Текст книги "На магию надейся, а сам не плошай! (СИ)"
Автор книги: Alexandra2018
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)
Глава 32
Только уже вечером, когда стало понятно, что победа гази, несмотря на огромные потери, всё-таки состоялась, Челеби заставил себя усесться за книгу. В шатре холодно. Все жерди и брёвна, что турки нашли на отбитой стене, разобрали рядовые воины и их командиры, участвовавшие в штурме. Остальным пришлось коротать время по-прежнему без тепла и без горячего.
Челеби поёжился. Оглянувшись, подтянул поближе шерстяное одеяло. Развернув, накинул на плечи. "Теперь гораздо лучше. Итак… – Он задумался, водя пером по щеке. – Надо записать с самого начала. Ну да, не всё получилось как задумали. Но главное вышло: одна стена отбита. Пусть это будет главной мыслью".
"Для решающего штурма, как я уже писал, были отобраны лучшие из лучших. – Перо привычно заскользило по бычьей шкуре. – Затем в добрый час с семи сторон ударили пушки и ружья, и из стана мусульман раздался клич "Аллах!". – Челеби почесал лоб пером. Надо как-то покрасивее. Может быть так: – От ружейного огня и клубящейся чёрной пыли воздух стал темнеть. Но сильный ветер всё разогнал, и стало видно, где друзья и где враги. – Ага, так хорошо! В том же духе и продолжим: – Войска мусульман острыми мечами вонзились в крепость. Круша кяфиров направо и налево, они погнали их в цитадель. И вот в течение восьми часов шла такая же отчаянная рубка, как битва при Мохаче[67]67
Битва при Мохаче состоялась в 1526 году. Тогда войска Сулеймана П разгромили объединенную чешско-венгерскую армию, после чего Венгрия пала.
[Закрыть]". – Челеби задумался.
"Надо ли рассказывать читателю, что это была за битва? Допустим, сегодня об этой победе ещё помнят в Турции. А что будет через сто лет? С другой стороны, эта запись станет поводом юному читателю порыться в библиотеке, чтобы отыскать упоминание о великой битве. Что ж, пусть так и остаётся".
"Свинец и стрелы крушили тех, которые приближались к бойницам. Час от часу войско ислама стало нести всё большие потери убитыми. А с тыла подмога не приходила. И гази поняли, что настал решающий час… – "Да уж, решающий! – Челеби хмыкнул. – Сбили со стены и всё. И начались мученья! Пожалуй, запишу, а там ещё подумаю, оставлять или не оставлять". – И они ударили самым сильным ударом, каким смогли. И это принесло пользу. Неверные, устрашась, отступили. Первая стена осталась за великими воинами султана. Но зря наши гази ждали подмогу. Не было никого. А ещё бы один удар, и крепость была бы взята! Но и в этой ситуации мусульмане не растерялись. Бывалые воины, увидев такое положение кяфиров, пробрались к кабаньим капканам, – кстати, страшная вещь. Зубы у него, как у крокодила. Поймав ногу, он крошит кости, как семечки. Не дай Бог! – Так вот, подобравшись к капканам, установленным в подземных проходах, устроили засаду. Однако проклятые враги взорвали подземные заряды, применив дьявольскую хитрость, чтобы, как ласточку, швырнуть в воздух войско ислама. – Эвлия сморщился, как от зубной боли, вспомнив перекосившееся лицо Гусейн-паши, когда он понял, что произошло в подземных переходах. "Жестокие, не люди, звери-казаки!" Вздохнув, он продолжил: – Как же мучались наши гази под стенами азовской цитадели! Душа и мозг их были измотаны, их желудки были пусты, движения стали медлительными, от ужасного дыма и жажды они дошли до грани гибели.
Как только настало время заката, алай-чавуши[68]68
Командиры отрядов.
[Закрыть] отозвали гази из-под стен Аздака. Они же забрали с поля боя военную добычу: головы кяфиров, ружья, разное оружие, вещи. Нагрузили на пленных тела погибших мусульман, и каждый отряд отправился к своему месту. Дав залп из пушек и из ружей, они совершили молитву по павшим в бою и погребли их тела. Раненым выделили средства на пропитание и прислали лекарей-хирургов".
И снова Челеби чесал пером лоб, приподняв чалму. "Сколько же записать погибших с той и другой стороны? Если по правде, то цифры не понравятся нашим пашам, если приврать, то совесть будет страдать, да и перед читателями совестно. Скажут, Челеби всегда писал правду, но иногда позволял себе ложь. И они будут правы. Что же делать?" – Летописец поднялся. Волнуясь, навернул несколько кругов по шатру. Выглянул наружу. День разгорался. Небо, затянутое тучами, опять мокрило. Если бы не сырость, было бы не так холодно. Во всяком случае, на улице достаточно одного халата. А вот в шатре почему-то казалось прохладней, чем за его стеной. Может, казалось?
Челеби поднял полог, закрепив его на шесте. Так и светлей и, может, теплее…
"На чем я остановился? Так, так. Ну что ж. Придётся совести потерпеть, если я хочу, чтобы мой труд одобрили при дворе".
"В этом бою было убито… – Эвлия на мгновение замер. А пусть будет так. Всё одно никто не сможет опровергнуть мои записи. Да и кто будет считать этих казаков?! – Три тысячи кяфиров. А тысяча пятьсот (нет, слишком ровные цифры тоже нельзя, неправдоподобно), тысяча шестьсот пятьдесят казаков взяты в плен. Наших же погибло тысяча двести человек из них семьсот янычар". – Свои потери Челеби решил тоже подсократить. Этак раза в три. Он был уверен, никто из начальников не захочет его поправлять. – Уцелевших гази Гусейн-паша велел щедро наградить. Тому, кто принёс вражескую голову, было пожаловано сто курушей[69]69
Турецкая мелкая монета.
[Закрыть], а кто привёл пленного, помимо награды на шапку прикреплялись иеленки. Жаловались также повышением в чине до тимар и зиаметов[70]70
Владельцы земельных наделов и другого имущества, что-то вроде дворянства.
[Закрыть].
Имущество погибших воинов было сдано в государственную казну.
Что касается казаков. Отступив, они, на удивление, не пали духом. В первую же ночь кяфиры снова трудились, как Фархад[71]71
Фольклорный тюркский герой. Строитель прохода через гору.
[Закрыть], и разрушенные стены в глубине крепости сделали столь же крепкими и прочными, как и прежние. Они восстановили тайники для засад, бойницы, и воздвигли как бы новую стену Искандера. Гази, увидев все это, пришли в уныние.
Сегодня там и сям начался бой. Однако он уже не вёлся со всем сердцем и желанием, от души, как это было раньше. Они не проявляли теперь прежнего рвения и усердия, а передышки от сражений не было ни днём ни ночью".
"Да уж, ни днём ни ночью. – Эвлия снова остановился. Подняв на свет, рассмотрел кончик пера. Так и есть, чуть разлохматился. Выбирая новое среди десятка запасных, он скривился. – Ага, заставишь наших бойцов сражаться ночью. Они и днём-то уже не хотят воевать. Но для красоты слова пойдёт. Итак:
"– Между тем, до дня Касыма[72]72
26 октября по старому стилю. Этот день знаменуется началом зимы. После него всякие боевые действия в Оттоманской империи прекращались.
[Закрыть] оставалось около сорока дней. За это время крепость нужно взять любой ценой".
Вздохнув, Челеби, отложил перо. "Кому брать-то? Гази не хотят воевать, и как заставить их, не знает никто, даже Гусейн-паша. Что ж. Моё дело – записать, а уже как оно будет на самом деле, ведает только Аллах. Что ж. Пожалуй, пора совершить молитву".
Челеби призвал слугу, и вскоре тот принёс чашу с водой. Умывшись, Челеби привычно повернулся в сторону священной Мекки, и мягкий холодный войлок подстилки продавился под коленями.
Глава 33
До зорьки Валуй успел даже немного поспать. После удачного боя всех казаков (кроме тех, кому пришла очередь строить укрепления, а в основном отрядили новеньких, добравшихся до крепости в последние дни), распустили отдыхать. Атаманы рассудили так: туркам понадобится время, чтобы оправиться после последних поражений и неудач, и сразу на стену они не полезут.
Лукина разбудил тихий разговор. Подняв голову, прислушался. Вокруг в темноте щели сновали люди. В стороне у выхода жёнки хлопотали у большого котла, повешенного над еле тлеющим костром. Здесь, в низком потолке проложили узкий дымоход, выходящий в развалинах стены. Топили в основном ночью или поутру, до яркого света, так турки дым не увидят. Красава, щедро черпая куски мяса с наваристым бульоном, раскладывала по мискам защитникам крепости, подбирающимся на карачках. Рядом что-то сосредоточенно шила Варя. Они с Борзятой, когда выдавалась свободная ночка, уже и спали вместе, так что она теперь почти жена братцу. Осталось только обряд у куста калинового провести, но это уже после победы.
Подальше Марфа и ещё несколько жёнок, рассевшись кружком, штопали. Наверняка – казацкую одежку. Если бы не они, многие казаки уже голыми бы ходили. Марфа, иной раз останавливаясь, выискивала глазами Валуя, как будто он может куда-то деться из щели. Вчера она шибко за милого перепугались, когда привели под руки. Досталось ему неслабо, турок какой-то приложил по темечку, еле очухался. К счастью, товарищи подхватили теряющего сознание атамана. А сейчас уже ничего, жить можно, только голова ещё побаливает, особенно, если резко повернёшь, и шишка на затылке набухла, что орех горацкий. В дальнем углу тихо пели, что-то тягучее, длинное. Наливалась блёклым занавеска квадратного входа. "Значит, утро". – Скинув зипун, Валуй потянулся. Голоса продолжали бубнить рядом.
– Прямым уложило, – сетовал знакомый голос неподалёку. – Думал уберечь, да где там!
– Люди гибнут каждый день, почитай. А тут конь! Знамо, жалко, но всё же конь, – поёрзал пожилой казак.
Валуй узнал говоривших: Космята Степанков и Никита Кайда. Отметил про себя – живы, уже хорошо. Приполз на коленях Стасик, что-то мыкнув, помог атаману присесть. Валуй не стал отгонять паренька, ему хочется быть полезным, нехай будет. Выпрямив спину, тут же почувствовал тёплый взгляд. Улыбнувшись разрумянившейся Марфе, повертел головой. В голове стрельнуло, и он затих, упершись руками за спиной.
Кто-то откинул занавеску, и в сумеречное помещение щели поплыли волны мягкого света. Пахло отсыревшими потниками, варёной кониной. Здесь, в щели Ташкалова городка, было ничем не хуже, чем в недавно оставленном Топракове. Станичники загодя подготовили места для схрона всем, тем более что народу стало заметно меньше. Правда, в последние дни к ним на подмогу пробрались около сотни казаков из верхних городков. Помощь, конечно, большая. Но не решающая. Пару тысяч бы да пороха с пулями побольше, вот тогда бы повоевали ишшо.
Больше всего казаки жалели разрушенный до основания храм Иоанна Предтечи, оставшийся в городке. Сам отец Черный уцелел и ныне исправно служил панихиды и отпевал погибших.
– Во, атаман проснулся. – Борзята шевельнулся поблизости. Сморщился, поправив повязку с красным пятном на боку – долго рана не заживает: сабля рубанула неглубоко, но болезненно.
Валуй вспомнил про тряпку на своей голове – не сползла ли? Не, на месте. Ощупывая макушку, обернулся. Туманные фигуры в глубине щели едва просвечивались через погребную темень, хоть и разбавленную утренней бледностью. Казаки расселись кружком, свернув по-татарски ноги, человек пять или шесть.
– Что тут у вас, всяко-разно, совещание?
Азовцы зашевелились, Борзята передал кувшин с отбитым у турок вином товарищу.
– Ага, совещание. У Космяты коня прибило. – Валуй узнал Серафима. – Поминаем.
– Серафимка, и ты здеся?
– Тута я. Проведать пришёл, все ли живы.
Валуй подполз на пару шагов, слабый после сна локоть подломился, и он свалился, уткнувшись головой в ногу Чубатого. Тот неторопливо убрал подошву.
И снова Стасик помог устроиться. Валуй, улыбнувшись пареньку, оперся на его плечо. Тот, довольный, напряг тонкие мышцы худого тела.
– Ну и как, все живы?
– У вас ещё так-сяк. У других в сотнях и десятка непораненных не наберёшь.
– Слава Богу, держимся покамест. Космята, жеребца черкеского убило?
Степанков переложил на коленку здоровой рукой пораненную:
– Наповал. Ядро под брюхом разорвалось.
– Не пошёл впрок чужой конь. – Дароня подполз к атаману. – Как у тебя?
– Да если бы не осада, пошёл бы, да ещё как…
Валуй покрутил шеей. Боль застучала в виске, а около уха дёрнуло так, что он еле сдержал стон. Он скривился, радуясь, что в темноте не видно:
– Нормально. До свадьбы заживёт.
– Ну, добре.
На улице зашумели. Молодой голос окликнул товарища:
– Ты не знаешь, шо там за гам?
– Не-а, – ответил Василёк – Лукин узнал бы голос брата, даже во сне.
– Чем у вас тут угощают? – Валуй потянул носом. – Конина?
– Конина, мать её. – Космята подвинул тарелку с горой наложенным мясом. – Черкес мой. Угощайтесь вот.
Казаки потянулись к тарелке. Зашоркали ножи, обрезающие куски у самых губ.
– Хорош, жеребец. – Дароня чмокнул. – В этом деле ведь главное что?
– Ну, что? – Валуй усмехнулся с полным ртом, подзывая паренька, сидевшего за спиной. – Ешь давай.
Стасик послушно подполз к тарелке. Матвей охотно подвинулся, пряча улыбку в усы.
– Главное, чтоб хорошо проварено было.
– Это точно, – поддакнул Серафим. – А ты чего, Космята, пост держишь?
Степанков мрачно глянул на друга, горло дёрнулось, глотнув вхолостую, и он отвернулся:
– Благодарствую, не голоден.
– Ну, это ты зря. – Борзята, покончив со своим куском, вытер губы другой стороной ладони, взгляд скользнул в тарелку. – До вечера вряд ли чего пожрать удастся. Разве ещё какую лошадь пришибёт, каша-то уж вышла. Хотя там и лошадей осталось раз-два и обчёлся…
– Ну и ладно. – Улегшись на живот головой к выходу, Космята сунул в рот соломину.
Дожевав, Валуй поднялся на колени. От активного движения челюстей в голове снова засвербело:
– Только жестковато малость.
– Ничё. – Дароня потянулся вперёд, выглядывая в общей тарелке ещё кусочек.
Не нашёл – только что последний подобрал Борзята:
– В большой семье, сам понимаешь, зубами не щёлкай…
– Казак что дитё: и много дашь, всё съест, и мало дашь, сыт будет, – улыбнулся Дароня.
– Это не про тебя. – Борзята оглянулся. – Красава, там ишшо чего в котле найдётся?
Казаки хохотнули:
– Ну, силен хрумкать.
Средний Лукин не обратил на них внимания. Красава помешала варево:
– Подходи, для братишки-то и не найдётся?!
– А мне? – Путило Малков доверчиво заглянул бабёнке в глаза.
– И тебе найдётся. Налетай, пока есть чего…
Ещё несколько казаков, потянулись с мисками к вареву. Дароня, сомневаясь, почесал затылок, и… тоже пополз к котлу.
Кайда вдруг поднялся. Перебравшись на коленях к Серафиму, замер рядом. И неожиданно обнял. Черкас ошарашенно замер:
– Ты чего, дядя Никита?
Тот отстранился, рука вытерла на щеке соринку:
– Всё никак времени не было поблагодарить тебя. Так что благодарствую от всех нас. Поклонился бы в пояс. Да несподручно здесь.
– Да ты шо? – Серафимка растерялся, а голос выдал смущение. – Ничего такого. Любой бы так.
– Не любой, – отрезал Никита. – Если бы не ты со своими черкасами, не было бы нас в живых.
– Мне Муратко тоже рассказал, что это он. – Валуй кивнул на смущенного друга. – Он нас выручил. Атаманы уж и не чаяли. Поди, панихиду пропели. Дай, и я тебя обниму, друже.
– Ну, если охота, обнимай.
– Охота. – Лукин-старший крепко сжал в объятиях запорожца.
– А мне тоже охота. – К ним протискивался Борзята.
Дароня снимал саблю, чтобы не мешала выразить благодарность другу, поднялся и Космята, примеряясь в очередь обниматься. Серафим Иващенко, налившись красной краской до краёв, не сопротивлялся.
На улице зашумели казаки. Кто-то крикнул издалека:
– Принимай, народ, пополнение!
Шум усилился и начал приближаться. Валуй подскочил, чуть не ударившись головой о поперечную балку:
– Никак к нам? – согнувшись пополам, поспешил к выходу.
Следом засполошничали казаки, отдыхавшие в этот момент по соседству. Толпа, толкаясь, выбралась наружу.
Рассветало. Солнце, обещающее доброе осеннее тепло, поразвесило бордовых отблесков в небе за Султанской стеной, такой же разрушенной, как и остальные. Азовцы, оживлённо переговариваясь, выглядывали приближающуюся группу вооружённых казаков. Человек триста! Во главе шествовал Тимофей Лебяжья Шея. Весело оскалившись, он махал рукой, что-то рассказывая шагающему позади смутно знакомому казаку.
– Подмога никак?! – заломал шапку Борзята.
– Эхма, рисковые. – Пахом почесал заживающий рубец на щеке.
Толпа приблизилась. Все казаки, кроме Тимофея, мокрые, вода капала с одежды, прибивая пыль. Кто-то не удержался, скинул шапку, и из неё, выкрученной, наземь потёк ручеёк.
– Ну вот, пополнение принимай. – Лебяжья Шея молодцевато подпёрся. – Каки гарны хлопцы! Под Доном с камышинами приплыли.
Валуй признал атамана ватаги:
– Василий Корыто, ты, что ли?
Василий, невысокий живчик, с узкими плечами и прямым холодным взглядом усмехнулся:
– Я, а то кто же?
Лукин раскинул руки для объятий. Корыто смущённо шагнул вперёд:
– Я мокрый…
– Да ничё, турок махом просушит…
Отстранившись, Василий одёрнул зипун, обернулся:
– Вот Лукин, принимай хлопцев. Горят желанием турка до смерти побить.
– То ох как добре.
К атаману выбрались два крепких казака в распахнутых на груди зипунах, оба с густыми бородами, заросшие чуть ли не по глаза. Остановились, склонив головы:
– Здорово дневал, Валуй, аль не узнаешь?
Лукин пригляделся:
– Неужто Герасим, Панков? Жив-таки?
– Он самый. – Панков разулыбался, крепкие руки захлопали атамана по спине.
Освободившись, Валуй окинул взглядом второго, скромно перетаптывающегося мужика:
– А это кто, не признаю чего-то…
Казак смущённо потупился:
– Панфил я, Забияка. Не признал?
– Ух ты, и ты цел! Ну, здоров дневал. – И Панфил отведал крепких атаманских объятий.
– А сын с тобой ли?
– Само собой. – Из толпы выступил чуть смущённый парень. – Куда ж я батьку одного отпущу.
– Дай, я на тебя гляну. – Валуй повернул Сусара Панкова к свету. – Молодчик, парень.
Углядев знакомца, вперёд пробрался Борзята:
– Панфил, что ли? Забияка?
– Ага, – враз расплылся в улыбке Панфил. – Я.
Товарищи крепко обнялись. К ним подобрались Дароня с Космятой и тоже сжали мужика в объятиях. Следом заобнимались и с остальными.
– Ну, вы, мужики, даёте. Под водой, да с камышинами?
– А не мужики уже. – Забияка оглянулся на Панкова. – Бери выше – казаки. Круг решил принять.
– Да неужто? – обрадовался Валуй. – Наши теперь, ну дай, я вас ещё раз обниму.
– Обнимай, коль хочется…
Казаки ещё галдели возбужденно, встречая знакомцев, обнимались и целовались, когда со стены прокричал наблюдатель:
– Турки у пушек хлопочут, похоже, стрелять удумали.
Валуй распределил народ по щелям, новых казаков вместе с Василием Корыто потащил с собой. И тут вдарило.
Едва успели заскочить последние, уже в пыльном облаке от разрыва: точно лупят капычеи, пристрелялись.
Вновь прибывших посадили в середине, у столба, сами разместились вокруг. На улице гремели взрывы, сыпалась за шкирки земля, но ничего не могло осадить любопытство донцов. Жёнки, у которых уцелели мужья, привалились к их крепким плечам. Холостые выбрались в первые ряды, к атаманам.
Новые казаки оглядывались. Стасик подсел поближе к Валую, и Лукин потрепал его по белесым вихрам. Герасим пробубнил в бороду:
– Ну у вас и народу – мешалкой не провернёшь.
– Где враг, там и казак. – Валуй, чувствуя спиной тепло тела Марфы, нетерпеливо дёрнул подбородком. – Ну, рассказывайте уже, чего там, в городках деется?
Василий Корыто покрутил ус, будто вспоминая:
– А чего там? Живём помаленьку. Татары приходили, тысяч сто, так мы с ними сладили.
– А не брешешь? – усомнился Валуй.
– Что приходили?
– Нет, что сто тысяч.
– Да как тебе сказать… Мобудь, малость и сбрехал, как без этого? Но точно, много их було.
– И как же вы с ними сладили?
Василий усмехнулся:
– Да как, обычно – саблей да хитростью казачьей.
– Ну-ка, расскажи. – Борзята передвинулся поближе.
– Да погоди ты со своими сраженьями. – Красава вытянула шею. – Как там наши детишки на острове?
Затихли станичники, нахмурились:
– Всё благополучно. Живут, говорят, не тужат. Рыбачат да воблу сушат. С ними там сотня казаков дежурит, в обиду, ежли что, не дадут, не беспокойтесь.
Жёнки замахали перстами, вдвое сложенными:
– Ну, слава Богу, – отлегло от сердца у Красавы.
И тут громыхнуло особенно сильно, на головы посыпались целые куски земли, казаки невольно пригнулись, отряхивая шапки.
В щель заглянул караульный:
– Янычары и прочие чёрные на приступ изготавливаются. Тыщи целые.
Казаки враз подхватились, у проёма возникла толчея, пришлось Валую прикрикнуть. Казаки осадили, к выходу выстроилась очередь.
Глава 34
Стояли последние дни сентября 1641 года. Не так давно отметили большой праздник – Рождество Пресвятой Богородицы. Ну как отметили? Поздравили друг друга да по местам разбрелись. Кто отдыхать, а кто на стену, дежурить. Турок в этот день передышку сделал. И себе, и казакам. Очень вовремя. Вторую седьмицу отбивались казаки от вяло накатывающих турецких войск. Паши разделили пехоту на отряды по пять тысяч. Одни штурмуют, другие отдыхают. Только у казаков ни сна, ни отдыха. Спасало защитников крепости лишь то, что турки уж не с такой охотой лезли на стены, как в первые недели. А уж с тем штурмом, когда на них лучшие семь тысяч отрядили, и вообще не сравнить. Это как вялая осенняя муха в сравнении с шустрой молодой, летней. Без желания, а то и того хуже, буквально из-под палки лезли турки на развалины. А какая тут война, когда только и думаешь как бы стрекача задать?
На первых саженях больше под ноги смотрели, чем на встречающих их казаков. Волчьи ямы уже не одну сотню жертв собрали. Теперь боятся. Потому-то, лишь казаки поднимались на развалины, с криками "ура" бросаясь на врага, как краснокафтанники и прочие чёрные мужики лихо откатывались назад, не желая понапрасну геройствовать. Не всегда, правда, удавалось отогнать турка, одним видом. Иной раз, ведомые знатными командирами, добирались-таки до казацких сабель. Тогда приходилось биться. А силы-то, силы заканчивались. С каждым ударом.
Валуй рубанул с оттяжкой по рёбрам вылезшего вперёд турка. У того глаза выкатились от изумления, видать, не ожидал крепкого удара от истощённого с виду казака, но удивиться путём не успел – завалился, теряя сознание. Борзята за спиной приподнялся с трудом – брат позволил ему немного полежать, дух перевести:
– Давай, Валуйка, иди ты, малость приляг. – Борзята встал рядом с братом, сабля, покрытая до рукояти кровью, задрожала в руке.
Атаман навалился на колено, восстанавливая дыхание:
– Не получится, видать. – К ним подбирались сразу трое сипахов. – И откуда их столько?
Братья разом махнули саблями. Турки успели отскочить и теперь стояли в двух шагах, покачивая топорами, словно ждали, когда казаки расслабятся. Дурачьё!
– Ну и чего дальше? – Борзята переложил саблю в левую руку, она дрожала меньше. – Зассали?
Янычар, выглянувший из-за спин сипахов, светловолосый с закрученным в кольцо усом, ругнулся сквозь зубы:
– Мы вас, шакалы, всё одно побьём.
Хрустя камнями, приблизился Космята, в здоровой руке – сабля:
– Ну, чего застыли, как бараны, давайте сюда.
Переглянувшись, турки медленно отступили на пару шагов.
Борзята усмехнулся:
– Не хотите, что ли, к толстозадым гуриям в гости?
Позади колеблющихся турок на крутизну забирались ещё десяток бойцов в кирасах – свежие сипахи. В руках кривые сабли, топоры и широкие алебарды. Трое краснокафтанников, выйдя вперёд, приободрились:
– А вот сейчас и получите. – Один, самый глупый, ломанулся вперёд, занося топор.
И тут же свалился под ноги Валую, его короткий удар напрочь снёс врагу голову. В следующий момент на казаков бросились остальные бойцы. Туго пришлось бы донцам, если бы на помощь не подоспели Пахом Лешик и Герасим Панков. Следом подскочил и Василёк Лукин. Вшестером отбились. Турки отступили, утягивая раненых и убитых.
Герасим, с перебинтованной левой рукой, тут же плюхнулся на камни, отдуваясь:
– Когда же это кончится?
– А вот как последнего турка пришибём, так и всё. – Пахом, тяжело дыша, оперся на незаряженное ружьё – только что он отмахивался им, как дубиной.
Космята вытер саблю о кафтан зарубленного врага, ткань завернулась, открыв дорогие ножны.
– Опа, хорошая сабля. Надо прибрать.
Борзята усмехнулся:
– Ты не изменился: мимо хорошей вещи не пройдёшь.
Космята неловко отстегнул ножны. Турецкая сабля нашлась тут же, около тела. Ширкнув, вставил в ножны:
– А чего мне меняться? Я её твоему сыну, как подрастёт, подарю.
– Которому из двух?
– А это поглядим. Какой больше заслужит.
– А Даронину мальчонку что подаришь?
– А хотя бы и вот этот топор. Смотри, какой справный. – Космята подтянул поближе турецкое оружие, валявшееся здесь же. – Хотя у него может и девка народиться. Вот ей пока не знаю чаво подарить. Апосля подумаю.
– Как рука? – Валуй прошёлся вдоль ломанной линии казаков, выстроившихся на разрушенной стене.
– Да так, саблей махать не получится, а тыкнуть ножом можно.
"Вжик", – стрела звонко стукнулась о полотно топора.
Казаки невольно присели.
– Прицельно бьёт, – проворчал Борзята. – Слышь, Василёк, ты на ногах не стой просто так, садись, пока враг передышку даёт, или вон, за заплот отойди.
Тот благодарно усмехнулся:
– Пожалуй, присяду.
И только оглянулся, высматривая место, где опуститься, как на крутизне каменной насыпи снова появились красные кафтаны. Они лезли по всей ширине стены, поглядывая, однако, с опаской. Валуй ещё и не успел отойти далеко. Казаки вновь подняли сабли.
Много донцов похоронили защитники Азова. Пали атаманы Иван Косой и до поры везучий Михаил Татаринов, полегли под турецкими саблями и пулями осколецкие парни Афоня Перов и Антошка Копылов. Из неразлучной троицы уцелел один Тимофей Савин, и тот раненый лежит Нет уж Архипа Линя, Власия Тимошина, сгинули три неразлучных Ивана: Утка, Босой и Подкова. Сказывают главного Гирея прибрали, но сами полегли. Погиб Панфил Забияка. Отважный казак выжил в плену у горцев, а тут на разбитой городской стене пуля его догнала. В лазарете с тяжёлыми ранами лечатся Дароня Толмач и Михась Колочко, Василий Корыто и Тимофей Зимовеев. И ещё десятки и сотни отличных казаков ранены или убиты. Но и те, что ещё стоят на ногах, держатся только из упрямства. А турок всё лезет и лезет.
Тусклый день разлился по развалам крепости, мёрзлая прохлада осеннего утра быстро остужала разгорячённые щёки. Вчера прошёл дождь, а ночью подморозило, тонкий ледок покрывает насыпь. Льдистые камни скользят под ногами. Жёнки спрятались за выступы, ждут, пока казаки отобьют очередной приступ, чтобы подать им по куску мяса. Хоть так на ходу перекусить, и то дело – сил-то скоро вовсе не останется.
Упал последний самый настырный янычар. Остальные отпрянули шагов на пятьдесят, крайние закинули погибших на спины, заскрипели камни под сапогами. Оставшиеся стоят, ожидая подмоги. Марфа переглянулась с Красавой, та кивнула. Выбрались из-за большого камня, осторожно ступая, двинулись вперёд, под ногой опора ненадёжная, как бы не навернуться. В руках тарелки с кусками конины. Позади Стасик скачет, в руке связка стрел. Где-то насобирал, молодец. Стрелы нужны!
– Кажись, наши жёнки, – первым их заметил Космята, опускаясь на маленький выступ. – Поесть принесли. Азовцы обернулись, без улыбок протянули руки. Кто присел, кто, как Василёк, так и не успевший опуститься, стоя откусил. Жуют, а глаза с турок не сводят. Марфа показала им кулак:
– Поесть хоть дайте, ироды.
Янычары услышали, ухмылки полетели по усам.
Марфа вытерла руку и прижала ладонь к небритой щеке Валуя.
– Как ты, моя милой? Держишься?
– Держуся, Марфочка, держуся.
Отдав стрелы Васильку, с другой стороны к Валую несмело прижался Стасик, и Лукин привычно потрепал того по вихрам.
А вот и подмога карабкается. Свежая толпа турок. Там все подряд, уже и не разберёшь, кто такие. Враги, они и есть враги. Всё одно бить. Отвоевавшие смену турки, дождавшись новеньких, медленно отступают, на их места тут же выбираются другие. Валуй движением руки отправил жёнок обратно, сам, тяжело вздохнув, поднялся. Так и не обошёл тысячу, хотя какую тысячу, давно меньше – даже с подмогой сотни четыре, если осталось, то хорошо. Янычары молчком бросились вперёд. Казаки, сжимая в нетвёрдых руках оружие, остались стоять на месте.
Отбив последнюю атаку – уже какую по счёту? – обессиленные азовцы устало попадали на каменные выступы. Прислонились к деревянным оградам из брёвен. Только что отправили в лазарет ещё троих защитников Азова, один, похоже, не жилец, вмятина на голове – обухом прибили. Валуй разглядывал новую прореху на животе – турок резанул, хорошо, в последний момент уклонился, и острие секиры прошло скользком, оставив неглубокую царапину. Ему больше жалелось зипуна, чем кожу, она-то заживёт. Ещё пару таких дней и скоро целого места на одёже не останется. Бронька давно уж порвалась, а новую взять негде. Турки тоже обеднели изрядно.
Космята, привалившись к дереву, посапывал. Герасим, подперев спиной заснувшего сына, начищал острие ножика, разлохмаченная борода торчком, а в ней кровавые капли засохли: получил чем-то увесистым по зубам, вместе с ними и отплевался. Борзята бездумно запахивал зипун – прохладно, когда сидишь. Василёк отыскал брошенный турецкий сапог и пытался на нём устроиться, чтобы камень под задом не холодил.
– М-м-м. – Неизвестно откуда взявшийся Стасик стянул с трупа, лежавшего неподалёку, второй сапог и протянул Лукину.
Василёк благодарно улыбнулся.
Пахом Лешик задумчиво тронул Лукина-старшего:
– Слышь, Валуйка, что же это деется-то? Скоко ишшо простоим? Мало ведь?
Вздохнув, атаман встряхнул руки, разминая:
– И не говори, ещё день-два и… – Он не договорил, испугавшись надуманного.
– Вот и я про то. Доколе терпеть этого гада будем? Смертушку растягивать, будто она в радость. В день десяток, а то и два уносят ногами вперёд.
Рука Герасима замерла, он поднял голову:
– Что предлагаешь?
– Понятно что. Надо уже выйти из крепости и последний раз сразиться с турком. Если суждено лечь всем, так чтобы враги на всю жизнь нас, казаков, запомнили.
– Я согласен. – Космята, будто и не спал, поднял голову. – А, атаман?
Валуй перекинул взгляд на Василька:
– А ты что, братишка, скажешь?
– Я как общество. Скажут выйти – пойду, не скажут – тут саблей махать останусь.
– А ты, Матвей, что думаешь?
Чубатый медленно поднялся с камня, машинально отряхнул штаны пониже спины:
– Верно хлопцы гутарят. Я согласный.
Валуй крепко задумался, подбородок упал на кулак. Крепкий ветер гнал тяжёлые тучи, похрустывал тонкий ледок под сапогами – казаки, ожидая решения атамана, поднимались, подтягиваясь к Лукину. Вокруг столпилось не менее полусотни бойцов. Все ожидающе поглядывали на него. Валуй решительно поднялся:
– Что, все так думкают?
Азовцы почти разом крикнули:
– Все!
Худущий Стасик, подхватив чью-то саблю, махнул ею решительно. Казаки, глядя на него, улыбнулись.
– Вишь ты, и Стасик так же думает. – Борзята одобрительно покачал головой.
Валуй поманил пальцем Василька:
– Дуй, братишка, ты до Тимофея Яковлева. Расскажи, что надумали. Пусть решает, обрыдло уже всё, правда что.
Кивнув, Василёк направился к спуску с завала, решительно раздвигая толпу.
Почти тут же с другой стороны показались свежие отряды турок. Внимательно поглядывая на казаков, начали приближаться.
– Стасик, брысь отседа! – Валуй скомандовал, не отводя глаз от врагов.
Паренёк, опустив плечи, поплёлся вниз. Отойдя шагов на десять, оглянулся. На него никто не обращал внимания, и Стасик шустро нырнул за ближайший камень.
Отбиваясь, и чувствуя, как утекают последние силы, казаки не заметили, как к ним присоединились Василёк и Тимофей Лебяжья Шея, атаман, заменивший погибшего Осипа Петрова. Зато заметили янычары, когда двое краснокафтанников рухнули ему под ноги. Шипя от ярости, они отступили. Валуй краем глаза заметил, что Сусар, только что отчаянно размахивающий саблей, как-то неловко согнулся. Добив своего "напарника", кинулся к нему. А там уже янычары бегут, увидели, гады, что казак занемог. Подхватился и Герасим. Вдвоём остановили врагов. Но те хоть и не продвигаются, но и не отступают. Тяжело передвигая ноги, подтянулся Борзята. И всё одно еле держат. Совсем плохо стало казакам. Того и гляди, сомнут.
