Текст книги "Я диктую. Воспоминания"

Автор книги: Жорж Сименон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 31 страниц)

Кокто рассвирепел и даже подал в суд на незаконную публикацию. В это же время я получил несколько экземпляров моего альбома в роскошном кожаном переплете, озаглавленного «Памятный портрет. Жорж Сименон».

К счастью, книга поступила в магазины всего неделю назад. Пригрозив последовать примеру моего друга Кокто, я добился, чтобы продажа была приостановлена, а оставшиеся экземпляры пущены под нож.

Превосходный радиожурналист Жак Шансель[161]161
  Шансель Жак (р. 1928) – псевдоним французского радиожурналиста Жозефа Крампа.


[Закрыть] собирает в книги и издает взятые им интервью, даже не спрашивая разрешения у интервьюируемых.

А французское радио и телевидение совершенно спокойно может попросить вашего разрешения на бесплатное распространение таких-то и таких-то передач о вас в таких-то африканских странах, разумеется, во имя культуры. По чистой случайности это оказываются страны, куда ежегодно ездит охотиться г-н Жискар д’Эстен.

Но больше всего на радио, телевидении и в журналах возмущает наглость главных редакторов и редакторов отделов. Они так привыкли к настойчивости иных людей, стремящихся любыми средствами прорваться на малый экран или хотя бы на радио, что и к остальным относятся так же, полагая, будто оказывают вам благодеяние, отнимая у вас время и в какой-то мере нарушая вашу домашнюю жизнь.

Но не стану утверждать, что это общее правило. Я принимал у себя очень славные съемочные группы: после работы они старались устранить все следы беспорядка. Я встречался с журналистами, знающими свое дело; давать им интервью было чистое удовольствие.

Но сколько других существует наряду с ними! Таких, как, например, та дама, не знаю, пожилая или молодая, которая недавно писала мне с просьбой дать интервью от имени крупного швейцарского иллюстрированного журнала для женщин.

Первое, что она мне сообщила, причем, несомненно, с гордостью, что она ничего моего не читала, но хотела бы задать несколько интересных вопросов. Для кого интересных? Не знаю. Равно как не знаю, какие это вопросы.

Нередко молодые журналисты – и таких немало – пробегают в самолете какую-нибудь вашу книгу, прежде чем позвонить в вашу дверь. Они рекомендуются репортерами известной газеты. Потом оказывается, что к этой газете они не имеют никакого отношения, а интервью с вами печатают в сомнительном листке.

А что, если вообще выключить телевизор и радио? Не будет ли это неким самообеднением?

Я начинаю думать, что это, напротив, станет избавлением. Если бы комментаторы новостей хоть капельку знали историю! Сколько глупостей было говорено и писано о головокружительном росте преступности! Однако если проследить великие и малые события из века в век, начиная с библейских времен, станет ясно, что процент преступлений почти не изменился, несмотря на постоянное создание новых, все более эффективных видов оружия.

Напасть на дилижанс с однозарядным пистолетом, да еще скакать рядом с дверцей, казалось бы, куда как трудно, и тем не менее это было распространенным явлением.

В Соединенных Штатах так нападали на поезда.

В Гарлеме и в других «горячих» кварталах американских городов десяти-двенадцатилетние дети занимаются мелким воровством, причем нередко их подстрекают к этому родители; соперничающие банды молодежи сражаются на улицах, и при этом льется кровь.

Даже призывы господ Дютуров и им подобных к организации самообороны не новы: Америка долго переживала период, когда население само вершило суд, не обращаясь к помощи властей.

В заключение задам вопрос: не совершил ли ошибку Гутенберг, изобретая книгопечатание, Ньепс – фотографию[162]162
  Ньепс Жозеф Нисефор (1765–1833) – французский физик, изобретатель, один из создателей фотографии.


[Закрыть], а братья Люмьер – кино[163]163
  Люмьер братья Луи Жан (1864–1948) и Огюст (1862–1954) – французские изобретатели, разработали конструкцию аппарата для съемки и проекции движущейся фотографии, тем самым положив начало современному кинематографу.


[Закрыть]? Что касается телевидения, я не знаю, в чьем мозгу зародилась идея его создания, но в любом случае это наилучший подарок, какой только могли получить правители любого государства.

Назад пути нет. Скоро человечество получит стереовидение, и тогда можно будет созерцать нож, вонзенный в грудь или спину какого-нибудь бедолаги.

Уже изобретены дефолианты – химические бомбы, уничтожающие растительность, беспощадные шариковые бомбы, а совсем недавно – нейтронные, которые недолго останутся без употребления.

Самое странное, что я вовсе не пессимист. Разве у нас нет возможности выключить телевизор, не читать газет и журналов? Только что я спрашивал: самообеднение? Нет, избавление!

13 декабря 1978

Когда-то давно издавались скверно отпечатанные брошюрки, относившиеся скорей к области невинного жульничества, чем к литературе:

«Как выиграть в рулетку»

«Как выиграть в Национальной лотерее»

«Как выиграть в…».

Теперь выбор увеличился: кроме пари на трех первых лошадей в скачках, появились и другие способы вытянуть у нас деньги – спортивный тотализатор, лото, номера и т. д.

Но мне представляется, что такой же успех имел бы выпуск и таких книжонок:

«Как стать главой государства»

«Как стать министром или замминистра»

«Как стать политическим деятелем».

И пожалуй, наиболее достижимым из предлагаемого было бы:

«Как стать академиком».

Для этого не требуется никаких специальных знаний, никакого особого таланта, лишь исключительно гибкий позвоночник.

Для первых – путь лежит через высшие учебные заведения: Политехническую школу, Высшую нормальную школу, Школу политических наук, Национальную административную школу или – что гораздо надежней – через Финансовую инспекцию.

Прежде всего там вас научат держаться уверенно и несколько высокомерно. Предпочтение, разумеется, отдается тем, у кого перед фамилией стоит частица «де», или тому, кто женился на дочери, скажем, владельца металлургического завода, влиятельного банкира, крупного промышленника. Ну а тот, кто заключил подобный брак да еще имеет, кроме частицы «де», титул, безразлично – настоящий или фальшивый, просто-таки обречен сделать карьеру.

Перечисляя воображаемые брошюры, я забыл одну, которая, вероятно, принесла бы наибольший успех:

«Как стать мультимиллионером».

Это относительно просто, хотя первейшее потребное для этого качество на улице не валяется. Если кандидату в академики необходима только гибкая спина, то здесь нужно иметь исключительно растяжимую совесть. И никогда не оглядываться назад. Никогда не извиняться, если толкнешь или даже растопчешь человека.

Наконец, не надо бояться долгой или короткой отсидки в тюрьме, потому что рано или поздно это произойдет. Но там вам создадут особый режим, и вы сможете получать черную икру, паштеты из гусиной печенки и шампанское из лучших ресторанов.

И еще неплохо бы с первого взгляда отличать людей, которых можно купить, от тех, кого, бог весть почему, не купишь и не подкупишь. Хотя в сферах, куда вы перейдете, вряд ли предоставится возможность пожать руку человеку из категории непродажных. Вы станете одним из избранных, которым все дозволено, и, как бы паря над миром, будете со своих высот безразлично взирать на человечков, кишащих внизу.

Конечно, надо быть готовым к тому, что может разразиться скандал. Хотя, если в нем замешаны высокопоставленные деятели, у вас есть шанс выпутаться. Ну а если, несмотря ни на что, вас все же схватят за руку, несколько месяцев и даже несколько лет тюрьмы пролетят незаметно!

Мы живем в мире, где за все надо платить, даже за здоровье: чуть только человек начинает хоть что-то зарабатывать, у него тут же начинают вычитать на социальное страхование, которое в случае болезни покрывает часть затрат на врачей и больницу.

Вообще эта проблема становится все более острой. Уже давно со статистическими данными в руках нас уверяют, что мы принимаем слишком много лекарств, беспокоим без дела врачей, что служба общественного здравоохранения испытывает дефицит и уже давно пора раз и навсегда упорядочить тариф по больничным листам.

Ежегодно по издержкам на разные болезни и операции высчитывается средняя стоимость лечения одного больного.

И она постоянно возрастает. Убежден, что, когда она подскочит до невозможного уровня, будут приняты драконовские меры. Алкотесту, то есть проверке на алкоголь, пока еще подвергаются только водители машин. Но многие сотни тысяч французов, равно как жителей других стран, заболевают в зрелом возрасте циррозом печени. И сразу перестают быть достаточно работоспособными, чтобы самим, без посторонней помощи содержать себя и свои семьи.

Многие из них – тихие пьяницы; известно, что в некоторых департаментах виноградари выпивают по восемь-двенадцать бутылок белого вина в день. Нормандия же с ее восхитительным кальвадосом держит рекорд по потреблению крепких напитков, а также по числу госпитализированных больных.

Драконовские меры уже буквально на носу, они – дело ближайших лет. Органы социального обеспечения не будут оказывать поддержку тому, кто не сможет доказать, что заболел не по собственной вине или небрежности.

Здоровье слишком дорого стоит, чтобы обеспечивать его олухам, воображающим, будто они будут жить вечно и беспечально.

Начнется с того, что все, даже те, кто никогда не садился за руль, должны будут проходить проверку на алкотест. На выходе из бистро вас будут поджидать с баллончиком, и горе вашей штрафной книжке, если окажется, что выдох у вас не соответствует норме. По завершении семейных церемоний – первого причастия, крестин, помолвки, свадьбы – все присутствующие тоже должны будут пройти алкогольную проверку.

Но ведь убивает не только алкоголь. Нельзя зыбывать и про табак, кампания против которого еще только начинается.

Уже нельзя курить в общественных местах, например на почте, в мэрии, в полицейском участке, да мало ли где еще.

Рестораны, кафе, вокзалы – тоже общественные места, и вот уже объявлено, что в ресторанах должны быть специальные залы для курящих, чтобы они не окуривали вредным дымом более предусмотрительных или просто здоровых людей.

Все стоит много денег. Не надо забывать о сломанных руках, разбитых головах, сложных переломах бедра; прибавим к этому опасность лавин, вертолеты, что вылетают на помощь к раненым, собак, обученных искать заваленных снегом людей.

Не знаю когда, но придет день, и лыжный спорт, а также альпинизм будут запрещены. Равно как парусные гонки, после которых остается немало вдов и сирот.

А как же быть с авиа– и железнодорожными катастрофами, уносящими иной раз по три и более сотен жертв?

Мы на пути к миру, где опасности будут сведены к минимуму.

Но не вздумайте поверить, будто вы имеете право построить дом, где вам заблагорассудится. Даже если дело касается фермы и выгона для скота. Из Ларзака, например, часть крестьян уже выселена: там будет специальное поле для маневров, и скоро бронетранспортеры заменят коров, лошадей, овец, не говоря о людях – места для них там уже не осталось.

Я упорно ищу, какие права нам еще остаются, и нахожу очень небольшое их количество, чтобы не сказать ни одного.

Многодумные парламентарии решили, что к 2000 году население Франции должно составлять сто миллионов человек, то есть почти удвоиться по сравнению с сегодняшним днем.

Не означает ли это, что людям вменят в обязанность производить детей и по домам будут ходить инспекторы, проверяя, не нарушают ли супруги правил? Понимаю, такая картина смахивает на плод больного воображения. И тем не менее все, о чем я говорю, грозит нам в достаточно скором времени.

Ну а взамен, в качестве компенсации – хорошие отметки, как говорят в школе. Промышленность больна. Государственные кассы пусты. Люди сохранили старинную привычку прятать деньги в кубышку или покупать золотые вещи. Так продолжаться не может. Это вопрос жизни и смерти.

После шумной пропагандистской кампании в пользу какой-то сберегательной кассы, взявшей себе эмблемой белку, нам сегодня сообщили, что произошло недоразумение. Оказывается, наши деньги мы должны хранить вовсе не в сберегательных кассах. Крупным и мелким промышленным и торговым предприятиям они нужны куда больше, чем нам, и единственный способ спасти их от банкротства – вложение наших сбережений, возможно даже безвозвратное, в акции этих предприятий.

Прекрасная картина: все играют на бирже. Все спекулируют. Купившему определенное количество акций полагается подарок от государства, правда, не столь уж щедрый: премия в пять тысяч франков, каковые будут сброшены с суммы налогов.

Нам и впрямь останется свобода. Только свобода чего? Не знаю. Даже не свобода гулять с собакой и позволять ей отправлять нужду, где захочется. Помню, когда я был маленький, мама часто повторяла мне, чтобы я не смел сдерживаться, когда хочется пи-пи, потому что от этого можно заболеть.

А каково бедному псу ждать, пока хозяин отыщет одну из тех небольших цементных урн, которые невозможно назвать иначе, кроме как собачий нужник!

В противном случае хозяин животного обязан носить с собой пластиковый пакет и ложку с вилкой, чтобы старательно собрать в пакет все, от чего собака считает себя вправе освободиться, а пакет сунуть в карман.

Я же говорю вам, что мы свободны! Мы свободны даже взять себе экскременты нашей собаки и делать с ними все, что заблагорассудится. Как только мы собрали их с тротуара, правительство оставляет их нам в полное и безраздельное владение.

Похоже, в том, что я сегодня надиктовал, веселого мало. Зато наблюдается определенный прогресс по сравнению хотя бы со вчерашним днем: я не задел ни одну из своих обычных мишеней.

У меня даже появляется впечатление, что я начинаю подчиняться условностям.

17 декабря 1978

Я никогда не мог ответить на вопрос: «Что вынуждает меня писать?» Я задавал его себе сотни раз. Задавал уже в шестнадцать лет, когда писал первый роман и мать обеспокоенно спрашивала:

– Почему ты не пойдешь подышать свежим воздухом, вместо того чтобы часами марать бумагу?

Ее тоже занимал этот вопрос. Я находил множество ответов, которые более или менее устраивали меня, пока не убеждался, что они ошибочны.

Я знаю, почему в тринадцать лет начал курить трубку: чтобы казаться взрослым. Трубка превратилась в привычку, а привычка в конце концов стала частью меня самого. Я знаю, почему меня страстно влекло к женщинам: у меня была потребность узнать их, но не такими, какие они на улице или в кафе, а подлинных – таких, какими они бывают, сбросив одежду, в их тайной тайности.

Почти на все вопросы мне легко найти ответ. Например, почему я путешествовал? Я хотел узнать людей всех рас, всех эпох. Помню, по возвращении из первого кругосветного путешествия я заявил на пресс-конференции: «Путешествие вокруг света – это, скорей, путешествие не в пространстве, а во времени».

Я отметил, что, скажем, на Ближнем Востоке, где в то время еще встречались племена кочевников и караваны верблюдов, попадаешь в библейскую эпоху, а в некоторых районах Африки, на Борнео[164]164
  Ныне Калимантан.


[Закрыть], на островах Фиджи имеются каннибалы, каковыми были в древности и наши предки.

А в заключение, если только память меня не подводит, я сказал, что путешествие вокруг света, совершенное частично на «типоё», то есть сидя на кресле, которое два негра несут на носилках через девственные джунгли, не только утомительно, но и оставляет горький привкус от знакомства с историей человечества.

Так что же, выходит, поэтому я столько написал? Но я никогда не путешествовал ни по одному из пяти континентов с намерением собрать материал для романа, а то и нескольких. И никогда не делал заметок. Порой проходило пять, десять лет, прежде чем какая-нибудь страна всплывала в памяти и становилась темой книги.

Возможно, сейчас я близок к удовлетворительному ответу. Меня всегда восхищал человек, как восхищало и восхищает все живое, животные и растения, которых я вовсе не считаю несовершенней нас.

Я остановился на человеке и, наглядевшись на него на всех широтах, старался его изобразить, чтобы понять.

Но изобразить не таким, каким он видится. Не таким, каким видишь его на улице, на службе, в кабачке, а таким, каков он есть, – с его боязнью самораскрытия и с потребностью быть личностью.

Это и заставляло меня так упорно трудиться, хотя я не был уверен в успехе. Во мне так мало этой уверенности, что в семьдесят лет я решил: человеку ближе и доступней всего для наблюдения он сам.

Но до той поры, упорно открывая для себя других, я не пытался наблюдать за собой.

Но вот уже пять лет, как я занимаюсь этим. То, что я диктую, не является ни мемуарами, ни дневником, ни высокоинтеллектуальными размышлениями. Это, в сущности, серия моментальных снимков, более или менее точно представляющих жизнь человека, и поэтому я стараюсь быть полностью откровенным, не позволяя подлинной или ложной стыдливости сдерживать меня.

И с этой точки зрения мне понадобилось прожить семь десятков лет, чтобы обнаружить, что я не обрел удовлетворения.

Не знаю, даст ли мне его то, что я диктую. У меня впечатление, что я еще только в самом начале, и я был бы разочарован, даже пришел бы в отчаяние, если бы пришлось остановиться, так и не узнав, что в конце.

Вероятно, у меня не много достоинств, но одно есть несомненно: воля. Доказательство тому вся моя жизнь, плоды которой не вместит и целый книжный шкаф.

Начиная пять лет тому назад диктовать, я объявил о характере этой серии и предупредил, что буду едва ли не единственным персонажем этих книг.

Рискуя в один прекрасный день опротиветь из-за этого самому себе, я все же стойко продолжаю диктовать.

Тереза заметила, что я, не давая ответа, ответил на заданный себе вопрос. Тем лучше! В противном случае мне было бы уже нечего делать.

Из книги «Спящая женщина»

2 марта 1979

В шестнадцать лет в Льеже у букиниста я откопал старое издание Монтеня. Я тогда увлекался старинными книгами, и запах пожелтевшей бумаги был для меня куда заманчивей запаха вкусной еды или пирожных. Я взахлеб прочел все три тома, и они на долгие годы стали моими настольными книгами: я мог открыть их на любой странице и с наслаждением читать.

Через много лет я снова перечел «Опыты» и до сих пор еще помню многие высказывания. В конце XVI века Монтень был мэром Бордо. Этот город, как и многие другие города Франции, переживал тогда тяжелые времена в смысле политическом и военном. То была эпоха религиозных войн и Лиги[165]165
  Речь идет о Католической лиге 1576 г. – объединении части духовенства и дворянства во главе с Гизами во время религиозных войн во Франции.


[Закрыть]. Каждый должен был выбрать, к кому примкнуть, и Монтень, взявший на себя ответственность за большой город, заигрывал одновременно с двумя соперничающими силами – с Генрихом Наваррским и Генрихом III.

В «Опытах», которые в некотором смысле являются одновременно и мемуарами, и дневником, Монтень об этом говорит очень немного, можно сказать, почти ничего.

Так, в момент, когда мир в Бордо был как никогда хрупким, Монтень распространялся о состоянии своего мочевого пузыря: у него были камни. Как только представилась возможность, он уехал на воды в Пломбьер, потом в Баден и отсутствовал в Бордо, когда горожан косила чума.

Поразила меня еще одна деталь, правда, с запозданием. Он пишет, что каждый несет в себе «полноту человеческой природы». Начав писать «Опыты», Монтень перестал изучать своих современников и стал постигать себя: он уже мог мысленно представить себе любого человека.

Я знаю многих, кто почерпнул у Монтеня знание и правила жизни; это вполне понятно и в значительной степени относится и ко мне.

Я не настолько безумен и самонадеян, чтобы сравнивать себя с гением, чьи книги живут до сих пор. Но не под его ли влиянием во мне зародился интерес к людям, побудивший меня большую часть жизни отдать их изучению? Как бы то ни было, но к семидесяти годам, готовясь вот-вот бросить писать романы, я стал искать в себе понимание сущности человека.

Брюзгливые критики упрекают Монтеня за то, что он слишком много пишет о своем мочевом пузыре. Это, пожалуй, единственная точка соприкосновения между ним и мной: кое-кто уже упрекает и меня, что в нашу взрывчатую эпоху я повествую о своих насморках и легких бронхитах.

Прочтя недавно один такой критический отзыв, я вспомнил Монтеня и его беспокойство о своем здоровье.

Но все это не помешает мне говорить о женщинах, раз уж я неосторожно затронул эту неисчерпаемую тему.

Я не намерен лишать иллюзий многих молодых, зрелых и даже пожилых женщин.

Но сейчас я позволю себе посоветовать им быть разумнее и, когда муж или любовник преподносит им бриллианты или изумруды, не принимать это за доказательство любви.

Чуть ли не во все времена мужчина использовал свою по-другу, как торговец витрину. Даря ей меха или драгоценности, он демонстрировал миру свой успех на социальной лестнице.

Вот так же люди покупают самые дорогие и престижные автомобили, а то и роскошные яхты, хотя сами порой плохо переносят качку. Собственная конюшня скаковых лошадей тоже свидетельствует о весьма высоком уровне, но вершиной является членство в Жокей-клубе, проникнуть куда много трудней, чем вступить во Французскую Академию или стать министром.

Кстати о драгоценностях: нередко они являются поводом затяжных судебных процессов. Саша Гитри был на редкость талантливый человек и тем не менее привлек к себе внимание Франции или по крайней мере «всего Парижа» не этим. У него было не то четыре, не то пять спутниц жизни; с одними он состоял в браке, с другими нет. Каждая красовалась в драгоценностях. Правда, порывая с очередной подругой, он отнимал у нее свои подарки.

Одна из них сочла, что это несправедливо, и подала на Гитри в суд.

Аргументы тяжущихся сторон в общих чертах были таковы: «Он мне подарил эти драгоценности: колье ко дню рождения, два браслета на рождество и т. д. Они принадлежат мне, и я не согласна, чтобы он отнял их только потому, что больше меня не хочет».

На что Саша отрезал: «Я тебе их не подарил, а предоставил в пользование. Пока ты была со мной, ты должна была великолепно выглядеть, чтобы на тебя оглядывались».

Не знаю, ссылался ли он на старое как мир выражение «фамильные драгоценности».

В среде сперва аристократии, потом крупной буржуазии, наконец, финансистов и аферистов у жен были шкатулки с драгоценностями, переходившими, как правило, из поколения в поколение.

В этом мире или, верней, в этих разных мирах драгоценности по большей части не принадлежат той, которая их носит.

Почти всегда брак там заключался при условии раздельного владения имуществом, которое потом должно отойти детям или иным наследникам.

Лишь куртизанки иногда составляли исключение из общего правила и устраивались так, чтобы после смерти любовника сохранить полученные подарки, что и позволило Прекрасной Отеро, Эмильене д’Алансон и некоторым другим безбедно доживать век в виллах на Лазурном берегу[166]166
  Куртизанки периода «прекрасной эпохи» – начала 1900-х гг. Вместе с Лианой де Пужи за красоту и, видимо, за умение с необычайной быстротой проматывать огромные состояния своих «покровителей» были прозваны «тремя великими». Выступали в кабаре, иногда – в театрах на Больших бульварах, где пели и танцевали. Каролина Отеро, сумевшая в течение своей блистательной карьеры обольстить даже одного из русских великих князей, действительно имела богатую виллу на Лазурном берегу на юге Франции, однако вынуждена была ее продать и в 1965 г. закончила свою жизнь в меблированных комнатах в Ницце в почтенном возрасте 97 лет. Эмильена д’Алансон никакого отношения к герцогам д’Алансон не имела, но отличалась тягой к великосветским кругам и своим возвышением была обязана соблазненному ею молодому герцогу д’Юзес.


[Закрыть].

Правда, они умели считать и защищаться, что в семьях, как правило, является привилегией мужчины.

В эпоху, когда стоимость денег непрерывно падает, а биржа позволяет себе неожиданные фантазии, владельцы крупных состояний ставят сразу на нескольких лошадей, чтобы в случае чего не потерять сразу все.

Этим и объясняется головокружительный рост цен на алмазы, которые очень часто прячут в банковских сейфах. И если муж позволяет жене носить их, это ничего не значит. Она всего лишь витрина, а владелец – он; точно так же большинство владельцев замков отдают замок в пользование своим детям, а те в свое время передадут его своим и т. д.

Насколько жизнь была бы проще, если бы не деньги определяли цену человека! Конечно, мир меняется, но так медленно, что почти невозможно заметить разницу между временем, когда ты родился, и временем, когда испустишь последний вздох.

Некоторые критики корят меня за то, что я слишком часто говорю об одиночестве. Но меня действительно преследует и пугает мысль о нем. Я ведь долго знал его, и притом самую худшую его разновидность – одиночество вдвоем. Надо еще иметь в виду, что часто оно усугубляется все возрастающей ненавистью партнера.

Я неверующий, но тем не менее читал Библию, и она удручала меня своей жестокостью. К счастью, вскоре вместо нее моей настольной книгой стало Евангелие. Но почему священники, епископы, кардиналы и папы так гнусно окарикатурили евангельские идеи и почему не взбунтовались против этого верующие?

Из Библии я вынес одну-единственную короткую фразу: «Не хорошо быть человеку одному».

Но как прекрасно человеку, пережившему одиночество, быть больше не одному, а вдвоем!

4 марта 1979

Уже несколько дней мы с Терезой с интересом поглядываем на дивную вишню, растущую недалеко от нашего дома; мы следили, как на ней набухают почки, и теперь ждем, что через несколько дней, если будет солнце, она расцветет.

Люди, должно быть, удивляются, видя, как мы останавливаемся у каждого кустика, а мы просто следим за успехами весны по тому, как изменяется цвет веток. Дня через четыре форсития, которая почти касается наших окон, станет золотисто-желтой.

Можно подумать, что мы как бы инспектируем природу, а на самом деле мы совершенно машинально останавливаемся, встаем на цыпочки и заглядываем в сады, где солнца больше, чем в нашем, и где начинают появляться цветы.

Весна в этом году ранняя. Правда, снег может пойти и завтра, и на следующей неделе. Певчие дрозды – их около сорока – пока еще не улетели из нашего садика; механически, точно молоточки музыкальной шкатулки, они клюют зерна, насыпанные среди молодой травы. Певчие дрозды поселяются в садах только зимой, особенно когда устанавливаются морозы.

В Ла-Ришардьер под Ла-Рошелью я как-то утром обнаружил, что все кусты в саду усеяны дроздами; птицы сидели до того неподвижно, что казалось, будто они неживые. Я подошел к одному, он не шелохнулся, тогда я взял его в руки. Дрозд буквально окоченел.

Я снес дрозда на кухню, приготовил красного вина с капелькой красного перца и влил несколько капель в клюв. Уже через несколько минут дрозд полностью ожил и запрыгал по комнате. Я проделал ту же операцию и с остальными, которых было великое множество, перенося за раз не более двух птиц.

Через несколько часов дрозды улетели.

Буду ли я вспоминать дни этой весны? Предсказать невозможно. Ведь порой даже то, что интересует в первую очередь и может повлиять на настроение, совершенно ускользает от нас.

Это одна из тех малых тайн, которые притягивают меня неизмеримо сильней, чем великие тайны жизни и вселенной, будь то тайны микро– или макромира, скажем, галактик.

Эти тайны разгадывает великое множество ученых; жаль только, что они не могут прийти к согласию. Так обстоит дело и в биологии, и в большинстве других наук. Ученые высказывают настолько противоположные мнения, так непримиримы друг к другу, между ними вспыхивают такие конфликты, что создается атмосфера чуть ли не ненависти.

Такое ощущение возникает и при чтении писем Фрейда, в которых он ставит на место своих старых учеников, почти что друзей, посмевших отойти от догм учителя.

То же в философии. Можно подумать, что большинство философов втайне мечтает, чтобы все люди, кроме них, перестали думать.

Ну вот, я опять влез в область, которую не собирался затрагивать. Увы, мысли, равно как воспоминания, не зависят от нашего желания или намерений.

Я предпочел бы говорить о почках, о птичках, о мире живого, к которому нам посчастливилось принадлежать, но которым мы так часто пренебрегаем.

После Вергилия, Жана Жака Руссо, Бернардена де Сен-Пьера[167]167
  Бернарден де Сен-Пьер Жан Анри (1737–1814) – французский писатель, автор романа «Поль и Виржиния», повествующего о любви двух юных существ на лоне дикой, не тронутой человеком природы.


[Закрыть] достигнут большой прогресс: вместо слов «любитель природы» и даже «поэт» создан новый термин, от которого так и несет XX веком, – экология.

Экология очень часто служит политике: пользуясь ею как знаменем, можно собрать достаточно много голосов. Она стала почти религией, хотя большинство экологов, борющихся за чистоту природы и воздуха, моторизованы и раскатывают по дорогам, особенно по автострадам, на автомобилях, которые прованивают бензином города и веси, либо на мотоциклах, заглушающих своем ревом все прочие звуки.

Остался ли бы Жан Жак Руссо в наше время любителем одиноких пеших прогулок? Если бы у него не было машины, на него косо посматривали бы в квартале, а его личному врагу Вольтеру[168]168
  В утверждении о том, что Вольтер был личным врагом Руссо, есть некоторое преувеличение, хотя философы существенным образом расходились в мнениях по многим вопросам. Так, Вольтер резко напал на книгу Руссо «Письма с горы» (1764), критикуя не только философскую доктрину автора, но и ряд моментов его личной жизни и поведения. Свои полемические заметки оставил Вольтер и на полях другой книги Руссо – «Эмиль, или О воспитании» (1762).


[Закрыть] это дало бы лишний повод для насмешек.

«Поля и Виржинию» можно назвать первым экологическим романом: по существу, природа в нем играет такую же большую, если не большую, роль, что и герои.

Как бы к этому ни относились, у меня теперь уже нет ни одной машины и я больше не путешествую ни поездом, ни самолетом, ни на судах.

И я больше не прогуливаюсь в одиночестве: всюду, по улицам, по дорогам, по берегу озера, по лесу, мы ходим вдвоем – я уже не вынес бы одиночества.

5 марта 1979

В последние дни много говорят об автомобилях: только что открылся Женевский автомобильный салон, первый в этом году. Автомобиль, похоже, превратился в некое божество, культ которого исповедует большинство населения. Он занимает все более значительное место в обыденной жизни. Рекламные объявления чуть ли не каждую неделю сообщают о выпуске новых моделей. Экспорт автомобилей из некоторых государств приобретает огромные размеры, и продажа их занимает все большее место в торговом балансе.

По этой причине правительства покрывают бетоном значительную часть территории своих стран, создавая все более сложную сеть автодорог.

Наряду с производством оружия автомобильная промышленность является областью, где активней всего ведется промышленный шпионаж.

Помню первые автомобили. Им еще не очень-то доверяли и не совсем представляли, какую форму придать. По Елисейским полям и Булонскому лесу катались в ландо, запряженных парой или четверкой лошадей, по городу разъезжали фиакры.

Эти-то экипажи и служили образцом для первых моделей автомобилей. Некоторые, кроме обязательных фар, имели фонарь от фиакра; не хватало только кнута. Для поездки на автомобиле надевали кожаный костюм, глаза защищали от пыли очками в резиновой оправе, а дамы опускали на лицо густую вуаль.

Через несколько лет механик по фамилии Форд создал автомобиль, доступный широким массам. В то же время смельчаки придавали своим творениям самые изощренные формы.

В двадцатые годы богачи или снобы, что, впрочем, почти одно и то же, пренебрегали автомобилями, которые продавались вместе с кузовом. Они покупали, так сказать, «голую» машину, потом обращались к одному из четырех-пяти знаменитых кузовных мастеров, обосновавшихся в районе Елисейских полей, и тот создавал заказчику внешне уникальный автомобиль, порой подлинное чудо; сейчас за эти экземпляры коллекционеры платят бешеные деньги.

Люди моего возраста, несомненно, помнят еще открытые «испано-сюизы», длинные, как корабли; их кузова из красного или тикового дерева с золочеными гвоздиками смахивали на корпуса роскошных яхт.

Примерно в это же время г-да Роллс и Ройс объединились для создания шикарного автомобиля, созданного полностью вручную. С ними пока еще соперничали в изобретательности и заботе о мельчайших деталях «вуазены», «делажи» и другие марки.

А на центральной аллее Булонского леса ежегодно проводился автомобильный конкурс элегантности. Причем элегантности не только самих автомобилей, но также их водительниц и пассажирок. Выбирали их не из манекенщиц или натурщиц, а среди известных актрис театра и – уже! – кино. По этому случаю знаменитейшие портные шили для них очаровательные оригинальные наряды, модельеры напрягали воображение; все модели, вплоть до обуви, были новыми.