Текст книги "Падение в пропасть (СИ)"

Автор книги: allig_eri

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 25 страниц)

Глава 5

Даже Бог должен есть.

Тилморская пословица.

* * *

Дворец Ороз-Хор, взгляд со стороны

Когда-то давно, вскоре после их свадьбы и перед своим первым отъездом, Дэсарандес объяснял Милене, как живут простые люди, как правильно ими управлять, какой должна быть политика. Рассказывал, что она похожа на механизм тех же инсуриев, где одно зависит от другого и каждая деталь, даже кажущаяся бесполезной, жизненно необходима.

– Каждое государство зиждется на спинах своего народа, – пояснил он ей уже гораздо позже, вернувшись после подавления первого мятежа в Кашмире, почти десять лет назад. – Действия каждого человека, которые они повторяют изо дня в день, соединяются воедино, работают сообща, как шестерёнки или колёса в телеге. Убери одно и всё сломается. Важен каждый: от грузчика в порту до сборщика налогов или стражника у ворот. И вместо топлива их всех подпитывает вера. Когда люди забывают свои корни, отворачиваются от собственных убеждений, то выходят из строя, ломаются, как погнутый гвоздь или клинок, в основе которого была трещина. Это приводит к тому, что весь механизм перестаёт работать.

– Поэтому я должна им лгать? – со смешком спросила Милена, лёжа на диване и оттуда глядя на мужа.

Дэсарандес улыбнулся, как делал всегда, когда его супруга показывала своё пронзительное невежество.

– Не совсем. Думать в этом ключе, Милена, всё равно что считать, будто честность – та цель, к которой необходимо стремиться.

– Какая же тогда настоящая цель? – заинтересовалась она.

– Эффективность, – император пожал плечами. – Народные массы всегда будут погрязать во лжи. Всегда. Конечно, каждый из них будет считать, что уж он то точно видит истину. Некоторые даже искренне полагают, что разбираются в политике и управлении страной. Пекари превратятся в генералов, а плотники – в министров. Но, разумеется, это не так. Однако если ты, душа моя, поведаешь об их самообмане правду, они назовут тебя лгуньей и откажут в праве на власть. Единственный выход для правителя – говорить то, что требуется, смазывая речь маслом, словно механизм. Общаться таким образом, чтобы облегчить работу этого сложного технического устройства. Возможно, иногда это будет правдой, но чаще всего твои слова будут ложью.

«Говорить, смазывая речь маслом». Из всех аналогий, которые Дэсарандес использовал, чтобы проиллюстрировать более глубокий смысл вещей, ни одна не волновала её так сильно. Ничто так остро не напоминало женщине о собственном невежестве, чем эта короткая фраза.

– Но как ты… – начала говорить Милена.

– Как я пришёл к этому откровению? – хитро посмотрел на неё мужчина, сходу просчитав мысли своей жены. Улыбка императора приобрела нотки печали, словно он вспомнил всё препятствия, которые преодолевал на пути. То, что было лучше забыть. – Как люди различают истину и ложь? Они делают это на основании того, во что верят. Так один назовёт лжецом человека, который расскажет, что капитан стражи берёт взятки, а другой сразу же поверит. То, что каждый из них назовёт «здравым смыслом» – просто оправдание собственным убеждениям, которые были вбиты в них родителями и обстановкой вокруг. Догмы их предков и воспитание – вот что является правилами для народных масс, поэтому они всегда будут верить в правильную ложь. Я получил власть, давая людям подобные маленькие откровения, одно за другим. Откровения, для которых у них не было никакого правила. Я преследовал немыслимые последствия того, во что они уже верили, приобретая всё более серьёзную законность, пока, в конце концов, люди не сделали меня своим единственным правителем. Восстание, Милена, – махнул он рукой. – Я вёл долгое и тяжёлое восстание. Ничтожное ниспровержение мелочных предположений предшествует всем истинным потрясениям веры.

– То есть, ты лгал им? – спросила женщина, упростив в своей голове его речь до единой фразы.

– Скорее направлял, – слабо улыбнулся император. – Вёл свою паству к покою и меньшей лжи.

– Что же тогда является правдой? – откинула она голову, демонстрируя красивую, тонкую шею.

Дэсарандес рассмеялся, сияя, словно герб Империи.

– Ты бы назвала меня лжецом, если бы я сказал тебе, – ответил он.

Старый разговор десятилетней давности промелькнул в мыслях Милены, пока она восседала в тронном зале, в ожидании новой, куда более важной чем обычно, аудиенции. Взгляд императрицы блуждал по обстановке вокруг, но не видел её, будучи погружённым в собственные думы.

Она давно привыкла к виду роскоши, иногда забывая, что весь тронный зал, как впрочем и сам дворец Ороз-Хор был задуман так, чтобы повергать просителей в трепет, одновременно подчёркивая славу и величие императорской четы, восседающей на двойном троне, приподнятом от пола. Помпезность казалась бесполезной, если не знать, что даже иллюзия, к которой прикладывают достаточно много усилий, может стать правдой.

Как поговаривал её божественный муж, изысканность обстановки – всё равно что оружие или молитва. Если правильно её использовать, то она превратится в отличный инструмент, сам по себе способный решить ни один и ни два тяжёлых вопроса.

«Всегда проще договариваться с позиции силы, – подумала Милена, – особенно, если в сделке участвуют боги».

Женщина сделала глубокий, медленный вдох, а потом такой же выдох. Изо всех своих сил она старалась казаться неподвижной, хоть вокруг не было ни единого человека, который мог бы на неё посмотреть. Тронный зал был пуст. Внутри отсутствовала даже стража и слуги, ведь никто не мог дать гарантию, что среди них не найдётся почитателя богини Амма. На предстоящих переговорах по плану должны присутствовать лишь трое: она сама, Киан Силакви и бывшая «святая мать» культа – Хиделинда. Ещё один человек, четвёртый, был под вопросом.

«Он всегда под вопросом», – едва уловимо хмыкнула Милена.

В данный момент высший жрец самолично направился проводить Хиделинду в тронный зал, а пока он отсутствовал, императрица погружалась в собственные думы. Но вот, слуги с той стороны распахнули огромные ворота и в пустой зал вошло двое посетителей, двери за которыми сразу же закрылись, отрезая все лишние звуки.

Хиделинда представляла собой молодую женщину, которой нельзя было дать и тридцати. Её внешность выдавала крайне тщательное вмешательство искусных целителей, ведь бывшая глава культа выглядела как ангел, спустившийся на землю: светлые волнистые волосы доходили до объёмной, подтянутой груди; гладкая, белоснежная кожа будто создана для ласки; лёгкий румянец на щеках лишь добавлял контраст к общему виду, а большие, тонко подведённые глаза, под изящным полумесяцем бровей, горели жёлтым, как у кошки. Это великолепие оттеняли пухлые губы и аккуратный, ровный нос. Одета Хиделинда была в тонкий, светло-синий шёлк, горящий россыпью маленьких драгоценных камней, переливающихся как капли росы.

Силакви, который шёл впереди, блистал привычным просторным белым одеянием, с небольшим добавлением золота, которое играло скорее роль статуса, чем являлось потаканием его желанию выделиться или показать своё богатство.

Посланница культа остановилась, не дойдя до трона десятка шагов. Высший жрец же двинулся дальше, встав по правую руку от Милены.

Хиделинда, секунду постояв, склонилась перед императрицей.

– Ваше величество, – негромко сказала женщина, не делая и попытки распрямить спину.

– Хиделинда, – спустя два удара сердца произнесла Мирадель, являя своё монаршее благоволение. – Можешь выпрямиться. Я пригласила тебя не за тем, чтобы общаться с затылком.

– Тогда я слушаю вас, – мимолётно, как тёплый весенний ветерок, прощебетала она.

Бывшая «святая мать» взглянула на Киана, будто ожидая какого-то тайного знака, долженствующего показать как себя вести или в каком ключе пойдёт разговор, но быстро опомнилась.

«Она явно не привычна находиться в одном помещении с теми, кто выше её по статусу, – подумала Милена. – А ещё не воспринимает меня как лидера, будучи уверенной, что истинным главой в отсутствие мужа является Силакви, кто-то из министров или герцогов».

За время правления Мирадель принимала множество самых разных делегаций и одиночек. Императрица научилась определять тон аудиенции по первым же словам и виду просителя. Сейчас она видела, что несмотря на внешне показное смирение, истинное отношение Хиделинды далеко от почитания или даже уважения. Представительница культа Амма привыкла повелевать, поэтому не стоит ожидать от неё любезности или почтения. Напротив, под насквозь искусственным лицом посетительницы Милена словно бы видела повисшую в воздухе настороженность, поэтому решила не разводить политесы, а сразу приступить к делу.

– Что ты знаешь о пророчестве, где говорится о крахе Империи? – прищурилась императрица.

– Вот оно что, – вокруг Хиделинды словно образовалась аура уверенности. Женщина высокомерно улыбнулась, посмотрев на Милену, будто та внезапно оказалась ниже статусом.

– И что же? – Мирадель притворилась, что не заметила этих перемен.

– Слухи добрались даже до дворца! – всплеснула она руками.

– Слухи? – хмыкнула императрица. – А мне почему-то докладывали про измену.

В ночь перед днём единения Тайная полиция арестовала в столице почти две сотни человек, включая двенадцать волшебников, которых уже приговорили к казни. Но даже это не в полной мере решило проблему. На следующий день произошли погромы в трёх разных участках Таскола, а по городу бродили более десятка подстрекателей, силящихся начать бунт. У них не вышло, хотя в Рашмоне и Ипсоне им сопутствовал успех – к счастью, быстро подавленный.

Противник, как оказалось, владел приличным запасом оружия и, что самое страшное, на его стороне находились некоторые элитные воинские подразделения, такие как сионы и инсурии.

Тучи сгущались над Империей, а потому нужно было срочно что-то менять.

– Хорошо, пусть будет измена, – дерзко подтвердила Хиделинда, вызвав ступор у императрицы.

Первые несколько секунд Мирадель даже не могла осознать сказанного оскорбления, но потом, когда слова посетительницы в должной мере дошли до неё, то едва не подскочила с трона, с трудом удержав себя в руках.

«Позже», – только и сказала Милена самой себе.

– Говори, что ты знаешь, – едва ли не прошипела императрица.

Хиделинда смерила её взглядом, полным надменности, а потом деланно изобразила скорбное лицо.

– Что появится тот, кто сотрёт Империю Пяти Солнц в порошок. Кто сокрушит императора… И тебя.

Ладони Мирадель сжались в кулаки. Женщина с трудом сдерживала собственную ярость.

«Мерзкая сука, я могу месяцами или даже годами держать тебя в казематах, приказав применять самые изощрённые пытки, а потом лечить. И так раз за разом, раз за разом!»

Императрица осознавала, что как ни удивительно, у неё не хватало власти, дабы заставить Хиделинду сделать то, что ей было нужно. Совершенно нереальная картина!

Впрочем, даже кажущийся провал ещё не начавшихся переговоров не был для неё преградой. Милена не могла просто взять и сдать назад, а потому приходилось себя пересиливать и заставлять идти дальше. По одному шагу, сквозь боль, переступая через себя. Иного пути попросту не было.

– И это всё? – голос Мирадель отдавал сталью, но при этом был донельзя равнодушным. Все свои эмоции она собрала в кулак, не позволяя им себе мешать.

– Нет, конечно не всё, – мотнула Хиделинда головой. – Я слышала куда как больше.

«Но не скажет этого», – дополнила за неё императрица.

Они с Кианом знали, что бывшая «святая мать» крайне надменная женщина, поэтому и вызвали её именно сюда, во дворец. Высший жрец рассчитывал, что обстановка в должной степени сможет на неё надавить и заставить ощутить робость. Но… этого оказалось мало.

– Ты отказываешься сотрудничать? – Милена дрогнула, отчего искусственная плотина спокойствия моментально дала течь. – Смеешь смеяться надо мной⁈

В глазах Хиделинды мелькнула неприкрытая насмешка. Её поза и отношение показывала то, чего боится каждый, облечённый властью: «Ты – всего лишь временное явление, не более того». Похоже, она была уверена, что императрица скоро падёт, как и вся верхушка могущественной страны.

Мирадель мысленно возблагодарила искусных архитекторов, которые возводили дворец, а также приподняли трон над полом. Это был весьма продуманный расчёт. Даже в такой ситуации она чувствовала себя главной. Стояла выше своей дерзкой собеседницы.

«Признание, – поняла Милена. – Вот где находится истина. Таким образом люди повелевают другими. Не будь признания, то вся иерархия строилась бы на грубой силе».

– Хиделинда! – словно гром, проревел Киан. В его голосе прозвучала вся мощь и власть жречества Империи. Непререкаемая воля самого Хореса.

Бывшая глава культа Амма уже открыла рот, чтобы ответить ему – запугать женщину, похоже, не мог даже высший жрец, но тут она натурально подавилась воздухом, закашлялась и резко отступила назад, прикрывая глаза.

В зале аудиенций, рядом с троном, появилась светящаяся точка, которая начала пульсировать золотым светом. Один раз, второй, третий… Но вот, очередной импульс ослепил всех собравшихся, а потом, в месте, где всё началось, возникло двое людей. Щуплый, хмурый юноша, очевидный маг, судя по виду. И высокий, статный мужчина, чей светлый плащ был величественно наброшен на изукрашенные рунами доспехи. Каштановая борода как всегда находилась в идеальном состоянии, будто бы её только что подстригли искусные брадобреи. Тёмные волосы притворно небрежно качались за спиной, а на поясе болталась отрубленная голова, лоб которой был изрисован рунами.

Один вид новоприбывшего заставлял остальных чувствовать неуверенность и душевную слабость. Создавалось ощущение, что даже земля должна стонать под его ногами, столь пронзительно он выделялся. Император. Дэсарандес.

Верховный жрец тут же преклонил колени, в то время как Хиделинда имела вид человека, вспоминающего пережитое стихийное бедствие: смесь страха, отчаяния и безграничного восхищения.

Милена с трудом сдержала желание посмотреть в лицо мужа, который коротким жестом приказал магу покинуть зал – что тот торопливо и сделал, – а сам занял своё место, рядом с императрицей.

Он действовал с уверенностью и каждое его движение было отточено сотнями лет: поступки человека, который понимал и осознавал каждую крупицу собственной власти.

– Бывшая глава культа Амма, Хиделинда, – произнёс он негромко, но тон создавал ощущение чей-то скорой, неминуемой смерти, – ты почитаешь за доблесть стоять в моём присутствии?

«Святая мать» едва не упала на пол, так спешно бросилась ниц.

– Дарственный отец, – голос её дрожал, – прошу… Смилуйся…

– Соблаговолишь ли ты, – перебил Дэсарандес, – принять меры, чтобы пресечь то богохульство, которое развязали твои сторонники?

– Да-а! – громко и уверенно протянула она и закивала, опасаясь даже поднять взгляд от пола. Её пальцы впечатались в камень с такой силой, что под ногтями образовалась кровь.

– Ибо вне сомнений, я пойду войной на тебя и твоих людей, – неумолимая жестокость голоса императора поглотила всё пространство зала, она била, словно колокол. – Дела твои забудут, а храмы и святыни обратятся погребальным костром. Тех же, кто словом или оружием восстанет против меня, я стану преследовать до самой их смерти. Амма, которой ты поклоняешься, безусловно огорчится, оставшись во мраке одиночества, ведь память о ней станет лишь сном о гибели и разорении. Люди будут плевать, чтобы очистить свой рот от её имени!

Хиделинда дрожала, выгибая спину, давясь от слёз и ужаса, разрывающего грудь.

– Ты понимаешь, что я тебе говорю, Хиделинда? – завершил он свою речь.

– Да! – слова, несмотря на сдавленные рыдания, прозвучали неожиданно чётко.

– Тогда запоминай: ты должна во всём слушаться и подчиняться императрице, а также высшему жрецу. Ещё ты положишь конец своей сопернице Фире, объявив её вне закона, а способ смены власти в культе – мошенническим. Ты огласишь истину, в чём тебе помогут, а потом объявишь войну пороку в собственном храме – и очистишь алтарь Аммы от скверны!

Словно дожидаясь этого момента, солнце спряталось за тучи, отчего зал погрузился в полумрак.

Дэсарандес подался вперёд, и казалось, что вместе с ним склонился весь мир, что накренились даже колонны, нависнув над Хиделиндой и дрожа вселенским гневом.

– Ты изгонишь Фиру, эту ведьму, которую зовёшь своей госпожой! Ты положишь конец этому святотатству! В помощь тебе будут предоставлены все необходимые ресурсы и люди!

– Прошу… – тихо проскулила она. – Фира сейчас в Кашмире… Не заставляйте… смилуйтесь…

– ХИДЕЛИНДА! – голос императора прогремел по всему тронному залу, едва ли не оглушая. – ТЫ ВЗДУМАЛА ОСКОРБЛЯТЬ МЕНЯ В МОЁМ СОБСТВЕННОМ ДОМЕ⁈

Женщина неразборчиво вскрикнула. Вокруг её колен растеклась лужица мочи.

В следующий миг, словно разом успокоившись, всё вернулось на круги своя, даже солнце, которое вновь осветило широкое помещение.

– Слушай стук своего сердца, – произнёс Дэсарандес, поднявшись на ноги. Мужчина подошёл к культистке и положил руку ей на плечо. Когда она испуганно дёрнулась, то император лишь крепче её обхватил. – Слушай сердце, ибо это знак моей милости. Ты жива и здорова. Ты можешь обуздать свои пороки, изгнать гордыню и ненависть. Стать той, кто достойна света истины. Откажись от яда тщеславия и сжатых кулаков, забудь об интригах, которым посвятила всю себя. Взгляни на радости жизни, которые тебе доступны и которые я предлагаю.

Милена уже не в первый раз слышала эту речь. Она показалась бы ей заученной, если бы не эффект, который приносили слова. Будто тайное заклинание, они развязывали узлы гордыни, связывающие человека. И тем не менее, она каждый раз тонула в глубине этих простых, казалось бы, слов, плавала в их звучании, открывала им свою душу.

За годы совместной жизни, пусть даже солидная её часть прошла в разъездах, многое для Милены стало в её муже привычным. Многое… но не всё.

Тем временем, бывшая глава культа Амма валялась на полу, в собственных нечистотах, рыдая и моля о снисхождении.

– Успокой её, – сказал Дэсарандес высшему жрецу. Почтительно кивнув, Силакви подошёл и присел на корточки рядом с плачущей женщиной.

Улыбнувшись, император повернулся к Милене и протянул руку. Она сжала пальцы его ладони и упала в крепкие объятия. Короткий, скромный поцелуй и вот, спустя десяток минут, они уже оказались одни, в прохладном полумраке собственных покоев. Помещение имело высокие потолки и приличный размер, но по сравнению с остальным дворцом выглядело весьма скромно. Ни Дэсарандес, ни Милена не обладали столь большой любовью к золоту и роскоши, чтобы тащить его даже к себе в спальню. Единственным исключением являлась величественная и очень широкая кровать с ярко-красным подушками.

– Это был тот самый маг, о котором ты писал? – поинтересовалась женщина.

– Да, ультима телепортации, – уже гораздо спокойнее, самым обычным тоном, подтвердил император. – Жаль только, что он поздно пробудил в себе эту силу и срок его жизни подходит к концу. Теперь не получится разыграть парня в будущих планах. А ведь это могло дать нам ключевое преимущество по целому списку направлений!

– И правда жаль, – слабо улыбнулась она, а потом очутилась в захвате его крепких рук, нырнула в мужской запах дальних странствий и зашлась в рыданиях.

Дэсарандес нежно обнял Милену, а потом поцеловал в висок.

– В жизни любого человека есть как взлёты, так и падения, – голос императора звучал словно сладкий дурман. – Сейчас ты переживаешь полосу неудач, только и всего.

– Неудач! – рассмеялась она сквозь слёзы. – Пророчество, Дэс! В нём говорится, что мы… что мы все умрём! Всё развалится, слышишь? У меня ужасное предчувствие… Ты знаешь, сколько людей арестовали в день единения? Тысячи только по Малой Гаодии! В Кашмире же и вовсе начался открытый мятеж. Голодающий Тирс поднял восстание, захватив власть. Проклятые версы встали на их сторону и сожгли всех солдат! Про Морбо тебе уже наверняка доложили, – она шмыгнула носом. – Брагис отбил несколько десятков нападений «кукол» Челефи, тела которых вскоре рассыпаются в пыль, а потом исчезает даже она. Лунсо подвергся нападению пиратов из Серпорта, которые забрали в рабство едва ли не треть населения, всю казну и ценные ресурсы. Тиран Тразца объявил войну королевству Рох, нашему торговому партнёру за Ржавым океаном, и нам даже нечем им помочь. Империю лихорадит со всех сторон! Теперь ещё и Фира со своими культистами. Мы…

– Не наказывай их, – твёрдо сказал Дэсарандес, уверенно удерживая лицо Милены двумя руками. – Не трогай культ Аммы. Они слишком глубоко влезли вглубь Империи, укоренились почти во всех сферах жизни нашего народа. Их попросту слишком много! Мы задушим их постепенно, выведем всё зло медленно и безболезненно. Пока же, самое главное – это завоевания. Империя должна расширяться. Мы должны объединить всё население Тораньона, прежде чем барьер Хореса будет сломлен. Лишь тогда мы сможем в должной уверенности говорить о победе над гисилентилами. Только тогда.

– Дэс… – коснулась она его груди.

– Сиюминутное всегда заслоняет более далёкое, и страсти всегда извращают разум, преследуя собственные цели, – император прижал её к себе. – Возможно, эти тревоги затмевают все прочие соображения…

– Возможно? Возможно⁈ Дэсарандес! Таким темпом нас просто убьют! Твоя любимая Империя развалится как карточный домик, а ты будешь продолжать находиться где-то там, в тысячах километров от дома, вместе с армией присоединяя очередной кусок земли! Нужно не только завоёвывать, но ещё и удерживать!

Слова Ольтеи, рыжеволосой супруги Финнелона, вырвались из её речи сами собой. Но что поделать, если они были столь близки?

Голос императрицы прозвучал как горное эхо, но в ответ раздалось лишь молчание. Если для остальных людей отсутствие ответа предвещало обиду, злобу, жестокость или какие-то нелёгкие откровения, слишком тяжкие, чтобы отмахнуться от них и не придавать значения, то для её мужа молчание означало нечто совсем иное. Его монументальное молчание звучало единым целым со всем миром, заключало в себя всё остальное. Во всех без исключения случаях оно говорило: «Услышь сама, что ты сказала». Ты. И никогда, ни при каких обстоятельствах оно не означало признание ошибки или бессилия. Наверное, поэтому ей было так легко боготворить своего супруга и так тяжело его любить. И тогда он произнес её имя:

– Милена… – так тепло, с таким состраданием, что она снова почувствовала, как плачет, и дала волю слезам. Император поцеловал её в макушку. – Тише, тише… Я не прошу тебя утешаться абстрактными истинами, ибо они не приносят утешения. И всё же, успех нашей миссии остаётся главной целью, которая определяет всё прочее. Мы не можем допустить, чтобы кто-то или что-то приобрело бoльшую важность. Ни мятежи. Ни даже собственная смерть.

* * *

Аккуратно присев на корточки, я вдумчиво изучил мёртвого мужчину, который до сих пор истекал кровью. Уже не слишком сильно – было видно, что смерть наступила какое-то время назад и сердце давно прекратило биться, отчего алая жидкость покидала труп с неохотой, как пьяные матросы бордель. Но это тоже показатель. Как минимум, теперь есть понимание, сколько прошло времени с момента смерти.

– Я думала, что некроманты безглазые, – с долей ощутимой брезгливости произнесла женщина средних лет. На вид я бы дал ей чуть больше сорока.

– А я думал, что жёны у чиновников красивые и молодые, – откровенно посмотрел я на неё, отчего она холодно прищурилась, но промолчала. Хм, похоже, умнее чем хочет показаться на первый взгляд. Впрочем, для меня это не имело никакого значения.

– Возникнут ли сложности? – задал вопрос офицер Штисон, который, вместе с десятком солдат охраны размещался на поезде. «Стандартные меры безопасности» – как мне это объяснили. Не то чтобы я так уж интересовался, но уточнил. Сугубо для общего образования.

– Как сказать, – задумался я. – Опыт в «чтении» мертвецов у меня хоть и маленький, но есть. Так что давайте пробовать, пока время окончательно не иссякло.

Чиновник из Виртала, некий Лизрид Кноус, работал при центральном суде, а потому птицей был хоть и не самого высокого полёта, но приближен к ней. Имел доступ к заключённым, к общению с родственниками обвиняемых, связи с торговцами шёлком и среди гарнизона знал немало командиров. Такого человека, как утверждал Штисон, не могли просто так убить. А тут… тут было именно что убийство.

Мужчина, которому я бы дал под пятьдесят – хоть серое, обтянутое кожей лицо и мешало грамотно определить возраст, – имел по меньшей мере десять ножевых ранений в области шеи и груди. Нападение, судя по виду, случилось достаточно внезапно. Наверное его ударили ножом со спины, что тут же повлияло на координацию, не позволив завязать борьбу. Впрочем, способы и причины могут быть самые разные. Смешно то, что оказывается в этом поезде есть элитные купе, которые зачарованы на тишину. Никто не слышит ни то, что происходит внутри, ни то, что происходит снаружи. И именно в таком разместилась семья Кноусов.

Дарлин – жена Лизрида, – нашла труп мужа, вернувшись в купе после обеда из отдельного вагона (они что, едят по отдельности?). Это та самая женщина, которая словесно прошлась по некромантам. Впрочем, будь я старым-добрым собой, то тоже прошёлся бы по ним. Как может быть иначе? Некроманты – самые уродливые существа из всех, кого только можно вообразить. Имею в виду, версы, сами по себе, в большинстве своём, достаточно неприятны. Лично я, проживая в поместье Моргримов, на самом деле знал людей, которые верили, что если будут достаточно долго общаться с магами, то могут «подцепить волшебство», словно какую-то заразу. Ещё они утверждали, что нельзя оставлять с колдунами маленьких детей, ведь тогда увеличивается шанс пробудить магию при наступлении магического совершеннолетия… Как уже понятно, люди эти были не слишком наделены интеллектом. Однако, стереотипы о колдунах не появлялись совсем уж с нуля. Всё-таки почти все версы – выходцы из народа. То есть, без хорошей работы целителя, который мог привести морду такого человека в надлежащий вид, по большей части представляли собой крестьян или нищих мещан в худшем проявлении. Болезненно худые, вечно грязные и вонючие, кожа сухая или покрытая прыщами, половины зубов нет, а вторая половина гниёт… Хах, ладно, не всё так плохо… Хотя… разве что временами…

А уж манеры!.. Дикари, будто бы только что сбежавшие из леса. О чём ещё можно говорить? А теперь давайте отнимем у такого вот глаза. И без того выглядящий словно больная обезьяна, верс становится ещё более отвратительным. Итоговой картинкой можно пугать детей. Особенно учитывая тот факт, что поблизости непременно будет бродить неупокоенный труп. Красота!

В жопу некромантов. Уроды и ублюдки, все как один!

Так вот, когда Дарлин нашла мужа (то, что от него осталось), то немедленно оповестила проводника, а тот стражу. Потом один из работников поезда припомнил, что среди пассажиров присутствуют колдуны, вот и решил проверить, вдруг повезёт?

Хех… повезло. Дризз, узнав суть дела, покосился на нас, будто бы желая ещё раз убедиться, что глаза у всех на месте. Оказалось – у всех. И когда наблюдатель уже покачал головой, Ресмон – деревенский сукин сын, – припомнил, что я расспрашивал труп на «Кромолосе».

– Кирин, это правда? – после слов Ресмона спросил Хродбер и что-то в его взгляде искренне советовало обойтись без лжи. Пришлось сознаться и вот, я здесь. А ведь не хотел! Не было никакого желания впутываться в какое-то мутное расследование. Я что, представитель Тайной полиции? Вон, до следующей станции добирайтесь, да хоть заизучайтесь там. А мне ровным счёт всё равно, кто сдох и почему.

Подавил вздох, – понятно ведь, что к тому времени мертвец окончательно «остынет», отчего ни один некромант не сможет его «расспросить». Не знаю точно, как проходит этот процесс, но важен каждый час, даже скорее минута. А сейчас, судя по виду мертвеца, уже прошло не меньше двух, а то и трёх часов.

Сделав осторожный шаг внутрь купе, чтобы не наступить на многочисленные лужи крови, я остановился рядом с телом и, размяв пальцы, хотел было приступить к процессу, как заметил знакомую мне цепочку, отчего лицо по инерции сморщилось.

– У вашего мужа амулет антимагии, – повернул я голову в сторону Дарлин. – Снимаю?

– Если он будет мешать, – буркнула женщина. – И ещё кое-что…

– Да? – прищурился я.

– Даже если у вас, ничего не получится…

Ого уже обращение с оттенком уважения? С чего это? Только что показывала откровенную брезгливость!

– … можете рассчитывать на мою финансовую благодарность. Всё-таки не каждый волшебник вызвался бы помочь вдове в столь тяжёлой ситуации, – закончила она.

Так-так… меня начинают терзать какие-то смутные сомнения… И судя по виду Штисона не только меня одного. Но может у неё так стресс проявляется? Ладно, об этом подумаю позже, как-нибудь на досуге.

Сняв артефакт, положил его на столик, часть которого была покрыта успевшей высохнуть кровью, после чего дотронулся до трупа. Теперь нужны эмоции…

Поднять у себя тревогу оказалось несложно. Стоило лишь вспомнить, как Люмию вполне себе спокойно могли изнасиловать, словно ту же Вивиан, как сразу разыгрался и гнев и беспокойство. Вот на последнем и сосредоточился, усугубляя его своей якобы беспомощностью. Замечательно, теперь приоткрыть канал к своему измерению магии и представить чёткий процесс желаемого: чтение памяти мертвеца. И… вот я уже начал смотреть чужими глазами, попутно изучая поверхностную память трупа на момент смерти.

Ух… мутно… Тело явно лежало дольше чем то, которое я изучал в «Кромолосе». Да и сам я, как ни крути, ни хрена не некромант. Так… на полставки. Чего уж, у меня даже глаза свои!

Хм, передо мной мелькает какая-то девушка. Молодая, симпатичная, хоть и со смуглой кожей. Кашмирка. Это что, она его зарезала⁈ Долбаные кашмирцы, как я вас ненавижу! Нет… не то… не вижу момента смерти, только секс. М-да, а Лизрид то был тем ещё импотентом. Возраст, конечно, играл свою роль, но если хер не взлетает в воздух после всех кульбитов, которые эта смуглянка вытворяла, то я уже и не знаю…

О, а вот и поезд. То есть что, та кашмирка, Эбру, его не убивала? Логично, раз он добрался до поезда, но тут всё так перепутано… ещё и грёбаный чемодан… Да, чемодан, который Лизрид не выпускал из рук! Почему? В купе-то я его не видел!

Ответ оказался прост: он был набит самыми разными ценностями. Тут были долговые расписки от достаточно влиятельных людей, как из Империи, так и из Кашмира. Ещё золотые слитки, целых семьдесят штук, по триста грамм каждый! Ха-ха, если бы не руны облегчения веса, то эта штука весила бы больше двадцати килограмм. Но благодаря ним, весь вес снижался в десять раз. Удобно…