Текст книги "Усобица триумвирата (СИ)"
Автор книги: AlmaZa
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)
Старший покосился мельком на младшего. Он сам уже забыл, потерял в памяти тот момент, когда начал подозревать братьев в стремлении к власти, просто родилось у него подобное чувство. Никак он не ассоциировал это с беседами, которые вела с ним Нейола. Изяслав никогда не воспринимал женщин всерьёз, и не мог подумать, что какие-то их слова и мысли могут на него повлиять. И сказать, что поехал в Новгород, чтоб не потерять контроль и не упустить возможного против себя заговора, Изяслав никак не мог. Если заговор не намечался, а он такое скажет, то это Свята разозлит, и он его непременно организует, а у него всё вон как ловко выходит!
– Да, убедиться, что Остромир успокоился, получив место главного при Мстиславе и укрепившись, как посадник.
– Мне в Ростове показалось, что от него идут наущения злые, но здесь смотрю, и вроде ничего, не враждебен он нам вовсе.
– Я его задобрил!
– Каким образом?
– Помимо той внучки, что невеста Ростислава, есть у него ещё одна – дочерня дщерь. Я намекнул ему, что у Мстислава-то нет пока невесты, поэтому брак с ним вполне возможен. – Святослав кивнул, соглашаясь с подобным решением. – И выплату варяжскую с бояр снял.
– Что? – опешил черниговский князь. – Как это – снял?
– Вот так. Они тут до кун и гривен[10] жадные, а стоило убрать побор, так куда мягче стали[11].
Святослав не то, чтобы растерялся, но впал во внутреннее негодование, которое хотел высказать, а не знал как, чтобы не повысить голос на старшего брата.
– Да как же… а с варягами что? Ты как без их отрядов обходиться думаешь?
– Я не собираюсь без них обходиться! Я для этого чудь полюдьем и обложил, чтоб было, чем платить.
Всё сошлось и стало ясным. Вот чего они с Остромиром переглянулись! Чтобы набить потуже суму, посадник готов идти на невинный народ и выбивать из него несправедливую дань!
– Судьба пращура Игоря тебя не пугает? – процедил Святослав. – Хочешь, чтоб и вас к дереву привязали[12]?
– Перестань, Свят! Ты видел эту чудь в её землянках? Что она нам сделает?
– А где она тогда полюдье возьмёт, если живёт в землянках?!
– Скор[13] у них хватает! Да и, говорят, поглубже, туда, до куда ещё не доходили русичи, есть и злато, и серебро!
– Так вы пограбить просто их решили! – возгневался всё-таки черниговский князь.
– Мы хотим напомнить им, кто тут главный, и кому надо подчиняться, чьи приказы исполнять!
Кулаки Святослава сжались. Он же сам в Ростове убедился, что чудские народы безвредны и неопасны. Да, они язычники, но тихи и миролюбивы, пугливы даже. Жаль ему было вызывать их ненависть, а она появится несомненно! Да, и отец, и деды ходили на полуночных жителей, чтоб подчинить себе, но разве подобало так вести себя христианам? Быть захватчиками и насильниками! Это бой неправедный.
– Отмени этот поход, Из.
– С чего бы? Не стану.
– Чудь тебя не трогает – и ты её не трожь!
– Ты с коих пор заступником идолопоклонников стал?
– Я – князь! Я людей защищать на наших землях обязан, кем бы они ни были!
– Чтоб эти земли были наши – их надо повоевать! Ни о каких князьях чудь слыхом не слыхивала, и хлопала глупо глазами, когда я велел им платить полюдье! – Изяславу, помимо прочего, хотелось за собою закрепить славу, подобную отцовой или дедовой, увеличить своё могущество, проявить его, доказать. А какой же каган без похода? На булгар не попрёшь, на запад – родню жены, тем более. О Царьграде больше и помышлять нечего. Куда ж ещё деваться? Только в эту сторону и остаётся. – Пошли с нами на них, Свят?
– Это охота тебе что ли? Не пойду. Чести не вижу.
– Ах ты чести не видишь?! Ты обвиняешь меня в том, что я совершаю бесчестное что-то?
– Я тебя ни в чём не обвиняю.
– Прозвучало именно так.
– Делай, как знаешь, Из, – чтобы не усугублять конфликт, опустил взгляд с тяжёлым вздохом Святослав, – я обженю Яна Вышатича, раз обещал ему участие, и в Чернигов поеду.
– Хорошо, – поджав губы, сказал каган. Когда брат уже выходил, он приостановил его: – Свят?
– Да?
– Тмутаракань же ты себе взял? – Тот кивнул. Изяслава гложило, что Святослав поставил его выше себя, попытался сыграть в какое-то благородство, которого якобы нет у брата, не захотел к нему присоединиться, своеволие проявил. Хотелось проучить его как-то, наказать, но не входя в прямое противостояние. Всего лишь заставить задуматься о своём строптивом поведении. – Почему бы тебе не наведаться туда, не посмотреть там, что к чему? Как давно никто из нас там не был!
– Ты хочешь, чтобы я туда отправился? Когда?
– До холодов путь по Днепру открыт.
«Рассердился? В ссылку меня отправить хочет?» – подумал Святослав, но унял в себе злость. Если они будут спорить и ссориться, то дойдёт до распрей, а распри внутри семьи до добра не доведут. Одно ему не хотелось даже воображать – как объявит Киликии, что заехал в Чернигов ненадолго и вскоре вновь покинет её? Не может он взять её с собой ни с детьми, ни без них, трудна дорога и опасна. Ох и учинит она ему выговор! А как он сам проведёт без неё целую зиму? Если спуститься к холодам вниз, то вверх по Днепру путь до весны почти непроходимый, придётся в Тмутаракани дожидаться тепла и возобновления хода судов. Но он и без Иза намеревался как-нибудь побывать в дальнем княжестве, разве что не так скоро. Что ж, чему быть – тому быть.
– Хорошо, Из. Заеду в Чернигов, и оттуда отправлюсь при первой же возможности.
Примечания
[1] То, что сейчас известно как Рюриково городище, считается, что именно там первоначально жили князья, но город разросся в другом месте, а это стало «загородной резиденцией»
[2] Перынь – древнее языческое капище под Новгородом, сейчас там находится православный Перынский скит
[3] Первое летописное упоминание новгородского моста относится к 1133-1143 гг., и речь идёт о его ремонте, значит, он там уже находился. Археологические данные дают основание считать, что деревянный мост через Волхов был уже в Х веке, к тому же город всегда находился на обоих берегах, поэтому постоянное сообщение там было необходимо
[4] Немцами тогда называли большинство европейцев без разбора
[5] Открытая галерея под козырьком вокруг здания
[6] Длинный шарф, расшитый драгоценностями, носившийся как плащ, атрибут византийского императора XI века
[7] Хотя некоторые историки приписывают Порея ему вторым сыном, но я пишу по-другому, поскольку это лишь версия, а не исторический факт
[8] О походе на чудь в летописях противоречивые данные. Сказано, что он совершён после смерти Ярослава Мудрого, в связи с которой чудь вышла из повиновения, почувствовав, видимо, ослабление власти. Так же летописи расходятся в данных: поход был где-то между 1054 и 1057 гг., и его то возглавлял Изяслав, то Остромир, то участвовали оба, то ли это было два похода, притом Остромир в каком-то погиб. Но есть так же упоминания в Остромировом Евангелие (старейшая сохранившаяся древнерусская книга 1056-1057 гг. создания), что Остромир при её написании ещё жив. Поэтому я для произведения решаю этот вопрос-по-своему в рамках имеющихся данных
[9] дань
[10] Средства платежа, деньги тогда звались у славян гривнами, а куны – меха, которые так же были валютой
[11] По летописям на Новгород был положен налог на содержание варяжских дружин, который город платил десятилетиями. После смерти Ярослава Мудрого этот налог был отменён – кем и почему в летописях не сказано, и я обыгрываю эту ситуацию по-своему
[12] Князь Игорь, муж княгини св. Ольги, подговорённый воеводой Свенельдом, пошёл повторно собирать дань с древлян, за что те его казнили, привязав к согнутому дереву, которое после отпустили, и оно разорвало князя
[13] Скоры – шкуры, невыделанные меха
Глава восемнадцатая. «Обратно»
Святослав сдержал слово и стал крёстным отцом невесты Яна Вышатича. Семью её удалось задобрить и уговорить, чтобы дочь приняла христианство и назвалась Марией. После этого, в Святой Софии, устроили пышное венчание. Никак внук посадника женится! Да и столько гостей знатных собралось! Сам каган! Но свадьба была несколько омрачённой. Накануне прибыл гонец из Ростова с грамотой от Вышаты, где тот отрекался от сына и придавал его анафеме, если он посмеет жениться на своей иудейке, без отцовского благословения. «Воротишься немедля, – написал воевода, – либо же не возвращайся во век!». Ян, горестно читая скудные строки, от своего решения не отступился и, вопреки угрозам, делал то, что хотел.
– Я постараюсь вас помирить, – похлопывая внука по спине, успокаивал Остромир, – напишу ему.
– Чего тут писать? – оскорблённо отбросил бересту в угол молодой человек. – Он всё сказал! Отлучил меня от себя. За что? За то, что я счастливым быть хочу?!
– Твой отец упрям, он всегда таким был, – более сговорчивый и изворотливый, новгородский посадник пытался не поругаться ни с кем. Ему оба мнения были понятны и ясны, но открыто встать на одну сторону не тянуло.
– Я Ростиславу вернуться обещал, как я теперь это сделаю?
– Езжай с покаянием, моли отца. Марию тут пока оставь.
– Тут?! – разлучиться с такой долгожданной, выстраданной возлюбленной казалось самым страшным наказанием. – Нет, её я не оставлю. Она посчитает это предательством! Веру ради меня сменила, а я – уезжать? Никогда!
– Но с ней-то ты не можешь туда явиться! Вышата разгневается – это ясно, не примет её.
– Тогда и я не поеду. Напишу Росте, что отец во всём виноват.
Святослав, невольно ставший свидетелем всего этого – перед прибытием гонца он как раз общался с готовящимся к важному событию женихом – не упустил момента:
– Ян Вышатич, а не хочешь ли ты Киев посмотреть?
– Киев? – удивился юноша.
Остромир подозрительно зыркнул на князя:
– Чего ему там делать?
– Молодой он, мир посмотреть вдруг хочет? Али ты против, посадник?
– Я? – спохватился тот, не резко ли выразился? – Нет, отчего же. Хочет – пусть смотрит, а только мужчина при деле должен быть, тут-то я ему всегда найду занятие…
Черниговский князь прозорливо поглядывал на Яна. У того в глазах блестело нетерпение, ожидание венчания, но, помимо того, было видно, что и под дедовской пятой ему оставаться не хочется. Отец – послал от себя подальше за непослушание, Остромир готов принять к себе, чтоб плести собственные интриги и укреплять опору в Новгороде. Но юноша был чужд политики, не было в нём ни мирского, ни воинского тщеславия, а только энергичная созерцательность. И Святослав предложил:
– Так и я могу ему службу сыскать. Пойдёшь ко мне служить, Ян Вышатич?
Взор зажегся, и молодой человек, успевший зауважать этого Ярославича, нажить благодарность к нему за участие, едва удержался от немедленного согласия. Посмотрел на деда.
– Киев я бы посмотрел…
– Ну? Отпустишь внука, Остромир Константинович?
Тот неохотно, как бы с незнанием пожал плечами. Пока тут был один Изяслав, с ним ладно разговор клеился: чуть характер проявишь, и великий князь готов к уступкам. Вот, экономию себе выбил, не надо больше варягов содержать. Да только, пока чудь не платит, никакой дружины в Новгороде ему вовсе не собрать, не за свой же счёт? За свой не хочется, а дёшево одних рядовичей согнать можно. И против кого? Вон с какими бравыми вояками явился Святослав, все при мечах[1], умелые, в сёдлах держатся, как влитые. Таких дюжина и сотню уложит. Понятно, почему черниговский князь в себе так уверен и не гнётся ни под каким ветром.
– В молодые годы всегда тянет куда-то, однако ж не будешь ты, Ян, жену с собой всюду таскать? Женщине не пристало мотаться по шляхам. А будет на сносях? Лучше у своего очага сидеть, раз решил обзавестись семьёй.
– От отчего очага меня уже отогнали, – нахмурился парень, – а здесь – твой очаг, дед. Своего у меня пока что нет. Я им где угодно обзавестись могу.
– А всё ж родные земли… – опять попытался Остромир. Для него, как новгородца, конечно, Киев был непривлекательным городишком, оттягивающим на себя богатства и торговые пути. Киевские бояре всегда отвечали новгородцам тем же самым, звали их свеями, немцами, норманнами, полуночными разбойниками, варварами-идолопоклонниками, ведь не крещённых варягов до сих пор тут было множество. Новгородцы находили взаимные выражения, прозывая южан жидовскими данниками и сельской голью[2]. Борьба за денежные потоки, обогащение и первенство сталкивала сановничество двух городов, постоянно прежде поддерживавших соперничество каких-нибудь князей: Владимира и Ярополка, Ярослава и Святополка. Остромир и сейчас был бы не прочь поддержать Ростислава против Изяслава, да оборвали такую возможность на корню, распорядились предусмотрительно иначе[3].
– У нас здесь всё родная земля, – оборвал его Святослав, – от Варяжского моря и до Тмутаракани.
«У вас – князей» – подумал посадник, но промолчал, мелко закивав. Ян Вышатич улыбнулся своему новому покровителю, преисполнившись уверенности.
Разобравшись со свадьбой, Святослав стал собираться в дорогу на юг, а Изяслав с дружиной и ратниками – на север, принуждать чудь к выплатам, которые бы обеспечили дальнейшее мирное существование с варягами. Ведь даруемые им средства не только оставляют их здесь на службе, но и не дают повода наняться к кому-то ещё или, взбунтовавшись, полезть в грабежи.
Черниговский князь, чтоб не раздувать конфликт, зашёл попрощаться с братом.
– Что ж, увидимся теперь только по весне, Из! Будь осторожен и храни себя.
– И ты себя, Свят! И Бог тебя пускай хранит! – примирительно улыбнулся он, обняв младшего. – Будешь проезжать Киев – погляди, всё ли хорошо у Володши? Справляется ли? Оставил его за старшего.
– Пока я доеду, там уже и Шимон Офрикович подоспеет, а с его ватагой никто не полезет! Ты заезжал по пути сюда к Вяче?
– Нет, некогда было, – отмахнулся Изяслав, – я в Полоцк заглянул на пару дней…
– А там что за дела у тебя были? – нахмурился невольно Святослав.
– Ну, знаешь ли, Всеслав к нам приехал, а мы к нему – нет? Неудобно без ответного жеста. На обратном шляхе тоже, может, заверну. Любопытно у него там. Угощает знатно! Вовсе не глушь, и хоромы у него прекрасные!
– Тебе попировать больше негде, что ли, Из?
– Ты со мной, как с мальчишкой, не разговаривай, Свят! Мне если угодна компания Всеслава, почему я не могу его навестить?
– Можешь, конечно, можешь, – закончил эту тему молодой мужчина.
Коней завели на струги, и странники выдвинулись по Ильменю до Ловати, по которой можно было проплыть не менее трёх сотен вёрст. Дорога-река действительно лежала вдоль полоцких земель (или, как утверждал Всеслав – через них), но Святослава туда не тянуло. Хотя, если Изяслав сближается с Всеславом, то лучше мимо этой дружбы не проходить и самому тоже за всем посматривать. Но где взять время на всё, где ко всему успеть? Задерживаться ещё – это провести мало времени в Чернигове, чтобы не застать морозы и доехать до Тмутаракани до них. А Вячеслава-то навестить нужно было, посмотреть, зажила ли окончательно его нога? Ладно ли он устроился в своём граде?
Приблизившись к перевалочному порту на Ловати, осушили вёсла и ступили на землю. Продолжили путь в седлах. Когда показались стены Витебска, Святослав всё-таки решил сделать остановку в городе, послушать, что там говорят, посмотреть, какие люди там живут? Стоявший на Западной Двине, Витебск был немал, люден, обжит, и свевов с норманнами ходило в достатке. Двина соединяла его с Полоцком, через который текла дальше, сквозь земли ливов и земгалов, до самого Варяжского моря, откуда и прибывало иноземцев.
Найдя местного воеводу, Святослав представился и попросился на ночлег. Ему с его людьми предоставили залец в повалуше – княжьих дворов тут не было, – угостили от общего стола. Разговорились. Конечно же, своим князем все считали Всеслава Брячиславича, и речи не шло о том, чтоб считать себя подчинёнными Киеву или Новгороду. Особенно радовались полоцкому хозяину норманны – он не принуждал их креститься, уважал и чтил тех же богов, что и они.
– У нас тут люди свободные! – сказал воевода. – Сюда часто бегут из разных краёв. Здесь мужиков молиться не неволят, а девок в монастыри не отправляют за природное!
– В грамоту у вас учат? – поинтересовался Святослав. – Или совсем монахов нет?
– Нет, спасибо Перкунасу![4] А на что эта грамота нужна, скажи, князь? На ней только про распятого Бога пишут! И басни всякие. Люди как читать научатся – так с ума сходят! Это я точно знаю. Нам этого не надо здесь! Защити Перкунас Всеслава Брячиславича! Хоть бы тоже не обезумел этой «культурой» греческой. Понапривозят из-за моря суеты и глупостей! Будто без них плохо жили.
– В книгах знание есть.
– Какое такое знание? Какие слова правильные говорить этому их злому богу, который хочет убить всех остальных и остаться единственным? На это время тратить – жизнь зря терять! Я лучше спляшу и выпью лишний раз! А хотите с нами? У нас бочонок задористого мёда есть!
– Нет, благодарю, воевода, мне утром дальше в дорогу, – вежливо отказался Святослав. Печально ему было слышать такие разговоры. Как дед Владимир делать – насилу сносить идолы и загонять занесённым мечом всех в реку креститься – нельзя, а как ещё объяснить, что христианство не причиняет зла? Греки научили строить крепкие каменные дома, красивые храмы, быть милосерднее и справедливее. Они живут большой империей, внутри которой закон и порядок, а здесь, на Руси, жили вечными набегами и племенной враждой. Неужели не лучше принять мирного Бога с его заповедями? И хотя Святослав сам читать не любил, писать он обучился и знал, как это пригождается. А брат, Всеволод, благодаря книжничанью своему языки другие выучил, мог говорить с послами из заморских стран. Разве плохо это всё? И тем не менее, народ любил Всеслава Чародея, который не трогал их традиции и хранил древний уклад.
В Смоленск отправились засветло, когда солнце ещё не взошло из-за леса и едва стих ночной писк совы. Там можно было снова погрузиться на струги и спуститься до Любеча по Днепру, а от него уже и до Чернигова хорошей рысью недалеко. Отправив вперёд Перенега предупредить о себе, Святослав с каждой пройденной верстой чувствовал приближение к Киликии и детям, и нетерпение разгоралось – скорее бы туда, скорее!
На гульбище стояла одиноко Ода с парой челядинок и тиуном. Сердце князя сделало тревожный перебой – что с братом? Он же предупредил, что едет, послал вестового, как полагается, чтоб не напугать никого явлением дружины. Подогнав коня, Святослав спешился у самого крыльца и наспех поклонился:
– Доброго дня, сестрица!
– Здрав будь, князь, – поклонилась низко девушка в ответ. Выглядела она почему-то жалобно, так что Святославу хотелось сказать ей какое-нибудь доброе слово, приободрить по-отечески. Хоть и ставшая матерью, княгиня всё равно выглядела очень юно, тонкая, хрупкая и тихая, отчего казалась ещё незаметнее, прозрачнее.
– А что же Вячеслав меня не встречает? Или нездоров? – насторожено косился на вход в хоромы Святослав.
– Он… спит ещё, – медленно, подумав, сказала Ода.
– Так что ж не разбудили? Я для того Перенега и отправил! Он предупредил?
– Да-да, – вынырнул тот откуда из-за угла, не то от конюшен, не то уже из кухонь, где искал одновременно и еду, и какое-нибудь милое сердцу общество. – Я известил.
– Князь… хворает… – растеряно произнесла и потупила глаза Ода.
– До сих пор? – Ярославич взметнулся по ступенькам и оказался рядом с ней. Девушка застыла, чтобы не дрожать от его близкого нахождения. – Или ему хуже стало?
– Нет, не стало. – Святослав попытался войти внутрь, но княгиня как будто бы хотела загородить ему вход. Испугавшись, что он коснётся её, что они невольно соприкоснутся, если она окажется у него на пути, Ода тотчас отступила обратно, но мужчина успел заметить её движение. Нахмурившись, он уверенней двинулся под своды: – Князь! Святослав Ярославич! – бросилась было останавливать его Ода, впервые произнёсшая, кажется, вслух имя, заставлявшее её трепетать и мечтать нескромно, но преследовать его она не решилась, зная, к чему сейчас придёт черниговский князь.
Распахнув дверь в братову светлицу, Святослав застыл на пороге. На кровати лежало трое: посередине Вячеслав, а по бокам – голые, в чём мать родила, девки. Непристойная картина, сдобренная винным кислым запахом, пропитавшим всё помещение, лишила Святослава слов. От гнева у него перехватило дыхание, так что с минуту он не знал, что делать? Глядеть на обнажённые тела вот в таком положении было противно. Что-то животное, мерзкое, непотребное прилипло к уснувшим во хмелю, пересношавшимся бездумно, ради удовлетворения похоти людям.
– Это что ж такое?! – обретя, наконец, голос, пророкотал зычным басом Святослав. Девицы подскочили, как разбуженные на дровнице кошки, и, увидав постороннего, завизжали, спрыгивая с постели, ища свои рубахи, замельтешив спросонья в сбитом ориентировании: куда бежать? Где укрыться? Вячеслав пошевелился, но, не открывая век, начал потирать их. Когда голозадые девки, решившие одеться после того, как унесут ноги, проскочили мимо князя Черниговского, отвернувшегося от их качающихся и прыгающих грудей, он увидел корыто с водой. Не стал зачерпывать ковшом, а, взяв его всё в свои сильные руки, поднял над кроватью да перевернул. Вячеслав подскочил, откашливаясь, утираясь, тряся головой и всклокоченной короткой бородой.
– Что? Что такое?! Кто посмел?! – открыв, наконец, глаза, с которых водой смыло дремотную пелену, он увидел брата: – Свят? Свят, ты как тут?
– Ты чего себе позволяешь?! – продолжил злиться тот. Было бы на Вяче хоть что-то, он бы схватил его за шкирку и встряхнул, а так и уцепиться не за что!
– Свят, да я же… да как… ты давно приехал? – молодой человек зарыпался во все стороны, вспоминая, где его рубаха. Нашёл её глазами, подтянулся в ту сторону, натянул через голову, ещё не зная, как радует этим брата.
– Ты чего ползаешь по кровати, как годовалый?! Столько времени прошло, а ты не ходишь до сих пор?!
– Так нога, Свят, нога… болит ещё… а вдруг поврежу опять?
– Повредишь?! – Святослав успел увидеть эту ногу, на которой почти не осталось следов перелома. Не могла она уже воспалиться, и расхаживать её было нужно. Поймав теперь Вячеслава за грудки, он стащил его на себя и поставил на пол: – Хватит трястись над собой! Встань!
– Свят! Свят, Свят!!! – запищал, испугавшись, смоленский князь, поджал покалеченную на охоте ногу. – Оставь, оставь, дай сесть!
– Стой! Костыль тебе дать? Бери и ходи! Или ты всю жизнь оставшуюся пролежать собрался?!
– Да нет, я же так… ждал, когда заживёт… совсем…
– А девок сношать тебе это не мешало, гляжу!
Вячеслав трусовато опустил глаза, устыдившись того, в каком виде застал его старший. Сказать было нечего в своё оправдание. Ничего не шло на ум.
– У тебя жена венчаная, ты себе что позволяешь?! – встряхнул его Святослав, заставив опять на себя посмотреть.
– Да дура она…
– Дура?! – мужчина ещё раз хорошенько вздёрнул его, как будто желая выбить из головы всякий вздор. – Дура – так образумь, глупа – так научи! Каков муж, такова и жена, иного не бывает, Вяча!
– Не люба она мне, – промолвил он себе под нос несмело, боясь уже гневить Святослава. Тот отпустил его:
– Чем она тебе не люба? Сына тебе подарила, молода, покладиста и заботлива. Дворовых холопок тебе, как Изу, подавай? Потому что у них бёдра шире и груди больше? В этом тебе весь интерес, как дитю малому? Жена тебе Богом прикреплена, с нею тебе делить и счастье, и беды, все заботы, всю жизнь свою! Завтра ж иди на причастие, пока тебе священник грехов не отпустит – к жене со своей грязью не подходи, понял? Лично проверю, чтоб в храм пошёл! Не пойдёшь – силой потащу! Понял?
– Понял, Свят, понял! – скрывая, что обижен и не показывая это на лице, Вячеслав сел, натягивая штаны. Грехи! Как будто они действительно существуют! Выдумки это всё, верно Всеслав говорил. Принесла ж нелёгкая брата! Как по делам своим ехал, так не удосужился заглянуть, и Изяслав туда же, промчался мимо, только люди проезжие и поведали, что в Полоцк поехал, а потом в Новгород. То им плевать было на него, хоть умри он тут, а то заявился!
– Я голоден с дороги, жду тебя к трапезе, – сказал Святослав и вышел.
Поднявшись по лестнице в терем, он постучал кулаком по двери:
– Княгиня? Можно?
За дверью послышался переполох, шорох ткани, шаги. Дверь открылась, и Ода, бледная, но с ярким румянцем на щеках, взглянула на него большими светлыми глазами.
– Можно брательнича[5] проведать?
– Да, заходи, князь, – отодвинулась она, освобождая проход к люльке. Одна из челядинок возилась в сундуке, укладывая принесённые выстиранные вещи. Святослав указал ей на выход:
– Оставь-ка нас поговорить.
Ода вытянулась. Её охватило волнение и чувство дурманящего забвения, когда примчался Перенег и сказал, что едет князь Черниговский. Ничего не могла она услышать желаннее и слаще, даже переспросила, кажется, дважды, кто едет? Чтобы слышать это и убеждаться, что правда. Что вот-вот он будет здесь, перед ней. Святослав. Но что окажутся они наедине? Что ей доведётся говорить с ним? Нет, этого она и представить себе не могла!
Святослав подошёл к люльке. Ребёнок не спал, изучая мир маленькими любопытными глазёнками. Мужчина вынул его, прижимая умело в груди – своих уже столько передержал и перенянчил, что справлялся не хуже матерей!
– Ну-ка, Борисушка, дай на тебя стрыю поглядеть. Не боишься меня? А? Моя Выша плачет, когда я её высоко поднимаю, а ты смелый у нас, да? Она-то девчонка, а ты – богатырь! – балуясь с племянником, Святослав вызвал у того смех. Ребёнок потянулся к его аккуратной бороде, с удовольствием её трогая.
Ода смотрела на них. «Ты совсем не страшный, князь, как тебя можно бояться?» – думала она, но не решалась произнести даже слова. Если бы только отцом Бориса был он, а не Вячеслав… «Нет, нет, я никогда больше не должна так думать! Мои мысли накликают беду!» – одёрнула себя девушка.
– Сестрица, – повернулся к ней Святослав.
– Да, князь? – отозвалась она, выходя из своих запретных фантазий.
– Ты за Вячу не заступайся, не попустительствуй. Ты скрыть хотела его поведение? Не надо. Мы – его старшие братья – должны его воспитывать, раз отец не успел. Если такое повторится, ты мне напиши. Умеешь писать по-нашему? Не латинянским языком.
– Плохо, – призналась Ода.
– Тогда устного гонца пошли… А! – вспомнил Святослав. – Я же до весны в Тмутаракань уеду… Тогда Всеволоду пошли весточку, слышишь? Не думай, что у нас тут так принято и можно мужу вести себя по-всякому. Это не так. И я, и Всеволод Вячеслава вразумим.
– Благодарю тебя, Святослав Ярославич.
– Да не за что пока, княгинюшка, – улыбнулся он. От его улыбки у неё в конец растаяло, потекло как воск под огнём сердце. Никто не был с ней так же обходителен, не слышала она больше здесь таких мягких слов от мужчин, такой чуткости.
– За доброту.
– Мне не верится, что Вяча так посмел себя с тобою вести. Как будто надоумил кто! – Святослав посмотрел на Оду. Но она покачала головой, боясь даже произнести имя Всеслава. Порой ей мерещилось, что он явится, стоит его помянуть. Да и что изменится, если она скажет, что тот приезжал к ним, пил беспробудно с Вячеславом, научил его таким вот развлечениям, и был таков?
– Я быть плохая жена, наверное.
– Чушь, – черниговский князь положил Бориса обратно в люльку и двинулся на выход, – такую жену всякий бы себе хотел! Вяча повзрослеет и поймёт.
«А ты бы хотел такую жену? – проводила его спину Ода. – Ты бы хотел?». Сев на скамью у окна, она почувствовала, как дрожат её колени. Вячеслав мог делать что угодно, водить к себе, кого угодно, если хотя бы раз в месяц, в несколько месяцев у неё будет возможность увидеть Святослава. И жить этой встречей до следующей.
Примечания:
[1] Мечи на Руси XI века были довольно редкой и дорогой вещью, поэтому их наличие сразу обличало богатых и умелых воинов; при набегах сражались вилами, топорами, мотыгами
[2] До IX века Киев и его окрестности находились под владычеством Хазарского каганата, государственной религией которого был иудаизм. Изначальное поселение в Киеве, согласно археологическим данным, до конца хазарского владычества – землянки без признаков укрепления, укрепления и княжеские дворы начали строиться после прихода варягов (меняется стилистика построек, землянки переходят на подклеты, что являлось северной архитектурой до того времени). В древнейшей Лаврентьевской летописи (1377 г.) вообще есть фраза под 1037 г. «заложил Ярослав град Киев», т.е. построил именно город – поселение за укреплёнными стенами, с каменными постройками, частично это сходится с данными археологии (Б.А. Рыбаков, П.П. Толочко, В.И. Довженок и др.). Более ранним укреплением и городом по характеру построек скорее является Вышгород, где долгое время и была основная резиденция князей (там как минимум по летописям уже жила княгиня Ольга в 940-960 гг.)
[3] Поведение боярства является одной из исторических причин феодальной раздробленности Руси. К сожалению, в школе и поверхностном курсе изучается только столкновение князей и они выглядят главными зачинщиками всех усобиц – это не совсем верно; князья являлись военной силой, обеспечивающей защиту населения в обмен на дань, боярство же было тесно связано с торговлей и землевладением, оно часто плело интриги, злоумышляло и толкало своего местного князя на захват больших территорий или развития собственного удела в ущерб другим, им было выгодно, чтобы дань оседала в их городе, а не уходила в единый центр, поэтому они всячески содействовали «отвалу» своего города от единого государственного образования
[4] Языческий бог балтийских племён
[5] Брательнич – племянник по младшему брату в отличие от братанича – племянника по старшему брату
