Отчего ты так сокрушаешься из-за этого?
Девушка покачала головой и положила свою ладонь в его:
– Наш брак изначально задумывался как династический союз. Мы должны были скрепить дружбу наших государств, что мы и сделали. Но если я потеряю какое-либо влияние в Византии, то какая от меня здесь будет польза?
– Настенька! Не говори глупостей! – сжал её руку он. – Чем бы ни задумывался наш брак, он обернулся нежными чувствами между нами. Я никогда не скажу тебе ничего, что принизит тебя. Да и, если бы ты слышала Изяслава, то поняла, что он не сторонник присутствия женщин в решении важных дел.
– Ваш батюшка считал иначе.
– При моей матери – попробовал бы он считать иначе! – посмеялся Всеволод с неясной для других досадой. – Она очень многое сделала для того, чтобы он сохранил власть и стал тем, кем стал.
Всеволод не кстати задумался над другими слухами, существовавшими при Новгородском и Киевском дворах. О его матери, чьим любимцем он был. Шведская принцесса Ингигерда была просватана за норвежского конунга, но незадолго до свадьбы отец «перепродал» её претенденту на великое Киевское княжение Ярославу, овдовевшему в междоусобной войне с братьями – польский король забрал в плен первую его жену и детей, где они и погибли (5). Конечно же, сорокалетнему вдовцу она бы предпочла молодого Олафа, но разве политика спрашивает о любви? Благодаря этому браку скандинавские земли стали поддерживать Ярослава, стаи варягов приплывали биться на его стороне, и он утвердился на престоле. Ингигерда была столь умна, что вела переговоры во время борьбы с Брячиславом Полоцким и помогла прекратить распри. А потом, когда её бывший жених, Олаф, вынужденно бежал из своей Норвегии, он нашёл приют именно у несбывшейся невесты в Новгороде. В народе раньше болтали, что Ингигерда «сблизилась» с ним там, а спустя девять месяцев родился Всеволод (6). И хотя подобные подозрения уже никто не смел упоминать, Всеволод хотел бы забыть их, да не мог. Как иначе было объяснить, что мать любила его больше других своих детей? Олаф погиб в битве при Стикластадире, пытаясь отвоевать свои владения у взбунтовавшейся знати, в том же году, в каком родился Всеволод. Сравнивать и искать сходство было не с кем.
– Я бы хотела, – вернула его в настоящее Анастасия, – сделать для тебя многое, всё возможное.
– Ты делаешь, ангел мой. А на великокняжеский престол, в отличие от отца, я не мечу.
Византийская принцесса вздохнула, пытаясь отогнать от себя кружащие увещевания святых отцов, что именно её муж больше всех достоен быть каганом, поскольку, в отличие от одного старшего брата – трезвенник, а от другого – умён и добродетелен. Святослав в глазах священников был храбрым, но недальновидным полководцем, а не правителем, к тому же, нарушавшим каноны и традиции своим попустительством жене и заигрыванием с язычниками. Никто особого усердия в вере от Святослава не видел, да и на Волыни не стремился он искоренять остававшиеся в людях суеверия. Но Анастасия любила Киликию, поэтому не могла беспрекословно потакать греческим советникам, хотя в остальном им всецело доверяла. Могла ли она знать, что вовсе они не такого дурного мнения о Святославе, а настроены против только лишь потому, что он никогда не поддастся их влиянию, не поступится интересами своей вотчины ради провизантийской политики, не вступит ни в какие интриги и сговоры. С этой точки зрения проще было бы давить на Гертруду – набожную жену старшего Ярославича – но она, выросшая в Польше, держалась больше за немецких священников и посланников Папы, чем за церковь Византийской империи и патриарха.
– Я скажу Изу, что ничего важного на этот раз нам не написали, – поднялся Всеволод, поцеловав в щёку жену.
– Могу ли я написать ответ и отправить с этими кораблями?
– Они пробудут тут ещё два-три месяца. У тебя есть время продумать каждое слово… уверен, по ту сторону Феодора не замедлит проконтролировать переписку. Константинопольские закулисные игры и подлости давно известны, это не Киев, где брат уважает брата и доверяет ему всецело.
Анастасия понимающе кивнула. В когда-то казавшемся диковатым Киеве действительно было куда спокойнее. Потому и отправил её сюда отец. Подальше от интриг, предательств, ядов, незаконных захватов власти, ударов в спину. Ей хотелось верить, что если уж там невозможно жить по-другому, то хотя бы тут никогда не уподобятся константинопольским придворным.
Она положила руку на живот и поднялась. Ей нужно было найти врача, приехавшего с ней из Византии, того грека, что не смог помочь Вячеславу. Он должен был подтвердить её состояние, о котором Анастасия заподозревала, хотя не хотелось ей этого так быстро раскрывать, ведь тогда по божеским законам им с Всеволодом придётся разъехаться в разные покои почти что на год. Но и скрывать такое малодушно – грешно и не к добру. Светлая и радостная новость обрадует всех.
Девушка спустилась во двор, чтобы отправиться к тем домам, где жили приближённые и служащие князьям люди, но увидела врача раньше. Тот был не один. Он стоял возле Нейолы и издалека было видно, как он зол и недоволен. Анастасия торопливо подошла к ним, услышал при приближении:
–… ведьма! Тебе нельзя заниматься лекарством! Ты губишь души диавольским колдовством! Твоё зелейничество суть злые чары, в которых тебе помогают бесы!..
Нейола спокойно и равнодушно взирала на врачевателя. Уголок её рта подрагивал в презрительной усмешке, а чуть приподнятые брови выражали скорее жалость, чем возмущение. Анастасия поспешила вмешаться:
– Прошу вас, прекратите этот спор.
– Я не спорила, – бросила на неё чёрный взгляд полоцкая княгиня. – На меня накинулись с обвинениями.
– И вполне справедливыми! – не унимался мужчина. – Но начал не я! Знаю я, что ты наговаривала против меня, потому великий князь теперь со мной не очень-то любезен.
– Он не очень любезен с вами, потому что вы продемонстрировали свою непригодность.
– Да как ты!.. Ведьма!
– Прошу вас, – повторила Анастасия, обращаясь уже только к Нейоле, – не говорите так о добром человеке, он много раз облегчал боли и болезни покойного Ярослава Владимировича, – она перекрестилась. Усмешка стала ярче на лице полочанки.
– Не говорить так о добром человеке? Ты заступаешься за него? А ему можно называть меня ведьмой? – Жена Всеволода растерялась, поняв, что не к месту приняла взяла кого-то под защиту. Нейола догадливо улыбнулась: – Ты и сама считаешь меня таковой, правда? Чародейкой и колдуньей?
– Княгиня, я только знаю, что вы не приняли христианства…
– И что же? Теперь я могу высасывать души и заставлять кого-то сохнуть и чахнуть?
– Нет, я не думаю, что можете…
– Но, может быть, зря? – взгляду некуда было быть темнее, но он сделался страшным. Анастасия хотела бы отвернуться, но не могла. Глаза Нейолы сияли неразгаданным блеском. – Раз я ведьма, то не хотите ли убедиться в том, на что я способна? – Черноволосая и черноокая княгиня втянула в себя воздух и, замерев, прошлась пытливым взором по греческой царевне. Той захотелось сжаться. От этого взгляда пронзила холодная дрожь. С дерева рядом вспорхнула ворона, громко прокричав своё «кар, кар!». Будто от её крыльев, просквозил сухой ветер, пошевеливший тени на земле. – Иногда нужно вовремя понимать, на чью сторону становиться. Иначе можно горько пожалеть о своём выборе.
– Нечестивица смеет угрожать! – закрестился врач. – Изяслав Ярославич должен понять, наконец, что ты есть такое!
– Кто-то упомянул меня? – появился великий князь из-за их спин. Все, кроме Нейолы, низко поклонились. Но её гордая осанка не смутила кагана, а, напротив, восхитила. Анастасия посмотрела на гостью – уж не пожалуется ли она сейчас на недружелюбное обращение с ней? Но нет, она с улыбкой сказала:
– Мы как раз говорили, что я должна с вами попрощаться перед отъездом.
– Я бы и не позволил уехать без слов, – Изяслав кивнул небрежно грекам, разрешая им удалиться и, взяв под локоть полоцкую княгиню, медленно пошёл с ней в сторону Софийских ворот, ведущих к боярским дворам и Брячиславову двору. – Ты так быстро уезжаешь…
– У Всеслава дела и обязательства, мы не можем долго отсутствовать в Полоцке.
– Я понимаю, понимаю, но… вы же ещё навестите нас?
– А почему бы и вам не выбраться к нам как-нибудь? – они посмотрели друг на друга.
– Не знаю, получится ли. Разве я бы был против? Но пока что в Киеве меня удерживает многое.
– Охотно верю, великий князь. Я и сама вижу, как опасно вам отлучаться.
– О чём ты? – нахмурился он.
– Вы… о, это снова мои подозрения! Я слишком переживаю за вас.
– Поделись своими подозрениями. Я их благосклонно выслушаю, Нейола.
– Вы так слепо доверяете всем, у вас такое доброе сердце, вмещающее в себя истинное великодушие великого князя, каким не был, пожалуй, даже сам Ярослав.
– А кому же, по-твоему, я не должен доверять? – прищурился Изяслав.
– Я уже говорила вам, что за княгиней Анастасией столько людей из Византии… а вы даже не смотрите переписки!
– Но это же письмо личное…
– Разве у правителей есть что-то личное? – пересилив себя, она жарко сжала руку Изяслава тонкими пальцами. Он вспыхнул внутри, приободрённый её смелостью. Она не побоялась публично коснуться его! – Вам ли не знать, что каждый жест и шаг правителя – это судьба его владений и правления. За каждым кажущимся безобидным словом в письмах Анастасии может крыться умысел её отца или патриарха.
– Но не думаешь же ты, что она будет злоумышлять против меня, а, значит, и против своего мужа?
– Большой вопрос, без его ли участия она будет это делать? – Видя, как ярость зарождается в Изяславе, Нейола поспешила закачать головой, позволив себе ещё большую фамильярность, чтобы заставить его спутаться после намёков на нечестность младшего брата: – Прости, прости! Забудь! Я всё ерунду думаю, потому что уезжаю и беспокоюсь о тебе… О! Простите, я забыла о почтительности…
Присела скорее она в поклоне.
– Брось это! – милостиво махнул Изяслав. – Поднимись. Я не сержусь. Но красивой женщине не пристало забивать свою голову подобными страхами. Управление, власть, защита – дело мужчин.
– Конечно, великий князь.
– Изяслав Ярославич! – вмешался к ним третьим Всеслав, чем обязал тех отойти друг от друга подальше, прекратив любые соприкосновения. – Позвольте забрать мою супругу, нам собираться в путь-дорогу.
– Разумеется. Я уже сказал ей, что буду рад вашему возвращению, и повторяю это тебе, племянник! Киев теперь всегда открыт для тебя, не забывай о нас, своих родичах!
– Не забуду, дядя! Никогда не забуду, – с улыбкой поклонился он и они с Нейолой отошли. Она прошипела под нос, сузив глаза:
– Я изведу весь их род!
– Что стряслось?
– Ничего нового. Я просто всё так же их ненавижу.
– Надеюсь, ты не надумала навести порчи и проклятья, которыми любишь баловаться?
– А почему бы нет?
Всеслав дёрнул её за руку, остановив и посмотрев в глаза:
– Потому что проклятье передаётся по крови, сестра! А мы с ними, как бы то ни хотелось отрицать, крови той же самой, а издыхать от своих собственных чар, дорогая, не лучший способ проститься с жизнью и ещё худший для осуществления мести.
Нейола высвободила руку и, недовольная тем, что её планам пока не придётся разгуляться, степенно взошла на крыльцо. Впереди ещё очень много дел, требующих большей тонкости и ловкости.
Чернигов
После отбытия Святослава с Перенегом и двумя дюжинами дружинников, Киликия пыталась приспособиться к роли хозяйки. У неё всегда это выходило как-то по-простому, словно она была владетельницей харчевни, а не княжества. Боярыни, из лукавых и злоязычных, подмечали в ней эту простоту, указывающую на неблагородное происхождение и недостойность, люди же из челяди и близких к семье, напротив, любили княгиню за отсутствие заносчивости, высокомерия и требований соблюдения церемониала. Слугам она не указывала, а просила, нарочитым не диктовала, а советовалась, гостей дружелюбно привечала, а не торжественно держала на расстоянии. Из-за привезённой с Волыни бабки Малевы, полуязыческой знахарки, которая Иисуса звала Громовержцем, а четырёх евангелистов принимала за покровителей сторон света, на неё тоже обращали загадочные и неодобрительные взгляды. Не обращается ли она сама к старым богам? Не является ли на самом деле колдуньей или оборотнем, приворожившим доброго князя? Но ещё на Волыни, когда Киликия поняла, что для многих она решительно всё делает не так, как надо, она отучила себя смотреть на людское мнение и слушала лишь Святослава да их приближённых, проверенных годами службы. Даже если завистников всегда было больше – добрых душ тоже хватало.
Пока продолжалось лето, Лика не могла себя лишить удовольствия ходить по утрам на реку. Правда, здесь у неё была в этом компания: и бабка Малева, и старшая дочь Алова, пятнадцатилетняя летняя Альвхильд, две челядинки – Лиза и Софья, одна ещё девица, а другая, приехавшая с княжеской семьёй с Волыни, замужняя; и боярыня Мария, жена черниговского боярина Ильи Севого (7). Брали с собой и Вышеславу, радующуюся купаниям не меньше, чем её мать. Все вместе они ходили на Стрижень, подальше от впадения её в Десну, туда, где имелись по берегу ивовые заросли, кустарники дикой малины, отцветшей черёмухи, за которыми можно укрыться. Алов и Скагул останавливались неподалёку, на том расстоянии, чтоб ничего не было им видно, и сторожили плескающихся женщин. Когда те заканчивали, с весельем и смехом выбирались из воды, сложив выстиранное бельё и одежду в большие плетёные корзины. Киликия и в этом отличалась от знатных женщин: своё личное предпочитала стирать сама. Ей виделось в своих нижних рубашках и домашних платьях интимное, чего не должны касаться посторонние руки. Девушкою, живя в Константинополе, она имела личную служанку, под присмотром которой росла, которой доверяла и которая всё для неё делала, но та, приехав с ней в холодные края русичей, четыре года назад разболелась и умерла. С тех пор Лика предпочитала обходиться по возможности сама, изредка привлекая кого-то в помощь.
Вернувшись через Водные ворота в город, Киликия увидела бегущих навстречу Глеба и Романа. За ними следовало двое сыновей Алова, мальчишек постарше, которые и дружили, и присматривали за княжичами.
– Мама, там гости! Гости приехали! – едва побежав до неё, уже выдал новость Глеб. Княгиня перехватила поудобнее на руках Вышу.
– Какие ещё гости?
– Из Киева, – сказал Рома, но старший брат его поправил:
– Едут из Киева, по пути к себе. Полоцкие князь с княгиней.
Сердце Киликии пропустило удар. Сначала ей показалось, что она ослышалась, но поняв, что нет, она захотела разслышать эту весть.
– Полоцкие…– тихо проговорила она. – Всеслав с супругой?
– Да, – подтвердил один из сыновей Алова. Лика повернулась к их отцу:
– Что бы ему тут делать?
– Не знаю, княгиня. Не слыхал, чтобы со Святославом Ярославичем у них дела были.
– Какие почётные гости! – сказала боярыня Мария. – До вас князей давно не бывало, а тут уже второй за месяц!
– Лиза… – Киликия судорожно соображала, что может быть нужно Всеславу, но ещё лихорадочнее думала о том, как ей вести себя, стоит ли его приглашать в дом, в котором нет хозяина? То есть, была только хозяйка. Но она же, в самом деле, не одинокая жена, проводившая мужа на охоту или в поход против врага. Она княгиня, и не имеет права не принять другого князя, не вызвав тем ссору, не развязав оскорблением усобицы. – Лиза, беги к тиуну, скажи, чтобы распорядился накрывать праздничные столы.
– Хорошо, княгиня, – приподняв край подола, припустила девушка к теремам.
– Правда ли, – поинтересовалась Мария, – говорят, что он язычник?
– Да, – рассеянно кивнул Киликия, – да… и немного отличается в повадках и внешности, как и его люди. Ты думаешь, нам не стоит принимать его из-за этого здесь? Я не знаю ещё, как относятся жители Чернигова к тем… к тем, кто не принял христианства.
Боярыня успокоила Лику:
– Я христианка, но не из тех, кто осуждает кого-либо за иной выбор. Народ у нас незлобив, чего не сказать о высокородных семействах, но, княгиня, не ты должна смотреть на то, что тебе скажут, а люди должны смотреть так, как ты им объяснишь. Я знаю местных, им волю дай! Они пока что ещё не приняли тот факт, что город подчинился Святославу Ярославичу, они по-прежнему считают себя главными, без разрешения и одобрения которых ничего не должно происходить. Ты не позволяй им этого, княгиня – вот мой совет. Северянская (8) гордость доставляет немало хлопот, это я знаю по Илье, – улыбнулась она, упомянув мужа.
– Спасибо, Мария! Мне нужна поддержка.
Собравшись с духом, Киликия двинулась навстречу неизбежному, а именно таким, судя по всему, пытался сделать себя для неё Всеслав.
Примечания:
Базилевс – царь по-гречески, соответственно принцессы и царицы назывались базилевсы
Название примерно соответствует тому, как месяц называли в те времена на латыни и греческом
Михаил Пселл – учёный монах XI века, оставил исторические и философские труды с информацией о своём времени
Константин Мономах, отец Анастасии, был женат на императрице Зое, сестре Феодоры, благодаря браку с которой и стал императором. После смерти Зои в 1050 году его соправительницей стала Феодора
О первом браке Ярослава Мудрого очень мало сведений, некоторые историки его вовсе отрицают, хотя есть упоминания и о некой Анне, жене Ярослава, пленённой Болеславом Польским
Подобные домыслы действительно имеются, в северных сагах смелее, чем в древнерусских летописях, писали о многом. В одной из них утверждается о любовной связи Ингигерды и Олафа, плодом чего был Всеволод
Все персонажи выдуманные
Северяне – славянское племя, на территории которого выросло Черниговское княжество (нынешние территории Гомеля, Брянска, части Рязанской, Курской, Орловской, Белгородской и Воронежской областей). Как я уже писала, у славян не было названия «север», он подразумевался под словом «полуночь», поэтому северяне не имеют отношения к своему нахождению относительно Киева, большинство учёных приходит к выводу, что корень «сев», «сем», «сейв», «сейм» восходит к иранским языкам и означает «чёрный», что подтверждается славянским названием главного северянского города – Чернигов. Северяне долгое время, даже в составе Древнерусского государства и Киевской Руси отличались некоторой самобытностью и самоопределением себя, как отдельного племенинарода
