Текст книги "На магию надейся, а сам не плошай! (СИ)"
Автор книги: Alexandra2018
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)
– А ну, за атаманом!
Вряд ли его услышали в оглушающем грохоте падающих булыжников, который заглушал, может быть, лишь яростный рев казаков. Когда он запрыгнул на первый обломок кирпичной кладки с него высотой, камни уже не скакали навстречу, но пыль густой завесой по-прежнему скрывала стену и всё, что творилось за ней, расходясь клубами в ширину и захватывая все новые пространства. Такого густого и всеохватывающего пыльного облака Валуй никогда не видел. Кто-то толкнул его, запрыгнув на эту же глыбу. И тут же заботливо придержал под руку. Валуй покосился и, узнав Сёмку, сиганул на следующий кирпичный обломок стены.
Спина брата качалась уже саженях в пяти от него, и пыльная туча стремительно поглощала её. Один за другим и остальные казаки словно исчезали в душной мути, несуществующей преградой встающей перед ними. Валуй спрыгнул на каменистый навал, поднимающийся к стене, рукав рубахи прикрыл рот, и он рванул в неведомое. Воздух снова словно загустел и вздрогнул – это казаки Ивана Косого взорвали Азовскую стену, выходившую на залив. Под непрекращающимся ни на секунду обстрелом десяток отважных прорвался через глубокий ров, заполненный водой, и умудрился на плечах донести под стену лодку с порохом. Никто из героев не выжил.
Кругом что-то кричали по-русски и по-турецки, гремели выстрелы самопалов, кто-то упал прямо под ноги, Лукин с разбега перескочил его, даже не глянув. Запорошенные пылью глаза всё равно бы не успели узнать казака.
Щурясь, Валуй выскочил на гребень разрушенной стены и с ходу врезался дулом самопала в живот набегавшего из мути турка с густыми усами и бритой бородой. Дуло легко пробило легкую красную рубаху и почти на два вершка вошло в тело. Изменившись в лице, турок выронил не нужную уже пику из ослабевших пальцев. Прижав ладонь к животу, тут же окрасившуюся в красное, начал валиться на атамана. Оттолкнув врага, Лукин вскинул голову: на него набегали, резко обрастая плотью мутные фигуры. Сразу несколько. На секунду показалось: он остался один на один с турками, а рядом никого. Невольно оглянулся. Где же остальные казаки? Муть и муть, но из неё вылетали пиками крики боли и ярости. Значит, свои рядом. Секундная слабость прошла, как будто и не было. Уже Космята, свирепо скаля зубы, рубился, откинув ненужный самопал в сторону, чуть позади атамана. Сосредоточенный Пахом Лешик наседал на двоих турок слева, справа кто-то заваливался вместе с врагом, сцепившись в последнем самом крепком объятии.
А в следующий миг Валуй вскинул саблю, защищаясь от крепкого удара – аж болью отдало в локоть. Он поморщился, переводя кривой ятаган противника под себя, и бездумно, но мощно тыкаясь лбом в переносицу турка, прямо под высокий колпак из красной ткани. Не ожидавший удара в лицо враг закатил глаза и кулем осел перед ним. В плечо толкнули. Атаман вскинул саблю и тут же опустил: на развалинах становилось тесно. Со всех сторон лезли, карабкались на насыпь, перебегали казаки. Толкнувший его незнакомый боец с ручницей в руках, уже проскочил мимо. Валуй сиганул через высоченный камень, одним разом преодолевая сажени три. Удачно приземлившись, успел подивиться собственной прыти и тут же забыл: впереди на скапливающихся казаков полукругом наседали турки. "Не меньше сотни", – определил атаман на глазок. Пыль понемногу редела, и Валуй уже видел силуэты врагов почти в резкости. Ухватив в левую руку нож, вскинул саблю над головой. Широко шагнул, вливаясь в свирепую схватку. Успел удачно отмахнуться от невысокого и шустрого турка, зацепив того по шее. Внезапно вражеские ряды зашатались, и янычары, панически оборачиваясь, начали падать там, где стояли.
Ничего не понимая, Валуй замер. Остановились и остальные бойцы, озадаченно поглядывая вперёд. Прошло несколько секунд, и из пыли неожиданно выступили незнакомые казаки, продолжающие рубиться с уцелевшими турками. Штурмовые сотни поспешили им на помощь. С двух сторон сотню янычар порубили, как молодые деревца, почти без сопротивления.
– Наум! – крикнул рядом кто-то. – Ты ли?
По голосу Лукин узнал Муратко.
– Я, – яростно ощерился высоченный и здоровый казак с длинной бородой и в дорогом купеческом кафтане, опуская окровавленный топор, – давно вас поджидаем.
– Чего там, впереди?
– Эти вас караулили, им лабец уже, но там их ещё, как грязи.
– А вы как здесь?
– Долго объяснять. Нас тут всего два десятка, со мной половина, остальные ворота открывают. Если вышло, значит, и остальные казаки уже внутри. Так что не отставайте. Думаю… – Он не договорил: в оседающей пыли проявились сразу около сотни янычар и с ходу бросились в драку.
Наум и его казаки первыми приняли врагов на острия сабель. Но следом выбегали ещё десятки турок. Сражение закипело с новой силой.
Валуй бил, отбивал удары, прикрывался саблей от летящего на голову оружия. Тыкал куда-то в животы ножом. Попадал, мазал, снова бил, успевая уворачиваться. Падал и вскакивал, прыгал и вертелся волчком. Стихия боя захватила целиком. Валуй уже не разделял врагов на отдельных бойцов, он видел перед собой единое махающее мечами, кинжалами, булавами, бердышами и топорами, целящееся в него из арбалетов, янычарок[33]33
Янычарское курковое ружьё.
[Закрыть]и пистолетов многорукое чудовище.
Битва растекалась по горячим улочкам древнего Азова.
Глава 11
Авлия Челеби родился в небогатой, но уважаемой семье. Его отец – османский придворный ювелир Дервиш Мехмед Зилли держал в Стамбуле небольшую лавочку. Дела шли неплохо, и семья не бедствовала. С детства Эвлия отличался от остальных своих братьев и сестер задумчивостью и тягой к учению. Когда остальные уносились с утра на море купаться, он уединялся в дальней комнате немаленького родительского дома и мог часами размышлять, например, о том, что пытается выразить своим пением жаворонок над лугом. А если удавалось раздобыть список с какой-нибудь интересной книги, то, забившись в ту же комнату, он забывал даже про обед, а случалось, и про ужин. Заметив наклонности среднего сына, отец, использовав некоторые связи и небольшое количество золотых монет, пристроил его учеником к имаму.
Поистине Эвлия оказался рожденным под счастливой звездой. Духовное образование считалось самым чтимым в средневековой Турции. Он освоил больше десятка современных и древних языков, научился наизусть цитировать Коран, при этом поражая всех благочестием и набожностью. Никто не знал, что всё это было внешним, наносным, каким бывает песок в весеннее половодье. Свои настоящие думы и мечты он скрывал так тщательно, что даже родные братья и сёстры не ведали о них. Только так, считал Эвлия, можно было осуществить мечту.
Через несколько лет покорив учителей глубиной знаний и широтой интересов, Челеби получил должность при султанской библиотеке, где хранились свитки и книги самых почитаемых святых и многодумных мужей. Он читал все, но особенно ему нравились книги про дальние страны и приключения. Челеби не сомневался, что главная цель его жизни когда-нибудь обязательно осуществится. А для этого надо всего лишь отправиться в путешествие. Да, Эвлия мечтал, уже давно и горячо, составить свои записки путешественника.
Как никогда близко он подобрался к исполнению мечты в возрасте юношеском. В это время, живя довольно скромно, он не нуждался в деньгах. Челеби переводил книги по заказам библиотеки, и небольшого заработка непритязательному парню хватало. А ещё Эвлию нравилась его относительная свобода. За уважаемым в мусульманском обществе переводчиком и богословом никто и не подумал бы приглядывать. Ни служители Аллаха, мудрого и доспочтимого, ни родители, давно признавшие самостоятельность сына.
Однажды Эвлия решился. Поскольку далеко отъехать от Стамбула он пока не мог, дела не пускали, то, не откладывая задумку в долгий ящик, отправился бродить по родному городу. В последующие вечера он записывал впечатления. В Записках рассказал, насколько получилось, о жизни жителей старинного Истамбула, их обычаях и привычках, описал его улочки, бани, парки, вспомнил истории, какие слышал от учителей и родителей.
Аллах продолжал присматривать за счастливым мужем. Этот труд попал на глаза скопцу Ибрагиму, имеющему вес при дворе, и тот оценил его по достоинству. С этого времени Эвлия стал вхож в султанский дворец, где иногда допускался до самого солнцеликого султана – читать разные труды, а иногда и собственные записки, к которым султан относился очень благосклонно. В эти годы он побывал на землях Персии, где султан вел долгую, победоносную войну. Через пару лет Эв-лия собрал достаточно средств, чтобы отправиться в самостоятельное путешествие. И начал его с Кавказа. Пройдя древние Грузию и Азербайджан, он составил свод подробных описаний этих мест и их жителей. Поход на Азов Челеби воспринял как очередной подарок судьбы, надеясь получить во время него неоценимый материал для своих Записок. В 1641 году вместе с турецкой армией он отправился на берега Тана-Дона.
Пока двигались на кораблях, Эвлия исполнял ещё и обязанности муэдзина. Пять раз в сутки, сверяясь с солнцем, он призывал правоверных на молитву. И так устал от занудного песнопения, повторяемого изо дня в день, да пять раз, что уже и не чаял добраться до берега. А когда галера кинула якорь на виду заросшего камышом устья Дона, он еле удержался, чтобы первым не выскочить на азовскую землю.
Азов Эвлию не впечатлил. Городские стены, хоть и казались, вероятно, местным дикарям неприступными, но по сравнению со стенами, например, Багдада выглядели, словно деревенский частокол бедняка, поставленный рядом с кирпичным забором богача. А ведь Багдад великие мусульманские газии взяли решительным штурмом. Правда, до этого им пришлось несколько лет осаждать его. Но так то Багдад! По его представлению, Азовская крепость для войск главнокомандующего Гусейна-паши – это орешек на один зуб.
Первый визит на изначально, как он считал, мусульманской земле Челеби совершил к могиле великого святого тюрбе Йогуртчу-бабы. К счастью, неверные не успели её разрушить. Истинно великие люди не нуждаются в пышных обрамлениях могил, Аллах это осуждает. Скромный камень с указанием дат жизни и имени святого, вот и всё, что нашёл на месте захоронения Челеби. Другого он и не искал. Прочитав соответствующую суру из Корана, он ещё постоял в немом поклоне. Наполнившись святого чувства, Челеби поспешил назад, к группе калга – начальников, о чём-то громко разговаривавших на берегу Тана. Ему как летописцу похода на Русь необходимо быть в курсе всех решений. А вдруг без него что-то новое произойдёт?
Челеби, задумчиво раскачиваясь, прошёлся по шатру, где он разместился вместе с постоянно отсутствующим уважаемым Фархадом – главным из двухсот мулл, призванных на войну поддерживать в армии воинственный дух, и медленно повторил последнюю фразу: «.. на один зуб». "Хорошо сказано. Надо будет порадовать вечером господина удачным сравнением.
"Надеюсь, мои записки о том, как непобедимые мусульманские газии покорят все городки и села неверных, вплоть до самой северной их столицы, в будущем станут читать все подлунные народы, покорившиеся султану. Надо обращать внимание на мелкие детали – их впоследствии наиболее ценят читатели. – Эвлия снова склонился над бумагой. – Итак, к нам на подмогу по первой просьбе солнцеликого султана Ибрагима-первого прибыли множество самых разных племен и народов, признающих власть или союзнические отношения с Османией. От правителя Дагестана шамхала Султан-Мамуда к нам прибыли племена шегаке, жане, мамшуг, такаку, бузудук, болоткай, бесней, кабартай, таустан[34]34
Предположительно это натухайцы, бжедуги, темиргоевцы с их князьями Болотоковыми, бесленейцы, кабардинцы и тюркоязычные кавзазцы, называющие себя «таулу».
[Закрыть].
Среди войск крымского хана надо назвать улу-ногай, кечи-ногай, шейдяк-ногай, урмамбет-ногай, ширин, мансур, седжеут, манкыт, накшуван, дженишке, бат, ор, улан, бардак, от племен Арсланбека, Чобана, Деви, Навруза[35]35
Крымские племена, татарские и ногайские, подданные крымского хана. «Улан» и «бардак» примерно означает «сыновья» и «подданные», те, кто носят тамгу «трезубец» – родовой герб Гиреев.
[Закрыть]. – Он погладил пером по выразительным чуть припухшим губам, которые так нравились двум его жёнам, оставленным на время похода в Стамбуле, и, вспомнив, дописал. – А также таты – христианское население Тат-Элийского санджака Кяфинского эйялета. Эти будут помогать в основном на тяжёлых работах. Так же, как прочие греки, армяне, румыны, сербы и болгары. – Эвлия понял, что утомился.
"Конечно, эти подробности имеют большое значение для наших потомков, чтобы они могли оценить величину свершений их дедов и прадедов. Но всему же есть предел! Нет, надо прогуляться. Тем более что мне просто необходимы самые последние сведения". – Он решительно вышел из шатра.
Горячее солнце слепило. Азовские стены зубчатым частоколом блестели под его лучами. Отсюда, больше чем за полверсты от них, он не мог точно поручиться, что в бойницы кто-то смотрит, но почему-то решил, что его увидели. Выпрямив спину, он повернулся в профиль. Пусть смотрят – дикие народы должны видеть только гордые взгляды и парадные мундиры их будущих господ.
На позициях газиев вовсю кипела работа – чёрные мужики копали траншеи, в которых и разместятся на сутки, максимум, двое их главные силы, пока не возьмут крепость. Отсыпали впереди шанцы[36]36
Небольшое земляное фортификационное сооружение, насыпь.
[Закрыть], чтобы прятаться за ними от обстрелов. Эвлия вдруг спохватился: «Так войска и в Азов войдут, пока я здесь с мыслями собираюсь. И мой дневник останется без записей. Надо поспешить к шатру главнокомандующего», – поправив под мышкой толстый и ещё большей частью чистый фолиант, он направился к центру лагеря, где высился бордовой маковкой главный шатёр.
Ветер качал огромные знамёна, выставленные в ряд у султанского шатра – каждое по сто локтей. У входа прохаживался охранник из янычар. Заметив приближающегося гостя, он слегка поклонился. И остановил того взглядом:
– Нет никого, уважаемый эфенди, все на позициях.
Опустив занесенную ногу, путешественник расстроенно хлопнул ладошкой по кожаной обложке журнала:
– Что, совсем никого?
– Никого, – мотнул тот тюрбаном, расслабляясь. – Загляни за шатёр, уважаемый, там султанский евнух, этот, как его…
– Ибрагим, – подсказал Эвели.
– Ага, он. Отдыхает.
Благодарно кивнув охраннику, Эвлия завернул за угол шатра. Ибрагим – тезка и доверенное лицо султана, служил в войске его ушами и глазами. Он обладал отличной памятью и ничего никому не прощал. Султан, сам пришедший к власти на клинках обязанных ему военных, не без основания побаивался разделить участь своего предшественника. Евнух, преданный хозяину, словно собака, должен был еженедельно отправлять в Стамбул галеры с письмами о положении дел. Впрочем, о чем он написал в первом письме, примерно понятно. Конечно, о прибытии на место и свежие впечатления. Гораздо интереснее станут последующие послания, которые в будущем проявятся в изменениях отношения султана к своим подчиненным. В общем, скопец был далеко не прост, и держать себя при нем следовало с осторожностью. Хотя к Эвлии евнух относился с симпатией.
Ибрагим устроился в тенистой стороне шатра. Развалившись на толстом ковре, он обмахивал платком широкое женоподобное лицо, покрытое крупными каплями пота.
– А, это ты, эфенди. – Он явно обрадовался появлению муэдзина. – Присаживайся. Раздели обед с бедным Ибрагимом.
Осторожно опустившись на ковёр, Челеби принял из рук евнуха полную пиалу чая:
– Ну и жара!
– Точно, у нас в Стамбуле, кажется, такой не бывает, – поддержал его Ибрагим и хитро прищурился. – Как устроился, о чем первые мысли? Что-нибудь записал в свою книгу? – Он кивнул на зажатый под мышкой фолиант.
– Пока все мысли ещё только в голове. – Эвлия отхлебнул горячего напитка. – Хочу начать с рассказа, как расположились наши войска. Да вот никого не застал в шатре. – Хе, – хмыкнул довольный евнух, – тебе несказанно повезло. Я присутствовал на совещании и могу тебе дать полную картину.
Приложив руку к груди, Челеби вежливо склонил голову:
– Это бы очень помогло мне в самом важном деле – прославлении деяний нашего султана.
– Тогда слушай. – Ибрагим поудобнее устроился на локте. Пиала, немного набрызгав, очутилась на ковре, а евнух задумчиво выпятил нижнюю губу. – Значит так. Мы окружили крепость с семи сторон. Главнокомандующий, почтенный Гусейн-паша, занял окопы на юго-запад от крепости. У него почти двести кулеврин[37]37
Огнестрельное оружие, бывшее предком аркебузы, мушкета и лёгкой пушки. Название, вероятно, произошло от конструкции, в которой для прочности ствол, выкованный из железных или медных полос, крепился к деревянному ложу посредством колец, числом обычно не превышавших пять. Рыцарские доспехи оружие пробивало на расстоянии от 25 до 30 метров. В России кулеврине соответствовала пищаль.
[Закрыть] изарбазанов[38]38
Полевые пушки различного назначения.
[Закрыть]. Капудан[39]39
Главнокомандующий морскими силами.
[Закрыть] Сийявуш-паша высадился на берег со стороны Водяной башни. У него сто фальконетов[40]40
Стационарная мелкокалиберная пушка.
[Закрыть]. Суда же они спрятал в Дири-Тене (Мертвый Дон) и у острова Тимурленка. Выше Водяной башни, с южной стороны, сейчас окапывается анатолийский паша с десятью ода[41]41
Примерно рота, около 80 – 100 человек.
[Закрыть] янычар и восемью осадными пушками бал-емез[42]42
Дальнобойная средняя пушка.
[Закрыть]. Паша Карамана и шесть ода янычар вошли в окопы напротив северной стены и приготовили к бою шесть бал-емез. Успеваешь? – Евнух заглянул в раскрытую книгу Эвлия, в которой тот строчил пером.
– Если ты будешь говорить чуть помедленнее, я смогу записать каждое твоё слово.
– Хорошо. – Ибрагим откинулся на подушках. – Буду помедленнее. Итак, с западной стороны, со стороны пригорода Каратаяк, расположился в окопах силистровский Кенан-паша и с ним десять ода янычар, одна ода оружейников, ода топчей – пушкарей и десять осадных пушек. Паша Румелии укрепился в окопах с десятью пушками бал-емез со стороны Дозорной башни. – Евнух улыбнулся. – Ну как, удовлетворил я твоё любопытство?
– О да. – Челеби спешно дописывал последнюю строчку. – Более чем.
– Ну, тогда, может, ещё по чайку?
Эвлия отложил книгу в сторонку, ожидая, пока на горячем ветру просохнут чернила, и кивнул:
– С удовольствием, уважаемый.
Ибрагим кивнул дежурившему неподалёку слуге, и тот сорвался с места. Прежний чайник уже остыл. А предлагать гостю холодный напиток – высказывать неуважение. Челеби же в войске султана Ибрагима Первого уважали все, даже рядовые солдаты. Все знали, что это он каждый день призывает правоверных на молитву. А значит, у престола Аллаха Эвлия гораздо выше любого из здесь присутствующих.
Глава 12
Турки ударили на заре. Наверняка хотели застать врасплох, но казаки уже сидели на позициях. Валуй, как чувствовал, поднял своих затемно. Впрочем, судя по суете у соседей, никто из защитников крепости сегодня не собирался задерживаться внизу. В утренних сумерках пожевали холодной каши. Проверив оружие, засобирались на стены. Жёнки, стараясь не мешать нарочито сердитым мужьям настраиваться на бой, перекрестили их в спины.
Деловито разбежались по местам. Прислушиваясь и присматриваясь, замерли у зубцов. Внизу только-только начинали шевелиться. "Долго спят", – отметил Борзята не то смешливо, не то одобрительно. И то верно, нехай дрыхнут, пусть хоть вообще не проснутся!
Чуть позже по стене проскочил Иван Косой. Прикрытый кожей глаз подергивался, Иван чувствовал это, и иной раз ладошка прикрывала лицо. Но и дергающийся глаз не помешал Ивану показать себя батькой-атаманом. Где остановился – переговорил с казаками, кого-то похвалил, другого пожурил беззлобно. Где просто похлопал по плечу – и без слов понятно, чего ждать. Повторил приказ: "Без команды не стрелять". Осип распорядился открывать пушкарный огонь, только когда отстреляются топчии, а немцы и турки полезут на стены. Пушкари снова проверяли бомбарды, в укромные ямки скатывались ядра, мешочки с зельем укладывались в ниши под ступенями для безопасности. Рядами выстраивались банники, пыжовники, пальники[43]43
Инструмент для зарядки пушек.
[Закрыть]. Хватальщики[44]44
Специально отряженные бойцы для работы на очепе.
[Закрыть] в который раз смазывали дёгтем блоки очепов[45]45
Перевес; бревно, слега или жердь, положенная рычагом на бабу, рассоху, и обычно пропущенное поперёк веретено, для опуска и подъема, в данном случае приспособления для поднятия зарядов и прочего на стены.
[Закрыть], что высились на стенах, будто журавли у колодцев. Этими журавлями удобно поднимать казаны или ядра снизу от своих, а также сбрасывать лестницы, которые враги вскоре начнут приставлять к стенам.
Валуй с товарищами присели на край, свесив ноги на свою сторону. Помолчали. Пахом по соседству поправлял на плечах тяжелый куяк[46]46
Кафтан, зипун или куртка, обшитые металлическими пластинами.
[Закрыть]. Небо постепенно заливалось предрассветными красками. Полосы прозрачных облачков медленно проявлялись на его светлеющем покрывале. Прохладный ветерок сновал по стене, ерошил густые чубы на оголенных головах, когда станичники скидывали шапки, чтобы положить крест на лоб, забирался за пазухи расхристанных зипунов. Казаки не замечали прохлады.
Ниже на других ярусах у бойниц, пробитых в стенах, тихо переговаривались казаки из сотни Карпова. Ещё ниже в полголоса перекликались бабы у котлов. Один за другим вспыхивали костры под закопченными днищами. Какая-то жёнка ругнулась на неловкого парня: "Ты ещё на меня эту жижу вылей". Тот что-то пробурчал в ответ. За стеной тоже просыпались. Только что отгудел заунывный голос муэдзина. Наверное, в эти мгновения мусульмане заканчивали утреннюю молитву. О чём они просили своего Бога? Остаться в живых и быстрой победы над казаками? Ну, это у них вряд ли получится. Тут проси – не проси, а решаться все будет на стенах.
У азовцев свои адреса для молитв: Богоматерь, Спас и ещё куча святых. У каждого казака свой, но все хоть раз да припомнят Спаса, лик святой. Сколько услышали заступники русские в это предутреннее время просьб от православных? Только они и знают. Притихли азовцы. Выстроившись у края и присев, безмолвно поглядывали вниз на суету чужого проснувшегося лагеря. О чём думали, что перебирали в памяти? Сколько казаков – столько и думок у них. Космята Степанков вытянул из ножен здоровенный черкесский кинжал, привезённый из последнего похода. Любуясь, приподнял перед собой. Казаки, словно обрадовавшись поводу стряхнуть задумчивость, живо заинтересовались.
– Острый? – Борзята, сидевший через два человека, нагнулся вперёд. – Покажь.
Кинжал пошёл через руки соседей. Валуй, зашуршав кольцами байданы[47]47
Разновидность кольчуги.
[Закрыть], попробовал острие пальцем, и на нем тут же выступила красная полоска. Сунув закровивший палец в рот, восхищённо качнул головой. И передал оружие дальше. Дароня, задрав рукав кольчужки, скребнул по коже лезвием. Мелкие волоски с лёгким шелестом посыпались на одежду. Борзята, ухватив кинжал, повёл взглядом по сторонам. Увидев искомое, поднялся и одним движением срезал завернувшуюся стружку с толстой доски – перекладины лестницы, ведущей вниз:
– Да, хорош! – И вернул оружие Степанкову.
Удовлетворенно кивнув, Космята постучал кинжалом по раскрытой ладошке:
– Добрый помощник моей сабле.
За стеной взвыли на разные голоса турецкие рожки. Казаки по всей стене встрепенулись, выставляя головы между зубцами. Подскочил Валуй с товарищами. Пару шагов, и они на позициях. Началось!
В следующий момент, словно сотни громов ударили одновременно, бабахнули пушки. Судя по оглушившей казаков какофонии, били сразу все – и осадные, и мортиры, и лёгкие фальконеты. Мощные удары сотрясли стены, некоторые казаки пошатнулись, схватившись за товарищей. Десятки зажигательных ядер из мортир залетели в город, столбы пыли и огня поднялись среди камышовых крыш. Перевернулся какой-то котёл саженях в пятидесяти, и закричала обожжённая баба. Густой голос Наума Васильева рявкнул чуть ли не на всю крепость: "В укрытие". Парни и жёнки кинулись в глубокие подземные щели, устроенные прямо под стенами. Пока стены целы – ядра сюда не залетят. Да и после не так-то просто попасть под подошву. Разве что мортирой, у которой дуло задирается кверху. Но тут тоже замучаешься целиться, стена надёжно прикрывает. Чтобы ударить в щель, надо ядро кинуть точно сверху, а это почти невозможно. Разве что случайно упадёт, срикошетив.
Следом ударил второй залп, и пушки загрохотали без остановок. Валуй тоже погнал казаков вниз. Сам решил остаться наблюдателем. Никто слова против не сказал, побежали, как миленькие, хотя давеча про отход в щели даже не заикались. А тут сообразили: во время обстрела турки на стены не пойдут, так чего зазря гибнуть? Бессмысленная гибель – это не для казака. Кто же тогда встретит врага после обстрела?
Борзята тоже было захотел остаться с братом, но Валуй, позабыв о родственной солидарности, молча похлопал Борзю по спине, да так крепко, что тот почти сбежал вниз по ступенькам, расталкивая товарищей. Пушкари кликнули азовцев в помощь и теперь сообща все хватали орудия, какие можно унести хотя бы вчетвером, и с ними осторожно спускались вниз. Пушки решили поберечь – не много смысла в их гибели в первый же день осады. Примеру Валуя последовали соседние сотники – насколько хватало глаз, с крепостной стены дружно сыпанули казаки, нагруженные артиллерией.
Летела на голову каменная крошка, белая пыль разлеталась туманом, в ноздрях щекотало, заставляя кашлять и чихать. Хлестанули по щекам мелкие камушки, когда ядро, щелкнув об стену недалёкой Водяной башни, юзом зарылось в землю. Что-то мокрое выступило на лице. Валуй вытер рукавом, и он налился красным. Вздрагивала всей двух-, а где и трехсаженной толщиной крепостная стена, словно молодка в теле, которую вздумал пощекотать парень-озорник. Недалече рухнул один зубец, в другой стороне тяжёлая мортира, сбитая многопудовым ядром, будто невесомая, взмыла в небо и пропала где-то между крыш саманных домов. Развалился от точного попадания на части кусок стены всего в пяти саженях от казака, и его совсем скрыло облако пыли и крошева. Валуй вжимался в деревянный настил, тихо нашептывая про себя "Отче наш". Сколько раз в те первые моменты осады он прочитал эту короткую молитву, Валуй потом не вспомнил.
Он уже давно пожалел о том, что не ушёл со стены вместе с другими казаками. Во время обстрела запоздало пришло понимание, что идея остаться здесь – неудачная, а точнее, просто глупая. Но убегать под ядрами – ещё глупее. Пришлось распластаться на настиле и молить Бога о защите, при этом надеясь на то, что его личное ядро ещё не отлито в Турции.
Временами казалось, что небо и земля поменялись местами. Гремели взрывы, во все стороны разлетались куски кладки, каменное крошево било по площадям не хуже картечи. Катались перевёрнутые котлы, шипели костры, залитые кипятком. То и дело вспухали разрывы на теле города, среди крыш и улиц все гуще пылили облака над развалинами, и поднимались чёрные дымные столбы. Счастье, что на улицах пустынно, все сидят по укрытиям. Тучи пыли и дыма постепенно затягивали город и стены, иногда так плотно, что мерещилось – лежишь в небе, а над тобой земная твердь.
Неожиданно всё закончилось. Валуй, ещё не веря, поднял голову. Ветер медленно сносил густые дымы к центру города, и сквозь редеющие полосы в небе вдруг проявилось лучистое светило. Он и не заметил, когда солнце зависло над донской водой. Пока стреляли, утро разгорелось.
Глубокая тишина лишь на несколько мгновений заполнила разгромленный город, а в следующий момент воздух вздрогнул от коротких лающих команд турецких начальников. Пронзительный гул рожков сигналом к атаке пролетел над головой, барабанный бой после пушечной канонады показался трелью кузнечиков. Заунывные и неприятные православному уху напевы мулл, подбадривающих бойцов в битве с неверными, добрались и сюда, на стены. Валуй, отряхивая с одежды слой каменистой крошки, поднялся. Прямо перед ним виднелся свежий пробой в стене. На полсажени яма, минимум. Выставил голову.
Немцы и янычары выбирались из окопов. Ухватив штурмовые лестницы, прикрываясь, пока получалось, насыпанными шанцами, бежали к крепости. Многие тащили в руках щиты из прутьев или жердей. Валуя бесцеремонно толкнули в плечо, и он невольно посторонился. Пушкарь Исидор Жук, торопливый, строгий, густо-чёрные вихры выбиваются из-под высокой шапки, устанавливал на лафет возвращённую бомбарду. Пахом Лешик семенил к нему, с трудом удерживая перед собой три пудовых ядра с картечью. По лестницам забегали наверх казаки. Подскочив, сразу же устраивали на уцелевших зубцах ружья. Но не стреляли, ожидая команды. По рядам понеслось: "Пушки огонь, стрелки приготовиться". Пушкарь двумя ударами утрамбовал пыж в дуле, вдвоём с Пахомом толкнули бомбарду к бойнице, Кто-то подал пушкарю горящий факел, и тот поднёс его к запальнику.
– Поберегись! – успел крикнуть.
Казаки вжали головы в плечи, ладони зажали уши. Бабахнуло так, что первое время сами себя не слышали. Поэтому команду, пробежавшую среди защитников крепости, "огонь" Валуй скорее угадал по губам пригибающегося Никиты Кайды, чем услышал. А дальше уже стало не важно – есть слух, нет ли. Выложил перед собой два рога-пороховницы, пули – литые, тяжёлые. Ещё раз быстро выглянул. К стене приближались, блестя гнутыми панцирями на груди, немцы, за ними подальше вышагивали янычары. Первые ряды врагов уже кидали в ров щиты и брёвна.
Полковник в шлеме с перьями бежал в глубине рядов. Подгоняя бойцов, помахивал саблей. Лукин коротко прицелился в набегающего перьеносца, курок вдавился легко. За дымным облаком не увидел – попал – нет, да и некогда смотреть. Недолгая перезарядка, и следующий выстрел. Пока забивал пулю, успел увидеть краем глаза, как выцеливал врага по соседству Борзята, торопясь, толкал в дуло шомпол Гришка Лапотный, чуть дальше три Ивана – Подкова, Утка и Босой, откинув в сторону остатки в щепки разлетевшегося очепа, по очереди спускали тетивы длинных луков. По большому счёту лук в ближнем бою ничем не уступает ручнице. А по некоторым параметрам даже превосходит. Например, по скорострельности. А немецкий панцирь на ближнем расстоянии стрела, если с утяжелённым наконечником, пробивала ничуть не хуже пули.
По другую руку на фланге сотни через край выглядывал Герасим, спешно засыпая порох на запальник. Рядом стреляли вперемежку мужики и казаки. В очередной раз выставив заряженное ружьё, Лукин увидел, как тяжёлая лестница, взметнувшись пушинкой за стеной, упала между зубцов. Верхняя перекладина перечеркнула синь прямо перед глазами. Найдя глазом немца, целящегося с колена, показалось, прямо в него, выпустил очередную пулю. И опять некогда проверять попадание. Аккратно опустил под ноги ружьё. Взгляд метнулся по разрушенному настилу. Вот оно. Схватил длинный пальник с острием на конце. Уперев его в перекладину лестницы, нажал всем телом. Словно чугунная лестница медленно отошла от стены. Перехватившись, Валуй толкнул сильней. Лестница, медленно разгоняясь, завалилась. Кто-то дико закричал внизу. Шмыгнули пули по карнизу. Боковым зрением заметил знакомый платок справа от себя. С недоумением обернулся. Красава подтягивала по полу к стене тяжелый казан с чем-то кипящим, зажимая горячий край тряпкой. С другой стороны ещё девка, платок повязан на лицо. Не сразу узнал. "Марфа! Обе здесь. Как они вообще умудрилась затащить казан наверх, там же пуда два веса? И зачем? Ах да, очеп же разбит!"
– Вы что здесь делаете?
Марфа растерянно отёрла со лба пот. Сестрёнка же невозмутимо выпрямилась:
– То же, что и ты – турка бью.
– Парней нет, что ли, внизу?
– Ты бы лучше помог девушкам, чем глупости спрашивать.
Валуй ругнулся под нос, но постарался, чтобы сестрёнка не услышала – знал, раз что-то решила – назад не сдвинешь. Да и поздно сдвигать, вон они уже, туточки. Марфа в разговор не вступала. Она совсем другая, боевитости в ней почти нет, и Валую это нравилось. Хотя характер – тоже не дай Бог, вон, чуть не отшила давеча. Казаки говорят, бабы вообще все характерные. Сам Валуй по этому поводу своего мнения не имел по причине малого опыта. Втроём легко подхватили посудину с парящим кипятком и, взгромоздив на площадку между зубцами, перевернули вниз. И снова там закричали на этот раз обваренные немцы. Красава довольно хмыкнула. Схватив опустевший казан, потянула его волоком к ступенькам вниз. Валуй снова прицелился. Снова выстрел. Заряжая, он не сразу понял, что рядом кто-то есть. Марфа присела за его спиной, рука её тянулась к плечу Валуя. Тот бешено обернулся:
