Текст книги "На магию надейся, а сам не плошай! (СИ)"

Автор книги: Alexandra2018

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

Знать-то он не знал, а вот чуйка сработала.

Тут же погоня устремилась за обидчиками.

Быть бы мужикам битыми, кабы не удивительное везенье, по-прежнему не оставлявшее рыскарей.

В куширях, куда они забрели на рассвете, таился отряд в пятьдесят сабель из казаков Сёмки Загоруя. Продежурив всю ночь у дороги, по которой татары выходили на раздобытки, казаки решили дать отдых коням.

Топающих, как табун лошадей, мужиков, казаки услыхали издали. Обессилевшие беглецы спешили укрыться в тальниковых зарослях у протоки. Когда перед ними выросли вооружённые казаки, посматривающие крайне недобро, то люди сперва испугались. Уже опосля пришло понимание: повезло, что донцы рубить сразу не кинулись, на всякий случай решив глянуть, кого Бог в кушири завёл. А тут им навстречу неведомые люди, одетые в янычарскую одёжу, да почти все бородатые, кроме Сусара, у которого на подбородке пушок завивается. А где вы янычара с бородой видели? Вот это-то казаков и смутило в первый момент. Да и вид у них какой-то невоинственный. Ещё и удивили: некоторые мужики, разобрав, кто перед ними, бросились обниматься. Казаки поначалу растерялись: что за неведомые люди в куширях прячутся, ещё и лезут с непонятными намерениями, но близко подпускать, несмотря на некоторые сомнения, это уж извините. Донцы остановили незнакомцев выставленными ружьями. И неизвестно, чем бы закончилась эта встреча, если бы мужиков в этот момент не догнал почти и не запыхавшийся Петро Кривонос.

Коротко обсудив со старым приятелем и новыми знакомцами положение дел, казаки, усадив пеших мужиков на лошадей за спину, ходкой рысью двинулись в сторону своих.

И когда в полдень на это место выехала татарская погоня, отряд был уже далече.

Глава 20

Нервно кусая полные губы, Ибрагим раздражённо поглядывал на Эвлию Челеби, рассевшегося напротив с толстым журналом в руках. Тот, не замечая недовольного взгляда скопца, чуть покачивался, скрестив ноги. Не поднимая головы, он с упоением читал скопцу последние записи:

– … А после того как проклятые кяфиры взорвали насыпь, на которой пали геройской смертью тысячи доблестных воинов, а более полутора тысячи закинуло страшным взрывом живыми в крепость, мусульмане начали строить новую насыпь. Теперь уже её охраняли со всей тщательностью. Посты проверялись регулярно, и всю ночь перед стенами жгли яркие костры, и казаки не могли и носа высунуть. А чтобы подземных ходов не могли враги наши пробить под насыпь, выкопали вокруг неё штреки глубиной десять локтей и в них тоже поставили часовых, которых обязали слушать, не копают ли где-нибудь проклятые казаки. Построив же вал, водрузили на него пушки и шестнадцать дней с утра до позднего вечера крушили ядрами стены Аздака.

От этого непрерывного огня разрушились стены до самого основания. На всей протяжённости осталась целой всего одна башня на берегу Тана, одна башня со стороны суши и одна на западной стороне. Но когда по истечении этих дней гази пошли в атаку, проклятые казаки встретил их таким плотным огнём, что им пришлось отступить, оставив на стенах сотни павших воинов. Осаждённые в крепости кяфиры, подобно пробивающему горы Ферхаду, зарылись в землю, устроили там ставку и укрылись таким образом от нашего пушечного огня, обеспечив неприступность Аздаку. С какой бы стороны к ним ни подбирались с подкопом или миной, они, как кроты, отыскивали подкопы и за ночь закидывали вырытую землю обратно. В искусстве делать подкопы они проявили гораздо больше умения, чем земляные мыши. Они даже показали мастерство подкопов под рекой Тана, используя для плавания под водой просмоленные, облитые варом лодки. – Челеби сглотнул пересохшим горлом и поднял глаза. – Ну как вам сей скромный труд?

Ибрагим опустил глаза, чтобы не выдать истинного смысла последующих слов. Качнувшись, потянулся за чайником. Слуга опередил его, и горячий напиток быстро наполнил две пиалы. Эвлия, ожидая ответа, сделал из неё большой глоток.

– Очень хорошо. – Евнух наконец взглянул на пухлые губы муэдзина. – А эти лодки, что под рекой ходят, ты сам видел?

Эвлия загадочно улыбнулся, словно его спросили о чём-то очень интересном и необычном:

– Нет, Ибрагим-паша, мне рассказывали. Но, – он опередил сомнение, мелькнувшее в глазах скопца, – это были очень уважаемые люди, которые не привыкли превращать муху в слона. Я им полностью доверяю.

– Ну, может быть, – неопределенно покачал головой скопец. – В целом очень подробно, сильно. Это, несомненно, очень нужный труд, и султан оценит его по достоинству. Но… – Он поднял палец и замер.

Замер и Челеби:

– Что-то не так?

– Всё так, не беспокойся, уважаемый. Просто я хотел сказать, что, может быть, про взорванную казаками насыпь писать необязательно.

– Объясните почему?

Ибрагим замялся:

– Как тебе сказать. Боюсь, султану не понравится та лёгкость, с которой казаки захватили и уничтожили её.

Челеби кашлянул и тоже в свою очередь опустил глаза. Он прекрасно понял, чего опасается евнух. Прежде всего, он переживает за свою шкуру. Скопец контролирует всех военачальников войска, и если кто-то из них ошибётся, промах черным пятнышком ляжет и на репутацию скопца. Но вслух сказал другое:

– Наверное, вы правы, Ибрагим-паша. Я учту ваши замечания.

Тот повеселел:

– Ну, тогда читай дальше. Наслаждай меня своим гениальным творением.

Склонив голову, Челеби промолвил:

– Я тут пока ещё не закончил. Но вот отрывок готов зачитать.

Ибрагим милостиво опустил веки.

– А главнокомандующий Гусейн-паша, красивый человек с неподдельно весёлым лицом и смехом, ходил от окопа к окопу, поддерживал мусульманское воинство и побуждал его к войне. Своими благодеяниями и милостью он являл войску благородство и ласку. Каждый раз он посыла войску необходимые припасы из государственного арсенала. Его собственное войско причинило ущерба крепости больше, чем все другие войска. За какое дело он ни брался, оно удавалось, так как он делал его, советуясь с другими.

– Хм. – Ибрагим слегка хлопнул в ладоши. – Я ещё раз убеждаюсь в вашем замечательном таланте летописца. Это просто великолепно! Продолжайте, продолжайте.

Челеби опустил голову.

– Это тоже отрывок. По приезде на родину я расставлю их в нужные места. Итак. "На днях эти злобные язычники переоделись в одежду подданных Турции и в таком виде напали на наших союзников из Крыма. Когда наутро татарские военачальники явились к нам в лагерь, требуя правды, то великому Ибрагиму пришлось напрячь всё своё красноречие, дабы доказать степнякам, что это не могли быть наши люди. К счастью, вскоре им удалось найти следы этих вероломных кяфиров, уходящие в казачьи земли, и дело было решено, к взаимному удовлетворению".

Челеби поднял голову, закрывая книгу.

Ибрагим прошёлся мимо, с задумчивым видом пожёвывая мясистые губы. Ему понравилась последняя запись. Челеби, зная, как потрафить скопцу, сделав над собой немаленькое усилие, нарочно ввернул "великого Ибрагима". И, похоже, не зря.

– Очень достойно, Челеби. – Евнух таки соизволил похвалить сочинителя.

Челеби, скрывая ухмылку, склонил голову.

– Мои способности – ничто по сравнению с талантами великого Ибрагима.

Скопец снисходительно улыбнулся: "Может ведь, когда захочет. Надо будет отметить его заслуги в письме султану. Заслужил. Такой труд!"

– Ты можешь читать дальше, Эвлия. Мы довольны.

– Пока это всё, уважаемый паша. Но я уже думаю над следующей записью.

Скопец качнул головой:

– Поделишься?

– С удовольствием. – Он помолчал, подбирая слова. – Дело в том, что последнее время в лагере нарастают тревожные слухи. Будто бы казаки ходят между наших войск, как среди своих. Режут почём зря наших мусульман. И что паша, отчаявшись их поймать, махнул уже рукой, мол, пусть режут. Всех не перережут.

Ибрагим остановился, левая бровь его поползла вверх, что означало у него высшую степень удивления:

– Вот как? Не слышал таких. Странно.

– Да, так и есть, уважаемый Ибрагим. Более того. – Челеби увлёкся. – И ещё один слух есть. Будто бы… – Он помялся, не зная как сказать. Но, уловив ободряющий жест Ибрагима, продолжил: – Среди казаков есть перевёртыши. Ночью они в облике зверей выходят за стены и… поедают мусульман. И вроде бы уже находили остатки их пиршеств.

Ибрагим звучно сглотнул. Какое-то время он справлялся с раздражением. Как же ему захотелось наорать на Челеби! Понимая, что на данном этапе османы проиграли в смелости казакам, он отчаянно пытался придумать, чем же ответить этим проклятым кяфирам. Но в голову, кроме как повысить голос на сочинителя, ничего не приходило. Кое-как он совладал с собой. Пару раз тяжело вздохнув, Ибрагим прикрыл глаза ладонью, давая понять, что устал и аудиенция на сегодня окончена.

Челеби понятливо подскочил.

Не оглядываясь, он спешно покинул шатёр евнуха. Удалившись на солидное расстояние, с которого Ибрагим не мог услышать, Эвлия Челеби ругнулся вполголоса: "Хитрая баба".

Лагерь шумел на разные голоса. Сотни огней, разбросанных хаотично, уходили вдаль, к самому морю. Пахло дымом и варёным мясом. У ближайшего костра в котле неаппетитно пенилось варево. "Опять грубая конина!" А ещё там ругались. Он прислушался. Кто-то обвинял пашу в тупости и неумении воевать. Ему вяло возражали. Эвлия не удивился смелости незнакомого гази. С недавнего времени такие мысли в среде воинов стали обычными. Всё громче ворчали не только рядовые янычары или сипахи, но и их полковники. А татарские и ногайские мурзы, черкесские беки, не стесняясь, угрожали пашам увести конницу, если в ближайшие дни ничего не изменится. Их можно понять – десятки тысяч коней давно вытоптали все травы в округе, и животные голодали. Не намного лучше было положение дел и в самом войске. Эти гадкие казаки перекрыли все дороги, ведущие к востоку, вверх по течению Тана, и пока оттуда не вернулся ни один обоз, посланный на раздобытки в сопровождении конных татар. И это было крайне тревожным сигналом.

Эвлия слышал, что в ставке собираются отпустить всю ногайскую и татарскую конницу в набег на Русь. Дескать, надо наказать двуличного русского царя за помощь казакам, к тому же продуктов в лагере с каждым днём оставалось всё меньше. Голод в турецком войске уже не казался чем-то фантастичным. Но кто поведёт войско? Бегадыр-Гирей недавно погиб в своём собственном шатре в окружении многочисленных воинов. Всего один казак, скорей всего, он был шайтан-колдун, что у них не редкость, сумел проникнуть к нему и зарезать, как барана. А потом в драке уложил ещё нескольких. А за шатром в это же время, отвлекая на себя бегущих татар, два его товарища разделались с двумя десятками знатных воинов. На что они рассчитывали? Ведь понятно даже ребёнку, что уйти из лагеря после убийства Бегадыра невозможно. Или для них достаточной платой и наградой стала смерть хана и его людей? Тогда они; получается, не боятся смерти. Но это противоестественно. Ведь даже правоверные мусульмане, которым обещан рай на небе, если они полягут, сражаясь с неверными, в глубине души не желают умирать, хотя вслух могут и не признаться в этом. А что ждёт неверного там? В лучшем случае вечные мучения. Если они так равнодушны к смерти, есть ли смысл угрожать им при жизни? Может, в этом и кроется секрет их мужества?

К сожалению, все оказалось не так просто, как думалось пашам в начале осады. Нет, не могу я понять казаков – этих кровожадных убийц. Наверное, мы сможем победить, только когда на стенах не останется ни одного врага, имеющего силы держать оружие? Но для этого нам нужны необычайная крепость духа, несравненное мужество и… припасы. Давно пора прислать из Стамбула пополнение и новый заряд – старый на исходе. Говорят, султан готовится отправить к Азову большую эскадру с запасами, необходимыми для продолжения осады. Побыстрей бы уж.

Занятый невесёлыми мыслями, Челеби не заметил, как добрался до своего шатра. Отмахнувшись от надоедливых насекомых, которых здесь, на берегу Дона, было на редкость много, он вгляделся в разрушенные каменные завалы крепости. "Когда-то они возвышались высокими, гордыми исполинами, – с грустью подумал он. – Всегда жаль, когда гибнет красота и совершенство. Что заставляет этих сумасшедших казаков проявлять презрение к смерти, зачем они каждый день отстраивают разрушенные стены, за которыми и спрятаться-то толком нельзя? Вцепились в город мёртвой хваткой и готовы погибнуть до единого, но не отступить. Как воспитываются такие неуступчивые воины? Какие песни поёт им в детстве мать, что они не знают страха? Как и чему их учит отец, что они стоят друг за друга насмерть? Почему так неприхотливы в ежедневном существовании и сильны в сече? Где источник той силы, что питает их, и что это за земля такая, ради которой они не жалеют ни себя, ни жёнок своих, ни детей? Вопросы, вопросы, вопросы… Без ответа".

Свежий августовский ветерок завертелся перед шатром, охлаждая забитую невесёлыми мыслями голову турка. Челеби поднял воротник кафтана и вдруг понял, что он впервые за всю кампанию усомнился в победе султана. Тяжело вздохнув, Челеби склонился, и занавеска шатра колыхнулась у него за спиной.

Глава 21

Земляные стены сходились и расходились. Где-то еле протискивались, а через пару сажень вдруг расширялись в два раза, и люди двигались свободно, как по улице. То ли ответвление собирались копать да бросили, то ли пласт земли обвалился, и пришлось расширять ход, терпеливо таская лишни бурдюки с грунтом. Иван Арадов – мадьяр и мастер по ходам полз впереди. Толстые двойные подошвы его сапог мелькали иной раз перед глазами, когда непостоянный свет факела отражался не ведомо от чего или на повороте зацеплял стену. Валуй со своими пробирался следом. Иван обещал удивить. Интересно, чем тут можно удивить? Слухи и слухи, разве что выход под штабом турецким сделали? Тогда да, будет неожиданно.

Втиснувшись в сжавшийся до ширины плеч лаз, Арадов с трудом обернулся:

– Тут потише, братцы.

Казаки, и без того старающиеся не шуметь, затаили дыхание. Знамо, тот самый переход между штреками, что турки понатыкали вокруг своего холма. Теперь там постовые денно и нощно стоят, слухают, не роют ли где казаки. Да только и донцы в копании слухов не одну собаку съели. Так проскочили, ни один слухач ничего не заподозрил.

Видать, шибко не понравилось им, как казаки холм-то взорвали. Эх, было бы чем, и ещё раз подняли бы насыпь в воздух. Но запасы пороха давно вышли, а свой турки теперь берегут пуще глаза, не подступишься. Разместили в самой середине лагеря, если взорвётся, много народу поляжет, а точнее, подлетит. Что, не понимают? Понимают. Нетупые, османская армия только пару лет назад Багдад взяла, поставив точку в многолетней кровопролитной войне с персами. А у них войско тоже неслабое было. Глупые такие победы не одерживают. Значит что? На ум только одно приходит. Так крепко казаки запугали турецкое начальство, что готово оно своими рисковать, но пороховую казну сохранить.

Тихо-тихо, бочком-бочком протянулись через самое опасное место перехода. Ещё пяток сажень, и потолок начал подниматься. Вовремя, а то уж и коленки заныли. Валую и его парням эта боль знакома. В своё время столько ходов понарыли, не сосчитать. Будто кроты! Что тогда, четыре года назад, когда под стену подкоп делали, что нынче, уже когда к осаде готовились. До того к нынешнему лету ухайдакались, что даже возмущаться начали. Не слепухи же они, в самом деле! Ну, атаманы тоже не лаптем щи хлебают. Почуяв, что ещё чуть-чуть – и взбрыкнет народ, тут же отправили сотню Валуя в горы, друзей выручать.

А вернулись уже в самый раз перед турком. И вот опять тянет Арадов верных друзей куда-то под землёй. А куда, зачем, не говорит, подлец. Приказ, мол. Ну-ну, поглядим, чё за приказ.

Ещё выше потолок поднялся, уже почти выпрямились, только где голову малость опустишь, а идти можно. И тут впереди засветлело. Ускорив шаг, Арадов вывалился в широкую комнату, освещённую одной лучиной, и обернулся с торжествующей улыбкой.

– А, каково?

Выскочив вслед за проводником в подземное помещение, Валуй сразу шагнул в сторону, пропуская товарищей. Борзята за спиной крякнул:

– Вот это дворец понарыли!

Космята чуть присвистнул, а Матвей Чубатый замер, открыв рот.

Путило Миленький задрал голову, осматриваясь. Дароня Толмач, вертясь во все стороны, задумчиво покусывал губу. Казалось, он хочет потрогать стены, до того нереально выглядела комната под землёй. Навстречу им уже вышагивал Наум Васильев. Даже ему с его трёхаршинным[56]56
  Старорусская единица измерения длины. 1 аршин = ¹/₃ сажени = четверти = 16 вершков = 28 дюймов = 0,7112 м;


[Закрыть] ростом тут не приходилось нагибаться.

Коротко обнялись.

– А как же вы тут дышите? – Валуй с интересом осматривался, насколько позволяла тусклая лучинка, воткнутая в земляной стол.

– Проходи, не бойсь. – Арадов не скрывал удовольствия от удивления казаков. – А мы тут проход для воздуха сделали, вывели его на склон холма. Они там ни за что не найдут.

Казаки разбрелись, осматриваясь. Космята, забрав у несопротивляющегося Арадова факел, освещал им углы комнаты и провалы проходов. Из комнаты убегало несколько слухов, кроме того, которым пришли они.

Помещение, по их понятиям, было просто огромное. Квадратное, по стенкам сажени в четыре. Высотой, головой не достанешь. Из мебели земляные лавки у стены, на них солома тюками, сверху кинута дерюга. И сухо. Ни плесени, ни капели какой.

Валуй не сдержал восхищения:

– Вот так молодцы. Под самым носом у турка хоромы выкопали!

– Ага. – Борзята присел на ближайшую "лавку". – Неужто они ни сном ни духом?

– Ни сном ни духом, – прогудел довольный Наум. – Ну чё, проходьте к столу, поснедаем чем турок послал.

Он вытащил из незамеченного казаками отверстия в стене казанок. Установив на стол, кивнул гостям:

– Налетай, братцы, кулеш, хоть и холодный, но вкусный!

Разулыбавшиеся казаки, доставая ложки из карманчиков на поясах, окружили стол.

– Ух ты, и кулеш у них. А и верно, неплох!

– А чего, когда брали, турок ещё хлеба не предложил?

Наум хмыкнул:

– Какой там у них хлеб. Кулеш-то редкость. Это нам повезло, на готовне какому-то важному готовили.

– А как унесли-то? – Космята вытянул из котла полную, аж стекало по краям, ложку.

– То Гришка, пластун наш. Скоро будет. Сам расскажет. Дюже озорной. Дружок Кривоноса, вы его знаете.

Казаки закивали с полными ртами.

Наевшись, расселись на лавках, отдыхая. Силы-то, они небесконечны. Это там, наверху, не всегда время найдёшь к стенке приткнуться, пули да сабли кривые не дают, а здесь благодать, тишина, опасности никакой опять же. Вот и расслабились. Последние дни рубились почти без продыха. Пахом Лешик даже прикорнул, привалившись к стене. Десятский Лапотный, пока без десятка, ежли что, пошлют за бойцами, уже спал, прижав короткую бороду к груди.

Наум, покосившись на Лапотного, сменил лучинку. Стало чуть посветлей. Но углы так и утопали в темноте. Пройдя до конца комнаты, Арадов подержал ладонь под невидимым отверстием.

– Тянет. – Он обернулся с таким видом, будто сообщил сногсшибательную новость.

Наум, не дождавшись вопросов, сам перешёл к делу:

– Значит так, Валуйка. Мы тут с атаманами перетёрли. Надумали твоих тут оставить пока. Отсюда будете воевать.

Лукин оторвал отяжелевшую голову от плеча брата. Тот даже не попытался разодрать глаза. Так и дремал.

– Чего надоть делать?

– Вы в плену были. Турок знаете. Что говорить, ежли вдруг спросят, найдёте. Будете отсюда диверзии устраивать.

– Что за диверзии такие? – Пахом из последних сил сдерживался, чтобы не заснуть.

Наум подошёл ближе.

– Слово есть такое. Не то ляховское, не то латинское. Означает пакости разные во вражеском стане устраивать.

Заметив, как мотнул головой Валуй, отгоняя сонливость, Наум протянул:

– Э, братцы. Да вам счас не воевать, а отдыхать надоть. В таком состоянии вы много не напакостите. Всем ложиться. Валуй, командуй.

Лукин и не подумал противиться:

– Ага, казаки, слыште? Лягай! – Придавив телом дерюгу, разостланную на соломе, он уснул до того, как голова коснулась поверхности. Следом вповалку попадали казаки.

– А ты, Иван, не шумкай. – Наум прижал палец к губам. – Досталось парням. Пусть отдохнут.

– А я ничё. Нехай. Гришки всё одно ишшо нет.

В какой-то момент Валуй суматошно подскочил, сквозь сон расслышав приглушённые голоса. Вдруг показалось, турки подкрадываются. И сел, шальными глазами шаря по темным стенкам подземной комнаты. Трое казаков, тихо переговаривающихся за столом, разом повернулись в его сторону.

– Проснулся? Ну и молодец! – Наум Васильев единственный сидел лицом к Лукину, двоим пришлось круто развернуться.

Валуй узнал Гришку-пластуна и Арадова.

– Ну, вы и здоровы дрыхнуть, казаки.

Протирая глаза, Лукин поднялся. Потянулся, широко зевая:

– Скоко ж мы спали? – Он толкнул Борзяту, и тот шевельнулся, просыпаясь.

– Почитай весь день. Заявилися утром, а нынче звёзды на дворе.

– Ты, Гришка, на них не дави. Казаки какой день без отдыха. Да под пулями и саблями. Любого бы на их месте сморило.

– А я чё, супротив, что ли?

Протирая лица, активно зевая и передёргивая плечами, поднялись и остальные. По ходу здоровкались с Гришкой. Все его знали ещё с тех времён, когда вместе брали крепость. Арадов показал, куца тут ходят по своим делам, и казаки по очереди посетили отхожее место, оборудованное в отдельном ответвлении.

Бак с водой тоже имелся. Как и приямок, куца воду сливали. После умывания все собрались за земляным столом.

Казаки, давно не спавшие так спокойно и долго, наслаждались. Борзята, поводя затекшей шеей, заметил по этому поводу:

– Сто лет так не дрыхнул. Так отдохнул, счас бы полк янычар на капусту перерубил, не напрягаясь.

Ему не поверил Космята:

– Ну, это ты загнул, средненький.

– Разве что малость, – согласился Борзята.

– Ладно, казаки. Поразговаривали и будя. Теперь о деле. Гришка, докладывай.

Пластун, поёрзав, сложил руки в замок на столе.

– Значится так. У нас тут две задачи определилися. Даже три. Ну, с третьей всё понятно. Там без вас справимся. Как сигнал получим. Наши верховые в бурдюках по воде порох, пули, муку решили спускать. Первую партию пустили удачно. Всё собрали. Правда, не все донесли. Два наших туркам попали. Порешили на месте. Как дальше будет, не знаю, но дело надо продолжать. У нас под него десяток от Карпова задействован.

– С этим и верно, понятно. – Лапотный уселся, раскинув ноги по обе стороны лавки. – Давай про наши дела.

– Первое из них тако. – Он упер взгляд в Лукина. – Наши в плену. Там у них двести жёнок и около пяти сотен мужеского пола.

– Что за мужеского пола? – не утерпел Борзята. – Ты говори прямо, казаки или нет?

Гришка чуть смутился:

– То я не знаю. Подойти близко не получилось. Держат их в ямах. Мысль была докопаться туда. Но посчитали, поняли, не успеем. Узнал я, собираются казнить их дня через два. Нам на страх, значит. Мол, чем дольше вы тут сопротивляетесь, тем больше вреда всем православным делаете. Поскольку мы их из-за вас всех живота лишать будем.

– О как! – Космята дернулся возмущённо. – А как же ты это узнал?

Пластун хмыкнул:

– Есть и среди турок разговорчивые.

Его перебил Наум:

– Гришка при готовне обретается. Своим ужо стал. Будто посланный на помощь от чёрных мужиков. Взяли и проверять не стали. У них там везде людей не хватает.

Казаки по-новому взглянули на Гришку.

– Силён ты, парень! – Валуй выразил общее мнение.

– Что есть, то есть, – не стал скромничать пластун. – Ну, то дело нехитрое. Вот ослободить наших, то – хитрое!

– Что предлагаешь?

Гришка зыркнул озорным глазом:

– Есть мыслишка. Но по планам потом. Сперва определиться надоть, чего сначала делаем, что апосля.

– Ну говори дальше, не тяни. – Борзята потянулся к бачку. – Кружка есть кака? Пить охота.

Арадов махнул рукой:

– Там, возле бака висит.

Пока Борзята выбирался из-за стола, пластун начал:

– Второе дело тако: меж собой турок и татар поссорить.

– Ух ты! – не удержался Миленький. – А как это?

– Есть мыслишки? – хмыкнул Борзята, подходя с полной кружкой воды.

Гришка осуждающе глянул на среднего Лукина. Почесав затылок, выдал:

– Есть мыслишки.

Народ за столом сдержанно засмеялся.

Обсуждение затянулось. Оба дела требовали спешки. Но первоочередность определили быстро. Конечно, православных выручать. Тут и думать нечего.

План разрабатывали все вместе. Тут одной головы явно мало было. Атаманы сразу пригласили всех высказывать идеи, пусть даже самые сумасшедшие. Впрочем, таких не нашлось, и в результате получилось просто, как по башке колотушкой. Первым делом нанести из соседнего слуха отвлекающий удар. Пока турки там бегают, в другую сторону смотрят, здесь тишком перерезать охрану, и вывести наших сюда, в комнату. А чтобы враги, очухавшись, не спохватились, ударов отвлекающих должно быть два. Второй нанести с реки. Загодя забраться в Дон. Через камышины дышать народ ещё в казачатах учится, когда в разные казаки-разбойники играют. Холодно, конечно, вода ночами далеко не парная. Но что за казак, если терпеть не могёт? Вот то-то. Атаковать из реки – это Валуя придумка. Вот уж откуда нападения турки точно ждать не будут.

А народ сразу же перепровадить в крепость. По одному, через два слуха – это не быстро. Но вариантов других нет. Надо успевать. На всякий случай заслон держать рядом. В случае чего чтоб как можно дольше сдерживать турка. А где укрыться людям найдётся. В щелях опустевших после всех потерь места полно. Насчёт кормёжки тоже пока печали нету. Лошадей и коров, что ядрами турки перебили, казаки успели засолить и завялить в специально подготовленных коптильнях. Да и зерно пока имеется. На пару недель хватит, а там уже что-то да случится. Или казаки отобьются, и тогда можно будет провиант спокойно сверху Дона доставить, или турки Азов возьмут. И тогда уже никому кормёжка не потребуется. Хотя, нет. Шиш им, а не Азов. Отобьёмся!