Текст книги "2012. Загадка майя"

Автор книги: Жорди Сьерра-и-Фабра

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

32

Джоа стоило немалого труда успокоиться, убедиться, что странствия ее позади и она вернулась к действительности. Пульс был бешеный. Сжавшись калачиком, она еще несколько секунд лежала без движения, пока глаза не привыкли к слабому свету, проникавшему снаружи. Сначала она подумала, что это раннее утро, однако, присмотревшись, поняла: начинало смеркаться.

На ней ничего не было. Все тело – в укусах.

Она села, прижав ноги к груди и обхватив их руками, голову положила на колени. Обвела взглядом вокруг. Разбросанная по полу пещеры скомканная одежда. На месте догоревшей свечи – оплывший волнами воска бугорок.

Во рту было сухо.

Голова полыхала огнем.

Она не чувствовала в себе сил двинуться с места, но провести в пещере еще одну ночь она бы не хотела, а темнота не заставит себя долго ждать. Ползком, на четвереньках, она собрала вещи и стала медленно одеваться, преодолевая боль, вызываемую каждым соприкосновением ткани с гнойничками от укусов. Она туго соображала, пытаясь понять, что с ней произошло. Но образ матери четко запечатлелся у нее в душе. Образ настолько живой, словно она только что была здесь и ушла. А ее голос продолжал эхом звучать в голове. Одевшись, она сначала стала на колени и только потом, задыхаясь, поднялась на ноги. Приблизилась к одному из источников, бивших из стен пещеры, и умылась. Холодная вода привела ее в чувство, но сил отправиться домой все еще не было.

В царившем кругом безмолвии ее приветствовали последние лучи солнца.

Вобрав в себя воздух, она сделала первый шаг к возвращению.

Не пройдя и пятидесяти метров, в изнеможении привалилась к первому попавшемуся на пути дереву. Сколько времени это продолжалось? Бабушка говорила о трех сутках, но Джоа была уверена – такое невозможно. Самое большее – ночь и день. Да и это-то слишком много.

Но откуда такая неимоверная слабость…

Она прошла еще с десяток шагов и бессильно опустилась на большой камень. Закрыла глаза и прижала к лицу ладони. От бесчисленных укусов кожа нестерпимо зудела, от них же, по-видимому, поднялся жар. Она отняла руки от лица и взглянула на них – пальцы скрючены, словно когти хищной птицы. Так хотелось есть, что от голода мутило, а во рту будто кошки ночевали.

Закат был сказочно красив. Она сосредоточилась на созерцании, набираясь сил.

Заход дневного светила – событие повседневное. Утром солнце вновь возвращается. Но оно несет в себе жизнь. А жизнь – это вечная череда рассветов и закатов. Люди живут в этом коловращении, и так проходит их бытие.

Наконец Джоа встала на ноги и в тот же момент увидела ее – она шла к ней, возникнув из-за скалы на изгибе тропы.

– Бабушка! – простонала Джоа и бросилась бегом к ней навстречу.

Старая женщина заключила ее в свои живительные объятия и, слегка покачивая из стороны в сторону, нежно гладила по голове и плечам. Точно так же бабушка обнимала когда-то маленькую девочку, которую привозили к ней погостить в этот удивительный мир. Джоа ничего не говорила. Чувствовала, как бабушкины руки изгоняют злых духов, гнездившихся еще в недрах ее существа. Старые руки, вобравшие в себя тысячелетнюю мудрость уичолов.

– С возвращением, – наконец молвила бабушка.

– Я была… – Она не находила подходящих слов.

– Ты ее видела?

– Да.

Бабушка отстранилась, чтобы посмотреть ей в глаза. В ее взгляде была осторожная надежда.

– И получила ответы на свои вопросы?

– На некоторые. – В голосе послышалась неуверенность. – Я еще не успела все осмыслить. Это было так стремительно…

– Стремительно? – старая женщина улыбнулась. – Прошло, как я тебе и говорила, три дня. Пойдем-ка домой. Я обработаю твои укусы и хорошенько накормлю. Это единственное, что тебе нужно сейчас после такого продолжительного путешествия.

Они шли в полном молчании. Дорога показалась Джоа страшно длинной, но она осилила ее, ни разу не попросив остановиться передохнуть, хотя порой была готова рухнуть от слабости. Увидав, наконец, деревню, а на ее краю – бабушкину хижину, она поняла, что дошла на пределе своих возможностей, и испустила тихий стон.

– Ты очень сильная, – похвалила ее бабушка.

Джоа вспомнила о Давиде. Он уже пять дней в Боланьосе в ожидании и полном неведении.

И томиться ему там как минимум еще ночь. Если, конечно, завтра она уже будет в порядке – предположение, которое в данный момент представлялось ей нереальным.

Войдя в хижину, она как подкошенная упала на тюфяк, не в силах пошевелить даже пальцем. Бабушка с материнской заботой раздела ее и смазала укусы бальзамом – смолянистым варевом, приготовленным, как и все здесь, из корней, листьев, трав, коры, грибов и цветов. Зуд сначала резко усилился, потом появилось ощущение приятного холодка на коже, и его как рукой сняло. От жара бабушка дала ей выпить столь же мерзкое пойло, как и то, которым трое суток назад Джоа запивала пейот.

– Отдохни пока, а я займусь ужином.

– Бабушка…

– Шшш…! – она приложила пальцы к ее губам. – Поручи себя духам. Твоя мать – в тебе. Ты ее дочь. И ты обладаешь способностью собирать энергию, Акоуа. Ты совершила путешествие в себя, в самое свое средоточие, и ты говорила с ней, и этот разговор стал возможен благодаря тому, что известно твоему мозгу, но остается сокрытым. Дай семенам пустить корни, для этого нужно время – не час, иногда и не день. Нет такого дерева, которое выросло бы из земли в мгновение ока. И потом, ты должна терпеливо поливать эту землю.

– А если времени нет?

– Время всегда есть, детка.

33

На следующий день Джоа проснулась поздно – стрелки часов показывали за полдень. Жара не было, но усталость почему-то не прошла.

Вероятно, действие пейота на организм еще не совсем закончилось. Последний сон врезался ей в память так же четко, если не четче, как тот, в котором она встретилась с матерью: Пакаль сходил с рисунка, изображавшего его надгробную плиту, и разговаривал с ней. Просил помочь ему вновь стать тем, кем был.

– Как помочь? – спрашивала она.

– Посмотри на меня и узнаешь, – отвечал Пакаль.

Почему сны всегда такие зашифрованные?

Она умылась водой из тазика, отметив, что гнойнички от укусов уже не болят и начали заживать, оделась и вышла на улицу. Бабушкина хижина была самой простой и непритязательной во всей деревне, никаких кирпичей из необожженной глины и даже соломы – настоящее индейское типи. Бабушка не хотела уезжать из своего скромного жилища, у нее и в мыслях не было поменять его на что-то получше, обзавестись вещами и обустроить быт. Она всегда говорила, что и так счастлива, у нее все есть и больше ничего не надо, а имущество затрудняет течение жизни по долине света.

По долине света.

Удивление Джоа, когда она увидела его, не имело границ.

Это был Давид.

Он сидел на корточках, спиной ко входу в хижину, будто охранял ее.

– Как ты здесь оказался? – пробормотала она, не веря тому, что видит.

Ее появление застигло его врасплох. Он прыжком вскочил на ноги и повернулся к девушке, весь охваченный трепетом, как осиновый лист под порывами ветра. Слова были не нужны – в тот момент взгляды говорили больше слов. Джоа во взоре Давида прочла беспокойство, копившееся все пять минувших дней, а Давид в глазах Джоа увидел радость.

Они устремились навстречу друг другу и обнялись.

– Я больше не мог ждать. – Голос Давида ласкал ее слух.

– Как ты добрался сюда?

– Пешком.

– Из Боланьоса?

– Это не так уж далеко, хотя найти дорогу и не заблудиться было не просто. Сюда только пешком и можно попасть.

– Ты с ума сошел!

– Нет, это ты с ума сошла! – Он чуть отодвинулся и смотрел ей в глаза. – Твоя бабушка мне все рассказала.

Девушка смущенно захлопала ресницами.

– И как она тебе?

– Симпатичная. – Уголки его губ поднялись вверх. – Она улыбнулась мне и положила руку на грудь. И тут же сказала, что я хороший человек и могу остаться.

– О боже! – вздохнула она, окончательно освобождаясь от сомнений.

Если уж ее собственная бабушка…

– Как ты себя чувствуешь?

– Немного слабой, но хорошо, – призналась Джоа. – В любом случае сегодня я уже собиралась уехать.

– Завтра. – Он не дал ей договорить. – Тебе нужно еще немного отдохнуть и восстановиться. Да и бабушка твоя заслуживает, чтобы ты побыла с ней хоть еще денек. Я ведь пришел сюда рано утром, и у нас было время пообщаться – она замечательная женщина.

– Я знаю.

Они продолжали стоять обнявшись – Давид держал Джоа за плечи, а ее руки лежали у него на груди. Внезапно, видимо, вспомнив, что еще недавно стеснялись обнаружить моментально родившийся у них взаимный интерес, оба встрепенулись, словно по ним прокатился электрический разряд, и растерянности разъединили объятия.

Положение спасло неожиданное появление бабушки.

– Доброе утро, Акоуа.

Джоа подошла к бабушке и поцеловала ее. Старая женщина ни о чем не спрашивала – ей достаточно было посмотреть на свою внучку. Она взяла ее за руку и повела за собой к хижине. На пороге остановила Давида, попытавшегося было зайти вслед за ними.

– Подожди, – сказала она строго.

В хижине взяла бальзам от укусов и, дождавшись, когда девушка снимет с себя одежду, тщательно обработала все ранки.

– Они уже не болят.

– В некоторые попала зараза, поэтому у тебя и поднялся жар. Но змеиный яд сильнее любой дряни.

Одевшись, Джоа перехватила бабушкин взгляд – серьезный и вместе с тем озорной.

– Что такое? – с беспокойством спросила она.

– Молчание кажется подозрительным только тем, кто что-то скрывает.

– Мне нечего скрывать.

– Я видела твои глаза.

– И что же они говорят?

– То же самое, что и твое тело.

– Бабушка… – Она почувствовала, что краснеет.

– Акоуа, я рада, что ты не одна. Единственно о чем прошу тебя – будь осторожна.

– Я и так осторожна.

– Что ждет тебя впереди – неизвестно, и тайну своего будущего ты делишь теперь с другим человеком. То, что ты вчера вечером рассказала мне о матери, не проясняет многие вещи, в том числе – почему исчез твой отец. Как я поняла, этот парень уже не первый год оберегает и, стало быть, знает тебя. Ты же пока знаешь его совсем мало. И он для тебя – тайна. Но пусть это тебя не ранит. Если решишь быть с ним, сделай это по велению сердца.

– Быть с ним?

– Глаза выдали тебя сразу, когда ты только приехала. Такое же выражение глаз я видела у твоего отца, когда он впервые появился в наших краях и познакомился с твоей матерью, и у нее, когда она почувствовала это. Не отказывайся от своего чувства, но еще раз прошу – будь осторожна.

Как можно быть осторожной, учитывая обстоятельства, в которые она оказалась вовлечена?

– А сейчас пойдем, – завершила разговор бабушка. – У нас ведь гость, негоже о нем забывать?

За весь день Давиду и Джоа не удалось ни минутки побыть наедине. Сначала они вместе с бабушкой накрывали на стол, потом обедали. После трапезы гуляли по окрестностям, и старая Уаянкаве увлеченно рассказывала новому знакомцу об уичолах – их славном прошлом, верности ему и неистребимой воле туземцев оставаться самими собой. Потом пошли общаться с местными жителями. Девушки улыбались Давиду, пряча – не только от смущения, но и из кокетства – глаза. Юноши с восторгом рассматривали Джоа. А кое-кто даже осмелился потрогать ее волосы, восхищаясь их медно-красным – натуральным – цветом. К вечеру оказалось, что им еще предстоит праздничная церемония проводов с костром и плясками.

– Куда мы двинемся завтра? – поинтересовался Давид.

– Мне нужно встретиться с кем-нибудь из дочерей бури.

– Зачем?

– Я спросила маму, известны ли им ответы на некоторые вопросы, и она сказала, что да, но они пока сами об этом не знают. Я думаю, сейчас самое время поговорить с кем-то из них.

– А если нет?

– Вернемся в Паленке. Ключ должен быть там. И если все это связано с окончанием Пятого Солнца по календарю майя, времени у нас немного.

– Твоя мать еще что-нибудь сказала о дочерях бури?

– Мне нужно поговорить с одной из них, чтобы найти маму.

– Тогда поехали в Медельин. Помнишь, той ночью в «Шибальбе», перед тем как ты убежала, я говорил – она ближе всего и, если интуиция тебе так подсказывает, я отвезу тебя к ней. Если к полудню или в начале второй половины дня будем в Гвадалахаре, возможно, мы успеем на какой-нибудь рейс до Боготы – прямой или через Мехико.

На том и порешили.

Ночь была прекрасна.

И жизнь, замершая на несколько часов, – тоже.

И она становилась еще прекраснее, когда их глаза встречались.

Особенно если не думать о том, что будет завтра.

Когда праздник завершился, бабушка и внучка ушли в хижину, а Давид отправился ночевать во внедорожник.

Несмотря на усталость, Джоа никак не могла заснуть. Извертевшись на тощем тюфяке, она решила выйти. На улице ей сразу бросился в глаза освещенный луной силуэт – Давид тоже не спал.

Вокруг была полная тишина. Убаюкиваемые ею, молодые люди могли простоять так до самого рассвета.

– Как ты? – нарушил молчание Давид.

– Сейчас – хорошо.

– Благодаря тебе я смог увидеть все это и проникнуться им. – Давид обвел рукой вокруг себя.

– Можно задать вопрос?

– Конечно.

– Кто ты?

Опустив голову, он ненадолго задумался.

– Не более того, что ты видишь перед собой. – И пожал плечами. – Разве что у меня есть мечта и я в нее верю.

– Это ты о них? – Джоа подняла глаза к небу.

– Да, – вздохнул Давид.

Он обхватил ее плечи и привлек к себе. Она не противилась. Наоборот – хотела прильнуть к нему каждой клеточкой своей кожи. Однако сама не сделала встречного движения, не обняла его. Просто осталась стоять в его объятиях, словно окаменела.

Давид, наклонив голову, внимательно посмотрел ей в лицо и поцеловал – в лоб.

И все.

Джоа продолжала стоять с закрытыми глазами. Может быть, она желала чего-то большего, совсем другого поцелуя. А может быть – нет, она сама не знала. Ничего уже не знала. Давид тоже замер.

Они вышли из оцепенения одновременно, словно пробудились ото сна.

– Доброй тебе ночи, – пожелал ей ее хранитель.

– Доброй ночи. – В улыбке Джоа светилась благодарность.

34

Наступило утро, пришло время прощаться. Все волновались.

Джоа не могла избавиться от мысли, что, возможно, видит бабушку в последний раз. Она такая старенькая… Возраст не подвластен даже ей, против него бессильна и магия шаманов, и природная несгибаемость уичолов.

Она обняла ее и поцеловала, стараясь не расплакаться.

– Ты сделала все сама – сама пришла, сама совершила путешествие на порог космоса и сама боролась за свою судьбу.

– Без тебя у меня ничего бы не получилось.

– Ищи, Акоуа, внутри себя. – Старая женщина держала лицо девушки в своих шершавых, как кора дерева, ладонях. – Ничего не отвергай, принимай все как есть, живи полнокровной жизнью. Ты – дочь звезд, и уже одним этим ты необычна. Живи и борись с гордо поднятой головой, и тебе нечего будет бояться.

Джоа расцеловала бабушку в изборожденные временем щеки и лоб.

Затем Уаянкаве обратилась к Давиду.

– Моя внучка сильнее тебя, – без предисловий начала она, – но пока не знает этого. Ты ей нужен. В случае необходимости ты должен дать ей свою энергию, дополнить ее собственную.

– Будьте уверены, я все сделаю.

– А теперь – ступайте с миром.

Они сели в машину. Джоа опустила правую руку в карман джинсов, нащупала красный кристалл, с которым нашли ее мать, и с силой его сжала.

– Поехали, а? – попросила она, боясь не справиться с комком, подступившим к горлу.

Давид включил первую передачу, и джип двинулся вниз, подскакивая на неровностях почвы. Жители деревни уже были на ногах. Многие махали им, приветствуя и одновременно прощаясь. Ватага ребятишек бежала рядом с машиной, испытывая, должно быть, чувство сопричастности к большому миру – столь редкое в размеренной и небогатой событиями жизни их мирка. Давид переключил на вторую и увеличил скорость.

Деревня осталась позади, за облачком дорожной пыли.

Охваченные легкой грустью, они ехали молча. Когда машина спустилась в небольшую лощину, и из-за гор во всем своем великолепии и сиятельной силе появилось солнце, Джоа нарушила молчание.

– Останови.

Солнце расцвечивало все вокруг веселыми красками.

Горечь расставания неожиданно прошла.

– Пожалуйста, обними меня, – негромко сказала она.

Повинуясь, Давид повернулся к ней и крепко обхватил ее своими сильными руками, заключив в сладостный плен.

Губы Джоа были полуоткрыты, глаза светились чистотой.

Оба полностью растворились в поцелуе – упоительно нежном и таком волнительном.

Когда они разомкнули объятия, все уже было иначе. Было до, и было после, и они это сознавали.

– Ты хоть знаешь, во что ввязался? – еле слышно произнесла Джоа.

– Да.

– Нет, ты не знаешь. – Тень озабоченности, проступившая на лице, не омрачила нежной улыбки. – Думаешь, знаешь, а на самом деле – нет.

– Хорошо, – согласился он. – Не знаю.

И вновь стал целовать ее, тихо, нежно, чувствуя, как она впадает в блаженное забытье.

– Только не говори ничего, – шепотом попросила Джоа, придя в себя.

– Я буду молчать, – тоже шепотом пообещал он.

– И давай поедем дальше. Будет здорово, если сегодня к ночи мы доберемся до Медельина. Нам для этого потребуется немало везения.

Она мягко освободилась от его объятий, откинула голову на подголовник и закрыла глаза. Давид завел двигатель и тронул с места.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Пятнадцать тысяч дней
(11—16 декабря 2012 года)

35

Удача сопутствовала им. Через шесть часов пути они прибыли в Гвадалахару, сдали автомобиль в аэропорту «Мигель Идальго» и успели на самолет, отлично состыковывавшийся в Мехико с рейсом на Боготу. Спустя пятьдесят минут они уже бежали по международному аэропорту «Бенито Хуарес» мексиканской столицы, торопясь на стыковочный борт, который отбывал через час пятнадцать. Из аэропорта «Эль-Дорадо» в столице Колумбии они вылетели в Медельин последним рейсом, в 22:30, и в 23:15 приземлились в аэропорту «Хосе Мария Кордова», расположенном в Рио-Негро, в часе езды от главного города департамента Антиокия.

– Кордова через букву «v», – отметила Джоа, очнувшись от дремы, когда шасси коснулись посадочной полосы.

До этого они почти не разговаривали, все еще оставаясь под впечатлением от поцелуя. Молча смотрели друг другу в глаза, робко, чтобы никто не заметил, обменивались прикосновениями рук, смущенно улыбались, как застигнутые врасплох подростки. Но эти взгляды, касания и улыбки заставляли сердца биться быстрее. Все время последнего перелета, из Боготы в Медельин, Джоа дремала, положив голову на плечо Давиду, который нежно поглаживал ее по щеке.

Выйдя из самолета, они сразу почувствовали холодное дыхание гор. Медельин – город вечной весны, но Рио-Негро находится на высоте более двух тысяч метров от уровня моря. Джоа накинула на себя куртку. Ручеек пассажиров медленно вливался в темнеющее впереди здание аэровокзала, отделанное внутри деревом.

– Нас точно встретят?

– Не волнуйся.

– Поспать бы еще часов десять.

Медельинская дочь бури, Мария Паула Эрнандес, жила в Эль-Побладо, самом престижном квартале города. Оберегавшего ее хранителя звали Хуан Пабло Гонсалес, и его квартира находилась в Лаурелес, одном из наиболее спокойных районов. В течение дня Давид дважды связывался с ним по телефону.

Встреча была назначена на завтра.

Мария Паула Эрнандес была художницей. Ее творчество пользовалось заслуженной популярностью в Колумбии, и она начала завоевывать международное признание. Джоа и Давид знали, что ее нашли после сильнейшей грозы в Гуатапэ, местечке примерно в трех часах езды от Медельина, в те же самые дни, что и остальных дочерей бури. Крестьяне – муж и жена, которые ее обнаружили, тоже считали свою находку даром свыше. Когда ей было пятнадцать, боевики из ФАРК убили ее отца, а через два года бандиты из нелегального вооруженного формирования правого толка, надругавшись, прикончили мать. Мария Паула оказалась на улицах Медельина, среди многочисленных жертв насилия: согнанных с насиженных мест селян, осиротевших детей и беспризорных подростков. Девушка жила на подаяния, пока в ней не обнаружился талант, благодаря которому из жуткой нищеты она смогла достичь своего нынешнего положения. Подобно большинству дочерей бури она не была замужем. Из пятидесяти двух лишь трое исчезнувших вышли замуж или состояли в связи с мужчинами: ее мать и матери двух других девочек, из Индии и Иордании.

Хуан Пабло Гонсалес оказался молодым человеком лет тридцати. Он знал, что гостей будет двое и что у нее рыжие волосы, поэтому, как только завидел, радостно замахал им рукой. Хранители обменялись рукопожатием.

– Вы оказали мне честь этой встречей, – заявил Гонсалес и, не отрывая глаз, долго смотрел на Джоа.

– Что-нибудь не так? – забеспокоилась она.

– Поразительное сходство…

Автомобиль у Хуана Пабло Гонсалеса был старенький и совсем убитый. Сам он трудился в добровольной общественной организации, а финансовую подпитку его деятельности по охране Марии Паулы Эрнандес обеспечивал фонд, который поддерживал всех хранителей.

Путь в Медельин оказался головокружительным. Давид сидел рядом с водителем, Джоа на заднем сиденье. Оба держались за что могли, когда машина на скорости спускалась по нескончаемому серпантину.

– Здесь все так ездят? – нахмурив лоб, не выдержала девушка.

– Еще хуже! – рассмеялся Хуан Пабло. – Увидите, что в городе творится.

Интересующей их темы не касались, пока не миновали платный участок дороги. Рассчитываясь за проезд, они обратили внимание на уже второй по пути из аэропорта армейский или полицейский пост. Когда пост остался позади, Давид спросил:

– Как получилось, что ты познакомился с Марией Паулой Эрнандес?

Колумбиец стрельнул глазами в Джоа в зеркало заднего вида.

– Она заметила мое наблюдение и решила, что я из ФАРК или ЭЛН и замышляю ее похитить. Заявила в полицию, меня задержали, и пришлось им наплести, что я, дескать, без ума от ее искусства и от нее самой. Когда меня отпустили, я пришел к ней и, с разрешения наших руководителей, все рассказал. Мария Паула к тому времени уже обратила внимание на кое-какие свои особенности, так что я не очень-то ее удивил, хотя после этого ее жизнь переменилась. Сейчас мы – друзья, и это облегчает мне задачу.

– Насколько я понимаю, она не знает, произойдет ли что-нибудь, а если да, то где это будет.

– Нет, Джорджина. Ничего этого она не знает.

– Называй меня Джоа, пожалуйста.

Очередной крутой вираж – закрытый изгиб налево. На дорожном полотне – утрамбованный колесами автомобилей слой обвалившихся с гор камней и грунта.

– Мне еще не доводилось встречаться с дочерьми бури, – с волнением заметил Давид.

Дальше ехали в тишине, пока после очередного витка дороги перед ними вдруг не возник город – безбрежное море огоньков, уходящее за горы языками заливов.

– О боже… – пробормотала Джоа.

– Красиво, правда?

– Поразительно.

Ей довелось созерцать из иллюминатора самолета Мехико, Лос-Анджелес, Токио и Сан-Пауло, и панорамный вид этих городов-гигантов произвел впечатление. Но сейчас было совершенно иное – будто, спускаясь с неба, она попадала в его земное отражение, где вместо звезд поблескивали тысячи маленьких желтоватых светлячков, простиравшиеся с севера на юг и с востока на запад.

– Переночуете у меня, – сообщил Хуан Пабло. – Думаю, это удобнее, чем в гостинице, а главное – быстрее ляжете спать. Правда, у меня только две комнаты – моя и гостиная.

– Я могу спать где угодно, даже на полу – нет проблем, – сказал Давид.

– Лучше мы с тобой ляжем в моей комнате, а Джоа пусть устраивается одна в гостиной, – предложил колумбиец.

– Мы не хотим быть обузой…

– Обузой? – оскорбился Хуан Пабло Гонсалес. – Мы счастливы, что вы приехали к нам! И Мария Паула ждет вас с нетерпением. Это же чудо, настоящая связь с ними!

Всякий раз, как произносилось и склонялось на разные лады слово «они», в смысле инопланетяне, у Джоа холодело внутри.

– Как ты себя чувствуешь? – Давид повернулся к ней и положил руку ей на колено.

– Хорошо, – успокоила его она. – Сон – лучшее лекарство. А я сейчас, будь спокоен, засну в момент.

– А как укусы?

– Почти зажили. Помазать еще разок – и буду как новенькая.

Продолжая спускаться по восточному склону, они видели перед собой один из новых пригородов Медельина и долину Абурра. Но уже через несколько минут их поглотил город. Ввиду позднего времени движение уже было не таким плотным. Хуан Пабло свернул к югу, проехал еще немного и наконец объявил:

– Лаурелес. Мой дом рядом с торговым центром «Унисентро» и Боливарианеким университетом, на первой бомбе.

– Бомбе?

– Ну да. Мы так называем бензозаправки.

Они прибыли на место. Машина остановилась на довольно широкой улице, застроенной небольшими одноэтажными домами. Квартира колумбийского хранителя находилась в единственном высоком – в три этажа – здании.