Текст книги "Империя статуй (СИ)"
Автор книги: Ad Astra
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)
Глава 30
И страшный сон, покинув разум,
Оставит в памяти заразу,
Что вновь и вновь, вгрызаясь в душу,
Потащит ужасы наружу.
Отрывок из сборника стихов Снорри Вайлеса
Проникающие сквозь высокие витражи лучи оставляли на мраморном полу разноцветные блики, в чертогах которых плясали золотые пылинки. В огромном зале пахло пионами, но сколько бы я ни вертела головой, взгляд натыкался лишь на пустые вазы с увядшими почерневшими растениями. Поднявшись с обитой алым бархатом софы, я пошла к широкой лестнице, вздрагивая от собственных шагов – слишком громких, раздражительно звучных для заполненного одиночеством зала.
Дрожащие пальцы касаются гладкой ткани платья, чтобы приподнять подол. Испачканные чем-то красным туфли медленно перешагивают слишком мелкие ступени, оставляя позади четкие, тотчас засыхающие следы. Кажется, словно эти следы – видимые глазу, покорные обонянию – привлекают незримое, но интуитивно ожидаемое существо, жаждущее чужого сладострастного отчаяния. Я оборачиваюсь с каждым шагом, но позади лишь пустота – пугающая, глубокая, затягивающая. Хочется вернуться, спуститься к разноцветным бликам, играющим на полу, но что-то шепчет, уговаривает идти дальше, вперед, твердит о том, что пути назад нет.
Второй этаж. Темный, почти разрушенный, впитавший в себе холод и страх. Десятки комнат с выбитыми дверьми, четыре коридора, уводящих во мрак. Чьи-то руки легко подталкивают меня, вынуждая свернуть во второй, и я послушно иду вперед, не решаясь более обернуться. Вместо громкого маятника здесь – стук моего сердца, вместо щебетанья птиц – собственное частое дыхание. Темные стены, покрытые трещинами, кажутся красными, мраморный пол скрипит подобно деревянным половицам, чуть поблескивающая в углах паутина неожиданно ослепляет, ударяя светом по привыкшим к мраку глазам.
Нужно идти вперед, но я останавливаюсь напротив одной из раскрытых дверей, в проеме которой мне машет ручкой хорошенькая девочка лет семи. Она улыбается, но сильно горбится, вжимая голову в плечи, словно пряча что-то на шее, а после вдруг топает ножкой, призывая круг телепортации.
– Тебе нужно идти дальше, – слышу я её тоненький голос прежде, чем хрупкое тело растворяется в воздухе. Маленькие ладошки осторожно толкают меня в спину, заставляя идти, и я подчиняюсь.
– Вперед, – произносит мелодичный голос из следующей двери, в проеме которой стоит девушка с длинными пышными локонами.
– Не оборачивайся, – приказывает знакомый призрак, держа перед собой руки так, словно бы на них дремал ребенок.
– Держи голову высоко поднятой, – разливается в коридоре мягкий голос скованной в цепях девы.
Я плачу, но слезы эти, скатываясь мокрыми каплями по щекам, падают камнями на пол. Легкий подол вдруг становится безобразно тяжелым, но я все же касаюсь последней дверной ручки и вхожу в совершенно пустую комнату с одним единственным большим окном, пропускающим в помещение серый странный свет.
Отдав свое тело в подчинение иным силам, я подошла к левой стене, медленно присев на корточки и нажав на одну единственную точку у самого пола. Расходящиеся в сторону камни подняли вверх клубы пыли, что тут же попали в глаза. Зажмурив веки, я раскрыла их только тогда, когда пыль перестала вгрызаться в кожу, увидев перед собой узкий коридор, круто уводящий вниз. Вновь шаги. Затхлый воздух. Большие насекомые, падающие с потолка прямо на лицо.
Маленькая круглая комнатка.
Драгоценная шкатулка, стоящая прямо на полу.
Чья-то горячая рука, ласково опускающаяся на плечо.
Громкий крик «очнулась»…
– Г-госпожа! Г-госпожа…
Холодные капли упали на лицо, и, поморщившись, я медленно открыла глаза, с трудом привыкая к яркому свету. Жуткая усталость сковывала конечности, не позволяя пошевелить и пальцем, и, только попытавшись чуть повернуть голову набок, я поняла, как сильно болит все тело. Ноги. Руки. Шея. Глаза…
– Госпожа, – произносит знакомый плачущий голос, и бледное лицо Лагерты склоняется ближе, роняя слезы мне на щеки. Я пытаюсь улыбнуться, но чуть закрывшаяся трещинка на губе лопается, пропуская капли крови. Металлический привкус тает на языке. Слишком привычный. Почти обычный.
Темный шатер промелькнул в воспоминаниях, обжигая разум последними картинами прежде, чем все погрузилось во тьму, полную боли. Остро заточенный клинок у самого глаза. Отточенное уверенное движение. Застрявшее на острие глазное яблоко, брезгливо отброшенное прочь. Мрак. Я не видела лица того, кто хладнокровно совершил это со мной, но находила свое предобморочное состояние почти спасительным – полностью опустошенная я была готова провалиться в бездну в любую секунду, и, потеряв сознание, не терпела последующего расчленения. К сожалению, все закончилось ещё тогда, когда, лишившись сил, изнеможенное тело рухнуло на холодную землю. Ни возможности бежать. Ни возможности защитить себя. Единственное тепло, греющее грудь, – спасенный Айварс. С другим цветом глаз Вестмар непременно о нем позаботится…
Чьи-то сильные руки приподняли голову, поднесли к губам чашу с водой. Флоки – угрюмый, уставший, с теплым влажным взглядом – сам на себя не похожий. Рядом с ним Рэнгволд – встревоженный, исхудавший, не скрывающий улыбки, что столь редко трогает его губы. Позади Йоргаф – неусидчивый, мечущийся между двумя столами, плачущий. Не темный шатер. Большой зал. Но я даже не могу сесть, чтобы лучше всех рассмотреть, не могу протянуть к ним руки, чтобы убедиться – все это не сон. Живы. Они все живы. Я жива…
– Мы в Каменном Замке, Госпожа, – с дрожью в голосе произнесла Лагерта. – Мы добрались…
Хочется заплакать. От радости, от облегчения, но глаза будто высохли – не мигают, лишь смотрят вокруг, болезненно привыкая к свету. Здесь много существ, и все они удивлены, никто не скрывает волнения, что кажется мне отнюдь не негативным. Будто бы ждали чего-то и ныне убедились, что-то окончательно решили внутри кипы мыслей. Рядом с софой много наяд, которых я видела впервые в своей жизни, – они улыбались. Так улыбаться могут только матери своим детям. За ними высокий ряд циклопов, великанов, выживших минотавров.
Не темный шатер.
Большой зал.
Живы…
Необходимость. Опасность. Цикличность.
Я вновь прикрыла глаза, чувствуя головную боль. Кто-то совсем близко шипящим злобным голосом попросил всех покинуть помещение. Никто не ушел.
– Сильвия? – произнесла я тихо, но меня услышали. Воцарилась гнетущая тишина, послужившая неким ответом. Горьким ответом, ужасным, тяжелым.
– Она погибла, – ответил Флоки, и даже с закрытыми глазами я могла представить его покрытое ужасом потери лицо. – Казнили.
Сердце сжалось, а слез так и не было. Как если бы совсем разучилась плакать. От того ещё хуже – трудно выплеснуть горе. Я больше не смогла произнести ни слова, но, чтобы развеять гнетущую тишину, Лагерта четко и негромко принялась рассказывать мне обо всем произошедшем, удивительным образом избегая слова «тщетно». В этой гонке все стояли одной ногой в могиле, но лишь Сильвия рухнула в яму, не успев сказать последних слов. Невыносимо. Тяжело. Ещё раз приоткрыв глаза, я увидела культю руки Лагерты.
Не жертвуя, невозможно ничего изменить.
Вот только мы пожертвовали слишком многим…
– Можешь встать?
– Прости…Не могу. Даже ног не чувствую.
– Тебе не за что извиняться, Сиггрид.
Прошла неделя, и я вернула себе контроль над руками, что, оставаясь слабыми, не могли долго удерживать даже легкую чашку. Тело быстро восстанавливалось, но лишь снаружи, тогда как при всей видимой целостности, я не могла стоять ни на ногах, ни на хвосте. Я много спала, слишком медленно ела, с трудом пережевывая пищу, и мучилась кошмарами, что, став привычными, не вызывали прежнего страха и липкого пота, покрывавшего тело при каждом пробуждении. Впервые я чувствовала себя на свой возраст – слабая, хрупкая, увядающая – но выглядела притом молодо. Совсем как тогда, когда впервые повстречала Вестмара. Даже жутко…
Я никогда не оставалась одна, и была благодарна каждому, кто спешил помочь. Ни на одном лице я не видела раздражения, невольно появляющегося от простой усталости, и вскоре перестала бояться настоящей толпы, появляющейся в зале каждый раз, как я просыпалась. В их глазах сияла надежда, безумное поклонение, с которым все бросались за водой, стоило мне негромко прочистить горло. Это казалось странным, слишком настораживало, пока Флоки не поспешил все мне объяснить.
Ключ. Знамение. Воздаяние.
Моферона – вечно чем-то недовольного, пышущего недоверчивостью – я видела дважды, тогда как его Господина – нынешнего правителя выживших драконов – наблюдала почти каждый день. Не из сострадания, но из любопытства Авель всегда внимал чужим просьбам, но взгляд его то и дело касался рук, опускался к ногам. Я знала о том, что именно благодаря нему покинула шатер, но, должно быть, увиденное потрясло его слишком сильно, чтобы ныне он мог поверить в то, что все в порядке.
Он не спрашивал меня о прошлой жизни, деликатно избегал тем, связанных с погибшими Горгонами и рожденным сыном. Всегда начинал с вопросов о самочувствии, а после умело уводил разговор в ничего не значащее, но расслабляющее русло. Именно его я попросила два дня тому назад выполнить одну услугу.
– Говоришь так, будто бы уже жила в этом месте, – улыбнулся он после того, как я без промедлений указала ему на последнюю комнату второго коридора. Я узнала этот зал, как только смогла смотреть без боли, пускай и выглядел он куда хуже, чем в том сне.
– Это не так. Не могу назвать это провидением, но и слова другого подобрать сложно.
– Можешь на меня рассчитывать. Однако, быть может, ты помнишь точное местоположение точки, открывающей проход?
– Помню лишь левую стену. Её центральную часть. Точка у самого пола…
Я искренне желала подняться туда самой, но не могла. Не могла ни пойти, ни попросить кого-то понести меня на руках, поскольку любые чужие прикосновения к моим ногам вызывали острую боль. Подобное прежде было и с руками, но исчезло, стоило мне вновь начать ими двигать. Вот только больше ждать я не могла. Дриады видели, как в лагерь у озера прибыл новый отряд, охраняющий небольшую повозку.
Авель ничего не нашел.
Просидев в той комнате не менее пяти часов и ощупав всю стену не только у пола, но даже и выше, он не открыл тайный проход. Я не смогла ответить, не смогла ничего объяснить, поскольку сама ничего не понимала. Все сходилось. Все, кроме потайного хода. Единственной детали, найдя которую можно было завершить непрекращающуюся череду страданий. И этой детали не было…
– Подождем, – ответил он тогда, чуть сжав мою ладонь в поддержке, – раз уж это сокровищница первой Горгоны, то и путь, полагаю, открывается исключительно её последователям. Время есть.
Слова дракона меня успокоили, но унялось сердце лишь прошлой ночью. Когда я с придыханием и облегчением узнала, что осталось всего двое.
– Как она выглядела? – спросил Рэнгволд, и голос его отозвался эхом в пустом зале – в это время все уходили на улицу, чтобы выполнить возложенные на каждого обязанности. Даже наяды с недавних пор стали настоящими воительницами, патрулирующими замок.
– Очень худая. Волосы короткие, будто бы пепельные. Один уголок губы вздернут вверх, другой – опущен вниз, – ответила я, пытаясь припомнить образ явившегося вчера призрака. – Если бы не эти губы и не страшная худоба, я бы назвала её красавицей.
– Горгоны являются так, как они выглядели в последний день своей жизни. Это предположение Йоргафа. Флоки с ним согласился…
– Она сказала, что алмазный меч уже в лагере. Что силы Четвертой истощены. Что она покинула этот мир.
Рэнгволд нахмурился, но тотчас скрыл волнение за маской спокойствия. В последнее время он делал это часто.
– Мою казнь совершили.
– О чем ты говоришь?
– Эта девушка сменила Четвертую. Точнее, воссоздала мою копию из камня, и этой каменной фигуре отсекли голову…Они думают, что я мертва.
– Из леса они выйдут за три дня, еще один потратят на то, чтобы собрать лагерь, – задумчиво заключил Рэнгволд, – до замка они не пойдут. Едва войско увидят, к ним вышлют посыльного с тем, что клен не покраснел. Думаю, они сразу пойдут к замку. Ещё три дня. У нас есть неделя.
– На восстановление рук ушло семь дней. Надеюсь, с ногами будет то же самое. Я хочу избежать сражения…Быть может, понесешь меня за подмышки на вытянутых руках?
– Ну, уж нет, – усмехнулся наг, мотнув головой, – ты сама сказала, что проход узкий. Внутрь я тебя не смогу занести, да и вообще зайти, судя по всему, не смогу.
– Ты веришь мне? Вдруг прохода не будет?
– Я готов вверить тебе собственную жизнь.
– Ты и так её уже чуть не отдал…
Он опустил голову, рассматривая трещину в полу. Темный кончик его хвоста чуть шевелился рядом с моими ногами, не решаясь притронуться, а после и вовсе спрятался за софой. Я осторожно коснулась пальцами усеянной шрамами руки, и Рэнгволд внезапно задрожал, усмехаясь одним лишь своим мыслям. Повернувшись ко мне всем телом и схватив ладонями за плечи, он, не давая шанса на раздумья, прильнул к моим губам, царапая колючей щетиной. Грубый, обжигающий, властный, настолько мимолетный, что, стоило мне прикрыть глаза, как Рэнгволд тотчас отстранился, кусая себя за нижнюю губу.
– Прости… – произнес он хрипло, притягивая меня к своей груди. – Прости, – повторил вновь, шумно выдыхая в макушку. – Я боялся, что больше не увижу тебя. Что никогда не смогу сделать так…
Я прикрыла глаза, слушая стук чужого, быстро бьющегося сердца. Думаю, я была бы счастливее, услышь эти слова в мирное время. В дни, лишенные страха, я могла бы как следует осознать и принять эти чувства, ответить взаимностью, но сейчас из-за следующей по пятам смерти столь сильные эмоции притуплялись, превращались не в любовь, а в поддержку, но сказать об этом я не посмела. Приняла. Прижалась к груди ещё ближе, благодарно улыбаясь.
Глава 31
Гордыня, алчность, похоть, гнев –
В душе играют нараспев.
И среди всяких королев,
Нет тех, кто сжег грехов посев.
Автор неизвестен
Наяды – древняя раса, почти забытая, ушедшая в легенды с тех самых пор, как на земле воцарились люди и наги. Оказавшись на грани исчезновения после великой межрасовой войны, водяные нимфы более не покидали морей и возымели привычку никогда не задерживаться на одном месте, отчего обнаружить выживших казалось невозможным. Талантливые стихийные маги, превосходные лекари, известные эмпаты – такими были наяды, потерявшие доверие ко всем мыслящим существам и превратившиеся в отшельников многогранного мира.
Кожа их – гладкая, без единого изъяна – казалась чуть голубоватой на суше и синела при соприкосновении с водой, покрываясь тонкой слизистой пленкой. Растопыренные вытянутые уши были очередной отличительной чертой, дополняющейся очень длинными волнистыми волосами синих и сиреневых цветов, и сами наяды выглядели экзотичными красавицами до тех пор, пока не начинали улыбаться во весь рот. Дело было в зубах, делающих их улыбки почти кровожадными, – подобные зубы я видела только у пираний, коих видела, когда жила во дворце.
Все водяные нимфы, равно как и дриады – покровительницы лесов – были женщинами, размножающимися удивительным образом. При наступлении естественной смерти они буквально растворялись, оставляя после себя энергетический сгусток, что тут же делился на две части – на две искры, две новые жизни. В отличие от дриад, сразу рождающихся взрослыми их старых умирающих деревьев, наяды взрослели постепенно, но быстро, вырастая за пять лет.
Я никогда не надеялась увидеть перед собой столь древних созданий из-за их обоснованной скрытности в попытках сохранить род, и, рассматривая наяд, что окружали меня любую свободную минуту, вновь чувствовала всю важность возложенного на меня дела. День воздаяния больше не казался мне казнью, и не представлялся простым убийством во имя других – словно бы это было чем-то обычным, странно долгожданным, предполагающим облегчение после выполнения. Подобная смена мыслей была кардинальной, но, возвращаясь к прошлым сомнениям, я чувствовала лишь головную боль. Должно быть, пребывание в лагере стало последней точкой. Последней каплей, переполнившей чашу терпения.
Они верили мне безосновательно и безвозмездно, отчего порой я чувствовала себя неловко – с недавних пор доверять стало слишком трудно. Великаны и циклопы кланялись низко каждый раз, как видели меня, минотавры вовсе опускались на одно колено, склоняя головы, – все это не могло не взрастить даже в самой скромной душе ростки гордыни, но я их не чувствовала. Лишь ответственность, давящую плечи. Лишь собственное предназначение, выбранное кем-то другим.
Что будет после дня воздаяния? Почти все наги исчезнут с лица земли, но Империя останется. Править народом, поклоняющимся мне как некоему божеству, я не желала, как не хотела жить в замке и пожинать плоды принесенной с собой смерти. Я задумалась об этом поздно, удивляясь тому, что никто не задает наводящих вопросов. Надеясь на врожденное умение Авеля править другими, я глотала ожидания, слушая скромные планы дракона на приближающееся будущее.
– Жить свободно, – ответил он, даже не задумываясь, – не бояться, что вся твоя раса может исчезнуть по чьему-то щелчку пальцев.
– Что ж, в этом мы схожи…
– Быть может, я грубо наступлю на едва зажившие раны, но…
– Больше нет ничего, что может ранить меня ещё больше. Спрашивай спокойно, Авель. Я готова ответить.
Он грустно улыбнулся, кивнул не то мне в ответ, не то себе самому. Рассматривая его в тусклом свете одного факела, я с придыханием находила нечто общее между драконом и Вестмаром, о котором, как ни старалась, не могла забыть, – будто бы сама связала нас цепями, родив дитя. Они не были похожи внешне. Но, пребывая в Каменном Замке уже несколько недель, я подмечала схожую ауру, сотканную из образа мышления. Остроумный, уверенный в собственных решениях, готовый к изменениям – Авеля отличало от короля лишь явное себялюбие, подаренное Вестмару с самого рождения. Быть может, поэтому я хотела доверять дракону так, как доверяла королю, с тоской отдав ему сына. Лишь на время. Пока все не закончится…
– Мой отец рассказывал мне о Горгонах. О том, что они рождаются на землях Солэя, вскоре умирая. Йоргаф поведал твою историю, но был краток, а я, сколько бы ни думал, не мог найти ответа. Почему король Вестмар позволил тебе сбежать? Я слышал, он правит мудро, но многие считают его жестоким. Разве может такой человек отпустить то, что дает ему больше власти?
– Характером ты похож на него, – улыбнулась я, соединяя перед собой кончики пальцев. Авель удивленно вскинул брови.
– Тогда он тем более не мог отпустить Горгону!
– Скажи, Авель, ты когда-нибудь кого-нибудь любил? Я не имею в виду родителей. Я говорю о ком-то чужом, к кому бы ты проникся столь сильным чувством…
Опустив взгляд, дракон нахмурился. Неуверенно, медленно мотнул головой, показывая отрицательный ответ.
– У тебя вся жизнь впереди.
– Но какое это имеет отношение к королю?
– Он был влюблен в меня.
– Влюблен? – переспросил Авель, рассматривая меня так, словно бы только сейчас понял, что в первую очередь я не Горгона, а девушка. – Был влюблен или любил?
– На этот вопрос сможет ответить только он сам…Как бы то ни было, от нашего союза и родился Айварс. Возникшие теплые чувства вызвали сострадание, и мы смогли покинуть храм.
– Так твой сын королевских кровей.
– А ты будто бы вовсе не удивлен.
– Я предполагал, что отец Айварса человек – все же Йоргаф умолчал о многом – но и подумать не мог, что ты родила Вестмару наследника.
– Раз уж я ответила на твой вопрос, поведай и ты мне о себе, единственный белый дракон.
– Моя история проста и жестока, – усмехнулся Авель, протягивая мне чашку чая. – Лишенное проблем детство. Взбалмошная юность. Вечное обучение тому, как быть наследником, – он любезно потянулся за пледом, что съехал с моих ног, аккуратно возвращая потертую ткань на место, – а после война. Впрочем, если подумать, мы никогда из нее не выходили. Всегда сражались за свое место, но проиграли. Я потерял все…Остался править руинами и теми немногими, что приспособились жить убого. Спасибо, что не смотришь на меня жалостливо, – вдруг улыбнулся дракон, неожиданно устремляя взгляд на мое лицо, – от сострадания только хуже. Впрочем, ты пережила куда больше…
– Ты сильная личность, Авель.
– Почему ты так думаешь?
– Пускай ты скрылся здесь, ты не сдался. Твой взор не потух.
Замерев и будто бы перестав дышать, дракон не сразу кивнул, а после, пожелав спокойной ночи, вышел на улицу, осторожно прикрыв дверь. Сидевшая неподалеку Лагерта тотчас заняла его место, принявшись массажными движениями разминать мои руки.
– Айварс действительно в порядке?
– Я уверена в том, что да…
В последнее время Флоки был занят расстановкой ловушек, а потому приходил в зал только к вечеру, когда пойманная наядами рыба жарилась на костре в преддверии ужина. К сожалению, я не могла выйти на улицу, даже ела не сама, но была рада тому, что из разбитого окна каждый раз открывался безупречный закат, уводящий солнце за море. Водная гладь покрывалась золотым цветом, вторя небу, искрясь и переливаясь в последних лучах, и легкий бриз приятно холодил кожу, заползая в распущенные волосы. Белые пряди, чистые благодаря наядам, были словно магнитом для Флоки, что раз за разом касался их пальцами. Быть может, он скучал по сестре. Быть может, искренне желал подарить нежность, а вместе с ней некоторое успокоение.
Рэнгволд продолжал тренировать других воинов и при всей своей выносливости сильно уставал, признавая великанов непревзойденными бойцами. Йоргаф же каждый день сцеживал яд, после чего, истощенный, быстро засыпал, а Авель составлял планы по обороне Замка. В нашем распоряжении все еще было время, а потому сражение с нагами не являлось единоверным решением. Мои руки вскоре окончательно окрепли, и ноги, прежде неподъемные, стали казаться легче – я чувствовала, что более чужие случайные прикосновения не вызывают боли, а потому мы решили следующим утром отнести меня в комнату с тайным проходом.
Пускай я не могла ходить, мною было принято решение закончить все быстро, дабы наверняка избежать боя. Многие воспротивились этому, обосновав свое волнение узким проходом, не открывающимся и не пропускающим внутрь никого, кроме самих Горгон. Причина была не в том, что мне предстояло спуститься вниз одной, а в том, что мне придется ползти на одних лишь руках с ногами в качестве балласта. Вот только руки мои вполне окрепли – ждать еще больше не было смысла.
Впрочем, и без моего мнения судьба назначила дату.
Уже следующим утром в лесу послышались выстрелы.
