Текст книги "Удивительные приключения дядюшки Антифера (иллюстр.)"

Автор книги: Жюль Габриэль Верн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)

Глава двенадцатая,

из которой видно, что нелегко заставить пастора говорить, если он решил молчать

Дом преподобного Тиркомеля расположен в квартале Кенонгет, на самой известной улице старого города, «Старой коптилки», как называют его в старинных рукописях. Здание примыкало к дому Джона Нокса [433]  [433]Нокс Джон (1505-1572) – шотландский реформатор, основатель пресвитерианской церкви.


[Закрыть], а окна в доме Нокса в середине XVI века частенько открывались, когда знаменитый шотландский реформатор обращался с воззваниями к толпе. Это близкое соседство очень нравилось преподобному Тиркомелю. Он тоже стремился проводить в жизнь свои реформы. Правда, он произносил проповеди не из окна, но на то была особая причина.

Дело в том, что окно его комнаты не выходило на улицу. Оно выходило на северную сторону, на овраг, ныне изборожденный рельсами и превращенный в общественный сад. С фасада окно находилось бы на уровне третьего этажа, а со стороны оврага из-за понижения рельефа – на уровне восьмого. А можно ли проповедовать с такой высоты?

В общем, дом был мрачный и неуютный, окруженный узкими, грязными переулками, где даже воздух заражен миазмами [434]  [434]Миазмы – устарелое понятие, обозначавшее заразные начала, попадавшие в человеческий организм из окружающей среды.


[Закрыть]. С давних пор эта часть города именуется «Ловушка». Такие кварталы прилегают к исторической центральной магистрали Кенонгет, которая тянется под разными названиями от замка Холируд до Эдинбургского замка, одной из четырех крепостей Шотландии, обязанных, по союзному договору [435]  [435]Союзный договор – между Англией и Шотландией.


[Закрыть], всегда сохранять готовность к обороне.

И вот на следующее утро, то есть двадцать шестого июня, как раз в момент, когда на соседней церкви раздался последний, восьмой удар колокола, перед дверью упомянутого дома остановились дядюшка Антифер, банкир Замбуко и сопровождавший их Жюэль. Бен-Омар не получил приглашения присоединиться – его присутствие при первом свидании не считалось необходимым, а следовательно, и Саук, к большой его досаде, тоже не попал в число визитеров. Если пастор откроет французу тайну широты, а Саук не будет ее знать, то он не сможет опередить малуинца в поисках сокровищ.

Трегомен тоже остался в отеле. Дожидаясь своих спутников, он развлекался созерцанием красот улицы Принца и вычурного великолепия памятника Вальтеру Скотту [436]  [436]Скотт Вальтер (1771-1832)– великий шотландский писатель, автор знаменитых исторических романов.


[Закрыть].

Жюэль, конечно, не мог отказаться сопровождать своего дядю, хотя бы потому, что был нужен ему в качестве переводчика. Да, кроме того, ему и самому не терпелось узнать, где находится новый островок и не заставит ли их на этот раз фантазия Камильк-паши прогуляться по морям Нового Света.

А Саук, узнав, что визит к Тиркомелю состоится без него, впал в сильнейший гнев и, как обычно, обрушил свою ярость на Бен-Омара. После ухода сонаследников он осыпал несчастного нотариуса грубыми ругательствами и страшными угрозами.

– Это ты виноват! – кричал Саук, опрокидывая стулья.– У меня так и чешутся руки дать тебе палкой по голове за твою глупость…

– Ваша светлость, я сделал все, что мог…

– Нет, не сделал! Ты должен был заявить этому проклятому матросу, должен был внушить, что твое присутствие необходимо, неизбежно, обязательно… Тогда они взяли бы хоть тебя одного, и ты узнал бы и сообщил мне широту… И может быть, мне удалось бы добраться до него раньше других!… Чтоб тебя Аллах наказал! Первый раз мои планы рухнули в Маскате, второй раз – в Маюмбе, и подумать только, они могут лопнуть и в третий раз! И все потому, что ты засел на одном месте, как чучело старого ибиса… [437]  [437]Ибисы – птицы породы шагающих, с мягким, кроме конца, клювом и слабыми плавательными перепонками.


[Закрыть]

– Прошу вас, ваша светлость…

– А я клянусь тебе, что, если я потерплю неудачу, ты поплатишься своей шкурой!

Сцена приняла под конец столь бурный характер, что Трегомен услышал крики и подошел к двери их комнаты. И счастье для Саука, что он изливал гнев на египетском языке. Если бы он ругал Бен-Омара по-французски, Трегомен узнал бы о его гнусных замыслах, узнал бы, что за личность скрывается под именем Назима, и эта личность получила бы по заслугам.

И все же, хотя Трегомен и не понял, о чем идет речь, его поразило грубое обращение клерка с Бен-Омаром. Подозрения молодого капитана подтверждались.

Дядюшка Антифер, Замбуко и Жюэль, переступив порог пасторского дома, стали подниматься по деревянной лестнице, держась за засаленную веревку, висевшую на стене. Трегомен, хоть и сильно похудевший за это время, ни за что не взобрался бы по такой узкой и темной винтовой лестнице.

Посетители дошли до площадки третьего этажа, последнего на этой стороне дома. Маленькая дверь в глубине, на ней – дощечка с именем преподобного Тиркомеля.

Дядюшка Антифер испустил глубокий вздох облегчения: «Уф!» Затем постучал в дверь. Никакого ответа. Неужели пастора нет дома? Как же так, позвольте вас спросить? Человеку приносят миллионы…

Антифер постучал опять, немного сильнее.

На этот раз изнутри послышался легкий шум. Дверь, правда, осталась на запоре, но под дощечкой с именем преподобного Тиркомеля приоткрылось задвижное окошечко.

В окошечке показалась уже знакомая голова пастора.

– Что вам угодно? – спросил Тиркомель тоном человека, которому не нравится, когда его тревожат.

– Нам хотелось бы с вами поговорить… очень недолго,– ответил по-английски Жюэль.

– О чем?

– По очень важному делу.

– У меня нет никаких дел, ни важных, ни неважных.

– Да откроет он наконец, этот преподобный? – возмутился Антифер, ему надоели церемонии.

Услышав это, пастор спросил на чистейшем французском языке, он владел им в совершенстве:

– Вы французы?

– Французы,– ответил Жюэль. И, считая, что это облегчит им доступ к Тиркомелю, добавил: – Французы, которые присутствовали вчера на вашей проповеди в церкви Престола Господня…

– …и у которых есть желание принять мои доктрины? – живо спросил проповедник.

– Может быть, ваше преподобие.

– Скорее, он примет наши,– пробурчал дядюшка Антифер.– Впрочем, если он предпочитает уступить нам свою долю…

Дверь открылась, и мнимые неофиты [438]  [438]Неофит – новообращенный в какую-либо веру.


[Закрыть]очутились перед преподобным Тиркомелем.

Они вошли в комнату, освещенную единственным окном, выходившим на северный овраг. В одном углу стояла железная кровать с соломенным тюфяком и одеялом, в другом – стол с туалетными принадлежностями. Вместо стула – табурет. Вместо мебели – один запертый шкаф, где, по-видимому, хранилась одежда. Несколько книг на полке, среди них – традиционная Библия в переплете с истрепанными углами, бумага, перья, чернильница. Никаких занавесок. Голые стены, побеленные известью. На ночном столике – лампа с низко опущенным абажуром. Это, видимо, и спальня, и рабочий кабинет одновременно – пастор ограничивался лишь самым необходимым. Обедал он в соседнем кабачке, и, конечно, это был отнюдь не модный ресторан.

Преподобный Тиркомель, весь в черном, затянутый в длинный сюртук, из-под воротничка виднелась лишь узкая белая лента галстука, при появлении иностранцев снял цилиндр и если не пригласил их сесть, то исключительно потому, что мог предложить только один табурет.

По правде говоря, миллионы нигде так не пригодились бы, как в этой монашеской келье [439]  [439]Келья – в монастырях комната монаха или монахини; здесь: схожее с ней бедное, скудно обставленное жилище.


[Закрыть], все содержимое которой едва ли можно оценить в тридцать шиллингов… [440]  [440]Шиллинг – медная и серебряная монета в Великобритании, равная 1/20 основной денежной единицы – фунта стерлингов.


[Закрыть]

Дядюшка Антифер и банкир Замбуко переглянулись. Пора уже открыть огонь. Раз их сонаследник говорит по-французски, они больше не нуждались в посредничестве Жюэля, и молодой капитан становился простым зрителем. Такой оборот дела вполне устраивал молодого человека, и он не без любопытства готовился присутствовать при этой баталии. Кто будет победителем? Вряд ли он отважился бы держать пари за дядюшку…

Вначале Антифер так смутился, что сам бы этому не поверил. Когда ему стали известны взгляды непримиримого проповедника на земные блага, он решил действовать хитро и осторожно и, предварительно позондировав [441]  [441]Зондировать – здесь: разведывать, предварительно выяснять, «нащупывать».


[Закрыть]почву, незаметно подготовить преподобного Тиркомеля к тому, чтобы тот показал имеющееся у него письмо Камильк-паши, где, без сомнения, указаны цифры новой и, надо надеяться, последней широты.

Такого же мнения придерживался и Замбуко, не устававший поучать будущего шурина, как ему нужно действовать. Но сможет ли этот бешеный малуинец сдержать свою ярость, если его нервы все время во взвинченном состоянии, не вспылит ли он при первом же возражении и не начнет ли бить стекла?

Между тем первым заговорил не Антифер. Пока три визитера [442]  [442]Визитер – посетитель.


[Закрыть]переминались с ноги на ногу, преподобный Тиркомель стал перед ними в позу проповедника. Уверенный, что люди явились к нему, горя желанием последовать его доктрине, он думал только о том, как бы красноречивее изложить им свои принципы.

– Братья мои,– начал он, складывая руки в порыве признательности,– я благодарю Всевышнего, он даровал мне силу убеждения, возможность вселить в ваши души презрение к богатству и отречение от земных благ…

Стоило только взглянуть при этом вступлении на лица сонаследников!

– Братья мои,– продолжал проповедник,– уничтожая сокровища, которыми вы владеете…

«Которыми мы еще не владеем!» – хотелось крикнуть дядюшке Антиферу.

– …вы подадите достойный пример, и ему последуют все, кто способен возвысить свой дух над материальными благами жизни…

Дядюшка Антифер резким движением челюсти передвинул чубук с одной стороны на другую, в то время как Замбуко прошептал ему на ухо:

– Не объясните ли вы наконец этому болтуну цель нашего посещения?

Утвердительно кивнув головой, малуинец подумал про себя:

«Нет уж, я не допущу, чтобы он нагнал на меня своей проповедью такую же скуку, как вчера!…»

Преподобный Тиркомель, открыв свои объятия как бы для того, чтобы принять в них раскаявшихся грешников, сказал умильным голосом:

– Ваши имена, братья мои, чтобы…

– Наши имена, господин Тиркомель,– прервал его дядюшка Антифер,– вот наши имена и звания: я, Антифер Пьер-Серван-Мало, капитан каботажного плавания в отставке. Жюэль Антифер, мой племянник, капитан дальнего плавания, господин Замбуко, банкир из Туниса…

Тиркомель подошел к столу, чтобы записать имена.

– И конечно,– сказал он,– вместе с отречением от земных благ вы принесли ваши тлетворные [443]  [443]Тлетворный – губительный, пагубный, несущий смерть и разрушение.


[Закрыть]богатства… может быть, миллионы?

– Совершенно верно, господин Тиркомель, речь идет о миллионах, и, когда вы получите свою долю, вы вольны ее уничтожить… Но что касается нас, то мы сами придумаем, как нам поступить…

Дядюшка Антифер допустил большую оплошность. Жюэль и Замбуко сразу это поняли по изменившемуся выражению лица Тиркомеля. Лоб его покрылся морщинами, глаза почти закрылись, руки, раскрытые для объятия, захлопнулись на груди, как захлопывается дверь несгораемого шкафа.

– В чем дело, господа? – спросил он, отступая на шаг.

– В чем дело? – повторил дядюшка Антифер.– Послушай, Жюэль, выложи ему все по порядку, потому что я не отвечаю за себя!

И Жюэль «выложил» без всяких недомолвок. Он рассказал все, что было известно о Камильк-паше, об услуге, оказанной ему Томасом Антифером и банкиром Замбуко, о приезде в Сен-Мало душеприказчика Бен-Омара, нотариуса из Александрии, о путешествии в Оманский залив на поиски первого острова, о дальнейшей поездке в бухту Маюмба, где находился второй остров, о содержании нового документа, отсылавшего двух наследников к третьему сонаследнику, которым является не кто иной, как преподобный Тиркомель, эсквайр из Эдинбурга, и т. д.

Пока Жюэль говорил, проповедник даже не шелохнулся; глаза его ни разу не оживились, ни один мускул лица не дрогнул. Мраморная или бронзовая статуя и та не была бы более неподвижной. И когда молодой капитан, окончив рассказ, спросил Тиркомеля, имел ли он когда-нибудь какое– либо отношение к Камильк-паше, пастор ответил:

– Нет.

– А ваш отец?

– Может быть.

– Может быть – не ответ,– заметил Жюэль, стараясь успокоить своего дядю, а тот вертелся на одном месте, словно его ужалил тарантул [444]  [444]Тарантул – крупный паук; паутины не строит, живет в щелях между камнями, в норах и проч. Укус болезнен.


[Закрыть].

– Это единственный допустимый для меня ответ,– сухо возразил Тиркомель.

– Настаивайте, господин Жюэль, настаивайте…– прошептал банкир.

– По мере возможности, господин Замбуко,– ответил Жюэль.

И, обращаясь к Тиркомелю, который всем своим видом показывал, что будет держаться с предельной замкнутостью, Жюэль спросил опять:

– Разрешите задать вам еще один вопрос?…

– Да, хотя я могу на него и не ответить.

– Вам известно, бывал ли когда-нибудь ваш отец в Египте?

– Нет.

– Но если не в Египте, то, по крайней мере, в Сирии или, еще точнее, в Алеппо?

Не надо забывать, что в этом городе Камильк-паша провел несколько лет до своего возвращения в Каир.

После некоторого колебания преподобный Тиркомель признался, что его отец действительно жил в Алеппо и был связан с Камильк-пашой. Значит, не оставалось сомнений, Камильк-паша был обязан благодарностью отцу Тиркомеля так же, как Томасу Антиферу и банкиру Замбуко.

– В таком случае, я спрошу вас еще,– продолжал Жюэль,– не получал ли ваш отец письма от Камильк-паши?

– Да.

– Письма, где говорилось о местоположении островка с зарытыми сокровищами?

– Да.

– А не была ли в том письме указана широта этого островка?

– Да.

– А не говорилось ли там, что в один прекрасный день некий Антифер и некий Замбуко придут по этому поводу к вашему отцу?

– Да.

Эти «да» Тиркомеля падали точно удары молота, все с большей и большей силой.

– Ну что ж,– сказал Жюэль,– капитан Антифер и банкир Замбуко перед вами, и, если вы захотите показать письмо паши, им останется только отправиться в путь, чтобы выполнить волю завещателя, по которой вы и они являетесь тремя наследниками.

По мере того как Жюэль задавал вопросы, Антифер, сдерживая себя с величайшим трудом, багровел, когда кровь бросалась ему в голову, бледнел, когда она отливала к сердцу.

Тиркомель помолчал некоторое время, потом сказал недовольно:

– А когда вы отправитесь в то место, где находятся сокровища, что вы намерены делать?…

– Конечно, вырыть их! – закричал дядюшка Антифер.

– А когда вы их выроете?

– Разделить на три части!

– А как вы собираетесь поступить с вашими частями?

– Как нам заблагорассудится, ваше преподобие!

Еще одна неудачная выходка малуинца, давшая возможность Тиркомелю сесть на своего конька.

– Так. Прекрасно, господа! – воскликнул он, и в глазах его вспыхнуло пламя.– Вы намерены использовать эти богатства для удовлетворения ваших низких инстинктов, ваших аппетитов, ваших страстей, другими словами – умножать несправедливость на этом свете…

– Позвольте…– прервал его Замбуко.

– Нет, не позволю! Я требую от вас ответа на следующий вопрос: если сокровища попадут вам в руки, вы даете слово их уничтожить?

– Каждый может распорядиться своей частью наследства так, как ему удобнее,– уклончиво ответил банкир.

Пьер-Серван-Мало взорвался.

– Дело совсем не в этом! – закричал он.– Догадываетесь ли вы, ваше преподобие, какова стоимость этих сокровищ?

– Не все ли мне равно!

– Сто миллионов франков!… Сто миллионов!… И третья часть – тридцать три миллиона – принадлежит вам…

Тиркомель пожал плечами.

– Знаете ли вы, ваше преподобие,– продолжал дядюшка Антифер,– что завещание обязывает вас сообщить сведения, которыми вы располагаете?

– Неужели?

– Знаете ли вы, что вы не имеете права оставлять сто миллионов без движения, точно так же как не имеете права их украсть?

– Я с этим не согласен.

– Знаете ли вы, что, если вы будете настаивать на вашем отказе,– зарычал дядюшка Антифер, доведенный до последней степени ярости,– мы не остановимся перед тем, чтобы обратиться к правосудию… возбудить против вас дело… объявить вас преступником!…

– Преступником!… – гневно, но не теряя самообладания, повторил Тиркомель.– Поистине ваша смелость, господа, равна вашей глупости! Неужели вы думаете, что я соглашусь разбросать эти сто миллионов по всей земле и дам возможность людям совершить грехов на сто миллионов больше? Вы полагаете, я изменю своему учению и дам основание верующим Свободной шотландской церкви, людям строгой нравственности, непоколебимой честности, бросить эти сто миллионов мне в лицо?

Надо сказать, его преподобие был просто великолепен, просто велик в своем взрыве красноречия. Жюэль не мог не восхищаться этим неистовым фанатиком, между тем как Антифер, одержимый приступом бешенства, готов был его задушить.

– Да или нет? – закричал он, сжав кулак.– Да или нет? Вы покажете письмо паши?

– Нет!

Малуинец дошел до исступления.

– Нет? – повторил он с пеной у рта.

– Нет!

– Ах ты, мошенник!… Я вырву у тебя это письмо!

Жюэль стал между ними, чтобы помешать дяде перейти от слов к действию, но тот резко его оттолкнул. Антифер хотел задушить проповедника, стоявшего перед ним так же бесстрастно, как и раньше. Малуинца разрывало желание обыскать эту комнату, этот шкаф, перерыть бумаги (надо сказать, что обыск был бы недолгим). Его остановили слова преподобного Тиркомеля, произнесенные кротко, но тоном, не допускающим возражений:

– Письмо искать бесполезно…

– Почему? – спросил банкир Замбуко.

– Потому что у меня его больше нет.

– Что же вы с ним сделали?

– Я его сжег.

– В огонь?… Он бросил его в огонь! – завопил дядюшка Антифер.– Негодяй!… Письмо, где тайна ста миллионов… тайна, которую нельзя теперь узнать!…

И это была истинная правда. Чтобы уберечься от соблазна и ни при каких обстоятельствах не воспользоваться сокровищами, что противоречило бы его убеждениям, преподобный Тиркомель действительно сжег письмо много лет назад.

– А теперь уходите,– сказал он, указывая посетителям на дверь.

Дядюшка был совершенно убит. Документ уничтожен… Никогда, никогда уже не определить местоположение острова!… Потрясен до глубины души был и банкир Замбуко. Он плакал, как ребенок, у которого отняли игрушку!…

Жюэль вытолкнул обоих сонаследников сперва на лестницу, затем – на улицу, и все трое отправились в «Королевский отель».

После их ухода преподобный Тиркомель воздел руки к небу и возблагодарил Бога за то, что Господь помог ему остановить лавину грехов, обрушившуюся на мир из-за этих ста миллионов!

Глава тринадцатая,

в которой исчезает второстепенное действующее лицо, иначе говоря – «злодей» этой трагикомической истории

Дядюшка Антифер не смог перенести все тревоги, мытарства, потрясения, бесконечную смену разочарований и надежд. Даже у капитана большого каботажа физические и моральные силы имеют предел, который не следует переступать. Как только Антифер добрался до гостиницы, он тут же слег. Его мучила лихорадка, нервная лихорадка с горячечным бредом, грозившая самыми тяжелыми последствиями. В его воспаленном мозгу проносились вереницы обманчивых видений: картины злополучного путешествия, прерванного у самой цели; несметные сокровища, погребенные в неизвестном месте; третий островок, затерянный в каких-то неведомых водах; письмо, брошенное в огонь ужасным проповедником; заветные цифры, которые пастор не выдаст даже под страхом смерти… Да! Были все основания опасаться, что потрясенный рассудок малуинца не выдержит такого удара. Врач, спешно вызванный к больному, подтвердил, что пациент близок к помешательству.

Разумеется, дядюшке обеспечили самый лучший уход. Жильдас Трегомен и Жюэль не покидали его ни на минуту, и если он выздоровел, то только благодаря их заботам.

Возвратившись в гостиницу, Жюэль посвятил в курс дела Бен-Омара, тот, в свою очередь, рассказал Сауку о решительном отказе преподобного Тиркомеля сообщить широту третьего острова. Легко вообразить, как рассвирепел мнимый Назим! Но на этот раз он не сделал несчастного нотариуса козлом отпущения и внешне никак не проявил своей ярости. Саук замкнулся в себе, обдумывая, по-видимому, каким способом выведать тайну, ускользнувшую от Антифера, и использовать ее для себя одного. Надо полагать, он решил направить все свои усилия для достижения этой цели. Во всяком случае, ни в этот, ни в следующие дни в гостинице он не показывался.

Трегомен, узнав от Жюэля, как вел себя проповедник, ограничился таким замечанием:

– Я думаю, теперь на этом деле надо поставить крест… А ты как считаешь, мой мальчик?

– И мне так кажется, господин Трегомен. Переубедить такого упрямца невозможно…

– Какой же все-таки чудак этот проповедник! Ему приносят миллионы, а он от них отказывается!

– Приносят миллионы! – сказал молодой капитан с сомнением в голосе.

– Ты не веришь в них, Жюэль?… А не ошибаешься ли ты?…

– Как вы изменились, господин Трегомен!

– Еще бы! После того, как были найдены алмазы!… Разумеется, нельзя утверждать, что миллионы находятся именно на третьем острове, но, в конце концов, они могут там быть… К несчастью, мы никогда уже не узнаем, где находится остров, потому что этот проповедник ни о чем не хочет слышать.

– И все-таки, господин Трегомен, даже те два алмаза из Маюмбы не разуверили меня в том, что паша задумал сыграть с нами злую шутку…

– Как бы то ни было, это может дорого обойтись твоему бедному дяде, Жюэль. Самое важное сейчас – поставить его поскорее на ноги. Только бы выдержала его голова! Будем выхаживать беднягу, как сестры милосердия, и, когда он встанет с постели и у него хватит сил добраться до вагона, я думаю, он сам захочет вернуться во Францию… Опять зажить спокойно, как бывало…

– Ах, господин Трегомен, почему он уже не на улице От-Салль!

– А ты – возле нашей маленькой Эногат, мой мальчик!… Кстати, ты собираешься ей написать?…

– Сегодня же напишу и на этот раз думаю известить ее о нашем возвращении!

Прошло несколько дней. Состояние больного не ухудшилось. Лихорадка, вначале сильная, стала ослабевать. Но доктор по-прежнему опасался за рассудок больного. Положительно, дядюшка был не в своем уме. Правда, он узнавал Трегомена, племянника Жюэля, будущего шурина… Шурина?… Между нами, если некая представительница прекрасного пола и рисковала остаться навсегда в девушках, то это была, конечно, пятидесятилетняя мадемуазель Талисма Замбуко, нетерпеливо ожидавшая обещанного супруга в своей девичьей комнате на Мальте! Увы, нет сокровищ, нет и мужа, так как одно являлось дополнением к другому!

Ни Трегомен, ни Жюэль из гостиницы не выходили. Больной все время звал их, требовал, чтобы они день и ночь сидели в его комнате, выслушивая бесконечные жалобы, обвинения и угрозы по адресу гнусного проповедника. Дядюшка намеревался подать на Тиркомеля в суд, пожаловаться на него мировому судье [445]  [445]Мировой судья – назначенный или выбранный дворянами данного небольшого административно-территориального района для рассмотрения мелких дел.


[Закрыть]или шерифу [446]  [446]Шериф – здесь: высшее (должностное и судебное) лицо на определенной территории в ряде государств.


[Закрыть], довести дело до Верховного уголовного суда, даже до министерства юстиции! Судьи быстро заставят его говорить. Тут уж не позволят молчать, если достаточно одного слова, чтобы бросить в обращение сто миллионов франков… Должны же существовать наказания за такие преступления! И если виселица не предназначена для подобных преступников, то кто же тогда заслуживает виселицы?! И так далее…

Антифер не умолкал с утра до вечера. Жильдас Трегомен и Жюэль по очереди дежурили у его ложа, если какой-нибудь особенно бурный приступ гнева не требовал присутствия обоих. В такие моменты больной порывался встать с кровати, выскочить из комнаты, бежать к преподобному Тиркомелю, прострелить ему голову… И только сильная рука Трегомена приковывала его к месту.

А потому, как ни хотелось Трегомену осмотреть прекрасный, построенный из камня и мрамора Эдинбург, он вынужден был от этого отказаться. Позднее, когда его друг будет на пути к выздоровлению и немножко успокоится, он наверстает упущенное. Он осмотрит прежде всего дворец Холируд, древнюю резиденцию правителей Шотландии, королевские апартаменты, спальню Марии Стюарт [447]  [447]Мария Стюарт (1542-1587) – шотландская королева; поддерживала реакционную католическую партию английских баронов; провела в заточении 18 лет, а затем была казнена по приказанию английской королевы Елизаветы (1533– 1603).


[Закрыть], сохранившуюся в том виде, в каком она была при жизни несчастной королевы… Он поднимется по Кенонгет до Кэстля, гордо возвышающегося на базальтовой скале: там еще сохранилась маленькая комната, где появился на свет ребенок – будущий Иаков VI Шотландский и Иаков I Английский [448]  [448]Иаков I, он же Иаков VI Шотландский (1566-1625) – английский король, сын Марии Стюарт; его притязания на абсолютную власть вызвали резкую оппозицию со стороны буржуазии и парламента.


[Закрыть]. Трегомен поднялся бы и на «Трон Артура», похожий на спящего льва, если смотреть на него с западной стороны. Оттуда, с высоты двухсот сорока семи метров над уровнем моря, можно охватить глазом весь город, холмистый, как древняя часть города цезарей [449]  [449]Имеется в виду Рим.


[Закрыть], до Лита [450]  [450]Лит – портовый город, в непосредственной близости от Эдинбурга, на берегу залива Фёрт-оф-Форт.


[Закрыть], являющегося портом Эдинбурга в заливе Фёрт-оф– Форт, до берега графства Файф, до вершин Бен-Ломонд, Бен-Леди, Ламмермур-Хиллс, до безграничного морского простора…

Сколько красот природы, сколько чудес, созданных руками человека! Трегомен, все еще сожалея о сокровищах, потерянных из-за упрямства проповедника, сгорал, однако, от желания насладиться окружающим его великолепием. Но чувство долга заставляло его сидеть у изголовья деспотичного друга.

Поэтому добряку ничего не оставалось, как смотреть из открытого окна гостиницы на знаменитый памятник Вальтеру Скотту, готические пилястры [451]  [451]Пилястр – четырехугольная колонна, одной стороной плотно примыкающая к стене.


[Закрыть]которого вздымаются ввысь почти на двести футов в ожидании, пока все ниши не будут заполнены фигурами пятидесяти шести героев, созданных воображением великого шотландского романиста.

Затем Жильдас Трегомен переводил взгляд на длинную перспективу улицы Принца, тянущуюся к Колтон-Хиллу, и за несколько минут до полудня начинал следить за большим золотым шаром на мачте обсерватории. Его падение в точности совпадало с моментом прохождения солнца через меридиан столицы.

Между тем в квартале Кенонгет, а затем и по всему городу стали носиться слухи, способствовавшие увеличению и без того немалой популярности преподобного Тиркомеля. Рассказывали, что знаменитый проповедник, как подобает человеку, у кого слово не расходится с делом, отказался от совершенно немыслимого, почти баснословного наследства. Говорили о нескольких миллионах, даже о нескольких сотнях миллионов, которые он захотел скрыть от человеческой жадности. Может быть, пастор и сам содействовал распространению выгодных для него слухов, так как ему не было никакого смысла делать из этого тайну. Газеты подхватили слухи, печатали и перепечатывали сведения о сокровищах Камильк-паши, зарытых под скалами какого-то таинственного островка. Что же касается его местоположения, то, если верить газетам – а проповедник и не думал давать опровержение, – оно якобы известно преподобному Тиркомелю, и только он один может дать по этому поводу точные указания. Хотя в действительности при этом нельзя обойтись без участия двух других сонаследников. Впрочем, подробностей дела никто не знал, и имя Антифера ни разу не упоминалось. Само собой разумеется, что одни газеты одобряли доблестное поведение лучшего из пастырей [452]  [452]Пастырь – буквально: пастух; неофициальное уважительное название священнослужителя, наставляющего и направляющего верующих (паству) на путь праведный.


[Закрыть]свободной шотландской церкви, а другие порицали его, так как эти миллионы, вместо того чтобы без всякой пользы лежать в какой-то яме, могли бы облегчить жизнь многих несчастных бедняков Эдинбурга, если бы были розданы им. Но преподобный Тиркомель не придавал никакого значения ни порицаниям, ни похвалам – и то и другое было ему одинаково безразлично.

Легко вообразить, какой успех имела его проповедь в церкви Престола Господня на следующий день после сенсационных публикаций. Вечером тридцатого июня верующие буквально осаждали церковь. Толпы людей, не поместившихся внутри храма, запрудили близлежащие улицы и перекрестки. Появление на кафедре проповедника встретили громом аплодисментов. Можно было подумать, что находишься в театре, когда публика устраивает овацию любимому актеру, выходящему на вызовы под восторженные крики «браво». Сто миллионов, двести миллионов, триста миллионов – нет, целый миллиард! – вот что предлагали этому феноменальному Тиркомелю, и вот чем он пренебрег! И преподобный начал свою обычную проповедь фразой, произведшей на всех поистине потрясающее впечатление:

– Есть человек, который одним своим словом может исторгнуть из недр сотни миллионов, но этого слова он не произнесет!

На этот раз дядюшки Антифера и его спутников не было среди присутствующих. Но за одной из колонн притвора [453]  [453]Притвор – западная часть храма, где совершается лития – краткое богослужение в большие праздники.


[Закрыть]притаился странный слушатель-чужеземец, не известный никому из прихожан, лет тридцати – тридцати пяти, смуглый, чернобородый, с грубыми чертами лица и отталкивающей внешностью. Был ли ему знаком язык, на котором говорил преподобный Тиркомель? Мы этого не знаем. Но как бы то ни было, он стоял в полумраке, не сводя с проповедника пылающих глаз.

Так, не меняя положения, незнакомец дождался конца проповеди, а когда заключительные слова вызвали новый взрыв аплодисментов, он стал пробираться сквозь толпу поближе к проповеднику. Может быть, он хотел идти следом за ним на улицу Кенонгет? По-видимому, да, так как незнакомец очень энергично расталкивал локтями толпу на ступеньках паперти.

Преподобный Тиркомель возвращался домой не один. Тысячи людей составили триумфальное [454]  [454]Триумфальный – торжественный, победный, ликующий.


[Закрыть]шествие. Странный чужеземец держался позади, не присоединяя своего голоса к крикам восторженной толпы.

Дойдя до дома, популярный оратор поднялся на верхнюю ступеньку крыльца и обратился к своим почитателям с несколькими словами, вызвавшими новые взрывы восторженных возгласов. Потом он вошел в темные сени, не заметив, что за ним следует посторонний человек.

Толпа медленно расходилась, наполняя улицу шумом.

Преподобный Тиркомель поднимался по узкой лестнице на третий этаж. Незнакомец неслышно шел за ним следом, так тихо, как даже кошка не смогла бы касаться ступенек.

Проповедник вошел в комнату и запер дверь.

Неизвестный остановился на площадке, притаившись в темном углу, и стал ждать…

Что же было дальше?…

На следующий день жильцы дома удивились, что проповедник, выходивший всегда в один и тот же час рано утром, не появился. Не видели его и днем. Несколько человек, пришедших его навестить, тщетно стучались в дверь.

Отсутствие пастора показалось настолько подозрительным, что после полудня соседи заявили об этом в полицейский участок. Констебль [455]  [455]Констебль – полицейский чин в Англии и США.


[Закрыть]и его помощники поднялись по лестнице, постучали в дверь и, не получив ответа, проникли в комнату, высадив дверь плечом,– особым приемом, известным только полисменам.

Какое зрелище! Очевидно, кто-то взломал запор… проник в комнату… перерыл ее сверху донизу… Шкаф был открыт, одежда валялась на полу… Стол опрокинут… Лампа брошена в угол… Книги и бумаги раскиданы по полу… А возле сломанной, переворошенной кровати лежал преподобный Тиркомель, крепко-накрепко связанный, с кляпом [456]  [456]Кляп – тряпка, кусок дерева, всунутые в рот жертвы насилия, чтобы она не имела возможности кричать, кусаться.


[Закрыть]во рту…

Ему поспешили оказать помощь. Проповедник был без сознания и едва дышал… Когда произошло нападение?… Сколько времени провел он в таком состоянии?… Только он один сможет рассказать, если к нему вернется сознание…

Пастора принялись энергично приводить в чувство, не раздевая, потому что он и так лежал почти голый: рубашка на нем была разорвана, плечи и грудь обнажены.

И когда один из полисменов стал по всем правилам растирать его, у констебля вырвался возглас изумления. На левом плече преподобного Тиркомеля он увидел буквы и цифры!

В самом деле, на белой коже проповедника отчетливо проступала коричневая татуировка,– какая-то запись… И вот как она выглядела:

77°1 9’N

Легко догадаться, что это и была искомая широта!… Очевидно, отец пастора выжег клеймо на плече своего маленького сына (подобно тому как записал бы в памятную книжку), чтобы лучше сохранить драгоценные сведения. Может затеряться записная книжка, но не плечо! Вот почему Тиркомель, хотя он действительно сжег письмо Камильк-паши, адресованное его отцу, тем не менее остался хранителем столь необычной записи, которую, впрочем, даже не полюбопытствовал прочесть с помощью зеркала.