Текст книги "Фашизм. Тоталитарное государство"

Автор книги: Желю Желев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)

...Фашизм рассматривает государство не как ночного сторожа, – продолжает Муссолини, – который должен заботиться только о личной безопасности граждан; не как организацию с чисто практическими целями, например, обеспечение мирного сосуществования, поскольку для осуществления такой цели было бы достаточно создать совет управляющих; и не как творение чистой политики, не имеющей связи с материальной и сложной действительностью жизни отдельных людей и народов. Государство, как его понимает и осуществляет фашизм, – это духовный и нравственный факт, потому что конкретизирует политическую, юридическую, экономическую организацию нации...

Государство воспитывает в гражданах гражданские добродетели, дает им осознание их предназначения, ведет их к единству; согласует их интересы по справедливости; реализует достижения мысли в науке, искусствах, праве, человеческом сообществе...» (80—21).

Одним словом, фашистское государство настолько всеохватывающе, что поглощает целиком всю деятельность и все проявление индивидуума, включая и самого индивидуума. Индивидуум принадлежит государству и, следовательно, не имеет права хотеть от него освободиться. Государство, которое в представлении фашизма совпадает с понятиями «народ», «нация», «родина», заботится об индивидууме, как родная мать. И тот не имеет права хотеть освободиться от него, как сын не может быть свободен от своей матери.

«Государство, опирающееся на миллионы индивидуумов, – пишет Муссолини, – которые его признают и готовы ему служить, не является тираническим государством средневекового правителя.

...Индивидуум в фашистском государстве не уничтожен, а скорее умножен, так же как в полку солдат не уменьшен, а умножен на число своих товарищей. Фашистское государство организует нацию, но после этого оставляет индивидуумам достаточно простора; оно ограничило бесполезные и вредные свободы (!!!), но зато сохранило существенные. Не индивидуум, а только государство может быть тем, чье мнение должно быть решающим в данной области» (80—23).

«В нашем государстве индивидуум не ощущает нехватки свободы. У него ее больше, чем у человека, живущего одиноко: государство его оберегает, он его часть. А человек, живущий одиноко, остается беззащитным» (80—35). По этой причине фашистское правительство без колебаний осуждало отдельных авторов по идеологическим соображениям. Отсюда и ненависть к либеральной демократии, которая поставила индивидуума выше государства. «Либерализм грабил государство в интересах отдельной личности; фашизм вновь утверждает государство как подлинную действительность индивидуума. И если свобода должна быть принадлежностью человека, а не той абстрактной куклы, о которой думал индивидуалистический либерализм, то фашизм – за свободу. За единственную свободу, могущую быть чем-то серьезным, свободу государства и личности в государстве (13). Поскольку для фашиста все содержится в понятии государства, ничего человеческого или духовного не существует; и тем более не имеет какой-либо ценности вне государства. В этом смысле фашизм является обобщающим, фашистское государство – синтез и единство всех ценностей – объясняет, развивает и дает силу всей жизни народа (14)» (80—20).

Однако, если индивидуум не согласен с политикой государства, с его идеологией и моралью; если он отвергает его заботы и защиту и намерен его критиковать, бороться против него, фашистское государство действительно показывает свой демократический «характер». Оно пускает в ход все средства принуждения – от давления массовых организаций до концентрационного лагеря, – чтобы сломать индивидуума и вывести его на путь «истинный».

Сравнение, проводимое Муссолини между индивидуумами в государстве и солдатами в полку, имеет более глубокий смысл. Оно не только показывает полное сходство между фашистским государством и казармой, но раскрывает и «свободу» индивидуумов в нем. Как в казарме, согласно воинским уставам, солдат имеет только свободу думать, как лучше выполнить приказ начальника (без права колебаться, выполнять его или нет), так и индивидуум в тоталитарном государстве имеет свободу думать, как лучше служить государству, «творить» для государства.

«В служении, – гласит одна из десяти заповедей германских студентов – членов национал-социалистской партии, – содержится больше свободы, чем в собственном приказе» (36—68).

Короче: все, что приносит пользу фашистской партии и государству, утверждает их цели и задачи, является творческой свободой и, наоборот, все то, что по отношению к ним настроено критически, определяется как разрушительная, анархичная свобода или произвол, который государство терпеть не может.

Глава третья

ИНТЕГРАЛЬНАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ТОТАЛИТАРНОГО ГОСУДАРСТВА

1. Можно ли свергнуть тоталитарное государство «снизу»?

По своей структуре тоталитарное государство является самой завершенной системой подавления отдельной человеческой личности и народа в целом. Оно не только подавляет, терроризирует, но и перетягивает на свою сторону большую часть народных масс, точнее, – вовлекает народ в свои преступления, совершаемые против того же самого народа. Оно не только действует от имени народа – так поступает любое государство, – но и посредством народа, который становится орудием в борьбе государства с ним самим, с его лучшими представителями – защитниками демократии, гражданских и политических свобод.

Охватив массовыми официальными организациями все население, государство без особых усилий направляет его на уничтожение тех представителей народа, кто выступает против диктатуры. О каком более «глубоком» единстве государства и народа может идти речь, если народ сам защищает государство, сам уничтожает его врагов?!

Власть не ограничивается только физическим террором (пытки в подземельях гестапо, принудительный труд в концентрационных лагерях), но применяет систематически идеологический террор, осуществляемый с помощью радио, печати, кино, массовых организаций и собраний.

СС и гестапо уничтожают носителей демократической политической мысли, унаследованной от времен Веймарской республики, пресса и пропаганда вырывают с корнем ростки всякого свободомыслия, насаждают догмы официальной государственной идеологии. Террористический аппарат тоталитарного государства, применяя давление, шпионаж, шантаж, используя концентрационные лагеря и тюрьмы, ликвидирует остатки самостоятельного политического мышления, уничтожает своих политических противников, а с помощью пропаганды предотвращает появление каких бы то ни было идей или политического мышления, противоречащих официальным догмам или не согласующихся с ними.

В таких условиях невозможно вести организованную борьбу против фашистской диктатуры. Создание массовой организации, способной путем вооруженного восстания свергнуть фашистское государство, невозможно: тотальная слежка быстро раскрывает конспиративную сеть, а террористический аппарат уничтожает ее. Поэтому в гитлеровской Германии до последнего момента не было создано единой нелегальной организации, способной поднять восстание.

Максимум чего добиваются в такой обстановке немецкие антифашисты (коммунисты и социал-демократы) – создание отдельных, как правило, изолированных конспиративных групп. При этом они возникают в кризисном для германского фашизма периоде, когда война неумолимо ведет Германию к пропасти.

Группа Сефков—Якоб—Бестляйн создана в 1942—1943 гг., когда положение Германии в войне было уже критическим. Раскрыта группа 4 июля 1944 г., а 18 сентября 1944 г. смертный приговор ее 400 членам приведен в исполнение.

В обвинительном заключении гестапо говорится: «В 1943 году Сефков и Якоб пришли к заключению, что Германия после сталинградского провала не сможет выиграть войну...

С целью содействовать поражению третьего рейха и заключению мира, они наметили следующие мероприятия: создание своих ячеек на берлинских предприятиях, прежде всего на военных; вербовка партийных работников, которые смогли бы руководить группами на предприятиях; объединение солдат в тылу и на фронте в группы сопротивления; распространение пропагандистских материалов...» (75—52).

В то же время возникают еще две большие антифашистские группы в Тюрингии и Саксонии, возглавляемые коммунистами Тео Нойбауэром и Георгом Шуманом. Они также раскрыты и уничтожены гестапо в конце 1944 г.

До 1939 года режим Гитлера настолько стабилен, что коммунисты и социал-демократы, уцелевшие после первых воли террора (1933-1934 гг.) освобождены из концлагерей. Фашистское правительство считает, что они абсолютно безвредны, ибо не могут найти поддержки и сочувствия у немецкого народа. Организаторами конспиративных групп и стали выпущенные из концлагерей деятели коммунистической и социал-демократической партий. Руководители берлинской группы Сефков, Якоб и Бестляйн освобождены из тюрьмы в 1939 году (75—46). Магнус Позер, руководитель организации в Иене, выпущен из концлагеря в 1936 году, Тео Нойбауэр, руководитель организации в Готе, – в 1939 году (75—53), Роберт Уриг, организатор групп на нескольких берлинских предприятиях, – в 1936 году.

Судя по всему, число участников в группах сопротивления не превышает нескольких тысяч человек, что для такой страны, как Германия, весьма скромно. Разумеется, это нисколько не умаляет престиж ГКП, не обесценивает героизм этих фантастически смелых людей, которые ведут борьбу в девятом круге ада. Но это показывает, что организовать массовую вооруженную борьбу против тоталитарного режима, борьбу, угрожающую самому его существованию, невозможно. Достаточно напомнить, что ГКП, эта, без сомнения, исключительно революционная партия, которая до 1933 года вела за собой внушительную массу рабочих (если судить по выборам времен Веймарской республики), не смогла восстановить свою организационную сеть в масштабах всей страны и вынуждена была ограничиться отдельными конспиративными группами.

Думать, что в гитлеровской Германии не было значительного числа людей, настроенных враждебно по отношению к режиму и готовых бороться за его свержение, по меньшей мере наивно. Они, однако, не приступали к практическим действиям, ибо понимали, что такая борьба обречена на провал. В условиях полного отсутствия гласности даже героизм теряет смысл, так как не может стать достоянием общественности, примером для подражания и средством пропаганды определенных антигосударственных идей.

Попавшие в лапы гестапо уже никогда не могут из них вырваться. О них нигде не сообщается, никто о них ничего не знает. Они медленно угасают за толстыми стенами подземелий. Ялмар Шахт, один из создателей фашистской Германии, который в последние годы ее существовали и сам попал в концлагерь, говорит в своих показаниях на Нюрнбергском процессе: «Какая польза от мук, переносимых в борьбе против террора, если нет возможности обнародовать их, и таким образом служить примером для других» (84—590).

Это и есть, по всей вероятности, основная психологическая причина отсутствия массовой борьбы против нацистского государства. Этим объясняется и странное на первый взгляд положение: с одной стороны, множество недовольных, оппозиционно настроенных людей, высказывающих свое недовольство режимом во время его разложения только в кругу своих близких, а с другой, – отсутствие реального сопротивления, реальной борьбы.

Итак, фашистское государство нелегко свергнуть снизу, путем вооруженного антифашистского восстания, организованного и руководимого левыми силами. Прежде всего такое восстание вряд ли удастся хорошо организовать и вооружить. С помощью гигантского террористического аппарата, тотальной слежки, тотальной идеологической пропаганды и тотального охвата населения официальными массовыми организациями государство уничтожает любые формы сопротивления еще в зародыше, еще до того, как они успели приобрести массовый характер и стать реальной угрозой для него. Если в каком-нибудь фашистском государстве окажется возможным организовать массовое вооруженное сопротивление, нечто вроде партизанского движения, это может лишь означать, что данное государство перестало быть тоталитарным, что оно деградировало до уровня обыкновенной военной диктатуры или же никогда не было тоталитарным, а только заимствовало некоторые элементы из арсенала фашистской системы.

При фашистской диктатуре конспирация выражает непреодолимое противоречие: чем она глубже, тем меньше шансов раскрыть ее. Но таким образом она отдаляется от своей реальной цели – завоевание масс, с помощью которых должен быть свергнут режим. С другой стороны, чем шире масштабы массовой конспиративной работы, тем ближе цели, но тем больше и риска, что участники ее будут раскрыты и ликвидированы террористическим аппаратом фашистского государства.

2. Три вооруженные силы фашистского государства

Фактически в фашистском государстве есть три вооруженные и организованные силы, которые при определенных условиях могли бы столкнуться или действовать самостоятельно: фашистская партия, полиция и армия. В нормальных условиях они находятся в отношениях соподчинения: полиция (официальная и тайная) и армия подчиняются фашистской партии. С другой стороны, полиция и армия – две главные опоры партии в фашистском государстве. Полиция вербует политически преданных и связанных с режимом людей. В известном смысле она – вооруженный отряд фашистской партии. Поэтому полиция – самая надежная ее политическая опора.

Армия не столь надежна, так как в силу всеобщей воинской обязанности в нее вступают все достигшие определенного возраста граждане мужского пола, независимо от их политических взглядов. Более того, она становится опасной как потенциальная оппозиция в тяжелых для государства условиях (война, внутренние кризисы и т.д.). Угроза предопределяется тем, что армия более многочисленна, чем полиция, а как ударная сила несравненно мощнее ее. Армия располагает современным оружием – танками, бронированными машинами, самолетами. Во время военного переворота полиция не может ей противостоять.

Именно это заставляет фашистскую партию держать армию под строжайшим контролем. Он осуществляется посредством ряда мер: систематической обработки рядового состава в духе партийной идеологии фашизма, воспитания офицерских кадров, преданных фашистской партии, назначения на пост военного министра человека безликого и безусловно покорного партийному руководству. Хорошо организованная слежка в офицерской среде завершает систему контроля над армией.

Эпизод с «путчем Рема» – подходящая иллюстрация. Политические руководители нацистской партии – Гитлер, Геринг, Геббельс, Гиммлер, Гесс и другие, испугались мощи военных руководителей (Рема, Хейнеса, Карла Эрнста, Хайзе, Ширетти, Гайдебрюка), которые в 1934 году имели в своем распоряжении 4-5 миллионов штурмовиков. Поэтому политическая верхушка не согласилась, чтобы СА превратились в рядовую армию, а их командующий состав – в генералитет. Руководители и рядовые СА были преданны больше своему организатору Рему, чем Гитлеру. И если СА превратились бы в регулярную армию, а Рем – в ее главнокомандующего, нацистская партия приобрела бы в лице СА силу, постоянно удерживающую ее в положении «шах», а в критическую минуту способную даже поставить ей «мат». Это обстоятельство предрешило события 30 июня 1934 года (так называемая «ночь длинных ножей»). СА должны были быть уничтожены как организованная сила, способная действовать независимо от партии. А этого можно было добиться только физически уничтожив командный состав и расформировав те соединения СА, которые проявили себя в той или иной степени оппозиционно по отношению к политическим руководителям НСДАП. Последних напугало прежде всего требование массы штурмовиков провести второй этап «национал-социалистской революции» – национализацию крупной капиталистической промышленности, согласно пункту 13 программы НСДАП.

В дальнейшем СА были поставлены под неусыпный и всеохватывающий контроль нацистской партии, штурмовикам же «разъяснили», что второго этапа «революции» не будет. Очень характерно в этом отношении заявление начальника штаба СА Лютце перед дипломатическим корпусом и представителями иностранной прессы, сделанное в 1936 году: «Когда я заявляю с самого начала, что обязанности, взятые на себя СА, такие же, как и обязанности партии, и наоборот, я имею в виду лишь то, что СА считает программу партии своей собственной программой. СА не может быть независимой от национал-социалистского движения, может существовать лишь как его составная часть. В структуре партии СА представляет собой отряд ее защитников, ее боевую ударную группу, к которой, выражаясь языком политики, принадлежат наиболее активные члены движения. Задачи СА являются задачами партии и наоборот» (89—591).

То, что в фашистской системе армия – поистине самая опасная для партии организованная вооруженная сила, которая в определенный момент может свергнуть ее власть, подтверждает попытка переворота 20 июля 1944 года. Переворот не увенчался успехом только из-за ограниченного политического мышления немецких генералов: некоторые из них не решились нарушить присягу верности фюреру, другие оставались во власти идеологических принципов, насаждаемых во всем народе и превратившихся уже в предрассудки.

Так или иначе, историческим фактом остается то, что лишь армия смогла заявить о себе как о силе, способной противостоять нацистской партии, свергнуть ее власть. В этом смысле показателен план переворота, согласно которому следовало арестовать: а) партийный аппарат и б) ту часть политической полиции, на которую непосредственно опирается партия, – гестапо и СС.

Падение Муссолини в июле 1943 года еще убедительнее иллюстрирует эту закономерность. Фактически дуче был свергнут собственными генералами, представляющими самую мощную силу – армию. «Верховный фашистский совет, который не собирался с 7 декабря 1939 года, был созван 24 июля 1943 года и после 10-часового непрерывного заседания постановил (19 голосами против 7) «предложить Муссолини просить короля, чтобы тот взял на себя вместе с действительным военным командованием (не с командованием Муссолини) принятие верховных решений, предоставляемых ему нашими институтами» (45—736).

Двумя днями позже, 26 июля 1943 года, брошенный всеми ближайшими сотрудниками и своим зятем графом Чиано, Муссолини подает в отставку. Впрочем, еще 25 июля он арестован. А это означает, что совершен переворот. Новое военное правительство во главе с маршалом Бадольо держит арест дуче в строжайшем секрете и отправляет его на остров Понца. Оно не распустило фашистскую партию и милицию, как следовало ожидать, из-за особого положения в стране, где с лета 1943 года находились семь немецких дивизий (113—195), которые легко могли бы сбросить новое правительство и вернуть Муссолини, дабы сохранить Италию в числе своих союзников. С другой стороны, наличие немецких войск в стране могло подтолкнуть к фашистскому восстанию, ибо государственный и партийный аппарат оставались преданными Муссолини.

Вообще в условиях тоталитарного государства военный переворот – это, в сущности, переход от фашистской к военной диктатуре, которая характеризуется меньшей политической стабильностью и меньшими масштабами (но не жестокостью!) террора. Военный переворот никогда не приведет к непосредственному переходу от фашизма к традиционной либеральной демократии: исключительно велико политическое напряжение, которое высвобождается в результате этого переворота. Подобный эксперимент может закончиться и фашистским, и антифашистским восстанием, и даже гражданской войной – все зависит от соотношения сил. Однако в любом случае военные, совершившие переворот, потеряют контроль над ходом политических событий и сами станут жертвой высвобожденных ими сил.

Таким образом, антифашистский военный переворот по необходимости должен перерасти и обычно перерастает в военную диктатуру, которая вынуждена защищать новую власть как от давления слева, так и справа: антифашистское восстание демократических сил могло бы смести ее с лица земли, а фашистское восстание – восстановить прежний режим.

Поэтому маршал Бадольо объявил сразу после переворота чрезвычайное положение, запретил политические партии и массовые антифашистские демонстрации, провел мобилизацию железнодорожных и промышленных рабочих.

При наличии в стране немецких дивизий правительство Бадольо не могло распустить фашистскую партию и милицию. Но оно попыталось поставить их под свой контроль, включив милицию в армию и назначив на офицерские должности руководителей фашистской партии.

За 45 дней своего правления – с 29 июля по 5 августа 1943 года – Бадольо принял ряд мер по разрушению структуры фашистского режима: декреты о роспуске фашистской партии, Верховного фашистского совета, о ликвидации особого трибунала, Палаты фашизма, корпораций. Института фашистской культуры. Кроме того, правительство изменило названия Министерства корпораций и Министерства народной культуры, заменило ликторские пучки на военной форме звездочками, отменило фашистское приветствие и т.д. (118—327).

Насколько реальна угроза фашистского восстания во время военного переворота в тоталитарном государстве можно судить по некоторым документам от 20 июля 1944 года в Германии. Люди, подготовившие переворот, не хотели брать на себя ответственность за убийство Гитлера, боясь вызвать к себе ненависть народа. Они собирались представить убийство Гитлера делом партийной верхушки, преступным актом «бессовестной клики тыловых партийных руководителей». В проекте приказа Витцлебена, который после переворота должен был занять пост главнокомандующего вооруженными силами, говорится: «Фюрер Адольф Гитлер мертв. Бессовестная клика тыловых партийных руководителей, пользуясь создавшимся положением, предприняла попытку нанести удар в спину тяжело борющегося фронта и узурпировать власть в своих политических интересах. В этот час величайшей опасности имперское правительство объявило чрезвычайное положение в стране, чтобы поддержать порядок и право, и возложило на меня исполнительную власть... Представители исполнительной власти отвечают за порядок и общественную безопасность. Любое сопротивление военной исполнительной власти должно быть безжалостно раздавлено. В этот час величайшей опасности единство вооруженных сил и поддержание порядка являются высшим законом» (75—206).

Трюк, с помощью которого заговорщики хотят представить убийство фюрера делом «бессовестной клики тыловых партийных руководителей», не противоречит политической программе переворота: а) арест партийного аппарата и роспуск нацистской партии; б) арест отрядов СС и гестапо. Цель – сразу же внести деморализацию и растерянность в фашистскую систему, направить ненависть фашизированных масс на партийное руководство, чтобы заговорщики таким образом могли явиться в роли спасителей.

Стратегическая цель – сломать хребет тоталитарной системы, т.е. разрушить единство фашистской партии и государства, последовательными мерами изолировать партию от государства и лишить ее средств принуждения – армии, полиции, гестапо и т.д., чтобы сделать возможной ее полную ликвидацию.

3. Различие между фашистским государством и военной диктатурой

Чтобы полнее показать природу фашизма как тоталитарной системы, необходимо привести сравнение с военной диктатурой.

Пропаганда, руководствуясь частными и ограниченными политическими задачами, порой ставит знак равенства между фашизмом и военной диктатурой. Уже стало традицией отождествлять военную диктатуру с фашистской диктатурой и даже с фашистской системой. Без возражений принимается, что основная отличительная черта фашизма – это репрессии, открытый политический террор, запрет на митинги и собрания, уничтожение гражданских свобод личности.

Иногда фашистский характер государства определяют лишь как следствие его антикоммунистического курса.

Во имя строгой научной истины «пропагандистский стиль» должен быть отброшен в сторону при выяснении различий между фашистской и военной диктатурами. Здесь нужен полный и объективный научный анализ.

Различие между этими двумя диктатурами сводится к следующему:

1. Фашизм устанавливает однопартийную систему, обеспечивая полную политическую монополию своей партии, тогда как военная диктатура выступает за беспартийную систему, за роспуск всех и всяких политических партий без исключения: единственная «партия», на которую опирается военная диктатура, это армия.

2. Фашизм рассчитывает не только на неприкрытый физический террор, но и на поддержку широких масс народа (особенно мелкой буржуазии), охваченных всевозможными государственными массовыми организациями. Военная диктатура опирается исключительно на тотальный террор, не будучи в состоянии создать собственную социальную и политическую базу.

3. Фашизм создает свои массовые организации, которыми охватывает все население. Это профессиональные, женские, молодежные, спортивные, детские организации. Военная диктатура запрещает и преследует любые организации и союзы; с точки зрения генеральского мышления, армия – единственная организация, которая оправдывает свое существование.

4. Фашизму удается унифицировать духовную жизнь общества, подчиняя ее своей идеологии, тогда как военная диктатура только терроризирует жизнь общества; в этой области фашизм пытается, кроме разрушительной, вести и позитивную деятельность, военная же диктатура ограничивается только негативными действиями.

5. И, наконец, фашизм создает тоталитарное государство, с помощью которого эффективно контролирует все гражданское общество, а военная диктатура не всегда может построить даже авторитарное государство, о котором обычно мечтают генералы.

Все это делает военную диктатуру очень нестабильной. Опираясь на один лишь террор, она может рухнуть, как только эта опора морально износится. Фашизм же способен маневрировать, опираясь в зависимости от ситуации то на террор, то на идеологические или пропагандистские средства.

Вот почему перед военной диктатурой встает альтернатива: вернуться к принципам традиционной буржуазной демократии или перерасти в фашистскую диктатуру с соответствующей тоталитарной системой. Военная диктатура, пытающаяся существовать дольше, чем это позволяет ее политическая природа, чаще всего оказывается свергнутой новым военным переворотом.

Поскольку военная диктатура опирается только или прежде всего на армию, она не может предотвратить новый военный переворот.

Несравнимо большая стабильность фашистской диктатуры объясняется тем, что, создавая для себя широкую социальную опору в гражданском обществе, она исключает возможность военного переворота в нормальных условиях. Только в случае глубокого политического кризиса, наступившего в результате поражения в войне, армия может свергнуть фашистскую партию с помощью переворота. Разве можно представить себе военный переворот в Германии в 1937 или 1938 году? Само население встало бы на защиту Гитлера и нацистского режима.

4. Различие между фашистским и авторитарным государствами

В литературе понятия «авторитарное государство» и «фашистское государство» очень часто смешивают или подменяют одно другим как абсолютно идентичные. Это особенно характерно для литературы 30-х и 40-х годов. В исследованиях итальянского фашизма даже у одного и того же автора часто первое понятие чередуется со вторым.

Однако такое употребление этих понятий неоправданно. Оно говорит о поверхностном анализе, при котором явление принимается за сущность, а сама сущность остается нераскрытой. С другой стороны, такая ошибка не случайна, она объективно порождена реальным родством между тоталитарным и авторитарным государствами.

Любое фашистское государство авторитарно, но не каждое авторитарное государство – тоталитарно. Авторитарный принцип является фундаментальным в любой бюрократической иерархии. В этом смысле любое бюрократическое государство в большей или меньшей степени авторитарно. Монархия, а также военная диктатура типичные авторитарные, но не тоталитарные государства.

Разница между фашистским и авторитарным государствами в том, что фашистское реализует авторитарный принцип во всех областях общественной жизни: не только в государственном аппарате, но и в партии, в массовых организациях, в литературе, искусстве, науке и т.д. В таком государстве нет автономно существующего гражданского общества. Все граждане – солдаты государства, они обязаны подчиняться и соблюдать его принципы, выполнять его приказы. Каждый, кто уклоняется от этого, автоматически объявляется предателем, изменником, и фашистское государство выкидывает его из общества или просто ликвидирует.

В этом смысле фашистское государство – казарма, в которой нет гражданских лиц, нет частных интересов, не зависящих от государства. Гражданское общество – это продолжение государства, его формальная часть, полностью подчиненная и обезличенная диктатурой.

Отсюда и стремление фашистского государства отождествлять себя с народом (не просто с «народными интересами», о чем заявляет всякое государство, а с народом), с обществом, родиной, нацией и т.д. Отсюда и практика от имени народа и во имя народа, родины, общества уничтожать любое антигосударственное проявление, объявляя его «антинародным», антиобщественным, антипатриотическим, антинациональным и т.д.

Отсюда и хорошо известное демагогическое стремление наклеивать этикетку «народный» почти на все иерархические институты. В Германии, например, гражданское ополчение для внутренней обороны страны называлось «Народным ополчением» («Фольксштурм»), Верховный имперский суд – «Народным судом» («Фольксгерихт»), детская официальная организация «Молодым народом» («Юнгфольк»), автомобиль массового производства, обещанный Геббельсом поданным третьего рейха, «Народным автомобилем» («Фольксваген») и пр.

Так что фашистское государство можно рассматривать как высшую форму авторитарного государство, т.е. как законченное авторитарное государство, которое проводит свой принцип тотально – во всех сферах общественной и частной жизни. В отличие от него обычное авторитарное государство распространяет свой основной принцип только на сферу государственного аппарата (чиновники, армия, полиция). Вне этой сферы принцип теряет свой смысл. Поэтому авторитарное государство имеет в качестве реальной или потенциальной своей противоположности гражданское общество как нечто, отличающееся от него. Это не означает, что авторитарное государство не желает контролировать гражданское общество и распространять свои принципы и на него. Нет, оно также стремится ко всеохватной диктатуре, но в силу объективных обстоятельств не может этого добиться. Оно не располагает системой массовых организаций, как фашистское государство, которое с их помощью держит в своих руках все гражданское общество и каждую отдельную личность.